Игорь Малашенко - Разбор полета - 2017-11-20
С.Крючков
―
21 час, 6 минут в российской столице. Это «Разбор полета». В гостях у нас Игорь Малашенко, медиаменеджер, политтехнолог, один из создателей НТВ и, возможно, режиссер второй президентской кампании Бориса Ельцина в 96-м. Игорь Евгеньевич, здравствуйте!
И.Малашенко
―
Добрый вечер!
А.Ежов
―
Добрый вечер! Напомню средства связи с нашей студией: +7 985 970 45 45 – номер для СМС, ваших вопросов, реплик и комментариев. Также нас можно не только слушать по радио, но и смотреть на YouTube-канале «Эха Москвы». Уже трансляция началась. Присоединяйтесь, здесь есть чат, писать можно тоже. Есть аккаунт vyzvon в Твиттере. В общем, все средства связи к вашим услугам.
С.Крючков
―
Проведут программу Андрей Ежов и Станислав Крючков, и за режиссерским пультом нам помогает сегодня Ольга Рябочкина.Традиционно с вопроса об определяющем жизненном решении, что давалось непросто, над чем сомневались, раздумывали, мучились, и в итоге сказали себе: «Да, я это сделал или нет, я этого не сделал, потому что мне что-то претит, что-то останавливает».
А.Ежов
―
Или, может быть, длинные раздумья – это вообще не ваш стиль? Бывает же такое.
И.Малашенко
―
Бывает. Вообще, я предпочитаю принимать решения, особенно трудные очень быстро, и быстро пришедшее в голову решение часто самое правильное. К счастью, редко так бывает, что одно решение может определить всю жизнь, хотя бывает, конечно.Ну, наверное, решение, над которым я потом, да и во время долго думал, было решение в 1996 году, когда Борис Николаевич предложил мне возглавить администрацию президента. Это было тяжелое решение, это правда.
А.Ежов
―
От которого вы в итоге отказались.
И.Малашенко
―
В итоге да, я не принял это решение.
С.Крючков
―
Это было накануне выборов или уже после?
И.Малашенко
―
Нет, ну как же накануне? Выборы надо выиграть, чтобы делать такие предложения. Сразу после того, как он выиграл выборы.
С.Крючков
―
Давайте о вашем жизненном пути совсем немного и коротко. Вы родились в семье военного. В семье царили строгие нравы? Вы были представителем вот этой золотой молодежи советской? Из семьи генерала ведь?
И.Малашенко
―
О господи, какие у вас интересные представления. В основном мы занимались всё мое детство тем, что переезжали с места на место, из города в города. Я учился в пяти разных школах, чтобы было понятно, в среднем, как часто это происходило.
А.Ежов
―
Это классическая для военных история.
И.Малашенко
―
Это классическая для военных история, печальная, на самом деле, потому что это большой стресс. Ничего хорошего в этом нет. Но так было. Золотая молодежь… я не знаю. Я про золотую молодежь услыхал уже, наверное, когда я перебрался в Москву, учился в университете, а раньше, до того я про нее и слыхом не слыхивал. А в Москву я приехал поступать из города Львова. Хотя я родился в Москве.
А.Ежов
―
А какой была география перемещения? От Москвы до самых до окраин...
И.Малашенко
―
Отец был очень строгий, возвращаясь к вашему вопросу, потому что я его редко видел, потому что он вечно пропадал если не в штабе, то на полигонах и так далее. В этом смысле семье моей повезло, что касается меня – куда меня перемещали, я бы сказал. Из Москвы меня перемещали в город Магдебург, в ГДР. Потом меня перемещали в город, который теперь называется Івано-Франківськ, а тогда назывался Стани́слав, город на Западной Украине. Опять Москва. Я несколько раз попадал в Москву. Не помню, сколько. Потом я учился во Львове. Потом я был, наверное, в Москве. Второй раз совершенно случайным образом я опять оказался во Львове, где и закончил школу. И это, в общем, любимый город моего детства и сейчас, мне приятно о нем вспоминать.
А.Ежов
―
Вы сын военного разведчика. Ваш отец участвовал в подавлении Венгерского восстания 56-го года. Об этой истории, вообще, говорили в Москве? Вы знали, чем ваш отец занимается? Вы что-то обсуждали? И вообще, каким было отношение к существовавшей тогда общественно-политической реальности, срою? Как-то эти вопросы выносились на обсуждение именно внутри семьи.
