Карен Шахназаров - Разбор полета - 2015-02-23
23.02.2015
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа "Разбор полета", программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр для вас эту программу ведут. Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Да, здравствуйте! И мы представляем нашего гостя в программе "Разбор полета". Это режиссер, генеральный директор киноконцерна «Мосфильм» Карен Шахназаров. Карен Георгиевич, здравствуйте!
К.Шахназаров
―
Здравствуйте!
И.Воробьева
―
У нас есть традиционный вопрос, с которого мы начинаем нашу программу "Разбор полета". Это вопрос о самом тяжелом, самом сложном решении, которое вам приходилось в вашей жизни принимать. Может быть, оно касалось только вас, может быть, и затрагивало других людей.
К.Шахназаров
―
Довольно трудно ответить, потому что, я думаю, несколько в своей жизни принимал таких решений, сложных для себя.
И.Воробьева
―
Расскажите нам, какие – мы сами выберем.
Т.Фельгенгауэр
―
Да, время у нас есть. Первое, какое вспомнилось?
К.Шахназаров
―
Первое? Когда расстался с первой девушкой.
И.Воробьева
―
С первой девушкой. Сколько вам было лет, простите за нескромный вопрос?
К.Шахназаров
―
Мне было лет 17, да.
И.Воробьева
―
Но это было ваше решение расстаться?
К.Шахназаров
―
Да, это было мое решение, но, я думаю, что это было довольно спонтанное не факт, что оно было правильное.
И.Воробьева
―
И сейчас, по прошествии стольких лет, может быть, даже жалеете об этом?
К.Шахназаров
―
Да нет, конечно, не жалею. Просто вспоминаю иногда, думаю, как в молодости все это…
Т.Фельгенгауэр
―
А вы в молодости как-то по-другому принимали решения, нежели сейчас – как-то более эмоционально?
К.Шахназаров
―
Конечно, более эмоционально, более темпераментно. Сейчас уже решения принимаешь более взвешенно, анализируешь, пытаешься анализировать, хотя все равно эмоции имеют значение.
Т.Фельгенгауэр
―
Если говорить о решениях, которые затрагивали не только вас, вашу личную жизнь, но и кого-то вокруг, уже, может быть, как режиссера и управленца?
К.Шахназаров
―
Я понимаю ваш вопрос. У меня такая профессия, что об это можно действительно очень долго говорить.
Т.Фельгенгауэр
―
У нас прямая программа про это.
К.Шахназаров
―
Понимаете, моя профессия – режиссер кино. Ты, когда делаешь фильм, ты постоянно принимаешь решения – это норма. И ты постоянно принимаешь решения, которые, в той или иной степени, имеют отношение к кому-то из окружающих. Я принимал решения. Я, например, снимал с роли очень хороших артистов, моих друзей – это довольно сложное решение.
И.Воробьева
―
Это не легкие решения, да.
К.Шахназаров
―
Это совсем нелегкие решения. У меня были такие момент. Причем замечательный – не буду называть фамилию – выдающийся артист, когда первую сцену сняли, и я понимаю, что это не то, что мне нужно. И я понимаю, что я ошибся, и мне надо что-то делать. А кино все-таки в этом смысле жесткое искусство, потому что в театре ты можешь… театр, он постоянен. Ну в спектакле другом ты можешь по-другому сделать, а в кино, ты понимаешь, что то что ты снял, уже будет надолго, и надо принимать решение – и вот ты принимаешь решение расстаться с актером, и даже не знаешь, как это сказать, как это сделать. Это очень сложно. И мы с ним, кстати, на долгие годы поссорились – не поссорились, но, конечно, наши отношения очень охладели. Только в последнее время мы как-то стали обниматься. Это болезненно.
Т.Фельгенгауэр
―
Получается, вы стоите на развилке: сохранить друга или сделать хорошее кино.
К.Шахназаров
―
Вы знаете, да, я в пользу кино делаю выбор.
Т.Фельгенгауэр
―
Всегда?
К.Шахназаров
―
Да, всегда делаю выбор в пользу кино, потому что все-таки я к этому отношусь… Это действительно очень надолго. Ты сделал картину, твоя фамилия стоит в титрах, и эта картина на самом деле, особенно в наше время, живет вообще очень долго. Она где-нибудь в интернете…
Т.Фельгенгауэр
―
Не ограничивается временем проката.
К.Шахназаров
―
Да, не ограничивается временем проката, что и хорошо. С другой стороны, конечно, это и особая ответственность. И поэтому ты понимаешь, что картина может не получиться – это другой вопрос. Но, на мой взгляд, ты должен быть уверен, что ты сделал все до конца так, как ты хотел сделать. Поэтому я в таких случаях в пользу кино делал выбор. Хотя бывает, что он сложные решения приходится принимать, поэтому для меня это обычное дело.
И.Воробьева
―
Как вы, вообще, принимаете решение, что вот «я буду снимать вот это кино»? Как это происходит? К вам приходят с сценарием, или вы просто понимаете, что «я хочу еще один фильм снять» или как, вообще?
