Илья Новиков - Разбор полета - 2016-09-26
О. Чиж
―
21 час и 4 минуты в Москве, всем добрый вечер. Ирина Воробьева, Оксана Чиж, это программа «Разбор полета».
И. Воробьева
―
Это программа «Разбор полета», программа о людях, которые принимают решения, о том, как они их принимают.У нас сегодня в гостях адвокат Илья Новиков. Илья, добрый вечер.
И. Новиков
―
Добрый вечер.
И. Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос программы, с которого мы всегда начинаем, это вопрос о самом тяжелом решении, самом таком трудном и сложном, которое вам приходилось принимать. Если вспоминать, то это какое решение было?
И. Новиков
―
Ну, честно, я не готов вот так прямо экспромтом вспоминать самое тяжелое. Тяжелых много. Наверное, когда год назад или чуть больше года назад я уходил из Академии правосудия, где я до этого преподавал 10 лет, потому что я понимал, что несовместимо это с тем, с чем я сейчас занимаюсь. Это было непросто. Но это скорее неприятно, чем тяжело. Потому что есть такие решения, необходимость которых ты понимаешь головой, тебе непросто себя уговорить, тебе трудно себя уговорить их принять и сказать, что, да, вот это окончательно.
И. Воробьева
―
А почему вы не выбрали ту сторону, почему вы оттуда ушли, а не отсюда ушли, условно говоря?
И. Новиков
―
Ну, понимаете, о том, что я буду когда-то преподавать в академии, я с детства, в общем, не мечтал. Это такая штука, что ты учишься, учишься, потом тебя зовут остаться, и ты начинаешь читать лекции. А адвокатом-то я мечтал быть лет с 13-ти примерно, когда дети перестают хотеть быть космонавтами и начинают понимать, что надо хотеть быть кем-то еще, вот, я с тех самых пор хотел быть адвокатом.
О. Чиж
―
А до этого хотели быть космонавтом?
И. Новиков
―
Честно – не помню. Космонавт – это стереотип такой.
О. Чиж
―
Все же помнят.
И. Новиков
―
Стереотип. По-моему, так вот по-настоящему вдумчиво, вот как-то, космонавтом-космонавтом – такого у меня даже, наверное, и не было. Я хотел быть, как папа, телевизионным режиссером, потому что меня в свое время, когда мне было 5 или 6 лет, привели еще в старое то Останкино, дали понажимать, сказали, что: вот сейчас нажимай на кнопку 1, нажимай на кнопку 1 на пульте, включая, там…
И. Воробьева
―
И что-то происходит, да?
И. Новиков
―
Что-то происходит. Меня это как-то заразило, и, наверное, где-то с такого времени я думал, что буду работать на телевидении, буду выставлять камеры, ругаться в микрофон с операторами, которые что-то делают. Что-то в этом роде.
О. Чиж
―
А пришлось стоять с другой стороны камеры.
И. Новиков
―
Ну, всякое бывало. И с другой тоже. В основном с другой, конечно, да.
И. Воробьева
―
Хорошо. Вот вы в 13 лет приняли решение осознанное, что вы хотите стать адвокатом. А какие сложности были на пути? Не знаю, родители были за?
И. Новиков
―
Родители, конечно, были за.
И. Воробьева
―
Хорошая профессия.
И. Новиков
―
Так совпали звезды, что как раз были 90-е годы, когда считалось, что мальчика обязательно надо отдать учиться на юриста или на экономиста, и что это вот золотая карьера на всю жизнь. Я думаю, что многих моих сверстников как раз как-то к этому склоняли, что ли, из-под палки. А я сам этого хотел.
И. Воробьева
―
Всем повезло.
И. Новиков
―
Не то что повезло, но так совпало, что тренд модный, то, чем в 70-80-е годы были физики, или, может, там, пораньше, наверное, в 60-х были физики, в 80-х, наверное, были уже дипломаты или что-нибудь такое. А в 90-е это были юристы.
И. Воробьева
―
Да, я помню, мне тоже кажется, я попала примерно в это же время.
И. Новиков
―
А сейчас не знаю, кстати, кто.
И. Воробьева
―
Госслужащие, я подозреваю.
О. Чиж
―
Академия ФСБ…
И. Новиков
―
Наверное, да.
О. Чиж
―
Хорошо. Вот там, когда 13 лет, значит решили: буду юристом, и начали к этому…
И. Новиков
―
Буду адвокатом.
О. Чиж
―
Адвокатом. И буду как-то к этому, значит, готовиться.
И. Воробьева
―
А почему адвокатом?
И. Новиков
―
Очень просто. Я в то время увлекался книжками про Перри Мейсона, и вот, вы сказали: юристом – я не хотел быть юристом. Потому что юристы бывают разные. Бывает нотариус, который, может быть, очень хороший нотариус, но он сидит весь день в кабинете и подписывает бумажки, ставит печати. Бывает какой-нибудь следователь милицейский, или еще какой-то, фээсбэшный, который – ну, тоже по-всякому бывает – но как правило сидит в кабинете и пишет бумаги, или выезжает на осмотр места, или допрашивает кого-то, или что-то подобное.Вот я ничего такого не хотел. Я понимал, что я буду стоять на трибуне, я буду говорить вслух, на меня будет с надеждой смотреть мой подзащитный, и вот я, естественно, буду все дела триумфально выигрывать – потому что, как же иначе?
И. Воробьева
―
Ну, Перри Мейсон же.
И. Новиков
―
Очевидно же, да? Что-то такое.
О. Чиж
―
А когда начали готовиться к этому? Потому что между принятием решения в 13 лет и поступлением в 16-17 есть три года, когда выясняется, что там-то тоже бумажного, неромантического, такого очень въедливого и не самого активного действия очень много. Не было сомнений?
И. Новиков
―
Вы знаете, нет. Нет, это обычно выясняется уже постфактум. Потому что, я же сказал в самом начале, что у меня был десятилетний опыт преподавания как раз студентам, которые уже вроде насмотрелись всех этих вещей и понимают. Нет, даже студенты не очень понимают. Они все еще думают, что, вот сейчас я выучусь, сейчас у меня будет диплом, и вот тут-то и начнется жизнь, тут-то мне потекут деньги.
О. Чиж
―
Прямо как в сериале каком-нибудь.
И. Новиков
―
Да. «Suits» какой-нибудь или что-нибудь еще. Нет. Естественно, пока ты в это не окунешься и не попробуешь этого на своей шкуре, ты по-настоящему не понимаешь, что это такое. Готовиться – я не могу сказать, что я особо готовился. Это же такой, общегуманитарной, да, какой-то направленности тема. Ну, история… какие там экзамены, я уже забыл. Ну, русский язык, ну, в общем, все как обычно. Каких-то высот штурмовать мне не приходилось, я в этом смысле счастливчик – у меня вот вся эта карьерная моя дорога была на редкость прямой и на редкость без таких резких поворотов.
