Эдуард Успенский - Разбор полета - 2015-07-06
06.07.2015
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа «Разбор полета», программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Ирина Воробьева и Татьяна Фельгенгауэр, как всегда, в этой студии. Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Добрый вечер! И у нас сегодня гость в нашей программе "Разбор полета", которого мы с удовольствием приветствуем. Это писатель Эдуард Успенский. Эдуард Николаевич, добрый вечер!
Э.Успенский
―
Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
И.Воробьева
―
Очень рады, что вы пришли к нам в студию. Спасибо большое! И есть у нас традиционный вопрос, с которого мы начинаем нашу программу – про решения. Это вопрос о самом тяжелом решении, которое вам приходилось в жизни принимать, надо которым вы больше всего думали, может быть, это решение не только вас затрагивало, но и в результате других людей?
Э.Успенский
―
Можно я подумаю минут двадцать?
И.Воробьева
―
Нет.
Т.Фельгенгауэр
―
В принципе 20 минут – у нас сколько-нибудь еще останется.
И.Воробьева
―
Наверняка были тяжелые решения. Ну, сколько-нибудь останется, конечно. Ну, что ж мы будем 20 минут…
Э.Успенский
―
Да ей богу, они все какие-то не тяжелые.
И.Воробьева
―
Серьезно? Как-то так получалось, что они сами собой происходили?
Э.Успенский
―
Сами собой как-то так. Не надо было никого расстреливать, не надо было выходить на Красную площадь. Как-то все было нормально. Какие-то были… Допустим, когда я писал письмо ругательное в ЦК КПСС, мне говорили, что это плохо кончится. Но оно не кончилось, и все говорили, что это опасно, а я не знал, что это опасно.
И.Воробьева
―
А что за письмо, по поводу чего?
Э.Успенский
―
А я писал письмо тогда, господи… Яковлеву и второй-то был, который всех ругал…
И.Воробьева
―
У нас тогда все всех ругали, извините.
Т.Фельгенгауэр
―
Последними словами.
Э.Успенский
―
Враг Горбачева как назывался?
Т.Фельгенгауэр
―
Враг Горбачева? Вот у Горбачева, мне кажется…
И.Воробьева
―
Да не важно. И что?
Т.Фельгенгауэр
―
Написали вы ругательное письмо.
Э.Успенский
―
Я жил в комнате 12 метров с женой и с дочкой, и я писал им – Яковлеву и Лигачеву – господи! – что, допустим, дети сотрудников ЦК имеют шикарные машины, например, Наталья Зимянина имеет квартиру размером с гектар, а она учительница чешского языка. А я переведен на 25 языков - и живу в 12 метрах, поэтому я считаю, что мне надо иметь квартиру не хуже, чем у нее.
И.Воробьева
―
В общем, несправедливость.
Э.УСПЕНСКИЙ: Если сражаешься с какой-то мелкой сошкой – это самое опасное
Э.Успенский
―
Это письмо прошло. Второе письмо я уже писал, что «я пишу вам второе письмо, может быть, оно до вас не дошло, поэтому сообщаю кратно содержание предыдущей серии», и сообщил, «что за это время, пока я ждал от вас ответа, который не пришел, такие-то и такие-то члены ЦК дали своим детям квартиры. Допустим Котов, заместитель председателя Моссовета дал пятикомнатную квартиру своей дочери-студентке на Олимпийском проспекте, а студентам нельзя иметь квартиры, а пятикомнатную студентке – тем более. А я живу в 12-ти метрах. А сын сотрудницы члена ЦК Стас Намин получил квартиру двухкомнатную». Короче, чем больше я писал, тем больше я перечислял фамилий… А третье письмо вообще я уже написал, что Лигачев своим детям дал шестикомнатную квартиру.
И.Воробьева
―
Ничего себе!
Э.Успенский
―
Мне говорил Гриша Остер: «Тебя собьют на машине».
И.Воробьева
―
Опасно, опасно.
Э.Успенский
―
Кончилось тем, что дали мне квартиру в доме полуцековском, и подо мной жил Лужков.
И.Воробьева
―
Ого!
Т.Фельгенгауэр
―
Не зря писали письма.
И.Воробьева
―
Подождите, а откуда вы узнавали? Я понимаю, когда сейчас мы все знаем, кто кому какие квартиры дает, а тогда вы откуда узнавали?
Э.Успенский
―
Когда ты подымаешь знамя восстания, к тебе стекается столько информации – только выбирай и проверяй. Есть люди, которых бьет колотун, оттого что Лигачев своим детям дает квартиру, и они кандидаты наук. Их прямо трясет. А когда узнают, что Успенский скандалит – давайте ему отправим. Юра Щекочихин так получал информацию всегда.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть вы были готовы за всех выступить публично и вам всю информацию передавали.
Э.Успенский
―
Да.
Т.Фельгенгауэр
―
У вас было знамя протеста и восстания.
Э.Успенский
―
Самое интересное, что, когда я получил эту квартиру – она была еще пустая – ко мне пришел Лев Гущин, Юра Рост – посмотрели. Они были потрясены: большая квартира по тем временам, 100 метров – это же жуть какая-то.
Т.Фельгенгауэр
―
И сейчас неплохо вообще-то.
Э.Успенский
―
Да, ну а по тем временам! И Гущин сказал: «Ты бандитским способом получил квартиру у бандитов». Я говорю: «Знаешь так, вот давай, ты опубликуешь мою переписку с членами Политбюро – я отдам эту квартиру первой же многодетной семье». Он сказал: «Ты что, с ума сошел?»
И.Воробьева
―
И не стал.
Э.Успенский
―
Не стал.
И.Воробьева
―
Слушайте, история потрясающая. А на самом деле последствия кроме квартиры какие-то были? Может быть, вам звонили какие-то люди, говорили: «Остановитесь. Вы просто не знаете, с кем связались». Ничего такого негативного просто не было?
Э.Успенский
―
Понимаете, я по профессии инженер, я очень хорошо вычисляю некоторые вещи. Я когда-то я писал учебник по борьбе с бюрократами. И я бросил писать, потому что началась перестройка, и я думал, что с ними будет покончено. Сейчас, я думаю, надо вернуться к этой теме.
И.Воробьева
―
Актуальная тема.