И.Малашенко
―
Во-первых, что касается термина «военная разведка», чтобы не вводить в заблуждение некоторых из наших слушателей. Это не агентурная разведка, это армейская разведка. То есть это люди, которые находятся непосредственно на линии фонта, рядом с линией фронта, пересекают линию фронта с целью добыть документы или пленных, «языков», так называемых, которые могут дать какую-то ценную информацию. Никаких там переодеваний в штатское и беготни с пистолетом по крыше при этом не предполагается. Это не было никаким секретом – то, что мой отец служил в армейской разведке. Он туда попал в начале войны, так, в общем, и прослужил большую часть своей армейской карьеры.Осуждали? Да нет. Во-первых, семья была в некотором смысле как все, то есть она была довольно такая… не скажу, консервативная – традиционалистская, я бы сказал. Вот как всё. Написано в газете «Правда» - ну вот, написано в газете «Правда», все рассказывают друг другу, что написано в газете «Правда». Но, с другой стороны, так, да не так. Потому что события 56-го года – это, конечно, важная история.
И.Малашенко: Я про золотую молодежь услыхал уже, когда я перебрался в Москву, учился в университете
Вы будете сменяться, конечно, я был в Венгрии в 56-м году. Ну, семьями же ездили многие во всяком случае.
С.Крючков
―
Двухлетний мальчик.
И.Малашенко
―
Да, и в 56-м год я бы в Венгрии. Вывозили нас оттуда на военно-транспортных самолетах, чего я не помню. Думаю, что мне бы это доставило массу удовольствия. Маме моей это никакого удовольствия не доставило, это можно сказать совершенно четко. Мой отец был начальником штаба Будапештской группировки. Ну, и, соответственно, принимал активное участие в этой заварухе. Отцу всегда хотелось рассказать, как он на самом деле видел эти события, ему хотелось рассказать правду об этих событиях, так, как он ее видел и понимал. У него было, например, дома масса фотографий венгерского мятежа. И с детства дети суют свой нос повсюду, и я помню эти фотографии, с детства какие-то врезались в память. Например, я помню фотографию, на обороте которой было написано: «Окрестности кинотеатра Корвен после боев». Ну, это я не знаю… Это помесь Дрездена со Сталинградом. Это серьезные бои шли.Поэтому это известно, и отец об этом говорил. Он хотел защитить об этом диссертацию. Ему в советское время сказали: «Даже и не думай. Ни под каким грифом это защитить нельзя». Но диссертацию он защитил, когда ему было 80 лет. Сейчас я скажу, какой это было год… Это было в 2004 году. Вообще, на этот счет есть достаточно количество литературы.
С.Крючков
―
Это была историческая диссертация или по военным наукам? Или что это было?
И.Малашенко
―
В смысле какую он степень получил?
С.Крючков
―
Да-да-да.
И.Малашенко
―
Слушайте, вы мне серьезные вопросы задаете. Я в жизни его диплома не видел. Не помню.
С.Крючков
―
Тогда давайте к вашим перипетиям студенческим, ученическим.
И.Малашенко
―
Может быть, исторические науки, я не помню.
С.Крючков
―
Обосновавшись в Москве, вы поступаете на философский факультет в начале 70-х. Чем вот этот выбор из такой традиционалистской почвы семейной, как вы говорите, был обусловлен в итоге?
А.Ежов
―
И, может быть, вами руководили какие-то соображения универсальности гуманитарного знания, как это часто бывает со студентами, абитуриентами, которые приходят…?
С.Крючков
―
Поиски всеобщности в системе мир человека…
А.Ежов
―
Вот в вашем случае, что это было?
И.Малашенко
―
Мне стыдно сознаваться: у меня нет внятного ответа на этот вопрос. Ситуация была такая. Я собирался поступать – тогда это было не то что модно, но физики были на коне, было такое дурацкое выражение «физики и лирики», и в общем, физики, они явно брали вверх. И я тоже собирался поступить на мехмат МГУ, что ли, я не помню. Чего-то я занимался дополнительно. У нас был кружок в школе, где мы решали всякие задачки, собирались раз в неделю и так далее.И вот однажды нам задали задачу. Я сейчас я ее повторю. Может быть, кого-то из слушателей она позабавит. У вас есть линейка, циркуль, карандаш, и вам надо отложить угол в один градус. Я неделю убивался, какие-то теоремы сочинял, еще что-то. Ну, остальные просто плюнули на это дело, никто ее даже и решать не стал.