К.Шахназаров
―
Сложный вопрос. Вообще конечно, я на самом деле, если совсем по-честному говорить, - потому что, мы обычно для прессы, я и мои коллеги, придумываем множество разных версий, - но на самом деле, я думаю, это происходит само собой. Я даже не могу объяснить до конца, почему вдруг складывается какая-то… что-то складывается так, что ты снимаешь этот фильм. Но другой вопрос, что для меня, во всяком случае, очень важно поймать то чувство, что я обязательно должен его снять.
Т.Фельгенгауэр
―
Бывали случаи, когда имея решение, что вот я должен снять этот фильм, вы в процессе уже понимаете, что не получается, не идет картина?
К.Шахназаров
―
Не идет картина? Ну бывает, тяжело шли картины, но в принципе у меня не было, чтобы я себе сказал… Дело в том, что это немножко разное отношение режиссера и зритель мне скажет: «Та картина у вас не получилась, эта картина…». Но тут важны те задачи, которые я ставлю. Может быть, я ошибаюсь, но для тебя критерий, что ты добился того, что ты хотел, в этом смысле это получилось. Поэтому в принципе я добивался того, что я хотел, но некоторые картины у меня шли ужасно тяжело. У меня была такая картина «Цареубийца». У нас поговорка в старом советском кино была: Кино, как война: ничем не остановишь. То есть такая мрачноватая поговорка, но она действительно… Если ты уже начинаешь фильм, уже в любом случае каким-то образом будет снят. Но вот я помню, с «Цареубийцей» - у меня была единственная картина, когда где-то в середине фильма у меня был момент, когда я подумал: я не сниму эту картину. Просто она совсем не дается. Все было против, все было выше.
Т.Фельгенгауэр
―
А какой это момент? Как вы решили, что нужно доводить дело до конца?
К.Шахназаров
―
Заставил себя как-то. То есть был момент, когда я хотел все это закрывать, и просто сил никаких физических и моральных не было. Еще был очень трудный период в СССР. Это же был 90-й год. Был самый тяжелый период, то есть наложились, скажем, творческие моменты… Работать было совершенно невозможно, потому что деньги вообще не имели никакого значения. Строго говоря, строить декорацию где-то… я помню, мы во Владимире строили декорацию, но рассчитываться надо было сигаретами, бутылками, поскольку тогда настолько острый был период экономический в стране, и это тоже наложилось. И был момент, когда у меня была очень большая звезда по тем временам – Макдауэлл снимался. Он и сейчас большая звезда, а тогда он был, я думаю, после «Калигулы» и после «Заводного апельсина» он был одним из…
К.ШАХНАЗАРОВ: Помню, мы во Владимире строили декорацию, но рассчитываться надо было сигаретами, бутылками, настолько острый был период экономический в стране
Т.Фельгенгауэр
―
Ну он великий.
К.Шахназаров
―
Да, это было очень сложно.
И.Воробьева
―
Он, наверное, не очень понимал, как это все происходит здесь; почему приходится расплачиваться сигаретами и почему все в таком состоянии.
К.Шахназаров
―
Потому что ничего не было. Тогда настолько был период самый сложный перед распадом СССР, когда ни сигарет уже не было… И день, соответственно, не работали. Кстати, денег было много.
И.Воробьева
―
Просто на них ничего нельзя было купить.
К.Шахназаров
―
Просто ты настолько не мог ничего купить… Я помню, мы во Владимире не могли Макдауэллу курицу купить, даже на рынке невозможно было. Вот такой был очень тяжелый период. Кстати, когда про Советский Союз показывают пустые прилавки – это обычно период 90-х годов, потому что должен сказать, прожив почти 40 лет в СССР, – такого никогда не было. Там разные были периоды в СССР, и кстати 60-е годы, 70 годы достаточно благополучные.
И.Воробьева
―
Скажите, пожалуйста, а когда режиссер начинает снимать кино, у вас в голове уже есть картинка, как должно получиться? Вы же представляете как-то кино уже?
К.Шахназаров
―
Отчасти. Собственно, если ты совсем все представляешь, то нет никакого интереса. То есть самое интересное в фильме, что у него есть какие-то свои законы. И я, когда начинаю снимать кино, непосредственно съемочный период, я всегда жду момента. Это всегда очень странный момент, и он наступает не сразу – вдруг ты чувствуешь, что картина, она уже сама воссоздается; если хотите, она вроде сама снимается, она уже помимо тебя существует. Причем она может идти уже совсем по-другому, чем ты задумывал, но уже ее нельзя остановить.
И.Воробьева
―
То есть вы отпускаете ее.
К.Шахназаров
―
Да, ты ее отпускаешь, и твоя задача – создать условия, чтобы она двигалась, делалась. И это такое очень странное чувство. Я, кстати, не сразу поймал его – на первой второй уже картине я вдруг почувствовал, что с фильмами такая мистическая вещь происходит. И она может стать если не совсем не та, которую ты задумал, но сильно не та. Но это не значит, что в таких случаях это, может быть, самое интересное. Ты понимаешь: значит, она должна быть такая. И я всегда очень нервничаю, если чувствую, что этот момент… вот две недели снял – нет этого. Думаешь: что-то не то происходит. Потом вдруг – раз! Потому что в разных картинах этот щелчок происходит в разное время. Это очень странная… но я могу сказать, что я…
И.Воробьева
―
Доверяете этому.
