Никита Высоцкий - Разбор полета - 2020-08-03
03.08.2020
С. Крючков
―
22 часа и без малого 6 минут в российской столице. Меня зовут Станислав Крючков, моя соведущая Марина Максимова. Это «Разбор полета» - программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. И сегодня у нас в гостях Никита Высоцкий, директор музея Дом Высоцкого на Таганке. Никита Владимирович, доброго вам вечера!
Н. Высоцкий
―
Добрый вечер!
М. Максимова
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
Идет трансляция на основном канале «Эха» в YouTube. Также можете присоединяться к нам с sms-сообщениями +7-985-970-45-45. Никита, мы всегда задаем нашим гостям вопрос о наиболее сложном жизненном выборе, решении, определившем течение этой жизненной речки, если хотите. В вашем случае, пожалуй, будет верно, если мы зададим вопрос о том, что было самым сложным в качестве решения человека, профессионала и как сына. Возьметесь ответить этим вечером на этот вопрос?
Н. Высоцкий
―
Ответ напрашивается. Это то, что я в 33 года... В общем, не скажу, что я прямо отпихивался от того, чтобы заниматься наследием отца. Но я думал, что чаша сия меня минет, я буду заниматься своей жизнью, строить свою жизнь, независимо от того, что я его сын. Да, я выбрал то, что я выбрал. Я стал директором Музея Высоцкого. Я занимаюсь его творческим наследием, его изданиями. Иногда выступаю от имени семьи, когда это необходимо, когда речь касается его чести и достоинства. Были даже дела о клевете. Наверное, это было трудное решение, потому что я совсем по-другому видел свою жизнь. Но я не жалею ни одной секунды. Хотя, в общем, мне хочется заниматься тем, к чему я готовился первую половину своей жизни.
С. Крючков
―
Актерством и режиссерурой?
Н. Высоцкий
―
Режиссурой, актерством. Я никогда не думал, что я буду администрировать, управлять. Я директор музея, у меня есть юрист, с которым я достаточно плотно работаю по отцовским делам, по его изданиям, как бы от имени всей нашей семьи. Не думал, но выбрал, и, в общем, так получилось.
С. Крючков
―
Коль скоро мы заговорили о музейных делах, интерес к Высоцкому волнообразен или постоянен? Мы живем от даты к дате или остаемся с Высоцким всегда? По вашему ощущению.
Н. Высоцкий
―
По моему ощущению, эти волны существует. Иногда они связаны с датами, иногда нет. Мне кажется, эти волны более длинные, более существенные, чем раз в полгода. Действительно, к нему вспыхивает интерес, люди начинают его слушать, начинают о нем говорить, снимать сюжеты, высказываться в интернете. Но мне кажется, волны более длинные. Вот я вижу - во всяком случае, за эти 40 лет, которые прошли, наверное, три неравных волны. Первая, которая, может быть, не закончилась до сих пор - это вот это ощущение: продлить его жизнь. Началась эта волна 25 июля 1980 года. Продлить, чтобы он остался. Это его современники, их любовь. Это более старшее поколение, чем он. И совсем молодые люди - скажем, моего возраста. Вторая волна, мне кажется, пришла где-то лет через 15 (может быть, даже чуть больше), когда появились люди, не знавшие того времени. Они еще были очень молодые. Тогда вообще было очень трудное время, когда он (я имею в виду, отец) искал - наверное, не сам, при помощи людей, которые его слушали, любили - свое место в этой какой-то новой реальности, в которой мы все оказались. Искал непросто. И нашел. И третья волна - для меня это уже такая волна, которая началась, наверное... Для меня это связано с выходом картины, над которой я работал. Но думаю, так просто совпало. Это где-то последние лет 10-12, когда уже больше половины населения земного шара родились после 1980 году, не видели, не слышали. И он действительно становится кем-то совсем другим. Не знаю, как это сказать. Это тоже связано с новыми людьми, с новым временем. Вот так. Но безусловно, то, что вы сказали - слово «волнообразно» - оно очень точное.
Н.Высоцкий: По людям, который приходят в наш музей, сложно составить какой-то портрет, который существует в стране
М. Максимова
―
Хотела спросить по поводу музея. Во-первых, правильно ли я понимаю, что где-то около года назад вы поменяли экспозицию. А второй вопрос: скажите, кто ходит? Можно как-то охарактеризовать посетителей музея? Это больше мужчины, женщины? Их возраст.
