Генри Резник - Разбор полета - 2014-11-17
17.11.2014
Т.Фельгенгауэр
―
Здравствуйте, это программа «Разбор полета», программа о людях, которые принимают решение, о том, как они эти решения принимают. Слышите вы, наверное, удивление в моем голосе.
И.Воробьева
―
Некоторое, да. Татьяна Фельгенгауэр сейчас удивлялась.
Т.Фельгенгауэр
―
И Ирина Воробьева.
И.Воробьева
―
У нас сегодня все необычно в нашей программе. Во-первых, у нас, конечно же, прекрасный гость – это, вице-президент Международного союза адвокатов, президент Адвокатской палаты Москвы Генри Резник. Генри Маркович, добрый вечер!
Г.Резник
―
Добрый вечер! Ну сказали бы просто: адвокат.
Т.Фельгенгауэр
―
Ну ладно, что вы, Генри Маркович? Это важно.
И.Воробьева
―
Нет, я могла бы просто сказать: Генри Резник, и все бы все поняли. Вещаем мы сегодня немножко не из студии "Эха Москвы". Из прекрасного совершенно, в центре города расположенного«Лотте Отеля». Здесь очень красиво.
Т.Фельгенгауэр
―
И более того, Генри Резник уже был в программе «Разбор полета», и сегодня у нас допрос свидетеля дополнительный, то есть повторный. Я правильно сформулировала? Это же так называется.
Либо ты приличный человек, либо, если ты здесь участвуешь – ты мерзавец
Г.Резник
―
Я забыл, абсолютно. Да, конечно.
Т.Фельгенгауэр
―
А мы-то все помним, у нас все ходы записаны.
Г.Резник
―
Если я не переведен в статус подозреваемого, значит повторный допрос свидетеля…
Т.Фельгенгауэр
―
Это зависит от того, что вы будете сегодня нам рассказывать.
И.Воробьева
―
К середине программы поймем.
Т.Фельгенгауэр
―
Смотрите, прошлый раз наш разбор полета был про адвоката Генри Резника. Мы сегодня хотим про человека Генри Резника, про общественного деятеля, про человека, в общем, авторитетного, человек, который имеет отношение к Общественной палате, и может быть, даже немножко про политика Генри Резника.
Г.Резник
―
Сейчас прилагательное авторитетный – оно такое…
Т.Фельгенгауэр
―
В хорошем смысле, Генри Маркович. Пока не подозреваемый, вы же сказали.
Г.Резник
―
В хорошем, да. Кроме того я к Общественной палате уже отношения не имею.
Т.Фельгенгауэр
―
Но и, тем не менее, был такой эпизод.
Г.Резник
―
Какой-же эпизод? У меня было туда четыре ходки! В общественную палату.
Т.Фельгенгауэр
―
Я смотрю, словарный запас у вас у всех, вообще, приличный.
Г.Резник
―
Но на пятую я уже не выдвигался.
Т.Фельгенгауэр
―
А что, по амнистии ушли или что, как?
Г.Резник
―
Нет, почему? Вы опять же приглашаете людей, которые принимают решение. Вот я сам принимаю решение. Я сам принял решение не выдвигать свою кандидатуру на пятый срок, вот и все.
Т.Фельгенгауэр
―
Не интересно, нет смысла, эффекта, надоело?
Г.Резник
―
В какой-то степени, наверное, надоело, потому что я по замесу своему, в общем, закоренелый индивидуалист.
И.Воробьева
―
Это, кстати, было уже у нас в программе. Вы как-то отмазывались, родной.
Т.Фельгенгауэр
―
Не меняете показания.
Г.Резник
―
Но я могу сказать, что мне, в общем, не стыдно за свое пребывание в общественной палате. Особенно первый ее состав, да и второй тоже заявил о себе, как о достаточно приличной компании.
И.Воробьева
―
Хорошо. Тогда про первый состав.
Т.Фельгенгауэр
―
Про первое решение.
И.Воробьева
―
Тогда еще никто не понимал, что такое будет Общественная палата.Ни разу палата не принимала ни одного решения в поддержку постановлений партии и правительства
Г.Резник
―
Никто не понимал.
И.Воробьева
―
А вы все равно согласились в этом всем участвовать. Почему, с чем это решение было связано? Кому вы поверили?
Г.Резник
―
Предложение было из Кремля. Предо мной тогда стояла очень важная задача – предотвратить абсолютно зубодробительный проект закона, в который вносили поправки – закон об адвокатской деятельности, адвокатуре. Но не только это. Тогда все уже поняли, что «Дума – это не местодля дискуссий».
И.Воробьева
―
Все услышали уже и поняли.