Э.Успенский
―
И, в том числе, был один из пунктов, что если сражаешься с какой-то мелкой сошкой – это самое опасное. Выходи на самый верх. Раз ты вышел на самый верх – ты уже обезопасен.
И.Воробьева
―
Почему? Из-за публичности?
Э.Успенский
―
Потому что, если ты ругаешь там кого-то… заместителя мэра города, и тебя сшибает машина – все понимают, откуда это идет.
Т.Фельгенгауэр
―
Только вам уже будет все равно в этот момент!
Э.Успенский
―
Это другое дело. А если ты ругаешь какого-то чиновника, и тебя сшибает машина - даже никто не будет копаться. Значит, скорей всего, тебя именно там и достанут.
И.Воробьева
―
Жестокие правила жизни от Эдуарда Успенского буквально. Ну, на самом деле. Хорошо, Эдуард Николаевич, если вернуться к самому началу. Вот вы сказали, что вы инженер по образованию, а почему вы пошли в МАИ учиться? Вы, действительно, хотели стать инженером.
Э.Успенский
―
Я хотел стать физиком. Я был очень хороший математик, я получал всякие грамоты по всем олимпиадам советским всесоюзным. И я сдавал экзамен в МИФИ, и я сдал на все четверки. Там принимали со всеми тройками. И четверки – это было подвиг в МИФИ сдать. Две математики, две физики, английский – труднейшие… А меня не приняли, потому что у меня был привод в милицию.
Т.Фельгенгауэр
―
Так вы еще хулиган?
Э.Успенский
―
Был привод, что я в упал внутрь церкви, а там был склад матрасов, бочки с красками. И домоуправ – владелец этих ценностей – вызвал милицию и меня со сломанной ногой отнесли в милицию.
И.Воробьева
―
А вы случайно упали?
Э.Успенский
―
Это другой вопрос.
Т.Фельгенгауэр
―
Это принципиальный вопрос, Эдуард Николаевич: случайно ли вы упали в церковь?
Э.Успенский
―
Эта церковь была на Кутузовском проспекте, там дом 26 сейчас. Там была церковь. В ней когда-то ли Кутузов молился перед битвой… В общем, короче, она была очень знаменитой. Ее немедленно снесли, как все хорошее у нас любят сносить. А наверху, когда я был школьником, был церковный архив. Там были всякие церковные бумаги. В частности, были бумаги о том, что выданы свидетельства о смерти купцу 3-й гильдии Мукртоварову, и что он похоронен на таком-то участке, то-то, то-то… Мы брали эти бумаги, а так как чернила все выцвели – печати-то остались, и шрифты золотые остались – вписывали фамилию учителей, клали им на стол. И, когда в очередной раз полезли за этими бумагами – а там потолок был очень плохо устроен, и было круглое кольцо в церкви, по которому надо было ходить - и вот с этого кольца я оскользнулся и упал и оказался в этом складе.
И.Воробьева
―
О боже! И вы сломали ногу.
Э.Успенский
―
И я сломал ногу.
Э.УСПЕНСКИЙ: Если ты ругаешь какого-то чиновника, и тебя сшибает машина – даже никто не будет копаться
Т.Фельгенгауэр
―
Подожди, там же история была: из-за привода в милицию не взяли.
Э.Успенский
―
Ну не взяли в МИФИ, надо было идти в какой-нибудь послабже институт. Вот пошел на МАИ.
И.Воробьева
―
А там уже с приводом было как бы…
Э.Успенский – В Мифи
―
это было очень почетно и сложно.
И.Воробьева
―
Я хотела спросить. Вы говорите, что олимпиады, вы хорошо учились. Я где-то читала в вашей биографии, что вы совершенно творчески выпиливали двойки из дневника. Это правда?
Э.Успенский
―
Это не я.
Т.Фельгенгауэр
―
«Меня подставили! Это не я».
Э.Успенский
―
Я просто не мог так. У нас были просто ювелиры ребята, которые это делали. Вообще, фантастика была! Они брали бритву, складывали ее, сгибали и вырезали только двойку – бумагу они не трогали. Там можно было писать какую хочешь уже отметку. Это делали. Потом они делали печати, причем печати не на ластике вырезали, а рисовали их на бумаге точно-точно. Потом облизывали нужный документ – эту печать ставили: не отличишь! По такой же печати я сдавал экзамен в институт за своего друга Юрия Мицельского. Сняли с экзаменационного листа его карточку, наклеили мою и так заклеили, что…
И.Воробьева
―
Не поймешь.
Э.Успенский
―
Не поймешь, да.
Т.Фельгенгауэр
―
Да вы просто рецидивист!
И.Воробьева
―
Я по моей второй специальности занимаюсь пропавшими детьми, и когда я осознала, что Простоквашино – это буквально инструкция для тех, кто убегает из дома, и дети уже в детстве понимают, что можно сбежать из дома, купить трактор, найти склад, у них будет говорящий кот, который крестиком вышивает, и все будет хорошо – я схватилась за голову. Думаю: боже мой, это детские книжки!
Т.Фельгенгауэр
―
Кто же это такую инструкцию написал у нас? Эдуард Николаевич!
Э.Успенский
―
Давайте не будем считать детей дураками. У меня есть более опасная книжка. Она называется «Гарантийные человечки». Там рассказывается, что в каждом холодильнике, телевизоре, стиральной машине есть гарантийный человечек, и он весь гарантийный срок поддерживает это изделие в хорошей форме. И мне говорили родители, что дети будут разбирать холодильники, телевизоры – будут этих человечков искать и ток их убьет. Ни один ребенок не разбирал, не один не ушел в леса, чтобы искать клад, потому что они понимают, что это игра.
И.Воробьева
―
На самом деле, когда вы пишете, вы же пишете для детей, и при этом вы вкладываете в книги довольно взрослые мысли периодически. Вот как вы рассчитываете, условно, силы, потому что понятно, что дети будут читать? Как вы принимаете решение, что нет, здесь все-таки для детей…
Т.Фельгенгауэр
―
Рано.
И.Воробьева
―
Да, здесь, наверное, не нужно.