Потом я стал это излагать своей преподавательнице. Она на меня посмотрела с состраданием, я бы сказал, и спросила: «Игорь, сколько будет 19 в квадрате?» Я сказал: «361». 19 градусов надо было отложить 19 раз, и оставшийся кусочек и был 1 градус. То есть ту вообще не о чем думать. Это шутка. Тогда я положил кусочек мела у доски, сказал: «Ирина Самойловна, больше спасибо. Вы знаете, я по другой какой-нибудь части пойду». Она сказала: «Ну что ты из-за какой-то ерунды. Ты иди, подумай».
Почему я выбрал философский факультет, не исторический, я вот, как на духу, ничего не скрывая, ответить не могу.
С.Крючков
―
Вот вы говорите, это было своего рода противостояние физиков и лириков. Вы не производите впечатления человека, которому присуща такая лирическая нота.
И.Малашенко
―
Лирическая? Боже сохрани! Понимаете, математик из меня был бы тоже никакой. У меня с цифрами дело неважно, у меня не цифровой ум. Я аналоговое устройство. Поэтому физика, математика из меня точно не получилось.
С.Крючков
―
А решение после философского факультета пойти дальше в аспирантуру и защитить диссертацию по социальной философии Данте Алигьери чем было обусловлено в свою очередь? Не пора ли было остановиться, завершив образование на этом, или по накатанной пошло?
И.Малашенко
―
Нет, никакой накатанной особо не было. Когда я попал на философский факультет, я был в полном ужасе. Потому что, когда начались первые семинары по диалектическому материализму, я читал всё, что нам советовали читать – основное, дополнительное, такое, сякое - я честно пытался понять, в чем состоит научный характер диалектического материализма. Нам говорили, что это единственная научная философия. У меня не было как-то стремления доказать обратной, но вы мне покажите доказательства. Доказательством был набор бессмысленных слов. И тут мне стало не по себе, потому что я понял, что попал не по адресу. Тогда я забился туда, куда, в общем, мало кто заходил, а именно в историю средневековой философии. Вот ты можешь чего хочешь писать: научное, ненаучное, любое.
С.Крючков
―
Дальнейшее движение, собственно, от философии раннего Возрождения к американистике, карьера в Институте США и Канады - остаточно долгое время вы посвятили этому…
И.Малашенко: Почему я выбрал философский факультет, не исторический, я ответить не могу
И.Малашенко
―
Я быстро принимаю некоторые решения, как вы сказали. Когда я обсуждал свою диссертацию по Данте, заведующий кафедрой Юрий Константинович Мельвиль меня подозвал, не могу сказать, что он проницательно на меня посмотрел, но фраза была проницательная: «У меня есть ощущение, что вы не очень хотите заниматься средневековой философией». А я, действительно, не очень хотел. Я понял, что образование это третий сорт, что в Москве шесть, может быть, дантеведов или дантологов, которые терпеть друг друга не могут, что с квалификацией у некоторых из них беда и так далее.И он мне сказал: «У меня есть сын, которому сейчас поступили создать сектор в Институте США и Канады. Вы знаете, конечно, этот институт?». Я сказал: «Да». Я никогда не слышал о существовании этого института. Он сказал: «Вы не хотите попробовать поступить туда на работу?» А у меня времени был вагон, потому что мне эта средневековая философия так надоела, что я написал диссертацию на 8 месяцев раньше срока. Он говорит: «Ну вот давайте попробуйте. Сходите туда».
Я сходил туда. Мне дали какое-то задание. Тогда была популярна тема исламской революции и отношение к исламу, которое формировалось в США. И вот примерно на эту тему мне предложили написать только не статью, а рабочий документ. Что я за полгода и исполнил. Времени заняло это много, потому что ничем таким я не занимался, мне приходилось, по сути дела, с нуля осваивать новую профессию. В результате меня взяли в Институт США и Канады.
С.Крючков
―
Два года – и вы уже в Вашингтоне на стажировке от института. Что должно было произойти, какие результаты нужно было продемонстрировать на этой новой работе для того, чтобы человек из закрытого социалистического государства попал в эту…
А.Ежов
―
Откуда, в общем, и выбраться-то было непросто, учитывая те этапы согласований?
