Сергей Митрохин - Разбор полета - 2018-05-21
В эфире радиостанции «Эхо Москвы» — Сергей Митрохин, глава московского отделения партии «Яблоко»
Эфир ведут Андрей Ежов, Станислав Крючков
С. Крючков
―
21 час 5 минут в российской столице. Добрый вечер, дорогие друзья! Это действительно «Разбор полета». В гостях у нас политик, глава московского отделения партии «Яблоко» Сергей Митрохин. Сергей Сергеевич, добрый вечер!
С. Митрохин
―
Добрый вечер!
С. Крючков
―
Проведут передачу Андрей Ежов и Станислав Крючков. Сергей Сергеевич, у вас тут юбилей был, мы знаем.
С. Митрохин
―
Ну я не считаю, что это юбилей. Юбилей — это круглая дата, а у меня полукруглая.
С.Митрохин: Рельсы своей жизни я сам, своей рукой перевел в другое направление, чем хотела моя семья
С. Крючков
―
Тем не менее, мы вас поздравляем!Вы можете нас не только внимательно слушать, но и смотреть на ютьюбе, на основном канале «Эха». Подписывайтесь, кстати, непременно. И все традиционные средства связи для вопросов, реплик и комментариев в адрес нашего гостя — к вашим услугам: это смс, твиттер-аккаунт vyzvon и форма нашего сайта echo.msk.ru, там внизу есть окошко «Сообщение в эфир».
А. Ежов
―
Справедливости ради замечу, что уже идут вопросы и комментарии в чате ютьюба. Тут все наши слушатели демонстрируют остроумие — как, впрочем, наверное, и всегда.Сергей Сергеевич, давайте начнем с традиционного вопроса. Мы начинаем им каждую передачу «Разбор полета». Не будем ломать традицию. Вот сейчас, оглядываясь на прошедшие 55 лет, каким было ваше самое непростое, неоднозначное решение, над которым вы, может быть, долго думали, в котором сомневались? Не исключаю, что, может быть, даже пожалели отчасти. Все, как правило, говорят, что решений таких в жизни было очень много. Но давайте все-таки попробуем нащупать, найти одно такое, самое ключевое. Оно может быть касающееся как личной жизни, так и профессиональной. Давайте попробуем проанализировать жизнь.
С. Митрохин
―
Знаете, я думаю, было такое тяжелое решение, в котором, может быть, отчасти я и сейчас сомневаюсь. Оно же было и самым первым крупным решением в моей жизни. Это было еще в школе, когда моя семья хотела меня направить по определенному пути, дать мне определенное образование. Не техническое, а такое, научно-техническое, что ли.Я тогда делал определенные успехи в химии. И мои родственники решили, что я должен пойти по этому пути и даже заплатили большую сумму (по тем временам) — 25 рублей — за обучение на предварительных курсах в химико-технологическом институте. Я вроде бы туда пошел, начал там прилежно учиться, а потом вдруг понял, что не могу это все терпеть.
С.Митрохин: Было какое-то стремление как-то сопротивляться
С. Крючков
―
То есть и отец, и мать были из технической НРЗБ
С. Митрохин
―
Да, они инженеры. Моя мама до сих пор работает на заводе «Сатурн» патентоведом. И тогда отец работал на космическом заводе в Королеве — нынешнем Королеве, тогда Калининград.И я воспротивился этому. Почему это было трудное решение? Человеку всегда трудно выделяться из каких-то привычных для него общностей, противопоставлять себя им. Но вообще-то с этого начинается личность — автономная личность современного человека. Поэтому это было очень тяжело. Уже и деньги заплачены, и все, но я решил: нет, не буду туда ходить. И я пошел по пути не технаря, а вот такого гуманитария. Рельсы своей жизни я сам, своей рукой перевел в другое направление, чем хотела моя семья.
А. Ежов
―
А вы со школы себя определяли именно как технаря, или у вас было ни то, ни другое?
С. Митрохин
―
Нет, я был в состоянии такой неопределенности. Типичная ситуация подростка, когда он не знает, чего он хочет. А тут я понял, что хочу чего-то другого. Но я уже стал увлекаться всякими гуманитарными науками — ну не науками, предметами, скажем так. И я решил, что пойду по этой стезе.
С. Крючков
―
А в самой семье как был воспринят этот выбор?
С. Митрохин
―
Отец был очень недоволен. Мама меня поддержала в конечном счете.
А. Ежов
―
Отец был недоволен. Чем он мотивировал это?
С. Митрохин
―
Что несерьезно, что я глупостями занимаюсь, надо идти получать нормальное образование, как оно было привычно в нашей семье.
А. Ежов
―
А что касается взаимоотношений в семье: понятное дело, научно-техническая интеллигенция. Дед ваш, я вычитал, был членом КПСС, преподавал этот предмет — историю КПСС. Вообще отношение к общественно-политическому строю того времени как-то обсуждалось в семье?
С. Митрохин
―
Обсуждалось. У родителей были друзья, и они были взглядов довольно, я бы даже сказал, антисоветских.
А. Ежов
―
«Голос Америки», Би-Би-Си?
