Борис Майоров - Разбор полета - 2016-04-18
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа "Разбор полета", программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр, как всегда, в этой студии. Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Добрый вечер! У нас сегодня замечательный гость, которого многие знают и в лицо и по голосу. Это двукратный олимпийский чемпион по хоккею, заслуженный мастер спорта Борис Майоров. Борис Александрович, здравствуйте, добрый вечер!
Б.Майоров
―
Добрый вечер!
И.Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос программы, с которого мы начинаем. Это вопрос о самом тяжелом решении, самом трудном, которое вам пришлось в жизни принимать. Это какое?
Б.Майоров
―
Я думаю, что таких решений было не одно. Потому что, настолько они были сложные и важные для меня, я не могу называть какое-то одно. Например, когда я заканчивал играть, и мне предложили стать главным тренером «Спартака». Это было удивительно. Вот оглядываясь сейчас с высоты своих лет, я бы ни за что не согласился.
Т.Фельгенгауэр
―
Как так?!
Б.Майоров
―
Очень просто. Потому что это была очевидная глупость с моей стороны, и я другим тоже не советую так делать. Сегодня я был в одной компании со своими товарищами, мы с ними вместе бегали по полю, тренировались, с кем-то играли, куда-то ездили, извините, иногда немножко выпивали тоже вместе…
И.Воробьева
―
Не может такого быть…
Б.Майоров
―
А завтра я стал у этой же компании тренером. Я должен был понять, и они тоже должны были понять, может быть, они в большей степени – что я в другом статусе.
И.Воробьева
―
Отношения изменились.
Б.Майоров
―
Что отношения в любом случае должны измениться. И такие примеры в нашем спорте были, особенно в игровых видах спорта. И несладко приходилось тем, кто вот так, как я: сегодня был игроком, а завтра в этой же команде стал тренером. Но, когда на тебя со всех сторон наседают, невольно психология у тебя пошатнется. Обязательно найдутся люди, которые тебе скажут: «Да ты что! Только ты сможешь, больше никто». Это, с одной стороны, тебя в некоторой степени окрыляет, а с другой стороны, не дает возможности трезво оценить ситуацию. Вот я в такую ситуацию попал.Более того, непосредственно мой начальник, председатель городского «Спартака» Михаил Михайлович Балашов сказал мне: «Ну ты же с ярмарки едешь, а не на ярмарку!» А мне был 31 год, через 2 месяца должно было исполниться 32. Я был в полном порядке. Как нападающий сохранил скорость, естественно, техника, она никуда не могла деться. Правда, у меня был травма довольно серьезная, которая меня беспокоила.
И вот на этом фоне в ноябре месяце 69-го года менялся тренер – убирали Николая Ивановича Карпова – и беседовали со мной, причем беседовали не только в городском Совете, но и в центральном совете «Спартака». Это было тяжелое решение для меня.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть, получается, что вас уговорили просто или поставили в ситуацию, когда вы не можете отказаться?
Б.Майоров
―
Здесь есть один нюанс, который те, кто жил в Советском Союзе и был спортсменом профессиональным, прекрасно это знают: подходят годы, когда ты заканчиваешь играть. А что дальше? Надо каким образом себя устраивать. Сейчас такая дилемма, пожалуй, не стоит перед игроком. Почему – потому что они получают шикарные заплаты, почти у всех бизнес. Многие из них, абсолютно большинство не собираются быть тренерами – ни в командах мастеров, ни, тем более, в детских командах, где мизерная зарплата, а ответственности хватает.А в наше время… вот я закончил играть, и куда мне деться? Я, правда, имел высшее образование: закончил Московский авиационно-технологический институт, но ни дня не работал инженером, ни дня не работал. Поэтому какой из меня инженер? Куда мне, на завод идти, начинать все с нуля? Мы с женой сели, подумали довольно серьезно. Маленькая дочь еще была. Не то что пришлось согласиться, а пришли к выводу, что когда-то надо начинать самостоятельную трудовую деятельность. Ну вот такой случай подвернулся – давай с этого начнем.
И.Воробьева
―
А, кстати говоря, вы упомянули, что у вас было высшее образование, действительно, вы учились. А как потом хоккей пришел в вашу жизнь?
Б.Майоров
―
Хоккей пришел совершенно случайно. Относительно случайно, конечно. Потому что я родился в Сокольниках. Та команда конца 50-х, 60-х годов состояла – спартаковская я имею в виду – в основном из воспитанников «Спартака» на 95%. Мы все были воспитанники хоккейно-футбольного клуба «Спартак». Жили мы с братом через дорогу от знаменитого стадиона «Ширяево поле», естественно, пропадали там. И в 52-м году нас приняли в хоккейную секцию, хоккей с мячом, правда, не с шайбой, в хоккейную секцию «Спартака». Ходили в школу, продолжали учиться.