Э.Успенский
―
Ребята – очень умные люди. Рано – это всякие сексуальные штучки, борьба полов и прочие радости и очень большая жестокость. Все остальное ребятам можно рассказывать.У меня есть замечательная книжка, она называется: «Жаб Жабыч метит в президенты». В ней рассказывается о том, как дети в маленьком городе решили выдвинуть на роль мэра города большую мыслящую лягушку – она размером со стиральную машину. И вот они всюду расклеивают ее фотографии. А администрация города боится, что ее выбросят с ее поста, и они всячески противодействуют.
Там есть много чисто детских историй. Вот, например, есть милиционер Дубинкин. Ему сказано, что, когда Жаб Жабыч будет встречаться с избирателями – все-таки не дают помещений – на улице будут встречаться, посчитай: если будет 20 человек – не разгоняй, если будет 21 - сразу разгоняй. И вот он слушает эту историю. А Жаб Жабыч рассказывает, какой он будет мэр, как они метро проведут, какую-то несет ахинею про то, что захватили мексиканцы власть. Оказывается, он представил речь мэра города Бостона за какой-то 700-й год. Все воспринимают на полном серьезе. Милиционер Дубинкин считает: «20 человек. Я в данном случае милиционер или человек? Если я человек, я должен разгонять, а если разгоняю, значит, милиционер». Вот он, бедный, не знает, как ему поступить.
И.Воробьева
―
Слушайте, так это очень близко к реальности.
Э.Успенский
―
Очевидно. Но это же весело.
И.Воробьева
―
Детские политические книжки.
Э.Успенский
―
Еще один эпизод расскажу.
Т.Фельгенгауэр
―
Причем оппозиционные.
Э.Успенский
―
Жаб Жабычу звонят коммунисты и говорят: «На станции на вокзале стоит памятник Ленину с проволочной ногой. Вы можете его починить?» Жаб Жабыч говорит: «Починим». Ему звонят правые и говорят: «На станции стоит Ленин с проволочной ногой. Вы можете его снести?» - «Снесем». Снова звонят коммунисты, говорят: «Слушайте, вы только что говорили, что почините». Он говорит: «Да, а потом снесем». Вот эти истории, они очень детские.
И.Воробьева
―
Они очень детские.
Т.Фельгенгауэр
―
И очень правдоподобные.
Э.Успенский
―
Ребенок это читает, ему это все понятно. Ему это просто. Он ничему же плохому не учится.
Т.Фельгенгауэр
―
Нет.
И.Воробьева
―
Наоборот, знакомится с реальностью.
Т.Фельгенгауэр
―
Никогда не принимали решение: не написать ли мне точно такую же книжку, но для взрослых? Или взрослые скучные и дурацкие?
Э.Успенский
―
Я однажды написал взрослую книжку для взрослых. Писал я четыре года. С глупостью согласился. Эта книжка о Лжедмитрии. Я много лет собирал книжки о Лжедмитрии, начиная со школьной поры. И однажды я сказал одному издателю, что я имею много материла. Он сказал: «Напиши книгу». Денег никаких не было, были очень плохие времена. Он дал мне 4 тысячи аванс. Я, живя в деревне под Рузой, четыре года книжку писал. Я проклял все на свете. У меня было огромное количество материала, больше, чем у Пушкина, когда он писал «Годунова», потому что у меня были дневники Марии Мнишек, записки польского генерального штаба, записки ксендзов, которые за Лжедмитрием шли в Москву. Я издал такую книжку, она дважды была издана. Но она не пользуется успехом, потому что люди говорят, что если детский писатель пишет взрослую книжку, то это ерунда.
Т.Фельгенгауэр
―
Ой! Но это же не так.
Э.Успенский
―
Но так считается.
Э.УСПЕНСКИЙ: Я однажды написал взрослую книжку для взрослых. Писал четыре года, но она не пользуется успехом
Т.Фельгенгауэр
―
А вы расстроились? Было обидно? Ведь это такая работа, 4 года.
Э.Успенский
―
Да, по правде, не радуюсь, что эта книжка - всего два издания. И можно было бы снять хороший фильм по ней. Но, что делать? Ну, сколько вещей у меня погибло. А сколько я придумал радиопередач, которые сгинули неизвестно где? А сколько я придумал всяких… Я недавно нашел книжку. Был день какой-то, где праздновали газету «Коммерсант», и там подошел ко мне человек, который пишет книжку о банкирах. И он сказал, что Геращенко сказал ему, что Успенский когда-то приходил в "Сбербанк", предлагая сделать банк для детей, чтобы дети, которые собирают макулатуру и металлолом, могли эти деньги сдавать в детский банк и потом помещать туда, куда хотели.
Т.Фельгенгауэр
―
Так. Это правда?
Э.Успенский
―
Да, это правда. Но весь фокус в том, что у меня была идея создать детский ТАСС, телеграфное агентство, чтобы дети со всей страны посылали материалы и публиковали их. Что еще там у меня было… много разных вещей. И я помню, звонил все время в ЦК комсомола. Там была такая то ли Федулова, то ли Курбатова, кто-то из этих обмылков комсомольских. И я никак не мог с ними соединиться. Я звонил день, второй… Она ушла - пришла. Я писатель, я уже «Чебурашку» написал, уже главный в Москве. Тогда я сказал: «Это Успенский, я детский писатель. Если через два часа она мне не позвонит, я срочно иду в ЦК КПСС и скажу, кто командует комсомолом». Она мне немедленно позвонила. Я сказал, что у меня есть идея обновить детское движение. И она сказала, да, будете встречаться, и дала мне какого-то человека, фамилия была простая типа Егоров. Я ему все изложил. Он сказал, что это все замечательно и исчез.Тогда я в своей настырности вышел на Сергея Георгиевича Лапина. Тогда у меня шли какие-то мультфильмы, я чего-то там делал. Он принимал всегда с удовольствием, в любое время назначал: «Приходи!». Кстати, когда я ему звонил, я звонил ему из ванны: я сидел в ванной работал. Говорю: «У меня есть хорошая идея…». Он говорит мне: «Выкладывайте». Я говорю: «Как так выкладывать? Я хочу к вам прийти на прием». Он говорит: «Зачем? Все можно сказать по телефону». И я в ванной оказался на приемной у министра. Ну, я собрался с силами, изложил. Он говорит: «Приходите завтра в 9 часов утра». В 9 часов утра я приперся в Останкино – он в Останкино тогда сидел. Быстро пришел к нему, изложил ему эти идеи. Он внимательно слушал все, сказал, что примет к сведению. А потом на ближайшей коллегии рассказал, что «ко мне приходил Успенский, который предлагает создать детские акционерные общества – чтобы близко его не пускать!»
