Дмитрий Глуховский - Разбор полета - 2019-06-03
М. Максимова
―
22.05. Это программа «Разбор полёта», которая переехала на 1 час и теперь чуть позже будет выходить в эфире. И здесь Марина Максимова и нет, не Стас Крючков. Здесь Ольга Журавлёва.
О. Журавлева
―
Добрый вечер!
М. Максимова
―
Добрый вечер! А в «Разборе полёта» у нас сегодня писатель Дмитрий Глуховский. Добрый вечер!
Д. Глуховский
―
Здравствуйте!
М. Максимова
―
У нас традиционный, классический вопрос: самое сложное решение в вашей жизни.
Д. Глуховский
―
Это как «самый любимый режиссёр». Как девочки в школе передают вот эти анкетки. Там у тебя есть время, по крайней мере. Пока учительница по химии что-то там бубнит, ты можешь заполнять анкетки. Самое сложное решение в моей жизни? Слушайте, давайте вернёмся немного позже к этой теме. Я подготовлю развёрнутый ответ, потому что я не знаю.
О. Журавлева
―
Вы без подготовки не умеете?
Д. Глуховский
―
У меня не было сложных решений в жизни.
О. Журавлева
―
Всё было легко?
Д. Глуховский
―
Да.
М. Максимова
―
Знаете, обычно люди говорят, что их было много.
Д. Глуховский
―
Я готовлю себя к сложной судьбе. Знаете, я так скажу, моя политика по жизни заключается в следующем: я себе устраиваю жизнь так, чтобы мне не принимать никаких трудных решений и не делать выборов.
М. Максимова
―
А это возможно?
Д. Глуховский
―
Это требует многих усилий, но тогда вы можете получить всё и сразу.
М. Максимова
―
Это просто какая-то идеальная жизнь у вас! То есть нет мучительного выбора, всё и сразу.
Д. Глуховский
―
Нет, я жизнь свою простраиваю таким образом, что если я колеблюсь между одним и другим, чтобы мог получить и одно, и другое. Может быть, не одновременно, а постепенно, но мне очень не хочется, чтобы мне приходилось о чём-то жалеть. Я не люблю жалеть и всегда пытаюсь сделать, чтобы не жалеть.
М. Максимова
―
А было такое?
Д. Глуховский
―
Были какие-то достаточно дурацкие ситуации. Скорее, может быть, делового характера, не имеющие отношения к каким-то личным выборам. Ну вот, например, в отношениях не всегда просто принимать решение о расставании. Ты всегда думаешь, так или сяк это могло повернуться? Но в остальном, мне кажется, не было никаких сверхдраматичных вещей, когда принималось бы трудное решение, о котором мне тем более пришлось бы каким-то образом жалеть. Мне кажется, к тому моменту, когда решение принимаются, ты уже находишься с ним более-менее в мире. Ты подготовил себя к тому, что ты особенно ничем не жертвуешь.Но, опять же, пока моя жизнь благополучного постсоветского человека, которому не пришлось ни тушить Чернобыль, ни в войне воевать - так складывалось. Но мы все, понимаете, довольно долго живём в довольно благополучных условиях. С советским человеком такое происходит не всегда. И с русским человеком тоже такое происходит не всегда. На русского человека обычно падает небо раз в некоторое количество лет и земля у него уходит из-под ног. Надо быть готовым к этому и наслаждаться моментом.
О. Журавлева
―
Подождите, Дмитрий, Я хочу разобраться. Неужели для вас не было сложности, какого-то времени раздумий, когда вы, например, вдруг осознали, кем вы хотите быть? Вы вообще осознали, кем вы хотите стать?
Д. Глуховский
―
Я очень рано осознал, кем я хочу быть - между 3 и 5 годами.
М. Максимова
―
Это не байка?
Д. Глуховский
―
Нет, не байка.
М. Максимова
―
В 3 года! Вы, по-моему, первый человек в этой студии, который говорит, что НРЗБ.
О. Журавлева
―
В это время я ещё думала, что буду ухаживать за птицами. Работать птичницей.
Д. Глуховский
―
Нет, я хотел быть журналистом и писателем. И видите как - я стал журналистом и писателем. Точнее, я хотел быть репортёром, потому что папа у меня в это время был репортёром. И кстати, он, по-моему, через год после Чернобыля ездил от Гостелерадио делать какие-то репортажи в Чернобыль. И дед мой в своё время работал в журнале «Крокодил» - был главным художником «Крокодила». И он сам себе назначал командировки. Куда хотел, туда и ехал, по большому счёту.
Д.Глуховский: Я себе устраиваю жизнь так, чтобы мне не принимать никаких трудных решений и не делать выборов
О. Журавлева
―
Чтобы Дядю Сэма нарисовать пострашнее.
Д. Глуховский
―
Да, и он, кстати, рисовал Дядю Сэма. Знаете, есть такие знаменитые чёрно-жёлто-белые крокодиловские карикатуры - это его. И, значит, я хотел быть репортёром, чтобы тоже везде ездить.
О. Журавлева
―
Вы хотели быть похожим на папу?
Д. Глуховский
―
Трудно сказать. Сейчас мы до папы доберёмся. Под влиянием дедушки. А дедушка был такой убежденный космополит. Дедушка всё ещё жив, и он и сейчас им остаётся, но дело уже идёт к 90, поэтому его космополитизм подвергся естественным ограничениям. А в то время он устраивал у себя какие-то мероприятия. Проходили выставки карикатуры - международные, соцлагеря. Я помню, что к нему приходили в гости какие-то кубинские карикатуристы - чёрные кубинцы с сигарами, какие-то поляки, которые всё говорят через букву «ш», немцы...Это было удивительно. И я вырос совершенно в желании... Это было, может быть, буквально 2-3 раза: я принимал участие в этих богемных дебошах. Мне было как раз 3-4 года, и я решил, что я обязательно хочу так же - говорить на иностранных языках, иметь друзей из разных стран мира. Меня очень впечатлили эти несколько мероприятий, на которые меня приглашали в качестве внука.
О. Журавлева
―
Вообще вы не советский человек, вы советская аристократия. Вы такой же советский человек, как Никита Михалков.
Д. Глуховский
―
Нет, Никита Михалков так прожил всю жизнь, всё детство за исключением того времени, когда его отправили служить в десантные войска или в морскую пехоту. А у меня это буквально было такими всполохами. Вообще-то всё остальное время я прожил в квартире в 37 метров. Такая стандартная 2-комнатная в панельке в Строгино, с мамой и папой.
О. Журавлева
―
А как же школа на Арбате?
Д. Глуховский
―
Школа на Арбате, потому что папа в ней учился и меня туда смогли записать.
О. Журавлева
―
Вы туда ездили на автомобиле?
Д. Глуховский
―
Я туда ездил на метро, на автобусе - на каком автомобиле? Вы что, издеваетесь надо мной?
