Сева Новгородцев - Разбор полета - 2020-07-13
С. Крючков
―
Добрый вечер, здравствуйте! Это «Разбор полета» - программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Проведут ее сегодня Марина Максимова и Стас Крючков. Сегодня у нас в гостях Сева Новгородцев. Сева, приветствуем вас, добрый вечер!
С. Новгородцев
―
Здравствуйте, Марина! Здравствуйте, Станислав!
М. Максимова
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
Наши эфирные координаты всё те же. Работает чат YouTube, а также все наши основные мессенджеры, привязанные к номеру +7-985-970-45-45. Чрезвычайно рады вам! 3 года назад мы с вами уже были в этой программе. Говорили о том о сем - о детстве, о ВВС, джазе, «Добрых молодцах», мореходке. А теперь, славным летом 2020 года, и до юбилея добрались. Мы вас поздравляем!
С. Новгородцев
―
Большое спасибо!
С. Крючков
―
Как в этом году с вашими традиционными «июльками» на фоне короновирусных ограничений?
С. Новгородцев
―
У меня была такая сомнительная шутка. Я однажды поднял тост на очередном собрании и говорю, что почти 30 лет назад группа товарищей узурпировала мой день рождения. То есть, другими словами, почти четверть века моего родного, семейного дня рождения не было - он был отдан общественности. Но если говорить серьезно, то я, конечно, колоссально благодарен этой группе энтузиастов, которые своей деятельностью, в общем, изменили курс моей жизни и весь профиль моей деятельности. В этом году «июлька» была дистанционная - через модное приложение Зум. Но поскольку там зарегистрировалось больше 300 человек, и весь центр управления полетом был где-то в Екатеринбурге, то приходилось накапливать желающих в некой виртуальной приемной, а потом выводить их в эфир по одному. Сами понимаете, при, так сказать, славянском складе мышления получилось довольно хаотично. Но в общем, было довольно душевно и мило.
С. Крючков
―
Вы нам рассказывали, что осели в Болгарии. Это было еще тогда, 3 года назад. Сейчас уже обосновались там плотно? Судя по вашему фейсбуку, ведете такую сельскую жизнь, практически пасторальную.
С. Новгородцев
―
Она даже не сельская - она такая лесная, потому что мы живем в курортной зоне, в заповеднике, где построили какое-то количество мелких местных гостиниц, а больше ничего строить вроде бы не обещают. Мы же купили квартиру в довольно большой семейной гостинице, часть которой как бы для приезжих, а одно из крыльев в гостинице - это квартиры. Вот там мы и живем вот уже 5 лет. Ходим в окрестные леса и луга здороваться с оленями, кормить собаку. У нас есть такая полусемейная собака Джерик, которая живет там, бегает вокруг дома. Вот так и живем.
М. Максимова
―
А есть какое-то ощущение, что вы дома? Вот вы долго прожили в Лондоне, были в Италии. Как сейчас себя чувствуете? Или вам, в принципе, в какой-то степени не принципиально, где жить - главное, чтобы было комфортно?
С. Новгородцев
―
Мы с супругой на протяжении многих лет выезжали в разные страны путешествовать, и всё время была одна такая шутка. Я говорю: «Лелик, вот здесь можно было бы выйти на пенсию?». И выяснялось, что почти во всех европейских территориях такого желания не возникало, потому что Европа, в общем, страна относительно небольшая по территории. И где бы мы ни были - в Испании, в Италии или еще где-нибудь - ограниченность пространства всегда давала себя знать. Собственно, и в Болгарию мы попали потому, что в последние месяцы работы на BBC в минуты, свободные от журналистского труда, я залезал в Google и с высоты спутника смотрел на какие-то районы Европы. И вот тогда я обнаружил, что на юго-западе Болгарии, на границе с Грецией есть огромный лесной массив. Не знаю, сколько он там квадратных километров, но, в общем, там спокойно можно вести партизанскую войну, потому что там совершенно никого нет. Это Родопские горы, труднодоступные места. В общем, и болгары, и греки держат это как заповедник.
С.Новгородцев: В Лондоне в последние годы создалась нервозная обстановка
С. Крючков
―
Скажите, а какие-то артефакты, может быть, из своего советского прошлого, из британского прошлого привезли с собой? Или избавляетесь от вещей?
С. Новгородцев
―
Нет, мы загрузили. У нас было - не знаю, сколько там? - 12 кубометров вещества. Потому что мы же переезжали, и перевозная фирма насчитала нам эти 12 кубометров. И мы за эти 12 кубометров и платили. Но как выяснилось, из каких-то щелей в последний момент какие-то тряпки, штуки, книги... Короче, 13-й кубометр мы загрузили в свой семейный автомобиль и поехали через Европу на новое место жительства. Ехали с остановками месяц. Заехали на фестиваль в Черногорию, еще куда-то. В общем, через месяц прибыли (это был октябрь 2015 года) с 13-м кубометром. A 12-й прибыл как раз почти в тот же день. И когда мы пришли, всё уже было на складе сложено кучами.
