Юрий Караш - Разбор полета - 2016-10-17
17.10.2016
О. Чиж
―
21 час и 4 минуты в Москве, всем добрый вечер. Это программа «Разбор полета». Ирина Воробьева и Оксана Чиж.
И. Воробьева
―
Да, это программа о решениях, о людях, которые принимают эти решения.
О. Чиж
―
И о мотивах, которыми они руководствуются.
И. Воробьева
―
Точно. И у нас сегодня замечательный гость, член-корреспондент Российской академии космонавтики имени Циолковского Юрий Караш, здравствуйте, добрый вечер.
Ю. Караш
―
Добрый вечер.
И. Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос нашей программы, с которого мы всегда начинаем, это вопрос о самом тяжелом решении, самом трудном, которое вам приходилось принимать в вашей жизни.
Ю. Караш
―
Ну, наверное, прийти на радиостанцию «Эхо Москвы» и рассказывать о самом себе.
И. Воробьева
―
Да, это самое тяжелое было?
Ю. Караш
―
Это, конечно, отчасти шутка.
И. Воробьева
―
Как вы решились?
Ю. Караш
―
До сих пор не пойму, как я решился, но вот совершил такое волевое усилие. Вообще, если серьезно, очень сложно ответить на этот вопрос. Вы сейчас хотите, чтобы я все мои года прокрутил у себя перед глазами…
И. Воробьева
―
Просто вспомнить какую-то развилку, которая заставила вас больше всего об этом раздумывать, навязав какие-то очень серьезные вещи.
Ю. Караш
―
Наверное, все-таки окончательно уйти от того, чем я занимался с 1 курса поступления на исторический факультет МГУ в сторону науки и техники, в сторону космонавтики, авиации. Ну, в сторону авиации я уже ушел, когда стал летчиком, сначала планеристом во 2 Московском городском аэроклубе имени Талалихина, а потом уже пилотом самолета в Центральном аэроклубе имени Чкалова. Вот так постепенно я уходил, уходил из такой классической истории, и затем уже в 92-м году в Соединенных Штатах, когда получил степень магистра в Высшей Школе международных исследований имени Пола Нитце при университете имени Джонса Хопкинса – все, уже окончательно ушел в авиацию и космонавтику. Помню, даже написал письмо своему научному руководителю, кстати, замечательному человеку, замечательному ученому, Герою Советского Союза Виктору Вацлавовичу Вольскому, он был директором Института Латинской Америки, где я защитил кандидатскую диссертацию.
О. Чиж
―
А что вы ему написали?
Ю. Караш
―
Я написал, что я ухожу в авиацию и космонавтику навсегда, что как бы судьбу не обманешь, что я просто чувствую, что ничем другим не могу заниматься. Это, наверное, звучит немного пафосно, но извинением этого пафоса является то, что я написал это совершенно искренне.
И. Воробьева
―
То есть, на самом деле решение не было таким тяжелым, вы просто чувствовали, что это ваше и все?
Ю. Караш
―
Наверное, да.
И. Воробьева
―
Но Латинскую Америку вы точно так же чувствовали в свое время, что это ваше?
Ю. Караш
―
Видите ли, просто когда ты поступаешь на исторический факультет, то… помните фильм «Доживем до понедельника»? Вот когда физрук говорил молоденькой учительнице, которая симпатизировала Илье Мельникову, учителю истории: да что вы с ним связываетесь? У него пыль столетий на очках.Историк – это как бы ботаник какой-то, доходяга, сидит над книгами. Но мне ужасно не хотелось стать таковым, я себя совершенно в этой роли не представлял. И, конечно, мне хотелось заниматься чем-то таким очень динамичным, активным – ну, разумеется, Латинская Америка – да, Че Гевара, Фидель Кастро…
О. Чиж
―
Романтика.
Ю.Караш: Я написал, что ухожу в авиацию и космонавтику навсегда, просто ничем другим не могу заниматься
Ю. Караш
―
В какой-то степени да. Вот поэтому Латинская Америка, как наиболее активная. Кстати, там я тоже пытался заниматься авиацией.
О. Чиж
―
Подождите, а зачем тогда истфак?
Ю. Караш
―
Это хороший вопрос. Дело в том, что после школы я собирался поступать в летное училище, но не прошел медкомиссию – пустяк – искривление носовой перегородки, но путь в большую авиацию был закрыт. Мне дали 5-ю графу по медицинскому приказу, это легкомоторная авиация. А училища, которые учили на эту технику, давали только среднее образование, надо было получать высшее. Ну вот я и подумал – в общем-то, политические науки меня интересовали, почему нет? В качестве оправдания могу сказать, что с 3 курса, как только позволила учеба, стал летать в аэроклубе.
И. Воробьева
―
Подождите, в чем проблема, почему?
Ю. Караш
―
Ну, видите ли, если вы летаете на большой высоте, то в случае взрывной декомпрессии у вас может не успеть выровняться давление между ухом и носом, и произойдет баротравма, вот в чем дело. А на малых высотах такого понятия, как декомпрессия, просто нет.
О. Чиж
―
А вы с самого начала хотели в космос, или речь шла о военной авиации?
Ю. Караш
―
Нет-нет, в гражданскую авиацию, никакой военной авиации. Более того, меня совершенно космос и космонавтика не интересовали, мне всегда казалось, что это невероятно скучное занятие, просто крутиться вокруг Земли, и управляет космическим кораблем и станцией, как вы знаете, по большому счету не космонавт, а сэр Исаак Ньютон.
И. Воробьева
―
А вот если мы про авиацию говорим. Помните свой первый полет? Как пилот.
Ю. Караш
―
Да, конечно, 18 июня 1987 года, аэродром Борки.
И. Воробьева
―
А это вы на чем летали?
Ю. Караш
―
Як-52.
И. Воробьева
―
А вы помните, какие надо принимать решения, когда ты пилотируешь самолет первый раз? Не паниковать?
Ю. Караш
―
Самое главное решение – это сделать в точности как сказал тебе инструктор. Вот если ты делаешь все в точности, как сказал тебе инструктор, то можешь не сомневаться, что все будет нормально. Кстати, у меня это, видимо, в генах, потому что мой дед был летчиком-истребителем первого класса, тоже летчиком-инструктором, и моя бабушка была летчицей.
И. Воробьева
―
Ничего себе!
О. Чиж
―
Ух ты!
И. Воробьева
―
Вот это я понимаю!
Ю. Караш
―
Очень хотел прадед научиться летать, но это было еще до революции. Но третьего тифа не пережил. Он, собственно, и привел моего дела в авиацию, водил на центральный аэродром, на Ходынское поле, и дед помнил, как там сидели еще присевшие на хвост «Ньюпоры», «Ильи Муромцы».