О. Журавлева
―
Как Набоков в гимназию. В училище.
Д. Глуховский
―
Нет, школа была хорошая, но ездил я туда сам, начиная с 10-летнего возраста. Садился в Строгино на 77-й автобус, ехал до станции метро Строгино. Потом час на метро с двумя пересадками. Начиная с 10 лет.
О. Журавлева
―
Подождите, станция метро Строгино недавно же открылась.
Д. Глуховский
―
Это был 1989 год. До падения Советского Союза НРЗБ.
О. Журавлева
―
Не было же метро в Строгино. Вы до Щукинской ездили?
Д. Глуховский
―
До Щукинской ездил. Извините, оговорился - Строгино недавно построили. Щукинская Таганско-Краснопресненской линии, да.
М. Максимова
―
А вот эта идея, не знаю, мечта или план, сформулированный уже в 3 года - вы его пронесли в течение всей школы?
Д. Глуховский
―
Да, конечно. Папа при этом занимался переводом сербской поэзии на русский язык. И дома была пишущая машинка. Он приходил в эту кухню размером 4 квадратных метра, доставал пишущую машинку. Не помню, как называлась первая, вторая называлась «Ятрань» - вот такая.
О. Журавлева
―
«Ятрань» хорошая.
Д. Глуховский
―
Но это было уже потом. Она была электрическая. А первая забыл, как называлась, и она была механическая. По ней надо было со всей силы лупить пальцами. Я лупил со всей силы, промахивался. Это были первые муки творчества: обдирал кожу с пальцев, потому что попадал мимо клавиш. Но я эту историю уже рассказывал пару раз. Я не любил сербскую поэзию - я писал fiction. Fiction был про зверюшек в лесу, ближе к 6 годам пошли истории про советскую милицию. И тогда же началась моя деятельность политического колумниста. Потому что я писал о том, как Ленин заботится, бдит, думает.
О. Журавлева
―
Стенгазету писали?
Д. Глуховский
―
Нет, просто такие статьи небольшие у меня были - про Ленина и про то, что он самый лучший из вождей. С тех пор моих взгляды претерпели определённые изменения. Но увлечение политикой, видите, берёт начало в детстве.
Д.Глуховский: Моя жизнь благополучного постсоветского человека, которому не пришлось ни тушить Чернобыль, ни воевать
М. Максимова
―
А родители как на это смотрели? У них были какие-то свои планы на вас?
Д. Глуховский
―
Ну, папа у меня с Арбата, а мама из Костромской области. Тоже такая, как бы, сельская интеллигенция: бабушка была бухгалтером районо, дедушка учитель музыки.
О. Журавлева
―
Всё с образованием связано.
Д. Глуховский
―
Ну, с каким-то определённым образованием, да. И, соответственно, бабушка из Костромской области думала, что я буду нобелиатом в области химии и биологии.
М. Максимова
―
А почему именно?
Д. Глуховский
―
Я не знаю.
О. Журавлева
―
У вас был набор «Юный химик»?
Д. Глуховский
―
Точно нет. И по химии у меня трояк в аттестате. Бабушка могла заблуждаться, в конце концов.
О. Журавлева
―
А музыке вас учили?
Д. Глуховский
―
Нет. Пытались, но у меня судороги от музыки. Фортепиано... Дедушка вообще был баянист. В общем, как вам сказать: обманул я ожидания своих родителей, бабушек и дедушек. Не стал нобелевским лауреатом по химии. Осталась литература.
О. Журавлева
―
Хорошо, значит, бабушка думала: химия и биология. Папа ничего не думал.
Д. Глуховский
―
Папа работал в это время.
О. Журавлева
―
Как обычно: мама красивая, а папа работает. Как все дети пишет. Это правильно. Скажите, вы когда-нибудь говорили возлагавшим на вас надежды близким: «Нет, я не буду, я решил по-другому»? Вот вам говорили: «Мы пойдём тебя учить тому-то».
Д. Глуховский
―
Это бессмысленно. Я так не делаю никогда. Я говорил «да» и всё делал по-своему. Зачем спорить? Во-первых, зачем спорить с людьми, а во-вторых, зачем спорить с родителями? Это бессмысленная история.
О. Журавлева
―
Но были какие-то вещи, которые они видели по-другому и предлагали вам какие-то другие пути?
Д. Глуховский
―
Меня отправили учить экономику, например.
М. Максимова
―
Что называется, продавили.
Д. Глуховский
―
Просто в то время был тренд на экономику. Я не знал, на что я хочу учиться. То есть я думал, что хочу учиться журналистике - международной журналистике. Но, опять же, там, где я учился - я учился в Иерусалимском университете - не надо было выбирать. Можно было учиться и на журналистике, и на экономике.
М. Максимова
―
Кстати, почему там? То есть журфак МГУ или РГГУ не подходил?
Д. Глуховский
―
Смотрите, я с 1979 года. Советский Союз распался, когда мне было 12 лет. И городское население охватила эйфория в связи с тем, что границы рухнули. Теперь можно ехать учиться и жить на Западе. Я совершенно точно так же поддался этой эйфории. Мне, конечно, хотелось куда-нибудь поехать, посмотреть мир. Тем более, что я до того момента только один раз был за границей или, может быть, два - в Югославии. Потому что папа переводил сербский.
О. Журавлева
―
Курица - не птица, Болгария - не заграница.
Д. Глуховский
―
Поэтому для меня, конечно, казалось чем-то таким естественным желать учиться за рубежом, получить образование, которое признаётся за рубежом. Въехать в различные страны.
О. Журавлева
―
Это опять была абсолютно собственная позиция, собственное решение, и родители только сказали «угу» и разевали рот?
Д. Глуховский
―
Нет, я думаю, что это было в семье, обсуждалось. Мне предложили, я сказал: «Действительно, классно, почему бы не поехать, не пожить и не поучиться за границей?».
О. Журавлева
―
Ага, то есть, всё-таки предложили. Возникает, значит, следующий момент: вы поехали учиться в Израиль, потому что просто хотелось поехать за границу. Тут тоже никаких решений не принималось? Просто Израиль выпал как бы сам - шарик с Израилем?
Д. Глуховский
―
Ну, рассматривались различные варианты. Но в Израиле принята американская система образования. И образование стоило денег, которые в то время были в распоряжении моей семьи. В районе 3 тысяч долларов в год стоило, а не 30 тысяч, как в Америке. Столько можно было накопить и заплатить. И вот я выбрал этот путь.
О. Журавлева
―
А вы были капризный ребёнок в детстве? Требовали каких-то машинок, конфет?
Д. Глуховский
―
Я был баловнем, скорее. Я не был каким-то капризным.
М. Максимова
―
Вы единственный ребёнок?