И. Воробьева
―
А первое свое дело адвоката помните?
И.Новиков: В адвокатуру в России, по состоянию на сейчас, гораздо чаще идут неудачники, чем успешные юристы
И. Новиков
―
Я боюсь соврать… Одно из первых дел, которое я взял как адвокат – ну, это надо сказать, что здесь есть некая разница. Одно дело – судебное, и другое дело – адвокатское.
И. Воробьева
―
Давайте про суд все-таки.
И. Новиков
―
Судебных дел у меня было много, потому что я до того, как стать адвокатом, я вел частную практику. У нас адвокат – это человек, который имеет исключительное право защищать кого-то в уголовном суде или на следствии по уголовным делам, одним словом. А вообще говоря, в суды гражданские, арбитражные может ходить кто угодно. Вот вы выдали доверенность, если вы считаете, что перед вами сидит толковый юрист, и вы готовы ему доверить ваше добро или доброе имя, не дай бог, то это ваша проблема. Вы дали доверенность – все, и человек стал вашим представителем. И первые годы я как раз был таким представителем по доверенности. И там были разные интересные штуки, когда меня просят рассказать про какое-нибудь такое смешное дело, я всегда вспоминаю историю, которая у нас была с Анатолием Вассерманом.
И. Воробьева
―
О, это известная история.
И. Новиков
―
Она известная, она по многим причинам такая, любопытная.
И. Воробьева
―
Как вы вообще – вы и Вассерман в одном деле? Как это вышло?
И. Новиков
―
Это было еще до того, как украинский вопрос нас с ним очень здорово развел. Сейчас у нас с ним почти не осталось общих друзей, потому что все либо туда, либо сюда. Это было время такое, еще более спокойное – 2010, кажется, год, или 2011. В чем там был сюжет? Анатолий – он такой человек, публичный, отчасти даже мем.
И. Воробьева
―
Ну, да, «Своя игра», вот эти жилетки, это все.
И. Новиков
―
Вот эта борода, очки, миллион карманов, колоссальная эрудиция. И как любой интернет-мем, им стали торговать. Стали попадаться, там, одна, другая, третья футболки, которые кто-то когда-то нарисовал, продал и не поделился. И вот встал этот вопрос. А вопрос осложнялся тем, что как раз с юридической точки зрения, что было интересно, у нас до вот этого дела была абсолютно четкая практика, что если вас сфотографировали и вашу фотографию продали – да, вы имеете право что-то за это получить. Но если вас нарисовали – это только исключительно работа художника. И вам за это ничего не полагается.
И. Воробьева
―
Это изображение, да.
О. Чиж
―
Могло по чистой случайности быть похожим на человека.
И. Новиков
―
Ну, да. Мало ли кто там нарисован? И вот мы нашли очень хорошего специалиста, человека, который опытный криминалист, который занимался фотороботами.
И. Воробьева
―
Хорошая идея.
И. Новиков
―
Когда сдвигают глаза с носом и собирают такой сборный портрет, вот это его тема. И он очень убедительно показал, так, что судья, которая с самого начала не была как-то расположена вникать во все эти фантазии, его с увлечением слушала. Он говорит: вот смотрите, вот здесь очень четко видно на картинке, что это нос номер 34. А вот это глаза номер 3. А вот эта носогубая линия номер 6. И в совокупности, вот как единое целое, они образуют уникальный облик человека, который, даже будучи нарисованным, тем не менее, соответствует конкретному лицу.
И. Воробьева
―
Потрясающе.
И. Новиков
―
Мы это дело выиграли в первой инстанции апелляции, и с тех пор, вот с этого момента, в России есть практика о том, что даже если вас нарисовали, и потом вы этот рисунок-шарж использовали в коммерческих целях, торгуют им каким-то образом, то вы имеете право получать за это какое-то вознаграждение.
О. Чиж
―
Хорошо. А это было одно из первых дел?
И. Новиков
―
Нет, это одно из таких дел, о которых можно говорить, потому что вообще не очень приветствуется, когда адвокат начинает без согласия клиентов, даже пусть и в третьем лице, даже обиняками, но рассказывать те дела, по которым ему явно не дал доверитель такого права что ли, да? Вы идете не ради того, чтобы вашу историю потом трепали где-то. Вы идете для того, чтобы вас защитили.
О. Чиж
―
Хорошо, а если не вдаваться в имена и в конкретные сюжеты этих историй, то, когда вы столкнулись с первыми делами, у вас не было момента небольшого разочарования, когда ожидание и реальность, вот как-то в судах…
И. Воробьева
―
Перри Мейсон – российский суд.
О. Чиж
―
Да. Вот как-то не складывается «Good life».
И. Новиков
―
Было. Хотя, наверное, не так чтобы качественно, скорее количественно. То есть, я понимал уже, уже был взрослый человек, я уже понимал, что не так у нас работают суды, и наша полиция не так работает. Не то что как у Перри Мейсона, даже как они должны работать по закону просто по писаному.Но на самом деле никто, вновь приходящий в эту систему, если у него папа-мама не милиционеры, если он не знает это с детских лет, он просто не готов к тому, насколько это не так. И здесь либо человек ломается, опускает руки, и говорит: ну, все, раз так – что там делать, я лучше пойду, буду заниматься финансовой работой, буду вычитывать договоры – там спокойнее как-то. И многие так и делают. Это, кстати, скорее мейнстрим, чем адвокатура. В адвокатуру, на самом деле, чтобы вы понимали, в России, вот по состоянию на сейчас, гораздо чаще идут неудачники, чем успешные юристы.
И. Воробьева
―
Внезапно сейчас.
И. Новиков
―
Это, ну, как, если отбросить всю эту романтическую шелуху и просто посмотреть, сколько средний адвокат, не топовый, зарабатывает себе на жизнь. Москва, Петербург, крупные города – еще туда-сюда…
О. Чиж
―
А сколько Москва, Петербург?
И. Новиков
―
Ну, скажем так, хватает на…
И. Воробьева
―
Для этого вам приходится очень много дел брать, насколько я понимаю?
И. Новиков
―
По-разному. Может быть одно дело, которое тебя кормит несколько лет. И так бывает.
И. Воробьева
―
Это как повезет.
И. Новиков
―
Если есть репутация, если тебе человек готов… Что такое несколько лет? Это значит, что несколько лет нет результата. Если идет несколько лет работа, несколько лет нет окончательного результата.
