Стас Намин - Разбор полета - 2018-12-24
С. Крючков
―
Добрый вечер, здравствуйте, дорогие друзья! Это программа о людях и решениях, которые они принимают в своей жизни. Сегодня у нас в гостях музыкант и художник Стас Намин. Анастас Алексеевич, добрый вечер!
С. Намин
―
Здравствуйте! Меня можно просто Стас называть.
С. Крючков
―
Хорошо. Проведут программу Стас Крючков и Марина Максимова.
С. Намин
―
А, я понял, почему вы меня по отчеству. Чтобы не перепутали.
С. Крючков
―
Не знаю, как вы относитесь к этому слову, но вы, безусловно, легенда, и количество людей, с которыми вы так или иначе были связаны в жизни, просто впечатляет. Поэтому я не хочу начинать с того вопроса, который мы традиционно задаём и который вам уже задавали, потому что вы были гостем программы «Разбор полета» - о самом значимом или важном жизненном решении. Кстати, вы тогда ушли от ответа на этот вопрос. Вот хочу задать вопрос о самой значимой встрече в вашей жизни, о человеке, при упоминании имени которого вы испытываете трепет.
С. Намин
―
Ну во-первых, тот первый вопрос, от которого, вы говорите, я ушёл. Я от него не уходил, а просто действительно не знаю такого решения, не помню, чтобы у меня было одно такое решение, которое бы было настолько значимо. Я думаю, что было решение, но не мое — это то, что я родился.
С. Крючков
―
Так бывает со многими.
С. Намин
―
Причем, и не родителей. Что-то где-то вот получилось, что вот именно я родился, а не кто-то другой. И у каждого человека так. Вот, наверное, это. В общем, я в жизни ничего особенно не решал. У меня всё как-то по наитию происходит, по интуиции, по внутренним ощущениям — что правильно, что нет. Причём совершенно необъективно, потому что кто знает, что значит объективно? Просто по кайфу, как я чувствую.
М. Максимова
―
То есть это как-то само приходит? Вы никогда не оказывались перед выбором, когда, знаете, человек начинает, может быть, не метаться, но всё-таки...
С. Намин
―
Нет, выбор, конечно, всегда бывает. Я думаю, что это такая прерогатива человека — право выбора. По образу и подобию — там же тоже было право выбора. И, наверное, в этом и состоит суть понятия греха. Потому что грех же есть только у человека, потому что есть право выбора.
М. Максимова
―
А сам процесс, когда приходится выбирать — он для вас сложный или...?
С. Намин
―
Вот это как раз несложно. Про это я как раз и говорил, что, собственно, я даже не чувствую этого момента выбора. Теоретически можно разложить по полочкам, когда у тебя была возможность так поступить или так. Но у меня по наитию сразу один ответ.
М. Максимова
―
Вот едете на автомобиле — знак «направо». Дальше едешь — знак «налево».
С. Намин
―
Типа да.
С. Крючков
―
Бывали ситуации, когда вы очевидно отказывались от выбора? Развилка — и вы говорите: не могу, пусть течет так, как течет, отдамся тому самому наитию.
С. Намин
―
Собственно, это не то, что «отдамся наитию». Я только так и живу. У меня просто нет другого критерия и механизма, которым я отбор делаю, влево или вправо повернуть. Вот как я считаю, чувствую правильно, так и делаю.
С. Крючков
―
А эволюционирование какое-то в этом механизме было? Был периоды, когда вы старались действовать рационально или так было всегда?
С. Намин
―
Я всегда рационально действую.
С. Крючков
―
То есть рациональность и эмоциональность не противоречат?
С. Намин
―
Абсолютно. Интуиция совершенно не противоречит рациональности.
С. Крючков
―
Тем не менее, я вернусь к своему вопросу: определяющая встреча.
С. Намин
―
Тоже не было такого, одной такой. У меня много людей, к которым я отношусь с огромным пиететом, уважением. Это не 3 и не 5 человек.
С. Крючков
―
А вот среди этих людей были те, которые оказали определяющее воздействие на течение вашей жизни?
С. Намин
―
Нет, не помню. Кроме мамы и папы.
С. Крючков
―
Ваша семья же непростая.
С. Намин
―
Ну, что значит «непростая»? Папа лётчик, а мама музыковед, музыкант. Собственно, не до такой уж степени непростая. А там уж что дальше, у кого чего...
С. Крючков
―
Это огонь и пламя сошлись?
С. Намин
―
В определённом смысле, может, и да. Мне трудно сформулировать чётко, но... В общем-то, лётчик, такой рубаха-парень, прошедший войну, был ранен во время войн и остался военным летчиком на всю жизнь. А мама — консерваторский музыкант, закончила аспирантуру, музыковед Наверное, в общем-то, пламя там и там было в какой-то степени.
С. Крючков
―
Музыка в этом смысле не приходила в вашу жизнь, она в ней всегда была? Или в какой-то момент она вот так окончательно и бесповоротно возникла?
С.Намин: У меня всё как-то по наитию происходит, по интуиции, по внутренним ощущениям
С. Намин
―
В какой-то момент, в общем-то, да. Собственно, она и сейчас не единственное, что есть. Много чего есть одновременно. Но в какой-то момент я понял, что без неё уже будет сложно обойтись. В юношестве, когда я увлекался музыкой, мне в голову не приходило, что я буду связан с ней всю жизнь. Это было увлечение и не более того.
М. Максимова
―
Я, как минимум (или поправьте меня), могу привести в пример решение, которое было принято не вами — про Суворовское военное училище.
С. Намин
―
Не мной, конечно. Я тогда был в 4-м классе, в это время трудно принимать такие судьбоносные решения.
М. Максимова
―
Вы потом противились?
