Оксана Дмитриева - Разбор полета - 2014-11-24
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте! Это программа "Разбор полета", программа о людях, которые принимают решение, о том, как они эти решения принимают. Татьяна Фельгенгауэр, Ирина Воробьева для вас эту программу, как всегда, ведут. Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Добрый вечер! Мы приветствуют в нашей студии гостью, это Оксана Дмитриева, первый зампредседателя комитета Госдумы по бюджету и налогам. Оксана Генриховна, добрый вечер!
О.Дмитриева
―
Добрый вечер!
И.Воробьева
―
Рада вас приветствовать в этой студии. У нас есть традиционный вопрос – я думаю, вы уже знаете, вы уже посмотрели, какая у нас программа – о самом трудном решении, самом сложном, самом трудном, которое вам приходилось принимать в вашей жизни.
О.Дмитриева
―
Я думаю, наверное, было много трудных решений, но то, что было раньше, оно как-то забывается, острота стирается со временем. Поэтому, наверное, за последние годы самым трудным решением – это было решение баллотироваться в губернаторы Санкт-Петербурга, хотя решение уже принималось в 2014 году и мы все прекрасно знали о степени фальсификации выборов, которые были Санкт-Петербурге в 2011 году. Мы уже видели такой разгул черносотенной реакции в Санкт-Петербурге, который если не управлялся, то сильно поощрялся со стороны, наверное, Смольного. И выборы одновременно были с выборами муниципальными, поэтому я предполагала, что все, что будет направлено против меня, будет направлено и против моих коллег, а это очень много людей.
Т.Фельгенгауэр
―
Тем не менее, вы согласились.
О.Дмитриева
―
Тем не менее, я давно обещала петербуржцам, что я обязательно буду баллотироваться в губернаторы Санкт-Петербурга, когда бы то ни было, когда бы выборы не проходили и по какому законодательству, поэтому я решение приняла без всяких сомнений. Другое дело, что это было решение достаточно тяжелое, поскольку я предполагала различные последствия не только для себя и не столько даже для себя, сколько для команды, для очень многих людей, которые в этом участвовали. В общем, так оно, к сожалению, и случилось, потому что очень многие люди, которые меня поддерживали, муниципальные депутаты, которые отдали свои подписи в мою поддержку, для них это было, если не концом карьеры, то для многих очень серьезным осложнением. Поскольку они люди молодые, я надеюсь, что еще, может быть, все восстановится.
Т.Фельгенгауэр
―
Когда вы приняли это решение вынуждено не вынуждено, обещали, не обещали все-таки, с одной стороны, вы сказали петербуржцам, что да, вы будете баллотироваться. С дугой стороны, вот они ваши коллеги, ваши соратники, ваши сторонники, и они оказываются под ударом. Тут люди и тут люди – что сыграло решающую роль?
О.Дмитриева
―
Это было, во-первых, общее решение, потому что мы полагали, что несмотря на традиционные уже технологии, который один раз хорошо опробовались в фальсификации выборов, несмотря на возможное содействие всей административной машины против, все равно мы полагали, что есть реальный шанс выиграть, потому что в поддержке петербуржцев мы не сомневались и надеялись, что она переломит и административную машину и «черносотенную реакцию» и фальсификации. Поэтому мы считали, что если шанс есть, то за него нужно бороться, потому что нигде в другом регионе такого шанса не было.
И.Воробьева
―
Простите, что такое «черносотенная реакция»? Вы просто не первый раз употребляете – мне интересно.
О.Дмитриева
―
Я думаю, можно по-другому сказать…
И.Воробьева
―
А в чем это выражается?
О.Дмитриева
―
Вы представляете себе, допустим, депутата Милонова?
И.Воробьева
―
О да!
О.Дмитриева
―
Вот «милоновщина» - это современное издание черной сотни.
И.Воробьева
―
Все понятно.
Т.Фельгенгауэр
―
Не пожалели о своем решении после того, как вы увидели, чем все закончилось для вас и для ваших сторонников?
О.Дмитриева
―
Нет, потому что даже после выборов и муниципальных и губернаторских, когда мы подводили итоги, очень многие меня спрашивали и даже молодые люди, молодые журналисты: «Ну дальше что? Дальше вы собираетесь бороться? Вы не собираетесь складывать руки?», поэтому я поняла, что если бы мы не дали этот бой, то разочарование, апатия, социальная апатия, вообще, разочарование – оно было бы гораздо сильнее.
