Анатолий Торкунов - Разбор полета - 2020-01-06
С. Крючков
―
Добрый вечер, здравствуйте! Здесь Марина Максимова и Стас Крючков. Начинаем нашу программу о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Сегодня наш гость - 14-й ректор МГИМО МИД России, академик РАН, чрезвычайный и полномочный посол нашей страны Анатолий Торкунов. Анатолий Васильевич, здравствуйте!
А. Торкунов
―
Здравствуйте!
М. Максимова
―
Здравствуйте!
С. Крючков
―
Коль скоро программа о людях и решениях, расскажете о самом сложном жизненном решении, которое довелось принимать в частной, в профессиональной жизни? Которое повлияло на карьеру, на зигзаги судьбы.
А. Торкунов
―
Таких решений было вообще немало, которые повлияли на судьбу, на зигзаги судьбы. Но, наверное, самое непростое решение принималось, когда я вместо того, чтобы пойти работать в МИД после окончания института, остался работать в институте, поскольку меня попросили возглавить, как тогда называли, молодежную комсомольскую организацию. Поменялся секретарь, он ушел, и тогда руководство института, по существу, заставило меня остаться в институте. Хотя я был уже распределен в МИД, строил разного рода планы, связанные с моей дипломатической карьерой.Вообще я должен сказать, что, конечно, особенно в то время, а это начало 70-х годов, все, кто заканчивал МГИМО, естественно, главным образом видели свою судьбу в дипломатической карьере. Неслучайно среди моих сокурсников (а их было не так много, всего около 120 человек), 30 человек дослужились до послов. То есть настрой был такой, мотивация была, и учились таким образом, чтобы приобрести те, как теперь говорят, компетенции (тогда это слово мы не употребляли), которые позволили бы успешно работать на дипломатической службе. А я остался. Но поступил в аспирантуру. Проработал какое-то время на комсомольской работе, а затем уже ушел в аспирантуру. Писал диссертацию по любимой мной Южной Корее. Кстати говоря, это тоже был неожиданный подарок судьбы, когда я получил на 1-м курсе корейский язык. Я уже никак рассчитывал.
М. Максимова
―
Как это получилось?
А. Торкунов
―
Тогда давали, никто не спрашивал. Мы же все были бюджетные студенты.
С. Крючков
―
Насколько я знаю, тогда создавался факультет журналистики МГИМО, и была возможность перейти туда. Но вы ей не воспользовались.
А. Торкунов
―
Знаете, не воспользовался, поскольку силы уже были потрачены на изучение корейского языка. И немалые. Все-таки у нас язык учат очень интенсивно - мы учили 10 часов в неделю. Еще так называемая домашка. И уже просто было жалко, потому что на журналистике не было корейского языка. И потом журналистика вообще отъехала в другое здание - на Николощеповский, где сейчас находится мидовская поликлиника, на Москва-реке. А мы остались в старом здании на Крымском мосту. Крымский мост на Остоженке - тогда Метростроевская 53. И потом уже было жалко бросать друзей. Мы в группе уже все сошлись, сдружились - и в академической, и в языковой.И поэтому я не решился идти на журналистику, хотя Ярослав Михайлович Шавров, наш блестящий журналист и организатор журналистики МГИМО, вообще очень любимый нашей журналисткой публикой в Москве, предлагал мне перейти на журналистику. Но, в общем, я не жалею.
С. Крючков
―
Этот выбор между практической дипломатией и тем, что, как вы говорите, было фактически навязано - работой в комсомольской организации...
М. Максимова
―
То есть это было не ваше решение.
С. Крючков
―
Он воспринимался как карьерное понижение?
А. Торкунов
―
Можно было это рассматривать по-разному. Конечно, освобожденный секретарь в большом вузе - это, так сказать, достаточно большая должность.
М. Максимова
―
Отказаться могли?
А.Торкунов: Все-таки артистическая жизнь - это очень специфическая жизнь. Там действительно должна быть Божья искра
А. Торкунов
―
Отказаться было очень сложно. Наверное, мог, если бы совсем решительно сказал. Но попросили люди, к которым я, в общем, относился с уважением. Это наши профессора, тогдашний ректор. Как-то, откровенно говоря, язык у меня не повернулся сказать «нет». И потом я думал, что это все будет очень временно. В принципе, так и складывалось. Очень временно, поскольку прошло несколько лет. Я был помощником ректора, был на административной работе. Уже несколько раз побывал в таких долгих, интересных служебных командировках, уже на деле посмотрел. Кстати, я и когда был студентом, почти год провел в посольстве на стажировке. Меня не хотели отпускать из посольства, все оставляли и оставляли, чтобы я еще поработал.
С. Крючков
―
В каком посольстве?
А. Торкунов
―
В непростом. В Пхеньяне, в Корейской Народно-демократической Республике.
С. Крючков
―
Язык освоили?
А. Торкунов
―
Да, в общем, тогда говорил неплохо. Чего не могу сказать сейчас.
С. Крючков
―
Перед поступлением у вас был выбор - МИФИ или продолжение артистической карьеры. Какие-то детские затеи, драмкружки, театральные студии.
А. Торкунов
―
Это правда, да. Кстати говоря, я действительно на каком-то этапе серьезно об этом думал. Но затем посоветовался с замечательными режиссерами, которые работали в самодеятельном театре ЗИЛа. Там был талантливейший театр, очень хорошие режиссеры из ведущих драматических театров. Я посоветовался, и мне сказали: «Да, у тебя, конечно, есть дар. Ты можешь играть, стать артистом. Но ты подумай сам. Все-таки артистическая жизнь - это очень специфическая жизнь. Там действительно должна быть Божья искра». Я, откровенно говоря, подумал и решил, что у меня Божьей искры нет. Мне лучше заняться чем-нибудь более приземленным, предметным.Хотя надо сказать, что когда мы учились в институте, мы 2 раза в год ставили очень большие театральные капустники. Так что мы реализовывали свою потребность и в театре, и в актерской игре. И это, кстати говоря, здорово помогало. Но мы не остановились на институте. И потом долгие годы, практически до самых последних лет (может, только последние 2 года мы этого не делаем), когда собирались курсом, обязательно делали свежий капустник.