С. Намин
―
Нет, конечно. У нас военная семья, это были военные традиции. И двоюродный дедушка — самолетный человек, и отец военный лётчик, и четыре моих дяди все были на фронте — братья моего отца: кому по возрасту было возможно пойти добровольцем, все пошли добровольцами. Поэтому какая-то военная традиция существовала всегда.
М. Максимова
―
То есть это прошло легко?
С. Намин
―
Во всяком случае, поступление — да. Сама училище легко не проходит ни у кого. Это довольно серьёзная военная школа, где были разные ситуации.
М. Максимова
―
С какими чувствами вы вспоминаете эти годы?
С. Намин
―
Только с позитивными. И друзья у меня остались с тех пор, и вообще как-то там никакого негатива у меня нет в ощущениях. Вообще я считаю, что какая-то военная школа в той или иной степени (я 7 лет учился, а можно меньше или больше), мне кажется, должна присутствовать в воспитании мужчины.
С. Крючков
―
А что такое военное воспитание?
С. Намин
―
Какая это дисциплина, умение подчиняться. Это тоже очень важный вопрос.
С. Крючков
―
А какого-то диссонанса в жизни между хипповым, по сути, мироощущением и вот этим воспитанием не возникало?
С. Намин
―
Очень много таких примеров. Вы думаете, Пушкин не хиппи? Конечно, хиппи. И тоже было военное воспитание, и не только воспитание. А Лермонтов? И так далее. Нет, это совершенно не противоречит. А потом, «хиппи» — такое слово непонятное. Что это значит, вообще?
С. Крючков
―
А вы бы взялись его определить?
С. Намин
―
Не знаю. Вот можно сказать: Велимир Хлебников — хиппи? Конечно, да. С математическим образованием, с, прямо скажем, не самым простым лингвистическим (если иметь в виду «Доски судьбы») и так далее.
С. Крючков
―
Воспоминания о военном гарнизонном детстве — они какие? Потому что я читал, что приходилось жить в Белоруссии, потом в Германии.
С. Намин
―
Да, и в Белоруссии, и в Мурманске — там рядом, в Алакуртти, это такая деревня. Ну, отец был летчик! Это были военные гарнизоны, и я, как маленький мальчик, естественно, с ним ездил и с мамой.
С. Крючков
―
Взросление — это же конец 50-х — начало 60-х, правильно? Это фактически послевоенная Германия, Германия периоды денацификации. Какие-то краеугольные, важные вещи, которые зафиксировались, запечатлелись в памяти?
С. Намин
―
Зрительно — да, конечно, запечатлелись. А так вообще-то я был маленький мальчик, поэтому анализировать мне было сложно: послевоенное, довоенное.
М. Максимова
―
Вы с такой достаточной теплотой отзываетесь о Суворовском училище и вообще. Возможная карьера военного вам никогда не светила?
С. Намин
―
Нет, не светила. Мой отец говорил: «Командовать умеют только те, кто умеет подчиняться».
М. Максимова
―
Так, вы уже сказали. Вас там научили?
С. Намин
―
Подчиняться — а, соответственно, командовать. Потому что если бы я не научился подчиняться, то, наверное, и командовать бы не удавалось в жизни. Наверное, были бы какие-то переборы с непониманием, как что устроено. Знаете, самый лучший ресторатор у нас в стране (у нас там есть несколько потрясающих ребят) — Аркаша Новиков, с которым меня в свое время свела судьба. Он же был у меня сначала поваренком, потом поваром, потом тем, потом тем. Почему я об этом вспомнил? Потому что только тот может быть настоящим командиром, кто прошёл с самого низа и знает, что такое подчиняться. И вот тогда действительно, если человек талантливый, умный и профессионал... Наверное, это касается не только рестораторского дела.
М. Максимова
―
Но у вас вот этой жилки какой-то военной не было? То есть Суворовское училище закончилось, вы эту страницу перевернули — и всё?
С. Намин
―
Да, конечно. Мне кажется, в гражданское время быть военным — в этом существует какая-то неполноценность. Не знаю, я говорю такую субъективную вещь. В военное время, когда мой отец и вообще поколение того возраста шли воевать и реально защищать Родину, это понятно. А когда существуют штабные жизни... Понятно, что это всё равно необходимо. Куда денешься? Армии должна существовать в любой стране сегодняшней цивилизации. Но мне всё-таки казалось, что это не очень интересно для меня — штабная жизнь. Я всё-таки лётчик по жизни.
С. Крючков
―
Период мирной жизни в нашей стране сейчас продолжается? Потому что была война в Афганистане, а сейчас идёт противостояние на востоке Украины. Мы как-то должны включаться в это, люди мирной жизни, не лётчики?
С. Намин
―
Вы знаете, я настолько стараюсь быть далеко от всей этой шипухи. Особых секретов для себя я там не вижу. Для меня лично (я сейчас субъективно говорю), мне кажется, всё абсолютно понятно. Откуда растут ноги, где что происходит — ну, если интересоваться хоть чуть-чуть. А так получается, что я читаю, вижу много, и не только то, что показывают открытым текстом. И для меня примерно понятно всё, что происходит. И как бы да, в общем, я посвятил жизнь совсем другому, и влезать в эту жизнь, в общем-то, не очень хочется.
С.Намин: Думаете, Пушкин не хиппи? Конечно, хиппи. Тоже было военное воспитание, и не только воспитание. А Лермонтов?
С. Крючков
―
А как бы вы определили то, чему вы посвятили свою жизнь,? Потому что были десятки, реально десятки проектов: театральный режиссер, и ВКСР заканчивали, и в инязе учились, и в МГУ, и мюзиклы, и и рок-н-ролл, и прочее, и прочее. Это можно назвать словом «артист», «художник»?
С. Намин
―
Не дай Бог! Я не артист вообще. Артист всё-таки должен выступать.
С. Крючков
―
От слова «арт».