И.Воробьева
―
Уже не первый же раз вас просят и вы хотите бороться за пост губернатора Санкт-Петербурга, это было еще с 96-го года, если я не ошибаюсь…
О.Дмитриева
―
Вы знаете, в интернете много абсолютной неправды. В 96-м году у меня вообще никаких намерений по этому поводу не было. Иногда некоторые мысли кем-то высказываются, но это не значит, что есть желание, не значит, что есть возможности, что есть команда. На самом деле твердое решение и желание баллотироваться в губернаторы оно стало, я думаю, начиная где-то с 2007-2006 года, то есть тогда, когда я, во-первых, четко понимала, что есть команда, что есть стратегия, что есть программа, и тогда уже я стала уверена, что на любых честных выборах меня Санкт-Петербург поддержит.
И.Воробьева
―
Потому что вы не один раз выигрывали там одномандатные, собственно, выборы.
О.Дмитриева
―
Да, одномандатные округа я выигрывала и с рекордным для Санкт-Петербурга счетом. И, вообще, я думаю, для демократических выборов не может же быть 80 или 90 процентов – это совершенно нереально. Поэтому у меня были каждый раз результаты выше, чем кто-либо когда получал в Санкт-Петербурге.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы ведь депутат с большим стажем. Государственная дума без Оксаны Дмитриевой – это уже какая-то не Государственная дума.
О.Дмитриева
―
Она уже не государственная.
Т.Фельгенгауэр
―
И тем не менее, вы в ней остаетесь. Это каждый раз сложное решение – продолжить работу в Госдуме? Вы же знаете, какой она была раньше, вы знаете, как там было раньше работать.
О.Дмитриева
―
Я не могу сказать, что это сложное решение. Понятно, что Государственная дума в целом стала влиять на ситуацию: на законодательство и на бюджет и на все вопросы внутренней – на внешнюю политику она никогда не оказывала влияние – на социальную, внутреннюю политику все меньше и меньше, но можно себе представить, что бы было, если бы не было парламента, если бы в парламенте не было оппозиции, если бы в парламенте не было хотя бы ограниченного количества профессиональных людей. Потому что большая часть решений даже бы не дошла, о них бы даже никто не узнал, никто бы никогда не понял, почему происходит то, что происходит.Государственная дума все равно дает трибуну, она дает возможность профессионально рассмотреть различные решения, потому что ведь многие люди, даже квалифицированные журналисты, квалифицированные СМИ не в состоянии иногда оценить, что является первопричиной того или иного провала той или иной ситуации. Вот, допустим, сейчас все понимают, что в здравоохранении кризис, причем кризис жесточайший. Но он начался не сегодня, а когда принимались законы, допустим, об обязательном медицинском страховании в 2010-м году, а потом закон об охране здоровья – ну, тихо принимались, без всякой огласки, хотя наиболее профессиональные депутаты и люди говорили о том, что это, вообще, начало конца, что это принципиально плохое решение, что оно приведет к отрицательным следствиям.
И это именно такой круг достаточно сложных вопросов, их невозможно оценить ни на митинге, ни в клубе несистемной оппозиции, ни среди экспертов-экономистов, потому что я сама из экономической науки и постоянно встречаюсь с моими коллегами, но все равно они не могут до конца оценить или даже и оценить различные экономические предложение - и дать конструктивную программу, потому что нужно все время быть в процессе, то есть все время знать детали, знать нюансы, все время быть внутри. Тогда ты понимаешь, в чем суть, где причина, а где следствие, где второстепенные вопросы – где судьбоносные и так далее.
И.Воробьева
―
Но, с другой стороны, например, я не знала то, о чем говорили в 10-м году, и мне это время, 4 года как-то спокойно жилось. А вот вы знали, что тогда это все было ошибкой. Вот, когда ты знаешь и ничего не можешь сделать – как здесь принимать решения? Идти во все колокола бить или сказать в узком кругу – что делать в этот момент?