И. Воробьева
―
Боже мой, это же было какое-то дикое количество времени назад! Вот эти все названия, которые вы говорите.
Ю. Караш
―
Ну, как, это где-то 20-е годы прошлого века.
И. Воробьева
―
Да.
О. Чиж
―
А вы никогда не боялись высоты? Все же этим более или менее страдают на каком-то этапе.
Ю. Караш
―
Я не могу сказать… ну, когда я лечу, например, я совершенно не боюсь высоты, наоборот…
О. Чиж
―
Сейчас-то понятно.
Ю. Караш
―
Да и раньше как-то… Я так отвечу на ваш вопрос: я никогда над этим не задумывался. Ну, наверное, мне было бы неприятно стоять на самой верхушке Останкинской телебашни без страховки. Но вообще хочу сказать, что когда я лечу, допустим, и чем дальше от земли, тем я чувствую себя увереннее, потому что чем больше высота, тем у летчика больше запас времени, чтобы исправить нештатную ситуацию, допустим, в случае отказа двигателя.
И. Воробьева
―
А были нештатные ситуации?
Ю. Караш
―
Нет, слава богу, нет.
Ю.Караш: Мне было бы неприятно стоять на самой верхушке Останкинской телебашни без страховки
И. Воробьева
―
О, ничего себе, это вы так действительно…
Ю. Караш
―
Я вас разочаровал?
И. Воробьева
―
Нет, просто я удивилась, потому что мне казалось, что люди, которые много летают или летали, у них какие-то ситуации возникали нештатные, просто по опыту общения с другими авиаторами, вот и все.
Ю. Караш
―
Самая моя нештатная ситуация была, когда я по молодости только начинал летать, сруливал с взлетно-посадочной полосы на грунт и немножко завяз там, вот и все. Меня руководитель полетов обложил на всю воздушную зону. Вот это была самая большая нештатная ситуация. Слава богу, больше ничего.
И. Воробьева
―
А пассажиров возили?
Ю. Караш
―
Да.
И. Воробьева
―
Мне всегда было интересно: ладно, машина, автомобиль – ну, ты на земле вроде как, побольше от тебя зависит. Это так кажется, конечно. А когда ты пассажиров на самолете везешь, это же какая-то ответственность дикая, должно быть.
Ю. Караш
―
Ну, разумеется. Даже если ты одного пассажира везешь – кстати, самый первый мой пассажир, это был… я ведь еще и закончил летное училище в Соединенных Штатах, когда там учился. И вот самый мой первый пассажир был инвалид вьетнамской войны, его посадили на переднее сиденье, на заднем сиденье села медсестра, и я повез его над Чесапикским заливом к тому острову, где располагался госпиталь, где он проходил реабилитацию. Конечно, это огромная ответственность. Ты в буквальном смысле слова держишь в руках жизнь другого человека или, там, других людей.
О. Чиж
―
Вы, кстати говоря, сказали, когда учились в Америке, мы посмотрели сегодня вашу биографию – у вас какая-то большая очень образовательная история, потому что это далеко не одно место обучения. Как вы в Америке-то оказались?
Ю. Караш
―
Академия наук меня туда отправила в 91-м году, совершенно верно, стажером в эту Высшую школу международных исследований имени Пола Нитце. Но просто когда я туда попал, я сказал, что хочу получить степень. Вы, наверное, слышали, есть такая американская степень Ph.D, доктор философии. Я об этом прямо сказал своему куратору. Ну, я решил сделать это немного попроще, у меня уже была степень кандидата наук, и я сказал, спросил его: а нельзя ли степень кандидата просто как-то конвертировать в Ph.D? На что он мне ответил: Юра, конечно, мы очень уважаем степень кандидата исторических наук, но мы совершенно не представляем, что нужно сделать для того, чтобы ее получить. Поэтому давай-ка садись-ка ты за парту и вперед.
О. Чиж
―
Заново все.
Ю. Караш
―
Как обычный студент, да.
О. Чиж
―
Я даже не могу себе представить, что это такое, специальность: международные отношения с концентрацией на вопросах космической политики.
Ю. Караш
―
Ну, на самом деле ничего сложного нет, космос, космическая деятельность, они абсолютно неотрывны от политики. Вспомните, полет Аполлон-Союз стал дитем разрядки, как его называли. Когда президент Никсон принял решение перейти от эпохи раздоров к эпохе переговоров, и вот для того чтобы показать наступление новой эры в отношениях между Советским Союзом и Соединенными Штатами было решено провести экспериментальный полет Аполлон-Союз.
Ю.Караш: Космонавтика – это в первую очередь технологии двойного назначения
Потом, к большому сожалению, снова задули ветры холодной войны, там помните осадное положение в Польше, ввод советских войск в Афганистан. Пришел к власти Рейган, крестовый поход против империи зла… Естественно, сотрудничество в космосе сошло на нет. Потом окончание холодной войны, и вот мы получили программу Шаттл-Мир, и сейчас уже международную космическую станцию.
А почему зависит сотрудничество в космосе от общеполитического контекста, это тоже очень просто. Дело в том, что космонавтика, космическая деятельность – это в первую очередь технологии двойного назначения. То есть, те, которые могут использоваться в гражданской и в военной деятельности и всякое сотрудничество предполагает определенный обмен этими технологиями. Вы же не будете как-то усиливать военно-технологический потенциал вашего возможного противника.
О. Чиж
―
Когда вы начали этим заниматься, я имею в виду вот этот уклон на космическую политику, это же начало 90-х годов, не было ощущения, что сейчас всем вот здесь совсем не до космической политики и не до вот этих глобальных задач? И что вот очень долгое время никаких вливаний в это, никаких интересов государственных не будет.
Ю. Караш
―
У меня сейчас такое чувство, что никому никакого дела, по крайней мере, у нас в стране, до космической политики и до космоса нет. А вот тогда в начале 90-х годов у меня было четкое совершенно ощущение, что есть, да еще какое. Потому что уже в 92-м году было подписано соглашение между Россией и Соединенными Штатами, фактически возобновление космического сотрудничества, уже обозначились контуры программы Шаттл-Мир, затем международной космической станции, и было совершенно очевидно, что будет очень большой спрос на специалистов в области именно космической политики.
И. Воробьева
―
Это интересно. А когда вы в 91-м уехали в Штаты, вы же там долго учились?
Ю. Караш
―
Ну, до 99-го года.
И. Воробьева
―
8 лет.
Ю. Караш
―
Практически да.