С. Митрохин
―
Наверное, они слушали. Разговоры были такие — очень вольные. Я даже в школе иногда эти разговоры транслировал — например, на уроках истории. Я говорил некоторые вещи, которые страшно не нравились, например, классному руководителю — преподавательнице истории. Я что-то там про Сталина говорил такое нехорошее. Она меня страшно невзлюбила за это. Потом она даже подговаривала других детей со мной не дружить, потому что, говорила она, из таких потом вырастают диссиденты — это они мне потом передавали.Так что довольно рано был такой вот разлад с общественно-политическим строем того времени. Было какое-то стремление как-то сопротивляться. Но оно было смутное, не находило себе каких-то выходов.
Но вот однажды выход у меня получился. Опять, если говорить о решениях, то я уже пошел в пединститут, МГПИ имени Ленина. Я учился там буквально на первом курсе, и решили ввести практику в школе. Все были очень недовольны, потому что люди еще боялись идти. Некоторые боялись, некоторые чувствовали себя неуверенно.
А. Ежов
―
Первый курс вообще — 17-18 лет. Рановато.
С. Митрохин
―
Да. Но все молчали. Мы с группой однокурсников договорились: давайте мы против этого выступим. Всем было страшно, потому что в советское время, даже если это не какой-то политизированный вопрос, не отношение к 6 статье Конституции, тем не менее...Мы договорились выступить, я написал тезисы. Как сейчас помню, на бумаге — я тогда не мог без бумаги выступать, это было первое мое публичное выступление. И выступил на общем собрании — при всех: при декане, при преподавателях. Я выступил очень резко. Сейчас бы я, может быть, мягче выступил в такой ситуации. Это было как какой-то гром среди ясного дня. Все остальные испугались. Некоторые выступили так, что непонятно в какой тональности: можно выступать против, но в такой тональности, что все думают, что ты просто бубнишь что-то.
А. Ежов
―
Это было общее собрание? Или заседание кафедры: пришли и кулаком...
С. Митрохин
―
Нет, общее собрание курса. Мы должны были как бы добровольно принять. Добровольно-принудительно.
С.Митрохина: Меня лишили стипендии. И тогда я начал свою трудовую карьеру. Я пошел работать на хлебозавод
С. Крючков
―
А это возымело в итоге какой-то эффект?
С. Митрохин
―
Эффект возымело такой, что меня лишили стипендии. И тогда я начал свою трудовую карьеру. Я пошел работать на хлебозавод, работал по ночам. Я уже тогда увлекался различными модными философскими течениями, экзистенциализмом, и я это характеризовал так: это бремя моей свободы. Я работаю по ночам, днем я учусь.
С. Крючков
―
Сартрианец Сергей Митрохин.
С. Митрохин
―
Да. Тогда я увлекался таким.
С. Крючков
―
А сам выбор в пользу МГПИ — вы себя в дальнейшем видели филологом, журналистом, кем?
С. Митрохин
―
Я просто хотел идти по какой-то такой гуманитарной стезе. Я знал, что есть гуманитарные вузы, в которые мне будет тяжело поступить — например, в МГУ. Для этого же тогда нужен был определенный блат. Может быть, это было и преувеличено, но так казалось. И поэтому я пошел в вуз, в который, как мне показалось, проще было поступить.
С. Крючков
―
По времени речь идет о начале 80-х?
С. Митрохин
―
Да.
С. Крючков
―
О перестройке тогда никто не помышлял. А как вы встретили эти годы?
С. Митрохин
―
Там тоже были определенные решения.
А. Ежов
―
Даже, наверное, не как встретили, Сергей Сергеевич, а когда почувствовали, что что-то уже меняется?
С. Крючков
―
Что ветер перемен задул.
А. Ежов
―
Было какое-то такое событие?
С. Митрохин
―
События не было, но я помню наши разговоры в студенческой среде. Я в этих разговорах сделал прогноз, что будет очередная «оттепель» - такая, как была при Хрущеве. Это было году в 1984, наверное. Я сказал, что это неизбежно. У нас история развивается циклично, поэтому должен быть определенный цикл этой «оттепели». Но это не было связано с какими-то событиями.Конечно, я чувствовал удушающую атмосферу. В вузе несколько раз оказывался на грани ухода, но как-то удержался. А потом, уже после того, как я закончил, началась эра «неформалов». Я в нее очень рано вовлекся.
Если говорить о решении, то была такая ситуация. Я услышал о существовании такого клуба «Перестройка», и пошел вместе со своими друзьями туда на заседание. Мы его как-то нашли...
А. Ежов
―
А где он располагался территориально?
С. Митрохин
―
ЦЭМИ, Центральный экономико-математический институт на Профсоюзной. Это, в принципе, был такой крупный интеллектуальный центр, мощный. И там был этот первый клуб - «Перестройка». Мы туда пришли. Помню как сейчас, нас встретил такой известный человек (когда мы вошли, он там стоял и выступал) — Игорь Минтусов.
А. Ежов
―
Он на вашем месте сидел недели 3 назад.
С. Митрохин
―
Вот, и он посмотрел на нас и сказал: «Ребята, вы наверное не туда попали — мы здесь политикой занимаемся». Мы так потоптались, говорим: «Нет, мы все-таки поприсутствуем». И вот было принято решение: идти заниматься политикой. Хотя потом, впоследствии, я еще раз принял такое решение — более фундаментальное.
С. Крючков
―
Это уже существенно позднее — в 1993?
С. Митрохин
―
Да, это было в 1993 году, в октябре.
С. Крючков
―
Вот вы говорите о «неформальной» волне. О волне неприятия вот этого советского официоза? Или же это было какое-то литературное диссидентство? Или, там, рок-диссидентство, о котором столько говорят, вспоминая период середины 80-х?