Количество вредных законов, которые принимаются в Государственной думе – 3-4 в неделю
О.Дмитриева
―
Решение достаточно просто. Только ты должен соизмерить, потому что – я где-то говорила – что количество вредных законов, которые принимаются в Государственной думе – 3-4 в неделю, и ты должен соизмерить, то есть расставить приоритеты по степени вредности и вредного влияния на судьбу страны: на чем ты сосредотачиваешь свои усилия, что ты можешь заблокировать. Поскольку понятно, что оппозиция в Государственной думе, даже если считать всю условную оппозицию, включая ЛДПР, КРФ, «Справедливую Россию» - если мы объединяемся, мы не можем своими голосами заблокировать совершенно очевидно вредное решение. Заблокировать мы его можем только, если мы действительно бьем во все колокола, поднимаем все СМИ, которые, правда, не очень поднимаются особенно по сложным вопросам, которые нужно объяснять. Можно поднять людей, люди могут выйти на улицу, когда сокращаются расходы на здравоохранение. Но поднять людей, чтобы они вышли на улицу за то, что принимается 83 пресловутый федеральный закон об изменении статуса бюджетных учреждений, а в бюджетных учреждениях не будет сметы, не будет штатного расписания, не будет тарифной сетки; объяснить, что потом это приведет к вопиющему расслоению уровня зарплаты труда в медицинских учреждениях, школах, к увеличению нагрузки, произвольному сокращению всей сети – вот для этого, собственно и нужен парламент, потому что такие вещи нужно блокировать в парламенте. Через улицу, через митинги, через круглые столы блокировать это очень сложно. Вот пример: закон даже о реформе академии наук.
И.Воробьева
―
Да, все наелись.
О.Дмитриева
―
Когда я академикам, экономистам объясняла, они говорили: «Ну мы же все вроде исправили». Я говорю: «Что вы исправили от первого ко второму чтению? Ну что вы исправили? Что там какие-то одни слова резкие были изменены на другие слова более мягкие, но суть-то остается та же самая». То есть даже ограниченное количество очень квалифицированных, очень умных людей, имеющих специализированные институты не в состоянии были разобраться в том, что тот закон, который принимался и тот закон, который был изначально, в принципе было одно и то же.
Т.Фельгенгауэр
―
Тогда мы возвращаемся к моему вопросу: как вы каждый раз принимаете решение – продолжать свою работу в Государственной думе? Вот вы такая есть, замечательная Оксана Дмитриева, которая понимает, как это работает. Да, у вас есть доступ к условной внутренней аргументации, к трибуне, хотя нам некоторое время назад уже объяснили, что означает трибуна Государственной думы, что нет там никаких дискуссий, а есть парламентского большинство, которое дисциплинированно голосует, консолидировано всегда, и то за что вы болеете, переживаете, боретесь, со свистом в трех чтениях разом – и до свидания! Вот тут вы как себя уговариваете прийти?
О.Дмитриева
―
Я вам могу ответить следующим образом. Конечно, КПД через низкий, но он не нулевой, потому что что-то удается с большими усилиями заблокировать. Другое дело, что за это время можно было сделать в три раза больше. То есть вы блокируете один закон, допустим, долго мы боролись против закон о «Росфинагентстве» - это фактически приватизация Резервного фонда и Фонда национального благосостояния и передача этих всех средств частной фирме ОАО…
Т.Фельгенгауэр
―
«Роснефти»?
О.Дмитриева
―
Нет. ОАО «Росфинагентство». Тем не менее, удалось заблокировать, хотя вначале ситуация была вполне отчаянная. Кое какие вещи удается…вот тот вариант поправок по малому бизнесу, который был с самого начала предложен в самой первой редакции… Конечно, наша позиция, причем позиция именно тех, кто был внутри в Государственной думе, поскольку мы видели эти поправки, мы могли их сразу анализировать, мы сопоставляли их и понимали, чем это может грозить… Поэтому, естественно, не в полном объеме… и тот закон, который принят, он абсолютно безобразный, но зло все-таки было несколько минимизировано. Таких случаев очень много. Более того некоторые вещи в предположении нашей реакции, именно реакции профессиональной даже не вносятся, потому что предполагают, что за этим последует.
Т.Фельгенгауэр
―
А у меня еще тогда вопрос по партийной линии. Вы ведь сначала были в партии «Яблоко». Вообще, как так получилось, почему вы решили, что именно «Яблоко»?
О.Дмитриева
―
Я была в «Яблоко» очень давно.
Т.Фельгенгауэр
―
Еще до министерских времен.
О.Дмитриева
―
До всех это… Многие радиослушатели, которые нас слушают, они просто в это время не родились, а если родились, то ходили в детский сад. Это было 20 лет назад.
Т.Фельгенгауэр
―
Мы с Воробьевой вовсю в школе учились.