И.Новиков: Работа адвоката в российском суде паллиативная. Дело дошло до суда – будет обвинительный приговор
И. Воробьева
―
При этом клиент тебе должен все это время верить…
И. Новиков
―
Клиент должен верить, что что-то впереди его хорошее ждет. Вот как раз вариант для провинции – это брать много дел и брать количеством. И более того, что особенно бьет по нашей профессии, если брать ее как целое, это то, что наш основной клиент – это государство. Наш подзащитный может быть сидилец, который сидит в тюрьме, но платит за него государство, потому что у него нет денег.
И. Воробьева
―
А, ну, конечно.
И. Новиков
―
Это то, что у нас якобы как бы бесплатная помощь. Она не бесплатная, она оплачивается из казны, оплачивается по каким-то смехотворным ставкам. Там базовая ставка – не стандартная, но базовая, то есть, минимальная, от которой рассчитывается, это что-то типа 500 рублей, по-моему, в день.
И. Воробьева
―
Да, Вадим Клювгант у нас рассказывал, 500 рублей в день. Чудовищно.
И. Новиков
―
И на самом деле как раз в Москве и Питере, там обратная ситуация. Как московский адвокат, я сверх тех взносов, которые я плачу в обязательном порядке, я плачу 750, по-моему, рублей в месяц за то, чтобы меня не беспокоили вот этими вот оплачиваемыми из казны вызовами. Кто хочет, тот берет. Вот ему звонят, адвокату, допустим: приезжайте, здесь задержан Иванов, ему назначен бесплатный защитник.
О. Чиж
―
Ваша очередь.
И. Новиков
―
Да. Приезжаешь, подписываешь ордер, входишь в дело, потом в конце месяца получаешь какие-то эти свои несколько тысяч рублей. И вот если этих ивановых у тебя десяток-два, ты можешь более-менее сносно жить. Вот в Москве есть обратный оброк. Вот есть крестьяне барщины, есть крестьяне оброчные. Я адвокат не барщины, я адвокат оброчный. Я плачу оброк за право самому себе выбирать клиентов.
И. Воробьева
―
Хорошо. Как вы их выбираете? Вот этого буду защищать, а этого – нет.
И. Новиков
―
В последнее время, когда я могу себе это позволить, в основном по интересности дела. Иногда дело, ну, оно, может быть, заведомо какое-то такое несерьезное, да? Ну, скажем, у меня одно из последних дел, за которое я взялся – телеведущий Евгений Киселев, который последние два года живет в Украине, работает на украинском телевидении, на него один депутат Думы написал кляузу, что тот в прямом эфире украинского телевидения якобы призывал к совершению террористических актов.
И. Воробьева
―
Трудно себе представить Киселева, который к этому призывает. Ну, ладно.
И. Новиков
―
Тем не менее. Раз депутат, значит, кляузу стали раскручивать, возбудили дело, и заочно расследуют, как, каким образом Киселев призывал к совершению терактов. Понятно, что дело заочное, оно не перерастет ни в реальный арест, потому что Украина его не экстрадирует в Россию сюда – ничего этого не будет. И дело так или иначе обречено остаться вот таким виртуальным, что совершенно не значит, что оно не серьезное. Там подняты серьезные вопросы, но оно не перерастет в такую трагическую историю, что человеку сломали судьбу. Оно интересное. Там масса нюансов. Там, например, у него проводился обыск в квартире, и на обыск вместе со следователями приезжали казаки. Откуда они взялись?
И. Воробьева
―
Да…
И. Новиков
―
Почему казаки?
О. Чиж
―
Ну, добровольные помощники…
И. Воробьева
―
Это здесь, в Москве.
И. Новиков
―
Да. Мы сейчас с моими коллегами пытаемся вытянуть, раскрутить по ниточке и посмотреть, что там вообще найдется, на том конце этой ниточки.Есть серьезные дела. Вот последняя самая история, за которую я взялся меньше месяца назад. Такой молдавский бизнесмен – он, кстати, российский гражданин, то есть, России это тоже касается отчасти – Вячеслав Платон. Он поссорился с главным молдавским олигархом, с Владимиром Плахотнюком, которого называют теневым хозяином Молдовы. И Плахотнюк его, ну, как говорят злые языки, просто купил у Украины. Платон находился в Украине, у него был украинский паспорт – у него три паспорта: молдавский, украинский и российский – и Украина его экстрадировала, во-первых, вопреки своим собственным украинским законам, которые не позволяют экстрадировать граждан. Вот россиянина Россия выдать не может. Его выдали.
Во-вторых, без суда, то есть, подписал прокурор постановление о выдаче, и в тот же день, не дожидаясь десяти суток, его посадили в самолет и увезли.
А в-третьих, что за самолет? Его посадили не в рейсовый самолет Киев-Кишинев, его посадили в чартер – мы сейчас пытаемся как раз выяснить, что это был, там, Bombardier это был или Embraer это был. Ну, в общем, за ним прислали частный самолет. И экстрадицией назвали вот такую процедуру, когда человека в наручниках сажают в частный самолет.
И. Воробьева
―
Неплохо.
И. Новиков
―
Вот это все будет история, которая как-то аукнется всем трем странам – и Молдове, и Украине, и, может быть, даже России. Вот это тоже дело. Похоже на первое? Не похоже – совершенно другая канва, совершенно более серьезные последствия. Но такая профессиональная интересность, профессиональная что ли точка для приложения усилий есть и там, и там.
О. Чиж
―
Хорошо. Но это в последнее время, когда вы можете себе это позволить, как вы сами сказали. А до этого?
И. Новиков
―
До этого по-разному. Есть сарафанное радио. Мне удалось кому-то помочь, да, и потом мне звонят и говорят: вот, здрасьте, там, я от Васи, он мне про вас рассказывал хорошее. Или не удалось помочь, но все равно Вася сказал, что вот там человек душевный – вникал, старался, несмотря ни на что.
О. Чиж
―
Вот это определение «человек душевный», оно много значит? Ну, условно говоря, вам приходилось отказываться от какого-то дела ровно потому, что у вас, там, как бы абстрактно это ни звучало, душа к этому человеку не лежит, вот что-то неприятно, как-то не идет?
И. Новиков
―
Да, было.
О. Чиж
―
А как вы для себя это определяете, решаете, что сейчас личное может перевесить?
И. Новиков
―
Это каждый раз отдельная ситуация. Скажем, опять же, без фамилий, поскольку уже за дело я не взялся, то и говорить не о чем. Меня звали защищать одного, скажем так, деятеля националистического свойства. При том, что по фактуре скорее всего, можно было сказать, что он прав, то есть, обвинения неосновательны. Но вот такой человек – я подумал-подумал пару дней и сказал, что: нет, извините, не могу.
И. Воробьева
―
А почему?
И. Новиков
―
Знаете, это отчасти для спокойствия душевного адвоката, отчасти для клиента. Потому что если адвокат до такой степени не может примириться с тем, кто его клиент, он неизбежно не сможет защищать его с полной отдачей.
