Тимур Кизяков - Разбор полета - 2016-03-28
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа "Разбор полета", программа о людях, которые принимают решение, о том, как они эти решения принимают. Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр, как всегда в этой студии, добрый вечер!
И.Воробьева
―
Добрый вечер! У нас сегодня гость в программе "Разбор полета". Это телеведущий, автор программы «Пока все дома» Тимур Кизяков. Здравствуйте, Тимур!
Т.Кизяков
―
Здравствуйте, Татьяна! Здравствуйте, Ирина!
И.Воробьева
―
А про Генсовет «Единой России» надо уже добавлять или еще нет?
Т.Фельгенгауэр
―
Вы уже в Генсовете или еще нет?
Т.Кизяков
―
Уже.
Т.Фельгенгауэр
―
Уже. Член Генсовета партии «Единая Россия» Тимур Кизяков. Мы будем полно вас представлять.
Т.Кизяков
―
Спасибо.
И.Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос, с которого мы начинаем программу "Разбор полета", это вопрос о самом тяжелом решении, самом трудном, самом сложном, которое вам приходилось принимать. Вот это какое решение будет?
Т.Кизяков
―
Это решение довольно часто приходится принимать. Это решение о том, какого ребенка снять. Когда органы опеки предоставляют списки детей для съемок в видеопаспорте и для рубрики в программе «Пока все дома», детей таких предоставляют в списке больше, чем планируется к съемке. И когда ты понимаешь, что от твоего решения зависит и судьба и жизнь, да еще и ребенок с тяжелым недугом, а то и не одним – то вот это решение мучительное. Оно самое страшное, но его приходится принимать, и приходится понимать, что все-таки мы – средство массовое информации и, стало быть, влияем на общественное мнение. И если мы сгустим краски, и общественное мнение отшатнется от этих детей, то мы не только этому ребенку не поможем с тяжелым недугом, а мы десяткам, а то и сотням других детей не поможем. Поэтому решение непростое, каждый раз мучительное. И часто со съемок звонит Лена…
И.Воробьева
―
Лена – это ваша супруга.
Т.Кизяков
―
Моя жена, да, которая ездит на все съемки во все города. Вот это, наверное, самые мучительные и самые трудные решения.
Т.Фельгенгауэр
―
На что ориентируетесь, когда нужно уже решать? Вот есть дети, каждый одинаково достоин новой семьи и счастливой жизни.
Т.Кизяков
―
В большинстве случаев, если это не психическое тяжелое расстройство или не ситуация, когда наши усилия не помогут, когда они заведомо обречены – в большинстве случаев мы снимаем и того и другого, причем мы делаем это на свои средства, за свой счет.
И.Воробьева
―
А остальных?
Т.Кизяков
―
Ну, так как трудозатратны, и энергозатратны эти усилия, то – на спонсорские средства, которые привлекаются для этой работы. Потому что многодневная командировка и съемки, они требуют многодневной работы.
И.Воробьева
―
А государство как-то оплачивает эту работу?
Т.Кизяков
―
История этой работы уже более десяти лет длится. Когда начиналось все – это 2006-й год – чтобы не быть голословным – мы сделали всё начало на свои средства, то есть мы не ходили и обещали, а сделали первые видеопаспорта на свои средства для Московской области. Благо, что губернатор тогдашний Борис Всеволодович Громов поверил и дал эту возможность. Сделали на свое средства графику, официально оформили музыку, то есть все делалось, как говориться, как для себя, потому что хотелось, чтобы результатом было то, что ни перед кем из этих детей не было бы стыдно, потому что эти видеопаспорта остаются на память на всю жизнь.И тогда результат, который был достигнут, он все наши ожидания превзошел. И тогда, когда уже результат был, государство стало помогать. Но это тоже длилось недолго, потому что государство помогать может только в соответствии с законом, то есть нужно участвовать в общем конкурсе, где ты уязвим, и если аукцион не в твою пользу – а все равно существует себестоимость, ниже которой невозможно провести работы: арендовать технику нельзя бесплатно, и электричество нельзя. И если другие соискатели другие условия предлагали – всё, мы оставались вне. И длилось это недолго - пока мы были одни. Потом как грибы стали появляться разные организации, причем они состояли нередко из людей, которые действительно хотели помогать детям, которые действительно хотели им блага. И эти люди, которые хотят блага, они делятся на категории. Есть люди, которые к себе относятся трезво, понимая, что в «этом я могу принести пользу, а в этом я при всем желании не могу», и люди, которые «если я хочу - значит, могу; если у меня нет никаких навыков, но есть мобильный телефон с видеокамерой – этого достаточно». И тогда начались большие трудности, и мы были на грани закрытия, потому что мы не могли удержать штат квалифицированных людей, которые бы делали достойно.
Мы поставили сразу условие, что каждый из видеопаспортов может быть показан по любому федеральному телевизионному каналу и где угодно за границей, чтобы никто никогда не смог сказать, что это халтура, что это не индивидуальный подход, что это шаблон и так далее. И мы тогда уже поняли, что сколько бы времени он не длился, оно не лишнее. Никакой лишней информации о ребенке для его будущего усыновителя нет. И если он когда начинался, он был 30 минут, сейчас он уже - 40 минут. И все равно, чем он больше, тем осознаннее решение. Наша задача ни в коем случае не вызывать ажиотаж и не распихивать детей. Нет, никаких розовых очков. Наша задача – чтобы дети устраивались навсегда, потому что возврат ребенка обратно в детское учреждение – это трагедия многогранная: это для ребенка; для родителей, которые его вернули.