Н. Высоцкий
―
На самом деле есть цифры. Они на самом деле не совсем характеризуют отношение к Высоцкому. Они скорее характеризуют отношение к музею и к музеям вообще. И поэтому по людям, который приходят в наш музей, очень сложно составить, скажем, какой-то такой портрет, который существует в стране, который существует в мире. Понятно, что огромная часть посетителей музея - это дети, которых приводит на экскурсии, для которых на самом деле Высоцкий, в общем, в лучшем случае кумир бабушек и дедушек и что-то такое - ну, Жеглов. И музей с ними работает. Существуют методики, у нас неплохие специалисты. И действительно, новая экспозиция, которая открыта. Она сочетает в себе современные способы донесения информации и традиционные - то есть просто предметы, документы, вещи, его библиотека и так далее, различные инсталляции, которые характеризуют разные периоды его жизни. Мне кажется это становится интересно. Я это часто вижу, наблюдая за людьми, которые приходят. Очень много людей - приезжие, которых сейчас по понятным причинам меньше. Именно сейчас, а вообще это очень большая категория людей. Она очень разная. Обычно наш, скажем, субботне-воскресный посетитель - это люди, приехавшие... Если это не один человек, а семья, то может быть очень разного возраста. Меньше, чем хотелось бы, иностранцев, но они тоже посещают наш музей. Людей, которые сами, самостоятельно выбирают, куда им пойти. Молодежь есть. Хотелось бы больше. И очень много людей, которые приходят сюда (это люди возрастные) не столько получить информацию, потому что они, как правило, информированы. Это люди из первой волны, о которой я говорил, которые приходят сюда, как к мемориалу. Такие люди тоже есть, их тоже много. Но когда я, скажем, куда-нибудь выезжаю, мы делаем выездные выставки, делаем большие проекты по России, по Подмосковью, по Москве, концертные программы - я вижу немножко другую ситуацию. Там можно сказать, что да, это грустно, не грустно, но публика Высоцкого... стареет - плохое слово, но взрослеет, безусловно.
С. Крючков
―
Архив Высоцкого на сегодняшний день в полной мере сформирован? Много еще гуляют, которым следует оказаться в музее, но по тем или иным причинам они там своего места еще не нашли?
Н. Высоцкий
―
Я вам скажу. Наверное, это тоже неправильно, но это факт, он сложился и с этим надо жить. Два основных места, где разделен архив отца - это действительно наш музей и РЦГАЛИ, Государственный архив литературы и искусства. Я не хочу оценивать, у кого лучше, у кого более ценно, у кого больше, но это два основных места. При этом есть несколько коллекционеров. Наверное, основной из них, самый известный - Андрей Гавриловский, создатель музея Высоцкого в Екатеринбурге. Он собирает, покупаюе. В том числе, на очень известном аукционе, где продавала Марина Влади - очень многое он купил, в том числе, там. Последнее - не последнее, прощальное (после этого отец еще писал) - стихотворение «Снизу лед и сверху» - эта рукопись хранится в Екатеринбурге в музее, который он создал. Вы правильно говорите, многое гуляет. Но вы знаете, может быть, из-за того, что я сам не коллекционер, я в этом большой беды не вижу.
М. Максимова
―
Вообще об аукционах. Когда-то в новостях было, что Марина Влади выставляет на аукцион различные личные вещи. Люди по-разному комментировали. Кто-то говорил, что да, пусть это будет достоянием тех людей, которые были поклонниками, которые хотят, чтобы... Потому что на аукционах продается много разных вещей разных людей. А кто-то говорил, что нет, грубо говоря, так делать не стоит.
Н. Высоцкий
―
Во-первых, люди, которые осуждали Марину, просто, вероятно, не знали: она прежде очень многое передала абсолютно бесплатно. Она как раз передала в РЦГАЛИ. Я себя немного корю: наверное, она потому не передала это в музей, что здесь я, и у меня с ней непростые отношения. Но это было ее право, такой период в ее жизни. Я повторюсь, что всё-таки большинство оказалось в России, в том числе у Андрея Гавриловского в Екатеринбурге, но кое-что купили и перешло к нам.
Н.Высоцкий: Марина Влади прежде очень многое передала абсолютно бесплатно. Она как раз передала в РЦГАЛИ
Я всё-таки закончу мысль. Я считаю, что рано или поздно это, наверное, как-то упорядочится. Я вообще хотел, чтобы коллекционеры, и связывался с коллекционерами, чтобы они всё-таки информировали о своих коллекциях, своих продажах. Скажем, куда уходят рукописи Высоцкого - это важно. Но в сегодняшнее время, когда оцифровывается архив РЦГАЛИ, а наш оцифрован, это, в общем, не так страшно. Можно иметь копии. Главное, чтобы что-то не уходило безвозвратно, чтобы вещи не терялись. Знаете, у меня был один совершенно потрясающий случай. Ну, как потрясающий - он меня испугал. Умер человек. Он был коллекционер. Его родственники освобождали квартиру для продажи. У них там стояло несколько коробок. Кто-то заглянул - Высоцкий... Слава богу, позвонили нам в музей, а так бы это просто полетело на помойку, и они бы не обратили внимания: умер человек, ушел. НРЗБ безвозвратно, и это пришло к нам. Там действительно было не так много ценного и оригинального, но было. И вот хотелось бы, чтобы так не было. А когда у коллекционера - коллекционеры же покупают и платят большие деньги не для того, чтобы потом выкинуть, сделать из этого самолетик и забыть, а для того, чтобы это осталось и хранилось вечно. И они часто хранят в условиях не худших, чем храним мы в музее или РЦГАЛИ у себя.