И.Воробьева
―
Сказал Эдуард Николаевич и уронил микрофон! Так.
Э.Успенский
―
Чтобы близко ничего похожего не было на телевидении. И все, на этом кончился мой поход в народ.
Т.Фельгенгауэр
―
Эдуард Николаевич, вы сказали, что вы со свойственной вам настырностью – а вы, когда решения принимаете, стены готовы прошибить, чтобы как-то добиться хоть какого-то ответа, не важно: положительного или отрицательного?
Э.Успенский
―
Гриша Остер однажды сказал, что у меня есть такое неприятное качество, что я мгновенно могу завестись на борьбу с уборщицей в гостинице и с каким-нибудь министром. С одинаковой скоростью я вступаю в немедленную схватку.
Т.Фельгенгауэр
―
А с кем проще: с уборщицей или с министром?
Э.Успенский
―
Нет, не скажите…
Т.Фельгенгауэр
―
Во-первых, вооружена ли уборщица шваброй.
Э.Успенский
―
Однажды в составе: Фролов, Славкин, Орлов Володя – был такой замечательный прозаик, который написал «Альтиста Данилова»… В общем, была большая делегация. В «Юности» мы ездили по Сибири. Там в одной какой-то гостинице жутко оскорбила нас какая-то уборщица, какая-то там дежурная по этажу. Я подбил всех ребят написать, что мы возмущены поведением такой-то тетки в таком-то заведении. Мы отправили туда, и вот пришло письмо через некоторое время, что люди из «Юности» были пьяные и называли сотрудницу «поломойкой», поломали мебель… Это все кончилось ничем. Схватка закончилась!
Т.Фельгенгауэр
―
Больше с уборщицами не воевали. А с министрами?
Э.Успенский
―
Было. Главного редактора Госкино я снял - Даля Орлова.
Т.Фельгенгауэр
―
Человек, который нам говорит, что решения ему даются легко и приятно.
И.Воробьева
―
А это легкие решения?
Э.Успенский
―
Нет, Орлова я снимал три месяца. Три месяца я собирал на него информацию, не только я - я оповестил все дружественные студии киношные: «Молодвафильм», «Грузияфильм», Беларусь. Все мне прислали материалы на этого человека.
И.Воробьева
―
А вы приняли решение прямо его снимать?
Э.Успенский
―
Да. У меня был фильм, и он закрыл его. Мы с Аркадием Хайтом писали сценарий. Мы написали варианты – нам закрывает. Мы пишем второй – закрывает. А книжка перед этим была «Вниз по волшебной реке» - детская сказка. И Даль Орлов сказал тогда, что «я Успенского проучил; он такой герой, он всех снимает – я его проучил». Мне Хайт позвонил. Я был в Ялте. В этот день я сел в машину и поехал в Москву. И я знал, что Даль Орлов работать не будет. Не знаю, где он сейчас работает, но он может это слушать и пусть слушает.И вот я создал команду. Три месяца мы копали материал и направили… Нельзя было против этого человек взять, когда он сам пользуется своим положением, сам пишет сценарии, дает возможность всем начальникам…
Т.Фельгенгауэр
―
Ходячий фонд по борьбе с коррупцией просто.
Э.Успенский
―
Членам кооператива – он покупал у них сценарии. Ну все, он загремел. В тот день, когда он слетел, мне прокололи четыре колеса моей машины.
И.Воробьева
―
Легко отделались.
Э.Успенский
―
Тогда это было достаточно наказание. Сейчас значительно проще.
Т.Фельгенгауэр
―
Сейчас очень легко, да.
И.Воробьева
―
Зачем нам нужны политические партии и разные другие? Нужно просто много таких людей, как Эдуард Успенский, которые видят эту страшную несправедливость, понимают, что с ней надо бороться и, собственно, борются.
Э.Успенский
―
Могу вас успокоить: я сейчас не такой горячий.
Т.Фельгенгауэр
―
Это вы не нас успокаивайте, Эдуард Николаевич, это вы вот их успокаиваете.
И.Воробьева
―
А раз уж мы к этому пришли: позиция к партии «Гражданская сила» - это зачем?
Э.Успенский
―
Пришли ко мне люди. Барщевский Михаил сказал, что нашим властям надоела… как это… Россия…
И.Воробьева
―
"Единая Россия".
Э.Успенский
―
"Единая Россия", да?
Т.Фельгенгауэр
―
Да.
Э.Успенский
―
И что надо создать ей в противовес какую-то хорошую новую партию, и что-то из этой партии можно сделать. Туда согласилась Алла Сурикова идти, Леня Жуховицкий, Марк Розовский… Я сказал: Если эта партия что-то сможет сделать, если я смогу получить детское телевидение, я готов вступить в ваши ряды. И, когда мы встречались с Сурковым, я ему это все объявил. Он сказал: «Все, я вам постараюсь помочь». Ну, и как всегда: он какому-то чиновнику, чиновник – чиновнику… И меня катанули. Так что я не считаю себя вправе стараться за эту партию больше.
Т.Фельгенгауэр – А
―
а, так вы не вышли из нее?
Э.УСПЕНСКИЙ: Остера я никогда не учил писать – я учил его, как надо деньги зарабатывать
Э.Успенский
―
Я ходил туда.
Т.Фельгенгауэр
―
Это формальный вопрос.
Э.Успенский
―
Я и Жуховицкий – один раз и больше не ходили. И, по-моему, Сурикова Алла тоже не ходила. Потому что, я думаю, если я там числюсь, так пусть хоть платят зарплату какую-нибудь.
И.Воробьева
―
А вы на выборы-то ходите?
Э.Успенский
―
Нет.
И.Воробьева
―
Нет? Почему?
Э.Успенский
―
Вы знаете, я как-то однажды принял решение…
И.Воробьева
―
Во! Решение – так!
Э.Успенский
―
Я сказал, что я буду принимать участие там, где я буду знать точно, что мой голос имеет практическое значение. Вот, когда надо было пойти по бульварам всем писателям – я пошел. А, когда-то где-то тысячи и миллионы людей идут, я не пойду.