А. Ежов
―
Или, может быть, вы это все сочетали?
С. Митрохин
―
Литературное диссидентство у нас было еще в вузе. Мы издавали такие рукописные газеты. Я помню, одна газета называлась «Ересь». Рукописная. А когда я стал «неформалом», мы стали издавать другую газету, более серьезную. И насколько мне известно, это была первая самиздатовская газета в стране. Именно газета. Журналы были - «Хроника текущих событий», какие-то еще. А вот чтобы газета, вот так регулярно... Мы ее печатали на только начавших появляться компьютерах... Компьютере — одном, маленьком.
С. Крючков
―
Тираж какой был?
С. Митрохин
―
Не могу сказать. Она потом расходилась, ее перепечатывали. Мне даже потом из регионов присылали по почте, как она перепечатана. А у нее был оригинальный формат: вертикально ориентированный, сложенный лист. Вот так вот сложенный...
А. Ежов
―
Я напомню, что нас можно видеть.
С. Митрохин
―
Длинненькая такая была. Мы издавали ее вместе с известным человеком, недавно, к сожалению, ушедшим — Владимиром Прибыловским, с Вячеславом Игруновым и Григорием Пельманом. Вот у нас такой был коллектив. И она играла определенную серьезную роль. Мы в ней описывали события неформальной жизни: уже нарождавшихся тогда всяких клубов типа «Общины»... Я уж сейчас не помню названия остальных.
С.Митрохин: Я узнал о существовании такого клуба «Перестройка», и пошел вместе со своими друзьями
С. Крючков
―
Свой первый публицистический опыт в этой газете вспомните сейчас?
С. Митрохин
―
Я был главным публицистом в этой газете. Скорее, я был даже не публицистом, а таким хроникером. Я описывал эти тусовки в очень живом стиле — я же все-таки филолог. Я владел таким языком живой передачи информации. Мне кажется, сейчас в таком стиле пишет только Колесников из «Коммерсанта» - таком, как я тогда писал. Я был там главным автором, в этой газете. Она расходилась, и довольно большой был — ну, не тираж, а успех. Цитаты потом появлялись в крупнейших СМИ, таких как «Комсомольская правда» - там были цитаты...
А. Ежов
―
Сергей, а мысли стать журналистом уже в новой России, в 90-е годы, у вас не было? Или вы уже тогда, в 80-е, решили, что вы политик?
С. Митрохин
―
Знаете, я был такой личностью многогранной. Я был не только неформальным журналистом — я еще был молодым ученым. Я всерьез хотел заниматься наукой в этой самой гуманитарной сфере, но меня уже к тому времени больше стала увлекать социология. Я даже поступил в аспирантуру Института социологии РАН. Диссертацию я, правда, написал гораздо позже. Я кандидат политических наук.У меня было стремление заниматься наукой. Наукой мы тоже начали заниматься в рамках неформальной субкультуры. Мы создали с Вячеславом Игруновым, Галиной Михалевой и некоторыми другими довольно известными и сегодня личностями Институт гуманитарно-политических исследований.
Мы старались заниматься такой неформальной наукой — не бюрократизированной, без вот этих марксистско-ленинских догматов. Пытались описывать то, что у нас происходит. Конечно, в первую очередь писали о тех реалиях, которые нас окружают. Причем довольно серьезно писали. У меня были публикации, и не только в России. Довольно много было. Мы сотрудничали, кстати, с Глебом Павловским в журнале «Век ХХ и мир». У нас были и зарубежные публикации. Мы с одним американским ученым издали большую толстую книгу в США. “Russia НРЗБ она называлась, «Россия в движении», «Россия в течении» - как-то так переводится. У меня были публикации в Германии на немецком языке, в частности в Бременском институте Восточной Европы. То есть я по этой линии шел достаточно успешно, как я думаю. На симпозиумах выступал и так далее.
Кстати, если говорить о решениях, решение пришлось принимать уже в 1993, когда мы всерьез начали вовлекаться в политику. Мы встретились с Григорием Явлинским. Это произошло в тот день, когда Ельцин издал знаменитый указ 1400 о разгроме Верховного Совета. После этого стали взаимодействовать, и наступил момент, когда Григорий Явлинский предложил мне войти в первый список партии «Яблоко». Не партии — тогда еще избирательного объединения. Партии тогда и не было еще 10 лет. Вот тут пришлось принимать решение, потому что я вообще-то не хотел настолько погружаться в политику. Я хотел продолжать заниматься наукой, и я понял, что совмещать тут будет довольно тяжело.
А. Ежов
―
Но что стало решающим?
С.Митрохин: И вот было принято решение: идти заниматься политикой
С. Митрохин
―
Решающим стало желание повлиять на то, что происходит вокруг. Такие бурные события происходили: расстрел Верховного Совета, новые выборы. Я понял, что есть шанс те знания и представления о реальности, которые я накопил и как молодой ученый, и как деятель неформального движения, применять.
С. Крючков
―
А почему волна 1991 года не затянула в это поле действия? А 1993 стал таким вот...