С. Крючков
―
Ведь это же не только история русской литературы, русской поэзии. Это еще и частная семейная история. Наверняка были какие-то детские отцовские подарки. Как вы к этому относитесь? Инкорпорируете?
Н. Высоцкий
―
Я скажу, что наша семья отдала всё. У меня нет просто ничего. В том числе, скажем, пластинки, которые отец дарил мне, моему брату.
М. Максимова
―
Это почему? Это же ваши подарки!
Н. Высоцкий
―
Это было решение. Это было решение отцовских родителей. Вообще, ядро коллекции музея - то, что наша семья отдала, уж прошу прощения, безвозмездно на государственное хранение. Да, у меня иногда бывает странное ощущение, когда я нахожусь в фондах и вижу какую-то из вещей, которые связаны с моим детством, с моей жизнью. Или на экспозиции в отцовском кабинете. У нас есть его восстановленный кабинет из квартиры на Малой Грузинской, где все вещи оригинальные. Там я испытываю такое странное ощущение: почему это здесь, а не дома? Но таково было решение. Они приняли такое решение.
М. Максимова
―
А вы как к этому относитесь? Не то что как относитесь, а как вам удается или, может быть, удалось договориться с самим собой? Как сочетать это, как смотреть? Ведь двойственная вещь. Ваш отец - это Владимир Высоцкий. Для кого-то это легенда, икона, герой - и это ваш отец. Как у обычных людей есть мама и папа. Это ваш папа. У вас где-то в голове нет этого раздвоения? Особенно про то, что вы сейчас рассказали: что вы отдали подарки. Как в вашей голове это сочетается, расскажите.
Н. Высоцкий
―
Сочетается. Так было всегда. Для меня существовал папа, которого можно было попросить, чтобы он привез из-за границы жвачку или джинсы. Но существовал и человек, который был на сцене в Таганском театре. Это было другое отношение. Да, эта раздвоенность не только у меня. Она на многих людей, у которых родители знаменитые, востребованные, талантливые. Как бы общее достояние, а не только семьи. Просто в вашем вопросе есть ответ. Так и было. Как-то совмещается, как-то уживается. Я очень не люблю - ну, не не люблю, а не умею касаться того, что, можно сказать, папа, дай жвачку. Просто довольно странно. Скоро у меня подходит пенсионный возраст, а я буду рассказывать, как он дарил мне солдатиков или покупал со мной что-то в «Детском мире». Хотя иногда мне очень нравится даже публично вспомнить что-то такое. Но это мое.
Н.Высоцкий: Ядро коллекции музея - то, что наша семья отдала безвозмездно на государственное хранение
С. Крючков
―
Но это же часть мемуарной истории, из которой, в конечном счете, будет складываться тот самый архив в последующем. Кстати, готовясь к этой программе, пытался найти ваши совместные фотографии с Владимиром Семеновичем. Их практически нет.
Н. Высоцкий
―
У меня нет архива. Меня часто об этом спрашивают. Всё, что нужно, всё, что было у нас, опять же, передано сюда. В том числе наш фотоархив. Почему так получилось, не знаю. В детстве было довольно много фотографий. Скажем, мамина сестра очень много фотографировала. Есть фотографии с Аркадием, есть киносъемка с ним. Так получилось - не знаю, почему. В другое время не щелкались так часто. Но при жизни нас сфотографировали достаточно часто. Куда всё делось, не знаю. Опять же, мне было 16 лет, когда отец умер. У меня не было какого-нибудь своего альбома, еще чего-то. Я занимался спортом, чем-то другим. У мамы где-то есть какие-то фотографии. Может быть, что-то где-то есть у кого-то. Я на эту тему сильно не комплексую. Ммне достаточно того, что есть какая-то моя память.
С. Крючков
―
Я просто думаю, может быть, вы припрятываете их, потому что это именно такое частное, интимное?
Н. Высоцкий
―
Может быть.
С. Крючков
―
Никита, а правда, что вас назвали в честь Хрущева? Есть такая легенда.
Н. Высоцкий
―
Была целая история. Аркадий, мой старший брат... Мама и мой отец были в очень хороших отношениях со Стругацким, и Аркадия назвали в честь Аркадия Стругацкого. Когда родился второй сын, было очевидным, что я должен был стать Борисом. Но тут уже все родственники встали в позу. У каждого была своя идея, как меня назвать. Кроме Бориса, там еще был Сергей, Николай. И просто для кучи в шапку положили еще одну бумажку с именем. На каждой бумажке написали имя, и сказали, чтобы мой старший брат Аркадий тянул. Все собрались и для кучи положили Никиту. Потому что да, хорошо относились к Хрущеву. Шестидесятники - молодые шестидесятники. Аркаша подумал-подумал и вытащил почему-то именно эту бумажку, и я стал Никитой. К общему разочарованию. Но я доволен - имя хорошее.