И.Малашенко
―
Ой, вы гоните волну, ребята. Во-первых, все молодые сотрудники Института США и Канады имели возможность, если уж не было совсем дубами, съездить на стажировку.
А.Ежов
―
Это из-за профильности института, я так понимаю?
И.Малашенко
―
Профильный институт, и с самого начала Арбатову удалось добиться, что будут такое место держать в Вашингтоне. Провел я три месяца. Вспоминаю это время отвратительно, потому что там живешь – на тебя направлена куча каких-то глазков. Ходят люди, бдительно сверля тебя глазами. В общем, как-то ощущения Америки не было.
С.Крючков
―
То есть возможности ощутить тот самый пресловутый дух американской свободы не было?
И.Малашенко
―
Ну, как-то я его ощутил. Я и ездил в Нью-Йорк, я постоянно передвигался по городу. Я проводил большую часть времени в Библиотеке конгресса. Но, конечно, это совсем не то – приехать на Манхеттен, когда у тебя есть какая-то сумма денег, когда ты может так просто без шика, но погулять, что называется, по Манхеттену. Но, конечно, таких возможностей у меня не было.
С.Крючков
―
А какая-то опека кураторов постоянная была, да?
И.Малашенко
―
Я не знаю. Ну, у меня был официальный куратор. Там был сотрудник, у которого я работал. То есть это всё не скрывалось, что ты находишься под наблюдением 24 часа в сутки или создавалось такое впечатление. Я уж не знаю, можно ли следить за человеком 24 часа в сутки. Можно наверняка при желании.
А.Ежов
―
Было ли что-то, что вас потрясло там, когда вы оказались или это слишком сильная оценка? Что, действительно, удивило, чего вы, может быть, не ожидали от штатов?
С.Крючков
―
Отличие личины американской пропаганды, скажем так, от нашей отечественной, советской? И вообще, существовало ли что-то подобное пропаганде.
И.Малашенко
―
Я не знаю. Разве что смеющиеся пограничники, я помню, первое, что мне бросилось в глаза, страшно меня удивило.
С.Крючков
―
Кстати, к тому времени уже было чувство какого-то приближающегося заката Советского Союза вот лично у вас, или вы вполне себе представляли свое дальнейшее будущее и стремились вписаться?
И.Малашенко: Когда я попал на философский факультет, я был в полном ужасе
А.Ежов
―
В институте проработали практически все 80-е годы.
И.Малашенко
―
Нет, никакого ощущения близкого заката СССР тогда не было. В разгаре тогда была холодная война. И Советский Союз представлял такую мощную осажденную крепость, которая уж точно не собирается разваливаться. Поэтому такого предчувствия у меня не было. Оно было у некоторых диссидентов. У вас были эти гости. Вот Войнович, например.
С.Крючков
―
Кстати, вам это диссидентское чувство не было присуще в тот период? Да, собственно, видимо, и никогда.
И.Малашенко
―
Вы знаете, да, мне никогда не было присуще диссидентское чувство. Были вещи, которые произвели на меня сильное впечатление, причем, как ни странно, не «Один день Ивана Денисовича», а «1984» год, который я считаю самой страшной книгой, написанной о тоталитаризме. Эта книга, в общем, забралась глубоко мне под кожу. В целом же нет, ответ: нет. Если передо мной будет возможность, я буду стремиться ее использовать.Вы можете называть меня оппортунистом, потому что слово «возможность» и «opportunity», они синонимы, как известно. Макиавелли когда-то замечательно сказал, что всякий великий человек – это не про меня, это в принципе – это сочетание возможности и способности. Если бы ему не представилось возможности, его способности пропали бы втуне. А, соответственно, если бы у него не было способностей, то он не смог бы воспользоваться самой блестящей возможностью.
С.Крючков – 89
―
й года, когда, казалось бы, уже всё понятно, вы приходите в качестве политконсультанта в ЦК по приглашению Яковлева, насколько я понимаю, и работаете с Горбачевым.
А.Ежов
―
В тот момент уже было понятно лично вам, что как-то всё меняется…
С.Крючков
―
И решили в этот момент поучаствовать в этом.