С. Митрохин
―
Видимо, решающее значение имела встреча с Григорием Явлинским. Я, кстати, общался со многими крупными тогдашними политиками. С Юрием Афанасьевым, например. Со всеми руководителями «Демроссии» был знаком. Но все-таки я себя от них дистанцировал как человек, который именно наблюдает за этим слегка со стороны. Владимир Прибыловский — он был византинистом — говорил, что в византийской культуре люди делятся на 2 части: те, которые ездят на ипподроме, и те, которые смотрят с трибуны. Я все-таки ощущал себя на трибуне. Но потом уже решил, что надо вскакивать быстрее, а то эта повозка убежит далеко, и я не смогу себя реализовать.
А. Ежов
―
Принимающий стремительные решения политик, председатель московского регионального отделения партии «Яблоко» Сергей Митрохин сегодня у нас в гостях в программе «Разбор полета» в эфире радио «Эхо Москвы» и в эфире одноименного ютьюб-канала. Он также называется «Эхо Москвы». Присоединяйтесь к нам, пишите: +7-985-970-45-45 (это сообщения), твиттер-аккаунт vyzvon, форма на сайте «Эха Москвы» - к вашим услугам.Сергей, а что касается того, как ваши родственники, семья восприняли ваш окончательный уход в политику — если говорить о событиях осени 1993 года.
С. Митрохин
―
Семья не возражала против этого. Она видела, что это такой вид деятельности, который позволяет мне как-то заявить и о себе, и тем самым и о семье. Даже мой дед, который был коммунистом, был доволен, хотя я не пошел по его стопам в чисто политическом плане.
А. Ежов
―
Он не изменил взгляды?
С.Митрохин: Я был не только неформальным журналистом — я еще был молодым ученым
С. Митрохин
―
Нет, он не изменил взгляды. Хотя на протяжении всей жизни с ним все время были споры — и у меня, и у моего отца. Но тем не менее он не возражал. Он был доволен, что я все-таки сделал вот такую карьеру — несмотря на то, что взгляды, конечно, сильно отличались. Я уже с ним не ругался ни о чем и не обсуждал никакие взгляды. Мы мирно жили.
С. Крючков
―
Сергей Сергеевич, четверть века вы с Явлинским в «Яблоке». Многие же из «Яблока» уходили — Яровую вспомним, Мизулину. А вы вот как пришли тогда, так и остаетесь. А собственно говоря, успехи «Яблока» год от года, если так вот честно, не то чтобы меньше, но не столь ярки. Может, вся беда оттого, что многие, как и вы, приходили в эту партию, будучи исследователями, а не практиками?
С. Митрохин
―
Ну если говорить о моем отличии от Яровой, Мизулиной, Емельянов еще такой есть, и других, есть очень четкий критерий. Для них на первом месте стояла карьера. Просто карьера. И в этом смысле они были политиками. Потому что, в общем, что такое политик для многих людей? Это сделать карьеру. Когда они увидели, что «Яблоко» не позволяет им ее делать... Тогда еще была такая Галина Хованская — то же самое. Ушли из «Яблока» и стали просто делать карьеру. А для меня были важны определенные ценности.Я же делал тот мучительный выбор между наукой и политикой не для того, чтобы стать каким-то крупным начальником или занять какую-то должность. У меня была другая мотивация. Я хотел, опираясь на свои знания, которые я тогда считал значительными, менять что-то в сторону, которая определялась моими ценностями. Ценности были либеральные — сейчас в «Яблоке» мы их называем социально-либеральными. Демократическими, безусловно.
С. Крючков
―
Ну например, если перечислить, что не изменилось за эти четверть века ни на йоту, оставаясь прежним?
С. Митрохин
―
Где — в стране?
С. Крючков
―
В ценностях, разделяемых Сергеем Митрохиным и партией «Яблоко».
С. Митрохин
―
Знаете, если уж мне на что-то удалось повлиять сильнее всего, так это на саму партию «Яблоко». Даже когда партия была формально создана в 2002 году (до этого было избирательное объединение), кем я стал? Секретарем по идеологии. Поскольку у меня была склонность к теоретизированию, я ее проявлял таким образом.
С.Митрохин: Мы встретились с Григорием Явлинским в тот день, когда Ельцин издал знаменитый указ 1400
Я был автором практически всех программ в той части, которая касается идеологии — политической и так далее. Я был автором главного идеологического документа «Демократический манифест». Понятно, что потом он дорабатывался, но «болванку» написал я. По другим направлениям тоже. Я был как раз человеком, который продвинул термин «социальный либерализм» как идеологию «Яблока». Хотя такие партии есть за рубежом, но за рубежом — это несколько другое.
Поэтому отвечая на ваш вопрос, я могу сказать, что я в этом смысле не зря прожил жизнь в партии. Я осуществил свое стремление влиять. Как минимум в самой партии я повлиял довольно сильно. Что касается страны, то наверное нет. Что касается Москвы, то мое стремление влиять, приносить пользу в духе идеологии партии «Яблоко» выразилось в том, что я постоянно занимался практическими делами. Особенно сильно я ими начал заниматься, когда мы ушли из Государственной Думы. У меня даже есть сейчас такой отчет. Тут больше 20 лет моей работы по Москве, да и по России в целом.
То есть вот этот свой комплекс — комплекс человека, который хочет повлиять, принести какую-то пользу, что-то улучшить — был реализован в моей беготне по помойкам: как меня обвиняют, что я по помойкам бегаю.