И.Воробьева
―
А когда вы приняли такое решение по поводу выборов, не помните? Что-то же произошло, что вам пришлось?
Э.Успенский
―
Нет. Я последний раз где-то голосовал за Ельцина. Потом я понял, что не имеет значения…
Т.Фельгенгауэр
―
И вы решили, что выборы это не про вас.
Э.Успенский
―
Ну, если придет ко мне какой-то важный человек, скажет: «Эдуард Николаевич, вот мы решили… ваше слово…».
Т.Фельгенгауэр
―
Без вас никуда!
Э.Успенский
―
Правильно. Таня все понимает с ходу.
И.Воробьева
―
Ну это же логично. Какой смысл тратить свой голос, если он потонет в хоре.
Э.Успенский
―
Нет, я подписывал письмо в защиту Ходорковского, слава тебе господи. Еще какие-то…
И.Воробьева
―
То есть так-то вы, вообще, если к вам обращаются, вы идете навстречу.
Э.Успенский
―
Я живут от Москвы 120 километров.
И.Воробьева
―
Руза – это да, за сотню.
Э.Успенский
―
Поэтому ехать в Москву для меня каждый раз проблема просто.
И.Воробьева
―
Ну понятно. Ладно, давайте сейчас сделаем небольшой перерыв. Мы в принципе настолько сильно ушли с самого начала, поэтому я так и не выяснила, каким образом человек, который пошел поступать в МАИ, стал детским писателем. Я думаю, что это мы выясним…
Т.Фельгенгауэр
―
У нас еще есть половина программы, чтобы выяснить.
И.Воробьева
―
Да, я думаю, что мы как раз, в том числе, и это выясним во второй половине программы. Я напомню, что в программе "Разбор полета" писатель Эдуард Николаевич Успенский. Через несколько минут вернемся.НОВОСТИ
И.Воробьева
―
Мы продолжаем еще в перерыве разговаривать.
Т.Фельгенгауэр
―
Эдуард Успенский – главный герой программы "Разбор полета". Здесь Ирина Воробьева и Татьяна Фельгенгауэр.
И.Воробьева
―
Все-таки, Эдуард Николаевич, вы поступили в МАИ, но при этом, как вы дальше-то? Вот вы закончили институт. А почему вы стали детским писателем, как получилось-то это все?
Э.Успенский
―
Я вам скажу, что в МАИ был потрясающий студенческий театр. И я писал туда сценки всякие. И сам иногда играл немножко, правда, плохо играл. И постепенно меня стали приглашать писать на эстраду. Мы с Феликсом Камовым вместе работали. Я работал уже потом инженером на заводе и одновременно писал всякие сценки. И было интересно, когда мои сотрудники шли куда-нибудь в Лужники, приходили: «А мы такую сценку слушали! Историю веселую, а может, не веселую, а может, не историю расскажем мы сейчас. Однажды было это, а может, и не это, а может не однажды, а десять тысяч раз. Один хороший парень, а может, и не парень, а может не хороший, а просто молодой сидел с женою в парке, а может, и не в парке, а может не сидел, а может, не с женой». Вот это стихотворение они рассказывали, а я его написал! Мы сидим за соседними столами.Потом я понял, что я не могу больше идти на завод. Я плакал, когда шел. Три с половиной года я отработал и ушел писать на эстраду. Но я всегда знал, что я буду писать для детей. Я не знаю, почему, но я всегда это знал. И многие люди, которые работали на эстраду – Арканов, Горин, Хайт, Курляндский, Розовский – и эстрада затягивает. Кажется: вот сейчас брошу писать – а тебе дают новый хороший заказ и новый заказ. И однажды Арканов, Горин отошли от эстрады, и я отошел и стал писать детские стихи. У меня их не печатали, говорили, что это все игрушки, непедагогично. Барто отказывалась дать мне рекомендацию в союз писателей и так далее.
И.Воробьева
―
То есть вас не принимали в Союз писателей.
Э.Успенский
―
Нет, у меня не брали стихи, говорили, что это игрушки непедагогические.
Т.Фельгенгауэр
―
Не приняли коллеги по цеху.
Э.Успенский
―
Я ходил, мыкался. А так как я был известный эстрадный автор, то Кира Петровна Смирнова – она была женой Бориса Заходера – однажды привела меня к нему. Он посмотрел мои стихи, сказал: «Забавно, что-то интересно. Я, может, что-то напечатаю». Кода я пришел к нему через полгода с уже готовой книжкой тоненькой, которую выпускал: «Если бы мне сказали, что человек, за полгода так наберет в мастерстве, я просто бы не поверил». Ну и вот, вышла первая книжка, и дальше поехало, поехало…Но где бы я ни был – я, допустим, на даче живу, у меня старый «Москвич» - все дети поселка у меня. Они меняют колеса, моют карбюратор, они все делают. Родители говорят: «Вот у нас новая «Волга», он к ней не подходит, а у вас старые колеса ходит моет». И всегда я был окружен ребятами. А в школе я был пионервожатым, господи!
И.Воробьева
―
Так! В школе в старших классах?
Э.Успенский
―
Я был хулиганистым…
И.Воробьева
―
А, ну это мы уже выяснили.
Т.Фельгенгауэр
―
Мы уже поняли, что вы были хулиганом.
Э.Успенский
―
Но был один очень мудрый человек, директор школы замечательный Петр Сергеевич Окуньков. Он предложил меня назначить вожатым младших классов. А старшая пионервожатая была такая Валентина Николаевна, по-моему, очень красивая женщина, девчонка, студентка была. Она сказал, что если я отряд хулиганистый сделаю лучшим в школе, то она меня поцелует.
И.Воробьева - О
―
о! Отличная мотивация! Так.
Э.Успенский
―
Да-да. Ну вот… Между прочим, в этом классе были ребята, которые были моего возраста. Это были послевоенные дети. Там был мальчик, которому было 16 лет. И мне было 15, а он учился в 3-м или 4-м классе. И вот там я целыми днями проводил с этими ребятами. И на лыжах катался с ними и в театр ходил с ними и всякие сборы проводил. Два года я с ними… Ну, может быть, от этого я как-то втянулся в работу с ребятами.
Т.Фельгенгауэр
―
Но вы-то стали, наверное, более ответственным после такого.