С. Крючков
―
А нынешнее студенчество поддерживает эту традицию в МГИМО?
А. Торкунов
―
Знаете, капустников меньше. Но в виде хороших КВНов, битв факультетов, где они тоже делают всякого рода театральные скетчи, это идет. И кстати говоря, здорово делают. Очень много талантливых ребят. Хорошо поют, танцуют. И все это они хотят продолжить в институте.Я считаю, что это очень важно, чтобы в институте, помимо знаний (что, конечно, самое главное), была социализация. Во-первых, вы знаете, ведь раньше, когда мы учились (может быть, даже когда вы учились), был так называемый тимбилдинг. Тогда мы, конечно, так не называли. Это картошка, студенческие строительные отряды, откуда мы уже приезжали, хорошо друг друга зная, сдружившись. Уже звали друг друга в гости, регулярно встречались. Сегодня же этого у студентов нет.
И поэтому именно через такого рода встречи, капустники, художественную и любую другую творческую самодеятельность - предположим, балы, которые мы устраиваем в институте... Но у нас есть и маленький стройотряд, который ездит на Байкал. Там находится такой известный, опекаемый МИДом монастырь. Они ездят уже 10 лет, помогают его реставрации, работают с детьми, которые живут в округе - волонтерами: помогают изучать язык, когда приезжают на 2,5-3 месяца в те места. А так, по большому счету, конечно, сегодня стройотрядовское движение где-то развито, но в Москве не очень.
С. Крючков
―
Насколько я знаю, в стройотряде вы познакомились и вынесли в свою жизнь большую дружбу с нынешним министром Лавровым. Это так?
А.Торкунов: Бюджетных мест у нас вообще немного. Но это не мы определяем, нам столько дает Министерство образования
А. Торкунов
―
Дело в том, что мы познакомились сразу после поступления - в стройотряде, когда мы что-то рыли под Останкинской башней, какие-то подводки к останкинским земляным работам. Да, мы познакомились там. Как и большинство наших сокурсников там же познакомились. То есть когда мы пришли 30 или 31 августа, где нам объявили и языки, которые нам предстоит изучить, и номер группы, в которой мы будем учиться, мы уже были знакомы и дружны. Уже не раз встречались и вне отряда. Так что это, кстати, была классная практика, когда ребята знакомились до начала учебы и особенно во время учебы в этих замечательных строительных отрядах.Я уж не знаю, как сегодня работает эта ирригация, которую мы проводили в хакасской степи. Потому что у меня и тогда возникали сомнения относительно потребности ирригации в Хакасии в то время, как у нас и чернозем практически мало - недостаточно, во всяком случае, - использовался. Работа была тяжелая, но зато вокруг степи, Саяны. Саяны - это, конечно, совершенно необыкновенная красота. Вечернее время - это сказка. Тогда у нас, конечно, не было цветных фотоаппаратов, и поэтому все это мы могли запечатлеть только в черно-белом виде. Но я до сих пор ярко помню эти картины - Саяны в вечернем солнце. Это фантастика. Всем советую туда съездить и посмотреть.
С. Крючков
―
А самим проверить нынешнее функционирование этой системы ирригации не возникало желания? Посетить эти места.
А. Торкунов
―
До Абакана я не добирался. Хотя я, конечно, время от времени бываю в Сибири. В Новосибирске бывал, бывал во Владивостоке, бывал в Хабаровске. Причем совсем недавно. Во Владивостоке я был на международном форуме.
С. Крючков
―
Можно подумать, что дипломат объехал весь мир.
А. Торкунов
―
Да, но и по России тоже много пришлось поездить. Кстати говоря, удалось не меньше, а иногда и больше, чем побывать в какой-то другой стране. Особенно когда ты уже побывал.
М. Максимова
―
Я хотела спросить вас про поступление. Насколько возможно было тогда поступить в МГИМО?
А. Торкунов
―
Если вы посмотрели мою биографию, я вообще из зиловской семьи. Никакого отношения к дипломатической службе не имел. Родственников никаких у меня не было, которые знали бы МГИМО, дипломатическую службу. Узнал совершенно случайно из уст моего приятеля со второго двора, как тогда говорили. Потому что тогда было время, когда твое состояние, дружба измерялись двором - школа и двор. Вот он жил во втором дворе, а учились мы в одной 508-й школе. Он мне рассказал о МГИМО, а потом мы с ним еще оказались в Артеке - нас послали от школы. Тогда поподробней. Он уже готовился к МГИМО. И я после возвращения оттуда тоже начал что-то выяснять, готовиться.
М. Максимова
―
Как отнеслись родители?
А. Торкунов
―
Родители поддержали. У меня был единственный репетитор. Школа была простая, не языковая. У меня был один-единственный репетитор по английскому языку. Потому что, конечно, без этого я бы просто не подготовился к экзамену. Ну и родители потратились - тогда это были очень серьезные траты.
М. Максимова
―
А уровень школьных знаний позволял?
А. Торкунов
―
Абсолютно не позволял. Если это спецшкола...
М. Максимова
―
Нет, я не про язык. Я про другие предметы.
А. Торкунов
―
Я должен сказать, что я с 5 класса очень дружил с преподавателем литературы. У нас была изумительный преподаватель литературы Ирина Петровна Черняева, с которой я дружил до последнего ее дня. Похоронил ее вместе с родственниками. Она была не только блестящим преподавателем литературы, но и привила нам любовь к театру. И уже после окончания школы мы часто ходили с ней вместе в театр. Да и даже уже взрослым, когда уже женился, ходили вместе, компанией в театр. Она хорошо давала русский язык. Я с ней немножко подзанимался перед поступлением. Причем надо сказать, что потратил много времени на собственно русский язык - строение предложения и так далее. А выяснилось, что там устный экзамен был только по литературе. Но я не жалею, конечно. Лишним не оказалось.По истории у нас (уже в нашей 510-й школе, что недалеко от метро Автозаводская) тоже был замечательный школьный учитель. Он мне несколько раз давал консультации. Но это было чисто по-товарищески, не репетитор. Вот так. Все остальное делал самостоятельно. Читал много книг.