С. Крючков
―
Просто не хочу возвращаться к вопросу о решении, потому что вы тогда рассказали нам. Конечно, это было решение об эмиграции. В вашей книге «Настоящий джентльмен», которые вы выкладываете на SoundCloud, вы описываете встречу с Виктором Суворовым, который говорил: «Знаешь, Сева, в нашем деле либо вовремя, либо никогда». Вот мне бы хотелось узнать: в вашей жизни что оказалось как никогда вовремя, а о чем вы сказали: «Нет, Сева, никогда»?
С. Новгородцев
―
Насчет «никогда» не знаю, но «вовремя» - да, я согласен. Вы знаете, в чем дело, из-за чего еще возникла эта Болгария? В Лондоне в последние годы создалась нервозная обстановка. То ли из-за перенаселения, то ли из-за того, что страна большая, успешная, демократическая требует много денег, а деньги эти собирают различные государственные и общественные организации. Поэтому там вообще ничего не стоит попасть под штраф, если не там поставил машину, или получить какие-то мелкие преследования за то, что опоздал с уплатой местного налога, ЖКХ - в общем-то, вам это всё известно. Короче, там как пираньи со страшной силой растаскивают твою зарплату в разные стороны. И вот этот постоянный фоновый стресс, в общем, на меня действовал, как выяснилось потом. Потому что общее нервозное состояние, плюс работа. Вы знаете журналистскую работу: радио опозданий не понимает, нужно всё сделать вовремя и четко. И так вот изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц. Не знаю, даже карандаш стачивается, а уж журналисты и подавно.
С. Крючков
―
43 года назад вышел ваш первый выпуск музыкальной программы на ВВС. И он регулярно выходил в эфир 27 лет. Правильно я понимаю?
С. Новгородцев
―
Ну, что-то вроде этого.
С. Крючков
―
Скажите, что пришло и что ушло вместе с радио в вашей жизни?
С. Новгородцев
―
Вместе с радио в мою жизнь пришла дисциплина труда, необходимость каждую неделю писать сценарии своих этих рок-передач, чтобы там было что-то слушать, для того, чтобы там было какой-то душевный посыл, информационный объем и так далее. Я вам уже, наверное, рассказывал 3 года назад. У меня еще с гастролей остался такой комплекс джазмена, сидящего в оркестре на сцене. Вот мы приезжали с огромным джаз-оркестром в какой-нибудь провинциальный город, где ничего особенного не происходит. Поэтому первые три ряда занимает местная знать - чиновники. Они пришли не потому, что им захотелось послушать джаз, а потому, что в городе ничего не происходит, и на всякое событие откликаются все. И вот эти чиновники сидели и с пустыми глазами слушали наше грохотание барабанов, труб и тромбонов. И вот этот синдром я окрестил для себя «стеклянные глаза». Вот мне не хотелось, чтобы в моем эфире вот эти стеклянные глаза появлялись. И поэтому я интуитивно пытался или задействовать свою аудиторию, расположив к себе или к передаче, или просто создать обстановку, при которой мы просто хорошо сидим, нам всем интересно и весело. Но это требовало от меня, человека совершенно другого поколения (потому что я свою аудиторию обгонял минимум на одно поколение) включения в эту молодежную энергию, в бесшабашность, в некое такое отрицание мелких правил. И вот это мне давалось довольно тяжело. Потому что все эти шутки-минутки, которые я сочинял более четверти века, вообще отнимали достаточное количество крови.
М. Максимова
―
Кстати, мы нашли, по-моему, ваш первый выпуск.
С. Крючков
―
Тот самый первый июньский эфир 1977 года. Давайте послушаем фрагмент с вашего позволения.ФРАГМЕНТ РАДИОПЕРЕДАЧИ.
М. Максимова
―
Ну какая же передача Севы Новгородцева без музыки? Тут такая ностальгия у нас в сообщениях! Наши слушатели и зрители пишут. Многие вспомнили, говорят: «Сева, Сева Новгородцев город Лондон, Би-би-си». Но не услышали сейчас, в этой передаче, потому что, собственно говоря, «Рок-посевы» появились позже. То есть программа так называлась не сразу. У меня к вам вот какой вопрос. Вы рассказывали, что предложение пойти работать на BBC поступило вам, когда вы еще были, по-моему, в Италии. Вы раздумывали над этим предложением? Ведь вы же не были журналистам. То есть такого опыта не было. Или вы так: «А, получится - и получится»?
С. Новгородцев
―
Я дня 3 размышлял. Но моя первая супруга, Галочка, татарская красавица, очень практичная женщина. Она, собственно, и за границу меня вывезла, потому что я не собирался уезжать. И она же сказала мне: «Нефиг, нефиг, иди сдавай экзамен».