Э.Успенский
―
Да. Самое смешное, что в моем классе выходит стенгазета, где Успенский негодяй: пытался забежать на потолок – испачкал стену. А в этом же классе потом мои малыши приходят…
Т.Фельгенгауэр
―
Какой у нас классный пионервожатый!
Э.Успенский
―
Я эту газету… заметку вырезали из газеты…
Т.Фельгенгауэр
―
Ах вырезали!
Э.Успенский
―
И тут же меня за то, что я поломал стенгазету…
Т.Фельгенгауэр
―
Следующая публикация. Эдуард Николаевич, скажите, полученное инженерное образование как-то помогало вам в написании книжек или нет?
Э.Успенский
―
Оно и сейчас помогает.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть это какой-то образ мышления или структурирования или что?
Э.Успенский
―
Как сказал знаменитый товарищ Лотман, детская литература – это адресованное искусство, то есть это товар, это как табуретки, которые можно попробовать профессионально…. Так же прибор какой-нибудь, который ты делаешь – высотомер, датчик крена, датчик тангажа – вот ваш звукорежиссер меня поймет.
И.Воробьева
―
Светлана Ростовцева просто тоже выпускница МАИ.
Э.Успенский
―
Он требует каких-то определенных габаритов, допустим, он должен быть не более 2-х килограмм. Так же детская книжка не может быть «Войны и мира». Она должна быть каких-то определенных размеров все-таки. Дальше, когда ты делаешь прибор, ты видишь, что он у тебя больше, чем надо – ты берешь, меняешь медную проволоку на сплавы – иридиево-серебряный – у тебя изменился размер. Все время делаешь что-то. Детская книга – это проповедь. Когда я задумываю проповедь, какая-то у меня есть такая мысль, которая, может быть, даже в этой книжке и не очень-то проявляется – я начинаю уже конструировать схему, как эту проповедь можно лучше донести до детей, чтобы мне самому были интересно. И вот я начинаю постепенно работать.
Т.Фельгенгауэр
―
И это до сих пор работает такая схема, потому что понятно, есть писатель начинающий, который, наверное, пытается по каким-то лекалам работать, а потом, когда он становится известным, всеми любимым, гениальным…
Э.Успенский
―
Вы про кого говорите?
Т.Фельгенгауэр
―
Есть один писатель Эдуард Успенский, не знаю, читали вы его книжки или нет. Может быть, как-то меняется подход к написанию книг или нет?
Э.Успенский
―
По-моему, нет. Я много вел семинаров для молодых писателей, и Заходер меня учил, а я помогал Грише Остеру, Андрею Усачеву. Вот дарованию нисколько не научишь, вот нисколько. Вот я Остера я никогда не учил писать – я учил его, как надо деньги зарабатывать. Я говорю: «Гриша, ты пиши кукольные пьесы, потому что на стихи ты не проживешь. Ты научишься писать сюжеты, будешь понимать, как разворачивается сюжет». И… так, я сбился…
И.Воробьева
―
То есть сейчас точно так же.
Э.Успенский
―
Да, то же самое. Вот мне сейчас заказали… ну не заказали – просто позвонила одна женщина, причем позвонила моей дочери: не может ли папа написать какую-нибудь сказку, что дети боятся барокамер. И я стал думать, как сделать, чтобы дети… Причем надо привлечь Чебурашку, мне сказали, чтобы он уже был. И вот я начинаю думать, как сделать, чтобы дети не боялись барокамер. Барокамера – замкнутое пространство. Значит, надо сказать детям, что вот черепаха в панцире живет – ничего, нормально ходит. И улитка точно так же ходит – не переживает, что она в замкнутом пространстве, так что ничего страшного нет. Это рассказывает детям Чебурашка. И тут же доктор говорит: «Ну, Чебурашка, пожалуйста, зайди в барокамеру – покажи». Он бежит, прячется под стол. Доктор начинает его вытаскивать. Чебурашка кусается. Доктор говорит: «Надо же, я не знал, что Чебурашки кусаются». Чебурашка: «Я сам не знал, что Чебурашки кусаются». Вот эта вся история сразу начинает жить. Она наполнена каким-то смыслом, историей. Есть какая-то доля конструирования в этом деле.
И.Воробьева
―
Прежде, чем задать следующий вопрос, вот Владимир, наш слушатель спрашивает: «Так вас поцеловала девушка-то или нет?»
Т.Фельгенгауэр
―
Старшая пионервожатая?
Э.Успенский
―
Нет.
И.Воробьева
―
Как она могла так!
Э.Успенский
―
Я могу сказать: засранка – не поцеловала, но я ее еще встречу!
И.Воробьева
―
Вот мы сейчас напомнили Эдуарду Николаевичу: надо встретить эту засранку и все-таки получить свое.
Т.Фельгенгауэр
―
Сегодня как раз международный день поцелуя, так что…
И.Воробьева
―
А как происходит… даже не знаю, как спросить. Эти ваши герои, они же все очень объемные: у них есть характер, у них есть все. Насколько эти герои похожи на людей, которые есть в вашей реальной жизни?
Э.Успенский
―
Редко они бывают похожи. Я один все время привожу пример. Был такой Коля Тараскин. Он был главный режиссер «Фитиля». Такой хозяйственный мужик, он выбивал машины для своих сотрудников, пайки, квартиры…
И.Воробьева
―
Ой, мне кажется, знаю, кто это будет.
Э.Успенский
―
Когда я писал книжку, я звоню, говорю: «Толя, у меня кот сейчас очень хозяйственный. Я хотел дать твою фамилию – Тараскин». Он говорит: «Ты с ума сошел! Ты меня на всю Москву опозоришь!» А когда вышла книжка, потом сказал: «Эдик, я зря пожадничал». А в принципе редко входят какие-то люди впрямую, если только счеты с кем-то не сводишь.
И.Воробьева
―
Так-так! А это было да, такое?
Э.Успенский
―
Да.
И.Воробьева
―
Когда вы негативных каких-то персонажей писали?