И плюс еще, если эти люди, чтобы как-то самооправдаться, начинают слагать легенду о том, что ребенок был ущербный, а они благодетели, но они не справились, потому что он ущербный и дальше, дальше все эти фантазии вырастают в целую теорию: они рассказывают об этом своим знакомым, чтобы в глазах их не упасть. Эти знакомые рассказывают своим дальним знакомым. И эти круги по воде однажды доходят до семьи, которая собирается взять ребенка, но доходят они с разных сторон, и получается, что это не один уже случай, а несколько. И скольким детям потом перечеркивает судьбу возврат, трудно даже представить.
И.Воробьева
―
То есть, чтобы просто мы понимали, вот эти видеопаспорта – это госзакупки, то есть это Министерство образования.
Т.Кизяков
―
Были.
И.Воробьева
―
А сейчас нет? Сейчас госзакупки не проводятся.
Т.Кизяков
―
Если десять лет назад вспомнить, сначала регионы, младшие с Московской области, потом подключилась Астрахань, потом только Москва, сейчас Москва уже всё – отключилась.
И.Воробьева
―
То есть Москва разве не делает видеопаспорта.
Т.Кизяков
―
Подробности даже все нельзя поместить. Так вот, на региональном уровне проводились эти конкурсы. Где могли, там рассмотрели эту работу, как не имеющую аналогов. Тоже удивительно у нас в стране: в одном региона это в полном согласии с законами, что это единственный поставщик, в другом региона это не подходит. Законы те же…
И.Воробьева
―
И там нельзя, чтобы один…
Т.Кизяков
―
И в конце концов, опять же из-за усложнившейся экономической ситуации в стране это тоже все увяло. А организовывать эти конкурсы под свое доброе имя, под свой результат, чтобы выигрывали жулики, мы перестали. Мы столкнулись с массой примеров, когда под видом, действительно, видео о детях, делалась откровенная и вредная халтура. Были суды, выяснялось, что те, кто ее делал, чуть ли не в международном розыске находятся. И мы поняли, что всё – этому потворствовать нельзя. Пока у государства трудности, мы обратимся к серьезному бизнесу. Серьезный не в плане размеров, а в плане требований. И я, если удается встречаться с бизнесменами, первое, что говорю: пожалуйста, трижды, а то и более проверяйте, на что уходят ваши средства, потому что под фестивалем воздушных шариков сытые и лоснящиеся начальники фондов помощи бедных – это подозрительно. И чем больше всяких возможностей в себя включает фонд, тем больше возможностей спрятать истинную никчемность.
Т.Кизяков
―
И мы обратились, причем даже не сами, а со стороны стали предлагаться средства, но не было механизма, который называется фондом изначально, но, я думаю, что у многих отношение к фонду сразу как к чему-то, что занимается финансовыми какими-то махинациями. Очень немного фондов, которые, действительно, созданы как инструмент для пользы.
И.Воробьева
―
Вообще, вы, конечно, очень странные вещи говорите, мне странные. Я просто веду программу по благотворительности на "Эхо Москвы"…
Т.Кизяков
―
Может быть, я знаю немногих.
И.Воробьева
―
У меня столько фондов бывает НРЗБ, мне кажется, вы не очень правы в этой ситуации, что их не много, их много - хороших фондов, нормальных, которые занимаются, действительно, помощью людям.
Т.Кизяков
―
Очень хорошо. Но в данном случае, отвечая за то, что делаю сам…
И.Воробьева
―
Ну… за сектор.
Т.Кизяков
―
Да. Я говорю о требованиях, которые к себе предъявлялись прежде всего. И пришлось создавать фонд, который от спонсоров, получая средство, имеет право тратить их только на создание видеопаспортов. Даже открытки мы не можем покупать, даже билеты железнодорожные.
И.Воробьева
―
То есть вы специально прописали жесткие условия.
Т.Кизяков
―
Только. Ни презентации, ни прочее.
И.Воробьева
―
А почему, кстати, вы приняли такое решение, а не расширить деятельность и не помогать кому-то еще, еще какой-то деятельностью заниматься?
Т.Кизяков
―
Наверное, оценивая свои силы. То есть, в чем ты можешь принести максимальную пользу – занимайся этим. Когда-то я продолжил фразу: «Если человек талантлив – он талантлив во всем». Так я ее доработал и получилось: «Если человек талантлив, да еще и глуп, то он талантлив во всем». Если ты уверен, что ты можешь принести ответственно пользу, то вот этим и занимайся, не надо метаться.
И.Воробьева
―
Скажите, а как вы обходите этот законодательный запрет?.. Вы сказали просто, что надо в видеопаспорте ребенка – я посмотрела просто некоторые видеопаспорта ваши – вы, в том числе, раскрываете диагноз ребенка. Но это запрещено законодательством. Как вы это обходите?
Т.Кизяков
―
В законодательстве написано, что любая производная информация о здоровье может публиковаться в средствах массовой информации. Я дословно вам практически говорю.
И.Воробьева
―
Но медицинский диагноз все-таки как-то…
Т.Кизяков
―
Именно про это и написано. С другой стороны, подумайте, если усыновитель будущий или приемный родитель не знает о том, какой диагноз у ребенка, то мы либо вводим в заблуждение его, либо не даем исчерпывающую информацию. Ведь наша задача – чтобы ребенок был избавлен от этих смотрин мучительных, которым ребенок подвергается не по вине взрослых, а по вине ситуации.Если представить себе ситуацию, когда семья ехала через всю страну, естественно, по дороге думала, переживала, и вот завтра встреча, и ночь без сна – взрослые люди в напряжении, взрослые люди волнуются. А малыша с вечера настраивают, что завтра приедут хорошие, наверное…, и ребенок старается понравиться. Мы, когда первое время попадали в детские учреждения – потом только доформулировано было, в чем отличие поведения: ребенок старается понравиться, он хочет, чтобы он понравился, чтобы его забрали, что для ребенка противоестественно: он не должен на это детство свое тратить.