Д. Глуховский
―
Нет, у меня есть младший брат. Я не единственный ребёнок, и я не был особенно капризным. Скажем так, потому что мне всё легко доставалось. Мне моего мозга и каких-то способностей хватало для того, чтобы, в принципе, особенно не напрягаясь, всё получать. Поэтому я был совершенно не приучен к работе. Я, конечно, существовал в достаточно комфортной среде. Жил с родителями в Москве. То есть я не приехал из какого-то далекого города. Я не из военного городка. Мой папа не переезжал каждые 3 или 4 года. Мне не приходилось менять друзей. Я ходил в школу с углублённым изучением французского языка в центре Москвы - буквально квартал отсюда. Конечно, что уж тут говорить. А потом я взял и в 17 лет (мне только исполнилось 17) уехала один в другую страну. Родители остались здесь, и я их потом, в принципе, просто лет 10 после этого особо не видел.
Д.Глуховский: Я туда ездил на метро, на автобусе - на каком автомобиле? Вы что, издеваетесь надо мной?
М. Максимова
―
Ну, вы учились. А потом как быстро вы попали на Euronews? Сразу?
О. Журавлева
―
Французский был не забыт, я так понимаю.
Д. Глуховский
―
У меня было 4 иностранных языка и образование.
О. Журавлева
―
Но вы же должны были послать резюме, что-то предпринять.
Д. Глуховский
―
Да, я отослал резюме.
О. Журавлева
―
Вы хотели именно на Euronews?
Д. Глуховский
―
Конечно, я там знал, к кому обращаться, что уж говорить. Но я немного по этому поводу комплексовал. С другой стороны, когда я приехал туда, я понял, что русский человек там не знает иностранных языков в принципе. Там был один человек, который нормально говорил по-французски - из сербской команды, и пара людей, которые нормально говорили по-английски. А я приехал туда с 3 иностранными языками и 4-м русским. А, немецкий у меня уже был в тот момент. У меня было 4 иностранных языка. Ну и плюс у меня было профильное образование. Да, у меня не было опыта работы, но я при этом был как бы выпускник практически западного вуза - хотя он и ближневосточный, но на самом деле с американской системой образования.В итоге экономику я бросил и вместо неё стал учить международные отношения. В итоге со степенью по международным отношениям и со степенью по журналистике и массовым коммуникациям. Плюс 4 иностранных языка. То есть мои сомнения по поводу того, заслуживаю ли я это так, как заслуживают другие - там все люди так попали туда. Они же не по призыву пришли. Все знали, куда отправляют свои резюме, с кем разговаривать.
М. Максимова
―
Как дались эти первые недели, месяцы работы? Вы сказали, что не привыкли работать. То есть, получается, что первая работа была только после института.
Д. Глуховский
―
Нет, я в институте работал. Я начал работать в 18 лет. Я работал официантом, грузчиком, охранником, помощником повара, 3 или 4 года преподавал иностранные языки по объявлениям.
М. Максимова
―
Это была вынужденная мера?
Д. Глуховский
―
Ну да, вынужденно зарабатывал. Мне отправляли 200 баксов в месяц. Всё остальное я себе обеспечивал сам. Начиная с 17-18 лет. Ну, всякие там разные студенческие работы. У меня было очень быстрое погружение в реальность. НРЗБ я выучил за полгода иврит, на нём уже читал, писал, разговаривал. И пошёл на работу, всё.
О. Журавлева
―
А засыпая, думали: «Какой же я талантливый чувак»?
Д. Глуховский
―
Нет, конечно нет. Для меня же очень мало всего. У меня же цель - покорение Галактики.
М. Максимова
―
Подождите, это последний вопрос нашей передачи. Зачем вы так перескакиваете?
О. Журавлева
―
Я напомню, что Дмитрий Глуховский у нас в студии. Ольга Журавлёва и Марина Максимова сегодня проводят «Разбор полёта». YouTube к вашим услугам - вы можете комментировать комментарии в чатике, можете присылать смски +7-985-970-45-45. Пока мы разговариваем с Дмитрием, вы, может быть, пролистываете его книжки и что-нибудь там находите, какие-нибудь важные нюансы о его личности. Кстати, когда человек пишет такую... как сказать?
Д. Глуховский
―
Антиутопию.
О. Журавлева
―
Это называется постапокал.
Д. Глуховский
―
Постап называется.
О. Журавлева
―
Хорошо, постап. ...он, как мне кажется, имеет гораздо больше возможностей скрывать свою личность, не проболтаться. Как Набоков в своих первых романах немножко выдавал свою личную историю.
Д. Глуховский
―
Вы знаете, я просто не считаю, что у меня была сверхинтересная личная история к тому моменту, как я начал писать.
О. Журавлева
―
Да, вы были слишком юный.
Д. Глуховский
―
Я ещё был слишком маленький мальчик. Я представлял себя в предлагаемых обстоятельствах. Поэтому в «Метро-2033» - моя первая книжка - герой совершенно не героический. Он не отличается мужеством, не блещет умом, занимается самокопанием, подвержен сомнениям. Вообще в «Метро-2033» мало что происходит. Просто человек после ядерной войны идёт от одной станции к другой. На разных станциях возникают различные модели общества. Он просто идёт и бубнит себе под нос. Экшен-сцены там, может быть, полторы на всю книгу. Книга достаточно увесистая - миллион печатных знаков. Я не понимаю, как эта книга, при такой своей скучности, стала популярной.Иногда люди, которым я бы поотрывал руки, заносят её в сетевые библиотеки в рамках боевой фантастики. Но это не фантастика. На самом деле, я думаю о том, что эту книгу наполнило собой: это, по большому счёту, роман воспитания. Я её писала с 17 до 24, по большому счёту. Герою там 24 с самого начала. И когда она вышла, мне только исполнилось 25 лет. То есть фактически я завершил эту вещь 24-летним. Это про боязнь сделать неправильный выбор в жизни. Понять своё предназначение, состояться.
О. Журавлева
―
То есть вы проработали это через книгу.
Д. Глуховский
―
Я это прожил. То есть это вещь совершенно не искусственная. Всё, о чём я думал, о чём переживал с 17 до 24 лет, девать мне больше было некуда, и я это всё упихивал, утрамбовывал в это повествование.
О. Журавлева
―
Психотерапия своего рода.
Д. Глуховский
―
Конечно. Вы говорите, там недостаточно исповедально, но мне кажется, что самокопания там достаточно. Просто мне к тому моменту ещё не в чем было исповедоваться. Я, в отличие от Набокова, не страдал любовью к несовершеннолетним, поэтому здесь и грехов, по большому счёту, за моей душой никаких не числилось.Вторая тема, которую, мне кажется, я тоже так полусознательно и полубессознательно в этой книге излагал и суммировал - это распад Советского Союза. Потому что, конечно же, книга о жизни на руинах мира, где новый мир пересобирается из обломков старого. Это, по большому счёту, попытка подведения каких-то итогов, и уж точно несознательно. Просто я как бы записывал, зарисовывал мир вокруг себя. Вот эти все фашисты, коммунисты, о которых вы читали в «Метро-2033» - там на разных станциях разные общественные модели: где-то фашисты, где-то коммунисты и так далее. Это была, по большому счёту, Россия в 90-х годах с коммунистами, РНЕ, с неонацистами, скинхедами. Какие-то капиталистические модели... Я думаю, что просто этот мир дикой русской демократии, который был вокруг меня. «Голосуй или проиграешь», «да да нет да»...