И.Малашенко
―
Нет, я не решил поучаствовать. Мне было совершенно очевидно, что Советский Союз распадается и процесс этот необратим. Но я помню один разговор. Мы, естественно, много общались с американцами. И один из них меня спросил: «А что, собственно, делает Горбачев с Советским Союзом?» Я говорю: «Как что? Ну, он его демонтирует». Он меня спросил: «А что он потом будет делать?» И у меня не было ответа. Вдруг я понял, что я просто не знаю, что он собирается делать. А это был важнейший вопрос. Я много над ним думал, но я не нашел ответа. Поэтому, когда представилась возможность пойти работать в ЦК КПСС, я решал этой возможностью воспользоваться, причем очень смешно. Вы сейчас, действительно, будете смеяться. Группа, куда я ушел, называлась «Группа нового политического мышления» - вот прямо так и называлась.
С.Крючков – В 87
―
м году Горбачев опубликовал такую книжку.
И.Малашенко – В 89
―
м.
С.Крючков
―
Давайте продолжим после новостей середины часа.
И.Малашенко
―
Я напомню нашим слушателям, что у нас в гостях политтехнолог, медиаменеджер, один из основателей канала НТВ Игорь Малашенко. Присоединяйтесь к нашему разговору. Вернемся через пять минут.НОВОСТИ
А.Ежов – 21
―
35 московское время. Это программа «Разбор полета». Сегодня мы обсуждаем биографию политтехнолога и медиаменеджера…
И.Малашенко
―
Слушайте, я не могу больше этого выносить. Я три раза это пропустил. Нету специальности политтехнолог. Просто нет, есть политконсультант. Политтехнолог – это русская выдумка, в основном для обозначения людей, которые специализируются в изобретении всяких пакостей. Поэтому, хотите меня называть по принадлежности – политконсультант.
А.Ежов
―
Политконсультант, медиаменеджер Игорь Малашенко сегодня в гостях программы «Разбор полета» в прямом эфире «Эха Москвы». Напомню средства связи: +7 985 970 45 45 – СМС- сообщения, аккаунт vyzvon в Твиттере, форма на сайте «Эхо Москвы». Все средства связи доступны.После ЦК вы продолжили заниматься политикой уже на телевидении в телекомпании «Останкино». 91-й, если не ошибаюсь год. Для вас телевидение к тому моменту уже не было овеяно магическим флером, как для многих, или вы это рассматривали просто как канал распространения информации, ко всему подходя сухо, без каких-то лишних эмоций? Вот помните свои ощущения?
И.Малашенко
―
Сейчас на два шага только вернемся. Как я попал в ЦК. Дело в том, что да, они начали говорить о новом политическом мышлении, но когда им стали задавать вопросы, они стали думать об этом, оказалось, что это просто пустая фраза. И тогда срочно сколотили эту группу – здесь было всякой твари по паре, - которая должна была придумать, что такое «новое политическое мышление». Достаточно сказать, что в этой группе работал я и работал господин Пушков, на секунду, чтобы было понятно, какое новое политическое мышление группа могла сочинить.
С.Крючков – 91
―
й год, демонтаж Советского Союза, о котором вы упомянули, к которому шел Горбачев, завершен, и вы в этот момент времени – декабрь 91-го - оказываетесь в «Останкино» по приглашению Сагалаева.
И.Малашенко
―
Нет. Дело было не так. Когда мы говорим о нашей жизни, нам хочется рассказать какой-то связный рассказ. Даже какие-то изгибы, почему человек этим не занялся, пошел туда, не пошел сюда, как-то все вместе это складывалось в какое-то единое повествование. Я стою на другой точке зрения. Я считаю, что большинство событий в нашей жизни случайны. И должен честно признаться, что я не одинок в этой точке зрения, не буду ссылаться на авторитеты.Вот это чистая случайность. Последний визит Горбачева за рубеж. Это Испания, где он встречается последний раз с Бушем-старшим, и там же проходит международная конференция по Ближнему Востоку. Нас приглашают испанцы в какой-то клуб, такой, знаете, XIX век настоящий. И после двух часов разговора мне говорит Егор Яковлев: «Иди ко мне на телевидение политическим директором». Я как-то засмеялся, потому что на телевидении я не работал.
Во-вторых, политический директор – должность звучала очень странно. Хотя я знал человека, который занимал такую должность в США, в АВС, например, она была. Но в ней не было ничего зловещего, это не цензорская должность, это был просто куратор всех информационных программ.