С.Новгородцев: Постоянный фоновый стресс, в общем, на меня действовал, как выяснилось потом
Я поехал в Рим сдавать вступительный экзамен. Там надо было сдать языковой минимум, прочитать что-то в микрофон, чтобы они слышали, какой голос, и что-то такое написать, чтобы было понятно, что слог у человека более-менее связный. Тест я сдал, но не блестяще - ничего выдающегося не было. Но проходной балл набрал. И вот так состоялось всё это дело. Но размышления были. В течение 3 дней я думал: никогда политикой не занимался - и чего мне там, на вражеском голосе, делать? Но надо сказать, что с политикой на вражеском голосе так и не сложилось. Года 1,5 или 2 я был рабочей лошадкой. Нужно было прийти на работу, редактор давал тебе какой-то текст на перевод, ты его переводил, шел в студию и либо записывался, либо живьем читал его в эфир. И так продолжалась эта карусель. Но потом люди увидели, что я не предрасположен к этой политической радиодеятельности, и меня постепенно перевели в отдел тематических передач. Собственно, эта рок или поп-программа из Лондона, программа поп-музыки из Лондона и была продолжением всей этой тенденции.
Мне было смешно слушать собственный голос. Я его называю - так озвучивали в мультфильме роль бурундучка: «Здравствуйте, ребята! Я такой вот, весь бурундучок!». Но дело в том, что это был осознанный выбор. Я говорил близко к микрофону, на расслабленных связках.
Почему? Да потому, что вся официальная часть звучания советского радио была построена на, не знаю, театральной школе Станиславского и Немировича-Данченко. Все проектировали голоса и говорили четко, с посылом. И из-за этого всё радио звучало несколько бесчеловечно и чугунно. Я их называл «чугунные голоса». И вот в противопоставление я предложил свой какой-то такой салонный, не знаю, задушевный голос бурундучка. Вот так вот постепенно и было. А потом постепенно аудитория подсказала мне, что надо проецировать больше, чтобы было больше драйва. И отсюда пошла другая школа.
С. Крючков
―
И драйв, безусловно, появился. Скажите, а на старте этих программ вы имели представление о той аудитории, которая будет вас слушать? Потому что на пике, по некоторым данным, там было до 25 миллионов - кто-то посчитал.
С. Новгородцев
―
Вначале это была совершеннейшая темнота. Вещал в черную дыру, и никто ничего не знал, слушает там кто-то или нет. Впервые я столкнулся с неким отзывом, по-моему, году в 1979, то есть года 2 спустя после начала вещания. Мне попал в руки белогвардейский журнал «Посев». Его корреспондент побывал в Советском Союзе и писал статью о состоянии молодежи или о состоянии жизни вообще. И там была одна фраза: «ну а молодежь? Молодежь, конечно, слушает Севу». Я и понятия не имел, что это имеет там какое-то распространение. И только потом, уже вернувшись в Советский Союз летом 1990 года (сначала мы были в Киеве со всей нашей конторой ВВС, целую неделю вели оттуда вещания из парков, а потом я приехал на «июльку» к своим фанам в июле 1990 года), только тогда я понял масштаб произошедшего. Но уже было поздно.
С. Крючков
―
А число писем, приходивших на ваш адрес, не убеждало вас в том, что здесь творится какая-то, если хотите, лавина поклонничества?
С. Новгородцев
―
Письма пошли позже. Первая передача по письмам была, по-моему, в октябре 1979 года. Письма поначалу шли небольшим ручейком, потому что они шли через третьи страны. Ребята отправляли их через знакомых студентов - скажем, кубинцев, поляков, не знаю, сирийцев, албанцев. У нас тогда учились разные люди, и они увозили их письма и опускали их за границей. Кто как исхитрялся.У меня в коллекции даже было письмо, пришедшее через бутылку. Кто-то выкинул в бутылке письмо.
М. Максимова
―
Да вы что?!
С. Новгородцев
―
Да, честно говорю. В Дании на пляже кто-то эту бутылку подобрал, вынули письмо, и там было написано, знаете, как на деревню дедушке: «ВВС, Сева Новгородцев». И поскольку в Дании знали, что ВВС в Англии, послали в Англию. Пришло на общую почту. Там разобрались, отдали кириллицу в перевод и решили, что это, видимо, всемирная служба. А на всемирной службе сказали: «Это, скорее всего, русская служба». И так это письмо попало к мне. Но этот факт совершенно непреложный.
М. Максимова
―
Невероятная история!
С. Новгородцев
―
Да, я помню, когда я его выводил в эфир, я сказал: «Не знаю, сколько это письмо болталось по морским волнам, но судя по сильным политическим выражениям, оно было брошено в воду после октября 1917 года».
М. Максимова
―
Там же были еще какие-то истории, что люди что-то вырезали в «Комсомольской правде». Для меня это какие-то уму непостижимые пути.