А. Ежов
―
О стремлении Сергея Митрохина влиять и о будущей мэрской кампании мы, безусловно, поговорим через 5 минут после кратких новостей в эфире «Эха Москвы». Это «Разбор полета», у нас сегодня в гостях политик, председатель московского отделения партии «Яблоко» Сергей Митрохин. Нас можно не только слушать, но и смотреть в ютьюб-канале. Присоединяйтесь, через 5 минут здесь же, на этом же месте.НОВОСТИ.
РЕКЛАМА.
А. Ежов
―
21 час 35 минут. Мы продолжаем с политиком, председателем московского отделения партии «Яблоко» Сергеем Митрохиным. +7-985-970-45-45 — номер для ваших сообщений, твиттер-аккаунт vyzvon, форма на сайте «Эха», ну и нас можно, само собой, не только слушать по радио, но и смотреть на основном ютьюб-канале «Эха Москвы». Присоединяйтесь, как это сделало уже несколько сотен человек. Туда же можно и писать в чат.Сергей, не могу не остановиться на Мизулиной, Яровой и всех прочих. Вы наверняка с ними пересекались еще тогда по работе в «Яблоке». Вот если бы вам сказали о том, что через некоторое время эти самые люди будут произносить с трибун Совета Федерации и Госдумы, вы бы поверили этому?
С. Митрохин
―
Сложно было поверить. Они как люди конъюнктурные очень хорошо приспосабливаются к той среде, которая их окружает. А тогда это была наша среда, и они были примерно такими же, как мы.
А. Ежов
―
А что стало, как вам кажется? Когда в конкретном случае Яровая и Мизулина переключились, в какой момент?
С. Митрохин
―
Очень понятно. Это момент, когда «Яблоко» не прошло в Госдуму в 2003 году. Не прошло в результате фальсификаций, конечно. Это факт общеизвестный. Владимир Владимирович даже ночью поздравлял Григория Алексеевича, что мы преодолели 5%, а потом там ВЦИК все поднял и нас тем самым опустил.
С. Крючков
―
То есть речь о том, что эти люди утратили некую веру в перспективу партии?
С. Митрохин
―
Да, я же сказал: интересы карьеры для них были превыше всего. Что касается ценностей, они были просто прикрытием для них, и они их легко сменили для того, чтобы делать карьеру. Вот и все. А мы — нет. У нас была другая линия в политике. Мы все-таки партия ценностей, и люди, которые в ней остались — это люди, для которых ценности имеют более приоритетное значение, чем карьера.
С. Крючков
―
Кстати, вы заговорили о социальном либерализме. В паре слов, что это такое? Социальный либерализм, как его понимает идеолог партии «Яблоко».
С. Митрохин
―
Да очень просто. Если говорить о классическом либерализме, который сформировался в 19 веке, то это просто теория свободного рынка: что ни в коем случае нельзя ограничивать рынок, а он все расставит на свои места. А в 20 веке на смену этому так называемому “laissez-faire” («делай все что хочешь») все-таки пришла другая философия. Это идеология, согласно которой рынок должен достигать социальных результатов. А для этого нужно определенное регулирование. Но не директивное управление, планирование, как в советской экономике, а создание таких институтов, которые ориентируют рынок на достижение социальных результатов. А социальные результаты — это в первую очередь благосостояние, это высокие, достойные зарплаты, это социальное обеспечение и так далее.Но в отличие от социал-демократии более левых течений, социальный либерализм делает акцент не на перераспределении национального продукта: отнять в виде больших налогов и перераспределить. Он делает упор на то, чтобы сам рынок уже достигал каких-то социальных результатов еще до перераспределения. То есть чтобы вы зарабатывали много. Чтобы вы работой зарабатывали много, и чтобы таких людей было большинство населения.
Кстати, одним из самых удачных названий программы партии «Яблока» было «Реформы для большинства». Мы с ней шли в 1995 году. Этот лозунг остается крайне актуальным сейчас, потому что сейчас до сих пор если кто-то нам предлагает какие-то реформы (г-н Кудрин или так называемые «либералы» в правительстве) — это все реформы для меньшинства. Вот повышение пенсионного возраста — это что такое? Это чтобы большинство больше работало на меньшинство, которое сегодня потребляет наши национальные ресурсы с наибольшей для себя прибылью. Вот рост количества миллиардеров в России (уже рекорд зашкаливает — чуть ли не на 1-м месте в мире) и рост количества самих миллиардов у этих миллиардеров — все это результат политики (в первую очередь экономической, но не только), которая проводится в интересах меньшинства. Вот этой группировки, которая контролирует Россию и пожинает ренту от ее ресурсов.
Раньше, при высоких ценах на нефть, это были сырьевые ресурсы, и вроде как народ особо сильно не трогали. А теперь, когда есть угроза падения этих цен или вообще сокращения продажи этих ресурсов из-за санкций, начинают приниматься за население: повышение пенсионного возраста, прощупывают дорожку к повышению разных налогов — постоянно бросают то один «пробный шар», то другой. Уже хотят эксплуатировать человеческие ресурсы. Это уже прямая эксплуатация.
Так вот против всего этого мы выступали. Это конечно началось уже тогда, в 90-е. Мы выступали и против криминальной приватизации, которая как раз и создала это разделение, расслоение общества, чуть ли не самое большое во всем мире. Это как раз и была идеология социального либерализма, которая предлагала совершенно другой путь для России.