Э.Успенский
―
Конечно. Например, я помню, у меня есть такая книжка «Клоун Иван Бултых», ее не хотели печатать. И тогда был год, когда ничего не печатали просто напрочь уже. И вдруг Гусев, главный редактор «Московского комсомольца» пригласил меня. Его корреспондент сказал, что у меня есть такая книжка. Он сказал, что «мы можем ее печатать отдельными главами, исключая субботу и воскресенье, когда начальство газету читает». И эта книжка была напечатана. Только первое он попросил: «Убери, пожалуйста, фамилии, с кем ты сводишь счеты». Там у меня была какая-то начальница из комсомольских деятелей, какая-то Федулова у меня была, похожа на лошадь, которую подвидом лошади провели на завод…
И.Воробьева
―
Под видом лошади на завод… Так!
Т.Фельгенгауэр
―
У меня такой вопрос: бывало ли так, что вы думали или хотели принять решение, что с этим героем мы расстаемся? Все, не хочу больше я, не будет у меня такого героя: до свиданья, герой!
И.Воробьева
―
Задумался Эдуард Николаевич.
Э.Успенский
―
На этот счет мерзавцев у меня нет.
И.Воробьева
―
Подскажите, пожалуйста. Еще где-то читала, что вы любите сериал «Доктор Хаус».
Э.Успенский
―
Да. До определенной поры, когда он…
Т.Фельгенгауэр
―
Да, мы тоже сезона до 4-го любили…
Э.Успенский
―
Когда он начинает сам себя изжевывать. Ты понимаешь, что многие вещи вводятся ради того, чтобы их ввести. Какие-то тем более эротические сцены пошли глупые и неинтересные.
И.Воробьева
―
Мне просто хотелось понять, почему «Доктор Хаус»? Почему?
Э.Успенский
―
Потому что там есть команда, которая работает, там есть интриги, есть совершенно неожиданные ходы. А потом, я просто вижу культуры работы в поликлинике. Я думаю, что это, по крайней мере, нашу медицину поднимает больше, чем что-либо другое.
И.Воробьева
―
Вот не уверена.
Т.Фельгенгауэр
―
Мы у врачей просто каждый раз спрашиваем, есть ли хоть что-то похожее…
Э.Успенский
―
Врачи ругаются.
И.Воробьева
―
Всегда профессионалы ругаются на сериалы, которые про них снимают. А если про персонажи, прошу прощения. Вот, когда Чебурашка в Японии стал уже… Продолжение Чебурашки, только японское – вам не обидно, что он живет в Японии.
Э.Успенский
―
Нет.
И.Воробьева
―
Нет? А как это все происходило.
Т.Фельгенгауэр
―
Дай бог, каждому так.
Э.Успенский
―
Пришли однажды ко мне японские товарищи, сказали, что они хотят делать фильм с этим героем, и я сказал: давайте… И они стали…
И.Воробьева
―
И все? То есть у вас не было никаких…
Э.Успенский
―
Это был очень долгий процесс. Дело в том, что к этому времени студия «Союзмультфильм» продала все советские мультфильмы одной потрясающей НЕРЗБ гражданке Джоан Борстен, жене актера Видова на 10 лет. Потом она еще продлила договор, что-то еще там. И она стала торговать Чебурашкой в Америке и в Японии. Японские товарищи, которые получили от нее все права, стали с ней судиться. И они два года с ней судились, чтобы получить чистые права. Только после этого они стали что-то делать, мультфильм… Они показывали мне сценарий.
И.Воробьева
―
А, то есть даже так. Наши слушатели… Андрей спрашивает про историю с «Фиксиками». «Фиксики» - это ваше авторство или что это?
Э.Успенский
―
История с «Фиксиками» очень нехорошая история. Дело в том, что мой друг Саша Татарский хотел сделать фильм. Я был в те времена не очень богатым, и я с ним заключил договор. Я знал, что он снимет фильм, и будет прекрасный фильм – мне это было важнее, чем деньги. За тысячу долларов, по-моему, я ему продал право. Саша умер, а директор его студии Лев Бубенков продал права кому-то следующему, кто-то – следующему. Они сделали этот фильм, ссылаясь на меня. И все доходы от фильма, все персонажи фиксики – это не мое.
И.Воробьева
―
Хорошо, а как-то вы стали бороться или нет?
Э.Успенский
―
А чего? Я продал все права и все. Я продал порядочному человеку. Я думал, что мы с ним будем работать. Господи, я же вытащил его и моя начальница Бабакина – мы вытащили его из Киева – он там был на подхвате у великих монстров. Благодаря, все-таки, и мне он стал замечательным… Он снял «Пластилиновую ворону», в конце концов, и много других. И «Колобки» же он снял мои.
И.Воробьева
―
«Падал прошлогодний снег».
Э.Успенский
―
Нет, это не мое. Это Сергея Иванова.
Т.Фельгенгауэр
―
Скажите, вам, как проще принимать решение или работать: в команде или одному?
Э.Успенский
―
Когда есть команда, чувство - вроде как я командир. Мне нравится понятие коллектив. Вот «Гавань» - очень мною уважаемое учреждение – «Гавань» состоит из нескольких людей - Леша Морозов, я, Юра Александров, музыкант наш, Алексей Бекетов – вот костяк, который в любую секунду в любом месте, на Луне может спокойно сыграть 500 песен самых разных и зал не будет отпускать. Потом есть круг ближних людей. Их поменьше, но их человек десять, их зовут зубробизоны. Они все в любую секунду полетят в любой город выступать, они придут на запись, они придут куда угодно. Потом есть круг из 50-ти человек, которые приходят раз в месяц на программу. Потом есть круг из 500 человек, которые раз в год приходят. И все они, кто пришел… как я говорю: у нас на «Гавани» как на кладбище: кто пришел – уже не уходит. Все как-то становятся какими-то близкими, какими-то хорошими людьми.Вот в таком составе работать очень хорошо. Потому что, если какие-нибудь происки против меня, из этих 500-600 кто-нибудь да позвонит, скажет: «Эдик, посмотри: там твоя жена поливает тебя по такому-то каналу». Я сразу включаю: я в курсе дело. Зато, если надо кому-то, чтобы я выступил в школе с кем-то – ради бога.
Т.Фельгенгауэр
―
Когда вы пишете книгу, вы с кем-то советуетесь, вы ждете от кого-то одобрения или какого-нибудь совета?