И. Воробьева
―
А вы националистов не любите, и поэтому как-то…
И. Новиков
―
Я националистов не люблю. Поэтому в его же интересах было, чтобы его защищал кто-нибудь другой.
О. Чиж
―
А есть вообще какое-то четкое понимание, что это за люди и что это за категория граждан, которых вы не возьметесь защищать никогда ни при каких обстоятельствах?
И.Новиков: Мы работаем в градации, что за каждый лишний год лишения свободы у нас идет борьба, нужно отыграть
И. Новиков
―
Нет, я себе таких рамок не ставил. Обычно тест такой внутри адвокатский – вот пойдешь ли ты защищать педофила? Вот кто может через себя переступить по разным соображениям…
О. Чиж
―
Будучи уверенным в виновности?
И. Новиков
―
Да. Но, знаете, иногда ты не уверен, пока не войдешь в дело. Вот известно, что человек сидит, и тебя спрашивают: пойдешь – не пойдешь? И пока ты не скажешь: да, пойду, тебя к нему в СИЗО не пустят. Ты должен подписать соглашение, выписать ордер. Это такие наши внутриадвокатские формальности внутри нашей среды. И здесь вот так не приходится говорить. Тебе говорят, что: вот такая канва дела. Пойдешь – не пойдешь? Есть разные причины.
И. Воробьева
―
Педофила вы тоже не пойдете защищать?
И. Новиков
―
Я этого не говорил. Кто-то может сказать, что, у меня есть принципиальные соображения, я считаю, что каждый заслуживает защиты хорошей, да?Замечательное кино, такое, может быть, не очень документальное, но замечательное по-своему «Шпионский мост».
И. Воробьева
―
Отличное кино!
И. Новиков
―
Вот там персонаж Тома Хенкса, адвокат Донован, он излагает это как кредо, что какой бы ни был плохой человек или хороший, вот он имеет право на защиту. Кто-то скажет: нет, извините – вот этих дел я не касаюсь даже длинной палкой. Уберите это от меня, пусть идет туда кто-то еще. Разные адвокаты, разные ситуации. Есть какие-то общие правила, чего нельзя делать. Если человек приходит и говорит: вот я хочу украсть миллион, посоветуйте мне, как лучше.
И. Воробьева
―
Отлично!
О. Чиж
―
А приходят?
И. Новиков
―
Нет. У меня такого не было, по крайней мере. Вот этот адвокат должен сразу встать, сказать: нет, извините, разговор окончен, такого быть не может. А в том, что касается защиты по делу, которое, вот что-то уже случилось, уголовное особенно дело (там, у гражданских тоже есть свои нюансы), но что-то уже случилось, человек уже арестован, или вот его сейчас будут арестовывать, и ты решаешь, войти или не войти, это объективно, здесь таких четких правил, если человек сам для себя заранее не придумал, не сформулировал, их просто нет.
И. Воробьева
―
Так про педофилов-то ответьте.
И. Новиков
―
Не знаю – пока не звали. Честно скажу: позовут – будет тяжело.
И. Воробьева
―
Ну, просто это же разные дела бывают с разными фабулами и так далее. Раз уж мы заговорили про фильм, есть отличный фильм «Охота», тоже про это все, очень интересно.Не могу не спросить: а вы смотрите вот эти все сериалы, там, «Good Life», «Юристы Бостона» и так далее?
И. Новиков
―
Нет.
И. Воробьева
―
Нет?!
И. Новиков
―
Нет.
О. Чиж
―
Да что вы!
И. Новиков
―
Я последние годы отвык вообще включать телевизор. Но дома у меня просто не подключен к розетке. Я как-то себя ловлю на том, что даже и гостиницах я не пытаюсь включать, хотя, казалось бы, да? Приехал в чужую страну, интересно посмотреть, чем там люди живут. Как-то рефлекс уже атрофировался, уже не тянется рука к пульту.
О. Чиж
―
Как же у вас так получилось во время всего длинного процесса Надежды Савченко оградить себя от телевизора? Это же нужно просто понимать, как это видят все остальные.
И. Новиков
―
А зачем ограждать?
О. Чиж
―
Вы говорите, что вы не смотрите.
И. Новиков
―
А, нет, не в этом смысле. Естественно, когда происходит что-то важное, или выходит совершенно безумный сюжет по твоему делу, и ты его должен комментировать, ты его находишь в интернете и смотришь. Это не так, что ты каждый вечер, там, в тапочках подходишь к телевизору и, там: скорее бы показали мое дело, да? У меня, по крайней мере, так не происходит.
О. Чиж
―
Вообще говоря, вот эти последние два года, особенно в связи с делом Надежды Савченко, они наложили какие-то ограничения на вашу жизнь? Ну, условно говоря, не вступать в перепалки с близкими, потому что понятно, что все, что связано с Украиной, и хоть как-то уходит корнями в эту тему, она разругала даже близких людей. Не знаю – не общаться с незнакомыми людьми на улице, что-то такое?
И. Новиков
―
Нет, нет такого. Ни насчет близких, ни насчет незнакомых. Что касается близких, тут мне повезло – я никого из друзей на этой истории не потерял. Не было такого, чтобы мой друг, человек, с которым я по-настоящему плотно общаюсь, сказал бы: вот ты за хохлов, поэтому ты мне больше не друг. Такого просто не было.
О. Чиж
―
Так у вас с Вассерманом не осталось почти общих друзей?
И. Новиков
―
Ну, это другое. Не осталось общих…
И. Воробьева
―
Остались ваши.
И. Новиков
―
Остались мои, да. Это я так оцениваю.
И. Воробьева
―
Про дело Надежды Савченко мы еще поговорим.
И. Новиков
―
Куда же без него?
И. Воробьева
―
А вам же приходилось защищать убийц?
И. Новиков
―
Да.
И. Воробьева
―
А когда вы защищаете убийцу, вот вам клиент говорит, например: я этого не делал. Насколько вам важно вот от души верить, что он действительно этого не делал, или это неважно, и вы работаете с материалами дела и так далее?
И. Новиков
―
Бывает и так, и так. Опять же, это киношное представление о том, что если человек говорит, что он чего-то не делал, то мы – грудь нараспашку, флаг вверх и идем до полного оправдания. А реальность, российская по крайней мере, реальность такова, что – я это для себя называю паллиативной адвокатурой. Вот у нас есть паллиативная медицина, но есть неизлечимые случаи…
И. Воробьева
―
Да.
О. Чиж
―
И есть безнадежные дела.
И. Воробьева
―
Можно помочь, но нельзя вылечить, да.