И к тому же в это время я собирался идти в ИТАР ТАСС, потому что в Кремле я работал в пресс-службе, моим начальником был Игнатенко. Игнатенко был назначен в ИТАР ТАСС, и сказал мне: «Давай, старик, готовься. Идешь ко мне замом». Но шли дни, недели – немного, конечно, все развивалось очень быстро – и Игнатенко перестал вспоминать об этом. А потом как-то так, косо глядя куда-то в угол, сказал, что, в общем, ему намекнули, что нечего тут горбачевское гнездо создавать в ТАССе (он кого-то еще успел взять из тех, кто работал с Горбачевым). Поэтому он сказал, что, дескать, извини. Поэтому никаких вариантов у меня не было. Поэтому я подумал, а почему нет?
И.Малашенко: Советский Союз представлял мощную осажденную крепость, которая не собирается разваливаться
Телевидение меня всегда страшно интересовало с точки зрения его устройства: вот как работает эта машина? И надо еще учитывать, что в 80-е годы телевидение, действительно, было во многих случаях источником информации. Это не просто была какая-то развлекуха. Сейчас нет ничего, чего вы не найдете в интернете. Понятно, что если вы краем уха где-то что-то услышали, и вас это зацепило - понятно, что компьютер надо включать, а не телевизор.
В 80
―
е годы все было не так. Телевидение еще было средством массовой информации. И, кстати говоря, в Штатах профессиональные стандарты весьма жестко соблюдаются. Такого, извините, пожалуйста, бардака, как сейчас, там не было. Там, действительно, был кодекс: чего можно, чего нельзя и так далее.И в результате я согласился на предложение Егора Яковлева. Я пришел в телевидение, не понимая вообще ничего, что это такое. Я представлял устройство американского телевидения примерно. Но, во-первых, американское телевидение, оно сильно отличается от европейского. А то, что я нашел в «Останкино», вообще ни на что не было похоже.
И в придачу Егор Владимирович, у которого характер был не сахар, с Эдуардом Сагалаевым как-то быстро поссорились, и Сагалаеву пришлось уйти. Надо сказать, что Сагалавев в отношении меня вел себя очень благородно. Он понимал, что я не домогался его места, что эта должность свалилась на меня просто как камень с горы. Дал мне несколько полезных советов, некоторыми из которых я пользуюсь до сих пор, но цитировать не будут. Короче, так я оказался на телевидении.
С.Крючков
―
И вот этот быстрый старт привел к тому, что уже через два года после прихода в «Останкино» вы оказываетесь фактически у начала первой независимой телекомпании страны НТВ. Как это было?
А.Ежов
―
И легко ли было, большую часть жизни проработав в государственных структурах, на государственных постах, так или иначе, уйти в частную медиаимперию, вещь тогда принципиально новую для того времени, или вы такими категориями не рассуждали тогда?
И.Малашенко
―
Честно говоря, я не помню, чтобы именно этот вопрос меня сильно занимал. Но я быстро понял, что телевидение работает совсем не так, как мне это мыслилось. Это самое начало 90-х годов. Начинается процесс, который кто-то окрестил «кооператив при заводе», когда смышленые люди создали схему, когда у вас на государственном предприятии – есть что-то: цех, завод – а есть частная компания, как правило, с тем же называнием, чтобы удобней было. И все издержки оплачивает при этом государственная компания, но вся прибыль при этом уходит в частную компанию.Уже тогда это началось. Разобраться в этом было дико трудно. Потому что, знаете, я думаю, что и в металлургии разобраться в этом было не очень просто, но в телевидении, там же еще у нас творчество, извините за выражение, реклама. Реклама – это был отдельный ад. В 92-м году вы могли купить рекламу в «Останкино» в 36 разных точках. Понятно, что это дикий демпинг, понятно, что эта компания никогда не будет здорова. У компании не было линейной сетки, то есть программы скакали, как они хотели. Там много чего не было.
Самого главное, чему я научился в «Останкино» - чего делать нельзя. И должен сказать, что я и посейчас считаю, что в жизни это самый важный опты – негативный, вот когда вы знаете, что этого делать нельзя. Это самое важно. Потому что, если вы знаете, как надо, то все равно можете навалять и, скорей всего, наваляете жуткое количество ошибок. Но если вы твердо усвоили, чего делать, нельзя, у вас есть высокий шанс успеха.
А.Ежов
―
Чего же делать нельзя? Или вы не хотите об этом говорить?