И. Воробьева
―
А вы приняли решение, что вы поедете прямо в Америку. Вы женаты были на тот момент?
Ю. Караш
―
Нет.
И. Воробьева
―
Вы как-то приняли решение, что вы поедете в Америку, другая страна, начало 90-х, это еще не то время, когда мы все знали про Соединенные Штаты Америки, но тоже вы какие-то решения должны были принимать. Вы английский язык знаете, значит, но чужая страна, реальность другая, как так – может, враги там на самом деле сидят какие-нибудь?
Ю. Караш
―
Видите ли, у меня никогда не было ощущения, что там за железным занавесом сидят какие-то враги. И более того, вспомните, ну, вы, наверное, не помните, конец 80-х – начало 90-х годов, когда Россия и Соединенные Штаты, тогда еще Советский Союз и Соединенные Штаты стали очень крепко обниматься друг с другом, вспомните, да, у нас и небо над нами одинаковое, и ромашки одинаковые, и в Советском Союзе и в Соединенных Штатах, и березки у нас одинаковые, и вода у нас одинаковая, и вообще мы ничем друг от друга не отличаемся. Новое политическое мышление. Поэтому ничего страшного такого абсолютно не было. Более того, я к своем удивлению увидел, что американцы, оказывается, там в США были напуганы советской военной угрозой куда больше, чем мы американской. То есть, они всерьез думали, что мы на них нападем. Мы так никогда не считали.
О. Чиж: 90
―
е – это еще и время большого оттока людей, и когда вы туда приехали, у вас не появлялась мысль остаться?
Ю. Караш
―
Нет, не появлялась. Поскольку я ведь был очень сконцентрирован именно на советской, потом на российской космонавтике, я всерьез, когда учился по специальности космическая политика, думал, что буду по-настоящему востребован здесь в России именно как специалист по космической политике, как человек, очень хорошо знающий американскую космонавтику и знающий, как выстраивать отношения между российской и американской космической отраслью.
И. Воробьева
―
Все так и произошло?
Ю. Караш
―
Нет.
И. Воробьева
―
Там просто когда мы смотрим вашу биографию и вот это обучение в Штатах, там какое-то перечисление дикое, в том числе курс интернет-маркетинга. Это вот такое ощущение, что вы пытались научиться просто всему пока еще там.
Ю. Караш
―
Да нет, это курсы интернет-маркетинга, они были всего 1 день, вообще… откуда вы взяли эту биографию?
И. Воробьева
―
В интернете.
Ю. Караш
―
Враги какие-то это…
И. Воробьева
―
Враги?
Ю.Караш: Говорить о том, что малая авиация в России так же развита, как в США, к сожалению, нет никаких оснований
Ю. Караш
―
Вычеркните это, это смешно просто. Самое главное – это, конечно, степень магистра из Университета Джонса Хопкинса и затем степень доктора философии, ну, если говорить по-русски, доктора наук из Американского Университета, это имя собственное American University, вот это основное. И плюс, конечно, я очень горжусь тем, что я получил там лицензию профессионального пилота коммерческого одно, многомоторного и плюс еще правила полета по приборам, это право совершать полеты ночью в плохих метеоусловиях и право при этом возить пассажиров.
И. Воробьева
―
Мне кажется, в то время, когда вы вернулись в Россию в 2000 году, еще малая авиация у нас в стране не была так развита. И как-то никто особо ею не пользовался.
Ю. Караш
―
Да она и сейчас не развита.
И. Воробьева
―
Вертолеты же летают.
Ю. Караш
―
Была какая-то Федерация любителей авиации, но потом ее, образно говоря, загнали под лавку просто. Никакой юридической базы нету, там кто-то летает на каких-то в основном старых, конечно, машинах типа ЯК-18Т, есть какое-то количество иномарок, тоже в основном б/у. Периодически падают, мы об этом читаем в интернете. Но говорить о том, что малая авиация в России так же развита, как, допустим, в США, нет, к сожалению, никаких оснований. А там это не совсем как автомобиль, но тоже очень популярный вид транспорта, в том числе личного.
И. Воробьева
―
Я просто к тому, что, куда вы здесь могли это применить, если здесь никто не пользуется малой авиацией?
Ю. Караш
―
Я, вы знаете, применил, я ведь 2 года учился и работал в Аэрофлоте, был вторым пилотом на А-320, в учебно-летном отряде. И. ВОРОБЬЕВА: Учебно-летный отряд – это что такое?
Ю. Караш
―
Это учебно-летный отряд Аэрофлота, это отряд, который готовит, это где проходят подготовку летчики, которые пришли.
И. Воробьева
―
То есть, вы учили?
Ю. Караш
―
Да, совершенно верно.
И. Воробьева
―
Это тоже большая ответственность. Вы полетали с человеком, научили его и думаете: нет, вообще-то не пилот, нельзя его выпускать, чтобы он пассажиров возил. Или не было такого?
Ю. Караш
―
Со мной?
И. Воробьева
―
Чтобы, вы кого-то учите и понимаете…
Ю. Караш
―
Я никого не учил, нет, меня учили.
И. Воробьева
―
Подождите, вы учились, чтобы летать на вот этих больших самолетах?
Ю. Караш
―
Совершенно верно.
И. Воробьева
―
И потом летали, возили пассажиров?
Ю. Караш
―
Возил, когда был в учебно-летном отряде. Видите ли, дело в том, что Россия, как известно, страна с непредсказуемым прошлым. Когда меня взяли в Аэрофлот, у меня была только американская пилотская лицензия, это было нормально. Через 2 года моего пребывания в этой славной авиакомпании вдруг принято было решение, что все только с российскими пилотскими лицензиями. Мне было сказано: давай-ка ты, дружок, собирай свои документы и топай в Ульяновское летное училище еще на 2 с половиной года, для того чтобы доказать то, что я уже доказал 20 лет тому назад, то есть, то, что я умею летать. Но я подумал: зачем мне еще 2 с половиной года жизни на это тратить? И вот так ушел, хотя было, конечно, очень жалко.
И. Воробьева
―
Обидно.
О. Чиж
―
Когда вы вообще возвращались сюда из Штатов, у вас же наверняка был какой-то если не план, то во всяком случае представление, что вы теперь с этим опытом и с этими умениями здесь будете делать, какое-то более или менее точное, я имею в виду.
Ю. Караш
―
Ну, в общем, да, я думал, что я буду работать в Российском космическом агентстве, в отделе, который отвечает за связи, за сотрудничество с Америкой. И я пришел туда.
О. Чиж
―
Не пожалели?
Ю. Караш
―
Что пришел?
О. Чиж
―
В этот момент не пожалели, что не остались в Штатах?