И. Новиков
―
Да. Но не значит, что нельзя помочь. И вот есть российское правосудие, там, за очень редкими исключениями, работа адвоката в российском суде, она паллиативная. Если уж дело дошло до суда – да, пока идет следствие, можно что-то придумать, убедить это дело завернуть в прокуратуру или что-то еще. Дело дошло до суда – значит, будет обвинительный приговор. Ну, по крайней мере, по тем делам, куда меня зовут, это отношу за счет своей репутации все-таки какой никакой, на такие дела, где все просто, понятно и так будет хорошо – что-то не попадаются они мне. Понятно, что дело попало в суд – будет приговор, а вот дальше вопрос в том, какой. И здесь мы работаем не в градации черное-белое, мы работаем в градации, что за каждый лишний год лишения свободы у нас идет борьба, нужно отыграть. Там, год отыграл в первой инстанции, год – в апелляции, потом поменялся закон, взяли подали на какой-нибудь очередной пересуд – глядишь, и человек вышел на 5-7 лет раньше, чем мог бы. А это целая вечность для тюрьмы.
И.Новиков: Если человек говорит: да, это я убил, но ты меня защищай, я не имею права выдать то, что он мне это сказал
И. Воробьева
―
Он если он правда убийца? Вы пытаетесь сделать так, чтобы убийца вышел из тюрьмы?
И. Новиков
―
Ну, иногда, если фактура этого дела позволяет, если само дело позволяет, если обстоятельства позволяют настаивать на вот такой позиции, и сам клиент просит того же самого…
И. Воробьева
―
На невиновности?
И. Новиков
―
Да. Ну, а как иначе? Адвокат не может встать и сказать: вы знаете, вот он виновен.
И. Воробьева
―
Ну, признание вины бывает?..
И. Новиков
―
Нет. Вы мне говорите про другую ситуацию. Вы мне говорите про ситуацию, когда адвокат знает или думает, что его подзащитный на самом деле убил, но тем не менее его защищает. Это далеко не новая проблема.
И. Воробьева
―
Я понимаю. Мы сейчас продолжим, у нас просто перерыв на новости. Я напомню, что в программе «Разбор полета» сейчас адвокат Илья Новиков, и после перерыва мы продолжим вот с этого же места.НОВОСТИ
И. Воробьева: 21
―
35 в столице, продолжается программа «Разбор полета».Оксана Чиж, Ирина Воробьева и наш гость – адвокат Илья Новиков.
Мы остановились на убийцах.
О. Чиж
―
Вот если я правильно понимаю, значит, если выбирать между возможностью закона, которой можно воспользоваться, и тем, что даже виновный человек по нему выйдет на свободу, решение на стороне закона?
И. Новиков
―
Нет. Не совсем так. Давайте, чтобы не путать наших слушателей – у адвокатской профессии есть немногочисленные, но очень категорические «нет». Вот чего нельзя делать. Если мне человек говорит: да, это я убил, но ты меня защищай, я не имею права ни словом, ни взглядом, ни движением брови выдать то, что он мне это сказал. При том, что у нас традиционно уже стоят прослушки в СИЗО, с кабинетах. Ну, скажем, он на бумажке написал, допустим, да?Вот адвокатская тайна – это жесткое табу. Но таких же жестких правил, как делать и как быть, их просто нет, потому что все ситуации разные. Вот тебя ограничивают твои правила адвокатские в том, чего ты не должен делать, а готовых решений, как ты должен поступать, их просто нет.
И у меня были обратные ситуации, у меня были ситуации, когда был самооговор. То есть, человек в показаниях сказал, что, да, а и он, и я, и все окружающие понимаем, что нет. Это проще. Это всегда проще, потому что как бороться с оговором – ну, понятно, как, да? Точно так же, как защищать с чистого листа, с нуля. Вот в такой ситуации, как описываете вы, адвокату всегда будет непросто. Некоторые адвокаты даже предпочитают не слышать такого о своем клиенте.
О. Чиж
―
А так можно?
И. Новиков
―
Вообще не очень хорошо, когда ты на человека наседаешь и говоришь: ну-ка, давай как на духу мне скажи, что там было? Есть и такой способ работы, но тогда ты на себя берешь очень повышенную ответственность. Если ты вытягиваешь из своего клиента то, чего он не был расположен тебе говорить, ты берешь на себя очень большую ответственность за все, что из этого проистечет. Иногда и вообще в тех странах, где суд несколько более выстроен, скажем так, чем у нас, даже полезно адвокату помнить о том, что он чисто юридический защитник. Вот к нему приходит человек со своей позицией и говорит: вот я хочу, чтобы было так, так и так. Вот ты как знаток права, скажи мне, как в рамках вот этого оптимально действовать. И адвокат говорит: вот из того, что ты мне сказал, оптимально так и так. Хорошо, - говорит человек, - так и действуем. Или: плохо – я пойду к другом адвокату.А вот у нас, к сожалению, так не получается. Не получается выдерживать вот эту чистоту, потому что другая сторона играет не чисто. Пол бы дела, что другая сторона – суд играет не чисто. И противостоять этому можно только – во многих случаях, не во всех – только выходя вперед от этого барьера, идя на более прямой более полный контакт со своим клиентом, объясняя ему вещи, которые напрямую из права не вытекают, но вытекают, например, из текущей политики, текущего положения звезд и прочего, прочего. Это наша реальность, это вот у нас так. По-другому в ближайшее время не будет.
О. Чиж
―
А вот по поводу того, как не чисто играет другая сторона. Ну, я думаю, что сейчас, наверное, у вас точно такой проблемы нет. Но когда, вот условно говоря, имя адвоката Ильи Новикова еще не было особенно знакомо следователям, правоохранительным органам и так далее и тому подобное. Но понятно же, что иногда бывает такое, что та сторона пытается договориться с адвокатом, ну, как-то на него воздействовать. Случалось, сталкивались?
И. Новиков
―
Ну, так чтобы воздействовать на уровне запугать – да.
О. Чиж
―
Договориться.
И. Новиков
―
А что плохого в том, чтобы договориться? Нет, я понимаю, что вы имеете в виду. Вы имеете в виду ситуацию, когда адвокат по договоренности со следствием работает против клиента. Это табу, за это выгоняют, совершенно не глядя на чины и звания. И гораздо чаще и гораздо менее предосудительно, когда адвокат помогает следователю договориться с клиентом. То есть, решение принимает клиент. Чаще всего это звучит так: ну, вот признавайся – оформлю тебе явку с повинной.
О. Чиж
―
Ну, сделка.
И. Новиков
―
Да. Это может иметь форму сделки прямой, как это оговорено в законе у нас – сделка со следствием. Это может иметь форму негласной сделки, как в этом случае, когда человека взяли, но говорят: ты дашь показания – мы тебе напишем, как будто ты сам пришел. Массово так, на каждом шагу.И в принципе, если при этом выдерживается принцип, что это делается в интересах клиента, и ты от клиента ничего не утаиваешь, ничего плохого в том, чтобы помогать клиенту со следователем прийти к такой сделке, нет. Только ты помнишь, на кого ты работаешь – ты работаешь на своего подзащитного – не на следователя ни в коем случае.