В 55
―
м году я закончил в школу, поступил в институт без всякого блата. Во-первых, я закончил школу с серебряной медалью, поэтому сдавал только один экзамен. И как раз к концу первого курса мне предложили вместе с товарищем Димой Китаевым попробовать себя в хоккее с шайбой. Вот, считай, что с марта 56-го года я нахожусь в хоккее с шайбой. Ну так пошло-пошло… Основной состав команды мастеров, потом сборная команда Советского Союза. В 61-м году я закончил институт, и мне в институте предложили остаться на кафедре.
И.Воробьева
―
Преподавать.
Б.Майоров
―
Да. Метелкин был такой – ректор института – замечательный человек, если мне память не изменяет, Александр Федорович. И он мне нарисовал перспективу: «Ты ведь не будешь всю жизнь гонять шайбу. Давай мы сейчас тебя переводим на кафедру физкультуры. Глядишь, диссертацию сделаешь. У нас нет настоящего завкафедрой физкультуры. Так, в общем, будешь иметь место в жизни».Но потом оказалось, что в силу правил, которые тогда существовали – тогда же было распределение, это не теперешние времена, и институт закончил – иди устраивайся сам; тогда было распределение – я, как выпускник технического вуза на физкультурной кафедре работать не имел права. Я должен был отрабатывать три года хотя бы по специальности как инженер. Меня перевели на кафедру, которую я заканчивал, кафедра: «Авиационные приборы и автоматы». Некоторое время я там вечерникам преподавал, но довольно редко, прямо скажу…
Т.Фельгенгауэр
―
Времени не было.
Б.Майоров:Сложный вид спорта: на коньках, клюшка в руках,шайба и все эти движение надо синхронизировать
Б.Майоров
―
А время откуда? Конечно, то в поездках, то игры….
Т.Фельгенгауэр
―
Зато, наверное, студенты валом шли к вам.
Б.Майоров
―
Вечерники.
Т.Фельгенгауэр
―
За автографами. Признавайтесь.
Б.Майоров
―
Нет, взрослые люди, они как-то… многие стеснялись. Я тоже, между прочим, стеснялся. Ну что, приходят взрослые, старше меня - я их должен учить. Как-то потом все это сошло на нет, поступление в аспирантуру. И я, в конце концов, бросил все это дело.
Т.Фельгенгауэр
―
А футболом-то никогда не хотели заняться? Ну «Спартак» же, ну как же не футбол?
Б.Майоров
―
Нет, в футбол я играл – играл с удовольствием. До сих пор люблю футбол, и считаю, что футбол гораздо интеллектуальнее как игра. Во-вторых, тебе дают возможность там раскрыться более полно, чем в хоккее. Вот с точки зрения эстетики, хоккей, конечно, грубая игра просто по сравнению с футболом. Толкаются, мешают тебе все время. Сложный вид спорта: ты на коньках, клюшка в руках, маленькая шайба и все эти движение надо синхронизировать обязательно – довольно сложно.А футболе – что мене всегда нравилось – у тебя 9 полевых партнеров и для творчества огромное поле деятельности. Себя раскрыть ты всегда можешь. В хоккее, особенно крайнем нападающему значительно сложнее, потому что с одной стороны - защитник, с другой стороны – борт и как-то надо уживаться между этими двумя смертями. Не всегда это удается.
Т.Фельгенгауэр
―
Так а не было развилки никогда, что, может быть, все-таки… Ну играли же.
Б.Майоров
―
Начиная с 58-го года меня еще Николай Алексеевич Гуляев - был главным тренером «Спартака», потом Симонян – все время приглашали в команду мастеров. Я в организованный футбол начал очень поздно играть - в 17 лет. Я имею в виду первенство Москвы, вторая юношеская команда «Спартака». Очень поздно даже по тем меркам. Вот, начиная с 58-го года меня стали приглашать в команду мастеров. Но я не могу, потому что в хоккей играл в команде мастеров, учился в институте… Ну куда? Это невозможно. Я все время отнекивался, говорил: «Когда? Я не могу просто. Иначе я учебу заброшу».