Ю. Караш
―
Видите ли, в чем дело, да, отвечаю на ваш вопрос. Дело в том, что мой визит туда продлился так мало, что я даже не успел ни пожалеть, ни обрадоваться, что я туда пришел, потому что я понял, что мог бы и не ходить.
Ю.Караш: Союз журналистов СССР встал на дыбы: как так, первый журналист в космосе! Японец да на нашем корабле!
О. Чиж
―
Как события-то развивались?
Ю. Караш
―
Я пришел, принес свои дипломы, принес свою книгу, у меня уже была опубликована книга американским институтом аэронавтики и астронавтики на основании моей докторской диссертации, монографии – ее можно в интернете найти, пожалуйста. Наберите просто Юрий Караш по-латыни и увидите, она на Амазоне еще продается.
И. Воробьева
―
Кстати, Юрий Караш по-латыни гораздо больше ссылок, чем в русском интернете. Это мы тоже заметили.
Ю. Караш
―
И наверняка сделали какие-то выводы.
И. Воробьева
―
Поэтому так много спрашиваем про Америку.
Ю. Караш
―
А что ты там не остался? – Ну, этот вопрос, который задают мне абсолютно все.
И. Воробьева
―
Конечно.
Ю. Караш
―
Проблема в том, что я сам себе до сих пор не могу на него четко ответить.
О. Чиж
―
Но вы не жалеете?
Ю. Караш
―
Ну, в каком-то смысле я там остался, я провожу достаточно много времени, я сейчас работаю на одно известное российское издание, веду там авиационно-космическую рубрику, и мои поездки в Соединенные Штаты связаны в том числе с тем, что я постоянно набирают там материал, чтобы быть в курсе событий. Надеюсь, что, может быть, когда-нибудь это будет востребовано.
И. Воробьева
―
А мы ушли от развития событий. Вы пришли со своими дипломами – а дальше что было?
Ю. Караш
―
На меня посмотрели, вернее, не на меня, а сквозь меня, пожали плечами, типа: ну, и что? И предложили должность, которая выражается известной формулой, там, бумажки из кабинета в кабинет носить. Я поблагодарил, ушел. Понял, что больше можно не приходить.
О. Чиж
―
И тут выясняется, что вот вы несколько лет готовились к какому-то моменту, вы понимали, чем вы хотите заниматься.
Ю. Караш
―
Вообще вот я не смотрю сериалы, но так получилось, что посмотрел несколько серий одного… «Итальянка» - не слышали? Недавно шел такой. По телевидению, это было летом. Вот там итальянка, случайно оказавшись в Советском Союзе, в те еще времена сразу после войны, в сердцах говорит: что это за страна, которой не нужны люди, которые хорошо умеют делать свое дело?
И. Воробьева
―
Но это и тогда, и сейчас, собственно, то же самое. Чего уж там?
Ю. Караш
―
Но тогда все мои ответы, видимо, просто уже теряют всякий смысл, потому что понятно все и без слов.
И. Воробьева
―
Вы возвращаетесь в Россию, а дальше что? Вы принимаете решение, что дальше-то делать? Ну, вот туда не получается, тут дипломы никому не нужны. А дальше что?
Ю. Караш
―
Не знаю, прямо вы нарисовали такой образ ненужного человека, там, из Чехова, из Достоевского…
О. Чиж
―
Нет-нет, ни в коем случае. Но просто должна быть какая-то большая досада на эту ситуацию. И, главное, что непонятно, что делать дальше, куда решать пойти.
Ю. Караш
―
Давайте для простоты я так обрисую свою жизнь, свой жизненный путь очень схематично. Я специалист по космической политике в первую очередь. Соответственно, я ее изучаю, я довожу свои мысли, надеюсь, до тех, кто формально облечен властью принимать решения в области космонавтики. Вот через средства массовой информации, через статьи, через выступления. Ну, а дальше – по Толстому – делай что должно, а там будь что будет.
И. Воробьева
―
Все равно какая-то безнадега, правда?
Ю. Караш
―
В какой-то степени да. Безнадега в плане перспектив российской космонавтики. Не совсем безнадега, но очень много безнадежного. Но в плане себя я такой безнадеги не испытываю, потому что продолжаю делать то, чему я был обучен, и до тех пор, пока у меня будут силы и возможности это делать, я никакой безнадежности в отношении себя, по крайне мере, испытывать не будут.
И. Воробьева
―
Вы пробовали – я просто пытаюсь себе представить, если бы я была специалистом в какой-то отрасли и понимала бы, как сделать лучше, я бы пошла к депутатам, к чиновникам, еще к кому-нибудь, сказала: ребята, давайте сделаем вот так.
Ю. Караш
―
С коробкой из-под ксерокса? Или с дипломатом?
И. Воробьева
―
Ну, нет, это был бы другой подход. Просто, даже с дипломатом бы не стала ходить. Просто пошла бы и начала: ребята, давайте вот получше сделаем как-нибудь. Нет? С депутатами, с чиновниками как-то не получается?
Ю. Караш
―
Видите ли, все что я делаю в средствах массовой информации, начиная с 2000 года, когда я сюда вернулся – вернулся я раньше, в 99-м году, но с 2000 года работал в «Независимой газете», вел там авиационно-космическую тематику. Я все время говорил: ребята, давайте сделаем лучше. Не просто в целом лучше, а говорил как и что лучше. Как-то особых перемен я не заметил. Самое интересное, что в Соединенных Штатах взяли на вооружение ту идею, которую я выдвинул в 2000 году, так называемая марсианская пилотируемая орбитальная станция. То есть, беспосадочный полет к Марсу, облетно-орбитальная миссия. Я бы так ее назвал – пилотируемая-автоматическая, когда к Марсу летит пилотируемый комплекс в неком окружении автоматических аппаратов, которые управляются космонавтами с этого комплекса. Некоторые из этих аппаратов садятся на поверхность Марса, проводят там исследования, затем доставляют образцы грунта на борт вот этого пилотируемого комплекса, и комплекс возвращается на Землю.
Ю.Караш: Сейчас профессия космоплавательная сильно обесценена как с социальной, так и с профессиональной точки зрения
Надо сказать, что специалисты РКК Энергия проявили интерес к этой идее, более того, даже наполнили ее конкретным техническим содержанием, что было не трудно, потому что техника для марсианской миссии в целом там была уже разработана. Но, к сожалению, все на этом уровне и осталось.
А сейчас Соединенные Штаты рассматривают этот вариант. Но я не знаю, читали они «Независимую газету» или нет, может, это чистое совпадение, но вот эта идея марсианской пилотируемой орбитальной станции сейчас ими разрабатывается и реализуется.