И представьте ситуацию, если люди по фотографии фантазировали себе этого ребенка – а он не такой, он совсем не такой! Они понимают, что этот ребенок не их. Они тоже не виноваты, и ребенок не виноват. А если представить, что так к ребенку приезжали несколько раз, он уже черствеет, он уже закрывается, он уже не верит.
И взрослые люди – сколько таких людей после этих смотрин казнят себя, что «мы как корову покупаем» - и больше не возвращаются.
Это одна из сторон. Поверьте, нет ни одного мучительного вопроса, которые не задавались до, ни одного. И финансирование паспортов – что они стоят каких-то средств. И я все никак не могу успокоиться – пытался найти аналоги тем ста тысячам, которые стоят работы по видеопаспорту. Это вообще не секрет, что он столько стоит. Когда начинают лукавить и говорить, что «сколько?!» - я хочу сказать, ребята, это жизнь ребенка. Это видео, которое судьбоносно, оно спасает жизнь, потому что по статистике всего 10% выпускников детских домов доживают до состояния полноценных граждан. То есть нет навыков, слишком много на них охотников.
Но я отвлекаюсь. И нужно было защитить - вот знаете, как беременность – решение взрослого человека взять ребенка и ребенка, чтобы он не чувствовал этих травм и смотрин. И видеопаспорт – это возможность заочно познакомиться с ребенком, поэтому мы и ползаем-то на пузе за каждым. Мы в отличие от некоторых коллег, не можем снять 50 человек за день. Мы снимаем двоих или троих, а иногда одного, а иногда переснимаем, потому что не получилось. И это только на результат. Задача только на результат – чтобы дети устроились и навсегда.
И.Воробьева
―
А вы пробовали как-то законодательно закрепить, что видеопаспорта должны быть такими.
Т.Фельгенгауэр
―
Унифицировать как-то видеопаспорт, требования к видеопаспорт – то, что видеопаспорт должен быть снят определенного качества, продолжительности, определенная информация должна быть. И вот хуже или меньше, чем вот эти требования быть не может? Больше, лучше – можно, а меньше и хуже – нельзя. То есть вы должны минимум на полчаса рассказать то-то и то-то и снято должно быть не на мобильный телефон.
Т.Кизяков
―
И не только это пыталось быть предложенным. Я, возвращаясь к сказанному все-таки, нашел аналогию, которая поясняет стоимость и квалификацию. Я нашел массу объявлений в интернете, когда местный фотограф в своем маленьком городке не едет снимать свадьбу, если это стоит меньше 25 тысяч рублей. Своим фотоаппаратом взрослых – чик-чик, на диск с музыкой Стинга - шлеп-шлеп – и всё. И если сравнить по трудозатратам, это полностью все объясняет.Теперь к вопросу. Не только повысить требование к тому, что должно быть сделано, но и к тем, кто должен делать. Мы как раз – и я это предлагал у Павла Астахова – что люди, допускаемые к работам с детьми, должны соответствовать тем же требованиям, что сотрудники. У них должна быть медкнижка, у них должны быть подтверждения их официальности. Вот тогда не будет людей, которые в международном розыске. Тогда не будет халтуры, не будет энтузиастов, которые, думая, что они приносят пользу, на самом деле тешили свое самолюбие, но приносили вред. Тогда станет понятно, что для того, чтобы информация о ребенке должна быть не видимостью, а, действительно, пользой, тогда о каждом ребенке нужно снять не менее такого-то количества видео по времени; обязательно нужно рассказать о тех и тех подробностях жизни этого ребенка, что в комплексе создает о нем впечатление. Потому что я сами видел ролики этих псевдопоследователей, когда девочка 16 лет с обнаженными плечами и короткой юбкой прохаживается на фоне зелени, а закадровый голос говорит: «Лизочка, - имя вымышленное, - нежная ласковая. Она может быть пушистым зайчиком, а может быть тигрицей». Я вам дословного говорю! Могу показать его.
И.Воробьева
―
Вообще странно, удивительно…
Т.Фельгенгауэр
―
Это типа, знаешь, тех, кто у метро надувные цветочки продают и говорят: «Помогите ребенку».
Т.Кизяков
―
Нет, скорее это интим-услуги.
И.Воробьева
―
Имеется в виду, что, если мы рассматриваем все фонды, которые занимаются детьми-сиротами – а их много, есть совершенно замечательные профессионалы – вот именно на их фоне такие ролики, как вы рассказываете, это такое мошенничество, которого, конечно, быть не должно.
Т.Кизяков
―
Были примеры, конечно – чтобы не выглядеть, что все не нравится и все неправильно, нет – когда в регионе говорили: «А у нас вот тоже есть, кто делает. Посмотрите. Это, конечно, не как у вас…» - и я видел великолепно снятые сюжеты. Единственное было у этих сюжетов слабое место – что они не могут быть вынесены на большую аудиторию.
И.Воробьева
―
Качество?