С. Новгородцев
―
Да, тогда американцы при Рейгане создали программу «звездных войн». Этой технологии в Советском Союзе, как я понимаю, не было. Короче, наверху по этому вопросу весьма нервничали. И асимметричным ответом стала письмо президенту Рейгану, которое было как бы вручную, ручным шрифтом напечатано в газете «Комсомольская правда» и, по-моему, в других тоже. Нужно было это письмо вырезать, подписать, положить в конверт и отослать президенту Рейгану. А один паренек из Соснового Бора, Сергей (сейчас не помню его фамилию, ему было 14 лет) сразу сообразил, что нужно делать. Точь-в-точь скопировал вот этот рукописный шрифт - видимо, старательно выводил каждую букву. И начиналось письмо так - соответственно, латинскими буквами «Dear Mr. President!» и дальше «Privet, Seva! Vremeni malo, shutit ne budem» и так далее. Короче, он написал всё, что ему было нужно, я его просьбу выполнил. Но пример этого парнишки из Соснового Бора потом подхватили, и письма пошли.
С.Новгородцев: Вместе с радио в мою жизнь пришла дисциплина труда
Вы должны понять механику процесса, потому что у нас при каждом почтамте сидела группа перлюстраторов - в общем, короче, людей, которые следили за прессой, за письмами. И это стандартные письмо, напечатанное в «Комсомольской правде», естественно, пропускали просто по отмашке. В него не надо было вчитываться, потому что было ясно, что это государственная или комсомольская кампания. И вот под эту лавочку ко мне тогда проникло не знаю сколько - несколько десятков писем.
С. Крючков
―
Вот так «Комсомольская правда» открыла канал связи с Севой Новгородцевым. Кстати, «Комсомольская правда» вас не забывала. В 1984 году вышла публикация - наверное, известная вам. Там вас называли «барбароссой рок-н-ролла» и очень жесткими словами. Вы осознавали, что по партийной линии, по линии комсомольской, пропагандистской здесь идет какое-то сопротивление? До вас доходили эти сведения, эти афтершоки, если хотите? Или вы работали, не озираясь на эту, скажем так, подкованную с политической точки зрения аудиторию?
С. Новгородцев
―
Моя основная обязанность и моя основная ответственность была, конечно, перед своей публикой. Мне надо было каждую неделю их душевно подпитать. Я их мысленно себе представлял - все эти глаза, обращенные ко мне. Но фактически подтверждение ко мне поступило только в 2005 году. Мне дали премию «Радиомания» по совокупности заслуг. Я ездил в Москву. Это было еще в гостинице «Россия», в этом концертном зале, который потом разрушили. Кстати, отличное было помещение. И вот Любимов, молодой ведущий всех этих ваших знаменитых телевизионных передач, мне в кулуарах признался, что решение о создании их телевизионной программы...
М. Максимова
―
«Взгляд».
С. Новгородцев
―
Да, «Взгляд». ... было принято на уровне ЦК, чтобы противодействовать этому тлетворному влиянию ВВС. Короче, речь шла обо мне. Так что я понял масштабы происходящего. Если ЦK какую-то скромную поп-программу обсуждает на государственном уровне, то масштабы этого, видимо, были впечатляющие.
С. Крючков
―
Как вы думаете, на сегодня время радио (пусть меня никто не услышит) случайно не уходит?
С. Новгородцев
―
Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что мои старые радиопривычки остались. Я слушал зарубежные, заграничные голоса, когда жил в Советском Союзе, и продолжаю слушать это здесь, только с другим векторам. Теперь мои зарубежные голоса приходят в основном из России. В частности, на моем мобильном телефоне целый список радиостанций, которые я по ночам, особенно если не спится, включаю друг за другом. И «Эхо Москвы», естественно, там есть. Есть еще «Радио Свобода», целый ряд английских радиостанции. Но в общем, господа, я вас мониторю. Так что имейте в виду.
С. Крючков
―
А музыкальные волны? Это прежде всего какие направления?
С. Новгородцев
―
Я музыку не слушаю. Я теперь как чукча, который не читатель, а писатель. Я звуки издаю, но я их не потребляю. Потому что мне приходится впитывать очень много нового для того, чтобы... Ну, просто, не знаю. Поэтому когда я, предположим, слушаю музыку, иногда включаю какую-нибудь музыкальный канал, то уже минут через 5 у меня начинается внутренняя душевная чесотка: я, видимо, где-то в другом месте что-то пропускаю, какие-то факты пролетают, я что-то не успеваю узнать. Поэтому слушать музыку просто так я уже вряд ли смогу. Но звуки я издаю. Утром я час играю на флейте свою студенческую классику. И если мне в Фейсбуке попадаются какие-то джазовые клипы из моей молодости, я, конечно, с удовольствием их смотрю. Иногда даже с влажными глазами.
