Иосиф Кобзон - Разбор полета - 2017-01-02
О. Чиж
―
Добрый всем вечер. Это программа «Разбор полета», программа о людях, о решениях, которые эти люди принимают и о мотивах, которыми эти люди руководствуются. Ирина Воробьева, Оксана Чиж.
И. Воробьева
―
И мы находимся на самом деле не на радиостанции «Эхо Москвы», а в гостях у народного артиста СССР Иосифа Кобзона, который у нас сегодня герой программы «Разбор полета». Иосиф Давыдович, здравствуйте, добрый день.
И. Кобзон
―
Здравствуйте. Я очень рад, что вы проявили внимание. Еще не знаю, по какому поводу.
И. Воробьева
―
У нас такая программа, в которой мы рассказываем о людях, которые принимали решения и делали это много-много раз в своей жизни. Поэтому, собственно, совершенно не удивительно, что мы пришли к вам с нашими вопросами. У нас есть традиционный вопрос программы, это вопрос о том, какое было самым тяжелым решением для вас в жизни? Самое сложное, которым больше всего мучились, сомневались и раздумывали?
И. Кобзон
―
Вы знаете, когда вокруг нас происходят какие-то вещи экстремальные, Россия (или Советский Союз раньше), постоянно жила в каких-то экстремальных обстоятельствах, в катаклизмах. До Великой Отечественной войны, когда шли политические разборки 37-го года. После Великой Отечественной войны – нищая, голодная, холодная страна. И я впитал это все.Детство у меня было военным, нас у мамы было пятеро сыновей и одна сестра. Сейчас почему-то модно говорить: я в молодости голодал, там… Я действительно голодал, действительно для меня первым пирожным был кусочек черного хлеба. Я это запомнил. И когда после того, как я отслужил службу в армии, я возвратился к мирной жизни и приехал с Украины в Москву в солдатской форме, отнюдь не для того, чтобы разжалобить принимающую сторону – институт, консерваторию, потому что я поступал сразу в несколько заведений – а нечего было надеть. Я уходил в армию – был в одном весе, в одной форме. После армии я пришел, а бюджет семьи не позволял меня одеть, поэтому я, первое время во всяком случае, первые три месяца ходил в солдатской форме. И что характерно, я зарабатывал себе первые брюки, зарабатывал в колхозе.
Я не знаю почему, но руководство новой страны отменило эти коллективные студенческие выезды на уборку урожая, а тогда это было – как правило, учебный год начинался с уборки урожая. Убирали ли мы картофель, убирали ли мы кукурузу – ну, занимались уборкой. У меня в бригаде работал Тухманов Давид. Отвратительный работник, я его постоянно ругал – я был бригадиром. Но впоследствии, когда проявился талант Тухманова, к которому я имел отношение, я говорил: Адик, если бы я знал тогда, в сентябре 1958 года (мы в одной группе учились), что ты будешь писать такую музыку, такие песни, я бы сам за тебя собирал урожай и сам бы таскал мешки. Но это судьба, это биография.
И те поступки, о которых вы говорите, намекая, какой из них самый-самый-самый, чему я, так сказать, отдаю предпочтение, они начались несколько позднее. Во-первых, у нас была мама, которую мы безумно любили, и которая была очень строгой. Я не могу сказать, что… я, правда, как самый младший сынок, был, естественно, самым любимым, но тем не менее, да и потом еще и певчим сыном был, все меня хвалили в школе в художественной самодеятельности, потом в горном, где я учился.
Мама была строгая, но справедливая. Поэтому, защищая себя – мы жили сначала в Донбассе, а потом переехали в Днепропетровск – защищая себя, я сознательно пошел заниматься боксом, спортом. Мама сказала: если не научишься давать сдачи, тебя будут все время бить. Поэтому я научился давать сдачи. Это была такая воспитательная мера.
А потом нужно было поддержать бюджет семьи, вот первый поступок – я в 14 лет поступил в Днепропетровский горный техникум. Почему в техникум? Я не могу сказать, что я вдруг полюбил горное дело или минералогию, нет – стипендия там была хорошая.
И. Воробьева
―
То есть, только из этих соображений, что надо поддержать бюджет семьи?
И. Кобзон
―
Совершенно верно. Вот вы за меня и ответили. Для того, чтобы избавить семью от излишних материальных хлопот, потому что мама нас кормила из выварки. Вы не знаете, что это такое. Это алюминиевая выварка, в которой обычно стирали белье. И вот целую неделю мы из этой выварки ели тюрю. Мама наваривала ее, и вот утром, провожая нас, кого в школу, кого в техникум, кого уже на работу, она кормила нас. И вечером, когда мы приходили, обязательно был семейный такой ужин, нас тоже кормили. И так делалось неделю, через неделю мама ставила эту выварку на печь, вываривала ее, забрасывала все наше белье грязное и стирала, всю ночь с субботы на воскресенье она стирала.Вот так мы жили. Нормально. Привыкшие к трудностям. Мы не завидовали богатым, мы не знали, что такое богатство. И поэтому нам в радость была единственная мандаринка на елке, потому что мама делила ее между всеми нами по дольке – нам было в радость. Многие вещи были для нас радостными.
Жили мы в коммуналке. День Победы я встретил в Славянске в коммунальной квартире, в школу пошел в Краматорске, на Донбассе. Так что, у меня достаточно такая приличная биография, я бы сказал, мне не стыдно ни за мое детство, ни за мое отрочество, ни за юность. Я был чемпионом Украины по боксу, я был самым-самым в художественной самодеятельности. И в армию когда я пошел – мы тогда не боялись армии, мы понимали, что родину надо защищать.