Это наша учительница французского языка Наталья Алексеевна Брюханова (долгих лет ей здоровья) гоняла нас агитировать соседей и раскладывать листовки. Потому что она такая прожжённая демократка. Не знаю, какие сейчас у неё взгляды - думаю, что такие же. Я всё это через себя, разумеется, ещё в старших классах пропустил. И будучи, как мы знаем, ещё с детства политизированным, для меня это всё оказалось очень интересным. И все эти ощущения, как ты живёшь на руинах старого мира и по нему тоскуешь, думаешь о нём и думаешь с таким придыханием, по большому счёту - я считаю, что это именно то, что происходило и происходит сегодня с нашей страной. Это жизнь в руинах нашего герметичного, самодостаточного, выморочного, странного, полного фантомов и фантомных болей мира - Советского Союза.
Этот мир, в котором мы существовали - с перевранным прошлым, с каким-то совершенно фантастическим будущим, с проектом переустройства всего человечества по модели глобальной справедливости, с этими огромными жертвами, которыми этот проект был оплачен в каждой семье - и в Великой Отечественной войне, и в коллективизации, и просто в лишениях, которые были в каждой советской семье. Это система моральных координат. Это система мифологии. Наша геополитическая граница - страны Варшавского блока. То, что мы были отсечены от западной культуры, не могли туда выезжать и так далее. Этот мир однажды взял и распался на куски. 21 августа 1991 года. И дальше мы оказались на руинах и стали на этих руинах что-то себе пересобирать - какую-то сторожку из кусков мраморных колонн.
О. Журавлева
―
Почему вас, такого юного, волновала эта история разваливающиеся мира? Почему она вас так цепляла? Помимо того, что вы увлекались политикой.
Д. Глуховский
―
Был умён не по годам.
О. Журавлева
―
Умён не по годам - в этом никаких сомнений.
Д. Глуховский
―
Нет, она меня не увлекала - просто это был мир вокруг меня. Я просто впитываю вещи, которые происходят, из воздуха. Надо же о чём-то писать. Ты пишешь НРЗБ.
О. Журавлева
―
А почему надо о чём-то писать?
Д. Глуховский
―
Хочется. Это интересно. Это единственное, что у меня более-менее выходит. Это и ещё болтать, понимаете?
О. Журавлева
―
Мы как раз люди, которые любят болтать. Мы понимаем.
Д. Глуховский
―
Я немножко был радиоведущим. Поэтому это и у меня тоже более-менее получалось. Но я немножко ленился в качестве радиоведущего, не готовился, поэтому всегда немножко было на авось. А с книжками я как-то более-менее стараюсь.
М. Максимова
―
Столько всего было вложено в эту книгу. И, я так понимаю, ожидание от того, что кто-то заинтересуется ей (я имею в виду, из издательств) не было?
Д. Глуховский
―
Мне просто хотелось, чтобы она вышла на бумаге. Это был предел моих мечтаний.
М. Максимова
―
А что говорили в издательствах? Говорили, что это неинтересно?
Д. Глуховский
―
Моя история не такая трагичная, как история Джеки Роулинг. Я, конечно, как любой НРЗБ, люблю себя мифологизировать. И мифологизируя себя, иногда говорю, что я был отвержен всякими издательствами.
О. Журавлева
―
Как Джойс.
Д. Глуховский
―
Ну, Джойса стоило отвергнуть. В общем, на самом деле они меня просто игнорили. Я отправил в 5, может быть, в 4 издательства - ЭКСМО, АСТ, ещё какое-то, которое издавало фантастику, в акунинское издательство «Захаров», зная, что они ничего не публикуют, кроме Акунина. И они меня заигнорировали. В одном месте мне сказали: «Что-то концовка не такая. Перепиши - поговорим». Ну, я оскорбился, сказал: «Не буду ничего переписывать».И в этот момент мне как раз пришло приглашение приехать работать на Euronews. Я поехал на Euronews. Там первый год был очень интересным. Потом очень заскучал и начал писать книжку. Всё, что можно было сделать, я сделал. А дальше нужно было потратить ещё 25 лет на карьеру. Просто там социализм, понимаете, во Франции. Там люди покидают свои позиции только вперёд ногами. Там ценят не развитие, не движение, а стабильность. Поэтому все позиции прочно заняты 40-50-летними людьми - в принципе, все такие более-менее командные позиции.
М. Максимова
―
Хотелось уже...
Д. Глуховский
―
Хотелось какого-то движения. Не командовать. Я не люблю командовать людьми.
М. Максимова
―
Это тогда. А сейчас?
Д. Глуховский
―
Не люблю. Меня это бесит.
Д.Глуховский: В общем, как вам сказать: обманул я ожидания своих родителей, бабушек и дедушек
М. Максимова
―
А нет такого, что с возрастом, с опытом хочется уже...
О. Журавлева
―
Быть не писателем, а главным писателем. Старшим писателем.
Д. Глуховский
―
Нету главного писателя. Если начнут бороться Достоевский и Толстой, кто победит?
О. Журавлева
―
Я думаю, что Толстой победит.
Д. Глуховский
―
А я думаю, что Достоевский. Или Чехов победит.
О. Журавлева
―
Достоевский хлипкий, Чехов чахоточный. Толстой, однозначно.
Д. Глуховский
―
Да, Толстой. Крыша поехала.
О. Журавлева
―
Ну ладно, он долго прожил. Так что про физкультуру и другие достижения мы, наверное, поговорим уже в следующей части. Потому что здесь ещё явно не хватает каких-то деталей. Если вы заметили, каких деталей не хватает в этом рассказе, напишите нам, пожалуйста, смс или в Twitter-аккаунт vyzvon. Или в YouTube, в чате. Ольга Журавлёва, Марина Максимова и наш сегодняшний гость писатель Дмитрий Глуховский встретятся с вами после новостей.НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
О. Журавлева
―
22.34 сейчас в Москве. Ольга Журавлёва, Марина Максимова и сегодняшний гость, чьи полёты мы сейчас разбираем во сне и наяву - писатель Дмитрий Глуховский. Снова здравствуйте! Мы поняли в первой части, что Дмитрий не любит принимать решения. Все решения уже приняты.
Д. Глуховский
―
Ох, нет. Вы просто занимаетесь перевиранием. Я понимаю, что журналисты. Но всё-таки журналисты приличной радиостанции. Я люблю принимать решения, я не люблю делать выбор. Я люблю, чтобы я получил всё. Мне не нравится, когда меня ставят перед ситуацией, где я должен от чего-то отказаться.