С. Крючков
―
В Высоцком было что-то советское, по вашему ощущению? Потому что в одном из интервью Кончаловского я услышал, что он называет его глубоко советским человеком, который талантливейший образом впитал в себя менталитет несвободы и зоны. Вы бы согласились с такой оценкой? И именно по поводу сопричастности той эпохе, в которой жил Владимир Семенович, что бы вы сказали?
Н. Высоцкий
―
Я не слышал именно этих слов Кончаловского, которые вы говорили. Частично я согласен, потому что он, конечно, был плотью от плоти своего времени, своей страны, своего языка, культуры, которая его окружала. В том числе и бытовой культуры, дворовой культуры - какой угодно. Но я бы не рискнул дать ему такое определение - глубоко советский человек. Просто не рискнул бы. Я не очень понимаю, хорошо это или плохо, и что это. А кто еще глубоко советский человек? Кончаловский - глубоко советский или не очень глубоко? Мне кажется, что он, безусловно, впитал в себя, в том числе, и советскость. Но он был невероятно обучаемый человек. Он был легкий и обучаемый... Как же это сказалось? Как губка, как говорят в такой ситуации. Он очень легко воспринимал самые разные вещи. Например, то, что творилось в Таганском театре те 16 лет, когда он работал. Лучшие годы Таганского театра, где в худсовет входили Окуджава, Вознесенский, Ахмадулина, академик Капица. Он впитывал это. Находясь во дворе и на улице - то, о чем говорит Кончаловский. Выезжая во Францию или в Америку - то, что он там видел. Причем не просто информационно - он впускал это в себя. Кто-то (не помню, кто) из людей, которые писали про Пушкина, сказал про Пушкина, что Пушкин был пустой как труба. Красиво. Пустой не в смысле никто, а то, через что проходит воздух и обретает звучание. Начинается музыка. Я думаю, вот таким. В этом времени, конечно, была советскость. Но советскость ведь тоже очень разная. Сейчас она замыливается до каких-то вещей: мы ходили в пионерских галстуках - что еще там? - любили родину больше, чем сейчас. Но это же было очень разное. Это была война, это был коллективизм, это была какая-то взаимопомощь коммуналки. Но это был и индивидуализм. И тот же Кончаловский, по-моему, очень...
С. Крючков
―
В моменты своего общения с отцом, в те 16 лет, вы фиксировали для себя эти моменты смены регистров? Когда он человек семейный, когда он человек театра, когда он человек поэзии, когда он отчасти человек западного мира, западных ценностей. В своем юношестве вы успевали это для себя как-то отрефлексировать, или это понимание пришло уже сейчас, спустя годы?
Н.Высоцкий: И когда он садился в «мерседес», и когда он выходил на сцену, он умел оставаться собой
Н. Высоцкий
―
Оно пришло, конечно, гораздо позже. Я не то что прямо себя корю. Наверное, по-другому не могло быть. Я очень многого не видел и не понимал в отце. Но то, что он был достаточно естественен во всех этих проявлениях, которые, безусловно, в нем были... И когда он садился в «мерседес», и когда он выходил на сцену, он, мне кажется, умел оставаться собой. Это мне в нем невероятно нравилось. Это было при жизни - какая-то невероятная естественность и легкость. Мне это не дано, а у него это было. Есть несколько людей, которых я мог бы назвать, с такой легкостью и с такой естественностью. Но переходов, этих швов не было: вот сейчас я пойду на сцену, и там я другой Высоцкий. А сейчас я буду сидеть с друзьями, хохотать на кухне и стану другим. Швов не было. Он везде, как мне кажется, был самим собой.
М. Максимова
―
У нас сейчас пришло время для кратких новостей и рекламы на «Эхе Москвы», а после этого продолжится «Разбор полета».НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Мы продолжаем. Сразу после этой программы у нас «Футбольный клуб», после полуночи «Битловский час», а с часу до 3-х «Хранитель снов» - программа о тяжелой музыке. А с нами сегодня Никита Высоцкий, сценарист, продюсер, директор Государственного музея Высоцкого на Таганке. Никита Владимирович, память подчас вытворяет с людьми сложные вещи. Помимо того, что слушатели задаются вопросом, зачем нужна память, я хотел поговорить о литературе о вашем отце. Есть дневники Золотухина. Есть книга Влади. Есть ЖЗЛ Новикова. Есть интервью Шемякину. Ваш роман, ваше сценарий фильма, в конце концов. Вы сын. У Владимира Семеновича были бы вопросы к этим историям, рассказанным теперь или расказанным спустя небольшое время после его смерти, ознакомься он с ними? Возникла бы у него, на ваш взгляд, мысль, что о чем-то стоило бы умолчать? На ваш взгляд, есть вещи, которые мы зря знаем о Высоцком благодаря этим мемуарам?