Т.Кизяков
―
Качество прекрасное, то есть и с режиссерской и с операторской точки зрения. Но нет охвата аудитории. У нас сложились так обстоятельства, – это не наша заслуга, а заслуга судьбы – что семейная программа, которой 24 года, аудитория, которая доверяет нам, профессиональный телевизионный опыт и плюс большое желание помогать. Потому что оно же не сразу пришло. Когда программе исполнилось 15 лет, как-то изнутри… Это не было проектом, и слово это не люблю. Это было внутренней потребностью: мы можем больше, чем делаем. Что может еще семейный корабль, кого взять на борт? Ну кого еще, как не ребенка, лишенного семьи. Вот именно это послужило причиной начала всех этих действий. Они очень нервные, они очень, естественно, затратные с точки зрения переживаний. И разговоры бесконечные дома об этом. Хочется отвлечься, а не получается.И возвращаясь к тому, что у нас есть аудитория. Мы можем показать часть видеопаспорта в рубрике, мы можем показать адрес сайта. Таким образом, мы этого ребенка, мало того, что мы снимаем его руками только людей, которые для эфира работают. Они и приучены к требованиями эфирным, там нет никаких дрожаний камеры и «утюга»: туда-сюда наезда. Этого ребенка потом, после того, как отснято – а это даже не полдела – потому уже взять его как будто со всех сторон руками поднять над всей Россией, чтобы его увидели со всех концов, чтобы нашлись те, кто ему нужен. Ситуация, когда ребенку ищут семью – она в основном такая существует – она должна быть такой, что несколько семей приходят и из них выбирают наиболее для него подходящую.
И.Воробьева
―
Это такая история, которой у нас, мне кажется, никогда не будет. Вы же много видели и детских домов и детей инвалидов, вы понимаете, что эта ситуация тяжелая. Когда в России принимался закон о запрете усыновления американцами, вы были против или за?
Т.Кизяков
―
На тот момент, когда это произошло – это…
И.Воробьева
―
2013 год.
Т.Кизяков – В 13
―
м он начал действовать, а приняли 28 декабря 12-го. В тот момент у меня вызывало внутренне противоречие то, что детей с которыми знакомились, уже знакомились – вот их не отпустили. А то, что касается самого закона, я специально изучил статистику, и вот, что оказалось: по американскому усыновлению, начиная с 2005 года… в 2005 году было устроено в американские семьи 3500 примерно детей. То к 2012-му в 6 раз это усыновление уменьшилось. А причин несколько. Одна из них – большая информированность наших людей плюс государственная помощь. Кроме того, если посмотреть на ту ситуацию – ситуацию ту заострили не мы. И закон «Димы Яковлева» - это же не отдельный закон. Это часть закона по защите российских граждан. Туда включается много пунктов. Это один из пунктов.
И.Воробьева
―
Это был политический ответ на «список Магнитского».
Т.Кизяков
―
Ну, на тот момент можно и так трактовать. А почему не трактовать, что в 2012 году была выяснена такая биржа по обмену детьми в Америке? Вы знаете об этом?
И.Воробьева
―
А вы знаете, что у нас в России тоже можно разных бирж…
Т.Кизяков
―
Нет, мы говорим про Америку…
И.Воробьева
―
Нет, мы говорим про проблемы России.
Т.Фельгенгауэр
―
Про российских детей, которых лишили одной из возможностей получить семью.
И.Воробьева
―
Особенно детей инвалидов.
Т.Фельгенгауэр
―
Тем более, потом к Америке присоединили еще страны, где легализованы однополые браки, потому что всех напугали, что вот сейчас гомосексуальные пары вперед рвануться российских детей усыновлять. И, таким образом, еще меньше возможностей стал для ребенка из России получить семью.
Т.Кизяков
―
По порядку отвечаю. Что касается лишения российских детей шансов. Мало того, что после того, как был введен этот закон, Америка мгновенно прервала весь контроль за детьми со стороны России, которые находятся в американских семьях. То есть мгновенно слетела маска по поводу заботы об этих детях. Буквально в 2013 году погиб Максим Кузьмин опять же потому, что контроля со стороны России уже не было.Что касается законов американских, почему договориться не могли. В каждом штате свои законы. И ребенок, непонятно по каким законам устраивается. В Америке допустимо, когда ребенок из семьи в семью переходит. Кроме того, по закону ребенок является гражданином России, но для того, чтобы он стал полноценно, родитель должен в консульство прийти и вовремя получить паспорт для него. Если не пришел – всё. То есть здесь возникали ситуации, которые были неразрешимы.
А что касается лишения шансов, посмотрите статистику, насколько в дальнейшем количество устроенных детей за границу и детей-инвалидов, в частности, и в России, в общем, не уменьшилось, а даже удвоилось. Поэтому говорить о том что Россия, как монстр, что-то не разрешает и надает… А Румыния, которая категорически запретила своих детей устраивать куда-то? Пытались вопить, а потом она сказала: «Нет и всё!» Что сказал ЕС? Он сказал: «Да, действительно, в целях предотвращения нелегальной трансплантологии и детской проституции мы это одобряем. Австралия и Канада…
И.Воробьева
―
Я думаю, что вы со мной согласитесь, что хотелось бы, чтобы и в России так же строго следили за приемными родителями, как это делали за американскими приемными родителями, чтобы было меньше новостей о том, как приемные родители в России совершают преступления против детей.
Т.Кизяков
―
Конечно, хотелось бы, чтобы у нас было лучше.
И.Воробьева
―
Да. Мы сейчас прервемся на несколько минут. В программе "Разбор полета" у нас сегодня телеведущий, автор программы «Пока все дома», член Генсовета «Единой России» Тимур КизяковНОВОСТИ
И.Воробьева – 21
―
35 в столице. Продолжается программа "Разбор полета". У нас в гостях телеведущий, автор программы «Пока все дома», член Высшего совета… Высшего, да? – Высшего совета партии «Единая Россия» Тимур Кизяков. Извините, что я ошиблась, неправильно сказала.