Но я должен сказать, что, конечно, многие занимались с репетиторами. Особенно московские ребята. Но даже тогда где-то, наверное, 30-40% были не москвичи, когда мы поступали. И процентов 20 было ребят, поступивших после армии. Свидетельством этого является то, что у нас даже была партийная организация - сами понимаете, что ее невозможно было создать из школьников. Это кто уже отслужил в армии, где-то отработал, и пришли на учебу, уже имея жизненный опыт, как тогда любили говорить. Так что поступить было непросто. Проходной балл из 25 был 23 - для части. Части предложили с 23 баллами на вечерний факультет. Но вот я оказался среди счастливчиков, которых взяли на факультет дневной.
М. Максимова
―
Сейчас сложнее или легче поступить?
А. Торкунов
―
Сейчас поступление через ЕГЭ. Поступить сложно, потому что очень высокий ЕГЭ.
М. Максимова
―
Сколько у вас?
А. Торкунов
―
У нас 96,4. Мы все годы были на 1-м месте. 2 года подряд любимый мной, уважаемый мной МФТИ опережает на 0,1 балл - у них 96,5. И неслучайно мы сегодня так активно с ними сотрудничаем - делаем вместе программы по искусственному интеллекту. С ними и с Microsoft. Так что по ЕГЭ нужно иметь высокий балл. Конечно, он намного ниже для тех, кто поступает на договор, то есть платит деньги по контракту. Там 86. Но тоже, в общем, надо сказать, очень высокий.
М. Максимова
―
А каково соотношение бюджетных и коммерческих мест?
А. Торкунов
―
Все время было где-то 50 на 50. Сейчас немного больше коммерческих - 55. 45 бюджетных. Бюджетных мест у нас вообще немного. Но это не мы определяем, нам столько дает Министерство образования.
М. Максимова
―
Тут в новостях как раз появилось, что ректоры МГУ и Петербургского университета теперь могут оставаться пожизненно на своей должности. Как вы на это смотрите? Например, вы бы хотели оставаться пожизненно на своей должности?
А. Торкунов
―
Откровенно говоря, я не очень понял, что пожизнено. По-моему, их переназначили указом но 5 лет, а не пожизненно. Но я их хорошо знаю. Оба очень активные, талантливые организаторы, замечательные ученые. Один - математик, действительно видный, известный математик. Второй - юрист, хороший и к тому же практикующий долгое время. Так что я полагаю, что это назначение оправдано.Что касается меня, то здесь, вы понимаете, каждый руководствуется тем состоянием (и внутренним состоянием, и физическим), в котором он находится. Вот я сейчас работаю много, поскольку, помимо собственно университета, очень много обязанностей вне университета. Пока я с этим справляюсь. Но если я почувствую, что будет в тягость, наверное, буду уже думать о том, чтобы сокращать объем своей занятости. Есть разные формы. Сейчас и устав предполагает разные формы. Но я пока об этом не думал.
С. Крючков
―
У вас сохраняется выборность?
А. Торкунов
―
Мы автономное учреждение. Ректора рекомендует наблюдательный совет и утверждает министр. Но в принципе, конечно, нужна рекомендация ученого совета. А до этого у нас всегда...
С. Крючков
―
Вы как минимум 5 или 6 раз переизбирались.
А. Торкунов
―
Да, 5 раз. До этого всегда была выборность - тайным голосованием, конечно. Большого коллектива, не только ученого совета. Студенты, представители административных служб и преподаватели, естественно.
М. Максимова
―
Вот человек, который заканчивает МГИМО сейчас - каково его дальнейшее будущее? Условно, если ты закончил МГИМО, какие у тебя есть дороги, куда идти? Есть ли у вас, как раньше было, распределение? Какова твоя судьба после финиша, после 5 лет?
А.Торкунов: Мы занимаем вообще первое место, скажу без скромности, по времени трудоустройства выпускников на работу
А. Торкунов
―
Понимаете, это зависит от человека, во-первых, и от того, чем он вообще занимался в университете. Ведь университет мидовский. Вместе с тем МИД берет из числа выпускников 80-90 человек в год. А мы выпускаем тысячу. Поэтому, конечно, все идут работать в совершенно разные места.Многие сегодня идут в бизнес, очень многие: и в частный бизнес, и в госкорпорации. Часть идет работать в массмедиа. Часть работает в малом и среднем бизнесе. Кстати говоря, это очень новый тренд, который связан с тем, что студенты старших курсов сами создают стартапы. У нас есть специальный центр стартапов. Мы активно сотрудничаем с международным движением стартапов. Они находят какие-то интересные сюжеты, начинают работать. Иногда получают - не без нашей поддержки - какие-то кредиты. Иногда, естественно, кредитуют родители. Очень много таких молодых в малом и среднем бизнесе. Главным образом, конечно, ребята сегодня работают в малом. Но есть даже работающие в шоу-бизнесе. Вот мы видим их по телевизору - такие, как Иван Абрамов, например.
Так что по-разному. Но мы в этом смысле пока очень удачливы. Поскольку даже по международным рейтингу QS, который у нас в России признается как рейтинг, на который мы ориентируемся, мы занимаем одно из первых мест - вообще даже первое место, скажу без скромности - по времени трудоустройства выпускников института на работу. Они ведут такой рейтинг. Так что, в общем, ребята достаточно быстро устраиваются. Конечно, бывают исключения.
Вот сейчас мы ведем большую работу по подготовке нового плана развития на пятилетие. У нас есть такой специальной кадровый центр, который помогает устраиваться. Мы даже выступили инициаторами создания Всероссийской ассоциации центров карьеры, который занимается помощью в трудоустройстве выпускников. Только что прошел конгресс. Может быть, вы видели в публикациях, в том числе, в интернете, относительно работы этого конгресса. Конгресса или форума.