И. Воробьева
―
То есть, не было решения пойти в армию – это само собой разумеющееся было?
И.Кобзон:Мама сказала: если не научишься давать сдачи, тебя будут все время бить. Поэтому я научился давать сдачи
И. Кобзон
―
Вы не представляете, как мы ждали этого, как мы ждали, как вся улица провожала в армию. Это 3 дня, которые военкомат нам давал, 3 дня безудержного общения – самогон, друзья, подруги, и мы уходили в армию. В армии тяжело было, я служил в Закавказском военном округе в горах. Тяжело было, но я очень активно занимался художественной самодеятельностью, тем самым спасаясь от тягот и лишений военной службы. Хоть какое-то время, но командование мне разрешало: Кобзон, иди, там, учи, пой, и так далее.
О. Чиж
―
А вы тогда уже понимали, что после армии это будет ваша жизнь, собственно?
И. Кобзон
―
Никогда. Никогда я не думал. Более того, на втором году службы меня пригласили в ансамбль песни и пляски Закавказского военного округа. Тогда в 1957 году по всей стране проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Тогда появились «Подмосковные вечера», тогда появились «Тбилисо» и так далее. Очень много хороших песен появилось. Песни Мурадели, «Гимн демократической молодежи», все это готовилось к фестивалю.А потом, после того, как я уже стал учиться, никто не верил, что еврей из Днепропетровска в солдатской форме поступит в Москве учиться в Гнесинский институт. Но я поступил.
И. Воробьева
―
С первого раза поступили?
И. Кобзон
―
С первого раза. Более того, у мамы спрашивали: а, это вы все скрывали, что вы бедные – сколько же вы заплатили, чтобы Иосенька поступил учиться? Мама плакала и говорила: ничего я не платила. – Да, ладно врать, не платила.Действительно не платили. Как я выжил первый год учебы в институте? Вот за счет того, что я работал активно в колхозе по сбору урожая, я зарабатывал трудодни, на трудодни я зарабатывал картофель – мешок, а иногда и два, в зависимости от того, как работал. В общаге, где я жил, на Трифоновке, вначале я жил, в комнате 9 человек нас было, мешок ставил под кровать, и мои товарищи тоже под кровать. Мама присылала ящичек фанерный с салом.
И. Воробьева
―
И на сале картошечку?..
И. Кобзон
―
И вот с утра – здоровый был как черт – я утром выходил заниматься зарядкой, мы по очереди, Толя Сумской, мой сосед, и мы по очереди – одно утро он на кухне, другое утро я на кухне. У нас была такая чугунная огромная сковорода, жарили мы картофель на сале, тогда можно было пить воду из-под крана, не опасаясь за желудочные заболевания, вот после зарядки, картошечка, запил холодной водой и пошел. Пошел зайцем – мне нужно было два трамвая, один троллейбус проехать.
И. Воробьева
―
Зайцем ездили?
И. Кобзон
―
До Воровского, сейчас Поварская. У меня денег не было. У меня были стипендия 180 рублей.
И. Воробьева
―
А вы цеплялись сзади за трамвай или внутри зайцем ездили?
И. Кобзон
―
Внутри, обманным путем, как только я видел контролера, я говорил: ну, кто выходит? А сам скорее… Не важно, в общем, как-то экономили. Если удавалось сэкономить, то в субботу у Рижского вокзала – он и по сей день там гастроном есть – у Рижского вокзала мы приходили, брали – тогда были котлеты, вы-то этого не знаете, по 50 копеек (по 5 копеек) покупали десяток котлет, буханку хлеба, десяток яиц и бутылку водки. Это был наш выходной. И мы приходили – а на Трифоновке все были театральные общежития. Девчонок было хороших – пруд пруди. И вот мы приглашали девчонок, выпивали, заедали этими котлетками. Они готовили, а мы наливали. Так мы жили.А потом в 1959 году я попал, к счастью, в Московский цирк на Цветном бульваре, которым руководил Марк Соломонович Местечкин, там я влюбился в цирк и там я познакомился с молодыми артистами цирка. Они все знают, я для них сейчас, извините за нескромность, икона, потому что они знают, как ко мне относились Олег Попов, Юра Никулин, Миша Шуйдин, династия Кио...
Я приходил – в чем заключалась моя работа? Начиналась программа с пролога, где я пел: «Мы - артисты цирковые, мы, конечно, молодые…» и так далее. После этого я убегал куда-нибудь, я был еще и председателем комитета комсомола, я получал билеты, тогда студентам творческих вузов выдавали бесплатные пропуска на спектакли без мест, конечно – на балкон, куда угодно, но мы могли проходить. И я постоянно ходил в Большой зал консерватории, в Большой театр, слушал я Козловского Ивана Семеновича, Лемешева Сергея Яковлевича. То есть, всех знаменитых артистов.
У меня экзамен принимала, председателем комиссии была Максакова, но не Маша Максакова, а тоже Маша, но Мария Петровна Максакова, выдающаяся оперная певица. Вот она была председателем, а в комиссии был лучший Онегин Норцов Пантелеймон Маркович, лучший Гремин из «Онегина» Иванов, лучшая Татьяна – Шпиллер Наталья Дмитриевна.
И. Воробьева
―
Вы так это все рассказываете, как будто это само собой происходит, то есть, такое ощущение, что вы не принимали решения ехать учиться в Москву поступать…
И. Кобзон
―
Я вам сразу могу сказать следующее. Многочисленная моя родня была категорически против.
О. Чиж
―
И мама тоже?