О.Дмитриева
―
Юрий Юрьевич Болдырев пригласил меня в список «Яблока». Я до этого никакой политикой не занималась, хотя, наверное, была из экономистов не равнодушных к политическим решениям, тем более экономика, политика достаточно тесно соприкасаются. А специалист я была по региональной экономике и по бюджетному федерализму, то есть то, что мы сейчас называем межбюджетные отношения. И моя докторская диссертация была посвящена региональной экономической диагностике. И я консультировала Болдырева, потому что он еще в Союзном парламенте возглавлял комитет или работал активно – я уже не помню – в комитете по местному самоуправлению.И вот как раз я объясняла, как строятся межбюджетные отношения, что там нужно делать. И, когда они стали формировать вместе с Явлинским партийный список, хотя партии еще не было, на выборы в Государственную думу, он меня пригласил. У меня, надо сказать, были достаточные сомнения, потому что я политикой никогда не занималась, но интуитивно мне казалось, что должны быть одномандатные округа, не какие-то там партийные списки. Он тогда сказал: «Вы ничего не теряете, вы пойдете и будете заниматься тем, чем в принципе вы занимаетесь сейчас, только непосредственно, а не через переводчика. Если вам не понравится, вы уйдете». И от меня, в общем, ничего не требовалось – только дать согласие. И еще поставить условие, что я еще должна завершить научно-исследовательские темы. Тогда уже ситуация в науке была тяжелая, и те темы, которые мы должны были совершить, эти контракты, это финансирование для моей лаборатории, поэтому я еще вместо предвыборной компании я завершала еще свои научно-исследовательские работы.
Т.Фельгенгауэр
―
Из «Яблока» пришлось уйти, потому что стали министром.
И.Воробьева
―
По-моему, там был конфликт какой-то, нет?
О.Дмитриева
―
Я думаю, не все там так было просто. Потому что не только это, это скорее повод, но не причина. Я думаю, что это 98-й год, тоже очень было давно. И с «Яблоком» у нас уже несколько было этапов взаимодействия за это время пережито. Поэтому хочу сказать, что на последних выборах губернаторских они подставили плечо, и в общем, поддержали, причем поддержали официально.
И.Воробьева
―
Питерское «Яблоко», вообще, от всего «Яблока» отличается, надо сказать.
О.Дмитриева
―
В Санкт-Петербурге «Яблоко» - это парламентская партия.
И.Воробьева
―
Да, в заксобрании Санкт-Петербурга.
О.Дмитриева
―
Да, в Питере действительно очень много взаимодействия и раньше много было еще до губернаторский выборов и по градостроительной политике, и по экономической, и по социальной, поэтому фракцией безусловно сотрудничаем.
Для демократических выборов не может же быть 80 или 90 процентов – это совершенно нереально
Т.Фельгенгауэр
―
Про министерство.
И.Воробьева
―
Давай про партии уже закончим.
Т.Фельгенгауэр
―
Хорошо. «Справедливая Россия».
О.Дмитриева
―
Когда в интернете пишут: «Ушла из «Яблока» в «Справедливую Россию»»…
И.Воробьева
―
Временной промежуток был заметный.
О.Дмитриева
―
Временной промежуток был 10 лет.
И.Воробьева
―
Там еще было «Развитие предпринимательства».
О.Дмитриева
―
«Развитие предпринимательства» – это действительно была попытка создания свой партии. И, собственно говоря, движение «Развитие предпринимательства» - еще начинали работать над ним, находясь в «Яблоке». Собственно говоря, на первом съезде общественной организации «Развитие предпринимательства» Явлинский был. А потом была попытка создания политической партии, которая бы выражала интересы мелкого и малого бизнеса и среднего класса и даже участвовали в выборах в 2003 году. Как партия она не преодолела 5-процентный барьер. А потом менялось законодательство о партиях. Были эти совершенно жесткие перерегистрации. Вначале 100 тысяч требовалось членов, потом 50 тысяч. Причем, когда хотели закрыть партию или опротестовать количество ее членов, то проверки были достаточно суровые. То есть человеку звонили, спрашивали, когда он был на последней конференции, какие были последние решения конференции, что там обсуждалось.
И.Воробьева
―
О боже!
О.Дмитриева
―
Естественно, это никто не может ответить, тем не менее, что тех людей – не сторонников, а тех, кто активнейшим образом принимают участие в о всех собраниях, могут, разбуди ночью – ответить последние решения съезда и конференции – таких, вообще, очень мало. Поэтому партия «Развитие и предпринимательства» не преодолела эту процедуру регистрации, ее закрыли. И потом как раз в 2006 году или в 2007 Миронов предложил Грачеву – Грачев в то время возглавлял общественную организацию – войти в «Справедливую Россию», как одно из блокообразующих партий или организаций, потому что там был не только «Родина», «Пенсионеры» и «Жизнь» - там было много других. А на данный момент из блокообразующих партий, которые в свое время образовывали «Справедливую Россию» осталась две: партия Жизни и, собственно говоря, «Развитие предпринимательства».