В 61
―
м году я наконец защитил диплом, сам подошел к тренеру спартаковского клуба, к руководителю Владимиру Александровичу Степанову, сказал: «Владимир Александрович, давайте я попробую». Он позвонил в команду мастеров, в дубль. Меня пригласили туда. Как сейчас помню, приехал я в Тарасовку. Николай Тимофеевич Дементьев был старшим тренером дублирующего состава. Сказал мне: «Выйдешь во втором тайме». Ну, я во втором тайме вышел. Играли со «Спартаком» из Еревана. Забил один гол, и после игры подхожу: стоят Старостин, Симонян стоит, Дементьев Николай Тимофеевич. Я говорю: «Когда дубль тренируется, когда приходить?» А Симонян мне говорит: «Тебе не надо к дублю, ты к основному составу приходи тогда-то…». Я через неделю я играл в основном составе.Но прошло несколько лет, я познакомился с тренерской работой и пришел к выводу, что я физически просто не был готов на тот момент. По одной простой причине: хоккейный сезон закончился, и я все бросил, всякие тренировки и так далее. Я делал диплом три месяца. Ничего абсолютно не делал. Более того, защитился сам. Товарищ по группе, извините за выражение, зашивался, он попросил меня: «Слушай, помоги начертить». К диплому надо было делать 14 листов стандартных. И вот я ему дней пять, наверное, помогал, чертил. Тоже они у меня как-то выпали. И я в физическом плане, конечно, не был готов, но две игры сыграл: с «Пахтакором» и «Кайратом» в Москве на стадионе «Динамо». Пришел после второй игры на тренировку. Приехал в Тарасовку. Никита Павлович Симонян мне говорит: «Ты знаешь, скандал». Я говорю: «Какой скандал?» - «Федерация хоккея Советского Союза категорически возражает, чтобы ты играл в футбол». А дело в том, что это был 61-й год, я уже тогда был игроком сборной Советского Союза в хоккее. И за спиной у меня уже был один чемпионат в Швейцарии: Женева и Лозанна. Сборная СССР там заняла 3-е место. Ну и, естественно, Спорткомитет СССР встал на дыбы, Федерация хоккея.
Т.Фельгенгауэр
―
Я вообще, могу себе представить ситуацию, когда чемпион хоккейный в друг появляется в основе в общем-то, легендарной футбольной команды, выходит на поле и играет полный матч. Я не про какого другого человека такого не знаю, вообще, представить себе не могу ни в том времени, ни это времени, ни в будущем времени.
Б.Майоров
―
«Думай. Если ты скажешь – да, мы за тебя будем бороться». Можно было поверить в то, что Николай Петрович всесильный. Николай Петрович Старостин мог бы логически, предположим, доказать, что ничего страшного, если он будет играть в футбол и в хоккей. Такие примеры, кстати говоря, были, но только не в шайбе, а в хоккее с мячом. Играл Численко Игорь в футболе и в хоккее с мячом, играл Слава Соловьев то же самое. Но Численко в «Динамо», а Соловьев в мяч играл за «Динамо», а в футбол за «Торпедо» играл. Но это мяч. Тогда не было искусственных полей для хоккея с мячом. Сезон начинался в конце ноября, а заканчивался в середине марта и всё. И можно было совмещать. В шайбу – уже нельзя было совмещать в 61-м году. Думай!
Т.Фельгенгауэр
―
Решение сложное.
Б.Майоров
―
Очень сложное. Я подумал и себе сказал: что мне копья-то ломать. Я уже здесь в сборной играю, а что там будет, понятия не имею – останусь я в хоккее с шайбой. Так вот остался.
И.Воробьева
―
Не про спорт хочу спросить. Вы с вашим братом - братья близнецы.
Б.Майоров
―
Да.
И.Воробьева
―
Скажите честно, вы, когда были маленьким и когда подростком были, вы как-то пользовались этим? Хулиганили, как-то разыгрывали?
Б.Майоров
―
Нет.
И.Воробьева
―
Вы очень похожи были?
Б.Майоров
―
Нет, мы непохожи были. Мы не близнецы, мы двойняшки. В детстве – вот я сам беру фотографии детские, 3-й, 4-й класс – я, конечно, отличаю, а вот кто знакомы придут: «А где ты, а где он?» - там очень трудно отличить. Потом, когда мы повзрослели, мы были похожи только фигурами и то со спины. А вот так в фас абсолютно непохоже. Он – в отцовскую родню, я – в родню мамы.
Т.Фельгенгауэр
―
Но в детстве не хулиганили.
Б.Майоров
―
Нет, мы были, вообще, дисциплинированными мальчиками, хорошо учились в школе. Я школу вообще с серебряной медалью закончил. Проблем не было никаких серьезных, чтобы подставлять друг друга или подставлять друг друга.