А. Ежов
―
Политик Сергей Митрохин в прямом эфире «Эха Москвы», в «Разборе полета». Вы почти 10 лет были депутатом Государственной Думы 3 созывов. С вашей точки зрения, тогда Государственная Дума, нижняя палата российского парламента, была реальным институтом власти? Потому что сейчас персонально у меня есть некие сомнения в этом.
С.Митрохин: Если уж мне на что-то удалось повлиять сильнее всего, так это на саму партию «Яблоко»
С. Митрохин
―
Вы знаете, не все так однозначно. Конечно это был более свободный парламент, чем сегодня. Сегодня это даже вообще уже не парламент — это непонятно что, какой-то приводной ремень.
А. Ежов
―
Вы сказали «более свободный». То есть все равно были оговорки еще тогда?
С. Митрохин
―
Вы знаете, были оговорки. Даже начиная с того, что Государственная Дума даже не была самостоятельным юридическим лицом. По хозяйственной деятельности, по имуществу она уже тогда зависела от Администрации Президента. Но тогда этого никто не замечал. А с этого реально начиналось все. Потом начиналась активная работа Администрации Президента с Думой — с самого начала, можно сказать: когда существует специальный орган для обработки депутатов. Такого нет в демократических странах. Там работа открытая, есть закон о лоббизме, который делает ее прозрачной. Он распространяется и на исполнительную власть. А здесь был специальный орган, не прописанный в Конституции, который был создан для того, чтобы в первую очередь работать с парламентом. Для этого была создана Администрация.И конечно да, в 90-е годы не удалось мощно отъехать от тоталитарной, авторитарной системы, которая существовала раньше. Эта система бросила свой якорь в новой России, и этот якорь не удалось обрубить — в том числе и демократам. На многие вещи они тогда просто не обращали внимания. На многие вещи и мы, может быть, не обращали внимание. Но решающий перелом на тот период наступил в 1996 году, когда для всех были очевидны фальсификации, когда для многих было очевидно, что Ельцин на самом деле не победил. Включены были такие институты, которые потом, уже при Путине, развились в нынешнюю диктатуру. Например, Евгений Киселев нам в свое время сообщил, что первое совещание руководителя Администрации Президента со средствами массовой информации в 1996 году, в преддверии этих выборов, провел Анатолий Чубайс. До этого такого не было, а вот так началось. Так это все начиналось, а уже потом, при Путине, дало то, что мы имеем сейчас.
Против этих моментов мы, как демократическая партия, выступали. И какие-то вещи нам тогда даже удавалось отбивать. Нам говорили: «Вы же в меньшинстве тут сидите, от вас же ничего не зависит, вы не влияете» - знаете, мы многие инициативы правительства просто на корню задушили. Я сам задушил, например, (это, может быть, не напрямую связано с демократией) попытку разрешить приватизировать национальные парки и заповедники. Правительство вбросило такую поправку. Я ее отследил. Почему удалось — потому что был более-менее свободный парламент, во-первых. А во-вторых, была свобода слова в буквальном смысле. У Савика Шустера была такая программа.
С. Крючков
―
Рубеж был 2000? Даже, наверное, начало 2000?
С. Митрохин
―
Да, это был 2003 год. И вот когда эту поправку вынесли на обсуждение, я сказал: «Вы знаете, я через 3 дня выступаю в программе Савика Шустера «Свобода слова». Я сейчас всех, кто проголосует за распродажу национальных парков России, назову поименно». И я провалил эту поправку.
С.Митрохин: Что касается Москвы, то мое стремление влиять, приносить пользу в духе идеологии партии «Яблоко»
Это я показываю как пример, что можно было работать. Такие ужасные законы, как закон об иностранных агентах, о расширении полномочий ФСБ, о чудовищных штрафах за митинги, которые потом посыпались — они бы тогда не прошли.
С. Крючков
―
А почему тогда боялись этой огласки в программе Шустера, а сейчас уже НРЗБ не боятся?
С. Митрохин
―
А сейчас такой программы нет.
С. Крючков
―
Да вон на «Эхе Москвы»...
С. Митрохин
―
На центральном телевидении — представляете, все-таки какой объем аудитории. Несопоставимый! Для многих из этих депутатов «Эхо Москвы» считалось радиостанцией для либеральной интеллигенции, и они на нее внимания не обращали. И сейчас во многом не обращают. А представляете НТВ, которое вещает на всю страну! Это несопоставимые вещи. Так что все познается в сравнении.
А. Ежов
―
Сергей Митрохин в прямом эфире «Эха Москвы». Смотрите, а за 9 лет вашего депутатства какое мгновение, какое событие, какая часть вашей работы (не знаю, может, выезд в регионы) запомнилась вам больше всего? О чем сейчас больше всего вспоминается?
С.Митрохин: Мне это все надоело. Я хочу стать мэром и все это прекратить решениями мэра
С. Митрохин
―
Да, выезд в регионы. В 1994 году мы с Григорием Явлинским ездили в Чечню, когда еще была возможность остановить войну. Война уже началась, уже были первые убитые наши военнослужащие, и были пленные. Мы как раз поехали вытаскивать этих пленных. Это был декабрь 1994 года. Дудаев соглашался их отдать только в обмен на переговоры с Ельциным, а Ельцин не хотел с ним вести никаких переговоров. И вот мы все-таки каким-то чудом этих пленных вытащили. Вот вы спрашиваете о решениях — тогда тоже такое решение было нами принято, когда вдруг выяснилось, что Дудаев нас обманул, как нам сказали.