И. Кобзон
―
Кроме мамы, которая сказала: сынок, ну что, что я могу сделать, если ты так хочешь? Все братья говорили: что это такое, жрать нечего, а он, видишь ли, песни петь... Ну, и пой, кто тебе здесь мешает? Они не понимали, не признавали и не хотели. Но я добился своего.А потом началась несколько другая жизнь. Вы этого не знаете, несмотря на то, что вы журналисты, вы должны все знать, но вы не знаете о том, что началось после войны жуткое гонение на молодежь: не та молодежь выросла, посмотрите – брюки у них расклешенные, коки-прически…
О. Чиж
―
Танцуют непонятно подо что…
И. Воробьева
―
Музыку слушают странную.
И. Кобзон
―
И так далее. Но вы этого не знаете.
И. Воробьева
―
Мы только знаем по рассказам. Естественно, нас не было тогда.
И. Кобзон
―
Да. Отношение было, прямо скажем, если бы не комсомол, отношение было губительное.
И. Воробьева
―
А комсомол поддерживал?
И. Кобзон
―
Комсомол, как вам сказать – оберегал. Я не могу сказать, что он поддерживал. Ну, комсомол – это обязательный летний строительный отряд, это обязательные походы, это какая-то востребованность для молодежи, чего сейчас нет.Я имел счастье полтора часа беседовать с президентом, у меня была встреча договоренная, и я его благодарил, потому что 3 дня тому назад я побывал в Перми, где давал концерт для Суворовского училища с оркестром Министерства обороны. И я говорю: какое счастье, Владимир Владимирович, что вы эту злачную молодежь, которая подвержена всей гадости, которая существует на земле, глядя в телевизор, утыкаясь в смартфоны и так далее, она подвержена всему самому плохому. И то, что вы забрали будущее России с улиц, забрали их в Суворовские, кадетские училища и так далее, вы спасли Россию. Вы даже не представляете, еще бы если бы вы вернули комсомол…
Он говорит: Иосиф Давыдович, ну что ж вы… А я каждый раз, когда с ним встречаюсь – я не могу сказать, что по первому звонку он меня принимает, но тем не менее, как минимум, раз в полгода личная встреча длительная у нас с ним происходит, где я подбираю подборку – кто только ко мне не несет, зная, что ко мне расположен президент – и академии, и институты творческие, и все сходятся ко мне. Вот такая вот папка у меня.
Я говорю: какое счастье, что еще сохранилось творчество. Ведь мы устали, я 21 год являюсь депутатом Государственной Думы от Забайкальского края, который занимает первые места по наркомании, по алкоголизму, по проституции и по суицидам. Первое в стране – Забайкалье, в котором постоянно совершаются самоубийства.
И.Кобзон:В армию когда я пошел – мы тогда не боялись армии, мы понимали, что родину надо защищать
Но, возвращаясь к биографии. Я пошел учиться в горный техникум. Кто туда пришел учиться? Вчерашние наши солдаты. Они тоже в солдатских формах практически все были. В Днепропетровске, в котором Коломойский снял сейчас мемориальную доску со здания, которую мне установили. Но это не важно.
И вот грянул первый случай, который отрезвил страну, Советский Союз, это события в районе острова Даманского, когда на советско-китайской границе произошел жуткий конфликт. Я тут же – вот уже пошел первый поступок. После этого не было ни одной горячей точки в Советском Союзе, а позднее в России, где бы я не попытался быть первым. Не потому, что мне хотелось быть первым, или что я самый храбрый. Нет. Как объяснить, когда меня спрашивают: зачем ты туда едешь? Ну, зачем ты рискуешь, и зачем ты туда едешь? Как им объяснить? Это наркотик – общение с этой категорией людей, это совсем другие люди. Примерно то же самое – Афганистан.
О. Чиж
―
А почему другие? Какие? Что меняется?
И. Кобзон
―
Они совершенно по-другому относятся к жизни. Они относятся совершенно по-другому к взаимопониманию человеческому, они общаются по-другому, они готовы к самопожертвованию. Почему сегодня Донбасс борется? Казалось бы, вокруг мирная жизнь, да? Почему они борются? Потому что никто никогда Донбасс не ставил на колени, и никому поставить не дано. Это кредо Донбасса. Сегодня, кстати, /запись эфира состоялась 20 декабря/ в Москве Захарченко, глава Донбасса, я после встречи с вами с ними встречаюсь. Дело не в этом.Вот Даманский. Я приехал туда вместе с Героем Советского Союза – он, к счастью, жив, летчик-испытатель Мосолов, Герой Советского Союза, и, царство небесное, Френкель Ян Абрамович. Я их организовал, и мы от комсомола рванули прямо туда на Дальний Восток. Мы приехали 3 марта, когда уже во дворе стояли гробы, первых погибших. Мы работали для убитых горем ребят, мы работали прямо на заставе. 20 человек, и я, конечно, одевался специально, чтобы они чувствовали, что к ним приехали артисты, а не просто так.
И. Воробьева
―
Как вы работали, что вы делали – вы разговаривали с ними, вы выступали?
И. Кобзон
―
Пел для них военные песни. Френкель написал специальную песню «Спите, мальчики, спите спокойно, солдаты». Тематическое такое отношение было к ним. Пели о маме, пели о родине. То есть, взывали к чувствам, которые они испытывали, но не могли вот их выразить, и вот приехал Кобзон, который спел песню о маме, и им легче стало. Они ассоциативно стали думать о маме, стали думать о родине.Это на меня произвело колоссальное впечатление. Вот с тех пор не было ни одного случая, на который бы я не отзывался. Я первым поехал в Афганистан в апреле 80-го, и с тех пор я был 9 командировок. Я первый выпросил у Зимянина Михаила Васильевича, был такой первый секретарь ЦК КПСС, чтобы он разрешил работать, их же скрывали, афганцев. Я говорю: ну, как же так? Гробы летят. – Все равно надо воздержаться.