К.Шахназаров
―
Я доверяю этому, да.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, но это же тоже на самом деле важное решение. С одной стороны, вы режиссер, и все зависит от ваших решений, а с другой стороны, вы в какой-то момент просто полагаетесь на судьбу или как вы это для себя называете…
К.Шахназаров
―
Ну да. Я даже не знаю, как для себя называть…
Т.Фельгенгауэр
―
Но вы отпускаете ситуацию
К.Шахназаров
―
Да.
Т.Фельгенгауэр
―
Это же тоже решение, что «все – я не вмешиваюсь».
К.Шахназаров
―
Если ты будешь противодействовать этому, но ничего вообще не получится. Значит, у фильма есть какая-то своя логика. И как бы его запустил, но он уже действует дальше по своей логике, и тебе не надо уже пытаться это изменить – надо помогать этому. И в результате фильм может получиться достаточно… отличаться от того, что бы задумал.
К.ШАХНАЗАРОВ: Я всегда ищу актеров, которые могут привнести что-то свое и порой совсем не то, что я могу даже предположить
Т.Фельгенгауэр
―
А насколько вы в своих режиссерских решениях и понимании того, каким должен быть фильм, прислушиваетесь к актерам? Потому что у нас было много очень гостей программы "Разбор полета" актеров. И мы как раз с ними обсуждали, как они работают с режиссерами, и как они могут что-то свое привнести в роль, в фильм. Вот с обратной стороны, со стороны режиссера, насколько коллективным может быть решение по той или иной сцене, образу.
К.Шахназаров
―
Я всегда ищу актеров, которые могут привнести что-то свое и порой совсем не то, что я могу даже предположить.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть не тираните съемочную группу?
К.Шахназаров
―
Наоборот, я таких актеров ищу, и как бы хочу с ними работать. Мне повезло, я работал действительно с великими артистами: Евстигнеев, Басилашвили, Филатов, Олег Янковский. Они всегда привносят свою индивидуальность, и это не всегда вполне то, что ты представлял себе, но это всегда выше, это всегда лучше того, что ты… Потому что ты все равно умозрительно, а это живой организм, который дает совсем новое какое-то качество роли, герою и фильму. Поэтому для меня очень важно, чтобы такие актеры работали. И с ними на самом деле не надо ничего там договариваться…. То есть ты с ними договариваешься на берегу… но в принципе уже дальше…
Т.Фельгенгауэр
―
Как оно там по пойдет.
К.Шахназаров
―
Дальше уже это его внутреннее состояние души, что называется. Поэтому я как раз именно с такими актерами люблю… и поощряю это.
И.Воробьева
―
Но в любом случае бывает же такое, что в какой-то сцене вы не согласны с актером, как он подает событие.
К.Шахназаров
―
Бывает, конечно.
И.Воробьева
―
Вот в таких случаях вы скорее себе доверяете как человеку, который уже видит картину?
К.Шахназаров
―
Нет, порой он меня может убедить.
И.Воробьева
―
То есть это диалог.
К.Шахназаров
―
Он может убедить, да. Потом, я должен сказать, что если высокого класса артисты, с ними как-то это происходит… То естья могу чувствовать, что он сфальшивил. Вот он играет сцену - я вижу, что он сфальшивил. Ему достаточно это сказать: «Фальшиво у тебя получилось». И он чувствует это, говорит: «Да. Дай я еще раз сыграю». То есть в принципе таких проблем с большими актерами нет. С актерами, скажем так, среднего уровня это большая проблема, да. Это уже совсем другая работа.
И.Воробьева
―
То есть это обида сразу такая…
К.Шахназаров
―
Это обида, потом это надо репетировать, это много разговоров. Тут начинаются бесконечные разговоры о сверхзадачах… Евстигнеев никогда о сверхзадаче… бессмысленно было с ним говорить. Он, по-моему, просто и не понимал это. Ты ему говоришь порой: «Слушай, сыграй, чтобы было грустно». Он говорит: «Я все понял, что надо». У нас же там с Джигарханяном… Ну это совсем актеры другого класса. Это актеры, которые действительно живут душой своей, они полностью перевоплощаются. Они живут на съемочной площадке, живут.
И.Воробьева
―
Если мы говорим про подбор актеров, насколько правда, знаете, это в фильмах показывают, что вот человек с улицы, но очень талантливый пришел и вот он сразу звезда. Или на самом деле актер все-таки должен получить образование, где-то побыть, повращаться. Вот у вас бывали случаи, когда вы брали в кино человека с улицы?
К.Шахназаров
―
Бывало, да. У меня «Курьер».
Т.Фельгенгауэр
―
Великий фильм.
К.Шахназаров
―
Спасибо. Но там главные герои – они были реально с улицы просто. И Федя Дунаевский…
И.Воробьева
―
А почему? Как это произошло?