М. Максимова
―
То есть и рыбку съесть...
Д. Глуховский
―
Да, или по очереди. Но так, чтобы ничего не упустить.
О. Журавлева
―
Понятно. То есть вот такие решения вы предпочитаете. Как бы сразу всё.
Д. Глуховский
―
Но при этом я стараюсь не ущемлять других людей. То есть я стараюсь сделать так, чтобы никто не пострадал. Чтобы мне было лучше всех, но чтобы никто не пострадал.
О. Журавлева
―
Это возможно?
Д. Глуховский
―
Это требует, как было сказано, обдумывания, дипломатии и стратегии. Конечно. Но это возможно. Просто не надо принимать дурацких решений, и тогда всё получится. Нет, в жизни каждого человека случаются форс-мажоры, когда он ничего не может сделать, и он должен страдать или его близкие должны страдать. Но пока таких критических ситуаций у меня не происходило. Может, они и произойдут. Я вот всё жду.
О. Журавлева
―
Послушайте, а когда вы говорите, как тут тонко заметили, что вы прямо такой баловень судьбы и всё как-то складывается так хорошо...
Д. Глуховский
―
Трагичности не хватает, согласен. Что-то с трагичностью не очень. Не у каждого писателя есть трагичность. Некоторые ищут себе на жопу проблем - едут в Донбасс, например. Потому что чувствуют, что трагичности у них дефицит.
О. Журавлева
―
Но некоторые едут на Северный полюс или в Чернобыль.
Д. Глуховский
―
Я был там. Это вы специально так говорите? НРЗБ шутка, подводочка. Да, ездил на Северный полюс и в Чернобыль. Но, если честно, Амундсен уже вернулся, и я поехал не с собаками, а на борту атомного ледокола. Пошли, как правильно сказать, к Северному полюсу. Это был июль. Это была не вполне героическая экспедиция, прямо скажем, как и для всех остальных участников. Там было ещё 4 участника, которые опускались (помните? 2007 год) в батискафах, в подводных аппаратах «Мир-1» и «Мир-2» в точку географического Северного полюса на дне Северного Ледовитого океана. А я стоял на борту с камерой.
О. Журавлева
―
То есть это не было желание риска?
Д. Глуховский
―
Там не было риска. Просто было желание приключения. Северный полюс, конечно.
М. Максимова
―
Хорошо, приключение. А Чернобыль - это что?
Д. Глуховский
―
Чернобыль - это же просто моя тема. Постядерная. Последствия ядерной катастрофы. Мне было интересно.
М. Максимова
―
Но одно дело писать об этом, другое дело туда съездить.
Д. Глуховский
―
Мне было очень интересно посмотреть, конечно. Но это было 20 лет спустя. Слушайте, не надо тоже преувеличивать. Там все основные трассы деактивированы. В принципе, сейчас туда туризм организуется.
М. Максимова
―
Как раз в новостях было, что это будет чуть более масштабно.
Д. Глуховский
―
Там тысячи и тысячи людей уже так и так бывали. Там профессиональные гиды. Там люди уже принесли детские игрушки, разложили в садиках, чтобы можно было что-то показывать туристам. И все операторы снимают как бы типа брошенные детские игрушки, которые на самом деле раскладывают специальные люди. Потому что всю мебель вынесли из квартир. В квартирах нет ничего. Вся Припять - это квартиры без мебели, по сути. Шкафы, всё вытащили, и где-то они до сих пор стоят, наверное. Типа заражённые.
О. Журавлева
―
Если следовать вашей теме, вы ещё в Фамагусте должны были побывать.
Д. Глуховский
―
А что это?
О. Журавлева
―
Это на Кипре. Там тоже есть покинутая территория между турками и греками.
Д. Глуховский
―
Вообще много таких мест. Но лично меня, конечно, из-за того, что отец когда-то ездил в Чернобыль в командировку, и из-за того, что мы все об этом много говорили и вообще Припять - такое легендарное место, конечно, тянуло именно туда. Хотя, в принципе, романтика заброшенных городских пространств - это нечто такое, от чего сердце начинает чаще биться, мне кажется, у каждого советского ребенка, который внутри меня сидит.
О. Журавлева
―
Да и не только советского.
М. Максимова
―
Вы смотрели сериал?
Д. Глуховский
―
Да, я посмотрел 3 серии. Сейчас начал 4-ю.
М. Максимова
―
Какие впечатления? Вот говорят: почему наши так не сняли?
Д. Глуховский
―
Ну, наши не могут так снять.
Д.Глуховский: Ощущения, как ты живёшь на руинах старого мира и по нему тоскуешь, думаешь с таким придыханием
О. Журавлева
―
Почему?
Д. Глуховский
―
Потому что нынешняя власть ведет себя как продолжение Советской власти - этическое, эстетическое... Притворяется, скажем так. А там же видна в лучшем случае беспомощность, а в худшем случае саботаж со стороны органов власти. Там фактически один этот Щербина сидит, и то он людей спасает через «не хочу». И они все нацелены на то, чтобы скрывать как можно больше фактов. Это на самом деле история про ложь. Про ложь, которая стоит жизни тысяч людей. А могла бы стоить жизни десятков миллионов людей. Но поскольку в нашем нынешнем государстве всё зиждится на лжи, на дезинформации, конечно же, мы не можем такое кино снимать.
О. Журавлева
―
Но существует же не только государственный кинематограф. Существует масса людей, которые...
Д. Глуховский
―
Что значит масса людей? Они все идут за деньгами в Фонд кино, а потом в Минкульт. Если ни там, ни там им не дают, они снимают на iPhone какую-нибудь романтическую комедию. Потому что это имеет шанс окупиться без государственной поддержки. Фильм такого масштаба, как «Чернобыль» - вертолёты летают, массовка огромная...
О. Журавлева
―
Уж не говоря про каждую пару обуви, которую надо было...
Д. Глуховский
―
Да, там всё очень точно восстановлено. И кстати, вот вам отличный пример того, как снимают кино про советских людей без клише и без «клюквы». Там никакой особенной «клюквы» я до сих пор не заметил. Ничего такого, чтобы ты сказал: нет, такого точно не может быть. Там советские люди...
О. Журавлева
―
Только по отчеству друг к другу не обращаются.
Д. Глуховский
―
Нет, они там переходят на «ты», и начинают говорить друг другу «Валера» или «Боря». Там, Щербина и Легасов. Это происходит через какое-то время. Так или иначе, всё восстановлено довольно точно. Разумеется, у них работали какие-то консультанты, советологи. Не знаю, опрашивали ли они людей. Ты не испытываешь никакого чувства неловкости, что это не про нас. Наоборот. И простые люди показаны с каким-то очень естественным, натуральным героизмом. Вообще тема героизма меня всегда очень занимала. Потому что я, не будучи героем, пытался всё время понять, как же так выходит, что советский человек с такой готовностью и даже залихватски всё время жертвует собой. Ну, в мифологии. Пионеры-герои бросаются на фашистов с кулачками. Зоя Космодемьянская травит нацистов - или кто там нацистов травил?