С. Намин
―
От слова «арт» - тогда по-другому ударение, «Артист». Потому что «артист» у нас всё-таки подразумевается обычно какой-то человек, который выходит на сцену и что-то там изображает. Но я на сцену не выхожу уже давно. Ну, конечно, бывает. Если выпью и настроение хорошее, то могу и выйти, конечно. Но в принципе, конечно, это не моё совсем. Я много-много лет уже не выхожу на профессиональную сцену.
М. Максимова
―
А как бы вы хотели даже вот на нашей передаче, условно... Вот вы пришли на радиостанцию. Как бы вы хотели, чтобы мы вас представили? Стас Намин, запятая — дальше что?
С. Намин
―
Можно точку поставить или многоточие. Я, честно говоря, не знаю. Потому что я занимаюсь разными вещами — то есть с тем, что мне нравится. Собственно, этому я и посвятил жизнь. Занимаюсь тем, чем мне нравится. Ну да, это, в основном, связано с искусством, конечно. Разными видами. То есть для меня это как разные языки, через которые возможно что-то рассказать о том, что я думаю, что я чувствую. Но вот какие-то языки позволяют больше сказать.Знаете, в искусстве так же. Вот балет, например, и литература — трудно же сравнивать, правда? «Мастера и Маргариту» Булгакова или «Войну и мир» сравнивать с любым балетом. В балете невозможно сформулировать то, что написал Толстой в «Анне Карениной». То есть можно сделать вид, такой комикс, но реально литература позволяет более глубоко копнуть что, как бог устроил эту жизнь. Так же, как и музыка — но не вся музыка. Даже симфоническая. С моей точки зрения, форма сюиты не позволяет так глубоко проанализировать и уйти в какие-то дебри философские, а симфония позволяет. Просто по форме. Вот почему я говорю про разные языки. Даже в музыке бывают разные языки. Песенный жанр — это совершенно другой образ даёт, хотя и совершенно принижать его неправильно, потому что есть великие песни. У тех же Beatles.
С. Крючков
―
В какой-то момент то, что составляет вот это счастье вашей жизни, становилось работой? Вы понимали: вот здесь я могу перешагнуть через себя и начать зарабатывать деньги?
С. Намин
―
Нет, к сожалению, у меня этого не произошло. Нет во мне еврейской крови.
С. Крючков
―
А почему «к сожалению»?
С. Намин
―
Потому что если бы я думал о деньгах, я бы их очень много зарабатывал.
С. Крючков
―
Тогда если без преувеличения говорить об этом счастье, то о чём бы вы могли сказать?
С. Намин
―
Вообще я кокетничаю, конечно. Потому что я к счастью не думал. Если уж я говорю, что я увлекаюсь кайфом, тем, что мне нравится, то я это и делаю. Если я буду существовать в какой-то зависимости от коммерции, то мне придётся идти на компромисс и не делать то, что мне правда в кайф. Шоу-бизнес — это вообще страшная вещь, потому что шоу и бизнес... Ну, «шоу» не будем говорить. Искусство и бизнес — это противоречащие вещи. Потому что бизнес, в принципе, подчинён деньгам.
М. Максимова
―
То есть работаешь на клиента.
С. Намин
―
Ну, что значит «на клиента»? На аудиторию. А всем известно, что большой процент, если не большинство ярко выраженное, обладает довольно невысоким вкусом. Давайте будем интеллигентно говорить. Если ты хочешь зайти в какие-то глубины, а не писать только «Мы желаем счастья вам»... Что, собственно, не принижает ничего. Я совершенно не ставлю её низко, но тем не менее всё-таки такая песня... Ну да, я ее написал 35 или больше лет назад, и совсем не стыжусь, мне самому нравится. Но всё-таки с возрастом я начал интересоваться другими жанрами, другим языком. Возможностями сказать какие-то более серьёзные вещи кроме как пожелать счастья. Что тоже очень достойно — я и сейчас желаю всем. Кстати, Новый год, и я поздравляю всех с Новым годом и имею полное право пожелать всем счастья.
С. Крючков
―
Католический, протестантский сочельник сегодня. А кто для вас является эталоном вкуса? Можно сказать, что такие люди существуют?
С. Намин
―
Эталоном, в смысле, вообще?
С. Крючков
―
Эстетического восприятия.
С. Намин
―
Трудно сказать, много людей. Много тоже относительно, но тем не менее... Вы хотите, чтобы я сказал какие-то фамилии? С удовольствием. В разных направлениях, наверное? В кино, наверное, я могу говорить только о тех людях, которых я хорошо знаю, с которыми дружил. Это Роберт Де Ниро, это Скорсезе. Кстати, у Ди Каприо очень хороший вкус. Несмотря на то, что он красавчик и все его обвиняют, что он такой плейбой, тем не менее, он великий профессионал и имеет очень хороший внутренний, генетический вкус. Кстати, папа его тоже мой хороший друг сценарист, который тоже имеет великолепный вкус. Про кино ещё можно много говорить. Дастин Хоффман — тоже великолепный вкус. Вот сейчас мне Аль Пачино прислал фотографии, где он курит мою сигару и передает привет. На Кубе выпустили сигары — Stas Namin называется. Бренд такой. Если говорить про музыку, то...
М. Максимова
―
Вы сказали, Beatles.
С. Намин
―
Ну, Beatles даже не обсуждается. Это как бы за облаками, с моей точки зрения. Это что-то особенное. Даже очень трудно объяснить этот феномен. Всегда трудно объяснить коллективное творчество. Если в группе один талантливый человек, то это уже полноценная группа. Если два — то уже... А Beatles — это три гения.
С. Крючков
―
Всё-таки три?
С. Намин
―
Конечно, да. Ну а что, вы думаете, два?
С. Крючков
―
А Ринго плохо стучал?