Б.Майоров:У меня два помощника были почти всю жизнь за исключением тех случаев, когда я работал за границей
Т.Фельгенгауэр
―
Если возвращаться к первой истории, о которой вы говорили – решение, о котором вы жалеете, что вы согласились стать тренером. Ну вот вы уже согласились. Вы помнете свое первое решение в качестве тренера команды, когда вы таким тренерским тоном своим буквально вчерашним товарищам что-то сказали, что «ребята, вот теперь – та»?
Б.Майоров
―
Честно говоря, не помню. Наверное, что-то было. Я, вообще, человек по характеру такой, жестковатый и вспыльчивый: сначала делаю – потом думаю.
Т.Фельгенгауэр
―
Честно.
Б.Майоров
―
Правда, не всегда, но в экстремальных ситуациях я порой не выдерживаю. Наверное, были, по тому как продержался я на этой должности два сезона. Хотя команда при мне стала второй в чемпионате страны, два раза подряд выигрывала кубок – в 70-м и в 71-м году. В 71-м году в чемпионате заняла 4-е место. И со мной расстались.
И.Воробьева
―
А как это происходит? К вам просто приходят эти вот из городского совета люди и так далее…
Б.Майоров
―
Нет, мен позвонили домой и городского Совета. Лена – была такая замечательная секретарша – он сказала: «Боря, завтра тебя в 10 часов ждет Балашов Михаил Михайлович». Я с женой - интересная история, вообще – с женой – она была в отпуске, я тоже вроде в отпуске – собирались отдыхать. Давай, значит, сейчас в «Спартак» заедем, а потом по хозяйственным делам: рынок, магазин, и так далее. Приезжаем в «Спартак», а Балашова нет. Говорят, через час будет. Мы с ней говорим, давай поедем на центральный рынок. А «Спартак» располагался Верхняя Красносельская дом-3. Ну в те годы что до Цветного бульвара-то доехать?Приезжаю на рынок, встречаю Андрея Васильевича Старовойтова. Он был начальником отдела хоккея Спорткомитета СССР, сам бывший спортсмен, футболист, хоккеист, судья. Начальник отдела хоккея. Ко мне великолепно относился. – «Как дела?» Ну я ему рассказываю: «Вот сезон закончился, Андрей Васильевич, сейчас хотим взять этого игрока, этого игрока…». Он слушает, слушает. – «Ну хорошо, замечательно. Ну, если что, заходи», - он мне говорит. Я говорю: «Ну спасибо, Андрей Васильевич». И поехал в «Спартак».
Захожу к начальнику, к Балашову, как сейчас помню, и он мне начинает, извините, лапшу на уши вешать: «Группа игроков ходила в МК партии, жаловалась на тебя». Я сразу понял, о чем речь идет, я его перебиваю, говорю: «Михаил Михайлович, вам когда заявление написать, сейчас или потом?». Ну разговор – минуты не было, наверное. Он говорит: «Сейчас». Я выхожу в приемную, а Лена мне говорит: «Ты же в отпуске! Не пиши заявление».
И.Воробьева
―
Выйдешь из отпуска – и тогда уже.
Б.Майоров
―
Да, выйдешь из отпуска… Я написал заявление. Он посмотрел: «Почему?» - «А я в отпуске». Молча подписал, и мы на этом с ним расстались. Я вспомнил разговор со Старовойтовым, и его это многозначительное «Ну заходи…».
И.Воробьева
―
Пошли к нему, кстати?
Б.Майоров
―
На следующий день поехал, да, к нему. Он, конечно, был в курсе, потому что не то что без ведома отдела хоккея тренера меняют; меняет клуб, он имеет право это делать, но обязательно в известность ставился Спорткомитет СССР, иногда согласовывалась кандидатура. А здесь еще больше. Дело в том, что на мое место приходил Юра Баулин, который работал у Старовойтова в отделе хоккея, практически мы с ним поменялись местами. И он говорит: «Ты в отпуске?» Я говорю: «Да, я в отпуске». – «Ну давай, отдыхай. После отпуска приходи, приступай здесь к работе. Тебе будет полезно познакомиться с оргработой». И так вот после отпуска я стал чиновником в Спорткомитете СССР.
Т.Фельгенгауэр
―
А если вернуться к тренерской работе. Вот вы упомянули, что вы довольно вспыльчивый. Насколько это мешало принимать решения именно как тренеру? Потому что там, с одной стороны, пожестче надо, а с другой стороны, мотивировать-то надо и пряником иногда.