К.Шахназаров
―
Понимаете, во-первых, там были молодые по сценарию, по повести – там повесть в основе была. Им было 17 лет. Ты не найдешь таких актеров. Все равно надо было искать из людей, конечно, которые не имеют никакого образования актерского. Но такие случаи могут быть, и порой они бывают очень удачные. Но надо понимать… и, кстати, я и в других картина довольно часто пользовался услугами непрофессионалов, и причем непрофессионалы у меня играли кроме «Курьера» - там главные роли играли – а так, в общем, роли играли, и эпизоды с текстом, и иногда это бывает очень удачно.Но в кино это должно быть такое попадание типажное плюс к этому человек не должен бояться камеры, а есть такие люди, которые на боятся камеры. Я вот, например, боюсь сниматься, потому что я камеры боюсь, хотя я, наверное, за свою жизнь дал тысячи телевизионных интервью, но это разные вещи. Кинокамера или телекамера, когда ты даешь интервью – это совершенно другие вещи. Я, например, знаю про себя, что я не смогу. А есть люди, которые от природы такие: они не боятся. И плюс к этому их характер точно подходит к тому, что нужно в кино. То есть они же не могут создать образ. Они просто должны быть такие естественными, какие они в жизни, тогда, если это попадает, то это может быть порой точно интересно, и порой это лучше, чем профессиональный актер. Но, конечно, есть такая иллюзия, и меня спрашивают: А можем мы… не обязательно учиться? Но, если ты всерьез хочешь стать актером, то, конечно, нужно учиться. Потому что это может быть один раз, это может два раза проскочить – в кино. В театре это вообще, на мой взгляд невозможно. В кино это проскакивает. Но вообще, конечно, это не может стать нормой.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы уже пару раз упомянули театр, и говорили о том, как различается кино и театр. Вам самому никогда не хотелось заняться театральными постановками?
К.Шахназаров
―
Вы знаете, хотелось, и мне несколько раз предлагали, но я доходил до той стадии, когда надо было говорить да, согласен, но, честно говоря, я боялся. Я думаю, что это все-таки совсем разные… сегодня это совсем разные профессии: театральный и кинорежиссер, абсолютно. Это абсолютно разные. Сегодня даже в определенной степени актер театральный и киноактер – это уже становится… в этом есть разница.
Т.Фельгенгауэр
―
А где лучше актеры, в театре или в кино?
К.Шахназаров
―
Ну, вообще, традиционно всегда считалось, что театральные актеры, и мы всегда для кино… Потому что у них тренинг постоянный, то есть они постоянно в работе, они работают. Но все-таки есть… Понимаете, в театре актер всегда играет на общем плане. Ты его глаз не видишь. Ты его глаза видишь только во втором ряду. Плюс к этому в театре актер должен форсировать голос. Его должны слышат на 25 ряду. То есть я имею в виду, что в театре очень важна техника актерская, гораздо более важна, чем в кино. В кино есть крупный план. А крупный план – это глаза, глаза, как известно, зеркало души. Ты не обманешь. То есть у кого-то это есть зеркало, то есть душа, - у кого-то не очень. Я имею в виду, что личность, персоналия актера в кино гораздо более важна. Поэтому бывают актеры замечательно работают в театре, и удивляются: как же так – в кино у них не получается. Такое бывает, но это связано именно с тем, что для кино не хватает личности. И наоборот бывали случаи и много, когда актер потрясающе работает в кино и не может, он не владеет театральной техникой.Но то же самое и режиссура. Театр же – это очень условный мир. Ты должен понять, как организовать, вообще, это пространство, вот эту сцену. Как убедить зрителя, чтобы он вошел в это? Я как-то для себя вдруг понял, что я, наверное… или мне надо учиться этому, а времени нет, поэтому я не решался.
И.Воробьева
―
Если мы говорим про сцену, декорации насколько имеют значение? Насколько имеет значение, где снимать?
К.Шахназаров
―
В кино?
И.Воробьева
―
В кино, конечно.
К.Шахназаров
―
Колоссальное значение, конечно. Декорация ведь несет в себе не только… это не просто, если это настоящее кино.Потому что есть… я так подразделяю… Я даже сегодня не так: нравится кино, не нравится – я не так. Есть кино, а есть не кино. То есть мне, может быть, совершенно не нравится картина, но я понимаю, что это кино. А есть картина, которая нравится, но в принципе это можно посмотреть, но это, на мой взгляд, не кино. Так вот, если говорить о том, что я вкладываю в кино, то декорации – это не просто место, где разводятся мизансцены, актеры говорят какой-то текст – это всегда и некий образ художественный. То есть это создает нечто большее. И это нечто большее, чем просто комната, в которой актеры разговаривают. Это нечто большее, чем улица. То есть за этим даже у зрителя неискушенного подспудно должно возникнуть некое художественное новое качество. Поэтому декорация, конечно, имеет колоссальное значение. Декорация, выбор натуры, выбор места съемки – это одна из важнейший частей изображения в кино.