И сейчас мы, тем не менее, думаем, что надо создавать кадровый центр совершенно другого толка. То есть он должен работать не от дня ко дню. При проведении дней карьеры действительно приходит масса организаций, государственных и частных, самых разных, и работают со студентами, берут у них CV, помогают правильно создать CV. Но надо работать постоянно. То есть даже выделить какие-то помещения, где кадровые консультанты по графику от самых разных структур, с которыми мы работаем (а договоры у нас сегодня почти с 200 структурами, которые берут кадры выпускников МГИМО к себе), работали на постоянной основе, беседовали с ребятами, готовили их к такой работе.
И соответствующим образом должна быть организована практика. Сейчас, вы знаете, ведь никто не хочет брать без практического опыта. Это первое, что спрашивают: какой практический опыт? Ну какой в институте может быть практический опыт, если ты учишься на полную катушку? В бакалавриате только на старшем курсе можно найти какое-то время. И мы в вузе это понимаем, хотя не очень одобряем. А вот в магистратуре - да, там практический опыт можно получить, потому что учебный день начинается в 4 часа.
М. Максимова
―
Это почти вечерний факультет.
А. Торкунов
―
Да, поэтому до этого можно вполне работать на такой part-time.
С. Крючков
―
Вуз как-то способствует?
А. Торкунов
―
Способствует, да. Во-первых, мы не мешаем и специально делаем расписание так, чтобы ребята могли работать. У них есть свободные дни. И конечно, помогаем и рекомендуем организации, которые могли бы устроить наших ребят, а ребята могли бы устроить эти организации. Что, конечно, непросто.
М. Максимова
―
Сколько стоит обучение? Говорят, что это самый дорогой.
А. Торкунов
―
Ну, обучение дорогое, да - где-то около 6 тысяч долларов в год в рублевом эквиваленте. Но мы не самые дорогие, кстати говоря, но дорогие. Но я вам объясню эту дороговизну. В общем, конечно, с точки зрения конкурентоспособности мы стремились бы сделать и пониже. Но у нас очень отягощают программу 2 иностранных языка в большом объеме.
М. Максимова
―
Это обязательно?
А. Торкунов
―
Да. 10 и 6 часов. Значит, 16 часов. В крайнем случае 10 и 4. В маленьких группах - по 5-7 человек. Сейчас у нас есть группы по 8 человек, но вообще традиционно это было 5 человек. И конечно, почти 60% нашего профессорско-преподавательского состава - это преподаватели 53 иностранных языков. Наличие 53 иностранных языков тоже, соответственно, предполагает содержание в штате преподавателей, владеющих этим языком. Вот мы сейчас рассматриваем вопрос какой-то возможной оптимизации. Но это не так просто, потому что в некоторых случаях...Знаете, когда, предположим, оптимизировали в 90-е годы, закрыли кхмерский и бирманский язык. Сегодня в них появилась потребность, поскольку наши предприниматели, госкорпорации довольно активны на этом направлении, растет сотрудничество. А у нас школа, по существу, не то что потеряна - то есть есть наработанные учебники, методические материалы, но нет преподавателей. Физически уже нет, многие ушли, не работали. Многие уже были и так немолодые - сегодня их уже с нами нет, к сожалению. Поэтому сейчас ставится вопрос о том, чтобы преподавать бирманский и кхмерский. Значит, надо прилагать усилия для этого. Потом языки стран СНГ. Ставится вопрос о том, чтобы были все языки Закавказье и Центральной Азии. У нас сегодня есть узбекский, туркменский, казахский.
С. Крючков
―
Какой из крупных мировых языков сегодня наиболее востребован? Где есть, ну, не ажиотаж, а наибольшая потребность, что ли, среди студентов?
А. Торкунов
―
Конечно, вы понимаете, что все до одного учат английский язык. Это must, обязательно. А дальше из распространенности языков могу сказать, что сегодня это испанский, французский, немецкий, итальянский.
М. Максимова
―
А китайский?
А. Торкунов
―
Просто китайский, в отличие от языков, которые я назвал - это все-таки не массовое изучение. Мы каждый год открываем 3-4 группы китайского языка по 9-10 человек. Кроме того, у нас есть программа довузовской подготовки. Это двухгодичные курсы редких языков, где ребята учат китайский язык. Теперь введен ЕГЭ по китайскому - вы знаете, нет?
М. Максимова
―
Нет. Я не знала, что у нас есть ЕГЭ по китайскому.
А. Торкунов
―
Есть ЕГЭ по китайскому. Более того, должен сказать, что именно наша кафедра готовила эти требования по ЕГЭ. И поэтому мы принимаем ребят, которые окончили школы с китайским языком. Они приносят уже ЕГЭ по китайскому языку. С такими ЕГЭ мы принимаем. То есть по мере того, как будет расти число людей, которые хотят изучать язык, которые уже имеют навыки изучения этого языка, я думаю, будет расширяться и число изучающих китайский. Он очень нужен.Кстати говоря, у ребят большой интерес изучать. Другое дело, что не все способны лингвистически изучать этот непростой язык. Все-таки изучать иероглифику. Поэтому не всегда получается. То есть стремление-то есть, а вот способностей может и не хватать. Поэтому, конечно, каждый, когда решается на то, чтобы пойти на китайский, должен рассчитать свои силы. Потому что китайский требует постоянной работы. Вот я помню, даже в нашей юности, когда ребята изучали китайский - едешь в метро по линии на Метростроевскую (я ездил от Автозаводской и от Пролетарской). И уже подъезжая к нашей линии, видишь - едут наши ребята. Вот они сидят все и на портфеле рисуют китайские иероглифы. То есть бесконечно тренируются. То есть это большая работа.
С. Крючков
―
Гость программы «Разбор полета» - ректор МГИМО Анатолий Торкунов. Мы вернемся после новостей и рекламы.НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Марина Максимова, Стас Крючков. Наш гость сегодня Анатолий Торкунов, ректор МГИМО. Вы говорили о годе, проведенном в посольстве в Пхеньяне. Но в 1983 году вы оказались вторым секретарем в посольстве Советского Союза в США. Это непростое время. Какой опыт это время вам преподнесло?