Т.Кизяков
―
А Высший, кстати, ниже того, который вы называли.
Т.Фельгенгауэр
―
А у вас все впереди, Тимур!
И.Воробьева
―
Раз уж мы заговорили об этом, а как вы приняли решение такое?
Т.Кизяков
―
Предложили войти в высший совет…
И.Воробьева
―
Кто, если не секрет?
Т.Кизяков
―
Ольга Баталина. Не секрет. Причем, я не член партии «Единая Россия», и сначала удивился, думаю: а возможно? Оказывается, возможно. Возможно, потому что экспертные мнения нужны и инициативы людей, которые хотели бы их проявить, нужны. А что касается взаимодействия, несколько лет мы взаимодействовали с Государственной думой, кстати, взаимодействовали по поводу помощи детям, оставшимся после вступления в силу закона «Димы Яковлева».
И.Воробьева
―
Я вас прошу, не называйте, пожалуйста, «законом Димы Яковлева»…
Т.Кизяков
―
Давайте. Я как раз очень сам… мне тоже не нравится. Ну вот того закона…
И.Воробьева
―
Закон запрещающий усыновление.
Т.Кизяков
―
Это закон по защите российских граждан, где как пункт это было. Ну так вот, ведь осталось 259 ребятишек после того, как закон вступил в действие. Причем, нужно быть справедливым, посчитали и тех, с кем еще не познакомились, на кого только были выданы разрешения. То есть еще даже не встречались никогда. Но посчитали всех.
И.Воробьева
―
Но должны были встречаться.
Т.Кизяков
―
Должны были, естественно. И на сегодняшний день из 259-ти не устроено 13. Были приложены, конечно, усилия, чтобы помочь. И нас попросили сделать видеопаспорта. Мы взялись за эту работу, и как раз тогда мы начали взаимодействовать. До этого мы встречались на круглых столах и какое-то представление было о людях. В этой работе почувствовал я и компетентность и небезразличие.Поэтому я к этому предложению я отнесся серьезно: я думал – думал неделю.
И.Воробьева – А
―
а, то есть вы прямо раздумывали.
Т.Кизяков
―
Конечно.
И.Воробьева
―
С супругой, наверное, советовались.
Т.Кизяков
―
Советовался. А мы вообще единое целое.
И.Воробьева
―
Ну, какие за и против?
Т.Кизяков
―
За – такие, что это может помочь большему количеству детей устроиться в семьи – да.
Т.Фельгенгауэр
―
А против?
Т.Кизяков
―
Против – что это, наверное, потребует дополнительных усилий, потому что это вызовет обязательно реакцию, и она не заставила себя долго ждать. Я за время, которое прошло с момента вступления, в общем-то, не пожалел, потому что возможности, которые откроются, они согласуются с потребностями душевными. У «Единой России» есть такая тема, как «России дорог каждый ребенок» - это про нас. То есть это тема, в которой хочется принимать участие. А кроме того – как пример – за 10 лет существования видеопаспортов и рубрики, которая в эфире каждую неделю, никто ни из одной партии никогда ничего не предложил и не сказал вообще в наш адрес.
И.Воробьева
―
А что же сейчас изменится, если за 10 лет никто из них ничего не предлагал и никак не помогал, а тут вот?..
Т.Фельгенгауэр
―
Ведь «Единая Россия» тоже была все эти 10 лет.
Т.Кизяков
―
Так они-то и помогали.
И.Воробьева – А
―
а, то есть «Единая Россия» только помогала?
Т.Кизяков
―
Да. Именно поэтому.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, так может, следующим решением вашим станет вступление в партию?
Т.Кизяков
―
Насчет «может», я не знаю. То есть это покажет время. И я как раз сторонник постепенности. Мне кажется, что высокоразвитый организм должен расти медленно. Я решения принимаю медленно - данном случае мы опять к решениям возвращаемся – и это будет пошаговый процесс.
И.Воробьева
―
Вы себя ощущаете политиком?
Т.Кизяков
―
Сейчас отчасти уже да. Так пришлось размышлять на эту тему немало. Я понял, что у нас, наверное, никто не политик. Мы же все участвуем в политической жизни страны, причем либо участвуем как участники инициативные, либо как участники, которые просто присутствуют и соответствуют политике. Наверное, не одна страна не обходится без политики своей страны, и все является политикой: и деньги являются политикой, и правила ЖКХ являются политикой…
И.Воробьева
―
И видеопаспорта – тоже?
Т.Кизяков
―
Видеопаспорта тоже политика. Это политика отношения к детям, в том числе.
И.Воробьева
―
Но, когда вас попросили сделать видеопаспорта этих детей, которые остались, это ведь тоже политика.
Т.Кизяков
―
В данном случае это политика по устройству детей в семьи, и в этом я не вижу ничего такого сомнительного.
Т.Фельгенгауэр
―
Давайте, может быть, немного уже про телеведущего Тимура Кизякова. Не так много времени просто в программе остается.