Т.Фельгенгауэр
―
Так, в общем-то, логично вы перетекли в «Справедливую Россию». Нам нужно сейчас сделать небольшой перерыв. Я напомню, что Оксана Дмитриева, первый зампредседателя комитета Госдумы по бюджету и налогам в программе "Разбор полета", она наша сегодняшняя героиня. У нас работает телефон для sms: +7 (985) 970 45 45. Присылайте свои вопросы по тем решениям, которые может быть, видели, слышали, наслышаны…
Cамое трудные решение –баллотироваться в губернаторы Санкт-Петербурга, хотя мы прекрасно знали о степени фальсификации
И.Воробьева
―
Тут много должны писать по идее санкт-петербуржцы, потому что Оксану Дмитриеву хорошо знают в Питере, это мы действительно хорошо знаем, и по той же борьбе против «Охта-центра» и так далее. Поэтому давайте, присылайте вопросы. Тут уже есть по поводу одних из ваших решений. Сейчас буквально 5 минут перерыва и вернемся в программу "Разбор полета".НОВОСТИ.
И.Воробьева
―
Продолжается программа "Разбор полета". Татьяна Фельгенгауэр, Ирина Воробьева, и Оксана Дмитриева здесь, в этой студии.
Т.Фельгенгауэр
―
Все-таки про министерские годы. Вообще, как вы решились стать министром?
О.Дмитриева
―
Это громко сказано. Я была министром 4 месяца. Как я решилась? Во-первых, интересно попробовать задействовать рычаги исполнительной власти. Надо сказать, что до 98 года так, как сейчас я не занималась социальными проблемами, потому что я была председателем бюджетного подкомитета, занималась бюджетом, а социальными проблемами я занималась через внебюджетные фонды, потому что у меня, в моем ведении были внебюджетные фонды, которые я анализировала как экономист. Естественно, там еще по финансам, особенно в Фонде занятости и Фонде страхования – там, вообще, не ступала нога не просто экономиста, а просто человека, который бы это внимательно проанализировал. Каков же был результат, когда после первого же анализа Фонда социального страхования я увидела там возможности увеличения ухода за ребенком в три раза. То есть мы тогда увеличили пособия по уходу за ребенком в три раза, а пособие при рождении ребенка – в два раза. И это было очень значимых на тот момент результат.И, в общем, с достаточно большими усилиями, но мы заставили уже на 96-й года принять бюджет Фонда социального страхования с изменениями. Кстати говоря, к вопросу о женщинах в политике, больше всего мне помогал для того, чтобы провести эту поправку Юрий Юрьевич Болдырев. Не фракция «Женщины России», которая была тогда в Государственной думе, а в Совете Федерации Юрий Юрьевич Болдырев. Но, к сожалению, в Совете Федерации мы ее тогда не смогли провести. Потом мы уже провели в другом варианте и другом законе. Но это я вам говорю в качестве примера. Поэтому я вынужденно стала заниматься социальными проблемами, хотя по роду свой прошлой деятельности как ученый-экономист… вот если я регионалист или там специалист, может, в каких-то экономических вопросах, математического моделирования, но не в социальных.
Т.Фельгенгауэр
―
Тем более непонятно. Смотрите, у вас экономическое образование, весь такой бэкграунд, и вы в разгар кризиса соглашаетесь заниматься социальными проблемами.
И.Воробьева
―
Расстрельная какая-то история.
О.Дмитриева
―
А потом там начались некоторые вопросы. Тоже я до похода в правительство не занималась профессионально пенсионными вопросами, но, когда был принят пресловутый тоже – видите, у нас все законы «пресловутые», что один, что другой, что третий – закон об изменении пенсионного законодательства, который исключил так называемые страховые периоды и исключил периоды учебы, периоды стажа, изменил учет заработка. Это очень сильно сказалось на гражданах, и увлечение, интерес к социальным вопросам возник, с одной стороны, от анализа бюджета, а с другой стороны, хоть я прошла по спискам, я стала встречаться с избирателями. А на всех встречах с избирателями самые главные вопросы безусловно социальные. И когда ты один раз говоришь: «Да нет, товарищи, ну что вы? У меня там бюджет, я этими вопросами не занимаюсь», второй раз, третий раз тебе уже неудобно, ты начинаешь анализировать эти вопросы и смотреть, что там случилось с этим законодательством и кто его таким принял.И поэтому постепенно я стала заниматься социальными вопросами, что называется, по социальному заказу – от избирателя. И мне казалось, в общем, я была совершенно права в том, что очень много можно реально решить; и я до сих пор уверена – даже при тех финансовых ограничениях, которые есть. Поэтому, когда меня пригласили в правительство – для меня это было, надо сказать, неожиданно на это направление – ну я посоветовалась с мужем, прежде всего. Он сказал тогда четкую речь, он сказал: «Людей ты любишь. Где найти деньги ты знаешь, поэтому иди. Может быть, что-то сумеешь сделать. И он был прав, но прав был и Явлинский, который мне сказал: «Зачем вы туда идете, вы там будете одна. Это совсем другая команда. Вы там одна ничего не сможете сделать».