И.Малашенко
―
Нет, ну какие там секреты. Об этом тысячу раз переговорено. Мне просто уже надо было бы вспомнить. Во-первых, нельзя продавать рекламу в десяти точках, потому что это бартер… ну, я уже объяснил, почему этого нельзя. Нельзя заниматься бартером, то есть вы мне программу, а я расплачусь рекламой. Бартер, в принципе, допустим в хорошо организованной телевизионной компании, но в том «Останкино» это был буквально смерти подобно.
С.Крючков
―
И НТВ вы пытались выстроить так, чтобы эти ошибочные схемы не были реализованы?
И.Малашенко
―
Абсолютно. Реклама продавалась в одном месте. Бартер был долго запрещен на НТВ. И третий принцип – что сетка не должна быть нелинейной. И НТВ было первой большой телевизионной компанией, которая построила линейную сетку. Когда, грубо говоря, вы в 6 часов включаете телевизор – и там фейерверки, ракеты, плывет воздушный шар, когда начинались детские передачи, в 18 часов, например. И это было абсолютно точно.
С.Крючков
―
Вы говорите о финансовой схеме, о том, как должно быть устроено. А если говорить о сверхзадаче построения телевидения, ведь НТВ позиционировалось как объективное, независимое телевидение. Было понимание того, что предложение исходило от Гусинского и, так или иначе, придется, в том числе, учитывать и некие частные интересы тех, кто в последующем станет олигархами, кого назовут олигархами?
И.Малашенко: Политтехнолог – это русская выдумка
А.Ежов
―
Учредителями, проще говоря.
И.Малашенко
―
Ну, придется. Мы старались это минимизировать и минимизировали. Вообще-то, сначала досталось не НТВ. Сначала досталось самому Гусинскому, на которого наехали аж в декабре 94-го года.
С.Крючков
―
Операция «Мордой в снег».
И.Малашенко
―
«Операция «Мордой в снег», после чего он на полгода был вынужден из страны уехать. Да. Но, в принципе, я могу вам честно сказать, что это не очень хорошая история, когда у вас разные отрасли, разные виды экономики сочетаются в одной компании. Это и в Америке есть. Я уж забыл, кто там, чем владеет. Там как бы NBC владела, по крайней мере, атомными реакторами. А с ними случаются всякие неприятности.
С.Крючков
―
Катастрофически время бежит. Давайте перебросимся на три года вперед, в кампанию 96-го года, когда вы вошли в ядро избирательной кампании Ельцина, так называемую аналитическую группу под рулем Анатолия Чубайса.
А.Ежов
―
Решение в этом случае, оно тоже было, не скажу, спонтанным, но долго не раздумывали и провала не боялись? Ну, действительно, риск какой-то совершенно, по-моему, страшный.
С.Крючков
―
С 5% поднять рейтинг…
И.Малашенко
―
Само решение имело оттенок неизбежности, я бы сказал. Мне придется этим заняться. Потому что если этим будут заниматься другие люди – Барсуковы, Коржаковы и так далее, - то все это кончится плохо, потому что они не только неспособны выиграть выборы, но они, в сущности, наверное, этого и не хотели. И тогда выборы отменяются, и Ельцин становится полновластным, но нелегитимным правителем. То есть он становится заложником своего окружения.Поэтому я понимал, что я должен присоединиться к команде, которая выиграет эти выборы. Моя логика была абсолютно проста. В стране по всем опросам несовершенным, по ощущению чего угодно - в конце концов, 91-й год надо было вспомнить – сложилось некоммунистическое большинство. Я не говорю, антикоммунистическое, такого не было, его и сейчас нет. Просто некоммунистическое: просто не хотим больше быть коммунистами вот и всё. Поэтому на этой базе собрать большинство, которое поддержит Ельцина, мне не казалось сверхъестественно трудной задачей.
А что касается этих 5%, вы понимаете, там липы было много в этих 5%. Потому что, когда мы пришли, нам клали опросы на стол, которые были просто откровенной липой, откровенным враньем. Там клейма просто негде было ставить. Там цифры просто не стыковались.
А.Ежов
―
На нынешнюю социологию похоже?
И.Малашенко
―
На нынешнюю социологию? Вы знаете, я вообще, не очень интересуюсь социологией. Потому что, когда мы говорим об общественном мнении, меня интересует общественное мнение, а не те инструменты, которыми его пытаются измерить. Нет, ими надо пользоваться, приходится… Мы сейчас опять начинаем… Но надо твердо просто помнить, что это две абсолютно разные вещи. Поэтому, зачем мне сейчас погружаться в вопросы общественного мнения, к тому же, когда мы знаем, что они допускают ошибки, сами знаете, в каких невероятно критических ситуациях. Брекзит, Трамп, далее – везде.