С. Крючков
―
Легендарный без преувеличения радиожурналист Сева Новгородцев сегодня гость программы «Разбор полета» на «Эхе Москвы». Ведут ее Марина Максимова и Стас Крючков. Мы вернемся в эту студию после новостей и рекламы.НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
М. Максимова
―
Продолжается программа «Разбор полета». Здесь Стас Крючков и Марина Максимова. У нас в гостях легендарный радиоведущий Сева Новгородцев. Знаете, здесь у нас слушатели и зрители пишут: для меня Сева Новгородцев ответил «Фрэнки едет в Голливуд», для меня эту группу, эту песню... - здесь прямо целый гигантский список. Все вспоминают. Вы во многих интервью рассказывали, что для вас музыка. По крайней мере, до ВВС, да и сейчас вы с большой теплотой отзываетесь о джазе, блюзе. А как в вашей жизни появился рок? Ведь это же «Рок-посевы».
С. Новгородцев
―
Я играл в оркестре Вайнштейна. Был такой джаз-оркестр, который в конце 60-х из танцевального зала наконец перешел на большую сцену. Но у этого процесса была цена, а именно многочисленные худсоветы. Сначала нас долго не пускали на эту сцену. Мы целый год, 1968-й, провели, сдавая в 11 худсоветов дирекции Ленконцерта, и каждый раз нас заваливали. Но, надо сказать, платили ползарплаты, и мы продолжали репетировать.Но потом, когда мы вышли на сцену, начались всякие вливания и пристегивания идеологически выдержанных номеров. У нас появились какие-то советские певцы, какие-то танцоры. В общем, всякая такая чушь. Короче, количество компромиссов, художественных и артистических, стало таким, что потом для меня уже перестало иметь всякий смысл играть в этом джаз-оркестре, потому что от джаза там остались рожки да ножки.
С.Новгородцев: У меня в коллекции даже было письмо, пришедшее через бутылку
Но я пытался с этим процессом бороться. И у меня были знакомые ребята, некоторые из которых были моими учениками. Один учился играть на кларнете. Они создали группу НРЗБ-69, по-моему. Потом из них со временем выросли эти «Добры молодцы». Но тогда они еще были просто такие первые питерские поп-музыканты.И мы придумали для них вставной номер. Они вместе с джаз-оркестром пели 3 песни у нас в концерте. Я им написал простенькие оркестровки. В общем, была такая форма симбиоза.
Но они поработали некоторое время и ушли, потому что денег мало, и вообще что там 3 песни делают в концерте? Они уехали куда-то в Читу зарабатывать там от местной филармонии большие деньги. Проездив год с лишним, в общем, опять вернулись ко мне, обратились ко мне через своего администратора. Пригласили меня стать руководителем - но не в смысле музыки, а как бы общее руководство. Им захотелось из этой Читы попасть в Москву или в Питер.
В общем, тогда я, собственно, и решился уйти из оркестра Вайнштейна, потому что там уже был такой музыкальный тупик. И вот так начался мой путь в поп-музыке, в рок-н-ролле. За время наших совместных гастролей, почти 3 года, а может, и больше, естественно, общаясь с ними, я всю эту поп-науку от ребят перенял. И поэтому когда я попал на ВВС, у меня базис для моего возраста был довольно хороший. То есть я был уже продвинутым человеком, знал достаточно много для своего 37-летнего возраста, будучи джазменом.
Так вот и началось. А потом этот процесс продолжился, потому что по мере эволюции поп-музыки я, естественно, всё больше и больше что-то там черпал. С начала 80-х уже пошла рок-литература. То есть журналисты уже начали писать книжки про известные группы и делать исследования. И всю вот эту литературу я мгновенно скупал для своих целей, и на основании этой почерпнутой информации (потому что никакой другой не было - интернета, соответственно, еще не родилось) делал все эти свои радиопередачи.
А меня, в свою очередь, направляла аудитория - через письма, через дружескую критику (или иногда даже не дружескую), через советы и так далее. Поэтому это был процесс двусторонний, и аудитория меня сформировала. Так что вот этот получившийся продукт - «Рок-посевы» (да даже и название народ придумал) - это было как бы результатом какой-то нашей совместной деятельности.
С. Крючков
―
Но быть подкованным знатоком рок-н-ролла это одно. А стать рок-н-рольщиком в душе - это другое. Вы всё-таки человек джазовый или в душе для себя стали рок-н-рольщиком?