Н. Высоцкий
―
Вы знаете, я боюсь долго отвечать. Я отвечу коротко. Вообще к мемуарам я отношусь плохо как к такой, что ли, документальные ценности. Человек вспоминает себя. Происходит абберация памяти. Он делает сегодняшние оценки вместо тех, которые были тогда. С точки зрения документа очень трудно. Существует целая наука работы, когда историки и исследователи-биографы работают с мемуарами. Это очень трудно сделать. Поэтому я повторяю, их не люблю. Хотя достаточно много прочитал, в том числе про отца. Что касается того, что вы перечислили, за исключением Новикова и, по-моему, вы еще назвали дневники Золотухина... Дневники Золотухина - это документ. Причем он касается не только Высоцкого. Бесценный документ. Я уверен, что его еще предстоит оценить. Это то, что он писал тогда, а не вспоминает сейчас. И Маринина книга, и картина, о которой вы говорите, к которой я писал сценарий - это художественное произведение. Да, имеющее такой легкий налет нашего присутствия в его жизни. У Марины в гораздо большей степени, чем в моей, но это художественное произведение. Маринина книга - хорошее художественное произведение. Что касается, хотел бы он умолчать или нет, всё это появилось только благодаря тому, что его не стало. Если бы он был, этого бы не было. Очень сложный вопрос - боюсь, завязнаем. Единственное, я всем всегда говорю: если вы хотите узнать о Высоцком, включите его песни или откройте его стихи. Вы услышите то, что о себе, о своем времени говорит, поет, пишет сам Владимир Высоцкий. Но вы мне скажете: зачем же, если ты в это не веришь, полез туда сам? Думаю, что этим вопросом вы меня не то что прижмете к стенке. Думаю, что в тот момент была такая необходимость. Этот фильм назрел, и это надо было сделать. Равно как и Маринина книга получилась неслучайно. Это было не коммерческое и не литературное дела. Это было какое-то дело, которое ей надо было сделать, и она его сделала. И это очень важно. Я считаю, что и фильм, который мы сделали, тоже был необходим.
С. Крючков
―
Возвращаясь к вашему сценарию. Это всё-таки один последний год. Соответственно, вы для себя, видимо, не исключаете, что когда-то придется подвести чуть более существенную черту, охватить более значительный период времени .
Н. Высоцкий
―
Да, и я знаю, что сейчас готовится более широкий проект. Это не то, чтобы прямо «родился, учился, женился». Он будет охватывать больший период, и это будет другой период - не тот, которого коснулись мы в нашем фильме. Что это будет, я не знаю. Я готов помогать этому проекту, но участвовать я больше не буду. Не потому, что я боюсь, что меня там как-то не так поймут или еще что-то, а просто как директор музея - не знаю, как меня привлекут, если я буду в этом участвовать, но такой проект есть, и я думаю, что рано или поздно он будет осуществлен. Скорее всего, это будет не фильм для кинотеатров - скажем, на 110 минут, как сделали мы. Это будет длинная история.
Н.Высоцкий: Если вы хотите узнать о Высоцком, включите его песни или откройте его стихи
М. Максимова
―
Сериал?
Н. Высоцкий
―
Сериал.
М. Максимова
―
Раз уж вы затронули фильм «Спасибо, что живой», очень многие раскритиковали этот фильм. Как вы к этому относитесь? Это первое. А второе - вопрос от наших слушателей: почему там фактически нет Марины Влади?
Н. Высоцкий
―
Первый вопрос... Честно говоря, давайте, начну со второго. Истории Марины Влади не было. Это история, которую в свое время, через 9 дней после того, как отец умер, мне рассказал Сева Абдулов: что случилось во время гастролей в Узбекистане. И меня пробило. Вообще, наверное, отцовская смерть - это самое время, когда я менялся и, наверное, в чем-то формировался. Это моя история. Просто Марины не было в этой истории, которая в меня так попала и с которой я жил 30 лет. В этом не было никакого желания (и если бы было, у меня бы не получилось) как-то изменить роль Марины в жизни моего отца. Я и не ставил перед собой такой задачи. Просто в этой истории, в моей истории Марины практически не было. Я считаю, что ничего страшного в этом нет. То, что эту картину ругали - было бы странно, если бы ее не ругали. И вообще фильм о Высоцком, о котором бы не спорили, или книга о Высоцком, о которой бы не спорили - это книга не о Высоцком, а о ком-то другом. Знаете, кто-то - по-моему, Станислав Сергеевич Говорухин - сказал про него, повторив его слова: если я утону, ищите меня вверх по течению. Он такой человек. Он очень разный. И он совсем не медный пятак и не тульский пряник, чтобы всем нравиться. И фильм о нем не мог быть таким однозначным панегириком. Я надеюсь, что и будущие картины такими не будут. У этой картины есть недостатки, как и у любой картины. На мой взгляд, достоинств больше. И потом, вы знаете, очень сложно говорить. Я редко вижу, чтобы какой-нибудь отечественный фильм искренне хвалило большинство людей. Во всяком случае, тех людей, которых слышно. А вообще были замеры. Там же были американские деньги - страшно сказать. Американцы очень серьезно к этому относятся. Они делали замеры. Как это называется, когда люди выходят сразу после выборов - экзитполы. Извините, я просто не очень хорошо знаю эту терминологию. То есть они делали опрос сразу из кинотеатров.