Б.Майоров
―
Дело в том, что хоккей – игра в некоторой степени особенная: в ней же перерывы существуют – это первое. Второе: у тебя помощники рядом, которые могут тебя и одернуть, по-хорошему подсказать, что не надо, не сейчас, можно в перерыве что-то сказать…
Т.Фельгенгауэр
―
И вы прислушивались.
Б.Майоров
―
Конечно, а как же? В принципе у меня два помощника были почти всю жизнь за исключением тех случаев, когда я работал за границей. Там один помощник. Как правило, экономят все время деньги. Это у нас сейчас по пять помощников, а там один. Обязательно совет. Прежде чем выйти к команде в перерыве, обязательно ты три-четыре минуты, а то и пять минут беседуешь со своими помощниками: что надо сделать, как надо сделать, кого, может быть, снять, кого-то, может быть, поменять, кого-то переставить. Это обязательная процедура. Потом ты выходишь к команде, где-то минуты три-четыре ты с ней беседуешь, и у них еще минуты три остается на то, чтобы они осмыслили то, что сказали. Всё.
Т.Фельгенгауэр
―
У нас тоже перерыв почти как в хоккее. Буквально пять минут - и мы вернемся. Напомню, что в программе Борис Майоров, двукратный олимпийский чемпион по хоккею, заслуженный мастер спорта. Я надеюсь, что про шайбу, шайбу! – обязательно тоже поговорим.НОВОСТИ
И.Воробьева – 21
―
35. Продолжается программа "Разбор полета". В студии Татьяна Фельгенгауэр, Ирина Воробьева и наш замечательный гость Борис Майоров, двукратный олимпийский чемпион по хоккею, заслуженный мастер спорта.
Т.Фельгенгауэр
―
Прежде чем задать вопрос Борису Александровичу, поправлюсь. Справедливо совершенно мне напомнили слушатели про Всеволода Боброва, который тоже играл в хоккей, в футбол, прославленный наш спортсмен. Теперь к вашему решение вернемся. Сложнее решение принимать где: когда ты на льду и у тебя твоя тройка, когда ты тренер, или когда ты чиновник?
Б.Майоров
―
Это разные ипостаси абсолютно. Что касается льда, то здесь, владея шайбой или не владея шайбой, ты в принципе сам принимаешь решение, куда побежать, как побежать, как шайбой распорядиться: или пойти в обводку, или же сделать передачу партнеру, или бросить по воротам. Это решение игрока. Когда говорят о взаимосвязях игроков в тройке, в звене, взаимосвязи, они так и остаются. Это как раз часть индивидуальных действий и является частью взаимодействия всего звена. Это абсолютно логично. И здесь уже каждый игрок домысливает, как ему поступить, и в зависимости от того, какое он решение принимает, насколько оно синхронно с действиями партнера, настолько игрок хорош. Здесь других вариантов просто быть не может.Что касается тренерских решений, то они очень важны, потому как, вы знаете, в театре есть режиссер, он управляет коллективом, говорит, как эту сцену будем ставить, как актеры себя ведут и так далее. Точно так же и здесь: тренер он видит гораздо больше игрока, он видит ситуацию, которая складывается на площадке, причем не только в своей команде, но и в чужой тоже. Из этого он исходит и соответствующим образом делает какие-то замечания своей команде по поводу нюансов игры соперника и какие коррективны надо внести.
Что касается принятия решения руководителя, то они во многом очень зависят от внешних обстоятельств, которые к тебе приходят. Ну предположим, ты сидишь большим начальником и надо тебе улучшить продуктивность чемпионата своего собственного. Ты должен проанализировать то, что произошло в прошедшем сезоне; что было хорошо, что плохо, почему было плохо, и почему было хорошо, а что надо сделать для того, чтобы улучшить. Вот этот вариант пойдет, а вот этот, может быть, и не пойдет. Это все внешние факторы, которые влияют на принятие решений.
Б.Майоров:Что касается тренерских решений, они dажны, как в театре есть режиссер, он управляет коллективом
Кроме этого еще и глобальные какие-то решения есть у чиновника, если он руководитель крупный. Мне вот довелось побывать таким крупным руководителем. Это надо отталкиваться от общих каких-то вопросов. Предположим, развитие детского и юношеского хоккея, постановка учебно-тренировочной работы в командах мастеров, работа с молодежью. Почему в одно команде мастера растут, они появляются, а в другой они не появляются? Значит, все это надо увязывать для того, чтобы принять одно какое-то конкретное решение.