С. Новгородцев
―
Вы знаете, я во всех профессиях существо синтетическое. Я в графе «профессия» на ВВС много лет писал «журналист поневоле». То есть я попал в журналисты - ну, надо соответствовать. Ведь у нас на ВВС весь набор конца 70-х годов был нежурналистский. Тогда политика ВВС, когда идеальным кандидатом является профессиональный журналист, знающий английский язык, имеющий профессиональные связи, суждения и так далее - таких людей просто не было, потому что советские журналисты за границу не уезжали. И поэтому тогда набирали из тех мест, где водились эмигранты.Скажем, меня набрали из Италии, но почти весь набор 1977-1978 года на BBC был из Израиля. Вот Алексей Леонидов, ведущий джазовой передачи, который меня, собственно, и привез на ВВС - его набрали. Зиновий Зиник... Многие известные люди набирались оттуда. Но профессии-то у них были совсем другие! Алексей Леонидов был мастером спорта по прыжкам в высоту, выпускник института Лесгафта, составитель первого англо-русского и русско-английского спортивного словаря, рассыпанного в связи с отъездом автора в государство Израиль. И так далее. У нас там были люди от бывших манекенщиц дома моды до инженера - специалиста по напряженному железобетону. Был, например, настоящий доктор, к которому можно было подойти и проконсультироваться по поводу сегодняшней боли в пояснице.
С. Крючков
―
Это же так удобно!
С. Новгородцев
―
Конечно, вообще чудесно! Но эти люди учились ремеслу журналистики прямо на месте, понимаете? И поэтому для меня BBC 80-х годов - до 1991 года, до всех этих событий - является как бы идеалом. Потому что туда пришли люди с жизненным опытом, с профессией и с пониманием своего предмета. Скажем, доктор уж так вел свою медицинскую программу! Ведь у доктора и голос был поставлен специальный - медицинский, от которого больному становилось лучше. Он приходил: «Ну, как вы сегодня?» - красивым баритоном. И так далее. Поэтому был такой паноптикум, и я влился туда как бывший штурман или джазовый саксофонист. Вместе со всеми учился этой профессии. Поэтому был человеком синтетическим - и там, и здесь.
С. Крючков
―
А вот эти жесткие стандарты BBC - их соблюдение всё-таки требовалось? Потому что сейчас много говорят о фейк-ньюс. Но ведь история рок-н-ролла и поп-музыки - это сплошное мифотворчество, когда ретранслируется, передается множество легенд, которые перепроверить нельзя ни из одного, ни из двух, ни из десяти источников - просто так повелось, так считается, такое мнение распространено. Вы каким-то образом испытывали на себе вот это давление со стороны администрации того радиоканала, на который пришли?
С. Новгородцев
―
Давления не было, но конфликты были. В начале 1980 года, когда начальству стало понятно, что какое-то большое количество народа меня слушает, они заинтересовались и стали смотреть мои сценарии. А у меня начальницей тогда была английская аристократка Мэри Сидней Уотсон - старая дева, владелица поместья с лошадями в яблоко и так далее. Понятно, что шуточки, рассчитанные на рабочую молодежь, ей не только были непонятны - это вообще были слова с какого-то другого света. И она многое мне чиркала.
С.Новгородцев: Моя основная обязанность и моя основная ответственность была, конечно, перед своей публикой
А вы знаете, чтобы сочинить концептуальную шутку, новую хохму, которой еще никогда не было, у меня уходило до 8 часов работы. Я садился за амбарную книгу, выписывал всё, что в голову придет, и иногда после часа такой работы где-то проскакивала какая-то искра, которую надо было развивать дальше.
И мне, конечно, это было неприятно. В общем, я как бы слегка затаил злобу и стал писать так, чтобы она не понимала моих этих хохм. Поэтому шутки стали более тонкими, более между строк. В общем, да, вот такой конфликт был.
А что касается информации, то я, в лучших традициях ВВС, всегда имел перед собой какую-то ссылку. Поэтому мне нравились книги о рок-группах. Если автор даже и наврал, то я ссылаюсь на автора. Потому что известно, что это было какое-то английское издательство, есть автор - поэтому ответственность за соответствие фактов действительности лежит на них, а не на мне. И всегда ссылался на газеты, отсебятины никакой не гнал. Так что всё было абсолютно в рамках ВBC.
Я вам скажу больше: например, о русском роке я ничего не мог говорить, потому что не было надежного источника. И только когда лихая Джоанна Стингрей из Калифорнии приехала в Питер, связалась там с «Аквариумом», с «Кино» и прочими группами, вывезла на себе какие-то ленты и издала сейчас уже ставший легендарным альбом «Красная волна» в Америке, и этот альбом попал ко мне - тут уж я, конечно, оттянулся по полной. Потому что в рамках ВВС у меня был отсылка к какому-то американскому калифорнийскому музыкальному издательству (уж оставим за скобками, каким образом всё это туда попало), которое издало это всё в Америке. И я, соответственно, мог на это ссылаться.
И так я сделал 4 больших передачи о каждой стороне альбома. В общем, это тогда выстрелило довольно сильно.