А.Торкунов: Понимаете, народ стал разбегаться. Причем не только с профильных кафедр…
А. Торкунов
―
Вот вы говорите о выборе, спрашивали меня о выборе. У меня даже несколько иначе сложилось. В 1979 году я оформился, прошел все отборочные комиссии ООН для работы в Организации Объединенных Наций в Нью-Йорке, в политдепартаменте. Я уже прошел комиссию по назначению в Нью-Йорк. Этот отбор ведут чиновники ООН, не наши чиновники. Естественно, изначально нужна рекомендация, а дальше на конкурсной основе они ведут набор.В это время случилось так, что проректор по международным связям, мой хороший товарищ (к сожалению, его уже нет), был назначен в Японию на большой дипломатический пост, и мне предложили занять его место проректора. Мне было 29 лет. Мы уже, в общем, складывали чемоданы. А тогда, когда едешь за границу, все собираешь с собой. Все рекомендовали постельное белье, то есть многое, поскольку денег бы не хватило, чтобы все это приобрести в стране - зарплаты тогда в посольствах и в нашем постпредстве в Нью-Йорке были более чем скромные. И вот, значит, последовало такое предложение. Меня вызвал заместитель министра по кадрам и сказал: «Ну что ты поедешь туда? Тебе такая огромная должность предлагается!».
М. Максимова
―
То есть в очередной раз ваша попытка уехать...
А. Торкунов
―
Опять. Я вернулся домой к жене, которая уже, конечно, была максимально собрана к тому, чтобы поехать в Нью-Йорк. И сообщил. Причем я не решился пойти один. Взял своего хорошего, доброго товарища. Мы пришли вдвоем, чтобы…
М. Максимова
―
Побоялись, что осудит?
А. Торкунов
―
Побоялся, что сковородкой по голове получу. Поскольку настрой был уже такой полный. Мы уже даже проводили какие-то мероприятия с группами друзей, полупрощальные. Ну, молодые тогда были, собирались часто. Я остался. Поэтому я уехал в Вашингтон только в 1983 году, прошло почти 4 года. Меня взял Анатолий Федорович Добрынин. Он тогда сам отбирал всех. Причем оформлялся-то я первым секретарем, но у Анатолия Федоровича был такой жесткий кадровый подход. Поэтому он сказал: «Получите, но немножко поработайте». Так и получилось: через полгода я получил там первого секретаря. С огромным интересом работал под началом Анатолия Федоровича, нашего выдающегося дипломата, 100-летие которого мы недавно отметили.Его внучка, Катя, которую я знаю с ее детских лет по Вашингтону, передала значительную часть библиотеки Анатолия Федоровича с подписями практически всех послевоенных президентов, книг, которых они дарили, часть переписки. У нас сейчас это все выставлено в библиотеке.
Это, конечно, был страшно интересный период в жизни - работа в Вашингтоне. Напряженный, потому что было очень много работы. Но для опыта, для любого дипломата это, конечно, огонь, вода и медные трубы.
М. Максимова
―
Так вот, казалось бы, после этих 3 лет перед вами как раз открылась дверь в карьерном направлении - до посла. Как вы сказали, что ваши сокурсники...
А. Торкунов
―
В любом случае, я все потом получил. А здесь меня опять потянуло к прежнему. Меня избрали деканом факультета международных отношений.
М. Максимова
―
Я смотрю, институт вас не отпускал.
А. Торкунов
―
Не отпускал. И потом я стал первым проректором – в 1989 году. Так что, в общем, все уже прошло. Потом мне неоднократно предполагали наши министры - уже российские: и Козырев, и Евгений Максимович Примаков, и Игорь Сергеевич Иванов. Не то что предлагали, а говорили: «Не хочешь послом?». Но уже, наверное, было бы неправильно уходить из университета. Уже началась такая активная работа. И потом тогда было очень сложно. Денег у университетов не было, и физическое состояние, и здания - все было в очень плохом состоянии. Некоторые вузы по несколько месяцев не платили зарплату. Вот старшие коллеги помнят об этом. Поэтому мне было просто неудобно уходить.Меня избрали, причем единогласно, тайным голосованием. Сначала даже открытым - поскольку уходил предыдущий ректор, решили, чтобы никого не подсунули. Была такая интересная сцена на ученом совете. Профессора вдруг стали говорить: «Вы собираетесь уезжать послом, еще не уехали. Мы вас очень любим, уважаем. Мы хотели бы решить вопрос о преемнике до того, как вы уедете». Причем такие старейшины поднялись, заслуженные профессора - Панфилова, Ахтамзян, Борисов. И ничего не оставалось делать, как проголосовать. Проголосовали. Была такая смешная формулировка: в случае отъезда Андрея Ивановича Степанова избрать ректором Анатолия Васильевича Торкунова. И таким образом я в 1992 году стал ректором. А дальше уже, как говорится...
С. Крючков
―
Первое решение, которое нужно было принимать оперативно? Потому что 1992 год - мы все помним, что это было. Это было постперестроечное время. Только-только отпущены цены. Казалось, все рушится. При этом открывалась какая-то перспектива свободы. Вот текущие задачи, которые стояли перед вами в тот момент?
А. Торкунов
―
Тогда? Сохранение, сбережение, как выражался Александр Исаевич в отношении всего нашего российского народа. Понимаете, народ стал разбегаться. Причем не только с профильных кафедр. То есть экономисты уходили в бизнес, какие-то бизнес-структуры. Стали уходить финансисты - я имею в виду, преподаватели этих дисциплин. И не только они. Стали разбегаться консультантами, кто-то отъезжал за рубеж.Но что было еще более серьезно, мог разрушиться каркас образования, поскольку стали уходить преподаватели языков. А вообще все-таки нельзя не признать: мы, естественно, не иняз, но такой жесткий каркас составляет преподавание языков. Почему? Потому что ты каждый день должен быть на языковых занятиях. Пропустил занятие - отстал от группы. Только способному человеку легко догнать. А если ты средних способностей, то сразу стресс, очень неприятная ситуация. Поэтому это держит весь образовательный процесс, в том числе держит дисциплинарно. Это очень важно. Ребята приходят совсем молодые – 16-17 лет. А сейчас и 15-летних много.