С. Намин
―
Нет, стучать — на эту тему Джон Леннон очень смешно сказал. Ему говорят: «Ринго Старр — как вы к нему относитесь?» Он говорит: «Он лучший барабанщик среди всех музыкантов Beatles». Поэтому Ринго Старр — это Ринго Старр, чего его трогать? А вот три гения — это несомненно так, конечно. И вот как так получилось, никто не знает. Они вместе, слившись, творили какую-то совершенно сумасшедшую музыку, которая, конечно, останется, думаю, навсегда. Когда человек чувствует, понимает, что происходит... Этот феномен я бы не объяснял, потому что между ними и остальными просто пропасть. Я бы следующими назвал Rolling Stones. В принципе, это тоже великая группа, Но, конечно, Beatles — всё-равно пропасть. А после Rolling Stones еще одна пропасть до всех остальных.
М. Максимова
―
Спрошу, потому что это сейчас у всех на слуху. Недавно вышел фильм про Queen.
С. Намин
―
Да, великолепный.
М. Максимова
―
А их куда бы вы поставили?
С. Намин
―
Queen — очень хорошая команда, да. Когда ещё жил Фредди Меркьюри, они не были настолько культовыми и популярными. Были, конечно, но не до такой степени, как сейчас. В общем, конечно, смешно их принижать, они действительно высокая команда, очень здорово играют. Но это другая история. Beatles — это...
М. Максимова
―
Ну мы уже поняли: то, что над списком.
С. Намин
―
Над списком. Для меня так. Не знаю, кто-нибудь, может, со мной не согласится. Ну я думаю, что практически для всех серьезных музыкантов... Ну, в общем, очень много гениальных музыкантов и очень талантливых. Тут я тоже могу говорить только о тех, кого я знаю хорошо, близко. Это, например, Питер Гэбриэл. Это очень высокий музыкант.А вот, кстати, нельзя не сказать про моего друга, который уже ушел из жизни. Мы с ним очень близко дружили. Это Фрэнк Заппа. Его очень мало знают у нас в стране, но просто чтобы было понятно. Когда Питер Гэбриэл приехал сюда в Москву и приехал ко мне в центр, в Парк Горького, он сидел у меня в мастерской, в кабинете, и в этот момент позвонил Заппа. И я, значит, говорю с Фрэнком, и говорю Петру: «Это Фрэнк Заппа звонит». Я не знаю, что с ним произошло! Он просто открыл рот и говорит: «Заппа?! Скажи ему, что я знаю его дочку...» и так далее. А я Заппе говорю: «Да, вот у меня Питер сидит». Он говорит: «Да, я знаю его. Но я думаю, что он обо мне плохого мнения». Я говорю: «Почему ты так решил?» А тот не слышит. Он говорит: «Потому что он играл у меня на разогреве, и публика освистала и не дала ему играть». А тот вообще млеет.
Вот такие есть градации отношения очень интересные у музыкантов. Хотя они оба великие музыканты.
М. Максимова
―
Раз уж мы заговорили про Фрэнка Заппу... История, которую я нашла в интернете, правда или нет? Что он у вас однажды спросил: «Ты в этой жизни делаешь деньги или историю?». И что вы на это ответили?
С. Намин
―
Я сказал: «Ни то, ни другое». Он сказал: «Именно этого ответа я и ожидал». Потому что он тоже ни то, ни другое.
М. Максимова
―
Вы считаете, что вы историю не делали?
С. Намин
―
Нет, она сама делается. Я просто живу по кайфу, как считаю нужным.
С. Крючков
―
А музыкант может каким-то образом направлять историю?
С. Намин
―
Не знаю. А что такое история вообще? Я вообще не задумываюсь. У меня нет карьеры, я ее не устраиваю. У меня нет такой цели, к которой я стремлюсь.
С. Крючков
―
Действительно?
С. Намин
―
Действительно. Мне кажется, цель заключается в процессе жизни по кайфу. Если я не лицемерю со своей совестью, если я стараюсь жить по-человечески, не нарушать кармических балансов, которые интуитивно чувствую.
М. Максимова
―
Хорошо, вы формулируете это так цель. А если я спрошу про мечту? Было такое, о чём вы мечтали, и это удалось воплотить? Или не удалось.
С. Намин
―
Ну, смотря что называть мечтой. Когда я был юношей, я думал, кем я буду. И вот поступил я в иняз по той причине, что не знал, кем буду. Собственно, и в МГУ также. Я же не собирался в жизни быть переводчиком.
С. Крючков
―
А почему бы и нет?
С. Намин
―
Довольно странная профессия. Всё-таки кто-то говорит, а ты его переводишь.
С. Крючков
―
То есть поступать творчески, а не реактивно?
С. Намин
―
Нет, есть очень творческие переводчики — но как переводчики. Но всё-таки приходится же кого-то переводить. Значит, кто-то говорит по сути, а ты должен перевести. Странная профессия, не для всех. Для меня она не очень подходила, конечно. Я и не планировал, собственно. Но там было великолепное образование.Потом я закончил Высшие сценарные и режиссерские курсы, где мне просто повезло — у меня были такие преподаватели, от которых я и сейчас ещё не могу опомниться. Лев Гумилёв преподавал у меня 2 года. Паола Волкова, Толя Васильев... Саша Митта, естественно. Это люди, с которыми, когда я закончил курсы, мы ещё долго дружили. Пока и Паола была жива, и Лев Гумилёв. Мы с ним много встречались и говорили и про пассиональную теорию, и про всё на свете. Обсуждали в деталях.
Поэтому я воспринимал свое обучение как образование, а не как получение профессии. Профессия с образованием не связаны. То, чем я занимаюсь, в общем, не впрямую связано с филологическим факультетом МГУ. У меня там был философский диплом, и литературоведение — но это всё равно образование.
С. Крючков
―
Подспудно эти профессии приходили?
С. Намин
―
Да.
М. Максимова
―
Возвращаюсь к мечте. Мечтали о чём-то?