И я пробил эту брешь, и стали, и Розенбаум там появился, и все остальные, и в год стало приезжать туда до 30-ти бригад.
О. Чиж
―
А было когда-нибудь страшно там? Вот просто по-человечески, когда хотелось развернуться и уехать?
И. Кобзон
―
Конечно. Вы знаете, меня даже испытывали на страх. Скажем, такой известный герой афганский Руслан Аушев, он что делал? Идет у меня концерт. Концерты шли в основном прямо на земле или на КамАЗах, если была возможность, сдваивали КамАЗы, и там, если не было, прямо настил делали на земле и палатку накрывали. Но они же придурошные, афганцы. Первое, что они сделали, они говорят: да не может быть, чтобы он не боялся. Давай мы испугаем. «Град» – вы знаете?..
И. Воробьева
―
Конечно.
И. Кобзон
―
Такая артиллеристская установка «Град». Давай, - говорят, - мы пальнем во время концерта. И я пою, а они сзади запустили «Град». Они такие вот чушки красные летят. А я продолжаю петь.
И. Воробьева
―
Ну, как?
И. Кобзон
―
Самодисциплина. Я жутко раньше боялся летать самолетом. Вы себе не представляете, как я боялся. Прежде чем садился я в самолет – а гастролировал я больше всех в стране. Почему говорят: Кобзон богатый. Богатый, потому что работал в 3-4 раза больше, чем все остальные. Я когда садился в самолет, обязательно выпивал стакан водки. Как только я уже садился в самолет, самолет заводил двигатель – я второй стакан водки. Боялся смертельно летать. Но потом сам себе сказал, особенно после Афгана: а что я боюсь-то? Самолет взлетел – ты уже все…
И. Воробьева
―
Ничего сделать не можешь.
И. Кобзон
―
Абсолютно. И я стал летать спокойно. Вот, скажем, я уже 10 лет онкологический больной, 10 лет, как у меня все удаляли. Началось это с Чернобыля. Я поехал туда, и когда мне говорили: ну, хватит. А там же вахтенный способ работы был. Они работали по 3, по 4 часа. И вот только я заканчиваю концерт, возвращается смена, говорят: а мы? – Ну, все, поехали дальше. Поехали.
И. Воробьева
―
Когда вы поехали в Чернобыль, вы понимали, куда вы едете?
И. Кобзон
―
Нет, а тогда никто не понимал. Тогда никто – ни Кобзон, ни военные, никто не понимал. Я с гордостью принял звезду Героя Чернобыля, но я не ношу ее. Не ношу ее потому, что на сегодняшний день официально числится в результате чернобыльской катастрофы погибших 450 тысяч. Это все, которые туда приезжали, и кто в округе были, все погибшие.Но, скажем более конкретное дело – «Норд-Ост». К тому времени мое первое звание было заслуженный артист Чечено-Ингушской АССР, и я полюбил очень эту республику и вообще Северный Кавказ. И мой старший брат Махмуд Эсамбаев – великий танцовщик, чеченец великий, я его называл – брат, он меня – братик. И я туда ездил.
И я зауважал за традиции национальные этот народ, они очень воспитанные люди. Жестокие, но очень воспитанные. Поэтому, когда я приехал в «Норд-Ост», и собрались там Проничев, Лужков и все остальные, а они не захотели ни с кем разговаривать. Он говорит: Кобзон пускай придет. Больше никого они не принимали, со стороны Чечни, Абу Бакар никого не принимал. А потом, когда они сказали: Кобзон пусть придет, уже мои заартачились: нет, мы не будем рисковать. Я говорю: да не вы же рискуете. Они вас и не берут. Если они, чеченцы, если они пригласили, они пальцем не пошевелят: гостя обидеть? – это исключено. Дайте мне пойти.
И я пошел, я был главным переговорщиком в «Норд-Осте», потому что я знал, что они ничего со мной не сделают. Так оно и было. И если бы они дали бы возможность Руслану Аушеву разрулить ситуацию такую же в Беслане, то не было бы этой трагедии, не было бы этих трехсот с лишним детей.
О. Чиж
―
Скажите, а внутри – я имею в виду «Норд-Ост» – как вы понимали, как нужно себя с ними вести, как вести с ними разговор?
И. Кобзон
―
Так же, как с вами.
О. Чиж
―
Но в разговоре с нами от этого не зависит жизнь людей.
И. Воробьева
―
Да, у нас нет в заложниках людей.
И.Кобзон:Никто никогда Донбасс не ставил на колени, и никому поставить не дано. Это кредо Донбасса
И. Кобзон
―
Так же, как с вами – абсолютно естественно, они должны почувствовать, что вы не боитесь их. Если они это почувствовали, они будут с вами разговаривать на равных. Если не почувствовали, они будут вас унижать, они будут оскорблять вас и скажут: уходи отсюда и так далее.Вот, я зашел, первое, что я сказал – я знаю традиции, они сидели так: Абу Бакар сидел в кресле, они все были в камуфляже, и в масках. И вот они стояли по три человека, как сейчас я их вижу, с автоматами, с двух сторон – с одной стороны и с другой, а он сидел в кресле с автоматом, а я в пальто был. Я говорю: надо же, а я думал, что здесь чеченцы. Он: чеченцы. А я говорю: неправда. – Как неправда? Я говорю: так, неправда. Какое ты имеешь право, чеченец, сидеть, когда к тебе вошел старший? Он вскочил и говорит: а вы что, пришли нас воспитывать? Я говорю: пока родителей нет, я старший, никто из вас не родился – а там пацаны были 23, 22, 24 года – когда еще никто из вас не родился, меня уже знала вся Чечня. – Мы знаем. Я говорю: а если знаете, почему ты сидишь? Он встал. Я говорю: потом, посмотри (я пальто развернул), видишь, там нет ни оружия, ничего. А ты шесть автоматов на меня наставил? Ну, стреляй. Он говорит: уберите, ребята. Они убрали. Я говорю: как тебя зовут? Он говорит: Абу Бакар. Я говорю: Абу Бакар, сними маску. Вот теперь мы с тобой на равных.