С. Крючков
―
Понравилось или не понравилось? Приняли, не приняли?
Н. Высоцкий
―
Да. Достаточно подробно. Они делали очень серьезные исследования. Я видел эти графики. Так вот я вам скажу: на выходе из зала понравилось 90%, 10% не понравилось. Из этих 10% еще 10% , то есть 2% от общего количества, тех, кому очень не понравилось - самое отрицательное, прямо чернота. И из тех 90%, которым понравилось, 70% (тоже можно пересчитать, получится чуть больше половины) очень понравилось. Поэтому когда мне говорят, что этот фильм разнесли, народ его не принял и так далее, я вспоминаю те графки, которые сделали люди достаточно равнодушные. Даже не равнодушные - неправильно. Заинтересованные, но заинтересованные в цифрах. Им надо было знать, куда они вложились и что они получили.
М. Максимова
―
Там, по-моему, были неплохие кассовые сборы.
Н. Высоцкий
―
И кассовые сборы были неплохие, и, поверьте мне, реакция была неплохая. Другое дело, что человек, которому понравилась картина, может быть не так заметен, когда ее обсуждают. Не потому, что он не напишет, а потому, что негатив, конфликтность просто всегда больше приковывает к себе внимание. Еще раз повторю: мне не всё равно, когда меня, или кого-то другого, или Сергея Безрукова ругают за эту картину. Мне не всё равно. Я честолюбивый человек, и мне хочется, чтобы то, что я делаю, людям нравилось. Чтобы то, что мне нравилось, нравилось людям. Но если мы ввышли к публике, мы должны принимать этот суд. Мы же не для себя это сделали, а для них. Если есть негатив, надо принимать и иногда даже делать какие-то выводы. Боюсь, я опережаю ваш вопрос, но то же самое произошло и с памятником.
Н.Высоцкий: Мне не всё равно, когда меня, или кого-то другого, или Сергея Безрукова ругают за эту картину
М. Максимова
―
С памятником да, очень много вопросов. Спрашивают, зачем нужны были изменения.
Н. Высоцкий
―
Объясню. Опять же, это такое мнение, что этот памятник после тех изменений, которые мы допустили, которые мы сделали, не приняли поклонники Высоцкого. Его не приняла наиболее громко кричащая и не самая большая часть поклонников Высоцкого, многие из которых этот памятник не видели. Один крупный блогер, человек, который достаточно часто и достаточно резко высказывается мой адрес, несколько раз повторил, что я укоротил памятник на 20 сантиметров. Это говорит о том, что он просто не видел памятник. На самом деле памятник стал выше. Люди, которые приходят, видят. Я думаю, что они свыкнутся с этим. Коротко объясню причину. Этот памятник был установлен 35 лет назад, в 1986 году, во времена Советского Союза. А в эскизе проект был сделан в 1981 году, почти сразу после смерти отца, скульптором Рукавишниковым. Да, наша семья, в первую очередь отцовские родители, захотели именно этот проект. Был конкурс, было больше 30 работ, причем очень неплохие работы. Скажем, работа скульптора Распопова, которая в результате оказалась на Петровке. Там были хорошие проекты.
С. Крючков
―
Извините, я уточню: проект в его нынешнем виде или в предыдущем?
Н. Высоцкий
―
Так вот в том виде, в предыдущем, он простоял 35 лет. Но он был установлен в 1986 году, когда существовали, скажем, ограничения по высоте. Памятник должен был быть выше, но было ограничение. Это было достаточно жестко. Его надо было утвердить. А утверждение имело, в том числе, и идеологические ограничения. Если ты ставишь нестандартный памятник на могиле, ты не мог его поставить без утверждения. На утверждении этого памятника была фамилия Промыслова. Это был очень серьезный, крупный заместитель исполкома Моссовета. В связи с этим пришлось внести изменения против того проекта, который был сделан, который хотела наша семья - в первую очередь, повторюсь, мой дед и моя бабушка Нина Максимовна Высоцкая и Семен Владимирович Высоцкий, достаточно давно ушедшие из этой жизни. Они хотели поставить своему сыну памятник - вот такой. Его изменили и поставили. 35 лет простоял измененный проект. Несколько лет назад ко мне подошел (мы с ним общались, и по поводу этого памятника тоже) Александр Рукавишников и сказал, что у него есть идея вернуть памятнику его первоначальное звучание, первоначальное решение. И несколько отцовских друзей.
С. Крючков
―
У вас были сомнения?