С. Крючков
―
А вы с ним лично встречались?
С. Митрохин
―
Мы с ним встречались лично. Там на подоконниках стояли автоматы, ходили боевики. Это запоминается!
С. Крючков
―
А что это был за человек? Это реально генерал или это бандит, по-вашему?
С. Митрохин
―
Знаете, так вот просто, «бандит» - это все упрощать. Конечно он поставил себя вне закона. Но он был политик. Он считал, что приносит благо своей стране. И главное, он хотел мира. Мы это видели: он искренне хочет мира. На своих, конечно, условиях. Но, как он считал, можно договориться с Ельциным.Так вот. Он нам обещал пленных отдать. Мы уже даже поехали в аэропорт. И вдруг нам говорят: «Никто вам ничего не отдаст». А Дудаев пошел спать. И тогда мы, 3 человека — Григорий Явлинский, Алексей Мельников и я — приняли решение предложить, чтобы мы остались вместо этих пленных заложниками, а заложников бы увезли вместе с гробами. Но до этого, к счастью, дело не дошло. Все-таки Дудаева кто-то разбудил, все-таки он проявил такое, видимо, великодушие и отпустил нас вместе с пленными. Часть пленных потом еще добрал Грачев, уже по дальнейшим договоренность. Вот это запоминалось.
Запомнилось мне еще как мы боролись с ввозом в страну зарубежных ядерных отходов — американского происхождения, кстати. Мы еще говорили, что у нас и своих хватает и мы не можем превратить Россию в ядерный могильник, и вообще эта история может плохо закончиться.
Я доказал, что она может плохо закончиться. Я вместе с одним своим знакомым экологом проник на территорию горно-химического комбината в Железногорске, где как раз хранится это отработанное ядерное топливо нашего происхождения. Мы доказали, практически проникнув (залезли на крышу), что оно не охраняется вообще. Любые диверсанты, террористы там могут взрывать и так далее. После этого я сделал доклад Явлинскому на эту тему. Явлинский передал Путину. Путин послал ФСБшника проверить. ФСБшник проник уже прямо в хранилище, в бассейн, заложил муляж взрывного устройства, а через 2 недели вернулся, вытащил и сказал: «Да, там вообще такое дело, что...»
Потом мне даже министр атомной энергетики Румянцев вынес благодарность на заседании Государственной Думы за то, что я провернул такую операцию. Хотя сначала Минатом (тогда так назывался, сейчас Росатом) врал, что мы придумали эту историю, что мы вообще не туда пришли. А потом нашел в себе мужество — тогда такие министры были. Вот тоже: даже министры были другие, чем сейчас.
Ну, много чего еще могу вспоминать.
С. Крючков
―
Кстати, НРЗБ опытным путем доказываете. Можно даже вспомнить «Остров фантазий» и тот же самый «Пикник».
С. Митрохин
―
«Остров фантазий», да. Интересный городок, который был создан без единого разрешительного документа. Даже Лужков об этом не знал, как ни странно. Это такой рай для ряда наших министров — ну, на тот момент. Они там живут вместе с олигархами, а мы боремся за то, что у нас есть закон, который требует, чтобы любой гражданин мог проходить к водоему как минимум. А там водоем закрыт, Татаровская пойма, к нему не пройдешь. Вот мы устраивали несколько инспекций, требовали открыть. Все-таки в конечном счете открыли, сейчас там можно пройти.Я таких историй могу много рассказать про Москву.
А. Ежов
―
Не сомневаюсь. Смотрите: 2003 год, «Яблоко» не проходит в Госдуму. В том числе та история, о которой вы сказали, вызывающая вопросы. У вас не было вопроса, чем заниматься дальше? Не было желания уйти из политики или как минимум вернуться в науку?
С. Митрохин
―
Уже обидно было бросать начатое дело. И было стыдно спасовать перед такими трудностями.
А. Ежов
―
Не было ощущения, что это все надолго — как, в общем, оно и оказалось?
С. Митрохин
―
Вообще было у меня ощущение, что это быстро не закончится. Было, точно могу сказать.
А. Ежов
―
А что вас навело на такую мысль?
С. Митрохин
―
Наверное, я какие-то свои навыки анализа — социологического, политологического — применял уже тогда.
А. Ежов
―
А есть какое-то конкретное событие, после которого вы поняли? Или какое-то решение?
С. Митрохин
―
Да, было. Когда после Беслана, как известно, вдруг неожиданно отменили губернаторские выборы. Как говорится, в огороде бузина — в Киеве дядька. Да еще и трагедию использовали. То есть власть настолько цинична, что она готова смерть детей использовать для решения своих шкурных проблем. И проблемы такие: завинчивание гаек, сворачивание демократических институтов. И потом, было ясно: при росте цен на нефть государство будет жировать, и ему не нужно проводить никаких реальных реформ в интересах большинства.Потом еще был первый Майдан, когда началась истерия по поводу этого всего, антиоранжевая, и было ясно: сейчас элита консолидируется. У нее, во-первых, очень много денег. Она может их тратить на что угодно, в том числе на подавление протестов. Во-вторых, она себе нашла такую вот страшилку для народа: вот эти майданы, угроза всяких потрясений и так далее. И ясно, что дальше дело пойдет в сторон консолидации на основе такого вот великодержавного патриотизма — ну, скорее это можно назвать псевдопатриотизмом. И дальше все двинулось в эту сторону. А для бывшего советского человека это все привычно, и у него во многом по этому всему есть ностальгия. И поэтому во многом найдет отклик вот это стремление элиты консолидироваться с целью, как я уже говорил раньше, освоения национальных ресурсов. Но при этом возникает еще и идеология, имеющая отклик в народе, в какой-то части народа. Вот это было мне тогда понятно.