М. Максимова
―
Как раз хотела спросить, как к вам попал и попадал ли русский рок. У нас как раз недавно в эфире был Артемий Троицкий. Я так понимаю, что интервью с ним вы тоже делали. Так вот Артемий Троицкий считает, например, свердловский рок ненастоящим. То есть это «Наутилус», «Агата Кристи», «Чайф». У вас есть какое-то деление на то, что рок и что не рок?
С. Крючков
―
Что настоящее и что не вполне.
С. Новгородцев
―
Артемий Троицкий - критик. Критик с большим стажем, с большим авторитетом. Человек, который продолжает учиться музыке до сих пор. Я натыкаюсь на его передачу на «Радио Свобода» - «Музыка на свободе», где он постоянно исследует то, что происходит сейчас на поп-сцене.Мне такой подвиг было бы не одолеть, я вам скажу честно. Потому что музыка потеряла свой философский и социальный смысл - то, что он передает. И мне это слушать, а тем более передавать было бы ужасно скучно.
Второе наше отличие - что я не критик, я из бывших музыкантов. А музыкант музыканта критиковать, как правило, никогда не будет. Потому что музыканту понятно, какой труд, какая самоотверженная отдача ушла в то, чтобы этот человек пальцами перебирал по гитаре и так далее. Тебе это может не нравиться, ты можешь с этим не соглашаться - но тогда просто не слушай, это не твое. Поэтому я никогда музыкантов не делил, ни в какие категории не загонял. Я как американский индеец, который кому-то сказал, услышав не нравящиеся ему слова: «Я тебя не слышал».
М. Максимова
―
А что касается подборки музыки - именно для передачи. Вы сейчас сказали, что ваши сценарии иногда критиковали, критиковала ваша начальница за то, что ей там какие-то шутки не нравились. А что касается подбора композиций - на это как-то влияли?
С. Новгородцев
―
Нет, совершенно никакого вмешательства. Но тут я тоже действовал по бибисийски. Я опирался на существующие на BBC, издаваемые на BBC списки популярности - так называемые charts, или чарты, как их сейчас называют в России. Но из них я просто выбирал то, что подходит нашей аудитории.Скажем, детройтский рок-энд-блюз, ритм-энд-блюз наша аудитория никогда не любила и не слушала. Русскому человеку подавай мелодию. Желательно широкую, желательно с героическим подтекстом. Поэтому когда пошел тяжелый металл с его эпическими запилами на гитаре, это было как раз оно самое - наше, родное, славянское. Но поскольку я выбирал из чартов BBC, то никаких вопросов ко мне совершенно не было.
С. Крючков
―
Что касается подбора музыки, понятно: есть возможность ориентироваться на те самые чарты. А что касается творчества, этих самих шуток-минуток. Ведь будучи оторванным территориально, находясь за «железным занавесом», чувствовать юмор, присущий своей аудитории там, в Советском Союзе, довольно проблематично. Какими интенциями вы питались здесь?
С. Новгородцев
―
Советский Союз для гастролирующего эстрадного артиста или джазмена был территорией довольно враждебной. Во-первых, у нас была главная проблема на гастролях - не отравиться. В столовых и кафе варили такое, что ой-ой-ой. У нас был целый ряд шуток: например, было знаменитое кафе «Изжога». Кроме того, еще и стилистически то, что мы играли, конечно, было (особенно в провинции) воспринимаемо в штыки.Поэтому любой оркестр или ансамбль был стиснут вместе, как вот эти радиоактивные частицы внутри атомной бомбы - просто под колоссальным давлением. И музыканты поддерживали друг друга какими-то бесконечными хохмами, шутками, подколами - ну, такими, добрыми. Я много лет (а конкретнее, 12 лет) провел в этом музыкантском климате, когда люди, чтобы не впасть в депрессию в какой-нибудь там холодной сибирской гостинице с жуткими сквозняками и с плохим светом, как-то друг друга всё время поддерживали.
С.Новгородцев: У нас весь набор конца 70-х был нежурналистский, потому что советские журналисты за границу не уезжали
У нас создался целый такой музыкантский фольклор. Я им запасся в таких объемах и в таких количествах, что мне для моих шуток подспудного материала хватило на следующие 20 лет. А потом уже началась обратная связь, письма. И поэтому я был в курсе эволюции юмора в отечестве.
М. Максимова
―
У вас на самом деле целая кладезь таких историй. Многие наши слушатели, кстати, сейчас вспоминают эти ваши «Рок-посевы». Не знаю, может быть, не все знают, но у вас же была еще иная работа. Вы были - как вы рассказывали? - консультантом в некоторых голливудских фильмах. И я знаю, что у вас есть какая-то очень забавная история, связанная с песней Фрэнка Синатры «Мy Way». Что это за история?