С. Намин
―
Я мечтал, когда не понимал, кем я буду (собственно, я и сейчас ещё не очень понимаю) быть кинорежиссером. Это было где-то на 1-м курсе университета, то есть где-то 1969 год. Но меня быстро разубедил один мой друг, который был старше меня — очень образованный. У него были такие энциклопедические знания — со мной даже трудно сравнивать. Он мне сказал: «Ты можешь себе представить — даже мои знания для режиссера не подходят. Ты должен вообще учиться всю жизнь». И я, приниженный и посаженный на свое место, заткнулся со своими мыслями. А сейчас уже поздно, потому что это серьёзные вещи. Я, конечно, кино занимаюсь: делаю документальные фильмы.
С. Крючков
―
А игровые?
С. Намин
―
Знаете, вот я сейчас всё брошу, и буду...
С. Крючков
―
Знания же пришли.
С. Намин
―
Знания — конечно. Но я прекрасно понимаю, что это значит. Авторское кино не так трудно сделать. А сделать кино настоящее, такое, как «Форрест Гамп», или такое, как «Однажды в Америке» - это значит, надо отдать полжизни. Потому что надо всю жизнь этим заниматься. Это очень серьёзно.
С.Намин: Мне кажется, в гражданское время быть военным — в этом существует какая-то неполноценность
С. Крючков
―
Сделаем перерыв на новости. Стас Намин, художник, музыкант, сегодня гость программы «Разбор полёта».НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
С. Крючков
―
Это программа «Разбор полёта», мы продолжаем. Гость нашей студии и нашей программы сегодня — Стас Намин, музыкант, художник.
М. Максимова
―
Про популярность мы говорили.
С. Намин
―
Популярность какую?
М. Максимова
―
Про популярность, известность.
С. Намин
―
Чью?
С. Крючков
―
Давайте тогда воспроизведём заэфирный разговор. Дмитрий Мезенцев, наш постоянный слушатель, задал вопрос: «Мешала ли в карьере известная фамилия или больше помогала?»
С. Намин
―
Как объяснить? Как может помочь? Вот я написал песню «Мы желаем счастья вам» в 1982 году. Она 2 года была запрещена. В 1984, к концу, как раз в новогодней программе впервые прозвучала. И как, что заставит страну запеть? Вот сколько прошло лет — 35, 40 — и по сей день поют эту песню. Как этому можно помешать или помочь? Как может фамилия, или отчество, или что-нибудь еще помочь? Это или складывается, или не складывается. Если одна песня, то ещё ладно. А если туда входит и «Ностальгия по настоящему», «Юрмала», «Летний вечер»... Не помню, что там ещё было.Кстати, сейчас тоже, последние 10 лет, когда «Цветы» уже на новом витке жизни, начали делать что-то новое, я тоже написал несколько песен. Некоторые мне самому кажутся довольно достойными.
М. Максимова
―
Неужели запретили тоже?
С. Намин
―
Нет, ну что вы! Они просто никому не нужны, А так всё в порядке. Никто не запрещает. Потому что сейчас другая музыка, другой вкус, другая культура в стране. Поэтому такие песни, которые я сейчас написал — например, «Свет и радость» такая песня... Там где, наверное, впервые (во всяком случае, все говорят, что такого ещё не было в истории) на сцене рядом стоят и молятся пять представителей главных религиозных конфессий мира. И потом обнимаются. А где конфликт, почему не убивают друг друга? Это не артисты, реальные. Далай-лама прислал своих представителей. И все — ислам, христианство, индуизм, буддизм. И в общем, независимо от религии, все хотят счастья, любви, радости. Правда? Поэтому что случилось-то? Почему такая вражда, режут, убивают? Что-то где-то в консерватории не то, как Жванецкий сказал.
С. Крючков
―
У вас есть дефиниция для понятия счастья?
С. Намин
―
Конечно. Это внутреннее ощущение, это внутренний кайф. Больше ничего. Он никак не зависит от внешней среды.
С. Крючков
―
В 1969 году, когда вы создавали «Цветы», всё начиналось с песни про рок-н-ролл.
С. Намин
―
Ну да, но это было совсем другое.
С. Крючков
―
Как это было возможно? 1960-е годы! На Западе — да, это апогей рок-н-ролла.
С. Намин
―
А мы что? Не пойму, чем мы хуже то?
М. Максимова
―
А страшно не было?
С. Намин
―
Нет, никому. Вы что думаете, я один был в рок-н-ролле? Знаете сколько тогда было групп? Очень много.
М. Максимова
―
Но всё равно, вас запрещали, закрывали. Могли же и посильнее нажать.
С. Намин
―
Ну, как посильнее? Расстрелять, что ли? Что это значит? Да нет, не придумывайте. Сейчас мифология больше развита, чем правда. Вот я и Андрюшу Макаревича учил на гитаре играть тогда. Ещё кого-то... Все играли, всё очень здорово. Очень симпатичные команды получались. В Питере в какой-то момент появился «Аквариум» Гребенщикова. У нас вот мы здесь с Андрюшей делали, потом ещё кто-то. Очень много групп! «Скифы» до нас были, «Меломаны» - до нас, ещё раньше. Такое прямо, что всех запрещали, а мы там подпольно...? Да на нас внимания никто не обращал.
М. Максимова
―
Подождите, вас же запретили!
С. Намин
―
Это когда мы стали популярными. А пока мы были самодеятельные, так скажем, андеграунд... Существовала советское песня — кобзоны и все остальные. Они все пели одну большую песню, которая звучала через телевизоры, через все утюги, стиральные машины. Всё, что включаешь в электричество — везде было это. А то, что мы там где-то, в каких-то клубах, что-то подвякивали — это вообще никого не интересовало. Никто нас не запрещал, никто на нас внимания не обращал. Пока случайно мы не выпустили пластинку.
М. Максимова
―
Случайно?