О. Чиж
―
А как вы решаете, советовать ли клиенту, на эту сделку соглашаться или нет? Он, может быть, сидит с мечтой, что его оправдают, и верит в торжество судебной системы.
И. Воробьева
―
Может, правда оправдают.
И. Новиков
―
Но это самые проблемные клиенты. Потому что мечтать каждый может о чем угодно, но, там, больной, может быть, мечтает выздороветь завтра, да? Потому что он проснется, а у него, допустим, опухоль прошла. Ну, мое дело, как специалиста, объяснить ему, что так скорее всего не будет. Если мы пытаемся достичь реалистичных целей, то твоя реалистичная цель – не сесть, а получить условно. Или сесть, но на 3 года, а не на 5. Вот в этом диапазоне.
И.Новиков: Когда адвокат по договоренности со следствием работает против клиента, за это выгоняют, не глядя на звания
То есть, первая задача адвоката в таком случае – избавить человека от лишних иллюзий. Если он не хочет от них избавляться, возможно, ты не тот адвокат, который может ему это объяснить. Нет ничего предосудительного в том, чтобы… нам запрещено отказываться, то есть, самовольно покидать клиента. Вот он сидит, а ты ему говоришь: ну все – я не буду тебя защищать больше. Так нельзя.
И. Воробьева
―
Вы никогда не отказывались от клиента?
И. Новиков
―
По уголовным делам – нет, конечно.
О. Чиж
―
А хотелось?
И. Новиков
―
Нет, можно по-другому поступить – можно прийти и сказать: ты знаешь, по-моему, у нас с тобой плохо получается сотрудничать, я тебе предлагаю подумать о том, чтобы меня отпустить. В этом случае ты даже возвращаешь ему деньги. Ты отработал их честно, ты имеешь на них полное право, но ты их возвращаешь, чтобы снять этот вопрос. Так тоже бывает. И в принципе, почти всегда, если этот человек не перешел за ту грань адекватности, можно договориться и разойтись мирно и с соблюдением всех интересов.
И. Воробьева
―
Хорошо. Как вы вообще попали в дело Надежды Савченко, как это происходило?
И. Новиков
―
Я в тысячный раз отвечаю на этот вопрос.
И. Воробьева
―
Что поделать.
И. Новиков
―
Опять же, большое спасибо за то, что мы всю первую часть не проговорили про одно это самое дело Савченко.
И. Воробьева
―
Мы и вторую всю часть не проговорим.
И. Новиков
―
Дело был так. Под все события в Крыму и на Востоке Украины и под мои собственные украинские корни меня давно уже тянуло взять какое-то украинское дело. Имеется в виду дело, вот примерно такого плана.Первым таким делом было дело Сенцова, его защищала команда Динзе – Дмитрий Динзе, Светлана Сидоркина – тоже прекрасные отличные адвокаты. Я не думаю, что я бы на их месте сделал что-то лучше, чем сделали они.
А вот вторым или третьим из таких дел было дело Надежды Савченко. И мы его вели с моими двумя бывшими коллегами Марком Фейгиным и Николаем Полозовым, и я с ними познакомился за 2-3 года до этого. Я их тогда защищал по гражданским искам от их бывшей клиентки. Они вели дело Pussy Riot, и там было три девушки, и одна из них заняла отличную позицию, в апелляции она сказала, что: у меня особая позиция, вот так. Это вызвало раскол, там про нее разное говорили, писали – ну, в общем, по итогам этого суда, когда ее отпустили на свободу, ей дали 2 года условно…
И. Воробьева
―
Самуцевич.
И. Новиков
―
Да, Екатерина Самуцевич. Она стала подавать иски против своих бывших адвокатов.
И. Воробьева
―
Это мы помним хорошо, да.
И. Новиков
―
Вот я защищал Марка сначала, потом Николая, потом их обоих. Когда адвокаты общаются – неважно, в каком формате – обязательно возникает тема: ну, а не взяться ли нам за какое-нибудь дело совместное? А, может быть, взяться – а, может быть, не взяться.И я помню этот эпизод, это было как раз 9 или 10 июля, когда объявили в прессе о том, что некая Надежда Савченко, которая, еще ничего не известно, арестована и содержится в СИЗО в Воронеже, я позвонил Марку и сказал: вот то самое дело, которое, возможно, то. Марк связался со своими знакомыми правозащитниками в Киеве, оказалось, что в Киеве уже правительственные, там, люди из МИДа ходят и ищут, где бы найти российских адвокатов для ведения этого дела. Вот так на встречных курсах все это и завязалось.
И. Воробьева
―
Но при этом вы сейчас говорите: со своими «бывшими коллегами».
И. Новиков
―
Но мы же не ведем это дело больше.
И. Воробьева
―
А, в этом смысле.
И. Новиков
―
Я не хочу в это вкладывать никаких других смыслов.
И. Воробьева
―
Я даже не буду спрашивать вас про отношения с этими двумя адвокатами, потому что это вообще не тема для нашей программы.А вот в деле Надежды Савченко насколько было, ну, вообще, что самое тяжелое было? Там, открывать Твиттер, включать телевизор, или видеть Надежду – или что?
И. Новиков
―
Нет, давайте сразу скажем, что я человек в этом смысле толстокожий, и когда про меня говорят что-то плохое – ругают, обзывают – мне абсолютно все равно.Тяжело было, очень тяжело было под самый конец процесса, это было – вот январь и февраль у меня были безумно тяжелые месяцы, я ходил с кругами под глазами все время. В силу того, в какие условия нас поставили, наши шансы вот что-то свое новое, какие-то свои доказательства принести в это дело, были минимальны. Типичный сценарий для таких процессов, что вот есть некая база обвинения, мы ее обсасываем со всех стороны, у них свидетель такой, сякой, мы пытаемся как-то их на чем-то подловить, а своих доказательств у нас нет.
И учитывая, что дело происходило в Украине, и учитывая, что украинские документы суд принципиально не брал, просто принципиально – ну, а кто поедет из Украины в Россию давать показания? Ну, сестра поедет, допустим, дала она показания. Ну, еще один человек, ну, дал он показания. А дальше-то что?
И в тот момент, когда обвинение, прокуратура нам передала вот эту эстафету, сказали, что, все, наши доказательства закончились, теперь пусть защита говорит. Это была середина декабря.
Вот с середины декабря по середину февраля, когда мы закончили предоставление доказательств, у меня все время было ощущение, что я жонглирую тремя гранатами и двумя гремучими змеями. Вот мне нужно было – у нас было три судебных дня в неделю, был стандартный график – понедельник, среда, четверг. Я в каждый понедельник еще не знал – мы в четверг уже закончим, мне уже придется сказать, что, вы знаете, все – у нас кончились материалы…
О. Чиж
―
То есть, вы их по ходу дела добирали?