Прав был и тот и другой, как выясняется, но, тем не менее, я думаю, что я провела эти свои 4 месяца достойно даже в условиях кризиса, потому что две вещи я сделала. Первое: я не дала под пенсионные реформы на тот момент, можно себе представить, если бы она была, если бы переход к накопительному элементу был осуществлен и все бы эти деньги погибли – это была бы совершенно отчаянная ситуация. А втрое, что я сделала: я не позволила финансировать пенсии абсолютно произвольно. То есть уже была заготовлена телеграмма, которую подписал и вице-премьер, и председатель Пенсионного фонда – должна быть только моя подпись – которая должна была уйти в регионы. Смысл этой телеграммы следующий: финансировать пенсии в размере реальных финансовых средств. Вот они дают столько финансовых средств. По закону вам положена пенсия, допустим, 2 тысячи, а вам хватает на 1 одну тысячу – вот вы и платите 1 тысячу. А все остальное – это когда-нибудь. Эту телеграмму я подписать отказалась, а без моей подписи она не могла уйти.
Если бы мы не дали этот бой, то разочарование и социальная апатия были бы гораздо сильнее
И.Воробьева
―
Там же было, наверное, давление: как же так? Подписали уже…
О.Дмитриева
―
Там все было очень быстро. Но самое интересное, вопрос о том, кто берет на себя ответственность, а кто нет. Обычно когда в министерствах, и до сих пор ко мне приходят, допустим, какие-то ответы на мои депутатские вопросы – везде есть исполнительно. То есть подписывает либо министр, либо замминистра, и там подписывает исполнитель. То же самое, когда я пишу о том, что я не подпишу телеграмму, я пишу, почему я это не сделаю. Никто из сотрудников министерства…боялся поставить свою подпись даже как исполнитель. Я сказала: «Пишите меня везде: и как министр, и как исполнитель, и как еще кто. Я вам ее не подписываю, вот это обоснование».
Т.Фельгенгауэр
―
А тяжело работать и отстаивать свои решения в команде, которая не твоя команда?
О.Дмитриева
―
Вы знаете, конечно, это гораздо сложнее, чем в Государственной думе, потому что там есть еще, что называется, действительно дисциплина. То есть ты не можешь не подчиниться этому решению. Очень часто твое мнение не спрашивают по пограничным вопросам. Но ты видишь, что вроде кабинет министров принимает решение, допустим, даже решение о дефолте, от об отказе от обязательств. Оно, собственно говоря, обсуждалось на правительстве уже после того, как решение было принято, но, тем не менее, было вынесено на обсуждение. Вот мы тогда с покойным Юрием Дмитриевичем Маслюковым стали возмущаться по этому поводу, прекрасно представляя себе все последствия этого решения. Я думаю, что такое же мнение было и у Примакова, который был на тот момент министром иностранных дел. Но мне тогда сказал премьер-министр: «Вы, Оксана Генриховна министр чего? Труда и социального развития. Ну вот идите занимайтесь трудом и социальным развитием».
Т.Фельгенгауэр
―
Прекрасно!
И.Воробьева
―
Трудитесь и социально развивайтесь.
О.Дмитриева
―
Но самое интересное, что это не специфика того правительства. Я наблюдаю все правительства после: это всегда не одна команда. У нас не было ни одного правительства, где была бы одна команда.
Т.Фельгенгауэр
―
Тогда в «Справедливой России» во фракции – это команда или нет? В Госдуме сейчас, когда вы работаете, у вас есть фракция. Можно ли сказать, что у вас команда. Или у вас есть просто консенсус по поводу того, что существует фракционная дисциплина, нравится вам это или не нравится.