И. Воробьева
―
Ну что же, я напомню, что в эфире программа «Разбор полета», сегодня герой программы – народный артист СССР, депутат Госдумы Иосиф Кобзон. Продолжение эфира уже через несколько минут.НОВОСТИ
О. Чиж
―
В эфире программа «Разбор полета», народный артист СССР, депутат Государственной Думы Иосиф Кобзон, ведущие Оксана Чиж и Ирина Воробьева.
И. Воробьева
―
Почему они не отпустили больше заложников тогда?
И. Кобзон
―
Когда я Хакамаду привел туда и она кокетливо… притом, они назвали ее, это не то что я привел, я спросил: здесь Немцов, здесь Хакамада. Они говорят: пускай придет. И еще была там Буратаева. Они говорят: не надо, вот Немцов и Хакамада пусть приходят. Но Немцов тут же потерялся, он испугался и скрылся в толпе, сказал: я должен согласовать.
И. Воробьева
―
Немцов немножко по-другому это рассказывает.
И. Кобзон
―
Он рассказывает?
И. Воробьева
―
Рассказывал, когда был жив.
И. Кобзон
―
Ну, как? У меня свидетели есть. Проничев есть и Лужков есть. Слава богу, они живы. И Хакамада, самое главное, с которой я стоял рядом, и мы ждали его. Я говорю: нельзя ждать больше, потому что они поймут, что мы их обманываем.
И. Воробьева
―
Вы пошли с Хакамадой. Но я думала, что вы больше заложников выведете. Почему террористы так…
И. Кобзон
―
Вы поймите, это пацаны, которые оказались в таких экстремальных обстоятельствах. Они понимали, они команды принимали, у них была своя связь, они команды принимали, но они не могли распоряжаться, потому что командир – сам такой же пацан, как и все остальные. Они духовитые все, но принимать решение они не могли. Я их уговорил отпустить врачей. Но врачи-то все и рассказали – кто где сидит, кто, чего, как, зачем.Я говорю: зачем они тебе? Они должны лекарства принести, а ты их держишь. Ну, и он отпустил.
Вот, первое, что она сделала глупость, она говорит: можно закурить?
И. Воробьева
―
Хакамада?
И. Кобзон
―
Хакамада. На что ей Абу Бакар говорит: мы – чеченцы, мы не пьем, мы не курим. Она говорит: ну, вы хоть в честь нашего знакомства, - она кокетничала с ним, - подарите мне несколько человек детей. А он смотрит на меня и говорит: все. Я говорю: что – все? Он говорит: торговли больше не будет. Я говорю: это твое право.А потом начались наши провокации. Зачем фотографировали с бутылками? Они не пьют, они не курят, без наркотиков, без алкоголя, без ничего. Они просто такие убежденные и не очень далекие, и поэтому не надо было их позорить, не надо было показывать, как они лежат с бутылками. С перепугу наши ребята – там достаточно наших, они же колотили все подряд.
А в Беслане, когда пошел Руслан, они Руслана не хотели вообще. Они были против Руслана. Он очень хороший, они его очень уважают – герой, все что угодно, но он все равно, он опальный, он ничего не может. А он пошел и доказал, что может. Он вывел сразу же 27 человек. После этого они его отстранили и сказали: мы сами все сделаем. Вот что они сделали.
Это особый народ. Вообще, на то моя воля, я бы никогда – ну, почему мы не учли историю, не учли англичан, не учли характер этих людей, ментальность этих людей. Почему мы перестали – ведь я с Дудаевым общался вот как с вами и я хотел его привезти в Москву. Он просил того же, что просил - он не собирался уходить из Советского Союза - он просил того, что просил Минтимер Шаймиев, он просил автономии.
То, что просит Донбасс. Донбасс тоже не хочет уходить с Украины. И Донбасс просит того же: дайте нам возможность развиваться достойно самостоятельно. Мы работаем, спускаемся под землю, добываем уголь, мы хотим жить так, как жили при Советском Союзе.
И. Воробьева
―
То есть, ту ошибку, которую сейчас совершает Украина, Россия совершила с Чечней?
И. Кобзон
―
Но это не стало наукой для Украины. Та же самая ошибка. Но Украина ничего не просила. Украина – это американские марионетки. Я их даже всех пофамильно переделал: «дурак» Обама, Петр «потрошенко».
И. Воробьева
―
А зачем вы так их?
И. Кобзон
―
Зачем я о них так?
И. Воробьева
―
Это президенты, они же, все взрослые люди.
И. Кобзон
―
Да дурак он, Обама, он самый настоящий «дурак» Обама. Он же полез не потому, что он защищал демократию и нанял этих негодяев - «потрошенко», Яценюка и других.
О. Чиж
―
Вы убеждены, что он нанял и полез?
И. Кобзон
―
Нет, вы просто не все знаете. Что такое Донбасс кроме угля, о котором вы знаете? Там же еще есть сланцевый газ, притом, в невероятном количестве в запасе. Это раз. И второе – рядышком граница России. НАТО, которое приближается, если они захватывают Донбасс, они ставят свое стратегическое оружие на границе с Россией. Вот почему им нужен Донбасс. Почему они кормят Украину. Я 8 командировок совершил уже в мой Донбасс.