И.Воробьева
―
Так уж вышло…
Т.Фельгенгауэр
―
Да, но это была важная часть. До того, как вы осознали себя политиком, в какой момент вы осознали себя телеведущим, и программа «Пока все дома» 24 года существует – когда-нибудь возникали в голове размышления - и вот вы упомянули, что кризисные моменты были – решения: уже всё, давайте мы закончим с этим, уже больше нет сил никаких…
И.Воробьева
―
Да, с помощью пластиковой бутылки и чего-то там… уже не знаем, чего делать…
Т.Кизяков
―
По порядку отвечаю. Я политиком себя не считаю. Я отношение к политике имею. Теперь, что касается программы. В ней тоже эволюционные процессы. Я на себя со стороны, особенно оглядываясь назад, смотрю, и я себя вспоминаю. Я помню первые свои съемки – ведь я же нигде этому не учился – я помню, как во время первых съемок я, не моргая, по несколько минут смотрел в камеру и боялся забыть текст. У меня высыхали глаза. Но мне все время было так стыдно перед матерыми операторами, которым, как мне казалось, домой надо – а я текст забываю!Потом я учился не задавать вопросы, придуманные заранее. В какой-то момент я почувствовал, что я не могу говорить без текста, и это было близко к парализации. Я научился не задавать вопросы приготовленные, а готовить их на месте, слушая ответ, так что появлялось сразу несколько вопросов. Потом, когда навыки уже были набраны, я вдруг стал себя мучить: я тут с микрофоном скачу, а кто-то – с автоматом; мне стыдно перед ними…
И.Воробьева
―
Вы, вообще, пилот вертолета.
Т.Кизяков
―
Так мне тем более стыдно. Я видел военных людей – я закончил военное училище – и я думаю, как Глеб Жеглов говорил, «я здоровый мужик, молодой, а занимаюсь…». Потом - нет, - я подумал, - а Штирлиц тоже носил форму не советского офицера, а пользу приносил родине. Я думаю: если я это место уступлю, где гарантии, что его займет более достойный, чем я. Потерплю!А дальше происходило тоже интересно. По мере взросления, по мере того, что я стал из неженатого женатым, из бездетного – многодетным, у меня стало доформировываться понимание того, с кем я разговариваю, и что мне говорят. Я пришел к тому, что я половины не понимал из того, что мне говорится, и эти люди в силу своего благородства, видя, что я не понимаю, все равно мне это рассказывали. И сейчас я могу сказать, что происходит резкое нарастание интереса. Возможно, со стороны программа стала серьезнее, но я ее переквалифицировал из семейно-развлекательной в семейно-увлекательную, что сразу сняло вериги сомнений, и сейчас я с удовольствием вообще молчал на передаче, если бы люди рассказывали. Мне гораздо больше нравиться слушать, потому что, когда человек рассказывает и ты его внимательно слушаешь, причем не переподготовившись перед съемкой, он понимает, что ты для себя что-то усваиваешь, особенно, если вопрос из сказанного, возникает полный контакт, и мне доставляет это наслаждение. Единственной пыткой для меня в работе является приезд и отъезд на съемку. То есть это настоящая пытка…
И.Воробьева
―
Пробки?
Т.Кизяков
―
Пробки. Невозможность припарковаться, либо возможность за три квартала от места, гуда мы приехали. Во дворах тесно. Терпеть не могу чемоданы и узлы, потому что нам всё время приходится – в лиф, из лифта, всё это разматывать, раскладывать. И при возможности никуда не ехать, если даже есть дела, я стараюсь саботировать, не уду в Москву – я живу в Реутове, в Подмосковье, я тамошний – я стараюсь откладывать до конца, чтобы уплотнить дела в Москве до послезавтра.
И.Воробьева
―
Из Реутова в Москву – очень плотно прямо… и обратно – тоже.
Т.Фельгенгауэр
―
Выезжаете в Москву сразу на несколько дней, чтобы все дела сделать и потом неделю можно было бы в Реутове оставаться. А вот вы упомянули о возникновении контакта. В том случае, если контакта с вашим героем не происходит, ну не хочет человек вас пускать, не получается – ни развлекательная, ни увлекательная – никакая не получается передача – а вот тут, какие решения формируются? Видимо, с опытом уже какой-то набор решений стандартных?
Т.Кизяков
―
Я паниковал поначалу. Мне поначалу казалось, что у меня кризис жанра, что я больше не сочиню текстов для «Очумелых ручек». Я не напишу себе текстов ведущего. Потом, в какой-то момент – раз! – и что-то такое приходило в голову. Я паниковал по поводу того, что вы говорите: а вдруг неконтакт, а вдруг, не в духе? А потом успокоился и понял, что здесь главное – не пытаться подстроить собеседника под себя, а главное – подстроится под него. С какой бы ноги он не встал сегодня, я встал с противоположной или с такой же - не важно, главное, чтобы человек, если у него даже и есть какое-то временное недовольство съемкой – чтобы оно прошло, потому что он понял, что его здесь слушают, ему дают возможность досказать.У нас, к сожалению, болезнь нашего времени – недослушивать. И это всех раздражает, потому что человек, недосказав, понимает, что ему мысль недопонята. У нас не так. То есть мы стараемся, чтобы человек досказал свою мысль.
Мы постепенно поняли в программе – я имею в виду себя и своих сотоварищей, с которыми по многу лет мы работаем вместе – что нужно уже уходить от этой шелухи в виде отдельных текстов скачущего ведущего – то он из кустов вынырнет, то еще что-то – мы этим крадем время у нашего героя. Уже не нужно большого количество фрагментов, если человек интересен, не нужно уже иллюстрировать. Мы иногда берем киноцитаты, но которые очень попадают в тему. То есть это все как ступени ракеты, которые уже отвалились, не нужны: мы уже поднялись.
Т.Фельгенгауэр
―
А как же вот это: самолюбование… Как же? Я же ведущий! Это на самом деле на меня ведь пришли! Нет, не было этого? Никогда не было момента, когда чувствуете: «Так. Бронзовеем потихонечку Звездная пыль на нас везде. На улицах узнают, проходу не дают, и все мечтают заполучить вас в гости»?