А.Ежов
―
Хочу вернуться в начало программы. Почему же в итоге в администрацию президента на пост главы не пошли? Что остановило уже после выигранных Ельциным выборов? Какой-то комплекс причин, или как решение принимали?
И.Малашенко
―
Вы знаете, я до сих пор не уверен, что я могу ответить на этот вопрос. Скажем так совсем уж самоуверенно и кратко: А я не знал, что надо делать со страной. Вот теперь, 20 лет спустя, когда мы видим точку, к которой мы пришли, наверное, в 96-м году человек, естественно, может решать, хочет ли он во всё это ввязываться или нет, но он понимал, во что он ввязывается. А в 96-м году, скажу вам честно, я этого не понимал. И принял такое решение. К тому же я считал, и это совершенно честный аргумент, что для страны чрезвычайно важно иметь мощную негосударственную систему массовой информации.
С.Крючков
―
И сегодня, возглавив фактически предвыборный штаб Ксении Собчак, вы полагаете, что возможно довести дело до какого-то приемлемого значимого в политическом смысле результата, хотя бы сопоставимого с тем, который был достигнут в 96-м? Не о победе, разумеется, речь…
И.Малашенко
―
Нет, разумеется, это не будет сопоставимо с 96-м годом, но, тем не менее, результата добиться, конечно, можно. И, мне кажется, что Ксения как раз и ставит перед собой такую задачу. Вы поймите, наша жизнь состоит из развилок, и она тоже стоит на развилке. Она может еще, не знаю, сколько лет заниматься шоу-бизнесом, одним и тем же. Вот вы уходите по этой ветке кривой и всё и уходите туда. Но можно поменять свою жизнь, можно на развилке повернуть в какую-то сторону, например, в политическую, что, я думаю, она и сделают. Я очень сомневаюсь, что она уйдет. Это мое личное восприятие, но я очень сомневаюсь, что она уйдет из политики после этих выборов.
А.Ежов
―
А лично для вас участие в этой истории, оно чем продиктовано – желанием просто вернуться в публичное пространство?
И.Малашенко: Меня интересует общественное мнение, а не те инструменты, которыми его пытаются измерить
И.Малашенко
―
Я же вам сказал, я оппортунист. Я вижу возможность – использую ее. Я вижу возможность сделать наше общество чуточку лучше. Я пытаюсь эту возможность использовать. Но с 96-м годом я бы, конечно, близко это не сравнивал.
С.Крючков
―
Игорь Евгеньевич, у меня личное воспоминание о 96-м годе – это газета «Не дай бог!», фотосессия Ельцина «Голосуй сердцем», и, пожалуй, тур президента Ельцина «Голосуй или проиграешь!» Вы приложили свою руку вот к этим?..
И.Малашенко
―
Я скажу честно, я ко всему приложил руку. Что-то меня сильно радовало, что-то не сильно. «Голосуй или проиграешь!» - я никогда не был большим энтузиастом. Это ориентировано на молодежь. Молодежь голосовать не ходит. Поэтому, что я могу сказать. Лисовский хорошо пролоббировал свой проект. «Голосуй сердцем» - да, действительно, я считаю, что это был самый эффективный лозунг кампании. Это было многочасовое обсуждение, где я не мог придумать эту фразу, но я пытался объяснить, что я имею в виду. И я не знаю автора этой фразы, но на следующий день пришел человек из рекламного агентства и принес эту фразу, и она абсолютно точно выражала то, что мы обсуждали весь предыдущий день с утра до позднего вечера. Какой был третий вопрос?
С.Крючков
―
Газета «Не дай бог!»
И.Малашенко
―
Газета «Не дай бог!» Не люблю. Порождение Владимира Яковлева. Короче говоря, я бы это решение не поддержал.
С.Крючков
―
Политконсультант Игорь Малашенко.
А.Ежов
―
Медиаменеджер, один из основателей телекомпании НТВ. У нас катастрофически сегодня не хватило времени, чтобы обсудить все. Игорь Малашенко был в гостях программы «Разбор полета». Спасибо большое за то, что вы поучаствовали, спасибо за то, что слушали.
И.Малашенко
―
Спасибо вам.