И. Воробьева
―
Уже в период военных действий?
И. Кобзон
―
Ну, да, вот сейчас. В Луганск и в Донецк. Восстанавливаем там, даем возможность театру оперы и балета работать.
И. Воробьева
―
А кто должен принять решение, чтобы война закончилась?
И. Кобзон
―
Знаете, очень хорошо, я вчера эту фразу повторил президенту. У Шамира спросили, а что можно сделать, для того чтобы прекратить израильско-арабский конфликт, видите ли вы свет в конце тоннеля? Он сказал: свет вижу, тоннеля не вижу.Что можно сделать? У меня есть много рецептов. Нужно ждать инаугурации Трампа и его позиции. И кончится это либо войной Третьей мировой, либо это будут искать консенсус, как Кеннеди с Хрущевым.
И. Воробьева
―
Все зависит от Трампа? Ну, как так?
И.Кобзон:Я был главным переговорщиком в «Норд-Осте», я знал, что они ничего со мной не сделают
И. Кобзон
―
Вот так. Потому что себя достойно наш президент ведет, достаточно достойно. Он не дает себя унизить и поставить на колени. Но как себя поведет Трамп в предлагаемых обстоятельствах. Эта стерва Клинтон, она ничего хорошего бы не принесла. Эта семейственность Бушей, Клинтонов и так далее, они ни к чему хорошему не привели, только к развязыванию холодной войны. Мы столько уже там поставили рядом оружия, подводных лодок – я сам был в Североморске, и я смотрел на эти подлодки. 16 зарядов на каждой лодке, и каждый заряд превосходит Хиросиму и Нагасаки в десятки раз. То есть, это вспышка, которая моментально прекратит существование мира.Вот я песни свои пою «Ракета не тает бесследно, ракета - она бумеранг». Мы, слава богу, спасибо президенту, который подтянул нашу армию, вооруженные силы и как-то заставил относиться к России несколько по-другому. Мы из-за вас, из-за журналистов, проиграли информационную войну.
О. Чиж
―
Кому?
И. Кобзон
―
Американцам и Евросоюзу. Мы сами плевались здесь, а они плевали на нас там. И в результате мы оказались в изоляции. Откуда эти санкции, санкции откуда?
И. Воробьева
―
Санкции из-за Крыма.
И. Кобзон
―
Но Крым-то проголосовал. Референдум-то был. И исторически - вы, журналисты, поройтесь - Крым-то до Хрущева был российским.
И. Воробьева
―
Все правильно. Но международные соглашения, тем не менее, были нарушены с Украиной.
И. Кобзон
―
Крым и живущие в нем люди проголосовали за присоединение к России.
О. Чиж
―
А как быть, если завтра российские регионы проголосуют за присоединение к другой стране?
И. Кобзон
―
Значит, давайте перечислять все не признанные республики: Приднестровье, Абхазия, Южная Осетия. Крым уже признанный, это наша территория. Вы же не против того, скажем, что они Югославию разбомбили в пух и прах, и теперь Косово признанная республика. Какая она признанная республика? Чем отличается Косово от Крыма?
И. Воробьева
―
Ну, Крым проголосовал за вхождение в состав другой страны. Если мы говорим, Косово, например, в отличие от Абхазии, тогда здесь можно проводить знак равно. Они же хотели отделения, они же хотели самостоятельности. А Крым хотел в Россию.
И. Кобзон
―
Будем уважать международные договоренности. Вот Путин сейчас был в Японии. Подписал он мирное соглашение? Не подписывал. И не подпишет. Он не может нарушить то, что произошло после окончания конфликта во Второй мировой войне с Японией. Курилы отошли навсегда в Россию. Там живут люди русские, которых Путин как президент России обязан защищать.
И. Воробьева
―
Скажите, а вы когда-нибудь с Путиным ругались?
И. Кобзон
―
Я? По какому поводу?
О. Чиж
―
Несогласие какое-нибудь?
И. Воробьева
―
Несогласие по какому-то вопросу, если вы с ним часто встречаетесь.
И. Кобзон
―
Нет. Вы знаете, я отношусь с глубочайшим уважением к нашему президенту. Не потому, что я законопослушный гражданин, а просто потому, что мне нравится все, что он делает. Мне искренне нравится. Единственная у меня претензия к нему, я не скрываю, это то, что у него очень плохая команда.Более того, моя жена, она с утра, когда слушает новостные передачи, она только говорит: господи, господи, только чтобы с ним ничего не случилось! Почему? Не потому, что мы только любим Путина, а просто потому, что замены нет. Ответьте мне, вы молодые, вы журналисты, скажите мне, вот сегодня, не дай бог, случилась беда с Путиным, кого бы вы хотели видеть на его месте?
О. Чиж
―
А отсутствие вариантов разве не следствие как раз того, что это поле очень не гостеприимно для желающих идти в политику?
И. Воробьева
―
Отсутствует политическая конкуренция в стране, поэтому не может появиться никакой другой фигуры.
И. Кобзон
―
Почему вы говорите о политической конкуренции? 21 год я на пленарных заседаниях Государственной Думы с любопытством, как очень творческий человек, с любопытством всегда присутствую, каждое пленарное заседание начинается с 10-минутного выступления фракций. Каждая фракция 10 минут обливает грязью другую. Вы говорите, отсутствие политической конкуренции? Неправда. Политическая конкуренция колоссальная. Вы ее не видите, и мы ее не видим, потому что она происходит там, за пределами Москвы, политическая конкуренция. Нужно знать, как живет там народ. Вот там, где я представляю народные, так сказать, чаяния, и как москвичи переживают политическую конкуренцию, как вы ее называете. Как вы ее представляете? Что мы еще должны сделать? Ждать революции?