Н. Высоцкий
―
Главное сомнение у меня было, когда в мастерской, в реальности я увидел возможные изменения. Технологически это достаточно сложный процесс. Это не то что, как, опять же, пишут: отпилили, укоротили. Тут очень сложно на всякий чих наздравствоваться и всем ответить. Достаточно сложная работа. Рукавишников, наверное, один из лучших, если не лучший скульптор, на сегодня живущий в нашей стране.
М. Максимова
―
А почему были сомнения?
Н. Высоцкий
―
Вот я объясню. В том, что и я, и очень многие за эти 35 лет слишком свыклись с этим памятником. Я, в общем, честно говоря, никогда не относился к нему, как к художественному образу, как к работе. Я относился к этому как к могиле своего отца. И когда я увидел изменения, да, у меня был шок. Но это был не отрицательный шок. Но, во-первых, прошло какое-то время - у меня оно было, меня никто не подгонял. И я понял одну простую вещь: что люди, которые придут (а к этому памятнику, я уверен, будут приходить и через 10, и через 20, и через 30 лет), в результате того, что мы сейчас сделаем (сделает, естественно, Рукавишников, просто с согласия нашей семье и моего, потому что я, пардон, владею участком на Ваганьково, где похоронен отец), увидят более гармоничный образ, который когда-то утвердили его родители. Тот образ, который тогда сделать было нельзя. Выражение лица (больше всего гадкого было сказано именно про это) - оно соответствует позе, энергии, которая вложена в этот памятник. Просто потому, что он так был задуман. А мы свыклись с теми изменениями, которые были сделаны, в том числе по идеологическим причинам. Мы решили это сделать. Может быть, имело смысл не делать. Можно было собрать пресс-конференцию, объяснить то, о чем я сейчас говорю. Может, здесь была ошибка, и некоторых людей это взволновало. Но я повторяю: придите на кладбище. Далеко не все, кто пишет об этом, видели скульптуру. Скульптуру трудно оценивать по фотографии или по видеоизображениям. Это совсем неправильно. Это непростое решение. Вы меня спросили - это не самое сложное решение. Я не так часто принимаю какие-то кардинальные решения, именно такие - заметные для всех. Но здесь я его принял и об этом не жалею. Я считаю, что то, что сейчас получилось - правильно.
Н.Высоцкий: Я относился к этому как к могиле отца. Когда я увидел изменения, был шок. Но не отрицательный шок
М. Максимова
―
Когда до памятника вы говорили о фильме, вы сказали, что неравнодушны, то есть что вы отмечаете эту критику. Если кому-то не понравился фильм, то вы это заметили, прочитали, и вас это задело. Вы поэтому не хотите принимать участие в следующем проекте? О котором вы говорили, что там, возможно, будет сериал.
Н. Высоцкий
―
Во-первых, даже если я не буду иметь никакого отношения к этому фильму, я уже проверял. Когда сделали фильм «Копейка», где Высоцкий первый раз был явлен в художественном кино, именно как действующий персонаж, а не как «вон, побежал!» (эту картину сделал Иван Дыховичный), я уже был директором музея. Люди приходили и говорили: «Да как вы смели? Что вы себе позволили? Кто вы такие с Дыховичным?». Хотя я к этой картине не имел отношения. Я думаю, что так же, если будет что-то такое, всё равно полетит в меня. Но это не то, чтобы такое: смотрите, я готов терпеть. Мне это будет неприятно, если мне понравится фильм. Если он мне не понравится, я тоже позволю себе высказаться про это негативно. Фильм «Копейка» мне понравился. И фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой» я временами пересматриваю и считаю, что это хорошее кино. И поэтому мне неприятно, потому что я вхожу в конфликт с людьми, которые ругают то, что мне нравится, что мне дорого. То же самое сейчас с памятником. Если эта картина будет сделана не мной, будет сделана хорошо, и ее будут ругать, я повторяю: мне всё равно достанется.
С. Крючков
―
Никита, если абстрагироваться от художественной истории и посмотреть на реальную историю. Ведь фильм инициировал очередную волну рассуждений. Я понимаю, что судить об этом достаточно сложно, но на ваш взгляд, те, кто был рядом с Высоцким в этот последний год - можно ли сказать, что среди них были те, кто Высоцкого использовал? Те, кому стоило бы идти своей дорогой. Или напротив, те, кому стоило бы оставаться рядом, но в силу каких-то причин их в этот момент рядом не оказалось.