О. Чиж
―
А «Независимая газета» стала первым СМИ, в котором вы начали работать как космический публицист?
Ю. Караш
―
Совершенно верно, да.
О. Чиж
―
А как вы туда пришли?
Ю. Караш
―
Да случайно, просто позвонил, сказал: не хотите? Они сказали: да, хотим.
И. Воробьева
―
Потрясающе! Вот это я понимаю.
О. Чиж
―
Краткий лайфхак для студентов журфака.
И. Воробьева
―
Константин Вадимович только что ушел Ремчуков от нас.
Ю. Караш
―
Тогда еще был не Ремчуков, тогда еще был Виталий Товиевич Третьяков.
И. Воробьева
―
Хорошо. А вас часто спрашивают про космос, в смысле, вы так много про космос говорите, а в космосе не бывали.
Ю. Караш
―
Ну, Сергей Павлович Королев и Вернер фон Браун тоже не бывали в космосе.
И. Воробьева
―
А почему, кстати, вы не бывали в космосе?
Ю. Караш
―
Наверное, потому что тот единственный путь, которым я мог попасть в космос, он, как выяснилось, шел в никуда. Это проект «Космос детям», я участвовал в нем начиная с 89-го года, прошел обследование, правда, с зацепкой, мне сказали, что мне нужно выдрать гланды, для того чтобы полететь в космос.
О. Чиж
―
А…
Ю. Караш
―
Да, нет, я с удовольствием, я пошел удалять гланды – я хотел полететь в космос, но очень известный отоларинголог – у меня родители врачи, так что они мне обеспечили консультацию очень хорошего отоларинголога – залез в мое горло и сказал: вот кто тебе написал удалить гланды, вот тот пусть тебе гланды и удаляет – я здоровые гланды не трогаю. Я пошел снова в институт медико-биологических проблем, где проходил обследование, на что они мне сказали: те ничего ни понимают, у нас своя космическая медицина. Я снова пошел к нему, и вот побывав какое-то время в роли шарика для пинг-понга туда-сюда, туда-сюда, ну, я как-то решил просто выждать, посмотреть, куда все это пойдет.
О. Чиж
―
Тут многоточие…
И. Воробьева
―
И куда это пошло?
Ю. Караш
―
На самом интересном месте остановимся.
И. Воробьева
―
Да, как всегда, как в сериалах, знаете.
О. Чиж
―
To be continued.
И. Воробьева
―
Через несколько минут мы вернемся, у нас программа «Разбор полета», Оксана Чиж, Ирина Воробьева и наш гость, член-корреспондент Российской академии космонавтики имени Циолковского Юрий Караш.НОВОСТИ
О. Чиж
―
21 час и 35 минут в Москве, это программа «Разбор полета», сегодня гость этой программы член-корреспондент Российской академии космонавтики имени Циолковского Юрий Караш. Нас буквально пауза прервала в середине истории, как вы чуть было не попали в космос.
Ю. Караш
―
Да, участвовал в таком смешном конкурсе «Космос детям». Про гланды я уже рассказал.
И. Воробьева
―
Не удалили в итоге?
Ю. Караш
―
Да, слава богу. А вот были те, которые остались и без гланд, и без полета. Вот им действительно было по-настоящему обидно. Так что я еще отделался малой кровью.
О. Чиж
―
Тут не все помнят историю с программой «Космос детям».
Ю. Караш
―
Да. Это была такая немного истерично-патриотичная реакция Союза журналистов СССР на контракт, который подписала японская телекомпания TBS с Главкосмосом на полет первого японского журналиста в космос. Строго говоря, первого журналиста вообще. Вот таким образом она захотела отметить свое 40-летие. Естественно, Союз журналистов СССР встал на дыбы: как так, первый журналист в космосе! Японец да на нашем корабле да на нашу станцию Мир! Да давайте вспомним Гагарина, Леонова и дальше по списку. Как можно такое допустить?Срочно объявили конкурс, срочно провели. У меня к тому времени действительно был такой уже диковатый коктейль - кандидат исторических наук, летчик-спортсмен и писал уже к тому времени для «Советской культуры» освещал авиационно-космическую тематику, вот это позволило мне принять участие в этом конкурсе, стать одним из финалистов и дойти, в общем, до финала. Вот так.
Ю.Караш: Для меня болтаться вокруг Земли, то, что человечество делает уже 55 лет, в этом романтики нет абсолютно
И. Воробьева
―
Вас не пустили в космос из-за гланд, из-за заключения лор-врача, получается так?
Ю. Караш
―
Нет, меня признали условно годным, но просто к тому времени уже стало ясно, что этот проект идет в никуда. И я не предпринимал никаких усилий, чтобы в нем остаться, добиться чего-то.
И. Воробьева
―
Но это было тогда. Потом. Ну, есть же какие-то еще варианты попасть в космос?
Ю. Караш
―
Есть, конечно. Можно, например, заплатить 30 миллионов долларов и полететь в качестве туриста.
И. Воробьева
―
Но есть же другие возможности, там…
Ю. Караш
―
Может, вы их озвучите? Применительно ко мне, не вообще. Когда юноша после летного училища оказывается перед дилеммой, что либо лететь бомбить Сирию, или, там, просто быть в гарнизоне каком-то, либо все-таки стать космонавтом, получить звезду героя. Хотя с моей точки зрения сейчас, конечно, профессия космоплавательная очень сильно обесценена как с социальной, так и с профессиональной точки зрения.
О. Чиж
―
А с социальной-то почему?
Ю. Караш
―
Назовите мне сейчас фамилию хоть одного человека, который летает.
И. Воробьева
―
Максим…
Ю. Караш
―
… Перепелица?
И. Воробьева
―
Нет, как же его зовут?..
Ю. Караш
―
Сураев?
И. Воробьева
―
Точно.
Ю. Караш
―
А он летает сейчас?
И. Воробьева
―
Ну, был.
Ю. Караш
―
Но многие были.
О. Чиж
―
Но это естественный процесс, конечно, всегда помнят первого, второго, третьего и десятку, а потом через десятилетия… это все равно очень такая героическая в нашем сознании профессия.
Ю. Караш
―
А что в ней героического?
О. Чиж
―
Ну, как, человек всю жизнь к этому готовится, он не работает клерком в офисе, как 90% нас всех, ну, или вообще не встает к 9 утра на работу и не возвращается в 6 общественным транспортом. А он смотрит на Землю с той точки зрения, которая нам недоступна.
Ю. Караш
―
И в этом вы находите что-то очень героическое? Вот смотреть на Землю…
О. Чиж
―
Что-то романтическое во всяком случае.