О.Дмитриева
―
Существует, во-первых, разделение труда, потому что есть области деятельности, где есть авторитеты признанные. Собственно говоря, они определяют позицию фракции. Я не думаю, что все со мной согласны по бюджетным, социальным, экономическим вопросам, но вынуждены голосовать и придерживаться той точки зрения, которую формируем, допустим, мы, сотрудники, депутаты, работающие в бюджетом комитете. Во многом, хоть мы и в бюджетом комитете, но курируем вопросы, которые рассматриваются в социальном комитете.Что касается вопросов, с которыми ты не согласен по голосованиям, то всегда есть возможность по голосованиям консолидированным, то есть обязательным, если ты не согласен, ты можешь не голосовать. А могу сказать, что с точки зрения конечного результата не голосовать или голосовать против – это абсолютно одинаково, одно и то же. Вопрос только в том, хочешь ты публично этот вопрос обсуждать или ты считаешь его малозначимым или сам лично не хотел бы вступать в дискуссию именно по этому вопросу. А если голосование не консолидированное, то ты в принципе можешь голосовать так, как считаешь нужным.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы часто для себя решали, что вы не будете голосовать или будете голосовать против?
О.Дмитриева
―
В смысле расхождение с позицией фракции? Есть вопросы, их же очень много. Идет повестка дня и вы по каждой повестке еще сами внимательно просматриваете. Есть вопросы, где вы считаете, что нужно поменять позицию фракции – вы можете выступить на заседании фракции, попытаться ее изменить. А есть вопросы, где вы просто для себя решаете, что вы будете голосовать вот так или на фракции высказываете, что «у меня другое мнение, давайте, пожалуйста, свободное голосование».
И.Воробьева
―
Мы сейчас прервемся буквально на пару минут. Разбор полета с Оксаной Дмитриевой продолжится.РЕКЛАМА
Т.Фельгенгауэр
―
Продолжается программа "Разбор полета". Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр и наша главная героиня Оксана Дмитриева.
И.Воробьева
―
Много вопросов и у наших слушателей. И мы хотели спросить. Закон о запрете усыновления американского запрета, и насколько мы помним, и в интернете так написано: в первом чтении вы в первом чтении голосовали за него, а когда появились как раз поправки о запрете американцами усыновления вы не голосовали. Вот это решение не голосовать, как происходило? Вы это обсуждали на фракции, вы просто приняли для себя решение или что?
О.Дмитриева
―
Я не думаю, что это детально обсуждалось на фракции. Не помню этого обсуждения, но я приняла решение, что я за э тот закон с этой поправкой голосовать не буду. Во-первых, непонятно, почему эта поправка появилась именно в этот закон. Потом, только что недавно приняли межправовое соглашение об усыновлении, за которое я, кстати, не голосовала, но, тем не менее, только что приняли межправовое соглашение…
И.Воробьева
―
Ратифицировали его.
О.Дмитриева
―
Да, ратифицировали, а потом все наоборот. Поэтому я за него не голосовала, хотя еще раз повторяю: я не считаю этот закон судьбоносным для Российской Федерации, и, что на самом деле мне не нравилось, что одновременно с этим законом, прямо одновременно шел закон об образовании.
И.Воробьева
―
И все на него не обращали внимания.
О.Дмитриева
―
И на него не обращали внимания, хотя он затрагивал всех наших детей: и инвалидов и не инвалидов, и сирот и детей, которые в нормальных семьях, и одаренные, и не одаренных, и учителей и родителей – всех. Закон, который имеет и будет иметь, и уже сейчас есть отдаленные последствия, кстати говоря, для сирот тоже, и для студентов – для всех. Ноль, то есть вообще никакого внимания. Вот эта неправильная расстановка приоритетов. Вот вы говорите, почему мы, допустим, не смогли остановить тот же самый закон об образовании. Если бы к нему было хотя бы 20% того же внимания, что к «закону Димы Яковлева», может быть, мы его смогли остановить.
Я наблюдаю все правительства: это всегда не одна команда
Т.Фельгенгауэр
―
Но к закону антисиротскому было много внимания, а его не смогли остановить. Что можно остановить, вообще, в Госдуме, если там есть партия «Единая Россия»?
О.Дмитриева
―
Еще раз: закон об образовании с анализом серьезных последствий, потому что он касается миллионов. То, что касается миллионов, так или иначе пугает даже саму «Единую Россию», даже, если она чувствует этот массовый общественный потом протест. И предъявление претензий по факту, потому что это коснется очень многих. Это, кстати, пример, просто это было одновременно. В то время, когда мне звонили журналисты по поводу «закона Димы Яковлева», я говорила, что я сижу на заседании, идут поправки к закону об образовании, и мы пытаемся хоть что-то исправить, но не было никакого интереса. Вот это меня больше всего возмущает. И профессионализм депутата, государственного деятеля состоит в расстановке приоритетов, вы должны расставить четко приоритеты: что судьбоносно, что крайне важно, а что закон второго плана. Пусть неприятный, больше морально неприятный чем имеющий какие-то серьезные последствия для страны и для народа.