Э.Успенский
―
Знаете, все по-разному. Вот сейчас я пишу очень спокойную книгу, могу ни с кем не советоваться. Например, я недавно написал книжку, она готовая лежит. Называется: «Борьба за почту в Простоквашино». Однажды в Простоквашино приехала черная машина. Вышли дядя и тетя. Подошел дядя к почте, взял кирпич, постучал и сказал: «Здание крепкое хорошее – будем сносить!»
И.Воробьева
―
Нормально! Знакомая история. Так.
Э.Успенский
―
После этого вся деревня объединилась спасать почту. Там приезжают всякие экскаваторы. Деревенские люди защищают эту почту. В конце концов, они ее спасли. После этого НЕРЗБ.
Т.Фельгенгауэр
―
Как-то вы так ненавязчиво воспитываете гражданское общество.
Э.Успенский
―
Это я пишу – не надо мне ни с кем советоваться. Смешные какие-то истории получаются сами собой. Потому что решили поставить часового около почты – старались привлечь к нему коз, чтобы они паслись, никуда не убегали. Это легко. Но вот сейчас я пишу одну по заказу вещь, где рекламирую большие кубики сборные, «Лего» такое. Ну там бред просто надо писать, как такие квадратно-гнездовые люди начинают жить. И оживить эти монстры – это только сумасшедший может.И вот я делаю, и думаю: это невозможно, это бред, это нельзя. А меня есть замечательный мой адвокат Константин, Леонтьев Костя, и он очень любит меня и мои книжки. Я ему посылаю. И он никогда не ругается и очень поддерживает. И я знаю, если будет плохо, он скажет. И вдруг он пишет: «Эдик, это очень здорово. Не надо этой фирме отдавать. Отдадим кому-нибудь другому, потому что очень интересно получается». Вот тогда я счастлив, потому что дальше я пойду уже опять как по лыжне, потому что до его совета я думаю: ну не может этого быть, чтобы так просто…
Вот этот герой мой, которого я должен оживить, - такой, знаете, сундук ходит – он идет вокруг своего замка, и там все такие квадратные. Он гладит каких-то детей по голове и говорит крестьянам местным: «Что-то у вас все такие квадратные?» Они говорят: «Да, у нас тут все квадратное: у нас и репы квадратные, у нас и картошка квадратная». Он говорит: «Как удобно: в одну кастрюлю можно много картошки наложить, если кастрюля тоже квадратная».
И.Воробьева
―
Точно, слушайте!
Э.Успенский
―
И вот дальше начинается жизнь. Он поддержал это. Дальше мне уже никто не нужен. Я знаю, что это будет здорово сделано. Но вот это его совет, он мне очень важен.
И.Воробьева
―
А, когда оживают ваши персонажи – вот имеется в виду, вы написали книгу, а потом появился мультфильм – вот в этом смысле они оживают на экране: они такие же, как вы себе их представляли или все-таки нет?
Э.Успенский
―
По большей части нет.
И.Воробьева
―
Нет?
Э.Успенский
―
По большей части нет. Когда, допустим, над Чебурашкой я работал вместе с Романом Кочановым, с режиссером, поэтому это все совместно решалось. «Простоквашино» Володя Попов сделал без меня. Он собрал актеров, и только спросил, не против ли я этих актеров. Там Табаков, Дуров - ребята достойные.
Т.Фельгенгауэр
―
Действительно.
Э.Успенский
―
И я не вмешивался в его работу. Но он абсолютно взял текст слово в слово. А многие режиссеры пытаются текст подделать, переделать и, как правило, они делают только хуже.
И.Воробьева
―
А Чебурашка такой, каким вы его писали?
Э.Успенский
―
Чебурашка… В начале написано: В детстве были три игрушки: такая-то, такая-то, такая. Вроде одна были игрушка, сделанная из пяти разных частей. Это никакого к Чебурашке не имеет. Это в книге. В сценарии про Чебурашку написано: По Африке идет зверек, заложив лапы за спину, зверек типа лемура, но не лемур. Вот, что такое Чебурашка: ночной зверек с большими ушами, с большими глазами. Это вот то, что мы с Романом Кочановым дальше продвигали в мультипликацию.
И.Воробьева
―
И, когда его нарисовали, вашего Чебурашку, вы его узнали?
Э.Успенский
―
Первого Чебурашку нарисовали в Ленинградском театре купол. И мы с Романом были автором пьесы. Мы туда ездили, смотрели. Все делалось с согласия. Больше Роман туда вложил, в этот образ, чем я, вот в такой, изобразительный.
И.Воробьева
―
А второй Чебурашка, в смысле второй, финальный, которого мы все знаем в мультфильме.
Э.Успенский
―
Это вот Роман Кочанов, режиссер этого фильма.
Т.Фельгенгауэр
―
Я, простите, просто пару дней назад видела человека в ростовом костюме Чебурашки – такой идет огромный Чебурашка – и он пытался пройти между двумя киосками и не смогу, потому что ему помешали уши. Он так потыкался немножко, потом повернулся и бочком-бочком как-то…
Э.Успенский
―
А что он хотел?
Т.Фельгенгауэр
―
Он хотел съесть шаурму. Вы представляете себе: громадный Чебурашка, который естественно шаурму.
Э.Успенский
―
Если бы я увидел, я подумал, что с ума сошел!
Т.Фельгенгауэр
―
Я так и подумала. Но я, слава богу, была с подругой, и я уточнила у нее, видит ли она то же самое, что и я. Скажите, что вы не могли предположить, что вот так все закончится, что огромные Чебурашка будет есть шаурму между киосками.
И.Воробьева
―
Да, я так понимаю, что на этом можно в принципе просто завершать программу, потому что, я думаю, что теперь ни ведущая Татьяна Фельгенгауэр, ни гость Эдуард Успенский уже не придут в себя. И у нас на самом деле просто заканчивается время.
Т.Фельгенгауэр
―
Просто одно из самых сильных впечатлений в моей жизни!
И.Воробьева
―
Ладно бы - детства, а то – жизни. Вот видите, Эдуард Николаевич, как вы влияете на людей. И на этой прекрасной, практически мультяшной ноте мы заканчиваем эфир.
Т.Фельгенгауэр
―
Спасибо вам большое, Эдуард Николаевич!
И.Воробьева
―
За все.
Т.Фельгенгауэр
―
До скорой встречи!
Э.Успенский
―
Спасибо, до свидания!