С. Намин
―
Конечно, случайно. Три группы, три университетских ансамбля (точнее, институтских) на конкурсе, на фестивале студенческих ансамблей стали лауреатами. Трио «Линник» из МГУ, мы из иняза и «Лингва» тоже из иняза. Вот три ансамбля получили право записать маленькие гибкие пластинки.
С. Крючков
―
По одной пластинке.
С. Намин
―
По одной пластинке, да. И когда мы записывали пластинки, я к этому отнесся очень серьезно. Поэтому готовился, собрал правильных музыкантов, чтобы не просто был какой-то рок-н-ролл, который всё равно не пропустят. И вот мы сделали тогда «Звёздочка моя». Очень симпатичные все были музыканты. Я имею в виду тех, кого я тогда пригласил для записи, а даже не только тех, кто в тот момент играл в группе. Потому что в группе было 3 человека, а я ещё двоих пригласил.И когда мы вдруг продали 7 миллионов пластинок, сама «Мелодия», так как она нам деньги не платила за тираж (не только нам, никому не платила) — и ни с того ни с сего получить 7 миллионов прибыли... Они нам сразу предложили делать вторую пластинку. И дальше началось — до тех пор, пока не запретили название. А когда запретили название, мы уже не могли на «Мелодии», потому что с новым названием мы там были никому не нужны. Потому что им, в общем, нужен был тираж, а новое название уже... Ну, тогда мы где-то в другом месте. Ну, рассказывать — это длинная история, ну её! Я уже забыл всё.
С. Крючков
―
Ну хорошо, тем не менее, после этих 7 миллионов тиража пластинки до запрета вы всё равно продолжали чувствовать себя в андеграунде советской музыки?
С. Намин
―
Ну, если нас 10 лет не выпускали вообще ни в какие средства массовой информации. До 1980 года мы не были ни разу ни на радио, ни на телевидении, ни в прессе. Даже упоминать нельзя было, даже ругать нельзя было. В центральный прессе, я имею в виду. В этих самых нас ругали... Запрещали выступать в больших городах. Записывали мы только маленькие пластиночки. Один раз в год могли выпустить. И первый альбом «Гимн солнцу» мы выпустили только в 1980. Это значит через 10 лет.
С. Крючков
―
И уже через 6 лет, в 1986, вы отправляетесь вместе с цветами в мировое турне.
С. Намин
―
Ну, это потому что Горбачёв, потому что перестройка. Только поэтому.
С. Крючков
―
«Ветер перемен», Клаус Майне.
С. Намин
―
Это другое, это уже потом было. Сначала нас выпустили, когда уже был такой бешеный скандал, когда такой замминистра культуры Иванов сказал: «Через мой труп, пока я здесь работаю, вы вообще музыкой заниматься не будете». Длинная история была, сейчас всю биографию рассказывать сложно. Но во всяком случае, мы выехали за границу. В первый раз в жизни меня выпустили, когда мне уже было 35 лет. И вот вопрос, когда помогали фамилии, не помогали.
М. Максимова
―
То есть, получается, вы только в детстве были в Германии? И всё, и потом...
С. Намин
―
Да. И по армии ещё раз нас несколько раз выпустили. Мы уговорили кого-то. Это, знаете, мы летели, садились в армейский гарнизон. То есть за границу мы не попадали. Выступали там в основном так. Да ничего страшного, в принципе. Прошло время. Много было разного, интересного. Я прожил несколько жизней. Думаю, что не две, не три.
С. Крючков
―
Вот вы говорите: 1986, Горбачёв пришёл. Это всё-таки со стороны власти пошло потепление, или музыканты расшатали?
С. Намин
―
Да ну какие музыканты! Шутите? Кому мы нужны? Какие музыканты! Это я сейчас просто кино сделал про это. Называется «Free to rock”, в Америке. Там про то, как рок-музыка повлияло на прекращение Холодной войны. Как будто мы что-то расшатали. Ну, наверное, где-то, что-то, какой-то дух свободы от нас тоже шёл. Но реально — что вы, шутите? Посадите себя в тюрьму и не будет никаких музыкантов. Помните, как у Жванецкого: «Говорите: молодежь, молодежь. Хотите, молодёжи вообще не будет?».
С. Крючков
―
А художник нужен власти, может использоваться властью?
С. Намин
―
Ну, вы сейчас такие философские вопросы задаёте. Они сложные. Какой художник? Хотите, пожалуйста: вот было такая русская интеллигенция. В сталинское время её сажали по ГУЛАГам или выгоняли. Кто ни туда, ни туда — того, значит, расстреляли. Но сделали свою интеллигенцию, послушную. Была советская интеллигенция. Она что, была бездарная? Нет, они были тоже талантливые — но только послушные. Я сейчас не буду называть фамилии, вы можете сами представить. Их много таких. Они и по сей день известные, знаменитые. Так же и с рок-музыкой. Была рок-музыка. Вдруг от неё почувствовали опасность, потому что она слишком несла свободу какую-то и не подчинялась. Тогда сделали нашу, с понтом «советскую рок-музыку» - называлась ВИА. Эти ВИА, точно так же, как послушная советская интеллигенция, были послушной «рок-музыкой» в кавычках.Вот это и происходило. И ничего, жизнь шла. Существовали группы, которые были созданы типа во дворе — наша, «Машина времени», «Аквариум», «Воскресенье», ещё много. Дальше Юра Шевчук и так далее. А существовали ансамбли, которые были сделаны филармонией, членами партии, специальными людьми, которые делали специальный репертуар. Помните, песня бездомных - «Мой адрес не дом и не улица»? Потом — как там ещё называлась? «Вся жизнь впереди, разденься и жди». Что-то в этом роде. Много было хороших песен.
М. Максимова
―
Я вот себе не представляю: «Мы желаем счастья вам» - что же там такое непослушное услышали?
С. Намин
―
Да в песне ничего страшного не было. Страшное была в том, что я был не какой-то член Союза композиторов, поэтов, я был непослушный. Вопрос был не в песне, а в человеке. Просто я был чужой. Они это очень четко чувствовали в тот момент.