И потом, ты, как правило, не один принимаешь решение. У тебя есть работники твои – вот в том же управлении хоккея, допустим – каждый из них отвечает за какой-то определенный участок, каждый из них довольно глубоко знает этот участок, знает проблемы, и из этого надо исходить. У тебя есть Федерация хоккея, Президиум Федерации хоккея. Там сидят опытные люди не только из Москвы, часть из них работают на периферии: кто в Нижнем Новгороде, кто в Свердловске, Питер и так далее. Мнения ты должен собрать и вынести какое-то решение. Скорей всего, это будет коллегиальное решение, не только твое. И исходят только из одного: как сделать лучше. По крайней мере там было в Советском Союзе.
Подходы абсолютно разные ко всем трем ситуациям. Самое легкое, конечно, когда я игрок.
Т.Фельгенгауэр
―
А самое интересное?
Б.Майоров
―
Самое интересное? Боюсь что-либо сказать. Интересно везде. Только, если ты не очень хорошо играешь, последствий не будет. А если ты плохо тренируешь или ты плохо себя проявил как начальник – вот тогда обязательно будут последствия.
И.Воробьева
―
Что важнее, когда вы тренер: как-то взбодрить команду хорошим словом или наругать их, чтобы они стали лучше играть?
Б.Майоров
―
Это зависит от того, как протекает игра. Если полное разгильдяйство на поле, если не выполняются игровые функции, если видно, что команда не готова, особенно, когда ты сильней соперника и с пренебрежением к нему относишься, и это проявляется на льду – ну, конечно, жесткий разговор должен быть в раздевалке обязательно. А вообще, я вот работал в Финляндии много лет – палку почти не использовал. Там просто не надо, там люди с другим характером. Они просто не знают, что такое плохо делать свое дело.
И.Воробьева
―
То есть, если взялись, то они делают хорошо.
Б.Майоров: До сих пор люблю футбол, и считаю, что футбол гораздо интеллектуальнее как игра
Б.Майоров
―
Да. Он пришел на тренировку – он уже отлынивать не будет. Вот классический пример. Я не знал особенно психологии финнов. И закончился хоккейный сезон, лед уже расплавили во дворце и мы тренировались на земле. Даю кросс – не помню, 8, 10 километров – там трассы специальные проложены у финнов. Зимой они освещаются, на лыжах можно кататься. И помощнику говорю: А как мы их контролировать-то будем? Он побегут – где-нибудь срежут дистанцию (так, как наши игроки делают часто). Он говорит: «Бо̀рис, да ты что! Ну кто-то придет первым, кто-то последним, но обязательно все пробегут эти 10 километров».
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, а крепким словцом приходилось пользоваться у нас когда-то?
Б.Майоров
―
Я очень редко пользовался этим. Можно сказать, что вообще это не мой стиль. Я считаю, что я и воспитатель, в том числе… считал – сейчас-то все по-другому. Я не имею права с ними разговаривать с ними таким языком. Ведь вы прекрасно знаете, что в Советском Союзе мат – это запрещенная лексика была. Ненормативная. Сейчас – я вот был президентом «Спартака» в начале «нулевых» - зашел в раздевалку – там такой мат стоит! Я говорю капитану команды: «Леша, ну что же вы ругаетесь-то так!» Он говорит: «Борис Александрович, это мы не ругаемся, это мы на этом языке разговариваем».
И.Воробьева
―
Вот так вот. Тренер научил.
Т.Фельгенгауэр
―
Тренер да. Капитан команды должен за свое командой-то следить, моральный авторитет.
И.Воробьева
―
Финляндию. А как это получилось? Как решение принимали стать тренером?
Б.Майоров
―
Я первый раз работал в Финляндии с 74-го по 76-й год. Это был еще Советский Союз. Мне предложили. На два года я уехал, проработал там. А потом в 90-м году финны второй раз меня пригласили, 14 лет прошло… Ну такая, странная история – не здесь рассказывать. Самое интересное: я попал в ту же команду, какую тренировал в 70-х годах, в «Йокерит» попал.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть через столько лет…
Б.Майоров
―
Через столько лет опять попал в Хельсинки, в «Йокерит». Ехал в Рауму, «Лукко» – там есть такая команда. Супруга была очень недовольна: далеко от цивилизации, от Хельсинки. Ну, что такое Рауму – это, наверное, сейчас 80-90 тысяч жителей. Целлюлозно-бумажный комбинат.
Т.Фельгенгауэр
―
Моногород.
Б.Майоров
―
Как ветер на город – так вообще дышать нечем. Ехал туда, а оказался в «Йокерите». Как-то долго очень руководители Лукко думали, подписывать со мной контракт или не подписывать. А «Йокрит» сказал: «Всё, ждем тебя. Вот до 15-го ноября должен приехать». Я говорю: «Всё, ладно».