Н. Высоцкий
―
Вы знаете, я вам скажу. Конечно, сейчас легко говорить, все умерли, но действительно один его очень близкий друг, очень известный, рассказывал мне такую историю. Он сказал примерно то, о чем вы говорите: «Я подошел: «Володя, что это за шваль вокруг тебя? Гони их!». И отец ему сказал: «Ты знаешь, ты мне друг, но ты сейчас отсюда уйдешь, потому что это мои друзья. Это я их выбрал, а не ты. Иди». И тот ушел. Это был его выбор. Я много слышал про этих людей. Я их уважаю и люблю, потому что уважаю и люблю его. Я не называю имени, потому что, может быть, он и публично говорил что-то похожее, но что мне он говорил просто в разговоре, поэтому он меня не уполномочил, хотя его нет, что-то вещать от его имени. Мое отношение такое: даже если они его использовали, они его использовали, потому что он этого хотел. Он до последних минут своей жизни был человеком очень сильным, и все верили, что, несмотря на то, что все понимали, что творится что-то ужасное, он сейчас встанет, несмотря на это, и пойдет, и сделает, и всё будет дальше, и весь этот ужас закончится. Он был сильный, самостоятельный, волевой человек. Этих людей выбирал он, а не они его. Он их выбирал, он их любил, называл их своими друзьями. И уж точно не мне, да и, в общем, не тем, кто разбирается в различных сплетнях, его или их за это осуждать. Они были живые люди. Они могли ошибаться, и он мог ошибаться. Но он так выбрал.
С. Крючков
―
Золотухин в своих воспоминаниях называет это даром дружбы, который у Высоцкого был, но которого сам Золотухин, по его же словам, был лишен. Теперь уже всё равно, был ли в этом даре дружбы какой-то элемент заблуждения - это ведь тоже часть истории Высоцкого.
Н. Высоцкий
―
Я с вами согласен. Но я думаю, что в дружбе, в любви очень часто нет логики. И это прекрасно.
М. Максимова
―
Заговорили про дружбу. Не могу не спросить, потому что многие наши слушатели интересуются. Как раз говоря про дружбу, спрашивают про Михаила Ефремова. Как вы себя чувствуете в ситуации, когда друг оказался в беде?
Н. Высоцкий
―
Тяжело, да. Мне очень тяжело, что я не могу ему помочь. Он несколько раз не просто протягивал мне руку, а по-настоящему помогал. А я ему сейчас не могу. Это, наверное, самое тяжелое. Единственное, что я вам скажу... Не вам - я думаю, вы это понимаете, а тем людям, которые сейчас слушают, видят, читают всю грязь, мусор, который на него льется. Вы понимаете, ком я говорю. Я вам советую: не торопитесь менять отношения к нему. Это чудовищное, ужасное стечение обстоятельств. И это страшно. Но когда его называют - не знаю, не буду повторять. Он начал работать раньше, чем пошел в школу. У него больше 50 лет трудового стажа. Он служил в советской армии, и не в элитных танцевальных ансамблях, конферансье, а в ПВО, в обычных войсках. Он помог десяткам людей - негромко. Он сделал порядка двух десятков спектаклей как режиссер. Десятка три главных ролей в театре. Две сотни работ в кино точно. И то, что он делал в «Гражданине поэте» - вспомните, как вы упоминали со смехом: Путин и мужик, про эти лепешки, которые где-то в России кидали на соревнованиях, кто дальше кинет коровью лепешку. Вспомните! Я видел это. Вы же тоже видели это. Не позволяйте себе за счет этого безумия... Они безумцы - Соловьев... Бог с ним, с Соловьевым. Неужели вы не понимаете, что это неправда? С ним случилась беда. Умер, погиб человек. Его будут судить. Он никуда не убежал, он здесь. Почему же вы перечеркиваете то, что он сделал? Вспомните, как вы или ваши дети смотрели «Когда я стану великаном». Не сходите с ума, не меняйте так просто, не отдавайте, как сказано в одной книжке, святыни псам, ибо вас пожру. Так сказано. Если вы про это спрашивали, он мой друг, я его очень люблю и буду стараться быть ему полезен. Ему и его семье, если понадобится. И не я один.
М. Максимова
―
Я так понимаю, что вы очень дружны - вы, Михаил Ефремов и Гарик Сукачев. Это правда? Просто хотела узнать, как вы могли. Просто получается, что вы разные по взглядам. Можно сказать, что один человек - государственник, другой - понятно, что либерал, вы, наверное, где-то посередине. Как вы дружите, как вы уживаетесь друг с другом?
Н. Высоцкий
―
Не знаю, у Миши много друзей. Я не считаю, что я его лучший друг. Он, может быть, мой лучший друг. У него много друзей - и Ваня Охлобыстин, и Миша Горевой, и Женя Митта, и Сережа Гармаш. Мы уже все такие в возрасте. Мне сейчас трудно об этом говорить, потому что мне хочется за него заступиться, а его адвокаты попросили нас не комментировать это дело и не вмешиваться. Я знаете что скажу: было бы ужасно, если бы мы были одинаковые. Допустим, все вместе были бы такими середняками, как вы говорите, вроде меня.
С. Крючков
―
Останемся разными. Никита Владимирович, час наш пролетел очень стремительно. О многом не успели сказать. Марина Максимова и Стас Крючков провели эту программу. Гостем нашим сегодня был Никита Высоцкий, сценарист, продюсер, директор Государственного музея Владимира Высоцкого на Таганке. Спасибо вам большое!
М. Максимова
―
Спасибо, до свидания!
Н. Высоцкий
―
Всего доброго!