С. Новгородцев
―
В 1984 году я покинул ВВС, стал внештатником. Потому что халтура стала мешать работе. Я снимал какой-то уже всеми забытый фильм под названием «Гулаг», был консультантом. И там на съемочной площадке бродили какие-то тысячи этих extras или статистов, одетых в живописные тряпки, взятые за огромные деньги у прокатчиков.Kороче, без моей отмашки режиссер кадр не начинал. И вот истекают мои выходные дни, какие-то отпускные, и начальник мне говорит: «Возвращайся на работу». Я говорю: «Я не могу, у меня съемочный день стоит 150 тысяч долларов. Я не могу подводить режиссера». Он говорит: «Ничего не знаю», В общем, короче, конфликт вылился в то, что я тогда же с ВВС и ушел и полностью перешел на вот это самое. Но история про «Мy Way» - это чистая консультация. Вот звонит телефон, и американский поставленный голос говорит: «Is this Russian Roulette Ltd?» (у нас компания называлась «Russian Roulette»). Я говорю: «Да». Он говорит: «У нас проблема. Фильм называется «Супермен-4». Начинается кадром советской космической станции. Идет ремонт, и там случается конфликт, и Супермен прилетает всех спасать. Но в момент ремонта советский космонавт поет себе в шлемофон песню «Мy Way» - соответственно, по-русски.
«У нас проблема». Я говорю: «В чем же проблема?». Он говорит: «Английские слова написал Пол Анка». Я говорю: «Да, я знаю». - «Но Пол Анка запросил огромные деньги, а так разрешение не дает. Мы тогда обратились к оригиналу...». Я говорю: «К какому оригиналу?». Он говорит: «Это вообще-то французская песня, называется «Comme d`habitude» - «Как обычно». Мы отдали французский перевод в агентство, и вот нам пришло. Но в песню это как-то не влезает». И прислали мне этот текст. И там он действительно говорит: Каждое утро, как обычно Я встаю, кушаю булочку с теплым кофе - как обычно, Целую тебя на прощание - как обычно, Ухожу тихо, чтобы не разбудить тебя - как обычно…
В общем, чушь, конечно, полная. Но это изнанка американской охраны авторских прав. Я тогда обратился к знакомым поэтам. Но у меня все знакомые поэты были настоящие литераторы - скажем, Игорь Померанцев. Он, конечно, такую заказуху делать не стал. Это для него было просто ниже его достоинства. Да может, и квалификации.
Короче, я в отчаянии сел и представил себе такого советского певца, который в героической позе стоит на эстраде - часто бывает, даже обдуваемый вентилятором. И хор там сзади ему подпевает. И вот для такого чугунного голоса я написал такой текст:
Мой путь - он долгим был, Но я б его прошел сначала. Мой путь - он труден был, Я шел вперед, мне было мало. Порой я был неправ - Я признаю без сожаленья. Я жизнь прожил бы снова без сомненья.
Но актер, который играл космонавта, был поляком, который выдал себя за блестяще знающего русский язык. И когда я пришел на съемки, мой поляк в космическом костюме висел на зеленом фоне, подвешенный на тросах, поскольку это космос. Ему было тяжело, дышать нечем, и он пел в свой шлемофон: «Мой путь он дольгим был, и я б, но я б...». На «но я б» он споткнулся, и дальше ему было никак не двинуться. Потом прошло больше 15 лет, и кто-то прислал мне ссылку на этот фильм «Супермен-4». И я, посмотрев вот эту начальную секвенцию, увидел, что поляк всё-таки выучил текст и в конце концов его спел. Так что я рассказывал о нем, может быть, не вполне правдиво, потому что поляк в конце концов спел «но я б его прошел» в свой шлемофон.
С. Крючков
―
Потрясающе красиво. Сева, буквально пролетел этот час. С вашего позволения, еще один фрагмент из «Рок-посевов», из 1982 года. Давайте сейчас под занавес послушаем!
С. Новгородцев
―
Давайте!ФРАГМЕНТ РАДИОПЕРЕДАЧИ.
С. Крючков
―
Итак, несколько десятков лет - почти 30 лет. С какой периодичностью, кстати, выходила программа?
С. Новгородцев
―
Каждую неделю, в одно и то же время. Для радио, как вы сами знаете, это очень важно. Есть условный рефлекс: слюна должна течь, когда зазвонил звонок.
С. Крючков
―
И последнее. Сева, есть в жизни периоды, которые врезались в память настолько, что вы говорите: «Золотое было времечко», или: «То да сё, не совсем»?
С. Новгородцев
―
Для меня это очень опасно. Я живу только вперед. Назад оглядываюсь в такие моменты, как в беседе с вами, когда возникают какие-то пласты из небытия. А так у меня какие-то программы, свои секреты и прочее. Я живу только вперед.
С. Крючков
―
Сегодня пласты из небытия ворошили Марина Максимова...
М. Максимова
―
...и Стас Крючков.
С. Крючков
―
Всего вам доброго! А гостем этого эфира был Сева Новгородцев, легендарный радиоведущий, наш соотечественник.
М. Максимова
―
Спасибо вам большое! До свидания!
С. Крючков
―
До свидания!