М. Максимова
―
Кстати, уточняющий короткий вопрос. Вы говорили, что когда учились вы, вот вы пришли 1 сентября и узнали, какой язык вы будете учить. А как это происходит сейчас?
А. Торкунов
―
Сейчас ребятам, которые поступают в бюджет на ее место, тоже предлагаются языки, которые нужны Министерству иностранных дел. Но это главным образом на факультете МО, который работает по подготовке международников - собственно, специалистов по международным отношениям. На остальных факультетах в основном это западные языки. Там есть право выбора, особенно у тех, у кого были наиболее высокие баллы при поступлении в институт. Конечно, те, кто принес 3 ЕГЭ по 100, имеют право выбрать тот язык, который они желают. Но поскольку там все языки интересные и востребованные, то, как правило, проблем у нас нет.А вот на факультете МО, конечно, иногда есть неудовлетворенность поступивших, когда им дают тот или иной сложный язык или какой-то восточный язык, который они не считают для себя особенно привлекательным. Но есть порядок. Раз ты поступил за государственный счет, значит, надо выполнять государственный заказ - учить тот язык, который тебя просят учить или который тебе получают учить. Тем более, речь ведь, как правильно, идет о восточных языках. У нас восточники всегда были такой особой кастой. В принципе, никто потом особенно не жалел, что оказался восточником. Многие, конечно, проработав первые 2 командировки на Востоке, потом оказались далеко на Западе – в том же Нью-Йорке, Лондоне, европейских странах. В том числе послами, старшими дипломатами.
Но Восток… Знаете, всегда говорили, что восточный язык - это как сопромат в технических вузах. Если прошел сопромат и изучил восточный язык, то ты преодолел ту вершину, тот Монблан, который развивает твои мозги очень сильно, делает их гибкими.
С. Крючков
―
Восток - это же такое собирательное понятие. Вот краеведение, которому вы посвятили много времени - это отдельная история? Потому что Корея и Япония - это часть глобального мира, по сути, часть западного глобального мира, потому что они живут в этой парадигме. А арабский Восток - это иное. Каким образом расставляются здесь приоритеты студентами? Куда они стремятся?
А. Торкунов
―
Арабский язык по-прежнему востребован. Многие ребята хотят учить арабский язык. Кстати говоря, даже министр Лавров в каком-то из своих последних интервью говорил о том, что он, когда объявляли язык, ждал, что он получит арабский - он хотел его учить. Тогда многие хотели учить арабский. И сегодня у нас много групп арабского языка - по-моему, 4 языковые группы. Ребята учат и неплохо успевают по арабскому. Но все-таки когда учишь восточный язык… Восточная культура, конечно, не гомогенная, там много особенностей, нюансов. Но, тем не менее, у Востока много схожих черт. Поэтому когда мы говорим «восточники», мы, конечно, объединяем и дальневосточников, и Южную Азию, и арабский Восток. Хотя они очень разные, это правда. Ну и конечно, восточный язык. Ведь вы знаете, что какое-то время, еще в советский период, те, кто учился на восточном отделении, учились 6 лет, а все остальные - 5.
М. Максимова
―
Это связано с языком?
А. Торкунов
―
Да, чтобы лучше освоить восточный язык. Правда, сегодня проявляется такой новый феномен в том, что многие, кто учил восточный язык 4 года в бакалавриате, но не связывает свою последующую жизнь с Востоком, поступает в магистратуры совершенно другого рода. В том числе экономические, юридические. Кто в состоянии подготовиться к вступительному комплексному экзамену по экономике или по праву. Такие случаи тоже есть. Человек учил арабский язык, а потом раз - и оказывается специалистом по европейскому праву. Причем неплохим.
А.Торкунов: Арабский язык по-прежнему востребован. Многие ребята хотят учить арабский язык
Так что сегодня, конечно, индивидуальная траектория у ребят намного больше, чем бывало в наши времена, да и в последующие тоже. Особенно с появлением магистратур. Потому что магистратуры предоставляют возможность поменять свою траекторию индивидуального образования. И здесь никаких запретов на это нет. Кстати говоря, мы принимаем в магистратуру очень много ребят, которые окончили не наш институт. Окончили МГУ, Высшую школу экономики, Екатеринбургский госуниверситет, Новосибирский госуниверситет, Питерский университет.
С. Крючков
―
Кстати, когда мы говорили об абитуриентах, какова пропорция между провинциальными ребятами и...
А. Торкунов
―
50 на 50. Сейчас очень много ребят, которые приезжают из регионов. Но чего не было ни в 70-е, ни в 80-е годы, и начало появляться в 90-е - очень многие по окончании университета возвращаются домой.
М. Максимова
―
То есть уезжают в регионы.
А. Торкунов
―
Да, уезжают в регионы. И неплохо там устраиваются, работают. У них, видимо, есть какие-то преимущества, которые сразу видны - преимущества по знаниям, по умениям. И сейчас мы уже даже не можем сосчитать, сколько ребят уже находятся на таких заметных должностях. Не только в администрации, а активно работают в бизнесе.Вы знаете, совершенно интересный факт, о котором я недавно узнал. В Краснодаре была встреча санкт-петербургского «Диалога». И они пригласили еще 2 «Диалога», один из которых я совозглавляю - Трианонский. И губернатор Краснодара рассказывал о виноделии. И были наши ребята, которые в Краснодаре. Он говорит: «Вы не знаете, что здесь на больших предприятиях работают выпускники нашей совместной с французами магистратуры». То есть работают французы, которые окончили нашу совместную магистратуру со Сьянс По, и работают сегодня менеджерами на крупных винодельческих предприятиях Краснодара. Это к вопросу о том, где находят себя. Это было для меня совершенно неожиданно. Причем французы находят, а не россияне.
С. Крючков
―
Хочу вернуться в 90-е. Вы сказали, что на старте ректорской работы пришлось сберегать вуз. А в какой момент вы поняли, что все, тренд переломлен, преподаватели стали подтягиваться, костяк вновь собран, структура функционирует как отлаженный и здоровый механизм?