Т.Фельгенгауэр
―
А вы как-то так, я смотрю, легко принимаете решение. Написал заявление - хорошо, ладно. Приходи сюда работать – хорошо, ладно. До 15 ноября выходи - хорошо, ладно.
Б.Майоров
―
Ничего подобного. Я уезжал в 90-м году в ноябре месяцы практически из разваливающегося Советского Союза. А вернулся я в 96-м году в Россию. Другая страна. Хорошо еще, меня гражданства не лишили и мне не надо было доказывать, что я гражданин России.
И.Воробьева
―
А, может быть, вы как-то хотели в тот момент остаться там, а не возвращаться новую Россию, нет?
Б.Майоров
―
Нет. В начале 90-х в Финляндии нас работал – советских специалистов – пять или шесть человек. Я, когда год отработал, туда приехал мой хороший товарищ – мы с ним работали во второй сборной Советского Союза – Толя Богданов, он тренировал киевский «Сокол». И когда мы с ним встретились, первым делом он меня спросил: «Ты не знаешь, как здесь остаться, что, чего…?» Я говорю: «Понятия не имею». – «Как, ты не интересовался?» Я говорю: «Толя, я не знаю, сколько я здесь проработаю – 10 лет, 15 – я уеду домой. Когда всё закончится – контракт – я уеду домой. У меня там всё: у меня там дочь, у меня там квартира, у меня дача, гараж у меня даже есть…».
Т.Фельгенгауэр
―
Гараж решающим был!
Б.Майоров
―
Да. Я говорю: «Толя, я уеду домой, не нужна мне Финляндия, ничего. Я сейчас туда с удовольствием приезжаю, с удовольствием, но жить я буду в Москве
Б.Майоров:Если ты плохо тренируешь или ты плохо себя проявил как начальник – обязательно будут последствия
Т.Фельгенгауэр
―
А решение стать президентом хоккейного клуба - это же еще другая совсем работа.
Б.Майоров
―
Это другая работа. Но я работал по совместительству президентом «Спартака». К тому времени моя основная работа была – это НТВ-ПЛЮС, комментатор НТВ-ПЛЮС. Вот, где было очень серьезное решение – поменять место работы.
В 98
―
м году я после возвращения из Финляндии был генеральным менеджером нашей национальной сборной по хоккею. В 97-м году в декабре месяце ушел из жизни мой брат после серьезной болезни. И в январе месяце мне тогда Алексей Иванович Бурков – был руководителем Дирекции спортивных каналов НТВ-ПЛЮС и Аня Дмитриева, знаменитая наша теннисистка. Вот они, значит, там: «Вот Жени нет – попробуй. Давай у нас поработаешь по договору». Я говорю: «Ради бога, пожалуйста». Три-четыре месяца прошло – они стали на меня наседать: «Давай, переходи! Мы под тебя место держим, зарплату держим» и так далее. Я думал 9 месяцев.
Т.Фельгенгауэр
―
Ого! Ничего себе, длинное решение.
Б.Майоров
―
Последний раз у меня разговор с ней состоялся, говорит: «Ну нельзя… ну ты приди к какому-нибудь выводу, скажи или да или нет». Мне надо было поменять образ жизни.
И.Воробьева
―
Почему?
Б.Майоров
―
Потому что я всю жизнь проработал или тренером или чиновником. Чиновником-то я где работал? Не на фабрике «Красный Октябрь». Я чиновником работал в хоккее. Для меня все это было родное. А теперь мне надо было уйти из хоккея и переместиться… вроде бы спорт, но совершенно другие люди, с другим менталитетом, с другим знанием предмета: футбола, хоккея… Люди, как правило, сами не игравшие никогда, тонкостей… я уж не говорю о грубости – иногда разобраться не могут, в тех вещах, которые лежат на поверхности. Потом это же режим дня тоже надо…
Т.Фельгенгауэр
―
Ну да, это же надо все в прямом эфире комментировать.
Б.Майоров
―
Естественно. Значит, вечера заняты. Но кроме вечеров – самое страшное – это по ночам энхаэловские матчи, Национальная хоккейная лига. Причем я вот летом живу на даче. Я в конце апреля уже переезжаю туда. Начинается Кубок Стэнли, и я с дачи должен ехать в Москву работать. Вот это не то что меня убивало, а просто режим совсем другой, абсолютно другой.
Т.Фельгенгауэр
―
Но все-таки приняли решение.