О. Журавлева
―
Нет, Зоя Космодемьянская поджигает.
Д. Глуховский
―
А, поджигает. Кто там фашистов травил? Кто-то из пионеров-героев фашистам в столовой что-то там подмешал. В общем, все готовы жертвовать собой. Александр Матросов на дзот, кто-то обвязался гранатами и под танк. Все. И даже овчарки советские, восточно-европейские, тоже заражены этим героизмом. Почему этого героизма не видно в реальной жизни? Я пытался понять. Сейчас, много лет спустя, наверное, я прихожу к выводу, что, конечно, это культивация жертвенности.
О. Журавлева
―
А может, вы просто не бываете в тех местах, где виден этот героизм?
Д. Глуховский
―
Вы знаете, у меня есть подозрение, что там, где виден героизм, видны и другие экстремальные проявления - не столь изящные и благородные - человеческой души. Нам-то всегда показывали только благородные проявления. А как же мародёрство, как же сексуальное насилие, как же предательство? Понятно, что советское кино, за исключением, может быть, Алексея Германа-старшего, пропагандистское. Оно фактически пытается перепрошить советского человека под какого-то другого человека, всячески давая ему понять, что его жизнь - ничто в сравнении с целями государства, которое мы называем «Родина» и которое надо защищать, и котоое если тебя посылает, ты должен идти. То есть, по большому счёту, это можно рассматривать и как подавление критического мышления.И нынешняя, теперь уже пародийная, какая-то псевдопатриотическая риторика, которую мы слышим, там, от Шойгу или ещё от кого-то, конечно, является таким продолжением, хотя и не столь убедительным, того, что мы слышали в советские годы, рассчитанным на то, чтобы на старых струнах что-то ещё сыграть. Только струны провисли и звук выходит дребезжащий.
О. Журавлева
―
Скажите, вы наверняка об этом думали. Вы представляете себе ситуацию, в которой вы были бы готовы пожертвовать собой?
Д. Глуховский
―
Мне кажется, должны быть какие-то очень личные обстоятельства.
О. Журавлева
―
То есть только ради своих близких?
Д. Глуховский
―
Я думаю, что большинство людей жертвовали собой или от страха наказания, расстрела за дезертирство, или когда у них уже возникала какая-то личная вовлечённость.
О. Журавлева
―
То есть человек, который видит, как тонет автобус с детьми...
Д. Глуховский
―
А, такого плана героизм. Нет я говорю про «Они сражались за Родин».
О. Журавлева
―
Ну, героизм же бывает в разных обстоятельствах. Вот когда человек спасает своего товарища из пожара. Не потому, что он родственник.
Д. Глуховский
―
Нет, я не стану ничего обещать. То есть, я пообещаю, а потом кто-нибудь будет тонуть, а я не брошусь.
М. Максимова
―
Я буду фотографировать.
Д. Глуховский
―
И мне будет неловко. Поэтому я не знаю.
О. Журавлева
―
То есть вы себя в этой роли пока не видите?
Д. Глуховский
―
Пока нет.
О. Журавлева
―
Просто я сама читала про пионеров-героев чуть раньше вашего. И мы тоже всё время переживали эту историю: что бы мы сделали? А вдруг, а если фашисты пытают?
Д. Глуховский
―
У меня нет ответа на этот вопрос. С другой стороны, вы знаете, по некоторым исследованиям, большая часть героических подвигов на войне (и вообще успешных выстрелов, убийств) произведена психопатами. Я читал исследование, что примерно 10% взрослого населения страдает психопатическими отклонениями. То есть у них нет эмпатии. Они относятся к другим людям как к неодушевлённым объектам, которыми можно манипулировать. И эти 10% совершают чуть ли не больше половины всех убийств на войне. Потому что для них это легко, им это нормально даётся.Правда, это исследование касалось американской армии - они, может быть, такие, очень мягкотелые. А остальные солдаты пытались стрелять мимо и просто занимались спасением своей жизни. То есть, когда нужно было стрелять во врагов, они всё равно стреляли мимо врагов, будучи, скорее, готовыми к тому, чтобы их убили, чем пристрелить другого человека. По крайней мере, это происходило в какое-то первое время. Может быть, потом люди ожесточаются. То есть, мне кажется, что природа героизма вообще недоисследована.
О. Журавлева
―
А у вас есть мысли заняться собственным исследованием природы героизма? В художественной или какой-нибудь иной форме.
Д. Глуховский
―
Не знаю. Ближайшие несколько произведений - на другие темы. Я сначала проживаю какие-то ситуации, а потом начинаю пытаться их каким-то образом обобщить или разобраться в переживаниях за определённый период и что-то на эту тему написать. То есть я записываю по мотивам своей жизни.
М. Максимова
―
И что же нас ждёт, тогда вопрос?
Д. Глуховский
―
Я хочу написать следующую вещь про кризис семьи, распад семьи в современном обществе.
О. Журавлева
―
Так вот что вы переживаете сейчас.
Д. Глуховский
―
Конечно, я не буду вам про это рассказывать.
О. Журавлева
―
Я понимаю, но писать-то вы будете, куда вы денетесь?
Д. Глуховский
―
Я напишу, надену маску и что-нибудь расскажу. А так я про свою личную жизнь не рассказываю в интервью.
М. Максимова
―
Всё, с фантастикой завязали?
Д. Глуховский
―
Нет, что значит «завязал с фантастикой»? Я никогда особо и не развязывал с фантастикой. То есть у меня шли книги в совершенно разных жанровых направлениях. Например, в 2009 году вышла книга «Метро-2034» - очень неудачная. А зато в 2010 году вышла прекрасная книга под названием «Рассказы о Родине», которая вся была политической сатирой и таким гротеском - наоборот, очень удачная книга. Это была совершенно не фантастика. Это был мой первый опыт в области политической сатиры.
О. Журавлева
―
А вы признавали собственную книгу неудачной ещё до того, как она вышла?
Д. Глуховский
―
Вы знаете, я писал, и у меня сгущалось ощущение того, что грядёт какая-то катастрофа. Потом она вышла, и эта катастрофа случилась. То есть очень много людей её купили и прочли.
О. Журавлева
―
На волне прежнего успеха.
Д. Глуховский
―
Да. И я столкнулся с огромным количеством заслуженного негатива и свирепой критики в свой адрес. Меня это, конечно, очень опалило, быстро приземлило.
М. Максимова
―
А не было желания, если были такие подозрения, остановиться?