Т.Фельгенгауэр
―
Давайте сейчас сделаем перерыв буквально на несколько минут. Я напомню, что в программе "Разбор полета" сегодня выступает Карен Шахназаров. Мы вернемся к вам совсем скоро.НОВОСТИ
Т.Фельгенгауэр
―
Продолжаем программа "Разбор полета". Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр и допрашиваем с пристрастием сегодня режиссера Карена Шахназарова.
И.Воробьева
―
Я хотела вернутся к тому, с чего все началось. Вы с самого начала знали, что вы хотите стать режиссером?
К.Шахназаров
―
Не знаю. Так давно было, что я уже…
Т.Фельгенгауэр
―
Те так уж давно – что вы, Карен Георгиевич!
К.Шахназаров
―
К сожалению, уже…
И.Воробьева
―
Но вы же пошли учиться.
К.Шахназаров
―
Да, я пошел учиться. По-моему, больше меня тянуло – я хотел стать художником. Но я хотел стать художником в кино. Но там надо было уже иметь среднее образование художественное. У меня такового не было, и меня как-то потянуло на режиссуру. Но в принципе да, я был склонен, потому что я воспитывался в семье, которая не имела никакого отношения к кино, но была очень такая, интересующаяся. В меня папа, мама обожали кино, театр, кстати, театр - в больше степени, - живопись. И такие были очень активные. Они дружили тогда с Любимовым. У нас приходил домой Юрий Петрович Любимов, Высоцкий пел. Я его записывал еще мальчиком на катушечный магнитофон. И, конечно, эти разговоры про театр, про кино – это, конечно, видимо, мне крышу, как говорит молодежь, снесло.
Т.Фельгенгауэр
―
Я вот пытаюсь себе представить ситуацию, при которой у нас дома появляется Владимир Семенович Высоцкий и поет под гитару – конечно, сносит крышу!
К.Шахназаров
―
Тогда это, надо сказать, немножко по-другому. Во-первых, это сейчас он уже очевидно занял место классика. Но тогда он был, в общем, хотя мне, конечно, лет 15 было, 14 – для меня он был взрослый. Но на самом деле ему было, наверное… 30 может быть, не было, лет 30. Он был молодой актер, который пел песни, которые были популярны, но еще такой славы не было. А актерской славы у него вообще не было в тот период.И, кстати, потом я уже окончив ВГИК его встречал на «Мосфильме» несколько раз. Он мне говорил: «Ты меня обязательно, Карен – вот ты будешь снимать фильм – ты мне роль какую-нибудь хорошую… Я хочу у тебя так сняться». У него был, мне кажется, определенный комплекс по этому поводу. Он был, конечно, недовостребованный в кино. Скорее, его звездный час, мне кажется, действительно совпал с «Место встречи изменить нельзя», когда он раскрылся, его раскрылось дарование актерское в полной степени. Но, к сожалению, он практически он быстро после этого умер. И, я думаю, что если бы он не умер, он сыграл бы, конечно, в кино очень важные, очень значительные роли.
К.ШАХНАЗАРОВ: У меня не было ощущения: О! Высоцкий! Я ему сигареты возил в больницу
То есть я имею в виду, что немножко я тогда по-другому. У меня не было ощущения: О! Высоцкий! Я ему сигареты возил в больницу, знаете. Мой папа достал ему два блока «Кента», что ли, или он там курил «Винстон». Мой отец говорит: «Ты сгоняй к Володе». Он где-то лежал в больнице. Мы с другом поехали куда-то в больницу, передавали сигареты. Так что был такие… можно в мемуары вставлять уже.
Т.Фельгенгауэр
―
Вообще, история интересная, конечно.
И.Воробьева
―
Понятно, учеба, потом ассистент, а когда вы поняли, что все – вы режиссер?
К.Шахназаров
―
На «Мы из джаза». Вот, если хотите, у меня был период такой, - кстати, если вы говорить о решениях в жизни – у меня был момент, когда я хотел из кино уходить после первой картины. У меня была первая картина «Добряки», но она мало известная, по сценарию замечательного драматурга Леонида Генриховича Зорина. Но она, в общем, не принесла мне никакого особого успеха, наоборот, даже… Еще она, кстати, была самая порезанная из моих картин. Там нашли какие-то моменты…
К.ШАХНАЗАРОВ: У меня был период, когда я всерьез хотел уходить из кино. Я решил, что ничего не получается
Т.Фельгенгауэр
―
Цензурапорезала?
К.Шахназаров
―
Цензура, да. Там были какие-то моменты, которые по тем временам почему-то так восприняли. Ну не важно, в общем, у меня был период такой. Мне закрыли картину, и в общем, у меня был период, когда я всерьез хотел уходить из кино и по-серьезному. Я решил, что ничего не получается, надо где-то искать в другом месте себя, пытаться проявить. И вот, я бы сказал, что «Мы из джаза» вдруг, совершенно неожиданно для меня и, я думаю, для многих – такое у нее был успех, когда я почувствовал: О да, могу – могу снимать! – и вот уже остался.
Т.Фельгенгауэр
―
Есть еще порох в пороховницах!