Б.Майоров
―
Меня подтолкнули обстоятельства, которые складывались в Федерации хоккея. К начальнику надо было по каждому вопросу финансовому ходить и уговаривать его, что людей надо как-то отблагодарить, они играли, они старались и так далее. Я же не требую ничего лишнего. Вот мы заработали 15 тысяч долларов. Пусть команда возьмет себе эти 15 тысяч долларов. Короче говоря, там потом еще история с Нагано, когда нам сказали: «Вы готовьтесь». Нас было трое: Михайлов Боря, и Игорь Николаевич Тузик. Они работали тренерами, я был генеральным менеджером. Вот «готовьтесь, Олимпиада…». Сегодня сказали, через неделю объявляют, что тренер – другой человек.
Т.Фельгенгауэр
―
Неприятно.
Б.Майоров
―
Не то слово, да. И меня это тоже подтолкнуло. Я в сентябре месяце ушел из Федерации хоккея. И что удивительно: нигде я так долго не работал, как на НТВ-ПЛЮС.
И.Воробьева
―
Потрясающе! То есть и в режим вошли и всё?..
Б.Майоров
―
И в режим вошел и как-то привык. А потом думаю: сколько можно ходить на работу к 9-ти?
Т.Фельгенгауэр
―
Про шайбу…
И.Воробьева
―
Да, просто слушатели нам напоминают про это прекрасную кричалку «Шайбу! Шайбу!» - ну расскажите.
Б.Майоров: Я подумал и себе сказал: что мне копья-то ломать
Б.Майоров
―
Я расскажу вам про кричалку. Я хотел по поводу Всеволода Михайловича Борова. Я его не забыл. Дело в том, что это абсолютно рядовое явление, что они играл и там и там. Речь идет о 40-х, 50-х годах, когда не было искусственных катков, когда зимний сезон был короткий и летний сезон был короткий, и все футболисты играли зимой в хоккей. Это было абсолютно нормальное явление. Я, когда рассказываю о тех годах, многие удивляются: Татушин Боря, спартаковец; Игорь Нетте великолепно играли в хоккей с шайбой; Николай Тимофеевич Дементьев прекрасно играл в хоккей с мячом. Савдунин играл за «Динамо» в хоккей с мячом; Всеволод Михайлович, Бабич, Шувалов – все эти люди играли зимой в хоккей, летом – в футбол. Поэтому я не забыл про Всеволода Михайловича, меня не надо поправлять в этом плане.
Т.Фельгенгауэр
―
Не-не, меня поправили, потому что я сказала, что это удивительная штука…
Б.Майоров
―
Что касается «Шайбу! Шайбу!», говорят – это не моя версия, это версия Николая Николаевича Озерова – когда я вышел в команде мастеров на первый матч с «Пахтакором» на стадионе «Динамо» - жуткий дождь был – я уже был достаточно известной личностью, потому что за спиной у меня уже был один чемпионат мира по хоккею, я был ведущим игроком «Спартака», капитаном «Спартака» - Николай Николаевич рассказывал, что когда я появился, трибуны стали кричать: «Боря, шайбу!» Говорят этот клич так и пошел: «Шайбу! Шайбу!»
Т.Фельгенгауэр
―
Прекрасная история. Ну что, у нас остается время на то, чтобы задать наш традиционный последний вопрос: над каким решением вы сомневаетесь сейчас, над чем раздумываете?
Б.Майоров
―
Я не над каким решением не думаю, никаких решений не собираюсь принимать. Вы, кстати говоря, меня оторвали почти от стола, потому как сегодня моя дочь защитила докторскую диссертацию.
Т.Фельгенгауэр
―
Поздравляем!
И.Воробьева
―
А что, где как?
Б.Майоров
―
Она врач-хирург, онколог. Сегодня это произошло. А меня устраивает та ситуация, в которой я сегодня нахожусь. Общественные какие-то обязанности по Федерации хоккея. Общественные обязанности в «Спартаке». Не могу сказать, что забот хватает, но где-то дня три в неделю я занят: то туда, то сюда. Потом, все-таки, как ни говорите, я востребован. Вот сегодня здесь. Завтра мне надо ехать на «Матч ТВ». Я не отказываюсь. Короткое очень включение, где-то минут 15 идут новости, я в них принимаю участие. Но надо ехать. И вроде как бы я со сцены не сошел еще.
И.Воробьева
―
Это точно совершенно.
Т.Фельгенгауэр
―
Ну и дай бог до ста двадцати тогда не сходить со цены. Большое спасибо! Борис Майоров, двукратный олимпийский чемпион по хоккею, заслуженный мастер спорта был гостем программы "Разбор полета". Больше спасибо, до свидания!
Б.Майоров
―
Спасибо!