Д. Глуховский
―
Я там был связан своими обязательствами и перед издателями, и перед читателями. Потому что это всё публиковалось онлайн. Главное, что я не понимал, в чём ошибка. То есть я чувствовал, что что-то не то. Но видите ли, в чём дело. «Метро-2033» - это книга, во-первых, юношеская, а во-вторых, она суперинтуитивная. То есть я не понимал никаких формул, ни правил.
О. Журавлева
―
Схему романа не рисовали.
Д.Глуховский: Где виден героизм, видны и другие экстремальные проявления - не столь изящные и благородные
Д. Глуховский
―
Никаких схем романа. Я и с драматургией вообще не был знаком. Она была написана совершенно по наитию. И точно так же, по наитию, только по дурному, написано «Метро-2034». И только потом уже я начал как-то более-менее разбираться. Я понял, для чего люди читают.
О. Журавлева
―
Ой, расскажите!
Д. Глуховский
―
Люди читают, чтобы прожить какую-то жизнь. Либо свою жизнь увидеть в отражении, либо чью-то новую жизнь прожить. Так или иначе, люди читают в первую очередь за эмоциями, за эмоциональными приключениями.
О. Журавлева
―
Как и кино смотрят.
Д. Глуховский
―
Конечно. Я думал, что я туда напихаю каких-то псевдоумных изречений, и вот все восторгнутся моей недюжинной мудростью не по годам. И вышло совершенно отвратительная скучнятина, где не было истории, в принципе, даже на рассказ, а я её растянул на книгу. Совершил ошибку, каюсь. Но с тех пор я так больше не поступал. Но это был прекрасный опыт.
О. Журавлева
―
Сделали для себя далеко идущие выводы.
Д. Глуховский
―
Научился на этом, мне кажется. Это был провал, с моей точки зрения. И поскольку была высокая степень публичности, и у меня, главное, всегда был открыт канал для фидбека: что-то публиковалось на сайте, уже были какие-то блоги, начали появляться социальные сети. То есть я мог слушать в свой адрес много всего. Я столкнулся с таким shitstorm, что меня это здорово закалило.
О. Журавлева
―
Это тоже жизненный опыт, да - комментарии...
М. Максимова
―
А дальше, после этого идёт текст. Потому что спрашивали про текст.
Д. Глуховский
―
После этого много чего идёт. После этого ещё идёт роман «Метро-2035» - такой вообще политический манифест, по большому счёту. Он писался по мотивам 2014 года, когда казалось, что страна уже катится в тартарары.
О. Журавлева
―
Казалось? Не катится она?
Д. Глуховский
―
А вам не казалось в 2014 году, что всё покатилось в тартарары, когда телеканалы...
О. Журавлева
―
Мне кажется, что мы туда и движемся.
Д. Глуховский
―
Но мы там чуть-чуть притормозили. Мы катились, катились и раз! - остановились около обрыва и закачались. В 2014 году, когда сняли намордники с телеведущих, и стало очевидно, что они там все бешеные и брызжут слюной в экран, и весь телек превратился в какую-то геббельсовскую «машину мечты», и когда началась война с Украиной, что казалось совершенно фантастическим сценарием, и когда мы всё отрицали, и когда мы, страна, победившая фашизм, обвиняли украинцев в фашизме и начали практиковать какие-то откровенно фашистские вещи с точки зрения информационной политики, с точки зрения военных действий, с точки зрения дискриминации и так далее - мы уже с грузинами пробовали эту всю историю.В принципе, начинался фашизм. По крайней мере, была игра в фашизм. Была имитации фашизма. Казалось, что всё катится в тартарары очень быстро. Сейчас как-то всё более-менее стабилизировалось. Поменяли Володина на Кириенко и, типа, всё найс.
М. Максимова
―
Слушайте, в течение всего эфира столько слышно, как вы говорите, что вы заинтересовались политикой ещё в самом детстве. А какое-то логическое завершение у этого будет?
О. Журавлева
―
Вы будете править миром в качестве президента мира?
Д. Глуховский
―
Нет, это вульгарщина. Слушайте, политика - это вульгарщина.
М. Максимова
―
То есть, вам нравится, но заниматься ей вы почему-то не хотите? Почему? Не хотите пачкать руки?
Д. Глуховский
―
Совершенно верно. Почему я не люблю командовать людьми? Потому что меня бесит, когда передо мной заискивают. То есть огромный бонус командования людьми - что к тебе приходят и лижут тебе задницу. Есть люди, которым это нравится. А мне это очень не нравится. Потому что у меня эрогенная зона находится в другом месте.
О. Журавлева
―
То есть вы понимаете, что они неискренние.
Д. Глуховский
―
Конечно. Это бесит. Это первое. Второе: я ненавижу придурков. А когда ты командуешь, Тобязательно какой-то процент придурков перепадает тебе под командование. Ты должен их муштровать. А мне вообще лень это делать.
О. Журавлева
―
Ну тогда вы и подчиняться не умеете.
Д. Глуховский
―
Что значит подчиняться?
О. Журавлева
―
Работать под началом такого придурка.
Д. Глуховский
―
Нет, допустим, я могу в любой структуре получить позицию и мне будет комфортно. У меня будет самостоятельность и сфера ответственности. Я там достаточно быстро могу обратить на себя внимание. В принципе, меня могли бы и дальше двигать, если бы я куда-то хотел. В какой-то момент я понял, что мне просто гораздо комфортнее заниматься своими вещами. Бонусы, которые даёт политика - это безграничные коррумпированные доходы, а мне это немножко брезгливо. И помыкать другими людьми мне не доставляет никакого удовольствия. Зачем тогда мне идти в политику?
О. Журавлева
―
А нормальная политика?
Д. Глуховский
―
Нормальные политика - это где? В Швеции?
М. Максимова
―
Она вообще есть, нормальная политика?
Д. Глуховский
―
У нас в стране нет нормальной политики. Сейчас немножко есть в Германии. Но это только во 2-й половине 20 столетия у них началась человеческая политика. До этого у них было не очень. А у нас конечно, настоящая политика строится на взаимоотношениях совершенно криминального характера. Страной управляет организованная преступная группа - спайка спецслужб, криминала и крупного бизнеса. Такой политикой точно не хочется заниматься.Зачем? Ты приходишь туда, желая спасти Отечество, а заканчиваешь либо с переломанным хребтом на свалке, либо с переломанным внутренним стержнем депутатом. Зачем мне это всё нужно? Мне это не нужно совсем. Но с другой стороны, просто наблюдать и описывать то, что происходит относительно людей - это уже, мне кажется, интересная задача. Потому что поди разберись, что у нас происходит в политическом мире. Всё настолько замусорено пропагандой и враньём, что просто называть вещи своими именами уже кажется чем-то таким невиданным. Это же класс.
М. Максимова
―
А литература, получается... Вот вы говорили про «Чернобыль». И что? Вот у нас, возвращаясь к вопросу наших слушателей, это не сняли. Это вопрос исключительно финансовый? Или просто потому что наши кинематографисты думают, что это неинтересно?