К.Шахназаров
―
Да, был такой момент.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы упомянули закрытие фильмов и цензуру. А вообще, как режиссер смотрит на то, чего его картину режут или вообще закрывают, или кладут на полку?
К.Шахназаров
―
Вообще, это очень болезненно. Во всяком случае для меня это было… У меня не было такого, чтобы меня клали на полку, но было да, какие-то вещи вырезали. Вот в первой картине довольно серьезные были… В «Мы из джаза» были моменты, в «Зимнем вечере…» тоже были моменты. То есть после «Курьера» ничего там… Уже другое время наступило.
Т.Фельгенгауэр
―
Рука не поднималась? А-а, просто другое время…
К.Шахназаров
―
Просто другое время уже началось. Это, конечно, в общем, такой болезненный момент. Оченьобидно. Хотя, я думаю, что сейчас, возвращаясь к тому времени, и сейчас, когда говорят: а вот там…! – во-первых, нельзя сказать, что он было такое зверское с этой с точки зрения.
И.Воробьева
―
Вы про Советский Союз имеете в виду?
К.Шахназаров
―
Да, это тоже такая мифология. И многие фильмы ложились на полку вполне заслуженно, потому что они были слабые с точки зрения художественной. Но я бы сказал, драма по-настоящему – это Аскольдов с «Комиссаром», потому что это действительно очень хорошая картина, и ее положили на полку практически на очень долго. И Саша, Александр Яковлевич – мы с ним друзья – замечательный, вообще, человек, и, кстати, абсолютно лишен… при этом очень советский. Абсолютно никакой обиды у него нет, хотя ему действительно жизнь испортили, потому что он просто ушел из режиссуры. Просто был вынужден уйти, а уже, когда открыли – уже прошло 15 лет, поэтому это такой самый случай… Это, конечно, очень болезненно. В отношении Саши Аскольдова, Александра Яковлевича просто большая драма. Ну вот он ее пережил. Он при этом остается очень позитивным, очень необыкновенно каким-то не потерявшим веру человеком. Хотя ему жизнь действительно испортили. Ну а мы так, попадали тут под ножницы, но так…
И.Воробьева
―
А как вы принимали решение стать управленцем, директором «Мосфильма»?
К.Шахназаров
―
Это случайно довольно произошло. Наш директор предыдущий Владимир Николаевич Досталь – мой и наш товарищ – он решил уйти, причем без всяких… До сих пор не знаю, что его подвигло. Мы были в правлении… Тогда у нас на «Мосфильме» я входил в правление студии, и правление избирало директора. Мы сейчас унитарное предприятие, а тогда – я забыл – форма другая правления. И вот меня избрали большинством голосов. И какое-то у меня было сомнение, но потом как-то я и дома посоветовался. Еще отец мой покойный был жив. Он говорит: «Ну а что, попробуй – что ты? Ты же всю жизнь проработал на студии». И я решился на это дело. И если говорить о решениях, то это было тоже решение такое, непростое. А самое главное, что, когда я понял, в каком состоянии студия… Потому что, хотя я всю жизнь прожил на студии, то есть работал, но одно дело – ты снимаешь, а другой дело – ты понимаешь, что там с крышами, что с электрикой, что с трубами происходит.
Т.Фельгенгауэр
―
Но это же совершенно другой уровень принятия решений.
К.Шахназаров
―
Абсолютно другой. Плюс к этому надо понимать… Многие все-таки, широкая общественность – не до конца понимают, что мы, «Мосфильм» не получал от государства ни копейки и не получает вообще ничего, ни копейки. И все, что мы сделали – реконструкция, модернизация – мы все делали только за счет тех средств, которые сами зарабатывали. Поэтому в большой степени то, чем я занимаюсь, это, можно сказать, бизнес. Потому что мне надо было зарабатывать деньги, людям платить зарплату, и при этом надо было еще студию развивать. И это на самом деле то, что и есть бизнес, хотя и рыночный бизнес, хотя меня и называли «красными директором», потому что я всегда был против акционирования. Но на самом деле в принципе мы работали и работаем как чисто рыночное предприятие абсолютно. Самое рыночное в области культуры. Я думаю, другого нет. Во всяком случае это единственное предприятие, я думаю, в системе культуры, которое приносит государству миллиардов 8 мы налогов уже заплатили за эти годы.
Т.Фельгенгауэр
―
А вам такие управленческие решения даются сложнее, чем решения творчески?
К.Шахназаров
―
Нет, вообще, творческие решения сложнее, все равно сложнее. Хотя у меня были очень сложные ситуации, конечно. Надо понимать еще, что когда я стал директором – это был 98-й год – и полстудии занимали предприятия, которые водку разливали, рыбку коптили, машины ремонтировали угнанные. То есть там были ребята такие, неслабые! Неслабые были, неслабые. И поэтому сам момент определенный очищения студии от этого всего – он, конечно, был достаточно сложный. Там тоже да, это решения были. Потом, когда ты знаешь, что у тебя автосервис занимается просто угнанными машинами, и там кавказцы о главе этого дела, то для того, чтобы им сказать: «Ребята – все, до свидания! Давайте расстанемся…».