Т.Фельгенгауэр
―
Еще вопрос по поводу решений – как действовать. Ваши коллеги по партии Геннадий Гудков и Дмитрий Гудков – они выходили, участвовали в разных акциях уличных, выступали. Как на это отреагировала партия и фракция, мы прекрасно помним. А у вас были когда-нибудь развилки, что вы хотите выйти на улицу, выйти на митинг, на сцену, взять рупор…. Ну, не получается в стенах Госдумы – пойду на улицу!
О.Дмитриева
―
Да, есть. Но протест не должен быть по расписанию, протест не должен быть ради протеста. И уличные акции протеста должны применятся тогда, когда вы твердо уверены, ситуация качается, что вы этой акцией можете переломить, повлиять на эту ситуацию. Плюс ко всему протест никогда не должен быть провокацией. Провокационные действия не надо делать в виде протеста. Что мне не нравилось и в чем у нас были серьезные разногласия с Гудковыми. Дело в том, что они использовали форму встречи с избирателями как митинг.
И.Воробьева
―
Но так многие депутаты делают в условия города.
О.Дмитриева
―
Нет, этого мы никогда не делали. Мы делали встречи с избирателями еще в 11-м году, на которые приходило на улицу 200-300 человек, но это была именно встреча с избирателями. И просто я человек, который реально проходил и избирался в одномандатном округе, который реально возглавлял списки и получал рекордное количество голосов даже по регионам. Я знаю, что это такое, когда вам не дают встречу с избирателями, вам не дают помещение, и у вас единственная возможность делать встречу с избирателями на улице. Еще 2011 годы мы это делали и очень активно.После того, как стали маскировать митинги под встречи с избирателями, изменили законодательство – вы можете посмотреть мою дискуссию – то я так и говорила, что завтра мы захотим провести реальную встречу с избирателями, а не митинг и нам никто это не разрешит. И теперь мы согласовываем встречу с избирателями на улице точно так же, как митинг, и у меня на каждой встрече приезжает ОМОН, приезжает милиция, стоит кольцо, то есть порядок согласования точно такой же. Чего в итоге добились? Добились того, что эти, на мой взгляд, были просто провокационные действия, может быть, несознательно, может быть, оттого, что не было этого опыта реальной работы и реальных избирательных компаний.
Т.Фельгенгауэр
―
Последний вопрос традиционный у нас в программе…. Ну не хмурься, Ира.
И.Воробьева
―
У меня еще много вопросов…
Уличные акции протеста должны применяться, только когда вы твердо уверены, что этой акцией можете повлиять на ситуацию
Т.Фельгенгауэр
―
Но что делать, у нас сетка, жесткая эфирная дисциплина, не только фракционная, но и эфирная. Традиционный вопрос в программе "Разбор полета": Над каким решением вы сомневаетесь сейчас, над каким решением раздумываете?
И.Воробьева
―
Поделитесь.
О.Дмитриева
―
Вы знаете, я не могу сказать, что я как-то раздумываю над решениями. Я всегда раздумываю над технологией. Решения я принимаю для себя, а вот вопрос технологии: как добиться результата – вот над этим я думаю.
И.Воробьева
―
То есть на перепутье таком: да или нет…
О.Дмитриева
―
Чтобы да или нет – нет. Решения – они же, в общем, очевидны совершенно. Вопрос только: на чем сосредоточить усилия, все важное, на чем сосредоточить усилия. Потому что в оппозиции нужно четко понимать… знаете, есть три желания. То есть нужно сделать двадцать вещей, а у вас три желания, поскольку вы реально можете сосредоточить усилия, поднять СМИ, может быть, какие-то действия гражданского общества только на трех, потому что 20 – это совершенно невозможно.
И.Воробьева
―
И нужно из этих двадцати выбрать три.
О.Дмитриева
―
Да, нужно из двадцати выбрать три и дальше разработать технологию.
И.Воробьева
―
Сложное решение.
Т.Фельгенгауэр
―
Спасибо большое! Оксана Дмитриева была гостьей программы "Разбор полета". Эфир для вас вели: Ирина Воробьева…
И.Воробьева
―
…И Татьяна Фельгенгауэр. До встречи!
Т.Фельгенгауэр
―
Всем счастливо!