Т.Кизяков
―
Никогда. У меня было очень хорошее лекарство. Когда это могло произойти, я оказался должен огромную сумму. Это те времена пирамид и так далее. Я не в пирамиде участвовал. Якобы помог товарищу не своими деньгами и попал. Причем попал так, что, если бы я продал квартиру и внутренние органы, у меня бы не хватило.И на тот момент я зарабатывал 80 рублей в месяц. Был техником Московского энергетического института – повысили с лаборантов – и только начинал работать на телевидении. То есть зарплата была гонорарная: то есть, то нет – там два раза в год… Потом я попал в штат телевидения и началась как раз программа «Пока все дома», денег стало чуть больше, но их тут выкачивало отдавание долгов, и у меня просто их не было. У меня бывала ситуация, когда я засыпал, понимая, что у меня в морозилке пачка пельменей. Потом, думал: я уснуть сейчас не могу от голода, я сейчас голодный не высплюсь; лучше я поем, высплюсь, а утром есть не хочется. И съедал эту пачку, а утром вставал и понимал, что жрать-то и нечего.
И вот это отсутствие денег, оно меня уберегло, потому что знакомство со многими известными людьми, молодыми и шустрыми, когда меня звали в какие-то ночные клубы на разные веселые вечеринки – у меня денег не было. И я пережил благодаря этому. Это тогда мне казалось горем, а сейчас я понимаю, что это меня спасло, и я пережил это.
Что касается «бронзоветь». По поводу программ «Пока все дома» никогда у меня не было никакого тщеславия здесь. Я совершенно спокоен. Но, когда люди стали благодарить за то, что мы делаем с детьми – вот тут я понял, что нужно себя по щекам постоянно хлестать, чтобы не стать профессионально хорошим. Ну как же, хвалите…
И.Воробьева
―
Не стали профессионально хорошим.
Т.Кизяков
―
Не стал, точно не стал. Я на это смотрю как на свой долго, потому что, сколько судьба подарила мне – я за это должен долго отдавать. И я этими вопросами мучаю своих героев, потому что то, что волнует меня, то, что мне важно, я это спрашиваю и получается искренне, потому что я слушаю их во все уши. И еще я тогда себе выработал несколько разных фраз. Одна из них, что роскошь – аморальна, и часы должны показывать время, а не сколько ты за них отвали.
И.Воробьева
―
Ой-ой! Сейчас вы столько чиновников задели, просто столько чиновников сейчас…
Т.Фельгенгауэр
―
И одного патриарха задели. Ой!
Т.Кизяков
―
Я им не судья. Я говорю, по каким законам живу сам.
Т.Фельгенгауэр
―
Простите, что я вас не дослушала и перебила, просто у нас времени не очень много. А то, что приходится тесно работать и сотрудничать с людьми, которые очевидно всем своим видом пропагандируют чуждые вам ценности – вот тут как принимать решения?
Т.Кизяков
―
Извольте пример.
Т.Фельгенгауэр
―
Не знаю. Вот чиновник с дорогущими часами в полосатом костюме с любовь к Лазурному берегу, но он вам нужен для того, чтобы вы делали свое дело, снимали очередные паспорта и устраивали судьбу ребенка. Вот тут внутренние противоречия возникают или нет? Как принимать решение?
Т.Кизяков
―
В данном случае я смотрю на него, смотрю на себя, понимаю, что мои правила другие, но взаимодействие здесь никак не связано. То есть я прихожу – если это по работе или по каким-то важным делам, связанным с усыновлением – это все оправдывает мой визит. Я готов терпеть, я готов не соглашаться. Потому что цель в данном случае обязывает меня многое терпеть из того, что мне не нравится, с чем я не согласен. Я понимаю, ради кого я это делаю.
И.Воробьева
―
А как вы принимаете решение, к кому в гости ехать.
Т.Кизяков
―
Скорее даже не я принимаю, потому что…
И.Воробьева
―
Ага! Я так и знала.
Т.Фельгенгауэр
―
Подневольный человек.
Т.Кизяков
―
Дослушайте меня, пожалуйста.
Т.Фельгенгауэр
―
Да, извините! Это «эхо-московская» привычка ужасная.
Т.Кизяков
―
Решение принимают люди, которым интересен этот человек. Ведь не я же его для них открываю. То есть люди, которые уже своим интересом – артист ли это, музыкант ли это – подтвердили, что он интересен - это как раз дает мен право его предложить в качестве героев. Естественно, что с каналом согласовываются герои, потому что мы – программа «Пока все дома» - мы часть канала, и мы команда, мы работаем в одном коллективе, естественно, что совместно гребем веслами в одном направлении. Но при этом я понимаю, что каждый из моих героев и героев нашей программы, он в себе содержит несколько человек. Каждый из нас содержит несколько людей. Они разные, и среди них есть хорошие – плохие, разговорчивые – неразговорчивые. Так вот мы идем в гости к хорошему. Это не слащавая придумка. Просто в каждом человеке есть хорошее, даже если он сильно отрицательный, но родился-то он не отрицательным. Значит когда-то что-то на него повлияло, и он стал другим, так интересно узнать – что.
И.Воробьева
―
У вас такая, психологическая программа уже, получается.