И. Воробьева
―
Нет, почему, политическая конкуренция…
О. Чиж
―
… упрощенная регистрация партий.
И.Кобзон:Нужно ждать инаугурации Трампа. И кончится это либо войной Третьей мировой, либо будут искать консенсус
И. Воробьева
―
… допуск на выборы, прямой эфир на телевидении, дебаты кандидатов на любых уровнях…
И. Кобзон
―
У нас не запрещена коммунистическая партия, Зюганов замечательно процветает. У нас не запрещен эпатажный Жириновский, замечательно проживает и говорит очень умные вещи всегда, я очень люблю его слушать. У нас сдержанные эсеры, скажем, мироновские.Из-за вас не пошел на встречу с Медведевым. У нас встреча фракции «Единая Россия» с Медведевым, с председателем партии. Ну, я не пошел, потому что я внимательно слушал то, что он нам говорил, когда был съезд единороссов, поэтому я не думаю, что он что-нибудь новое расскажет нам. Поэтому я сказал: ладно, я послушаю, что не очень любимое мною «Эхо Москвы» скажет. У нас - вы даже не замечаете этого - у нас самая безопасная страна в мире! Вы просто не хотите этого замечать.
О. Чиж
―
Безопасная, вы имеете в виду, в бытовом смысле? Вы имеете в виду, по преступности безопасная?
И. Кобзон
―
Физически, лишенная постоянной напряженности, терактов и уличных боев. Кроме Северного Кавказа у нас вообще все нормально.
И. Воробьева
―
Скажите, пожалуйста, а когда вот вы встречаетесь с президентом, вы сказали, что вы несете вот такую вот кипу всяких разных бумаг и просьб.
И. Кобзон
―
Да.
И. Воробьева
―
А как вы принимаете решение, что вот с этим имеет смысл к президенту идти, а вот с этим - нет?
И. Кобзон
―
Очень легко и просто. И вам рекомендую. Когда ко мне приходят, обращаются ко мне или как к артисту, или как к депутату, или как к другу, обращаются ко мне различные коллективы - цирковые, театральные, киношные и так далее, обращаются – я, конечно же – а, я отнесу завтра Путину. Ничего подобного! Я пытаюсь найти решение вопроса сначала по профессиональной направленности. Допустим, касающееся культуры – у меня есть Мединский, Министерство культуры. Я пытаюсь решить с ним.
И. Воробьева
―
У вас с ним хорошие отношения?
И. Кобзон
―
Были очень плохие, меня не устраивало, во-первых, я его знаю хорошо, я сам являюсь профессором МГИМО, а он является доцентом МГИМО, историком. Поэтому я, когда он пришел в Министерство культуры, первое, что я сделал, поручил своим помощникам в Думе собрать досье на министра культуры. На какой предмет? Узнать, кто пришел руководить культурой России, потому что я 20 лет работаю в Комитете по культуре Государственной Думы. Я хочу знать, с кем мне придется работать. Мне принесли – вы знаете, я против тенденции той, что министром культуры должен быть народный артист – нет, или популярный киноартист – тоже нет. Он должен быть гуманитарием, должен быть высокообразованным, интеллигентным человеком. Но заместителями его должны быть профессионалы. По балету – балетный, по музыке – музыкант, и так далее. И собрал досье, о котором я вам говорю – ни одного человека из его 7-ми замов нет, который бы когда-то или как-то имел отношение к культуре.
И. Воробьева
―
Вы ему об этом сказали?
И. Кобзон
―
Конечно. Более того, не то что сказал, у нас были очень напряженные отношения, меня просил Никита Сергеевич Михалков: да это самый лучший министр за последние годы! Я говорю: для тебя, потому что он тебе дает деньги на фильмы. А для меня – я хочу, чтобы культурой руководили профессионалы.У нас до сих пор нет закона о культуре в России. Мы живем без закона о культуре. В отсутствие бюджетных средств, выделяемых на культуру – вы знаете о том, что на культуру выделяется в бюджете 0,74% на всю культуру в целом. Так вот, я предложил закон о благотворительности и меценатстве. Ну, нет денег у государства, что тут кокетничать? Даже есть такой анекдот, что Медведев ведет заседание и говорит: денег нет, казна пустая. Ему говорят из правительства: надо обратиться к Абрамовичу. – К какому Абрамовичу? – К любому.
Вот, надо обращаться. Обратились к тому, чтобы закон такой издать о меценатстве и благотворительности, потому что есть добрые люди в России, которые хотят помочь культуре, но не могут – закон не позволяет. Закон не позволяет – вот, скажем, я заработал… Алекперов может такие швырять миллиарды, но он не может. А почему не может? Почему не выпускается за 20 лет закон о меценатстве и благотворительности? По одной простой причине: если я, меценат, выделю миллион долларов на постановку спектакля Ленкома, меня возьмут за задницу по одной простой причине: значит, я этот миллион уведу от налогообложения. А если будет закон, позволяющий это делать, я плевать хотел.
И. Воробьева
―
Не наладились отношения с Мединским?
И. Кобзон
―
Но самое страшное еще другое. Здесь что? У него есть элитная группа, у Мединского, элитная группа: Бондарчук, Говорухин, Михалков, которая пользуется у него особым расположением, и, конечно же, он потрясающий министр, на остальное им – ну, просто наплевать.А мне не наплевать, потому что мне исполняется 80 лет, я прожил большую жизнь, я многого добился в этой жизни и многое сделал, и поэтому мне не все равно, кому я оставлю, так сказать, все хозяйство и культуру. Поэтому я говорил, я говорил с трибуны Государственной Думы, потом меня за это президент пожурил, я сказал: а нам не страшен министр культуры, нам страшна культура министра. И он мне сказал: Иосиф Давыдович, вы что же, действующий министр, а вы его так прикладываете? Я говорю: я говорю правду, по-другому я жить не могу. Я говорю правду. Должны быть люди, которые знают культуру.