Ю. Караш
―
Я не буду с вами спорить. Для вас это романтика. Для меня болтаться вокруг Земли, то, что человечество делает уже 55 лет, начиная с полета Гагарина, в этом уже никакой романтики нет абсолютно. Более того, я всегда говорил, что главное значение МКС, Международной космической станции состоит в том, что она позволяет людям не растерять опыт пилотируемых полетов. Вот это как тренажер, который помогает России, Соединенным Штатам, теперь уже Европе, Канаде, Японии поддерживать необходимую форму. Мы сейчас сведем с орбиты международную космическую станцию – не дай бог, конечно – и что? Встанет Центр управления полетами в Королеве, аналогичный центр в Хьюстоне, фактически перестанет работать Ракетно-космическая корпорация Энергия, многие американские подрядчики тоже, которые связаны с космической деятельностью, либо прекратят, либо значительно сократят свою работу. А как показывает практика, что-либо вспоминать и возобновлять значительно сложнее, чем просто не прекращать это делать.
И. Воробьева
―
Это логично.
Ю. Караш
―
Вот с этой точки зрения МКС, конечно, нужна. Но я не вижу большой романтики в том, чтобы постоянно бегать по беговой дорожке в фитнес-клубе. Вот идти, как, допустим, в фильме «Земля Санникова», или как это в свое время делал Колумб через океан – вот в этом действительно романтика. А в том, чтобы просто поддерживать умение плавать или ходить, в этом никакой романтики нет. Хотя это очень, безусловно, нужная деятельность.
И. Воробьева
―
Я тут должна извиниться, я пыталась вспомнить мучительно, потому что у меня в «Разборе полета» был летчик-космонавт, который рассказывал про пожар в космосе, это был Александр Лазуткин.
Ю. Караш
―
Александр Иванович, да, очень хороший человек, прекрасный профессионал. Он, собственно, и принимал участие в его тушении вместе с Корзуном.
И. Воробьева
―
Да, он рассказывал, это была прекрасная история. Просто вы спросили фамилию, я мучительно пыталась вспомнить и вспомнила.А те дети, которые сейчас мечтают о космосе, ну, знаете, на самом деле…
Ю. Караш
―
Вы много таких знаете?
Ю.Караш: Мало кто знает, что Илон Маск создал свою компанию SpaceX, потому что ему отказали в помощи русские
О. Чиж
―
Мы вообще детей не очень знаем.
Ю. Караш
―
Спасибо за откровенность.
И. Воробьева
―
Нет, я много детей знаю, не надо.
О. Чиж
―
Хорошо. Тебе повезло.
И. Воробьева
―
Во-первых, к нам приходят гости в «Разбор полета», которые честно признаются, что в детстве хотели быть космонавтами. Но это тогда было. А сейчас, я вам так скажу, когда у меня в гостях приходят люди и рассказывают про космос, про Марс, как это все происходит, у меня тут целый пейджер вообще сообщений о том, что, мой ребенок хочет стать космонавтом, скажите, пожалуйста, это вообще сейчас возможно, и нужно ли нам на это все правда настраиваться.
Ю. Караш
―
Я вам так скажу, что 7 или 8 лет тому назад – новость об этом облетела практически все мировые СМИ, в первую очередь российские – был брошен клич, был объявлен набор в космонавты – и никто не откликнулся.
О. Чиж
―
А что такое набор в космонавты?
Ю. Караш
―
Сказали: давайте, ребята, кто пойдет в космонавты? И не нашлось желающих. Это было где-то 7-9 лет тому назад. Вы можете найти это в интернете, это был как шок: как так? В советские времена все наборы проходили в закрытой форме, там по предприятиям приходили разнарядки, в летные училища и так далее. А тут – открытый набор. И не нашлось желающих.
И. Воробьева
―
В это трудно поверить. Понятно, что так оно и было, но поверить трудно. А если мы говорим – нас сейчас слушают родители детей, и вот ребенок правда хочет стать космонавтом. Имеет смысл на это полжизни тратить?
Ю. Караш
―
Я выражаю только свою точку зрения. Для того чтобы полететь на орбиту болтаться вокруг Земли – однозначно нет. Если двигаться в дальний космос, даже не на Луну, потому что Луна – это тоже, образно говоря, обсосанная кость после того, как там побывали американцы. Я считаю, что человеку сейчас туда лететь нет смысла, потому что с точки зрения тех научно-технических возможностей, которые есть у человечества, с точки зрения тех задач, которые мы можем сейчас решать на Луне это будет фактически повторение американской программы Аполлон. А если идти в дальний космос за пределы лунной орбиты, Марс и дальше, то ответ – однозначно да, имеет смысл не только половину, а три четверти жизни на это положить.
И. Воробьева
―
А вы смотрели фильм «Марсианин»?
Ю. Караш
―
Да, конечно, посмотрел.
И. Воробьева
―
Ну, как, правдоподобно?
Ю. Караш
―
Простите, но ведь я же там не был, сравнивать не с чем. Автор этого произведения сказал, что он провел очень много научных исследований прежде чем написать эту книгу, и создавал ее с максимальным приближением к реальности. По крайней мере так, как ее представляют ученые. Так что в принципе все что показано там – да, в принципе, все это возможно. В том числе и то, что американский космический корабль спасают китайцы, а не русские. Это тоже возможно. И все к тому, увы, идет.
И. Воробьева
―
Это уже к вам, про сотрудничество между странами это, конечно, интересно.
О. Чиж
―
Когда мы сейчас говорили о том, на что можно потратить три четверти жизни, а вы сейчас хорошо представляете проект, а может быть, этот проект реально существует, в котором вы сейчас отдали бы очень многое, чтобы в нем поучаствовать?
Ю. Караш
―
Разумеется, это экспедиция к красной планете. Потому что все остальное либо слишком далеко, либо слишком негостеприимно. Пока для современных научно-технических возможностей человека. Конечно, очень интересно полететь к Сатурну, к Юпитеру, полететь к границе Солнечной системы, это, кстати говоря, почти два световых года, но это за пределами научно-технических возможностей как нынешних, так и тех, которые появятся у людей в обозримом будущем. Поэтому реально то, что можно осуществить в течение 15-20 лет, это Марс и более того, Соединенные Штаты уже и поставили такие задачи. То есть, у них к концу 30-х годов облетно-орбитальная экспедиция к Марсу уже запланирована.