И.Новиков: Я в этом смысле толстокожий, и когда про меня говорят плохое – ругают, обзывают – мне абсолютно все равно
И. Новиков
―
Вот свидетель, который говорит: я, может быть, приеду, а, может быть, нет, на следующей неделе. И можно, конечно, начать валять дурака, там у нас были какие-то материалы, которые можно было оглашать длительное время, там была таблица, например, здоровая, можно было просто, что называется, «включить дурака» - сесть и начать ее читать. Значит, строчка первая – 1, 2, 3, 4, 5. Строчка вторая – 6, 7, 8, 9… Но, понимаете, это не путь для такого процесса. Если хочешь, чтобы тебе верили, ты показываешь, что у тебя есть что-то на руках, и внезапно делать паузу и начинать заниматься такой ерундой, это очень сильно портить.И я тот материал, скудный материал, который у нас был, должен был растянуть и подгадать так, чтобы и все свидетели успели приехать, и эксперты успели приехать, специалисты, и вещдоки нам успели привезти. И вот самое-самое сладкое, интересное и вкусное у нас было под самый конец этого процесса – я дотянул, у меня получилось дотянуть. Но это было адски тяжело.
О. Чиж
―
На всем протяжении этого процесса – ну, просто потому что тяжело психологически, физически и так далее, все-таки это изматывает – не было хотя бы раз вот этой ситуации, когда вы пожалели?
И. Новиков
―
Нет. Я понимал и понимаю прекрасно, что такого рода дела – это жемчужина адвокатской карьеры, даже если я еще 30 лет буду работать адвокатом – ну, всегда хочется верить, что самое интересное еще впереди – но понятно, что это дело будет одним из самых-самых. И вот ради того, чтобы выложиться в нем и показать, что что-то умеешь, и показать, как вообще возможно в российском суде проделывать вот такие штуки, которые, обычно считают, что там нельзя проделывать, адвокат, такой увлеченный, амбициозный, он, что называется, там, отдаст левую руку. Кто-то, может быть, правую.
И. Воробьева
―
Про «Что? Где? Когда?».
О. Чиж
―
Очень много вопросов.
И. Воробьева
―
Слушатели спрашивают очень много. Но мы так немного почитали в интернете и поняли, что вы вообще в «ЧГК» стремились примерно так же упорно, как хотели стать адвокатом. Это мы правильно поняли?
И. Новиков
―
При том, что я заинтересовался этой игрой позже, я заинтересовался, наверное, в 15-16 лет. Но, в общем, да. При том, что многие, почему-то, до сих про считают, что люди, которые там играют – это их работа, что у меня в трудовой книжке записано: «знаток», что где-то на Первом канале я получаю зарплату – ничего подобного. Те, кого вы там видите, у них у всех есть какая-то другая жизнь. Ну, может быть, за единственным исключением Александра Друзя, который живой символ всего этого, для которого это – основная, у него профессия такая, призвание в жизни – быть Александром Друзем. Нет, у всех остальных все-таки по-другому.И мне в этом смысле было понятнее и проще, для меня это всегда было хобби, которое не приносило особенных денег – вообще по большому счету не приносило денег, потому что те призы, которые вы там видите – во-первых, всегда с них платятся налоги, потом они всегда делятся на шестерых, на всю команду, и в итоге там не о чем говорить. То есть, это не работа. Это не какая-то большая такая история с профессией, с призванием. Это именно хобби, но, надо сказать, затягивающее хобби.
И. Воробьева
―
Мне всегда было интересно, простите, я не могу не спросить. Вот когда ведущий объявляет вопрос первый перед тем, как минута пойдет, вот кто-то из знатоков периодически ставит вот этот…
О. Чиж
―
Старт, да…
И. Воробьева
―
Говорит: я могут так, минуту сохраним. У вас было такое?
И. Новиков
―
Конечно.
И. Воробьева
―
Вот как вы принимаете решение, что вы вот сейчас не подведете команду, вот вы точно знаете, что это вот правильный ответ?
И. Новиков
―
Знаете, а иной раз и подведешь, бывает и такое. Таких косяков у меня, по-моему, не было, или я просто вытесняю их, чтобы не помнить, потому что неприятно об этом помнить. Но как правило ты знаешь, что ты либо знаешь, либо тебя просто осенило, и настолько это из тебя прет наружу, что ты не можешь сдержаться. Последнее, причем, очень рискованно, и как раз капитан в этих случаях должен понимать, с кем он имеет дело, то есть, он имеет дело с натурой увлекающейся, или с тем, кто, уж если показал этот сигнал, то он знает, о чем говорит.
И. Воробьева
―
Очень волнительно каждый раз, для меня этот момент самый волнительный.
И. Новиков
―
Изнутри не менее волнительно, я вас уверяю.
О. Чиж
―
А какую-то самую такую роковую ошибку в этом смысле помните, нет?
И. Новиков
―
Конечно. У меня была ошибка, когда я остался один за столом, там есть такая форма, и вот от моего ответа – если я отвечаю правильно, там моя команда получала все эти шесть сов, одновременно шесть. Это было перед юбилейным финалом 2010 года. А если я отвечаю неправильно, то те, кто стоит, соседняя команда получает шесть сов.И вопрос был про то, почему некая деревня в Ярославской области называется родиной снегурочки или считается родиной снегурочки. И ответ был правильный – потому что там жил Островский, и он там написал эту сказку. А меня заклинило безумно – я, во-первых, забыл фамилию «Островский», казалось бы, да?
О. Чиж
―
Обидно.
И. Новиков
―
Это побочный эффект вот этого нерва прямого эфира. Во-вторых, я подумал: а вдруг не Островский, а вдруг Римский-Корсаков, вдруг там написали не сказку, а оперу. Ну, мало ли? А еще вопрос был не отобранный заранее, а вопрос был из интернета. И там всегда может быть любая чушь в принципе, потому что, что бог на душу человеку положил, то он и прислал.
О. Чиж
―
То есть, может быть еще проще, чем…
И.Новиков: Дело Савченко – жемчужина адвокатской карьеры
И. Новиков
―
Я ответил ерунду. Я ответил, что: ну, потому что там снега много выпадает, поэтому и родина снегурочки. И это было очень обидно. Но это суть игры – если ты не можешь проиграть, то зачем играть?
И. Воробьева
―
Как после этого за стол-то возвращаться? Тяжело?
О. Чиж
―
Там же все, наверное, такими глазами смотрят…
И. Новиков
―
Бывает, да. Ну, как, это люди, которые… Знаете, там люди и самоубийства совершали после такого.