М. Максимова
―
То есть не прошли фейс-контроль? Проблема не в песне?
С. Намин
―
Да. Фейс или ещё какой-то контроль, но во всяком случае. Вот, собственно, почему меня не выпускали за границу. Не только с группой, но и вообще честно. У меня отобрали паспорт в 1981 году. Да много чего разного.
С. Крючков
―
А чем ситуация, когда музыкальный коллектив работает под филармонией или от филармонии, отличается от ситуации, когда коллектив создается в рамках продюсерского центра, и ему дают...
С.Намин: Я воспринимал обучение как образование, а не как получение профессии. Профессия с образованием не связаны
С. Намин
―
Вы сейчас говорите о другом этапе, о другом витке жизни. Слова «продюсерский центр» вообще не существовало. Какие центры? Нигде ничего вообще невозможно было делать. Выступать было невозможно нигде, кроме как через филармонию. Профессиональное выступление на сцене было только возможно только через филармонию. А вот где создаётся ансамбль — это другой разговор. Принцип создания. Ну вам это надо сейчас? Уже проехали, забыли.Вот были такие советские ВИА, которые создавались специально с идеологической подоплекой, где всё продумывалось. Обычно происходило так, что руководитель ансамбля обычно ничего не понимал ни в рок-музыке, ни в чём. Но набирал музыкантов с улицы, которые, может быть, были и вполне неплохие музыканты. Но они были как бы под его контролем и идеологически исполняли то, что надо. Получали за это официальные деньги и могли выступать. Это традиционная формула ВИА.
А было ВИА наоборот — это Володя Мулявин, который сам по себе был хороший рок-музыкант, и он собрал не буду говорить каких музыкантов, но они пели — во всяком случае, не фальшивили. Я рассказываю такие секреты. Во всяком случае, в результате он сделал такой белорусский ансамбль — как бы национальный, этнический — который оказался популярным. И его не пропускали. Он спел всего 2-3 песни за всю жизнь. То есть его рок-н-ролльный голос с драйвом, с щиплением не пропускали. Как он играл на гитаре, никто не знает. А он великолепно играл рок-музыку на гитаре. То есть, наоборот была ситуация. Бывало разное.
С. Крючков
―
Сегодня время рок-музыки закончилась?
С. Намин
―
Давно уже! Забыть на всю жизнь! Причём во всём мире тоже идёт на нет. Но у нас, конечно, никому это не нужно.
С. Крючков
―
А что погубило? Коммерциализация или что-то иное?
С. Намин
―
Ничего не сгубило. Просто есть два, наверное, аспекта. Если про нашу страну говорить, то у нас это просто, наверное, вообще не родной жанр. Просто в момент, когда всё было запрещено, вдруг всем показалось, что это интересно. А потом, когда всё выпустили, победили, конечно, Боря Моисеев, Киркоров и другое. Эстрадный, в общем, жанр. У нас эстрада такая... Вот я сейчас не хочу никого обижать, потому что тот же Киркоров — профессиональный певец в эстрадном жанре.
С. Крючков
―
А почему для нас это неродной жанр? Вы же создали «Парк Горького».
С. Намин
―
Ну я создал-то не для нас. Я же на экспорт её сделал. Она пела на английском языке, НРЗБ я всё это сделал. Тогда у меня идея была другая. Когда меня выпустили, наконец, за границу, то сразу получилось, что в Штаты. Там в Нью-Йорке на мою пресс-конференцию пришла Йоко Оно. И она потом меня пригласила домой, где она жила с Джоном Ленноном. Это в Нью-Йорке, около центрального парка. Потрясающий дом, у них там несколько этажей, и мы там просидели чуть ли не двое суток. Она мне рассказывала, мы болтали, не могли оторваться. Ночью ходили по клубам, она меня водила.Я ей сказал, что хочу сделать группу на экспорт. Мне самому было интересно, потому что я как бы воспитывался на рок-музыке, по идее. Если я здесь смог сделать, думаю: что же я там, если туда попал, ничего не могу? И поэтому решил придумать какую-то команду. А название не приходило мне в голову, пока она не подарила мне книгу. Забыл, как она называлась. Она говорит: «Это тот автор, который написал знаменитый роман «Парк Горького»». Я говорю: «Что за знаменитый роман?». Мы же ничего не знаем, нас выпустили. Здесь же всё запрещено было — ни книжек, ничего не было. И она мне рассказала, что есть, оказывается, такой роман. Потом по нему был поставлен фильм «Парк Горького».
А почему она мне дала эту книжку — потому что в новом романе этого же автора был какой-то такой эпизод, где какая-то девочка-фан, и у неё дома на стене был портрет Мика Джаггера и Стаса Намина. Я говорю: «С какой стати Стас Намин-то у неё, непонятно?». Во всяком случае, что-то такое там было, и она мне поэтому подарила эту книжку. Она у меня по сей день лежит. И тогда мне пришло в голову. Я уже в этот момент сделал в Парке Горького себе базу и студию. Поэтому получилось, что я назвал группу по месту жительства. И одновременно уже знаменитый бренд.
С. Крючков
―
Театру музыки и драмы Стаса Намина уже 20 лет. Сейчас, перед Новым годом, какие-то премьеры, какие-то большие спектакли ждут привередливого слушателя и зрителя?
С. Намин
―
Привередливого слушателя — наверное. Вообще, театр — очень странная вещь. Получилось так, что у нас театр такой довольно разноплановый. Есть и детские спектакли.
С. Крючков
―
«Маленький принц».