И. Воробьева
―
А вы чувствуете свою ответственность как специалиста по этому вопросу за то, что сейчас происходит в отношениях между странами в космической именно сфере? То есть, во-первых, в каком мы состоянии находимся, хотелось бы понять, не только с Америкой. А во-вторых, вот вы как-то чувствуете, что вы приложили к этому руку?
Ю. Караш
―
Я через свои статьи, через выступления на радио, на телевидении очень давно, когда в отношениях между Россией и Соединенными Штатами цвели розы, предупреждал, что если у России не будет ничего конкретного интересного с технической точки зрения, что она могла бы предложить Соединенным Штатам и Западу в целом, то как только общие отношения между Россией и Соединенными Штатами ухудшатся, космическое сотрудничество пойдет на спад. И, к большому сожалению, это сейчас и происходит. Потому что ничего за пределами МКС, которая должна сойти с орбиты в 2024 году, в плане совместных космических проектов между Россией и Соединенными Штатами или в более широком смысле этого слова, между Россией и Западом, не просматривается. То есть, Соединенные Штаты запланировали полеты в дальний космос к Марсу, Европа будет в этом принимать участие, Япония – да, Канада – да, а Россия – нет. И не потому, что Россия этого не хочет. Россия этого очень хочет и неоднократно просилась, и в лунный проект она просилась, когда президент Джордж Буш-младший в 2004 году озвучил так называемое видение исследования космоса, частью этого видения было возвращение на Луну. И вот тут Россия просто рванулась со своими предложениями к Соединенным Штатам: давайте, давайте, давайте – это было сделано много раз, пока Соединенные Штаты просто уже в довольно резкой форме не сказали: большое спасибо, вы нам не нужны.
Ю.Караш: Ничего за пределами МКС в плане совместных космических проектов между Россией и Западом не просматривается
И. Воробьева
―
Обидно.
Ю. Караш
―
Да. У меня даже на эту тему была опубликована статья в «Независимой газете», которая так и называлась: Как Роскосмос унизил российскую космонавтику. Потому что напрашиваться, когда ты не нужен, это очень унизительно.
О. Чиж
―
Вот когда технически невозможно за чем-то успеть, технически невозможно предложить – это одно. А когда вообще происходит общее ухудшение политическое, это чувствуется именно на уровне каких-то таких коммуникативных вещей между специалистами там и здесь?
Ю. Караш
―
Кто-то сравнил совместные полеты российских и американских космонавтов на МКС с супругами, которые уже развелись, но вынуждены пока жить в одном доме, потому что им некуда съехать, ни мужу, ни жене. Я думаю, что определенная доля истины в этом есть, хотя, конечно, и российские космонавты, и американские астронавты уверяют, что их не касаются эти все политические передряги, что они по-прежнему как бы братья по космосу. Ну, понимаете, это и так, и не так. Конечно, касаются и очень сильно.
И. Воробьева
―
Было бы логично, потому что они действительно в полной мере над схваткой. Вот абсолютно в полной мере.
О. Чиж
―
И возможности хлопнуть дверью нет.
И. Воробьева
―
Да. Слушайте, а у Илона Маска, как вы считаете, все получится? Вы следите за его деятельностью?
Ю. Караш
―
Да, конечно. А что вы имеете в виду? Он много чего напланировал себе.
И. Воробьева
―
Вот как раз самое смелое.
Ю. Караш
―
В самом ближайшем будущем – это старт так называемого Фалькона тяжелого, это сверхтяжелая ракета-носитель. Илон собирался отправить его в конце 17-го года, но, видимо, теперь не раньше 18-го. Из-за того, что Фалькон 9 взорвался на старте. Затем в 2018 году он уже намерен направить на Марс беспилотный дракон. Ну, и там – конкретных сроков он не называет – где-то в течение может быть 20-ти лет отправить на Марс пилотируемую экспедицию. Ну, это так вырисовывается из его планов. Лет 20, не раньше.Кстати, мало кто знает, что Илон Маск создал свою компанию SpaceX, потому что ему отказали в помощи русские.
И. Воробьева
―
Нет!
Ю. Караш
―
Да, вы знаете, представьте себе.
О. Чиж
―
В какой помощи?
Ю. Караш
―
В начале 2000-х годов у него уже была мечта колонизировать Марс, отправить туда пилотируемую экспедицию. И он приехал в Россию с просьбой, чтобы Россия продала ему ракеты-носители типа Днепр, чтобы начать с чего-то уже изучать космонавтику. Ну, а российские специалисты подумали, что, что там, приехал какой-то мальчик, ничего в космосе не понимает, космонавтикой раньше не занимался. Предложили ему за 8 миллионов Днепр, это оказалось очень дорого. Ну, по крайней мере, так Илону Маску показалось. Он очень расстроенный уехал из России. И вот когда летел – кстати, к вопросу, как принимаются решения – он понял, что ему придется создавать свою компанию. Вот так была создана SpaceX. Так что, спасибо России в том числе.Я в этой связи вспоминаю слова, которые в свое время сказал Мао Цзэдун, он поблагодарил премьер-министра и первого секретаря (бывшего, конечно) Никиту Сергеевича Хрущева за то, что тот отказался продавать в свое время ракеты и ракетные технологии Китаю, потому что именно благодаря этому Китай создал свою ракетно-космическую программу. Вот Мао поблагодарил за это Хрущева.
И. Воробьева
―
А почему у нас нет своего Илона Маска?
Ю. Караш
―
Наверное, самый простой ответ, потому что Россия – не Америка, потому что, к сожалению, совершенно разные менталитеты у представителей российского и американского бизнес-сообщества. Потому что в России, к большому сожалению, до сих пор действует такая психология: заработал или украл – беги пока не поймали, вложи куда-нибудь - либо в офшоры, либо в заграничную собственность, либо в яхту, или вообще уезжай из России.А что касается американских бизнесменов – ну, они верят в будущее своей страны. Они понимают, что без мощной науки и техники страна не сможет оставаться конкурентоспособной. Они хотят, чтобы их дети жили в Соединенных Штатах. Вот поэтому работают на будущее. То есть, укрепляя свою страну, они укрепляют будущее своих детей. А как наши олигархи заботятся о будущем своих детей?
И. Воробьева
―
О, это мы не знаем.
Ю. Караш
―
Нет, судя по выражению вашего лица, вы очень хорошо знаете. Наверное, из соображений политкорректности не хотите озвучивать.
И. Воробьева
―
Не приходилось с ними общаться.
О. Чиж
―
Я опять пристаю к вам с Америкой – ну, вот в ситуации абсолютно нового времени, когда монополия на космос и на разработки больше не принадлежит государству, когда это может быть абсолютно частным делом. То, что казалось еще 15 лет назад чем-то невозможным. А вот сейчас у вас не бывает мысли, что было бы здорово поработать у этих ребят? Потому что они же делают что-то такое, что действительно открывает определенные новые возможности.