И.Воробьева
―
Страшно?
К.Шахназаров
―
Ну да, это такой момент был достаточно…
Т.Фельгенгауэр
―
А вы чего, авторитетом на них давили? – Да я Карен Шахназаров!
К.Шахназаров
―
Вы знаете, как раз с ними было…
Т.Фельгенгауэр
―
Проще!
К.Шахназаров
―
Это очень просто. Я понимаю эту систему. Если ты сам, как говорится, не пользующийся их услугами – вы понимаете, о чем я говорю – то в принципе они люди, как это говорят в криминальных фильмах, «с понятиями». То есть если ты пользуешься, то тогда изволь… А, если ты, как говорится, вне этой игры, то в принципе у нас был с ними в результате очень такой… Они сказали: «Ну хорошо, дайте нам просто время. Мы найдем другое место. Полгода - и мы уйдем». И никаких последствий не было. Поэтому как раз такие ребята совсем крутые – с ними как раз можно разговаривать. Вот мелочь всякая – она ужасна. С ними очень трудно.
К.ШАХНАЗАРОВ: Наивно полагать, что то, чем я занимаюсь – кино, искусство – это вне политики
Т.Фельгенгауэр
―
Еще одна тема, которую мы всегда обсуждаем с людьми творческими, это общественная позиция. Человек, на которого смотрят, у которого есть поклонники, он такой Opinion maker – к нему прислушиваются. В какой момент вы решили, что вы хотите высказаться и по каким-то актуальным проблемам страны, не по поводу кино, а по политической ситуации.
К.Шахназаров
―
Вы знаете, вообще, наивно полагать, что то, чем я занимаюсь – кино, искусство – это вне политики. Это можно, что угодно декларировать – на самом деле это все равно политика, потому что это оказывает влияние на общественное мнение, это дает определенные установки в общество. И это всегда связано, в той или иной степени, с политикой.Ну если говорить конкретно о вашем вопросе, я не могу сказать, что я сам что-то решил. Просто, когда меня стали спрашивать, видимо интересуясь моим мнением, то я в какой-то момент подумал: да, в конце концов, почему я должен скрывать свое мнение, и я хочу, чтобы его слышали. И в общем, это имеет значение. Да, ты понимаешь, что ты оказываешь определенное влияние. Если ты в это веришь, если ты считаешь, что именно это правильно, то почему мне не высказываться и не говорить. Но я никогда сам, кстати, и не был инициатором, но если спрашивают…
Уже прожив много лет ты думаешь о том, а почему ты не имеешь права высказать какие-то свои мысли по поводу того, что происходит в мире, политике. Тем более, если говорить конкретно про меня, меня всегда политика интересовала. Я вырос в семье политика. Я политикой, можно сказать, занимался с 10 лет, потому что, естественно, что мой отец, который был известным политологом в Советском Союзе, сам занимался политикой, и, естественно, я читал и слышал, это в меня входило. Поэтому мне всегда было интересно. Поэтому, когда меня спрашивают – я говорю. Меня стали часто спрашивать – ну я часто отвечаю.
И.Воробьева
―
То есть, когда в 2012 или, наверное, в 11-м году к вам пришли и предложили стать доверенным лицом Владимира Путина, вы просто согласились – то есть как бы это тоже не вы.
К.Шахназаров
―
Я вам могу сказать, почему как раз я тогда согласился. Потому что, я кстати, об этом публично говорил, мое отношение к Владимиру Владимировичу сильно менялось. Сначала, когда он пришел, я не голосовал за него. Но постепенно я был убежден его действиями, что это именно то, что нужно для нашей страны. Я свое мнение высказываю, я понимаю, что в вашей аудитории оно вызывает…
Т.Фельгенгауэр
―
У нас разная аудитория.
К.Шахназаров
―
Но, тем не менее, именно конкретно в 2012 году, когда мне предложили, мне показалось, что в обществе вдруг возникла какая-то такая… Я тогда это высказал так, я помню, что я сказал, что как-то запахло 91-м годом. То есть очередной такой этап изменения и некоего слома. И лично я абсолютно искренне полагаю, что это нашей стране абсолютно не нужно, и я не хочу проходить опять 91-й года, а тем более, что 91-й год в нынешних условиях – тогда это был распад СССР, - а сейчас это распад России. Я считаю, что это катастрофа страшная будет, из которой просто никто не выживет, просто физически. Поэтому я вполне осознанно пошел, согласился быть доверенным лицом. Я не думаю, кстати, что моя скромная персона… Там доверенных лиц много, поэтому я не думаю, что она принципиально сыграло роль, но, во всяком случае, с моей стороны да – это был определенный выбор. Я для этого никогда не участвовал ни в каких… Но я почувствовал, что это как раз тот момент в обществе, когда надо как-то свою позицию, хотя бы таким образом обнародовать.
И.Воробьева
―
А после этого решения ваше окружение – ваши коллеги, ваши друзья – они вас поддержали или они вас осудили, или вообще это прошло незаметно?