И. Воробьева
―
Да вы что!
И. Новиков
―
Да, где-то передают эти истории люди, которые еще играли в 70-80-е, что какой-то парень после подобной ситуации не выдержал. Если ты к этому относишься как к чему-то, что ты не можешь пережить – вот здесь твоя жизнь, вот сейчас ты умрешь – ладно, там, полбеды, ты чувствуешь сейчас, что умрешь, потом встаешь и не умираешь. А если это на самом деле так, то тебе лучше вообще не браться за такие штуки, вообще не играть в азартные игры.
О. Чиж
―
А вы азартный?
И. Новиков
―
В денежном смысле – нет.
О. Чиж
―
А в смысле чего – да?
И. Новиков
―
Ну, такие проявления игровые, такие агонистические, да, вот как вот эта игра «Что? Где? Когда?» викторина, или как в профессиональном смысле, суд – это тоже по большому счету такой агон, такое состязание, игра. И тоже очень высокие ставки. Вот здесь это да, я ловил себя на таком, что что-то такое щекочет изнутри. А вот в таком смысле, чтобы пойти в казино, начать играть в эти автоматы – ни разу не хотелось.
О. Чиж
―
А это не страшно, в тот момент, когда щекочет, когда вы понимаете, что вас азарт может немножко захлестнуть с неоправданным риском, а отчитываться по нему и платить по нему будет клиент?
И. Новиков
―
Ну, это с опытом должно…
О. Чиж
―
То есть, тормоза – они нарабатываются?
И. Новиков
―
Да, ты либо приучаешься к таким вещам, либо это просто не для тебя.
И. Воробьева
―
Как интересно! Жалко, что время заканчивается. Сейчас вот прямо совсем. Вот про «ЧГК» и про разные другие.
О. Чиж
―
Про «ЧГК» тут сразу несколько слушателей спрашивают, и я, честно говоря, не знаю, какая формулировка правильная. Уж извините, если это обидно прозвучит. Все-таки вы приняли решение уйти, или они приняли решение, что вы уходите?
И. Новиков
―
А я об этом тоже писал и говорил. С самого начала, когда я брался за дело Савченко, первая история, еще до того, как это все стало известно публично, я позвонил продюсерам и сказал, что я берусь за скользкое дело. Имейте в виду, что я в любой момент готов уйти. То есть, я выдал этот карт-бланш, как можно сказать – человек, устраиваясь на работу, пишет заявление на увольнение с открытой датой. Вот я подписал заявление с открытой датой. Вот то, что эта дата накопилась, и стало невозможно уже эту ситуацию совмещать ближе к концу суда, к весне 16-го года. Ну, вот так. Я в принципе готов был уйти на полтора года раньше. За эти полтора года много чего хорошего случилось, за что я, в принципе, безумно благодарен и людям, которые эту передачу снимают, и, в принципе, своей фортуне, и всему остальному.
И. Воробьева
―
Спрашивают – ну, может быть, у вас есть такая информация – а вернуться не получится? Все очень переживают, потому что очень любят вас в «ЧГК».
И. Новиков
―
Большое, конечно, спасибо тем, кто любит. Не надо переживать. Вот как раз я на этой почве ничего с собой не сделаю, руки на себя не наложу – будьте спокойны. Поменяется ветер, поменяются звезды – почему бы и нет? Я дверью не хлопал. Просто уж если мы говорим об играх в целом, вот эти вот судебные вещи – у меня сейчас в жизни хватает интересных игр, хватает этого адреналина, чтобы как-то не чувствовать себя совсем уж неприкаянным.
И. Воробьева
―
Ну, мы с этого начали, да.
И. Новиков
―
А всем, кто болеет, всем, кто говорит, что ждет – большое им спасибо. Посмотрим, как оно будет дальше.
И. Воробьева
―
Действительно посмотрим. Извините, короткий вопрос, мне всегда было тоже интересно, вот люди, которые в «ЧГК» играют, ты видишь, что интеллект там просто какой-то огромный. Как вы относитесь к глупым людям? Они вас раздражают?
И. Новиков
―
По-разному. Что значит «глупый»?
И. Воробьева
―
Ну, не знаю – недалекий, глупый, необразованный.
И. Новиков
―
Обычно, чтобы это раздражало, человек должен быть не только глупым, но еще и навязчивым, каким-нибудь шумным, вот это такой букет, который, по-моему, не раздражать просто не может.
О. Чиж
―
Нет, ну, подождите, может быть, это вам к нему нужно прийти, может, это клиент глупый, а с этим что-то надо делать.
И. Новиков
―
Ну, я склонен считать, что мои клиенты, которые меня выбирают, они все-таки люди… тем самым демонстрируют, что они люди продвинутые и понимающие.Ну, как? Я не хочу, чтобы это звучало как какой-то шовинизм интеллектуальный, что просто, вот не читал Бальзака – значит, вот мне с тобой не о чем говорить. Люди разные, и в разном умные, и по-разному умные. И таких, которые, ну, совсем ни о чем, совсем ни к селу ни к городу, таких на самом деле немного. Каждый из нас, большинство из нас в чем-нибудь да талантлив. И если получается найти такое, то можно прекрасно говорить и общаться даже при том, что человек читал не те книжки, которые ты, или совсем не читал.
И. Воробьева
―
Удивительно – видите лучшее в людях. Вообще, как вы это делаете в своей профессии?У нас минута до конца.
О. Чиж
―
Да. Есть традиционный вопрос, которым заканчивается всегда эта программа. Это вопрос о том решении, над которым вы сейчас думаете. Может быть, последние дни или вообще последнее время. Вот нужно что-то для себя определить и на чем-то остановиться. А пока есть сомнения.
И. Новиков
―
Это очень просто. Последнее… больше чем год меня активно зовут переехать в Украину. При том, что я имею статус адвоката и в России, и в Украине, и меня даже украинские адвокаты назначили своим представителем здесь в России, то есть, как бы послом украинских адвокатов перед российскими адвокатами.
И. Воробьева
―
И вы серьезно думаете над этим вопросом?
И. Новиков
―
Я над этим думаю, потому что помимо всего прочего Украина сейчас гораздо более интересная точка для приложения усилий, там больше всего происходит интересного, того, где можно себя приложить, проявить, показать. Но при этом все-таки это решение не простое, потому что здесь и семья, здесь и родные, и родители. И здесь много чего такого начатого, что хочется закончить, поэтому решение, конечно, очень непростое.
И. Воробьева
―
Сейчас, честно говоря, хочется попросить не принимать решение уезжать. Ну, это мы всех так просим. Будет обидно.Спасибо большое!
И. Новиков
―
Спасибо вам.
И. Воробьева
―
Программа «Разбор полета», адвокат Илья Новиков был у нас в эфире.