А. Торкунов
―
Я думаю, с середины 2000-х.
М. Максимова
―
Кстати, если сказать «преподаватель МГИМО» - это кто? Можно какой-то такой портрет написать?
А. Торкунов
―
В определенной степени, я думаю, если говорить о специальных дисциплинах, где-то треть - это выпускники МГИМО, выпускники аспирантуры МГИМО. Где-то процентов 25 - это выпускники МГУ и аспирантуры МГУ. И остальные из самых разных вузов, в том числе и региональных. Скажу откровенно, мы бы с удовольствием приглашали больше наших друзей, партнеров, коллег из региональных вузов. Но здесь, конечно, проблема жилья. Вот сейчас мы строим общежитие. Мы надеемся, что освободятся те квартиры, которые сегодня используются под общежития, и тогда мы сможем обеспечить жильем тех, кого будем приглашать из других городов. И конечно, будем приглашать больше иностранных специалистов. У нас и сейчас их много работает.
М. Максимова
―
Это кто?
А. Торкунов
―
Это французы, англичане, американцы.
М. Максимова
―
Это тоже преподаватели?
А. Торкунов
―
Это преподаватели, носители языка. Но им надо обеспечить комфортную жизнь. Гостиница - это очень дорого для вуза, если обеспечивать гостиничным проживанием. Хотя сейчас, в этом году мы посчитали: у нас в учебном процессе задействовано более 100 иностранных преподавателей.
М. Максимова
―
Но это не языки в основном?
А. Торкунов
―
Нет. Языки, как правило, на постоянной основе. У нас есть специалист по Китаю, даже два, преподаватели китайского языка. Есть португалец, есть итальянец. Они, как правило, приезжают по фондам. У них есть фонды, которые поддерживают распространение языков этих стран. Они работают по 2 года, иногда и дольше. Есть испанец. Это преподаватели специальных дисциплин - там, где нам кажется, что мы нуждаемся в дополнительных компетенциях, знаниях, в том числе, конечно, и зарубежного опыта, да и зарубежного взгляда и суждения.Вот у нас, предположим, сегодня реализуется большой мегапроект, который мы отвоевали у правительства. Ну, идет конкурс, «отвоевали» - это фигура речи. Выиграли. Этот мегапроект – «Новый технологический уклад, перспективы и тренды развития международных отношений». Это проект, который создавался при условии руководства им иностранного профессора. Вот им руководит такой известный профессор, американский теоретик международных отношений Уолфорд. Сейчас мы продвигаем один проект, тоже, на мой взгляд, интересный по его описанию. Участвуют наши молодые ребята - между 30 и 40 годами.
С. Крючков
―
Это у них все срочный контракт?
А. Торкунов
―
Нет, это грант. Это наш Институт международных исследований. Они получают грант правительства, получают зарплату в институте, работают по плану. У нас есть соответствующий план подготовки аналитических материалов. Но когда они получают грант, они работают по гранту, отдельно, и получают за это отдельные деньги. По мере выполнения этого гранта, естественно. Работа сделана качественно - ты за это получаешь вознаграждение. Эта грантовая система сегодня очень развита у нас в России. И, кстати говоря, на мой взгляд, замечательно работает. Российские научные фонды, РФФИ и другие грантовые организации.Вот сейчас работают над очень интересным грантом – «Обеспечение статуса государства нематериальными и несиловыми методами». Это не только «мягкая сила». Здесь все. И культурное наследие, понимаемое в широком плане. Поэтому мы даже с точки зрения каких-то акций последнего времени понимаем, какую роль это играет. Поставили памятник Льву Николаевичу Толстому на территории в яблочном саду, который нам подарили из Ясной Поляны. В январе у нас будет очень большое мероприятие, посвященное Рахманинову.
С. Крючков
―
Толстой - это же ваш герой. Я где-то в одном из интервью вычитал, что вы раз в 5 лет перечитываете «Войну и мир».
А. Торкунов
―
Это правда. Но в данном случае я руководствовался не этим, а тем, что за памятник Толстому высказывались многие преподаватели. У нас уже был яблоневый сад из Ясной Поляны. Было ясно, что в саду должен стоять памятник Толстому.
М. Максимова
―
Все-таки хотела еще спросить про преподавателей. У вас тут было два громких ухода преподавателей - Андрей Зубов и Валерий Соловей. Можно ли сказать, что если ты идешь, не знаю, учиться или преподавать в МГИМО, то ты, выражаясь советским языком, должен поддерживать политику партии и Ленина?
А. Торкунов
―
Вы знаете, ответ на этот вопрос может быть таким, я не буду даже вилять. В вузе по всем вопросам идут нормальные дискуссии. Сами понимаете, если у нас 100 иностранных профессоров, то они не повторяют то, что говорит наше министерство. Они высказывают свою точку зрения. И это совершенно нормально. Мы каждый день принимаем иностранных лекторов самого высокого уровня, на каждой неделе бывают такие лекторы. Дискуссии, вопросы, диалог со студентами - это абсолютно нормально. Но в вузе законом запрещено вести политическую работу. Если тот или иной преподаватель видит себя уже как политического деятеля, выступает с этих позиций, в том числе участвует в разного рода акциях, то конечно, в соответствии с законодательством надо подумать о том, надо ли тебе быть в этом вузе.Оба человека, которых вы назвали - это замечательные специалисты в своем деле. Андрей Борисович – хороший историк и религиовед. Он, кстати, вел очень хороший курс по истории религии на кафедре философии у нас в институте. Что касается профессора Соловья, то по окончании срока своей работы он ушел сам. То есть ему уже, как я понимаю, было и не очень уютно, потому что он очень резко выступает, участвует в политике, а в институте это вызывает вопросы, и не только у студентов. Поэтому я считаю, что дискуссии в институте нужны и возможны, и никто их никогда не запрещает. Но когда речь идет уже о том, что ты становишься политиком - ну, тогда, наверное, надо определяться, ты преподаватель вуза или ты политик.