К.Шахназаров
―
Вы знаете, в киносообществе, к счастью… вот наше киносообщество, оно на редкость терпимо – вот то, что не хватает нашему обществу. Вот в нашем киносообществе люди совершенно разных взглядов, абсолютно разных: и политических, эстетических и каких угодно. Но это абсолютно не мешает нам. Я ни разу за всю свою жизнь в кино не встречал какого-то момента, когда люди как-то переносили это на общение внутри кинематографического…
И.Воробьева
―
То есть «ты не будешь у меня сниматься, потому что ты…».
К.Шахназаров
―
У нас просто таких случаев я вообще не знаю. У нас нет и никогда не было национального вопроса, потому что кино – там люди совершенно разных национальностей, и никогда я даже намека какого-то в этом смысле… И так же твои взгляды – это никого не волнует. Это мы можем сидеть и быть совершенно разных взглядах на какой-то политической программе абсолютно, но при этом потом пойти и вместе работать, и это не будет иметь никакого отношения… И в этом, я бы сказал, прелесть киноиндустрии, что она на редкость терпима, и, кстати, во всем мире.
К.ШАХНАЗАРОВ: У нас нет и никогда не было национального вопроса, потому что кино – там люди совершенно разных национальностей
Т.Фельгенгауэр
―
А как же это классическое: «С кем вы мастера культуры?», «А вот вы подписали такое письмо - а мы подписали такое письмо», «А мы давайте освободим Ходорковского», «А мы давайте посадим Ходорковского», «А мы за Крым», «А мы против Крыма».
К.Шахназаров
―
Да это правильно, это в письмах. Но потом с этими же людьми мы можем сидеть, работать вместе. Это не имеет значение. То есть письма мы можем подписать совершенно разные. И в письмах можем, и, я повторяю, на программах – там будет какое-нибудь политическое шоу и можно встретиться, и совершенно разные с точки зрения быть. Но при этом после этого можно абсолютно сидеть в ресторане Дома кино, но, к сожалению, Дом кино уже не тот… Ладно, не в ресторане – а просто вместе работать можно. После этого ты приходишь и вместе работаешь, снимаешь в теми же людьми фильмы. Это не имеет никакого значения.
И.Воробьева
―
Вы, когда говорили про кино, вы сказали, что есть два типа: есть кино, а есть не кино. Вот сейчас все обсуждают фильм «Левиафан». Вы смотрели его?
К.Шахназаров
―
Я не смотрел, к сожалению.
И.Воробьева
―
Будете?
К.Шахназаров
―
Ну, конечно, посмотрю. Я не потому не смотрел, что у меня какой-то… Меня на премьеру приглашал Леша Роднянский, но просто не получилось у меня.
И.Воробьева
―
Просто мне всегда было интересно, как сами режиссеры оценивают фильм, который скандальный. «Левиафан» же не первый фильм, который вызывал широкий резонанс еще на этапе выхода. Конечно, может быть с такой интенсивностью первый раз, но, тем не менее.
К.Шахназаров
―
Скандал – это всегда хорошо для кино. Слушайте Сальвадор Дали говорил: «Искусство – это провокация». Я думаю, что не вполне прав, потому что искусство – это не только провокация. Но я думаю, что он это несколько усугубил. Он, конечно, понимал, что это не только провокация, но то, что в искусстве этот элемент присутствует, это очевидно. В этом смысле, кстати, можно только поздравить Лешу Роднянского, что такой вокруг скандал. Это для картины-то на самом деле и для него как продюсера…
Т.Фельгенгауэр
―
Но режиссер-то там все-таки Андрей Звягинцев. А для режиссера?
К.Шахназаров
―
И для режиссера. Все равно эта картина на слуху, и вокруг нее идут споры. Это всегда хорошо. В данном случае я не оцениваю картину – я ее не видел, - но я не вижу в этом большой проблемы.
И.Воробьева
―
На самом деле у нас последний вопрос традиционный.
Т.Фельгенгауэр
―
Над каким решением вы сомневаетесь сейчас, над чем вы раздумываете.
К.Шахназаров
―
Ну я так вроде бы принял решение. Во-первых, я как продюсер закончил картину, немножко порекламирую с помощь вашей замечательной радиостанции: «Дорога на Берлин». Молодой режиссер Сергей Попов. По Казакевичу. Такой был замечательный советский писатель. Туда включили еще дневники Симонова. Вот эту картину мы готовим к выходу, и, собственно, сейчас занимаемся уже. К 7 мая мы должны выпускать. Но сам я – такой у меня проект большой интересный – там будет и сериал по заказу ВГТРК и будет фильм полнометражный, если все случиться. «Будет» - нельзя в кино говорить, но вот я над ним начал… буквально неделю работаю, но что это такое, пока не буду говорить. Это большая классика.
И.Воробьева
―
Когда получиться, тогда в студии и встретимся. Спасибо вам большое! Я напомню, что у нас в студии программы "Разбор полета" был режиссер Карен Шахназаров. Еще раз спасибо!
Т.Фельгенгауэр
―
Спасибо вам большое, Карен Георгиевич, счастливо!
К.Шахназаров
―
Спасибо всем!