О. Журавлева
―
Не продастся.
Д. Глуховский
―
Кинематографисты, будучи финансово зависящими, а теперь ещё и прокатно зависящими от государства, мыслят конъюнктурно. Или они будут рассчитывать на западный фестивальный прокат - но это заведомый провал: ты не знаешь, что понравится западным фестивалям, отборщикам и жюри. Ты не можешь прогнозировать. Вот Роднянский, например, думал, что «Нелюбовь» понравится, а она никому не понравилась. Поди угадай. Хотя мне кажется, что она была такая продуманная и заточенная, особенно с этим планом, где Россия бежит на беговой дорожке и смотрит Киселёва. Это было такое конъюнктурненькое решение - режиссёрское или продюсерское.Но, конечно, кино бюджетно зависит от каких-то государственных дотаций, утверждений, согласований и точно зависит от проката. Ты даже можешь снять на свои деньги, а они не выпустят в прокат, как произошло с фильмом «Праздник». Ты выкладываешь на YouTube - и YouTube закрывают. Поэтому бедные киношники... А книжки никому не нужны. Никто их не читает в Администрации президента или в каких-то охранительных казаческих организациях, и пусть они пока лепят себе чего хотят. И вот я сижу и леплю чего хочу.
О. Журавлева
―
А репортёром быть не хочется? Прямо репортёром - не колумнистом, не ведущим, а шустрить.
Д. Глуховский
―
Я всё-таки чуть подустал. У меня был период, когда я активно этим занимался. Я работал, летал, у меня каждый неделю была командировка в другую точку. Но сейчас, мне кажется, это было бы уже тяжеловато делать с такой же интенсивностью. Потому что мне было 25, а сейчас мне не 25. Это раз. А два - мне кажется, что с точки зрения и пользы для себя, и пользы для людей будет лучше, если я буду заниматься книжками и колумнистикой. Может быть, я не найду какой-то истории, но я смогу её под каким-то определённым углом рассмотреть. И сжечь глаголом пару человеческих сердец.
М. Максимова
―
То есть на сегодняшний день Дмитрий Глуховский - это кто? Вы говорили, что в будущем в политике не будете...
Д. Глуховский
―
Никто, Господи! Дмитрий Глуховский - это просто какой-то чувак. У меня есть пара дней в месяц, когда я изображаю из себя писателя. Поди подпиши книжки - я пошёл подписал. Со мной какие-то люди сфоткались. Вот я, типа, дал писателя. В реальной жизни я просто человек. Живу обычной жизнью, езжу, работаю, что-то придумываю и так далее.
М. Максимова
―
И пишу книжки.
Д. Глуховский
―
И книжки пишу.
О. Журавлева
―
Кстати, а какие формы ещё, помимо...
Д. Глуховский
―
Аудиосериалы.
М. Максимова
―
Кстати, про аудисериалы. Спрашивают, в чём их отличие от аудиокниги?
Д. Глуховский
―
Значит, минутка рекламы. Вышел аудиосериал, который я написал. Который придуман и написан как телевизионный сериал, только вместо картинки там аудио. То есть это начитка. Там много авторского текста, который написан в художественном виде.
О. Журавлева
―
Но не по ролям?
Д. Глуховский
―
Они сейчас будут выпускать по ролям, а пока я сам читал. Называется «Пост». Это про Россию, которая в результате гражданской войны распалась.
О. Журавлева
―
Это такое мета-мета, пост-пост?
Д. Глуховский
―
Пост - очень многозначительно: и пост-апокалиптический, и пост, ещё и религиозный пост. Полисемия.
О. Журавлева
―
Раньше такие сериалы делали на радио. В Британии, например, это было очень популярно.
Д. Глуховский
―
Да, но у них была другая структура. Здесь структура обычная - западного часового формата. То есть это час, многие герои, их судьбы переплетаются, по очереди про одного и про другого, разные цены, в конце клиффхэнгер.
О. Журавлева
―
Но при этом один сценарист. Что удивительно, конечно.
Д. Глуховский
―
Всё написано. Сезон, 10 эпизодов. Написано мною про распавшуюся на части в результате гражданской войне Россию, от которой осталось только ядро, Московия, где государь-император, казаки, православие. И по реке Волге в районе города Ярославля проходит восточная граница этой империи. И на ней находится пост. С той стороны - тьма неизвестности.
О. Журавлева
―
Татарская пустыня.
Д. Глуховский
―
Зло. Которое не надо будить.
М. Максимова
―
Это какое-то баловство или за этим форматом будущее?
Д. Глуховский
―
Слушайте, это не баловство. В Америке, например, аудиокниги в этом году в 1,5 раза популярнее, чем в прошлом. То есть люди просто заново открывают для себя этот формат, пионером которого был НРЗБ Гомер. Гомер начал аудиокниги, а мы сейчас продолжаем. На самом деле это здорово. Люди могут прикасаться к литературе, если у них нет, допустим, возможности сесть и читать книжку глазами: они в машине стоят в пробке или, допустим, на тренажёре, или бельё гладят. Какой-нибудь одинокий человек, мужчина средних лет носки себе наглажевивает и раз! - слушает аудиосериал «Пост». Почему нет? Или там, не знаю, Кафку или Фицджеральда. Люди тянутся к прекрасному. Если не хотят читать глазами, пусть слушают.
М. Максимова
―
Продолжение какое-то будет? Я имею в виду, не в смысле именно этого, а вообще.
Д. Глуховский
―
Я за время нашего с вами разговора сформулировал для себя, что для меня важнее всего. Важнее всего (и прошу обратить на это внимание Федеральную службу безопасности) для меня сохранить себе свободу. Прежде всего внутреннюю, конечно. Вот вы спрашиваете: фантастика или не фантастика, что дальше? Это может быть всё что угодно. Главное, чтобы это было прожито мной, чтобы это была тема, которая мне лично интересна, имеет для меня эмоциональное значение, и чтобы просто хотелось на эту тему говорить.Это должно жечь изнутри. Если ты делаешь что-то, к чему ты равнодушен, то ты не можешь рассчитывать на то, что ты зажжёшь этим слушателей, читателей или зрителей. Хочется, чтобы это была тема, которая лично тебе важна. Тогда неважно, будет это фантастика или антиутопия. Я вот сейчас написал, например, театральную пьесу про жизнь в гетто города Лодзь во время Второй мировой войны - еврейского гетто.
О. Журавлева
―
Ничего себе! Передача заканчивается, а мы так и не узнали, над каким решением размышляет Дмитрий Глуховский.
Д. Глуховский
―
Быть или не быть - вот в чём вопрос.
О. Журавлева
―
Отличный ответ. Писатель Дмитрий Глуховский, Марина Максимова, Ольга Журавлёва с вами прощаются. Всем спасибо! До свидания!