С. Крючков
―
А ценность твоей научной работы не перевешивает в данном случае все то наносное, что касается политической активности этих людей?
А. Торкунов
―
Ну почему? Кстати говоря, уже после ухода Андрея Борисовича мы издали его книгу по истории религии - по-моему, она даже в 2-х книжках. То есть все то, что сделано, что полезно для университета - все это ценится, и мы относимся к этому с большим уважением. Но то, что, как говорится, о политике, тем более такой активной оппозиционной...Вы все-таки примите во внимание. Я понимаю, что может быть, не все радиослушатели отнесутся к этому одобрительно, но надо же иметь в виду, что мы все-таки государственный вуз, и не просто государственный, а Министерства иностранных дел. Вы понимаете, когда говорят… Предположим, вот выступил кто-то из профессоров, а в средствах массовой информации идет такое: «в МГИМО считают так-то и так-то». А это, как говорится, резко противоречит, собственно, линии нашего Министерства иностранных дел. Это же тоже надо учитывать. Понимаете, если вы работаете в частном или получастном вузе - во всяком случае, не МИДовском, где все-таки если не каждое слово, то громкие слова отслеживаются…
Мы все-таки должны соблюдать корпоративную этику. Вот профессор Соловей, кстати, в каком-то из интервью именно здесь, на «Эхе Москвы», сказал, что он принимал решение, в том числе исходя из идеи корпоративной этики. Потому что есть корпоративная этика (кстати, мы ее приняли на расширенном Совете института), которая предполагает, что выступающий вне института исходит из общей линии, которой придерживается университет по тому или иному вопросу. Это не значит, что должно быть единомыслие, еще раз повторяю. Потом, даже если вы посмотрите по списку наших профессоров - и тех, кто у нас выступает, и приглашенных профессоров - вы увидите, что там никакого единомыслия нет.
А.Торкунов: Сами понимаете, если у нас 100 иностранных профессоров, они не повторяют то, что говорит наше министерство
М. Максимова
―
Но есть определенные рамки.
А. Торкунов
―
Есть рамки, есть какая-то линия. И она должна быть у любого вуза, у любого руководителя вуза. Хотя еще раз повторяю: я полагаю, что 2 человека, которых вы назвали - это люди со способностями, хорошие ученые.
М. Максимова
―
У нас остается буквально пара минут до конца эфира. Не могу не задать вам этот вопрос, потому что тема у нас горячая. Я нашла, что в 2016 году вы вошли в состав антидопинговой комиссии Олимпийского комитета России. Было такое?
А. Торкунов
―
Было, да.
М. Максимова
―
Как же так? Расскажите, что вы делали все эти годы и почему все так плохо?
А. Торкунов
―
Понимаете, мы общественники, не специалисты. Возглавлял комиссию наш выдающийся деятель спортивного движения Смирнов - почетный президент Олимпийского комитета, человек очень уважаемый. Поэтому мы слушали сообщения, доклады о том, что делается, как будет делаться. Мы одобрили идею создания этой лаборатории при МГУ, что обеспечивало бы ее независимость. То есть мы как комиссия, во-первых, прекратили свое существование после того, как мы высказали рекомендации. И никаких функций, которые связаны с мониторингом, в нашем мандате этой комиссии не было. Как мне казалось, работа тогда шла очень продуктивно. Рекомендации, которые были выработаны...Кстати, мы не раз встречались и с представителями ВАДА, когда те бывали в Москве. Они делали соответствующие сообщения. У нас был такой продуктивный, но вместе с тем критический настрой на работу нашей вновь создаваемой РУСАДА. Так что я считаю, что мы это отработали как общественники, сделали то, что нужно.
С. Крючков
―
Но если спросить не как общественника, не как функционера, не как участника этой комиссии, а как человека, имеющего опыт, в том числе дипломатический. То, что произошло с российским спортом - многие называют это катастрофой. То, что мы имеем на данном этапе - это все-таки результат недостаточной способности договариваться или какой-то недостаточно проработанной дипломатической линии? Или все же здесь, как многие говорят, есть политика?
А. Торкунов
―
Здесь есть все. То, что есть политика - я в этом не сомневаюсь. Но я должен сказать, что есть и иная проблема. Дело в том, что мы за многие последние годы потеряли свой достойный уровень представительства в международных федерациях, собственном аппарате Олимпийского комитета и других связанных с Олимпийским комитетом организациях. И вот сейчас очень остро стоит задача подготовки классных специалистов, которые могли бы работать на это спортивное движение.Мы ведь открыли специальную спортивную программу при поддержке олимпийцев. В этой программе участвуют работники наших российских федераций разных видов спорта. Они и языком занимаются, и антидопинговой программой. Это целая большая программа, она многое включает – и переговорный процесс, и как принимаются решения, и так далее. Мы даже открыли специальную магистратуру по этим вопросам, причем понимая, что какими-то аспектами мы не владеем. Мы сделали это вместе с Университетом физкультуры - нашим, московским. И там, в этой магистратуре, занимаются главным образом люди, которые сегодня уже работают в реальном спорте. В том числе и некоторые наши знаменитые бывшие спортсмены.
Но мне кажется, что если говорить о том, что может сделать вуз и вузы в целом, то нам сейчас надо помочь подготовить тех чиновников… Извините за это выражение – знаю, что когда произносишь «чиновники»…
С. Крючков
―
Хорошее слово.
А. Торкунов
―
Мне тоже нравится это слово. …которые могли бы замечательно, профессионально работать по спортивной дипломатии. В широком смысле спортивной дипломатии. Я понимаю под ней работу и на олимпийском направлении, и на направлении федерации, на направлении подготовки и проведения больших спортивных международных соревнований. Нужны, нужны такие профи, как они есть сегодня во многих странах. У нас их не хватает.
С. Крючков
―
Пролетел этот час. Анатолий Торкунов, ректор МГИМО, сегодня был гостем программы «Разбор полета». Анатолий Васильевич, спасибо вам большое!
М. Максимова
―
Спасибо, до свидания!
А. Торкунов
―
Спасибо, всего доброго!