Ю. Караш
―
Спасибо, вы подкинули мне прекрасную идею. Наверное, завтра надо будет направить мое резюме Илону Маску.
И. Воробьева
―
Кстати, я на полном серьезе хотела спросить, почему вы к Маску не идете работать, ну, правда. Это же очевидно, логично.
Ю. Караш
―
Видите ли, Илону Маску, во-первых, все-таки сейчас требуются больше инженеры, чем специалисты по космической политике. Ну, а потом все-таки с учетом того, что российская космонавтика находится в куда более бедственном положении, чем американская, я все-таки ощущаю, что пусть даже в своем неофициальном статусе, но нужнее здесь, чем там.
И. Воробьева
―
Это тоже такое решение, которое, наверное, дается вам не очень просто.
Ю. Караш
―
Согласен. А что делать? Я же не могу родиться обратно и стать нефтяным олигархом, там, или сотрудником Администрации президента.
И. Воробьева
―
А хотели бы?
Ю. Караш
―
Мне трудно себе представить. Я не могу себя представить в этом качестве просто, воображения не хватает.
О. Чиж
―
В совсем другом качестве, наверное, не можете. Тут вас спрашивают, Дмитрий, например, он вообще спрашивает про то, пригодилась ли вам история в вашей дальнейшей деятельности, это во-первых. А во-вторых, не думаете ли вы о том, что бы было, если бы вы тогда не приняли для себя решение из нее уйти?
Ю. Караш
―
История, конечно, очень помогла. Не с точки зрения, что я владею некой суммой исторических знаний. Исторический факультет научил в первую очередь работать с информацией, анализировать ее. И научил также комплексному подходу. То есть, рассматривать какое-то явление в контексте других событий. Вот это то, что мне дал исторический факультет, за что я ему очень и очень благодарен.
Ю.Караш: Роскосмос унизил российскую космонавтику. Потому что напрашиваться, когда ты не нужен, это очень унизительно
Что касается второго вопроса, а что было бы, если бы? Вы знаете, есть такой замечательный рассказ Рэя Брэдбери «И грянул гром». Вы не читали его?
О. Чиж
―
Читали, да.
Ю. Караш
―
Вы помните, человек совершил путешествие в прошлое, ему там было сказано: только ни к чему не прикасайся, потому что малейшее изменение прошлого, какая-то совершенно незначительная деталь может коренным образом изменить будущее. И вот он там сошел с тропы и случайно наступил на бабочку. И когда он вернулся снова на в настоящее, то это было уже совсем другое настоящее. Так что, кто его знает? Может быть, я тоже в своей деятельности наступил или спас бабочку, и из-за этого, я надеюсь, в нашей стране что-то изменится к лучшему.
И. Воробьева
―
Не зря Ph.D, мы поняли. Ph.D вообще не зря.Слушайте, а в политику? Как насчет депутатства? Звали? Ходили?
Ю. Караш
―
Нет. Давайте на другую тему, а то я могу что-то неполиткорректное сказать.
И. Воробьева
―
А, про депутатов? Понятно.
Ю. Караш
―
И про депутатство тоже.
И. Воробьева
―
А если не про депутатство, а про политику в ее таком ежедневном виде?
Ю. Караш
―
А что такое?..
И. Воробьева
―
Там, периодически подписывают письма в поддержку того или иного события или политзаключенных. Вы как-то в этом стараетесь не участвовать? Это осознанное решение?
Ю. Караш
―
Это политика больше на уровне митингов, на уровне неких таких уличных действий.
И. Воробьева
―
Вы на митинги не ходите?
Ю. Караш
―
Нет, вы знаете, я занимаюсь космической политикой. Безусловно, без общей политики ею заниматься невозможно. Но на митингах вы меня не увидите. Мне вполне хватает выступлений в средствах массовой информации.
И. Воробьева
―
… космической политикой. При этом во власть идти не хотите, в оппозицию тоже. Как вы вообще занимаетесь политикой, если ни в ту, ни в другую сторону вас как-то не поворачивает?
Ю. Караш
―
А вы считаете, что политикой можно заниматься только если ты либо в оппозиции, либо во власти?
О. Чиж
―
Нет, но соблазна влиться в чьи-то ряды?..
И. Воробьева
―
И как-то что-то изменить, понимаете, что-то сделать.
Ю. Караш
―
Вот когда какие-то ряды сделают мне предложение влиться в них, я обещаю это предложение рассмотреть.
И. Воробьева
―
Уже неплохо.
Ю. Караш
―
Я рад, что обнадежил вас под конец передачи.
И. Воробьева
―
У нас по-моему, остается время только для последнего вопроса традиционного.
О. Чиж
―
Я просто не могу пройти мимо вопроса, который приходит на смс-пейджер. Мы сейчас до традиционного обязательно дойдем, но это короткий вопрос, но очень настойчиво: в НЛО верите?
Ю. Караш
―
Безусловно. Потому что НЛО – это неопознанный летающий объект, но это вовсе не значит, что это инопланетный космический аппарат.
И. Воробьева
―
Хорошо. В разумную жизнь за пределами нашей Солнечной системы?
Ю. Караш
―
Очень хочется верить, что она существует.
О. Чиж
―
Зачем она вам? В смысле, почему хочется верить, что она есть?
Ю. Караш
―
Простите за банальность: человек – существо социальное, и все-таки хочется верить, что и за пределами Земли есть кто-то, кто тебя поймет. Если уж на Земле тебя не понимают, то, может, кто-то с других планет?
О. Чиж
―
Традиционный вопрос, которым мы всегда заканчиваем эту программу: то решение, над которым вы думаете прямо сейчас – ну, в последние дни, в последнее время, и с которым еще не определились до конца.
Ю. Караш
―
Это мне немножко напоминает вопрос из психологического теста, который я в свое время проходил: в какое время суток вы принимаете важные решения?
И. Воробьева
―
И в какое же?
Ю. Караш
―
И вот если бы я ответил бы, там был вариант ответа, что я просто не знаю, вот это говорит о том, что человек нормальный. А если вы ждете утра, вечера или дня, чтобы принять важное решение – с вами что-то не так. Простите, я немножко ушел от прямого ответа на ваш вопрос, но это максимум, что я могу сказать.
И. Воробьева
―
Спасибо большое. Я напомню, что это была программа «Разбор полета», член-корреспондент Российской академии космонавтики имени Циолковского Юрий Караш был у нас в программе. Спасибо!
Ю. Караш
―
Спасибо.