И.Кобзон:Звание у меня самое высокое – народный артист Советского Союза. Это для меня самое высшее и дорогое
Последнее вот несчастье, зама Мединского Перумова держат в Лефортово. А Улюкаева держат дома. А Васильеву держали дома. А Сердюкова вообще не тронули. Так что много вещей есть, с которыми мы не согласны, но есть обстоятельства, которых мы не знаем. Я по поводу Перумова звонил и разговаривал по телефону с нашим уважаемым директором ФСБ Бортниковым Александром Васильевичем, и сказал: очень хотелось бы надеяться на то, что Перумова – он мне не друг, не брат, не сват – никто, я с ним, кстати, ни одной рюмки не выпил и ни разу в баню не сходил. Вопрос в другом просто. Ну, нехорошо, когда замминистра культуры сидит в Лефортово. Ну, хотя бы до решения суда – да, суд будет, который примет решение посадить его на 5 лет, на 10, на 20… Все – есть решение суда.
О. Чиж
―
Скажите, пожалуйста, абстрагируясь от министра культуры и от уголовных процессов, а есть вещи, о которых вы жалеете?
И. Кобзон
―
Есть. Они у каждого есть. И у вас есть.
И. Воробьева
―
А у вас какие?
И. Кобзон
―
Если ваше решение не приносит вред окружающим, не приносит вред родным, близким, людям, живущим рядом с вами, я считаю, что здесь можно и слукавить, и можно даже в какое-то время принять другое решение. Высоцкий – я его хорошо знал, Володю – Высоцкий на вопрос, который вы сейчас задали, отвечал, что вы больше всего не любите в жизни, против чего, он отвечал: зависть и подлость. Зависть и подлость. Есть какие-то вещи, которых я хотел бы избежать, безусловно, хотел бы избежать. Но, кстати, все так складывается, когда я не могу себе этого позволить.
И. Воробьева
―
Скажите, а вы – жесткий человек?
И. Кобзон
―
Очень.
И. Воробьева
―
По отношению к тем, с кем вы работаете или по отношению к своим собственным детям?
И. Кобзон
―
Ко всем.
И. Воробьева
―
Ко всем?
И. Кобзон
―
Да.
О. Чиж
―
Но вас, например, можно переубедить, когда вы приняли решение? Или вы бескомпромиссны?
И. Кобзон
―
Я же не сумасшедший.
О. Чиж
―
Это же разное.
И. Кобзон
―
Я, как принято в быту говорить, отходчив. Но переубедить меня можно. Если я чувствую, что я поступаю неправильно. Если мне говорит не один человек, который является моим оппонентом в споре, а если говорит одна женщина, вторая, третья, и говорят: старик, ты не прав.У меня много очень друзей настоящих журналистов, вам и не снилось, они для вас дедушки. Уже многих нет, там, Генрих Боровик. У меня очень много песенных журналистов, как Симонов Константин Михайлович, Роберт Рождественский, Михалков – отец, не Никита Сергеевич, а Сергей Владимирович. Так что, я считаю себя абсолютно нормальным человеком, ничем не выдающимся.
Я никогда не ношу ордена и медали, их у меня больше, чем у всех – немыслимое количество. Даже когда жена решила... я говорю: ты что, готовишься к моей смерти? Она решила по совету друзей устроить такой музей и пригласила из Кремля генерала, который занимается орденами, медалями, открыла ему два чемодана. Он сказал: это зачем, вы где приобрели? Она говорит: нигде, вот удостоверение к каждой награде есть. – Да не может такого быть!
Но, тем не менее. Я не ношу по одной простой причине – для меня самой высшей наградой, к президенту я пошел, хотя у меня есть звание Героя Труда России, а к президенту я пошел и я надел звезду Героя Донецкой народной республики, потому что это моя родина. А звание у меня самое высокое – это народный артист Советского Союза. Это для меня самое высшее и дорогое.
И. Воробьева
―
Еще последний вопрос, извините, что я возвращаюсь к теме Владимира Путина, никак не могу от нее отойти. Ну, мы же с вами понимаем, что Путин не вечен, правда? Ну, он же человек.
И. Кобзон
―
Конечно. И вы тоже. И я тоже.
И. Воробьева
―
Конечно, все абсолютно. Но а как же появится кто-то, кто может, на ваш взгляд, стать следующим президентом?
И. Кобзон
―
Я думаю, что кроме вас, об этом думает и сам Владимир Владимирович. Но ежели бы у него было желание посоветоваться со мной, я бы ему рекомендовал – ежели бы – не в Москве, а в регионах искать, там есть очень много людей, которые могут и должны быть в хозяйстве во власти.Ну, к примеру, скажем, Артамонов – потрясающий хозяйственник. Морально устойчив, несмотря на то, что физически здоров. Я знаю, Морозов в Ульяновске. Есть такие люди, которых я могу называть, из которых можно было бы составить команду. Но мне даже неудобно называть по одной простой причине, дабы президент не подумал, что я вмешиваюсь в его, так сказать, руководящую психологию. Поэтому, конечно, он сам примет решение.
И. Воробьева
―
Спасибо вам большое за участие в программе «Разбор полета».
И. Кобзон
―
Пожалуйста вам большое.
И. Воробьева
―
Иосиф Кобзон был у нас эфире.
И. Кобзон
―
Живите богато в новом году. Живите счастливо.