Т.Кизяков
―
Ну, это то, что во мне, то, что внутри этих вопросов. Поэтому это давно не поверхностное чаепитие, давно. Чаепитие – это форма. Но содержание и форма – далеко не одно и то же. И много примеров, когда люди, которые слыли какими-то, оказывались совсем не такими. И я так представляю, что история каждого человека и его семьи - это история несколько поколений, это маленькая часть мозаики общей, а общая картина – это история нашей страны, причем на сто лет назад, и это бесценно. Для меня это очень интересно, не перестает быть интересным.Лев Николаевич сказал, что все счастливые семьи счастливы одинаково, но они потому и счастливы, что по-разному сумели несчастий избежать. У каждой семьи были опасности, рифы и так далее, но, если они уцелели, опыт победителя – он же бесценен. И это мне интересно.
Отношение к детям мне очень важно. Чему люди пытаются их научить, что завтра, они считают, им будет нужно: карате или поэзия. И это мне тоже самому очень важно. Я тоже многому учился. Я на примере наших героев уверовал, что есть любовь и семейное счастье. Я увидел, что это есть. Может быть, не у всех, но я не судья им, повторю, потому что, если бы мы вешали ярлыки и давали оценку, то, наверное, по несколько раз в гости бы нас не звали. И это тоже для меня показатель. Если бы люди пожалели о том, что когда-то вторглись в их жизнь грубо и бестактно, наверное, двери бы закрылись навсегда перед нами.
Т.Фельгенгауэр
―
С одной стороны, вы говорите, что вы не навешиваете ярлыки, но все-таки определенное видение человека вы ведь формируете, и своими вопросами… Вы говорите, что вы хотите видеть человека хорошего.
Т.Кизяков
―
Да.
Т.Фельгенгауэр
―
И это основа идеологическая вашей программы. Бывало ли так, что вас второй или третий раз зовут в гости, а вы не хотите, потому что на самом деле в человеке оказалось не так много хорошего, на вторую программу не хватит?
Т.Кизяков
―
Ни разу не было, ни разу. Был один случай, когда мы пришли в семью второй раз. Я не буду называть, но, может быть, кто-то и поймет. А в этой семье умерла жена. И мы снимали тогда…
И.Воробьева
―
Когда еще была жива.
Т.Кизяков
―
Да. Я мучился, идти ли в новую семью, когда другая уже женщина рядом. Я относился спокойно, когда люди расходились и создавали другие семьи. Тогда одним из поводов прийти было создание новой семьи, и это было допустимо. Но, когда такой изначальной причиной стала кончина кого-то и это именно создало другую семью – мучился. Думаю: ну, наверное, можно, когда в жизни такое есть. И там был момент, когда мы пришли в гости – и вдруг там такой шикарно накрытый стол, и стали приходит гости просто посидеть, выпить. А мы вроде как должны с камерой бегать вокруг, и когда меня стали брать за пуговицу эти гости с рюмкой в руке, крутить пуговицу и говорить мне что-то такое, я понял, что мы уезжаем и больше сюда не приедем никогда. Потому что, если у людей такой уровень культуры, при том, что они считают себя интеллигентными, то, наверное, мы никогда не будем больше с ними встречаться.
И.Воробьева
―
Какая интересная история. Я просто думаю, что наши слушатели – те, которые постоянно смотрят программу «Пока все дома», может быть, и узнали героев, о которых сейчас говорил Тимур.Да, у нас тут вопросы касаются в основном нашей первой части программы. В основном речь идет про видеопаспорта и про все эти истории. Но в основном просто – чтобы вы понимали, несколько в двух разных вселенных находятся видеопаспорта, которые вы снимаете и дети, который не выпустили, например, в Америку, и государство, которое не пытается сделать так, чтобы этих детей без семей стало меньше. А вы, кстати, хотите, чтобы исчезли эти базы данных детей?
Т.Кизяков
―
То есть?
И.Воробьева
―
Ну, то есть базы данных детей – это какая-то такая история… как рынок просто буквально. А лучше бы их вообще не было, этих банков данных, и люди бы как-то иначе узнавали об этом и выстраивались в очереди за тем, чтобы усыновить ребенка. Как-то эти видеобазы – это не очень правильная история, вам не кажется?
Т.Кизяков
―
Мне не кажется. Не потому, что я такой возражатель, возражающей всем. Нет, не кажется. Сейчас я попытаюсь шаг за шагом…
И.Воробьева
―
Только очень… У нас очень мало времени.
Т.Кизяков
―
Что касается того, что государство не помогает – я не соглашусь. Я вижу эту помощь и вижу результат, потому что количество устраиваемых детей по сравнению с тем, сколько прибывает, увеличивается, значит, людям становится, в общем, доступнее это. Конечно, трудная экономическая ситуация здорово осложняет, но этот процесс идет. То есть этот банк данных уменьшается – это очень важно.Что касается баз данных – да нет в них ничего плохого совсем. Потому что, как еще человек из какого-то отдаленного уголка узнает об этом ребенке? Ведь ситуация, когда люди приходят в свои органы опеки, им говорят: «Вот два детских дома – выбирай» - это же бесчеловечно, потому что, может, за 200 километров живет копия этого человека, ребенка, а он про него даже не знает. То есть вот такой принудительный выбор – это мучительно.
И.Воробьева
―
Да, сложная тема, конечно. Совсем не хватает времени на что-то другое, и даже на последний вопрос.
Т.Фельгенгауэр
―
Ну, значит, тогда будем прощаться. Это была программа "Разбор полета" с элементами программы «Чувствительно», что, как мне кажется, было важным. Спасибо большое! – говорим нашему сегодняшнему гостю Тимуру Кизякову, телеведущему, автору программы «Пока все дома» и члену Высшего совет партии «Единая Россия». Спасибо большое!
Т.Кизяков
―
Спасибо вам, до свидания!