С. Намин
―
«Маленький принц». Или, там, «Снежная королева», или «Бременские музыканты». Ещё какие-то. «Айболит» мы сделали. То есть детские у нас тоже есть. То есть мы не чисто авангардный театр, который делает прибамбасы, которые только избранные понимают и ценят. У нас есть абсолютно нормальные спектакли. Драматические, серьёзные. Есть классические — такие, как «Дом Бернарды Альбы» Гарсиа Лорка. Серьёзные спектакли. Мы сейчас сделали с Мишей Шемякиным Спектакль о его эмиграционных годах в Нью-Йорке. Довольно жесткий спектакль, очень интересный, неожиданный по жанру и так далее.Но есть направление, которые мы за эти 20 лет выкристаллизовали и сейчас культивируем. Это направление, которое есть только у нас и больше ни у кого. То есть можно сказать, что мы нашли этот язык театральный, что очень трудно, потому что театров миллиарды, и найти там свой язык так же трудно, как в рок-музыке. Или где бы то ещё ни было в любом искусстве. Это связано с тем, что у нас труппа уникальная. Все актёры одинаково профессионально играют, то есть существуют как драматические актеры, поют по-настоящему профессионально на уровне голоса, по-настоящему поют, и танцуют. Такая современная хореография.
Поэтому мы сделали первый спектакль в таком неожиданном жанре, симбиозе разных жанров. Это реконструкция авангардной оперы. Российская футуристическая оперы «Победа над солнцем», которую сделал Алексей Кручёных. Велимир Хлебников написал пролог, Матюшин написал музыку, а Казимир Малевич сделал всю сценографию, костюмы и всё. Эта опера только тогда, 100 лет назад, один раз была воспроизведена, и после этого 100 лет её никто не ставил. Использовали название «Победа над солнцем», использовали всё что угодно. Но не могли найти (и не хотели, наверное, искать) материал тех гениев, которые это придумали. А мы в Русском музее раскопали в архивах документы, которые остались, и по крупицам сложили дословно текст (ничего не меняя, ни одного слова), музыку Матюшина, полностью воссоздали все костюмы и сценографию Малевича.
Получилась вот такая удивительная реконструкция. Мы уже объездили всю Европу, мир, не знаю что. В Париже, в разных музеях, Louis Vuitton в Булонском лесу и так далее. Италия — где мы только не были. И везде у людей просто сносит крышу. Просто такого никто не видел и не слышал. А это, собственно, основа сегодняшней актуальной культуры, которая существуют в мире. То есть Малевич свою концептуальную супрематическую идею внедрил тогда, лет 25-30 она стала назад серьёзно популярна, и теперь она просто закрыла тему. И теперь только она и существует. Но эту оперу, с которой всё началось, никто никогда не слышал.
И вот мы, значит, сделали её, а потом сделали ещё несколько таких вещей. Одна называется «Жилец вершин» тоже на стихи Хлебникова, где музыку написала группа «Аукцыон» и Лёша Хвостенко, который ушёл, умер. Но, тем не менее, это как раз была его инициатива. И ещё я занимаюсь симфонической музыкой, и недавно написал симфонию, которую записал на Abbey Road Лондонский симфонический оркестр. И вот эту запись Лондонского симфонического оркестра мы положили в основу нового спектакля. То есть мы поставили спектакль прямо на музыку симфонии, без купюр. Это тоже впервые в истории — такой подход: поставить спектакль на полную симфонию, 45 минут. Это балет вместе с вокалом и с актерской игрой. Совершенно неожиданный жанр. Мы уже ездили на фестиваль современного экспериментального театра, где очень успешно прошли. Там были самые лучшие критические...
Вот эти вот три спектакли — на сегодняшний день, можно сказать, первые шаги в том направлении, которое мы нащупали и в нём движемся очень серьёзно.
М. Максимова
―
У нас остаётся буквально полторы минуты. Прямо обидно, ножом по сердцу: рок-н-ролл мертв.
С. Намин
―
Не надо было меня спрашивать, надо было что-нибудь такое...
М. Максимова
―
Правильно ли я понимаю, что вы считаете, что это некий такой протест, запрет?
С. Намин
―
Про что вы говорите?
М. Максимова
―
Про рок-н-ролл. Вот его запрещают...
С. Намин
―
Где? Здесь у нас? Да никто не запрещает. Он просто никому не нужен.
М. Максимова
―
Никому не нужен, потому что он был нужен, потому что нельзя было?
С. Намин
―
Потому что неинтересно. Нельзя было не только рок-н-ролл. Не было средств массовой информации, которые всё позволяли. То есть относительно всё, но тем не менее. В тот момент была цензура. А потом цензура закончилась — скажем так, до сегодняшней власти.
М. Максимова
―
Я хотела сказать как раз, что возвращаясь к сегодняшней...
С. Намин
―
Но с другой стороны, что рок-музыка может сказать больше, чем говорит театр, кино, больше, чем все остальные? А потом, рок-музыка стала беззубая — она вообще ничего не говорит. Поэтому она и исчезла. Давайте про другое про что-нибудь. Уже конец, про «Мы желаем счастья»...
С. Крючков
―
Коротко буквально. О чём вы могли бы сказать: я счастлив, что это сделал именно я, а не кто-то другой?
С. Намин
―
Я счастлив, что у меня потрясающие близкие люди вокруг. Друзья потрясающие. Что я сегодня вижу огромное количество талантов вокруг — именно у нас в стране. Молодежь, с моей точки зрения, потрясающе интересная. Во всех областях я вижу потрясающие умы, таланты, гениальных ребят. Все люди вокруг меня очень добрые, тёплые, близкие. Дети мои, мои родственники и мои друзья. Вот это и есть счастье — больше ничего.
С. Крючков
―
Прямо стрелой пролетел этот час.
С. Намин
―
Вы же сказали «30 секунд» — я быстренько сформулировал.
С. Крючков
―
Стас Намин, музыкант, художник — гость программы «Разбор полёта». Стас Крючков и Марина Максимова провели передачу. Спасибо вам огромное!
М. Максимова
―
Спасибо!
С. Намин
―
Спасибо вам!