Потом был второй Майдан, и мы уже получили.
С.Митрозин: Я готов к любой конкуренции, в том числе и с г-ном Красовским. Он меня как конкурент не пугает
С. Крючков
―
Великодержавность глубже уходит корнями?
С. Митрохин
―
Конечно глубже! Я, кстати, продолжаю свою научную деятельность — уже как хобби, на досуге. Я написал к 100-летию русской революции в прошлом году брошюру. Она называется «Модернизация и архаика». Я там как раз пытался отвечать на тот вопрос, который вы задаете. Я пытаюсь там прослеживать — так, эскизно, конечно. На более фундаментальное исследование времени нет, но, надеюсь, когда-нибудь будет.Действительно, это уходит глубоко. По моим оценкам, это уходит еще к началу Московской Руси, этот комплекс.
А. Ежов
―
Сергей, вы сегодня уже упомянули об «уличном» характере политики, которой вы занимаетесь последние годы. Как вы к этому пришли? Опытным путем, что называется, нащупали, что работа «на земле», как говорят сотрудники правоохранительных органов — для вас?
С. Митрохин
―
Знаете, я первый раз остановил точечную застройку в Москве, на улице Егерской, дом 5, в Сокольниках. Тогда получилось. Вместе с жителями, конечно — в одиночку это невозможно сделать. И, как говорится, вошел во вкус. И потом, меня стали звать люди, я был нарасхват. Я не могу отказывать людям, ради которых я занимаюсь тем делом, которое я выбрал, то есть политикой. Если избиратели меня просят, даже если это локальная проблема, я не могу сказать: «Знаете, пошли вон, я глобальными проблемами занимаюсь, я стратегию разрабатываю». На это я неспособен. Раз уж я этим занимаюсь, я должен им помогать. Если я не могу сейчас глобально переломить ход истории России, то давайте я лучше помогу в этом дворе. Ну, не «лучше», а параллельно буду помогать, пытаясь решать и те проблемы, и эти.
А. Ежов
―
Но вы берете выше и планируете баллотироваться в мэры, насколько я знаю.
С. Митрохин
―
Да, вы знаете, за время этой борьбы я накопил такой гигантский практический опыт, что я хочу применить на уровне города. Мне надоело бегать по этим стройкам, от одной к другой, и быть такой «скорой помощью», или, как еще меня называли, «бэтменом». Мне это все надоело. Я хочу стать мэром и все это прекратить решениями мэра, цивилизованными законами города Москвы и той политикой, которую я излагаю в своей программе на выборах мэра.Проект программы — он еще открыт для обсуждения — называется «Сбережение Москвы». Можно ознакомиться на сайте yabloko.ru. Кстати, на этом же сайте можно записаться для участия в праймериз. У нас в «Яблоке» сейчас проходят праймериз. Надо зайти на msk.yabloko.ru или просто yabloko.ru (там вы попадете), зарегистрироваться и приходить для участия в этих праймериз, которые у нас состоятся с 27 по 29 число. Надо будет живьем приехать на улицу Пятницкую, дом 31 и там проголосовать. И я не скрываю, что прошу поддержать мою кандидатуру на этих праймериз, хотя там у меня есть соперники, и очень много — сейчас около 20 человек.
А. Ежов
―
Еще один ваш соперник на предстоящих выборах — журналист Антон Красовский. Он сегодня заявил о намерении баллотироваться в мэры. Как вам такая конкуренция? Неожиданно?
С. Митрохин
―
Я готов к любой конкуренции, в том числе и с г-ном Красовским. Он меня как конкурент не пугает.
С. Крючков
―
В том числе и с бывшими «яблочниками»?
С. Митрохин
―
И с настоящими я сейчас нахожусь в конкуренции на праймериз.Очень много проблем в нашем городе. Я надеюсь, что еще будет возможность о них рассказать. Но я бы хотел обратиться — меня очень просили...
А. Ежов
―
У нас буквально 10 секунд.
С. Митрохин
―
К Сергею Семеновичу Собянину по поводу судьбы Амира Абумуслимова, зверски избитого на Андреевском мосту 12 мая. Полиция из рук вон плохо ведет расследование, и он вообще находится при смерти. Ему нужна помощь в лечении. Я прошу Сергея Семеновича эту помощь оказать. Ему нужно просто профинансировать лечение. Ему проломили череп.
А. Ежов
―
Еще раз назовите имя пострадавшего.
С. Митрохин
―
Амир Абумуслимов. Это человек, который работает в хосписе, ухаживает за людьми, находящимися при смерти. Это очень трагическая история. Я надеюсь, что все-таки о нем вспомнят наши чиновники, а полиция расследует это преступление.
А. Ежов
―
Весьма многоплановой получилась у нас сегодня программа «Разбор полета» с Сергеем Митрохиным — политиком, председателем московского регионального отделения партии «Яблоко». Спасибо, что нашли время ответить на наши вопросы. Спасибо зрителям и слушателям за то, что смотрели и слушали. Стас Крючков, Андрей Ежов. До встречи!
С. Митрохин
―
Всего доброго!