Г.Резник
―
Да. И я прекрасно понимал, что, собственно, это осознает и власть, осознает и Кремль, и, в общем, нужно создавать какую-то определенную площадку, на которой реально можно что-то обсуждать. По той причине, что туда были приглашены люди достойные, которые не ложились бы ни под каких-то начальников, и которые доносили бы свои представления и свои идеи, в том числе, и по общественному устройству страны. И тогда, я просто узнал, кто туда, соответственно, идет… А мы, собственно, устроили совещания такое «хельсинской группы». Разделились: одни говорили, надо мне идти, другие – не надо идти. Но большинством в один голос – пять человек нас – решили, что идти надо. Я просто вспоминаю, с чего началась деятельность общественной палаты. В штыки мы приняли этот закон о некоммерческих организациях. Обратились с призывом к Государственной думе его отложить. И в общем, с нашим участием там наиболее дикие нормы оттуда ушли.И потом, я могу сказать, ведь много было еще и такого, что не было известно общественности. Например, мы занимались довольно интенсивной деятельностью в законотворческой сфере. Я могу сказать, я сам писал отзывы на законопроекты, и они остановили ряд таких проектов, таких благоглупостей. И, кроме того удавалось и отдельным людям помогать, между прочим.
Т.Фельгенгауэр
―
Слушай, Воробьева, тебе не кажется, что все-таки Генри Маркович в показаниях путаться начал, потому что вначале он говорит, что он индивидуалист. Дальше рассказывает, что «я посмотрел, кто тем еще в Общественной палате и решил все-таки с этой компанией людей поработать». Так все-таки индивидуалист или компания людей, с которой хочется поработать?
Г.Резник
―
Одно не исключает другое. Все-таки в силу прыгучести – я по прыжкам в высоту мастер спорт – но, все-таки такая моя любовь – это волейбол, это командная игра. И, естественно, для того, чтобы достичь какого-то успеха, должна быть какая-то определенная сплоченность, корпоративность.
Т.Фельгенгауэр
―
Там еще, если я ничего не путаю, и подачи еще переходят от человека к человеку.
Г.Резник
―
Переходит там и подача, и крутимся мы, соответственно. Знаете, в свое время одному умному человеку был задан такой вопрос: Что важнее, коллектив или личность? Что ответили бы?
И.Воробьева
―
Вопрос тяжелый, правда?
Г.Резник
―
Он оказался легкий. Он сказал: Конечно, коллектив, при одном условии, если он состоит…
Т.Фельгенгауэр
―
Из личностей.
Г.Резник
―
…из личностей. Абсолютно правильно. Поэтому я просто могу сказать - уж не буду называть, кого-то, может быть, не вспомню фамилии, - но могу сказать, что в принципе мы, надо сказать, абсолютно не курвились там
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, а решения, которое принимается коллективом, состоящим из личностей, они сложнее даются?
Г.Резник
―
Разумеется, конечно. Потому что это результат детального обсуждения проблемы, анализа, сопоставления со своими представлениями, нравственными установками, предпочтениями, и, конечно, в коллективе, который состоит из личностей, консенсуса достичь практически чрезвычайно тяжело, но бывает.
Т.Фельгенгауэр
―
Но тут приходит на помощь ваш юридический и адвокатский стаж и всех побеждаете.
И.Воробьева
―
Авторитетом.
Г.Резник
―
Нет-нет-нет. Я люблю «Митьков» за их фразу, что «Митьки никого не хотят победить».
Т.Фельгенгауэр
―
Я прошу прощения, что вас перебиваю. Адвокат, который никого не хочет победить – это круто.
Г.Резник
―
Нет. Вы же говорите о моей деятельности в палате.
Т.Фельгенгауэр
―
Да, мы говорим, про Генри Резника, который работал в общественной палате.
Г.Резник
―
Понимаете, это все-таки не ристалище судебное. Это немножко другое измерение, которое было для меня неожиданным, откровенно могу вам сказать. Я вообще, в свое время бегал от партии, представьте себе. Туда стремились. А одно время я был на такой должности – год последний. Я начал следователем, старшим следователем – потом следователь по особо-важным делам. Это не было номенклатурой, но это подлежало утверждению на уровне обкома, и меня, соответственно, пригласили, сказали, что неплохо было бы в ступить в партию. А, поскольку у меня к этому времени были уже совершенно четкие представления, достаточно сформированные, вообще, и о существе режима, при котором приходилось жить, и уже я был ушиблен и 20-м съездом как шестидесятники многие. И кроме того я понимал прекрасно, что если ты вступаешь в партию, тебе могут пришить, например, бытовое разложение. Как-то удалось извернуться, соответственно, уйти. В комсомоле я не был по случайности.
И.Воробьева
―
Слушайте, может быть, вы еще и пионером не были?
Г.Резник
―
Пионером был. А с комсомолом случайно было, потому что это был принудительный коллективизм. И не принимали по отдельности. Принимали… скажем, весенний и осенний призыв. И там гуртом из школы…, классом целым… А я уже к этому времени…
Т.Фельгенгауэр
―
Индивидуалист сложившийся.
Г.Резник
―
Прыгучесть… Я был на соревнованиях. А оказать мне такую честь, пригласить в райком… одному сказать - нет. У нас было коллективистское общество. Никому предпочтения, соответственно, не отдавалось, кроме номенклатуры. Это тоже была каста. Поэтому так ого случилось. Но я был, не скрою, лидером. Я был капитаном команд волейбольных, я возглавлял научные коллективы, когда я уже был на науке. И, в общем, могу сказать этот отрезок, который прошел, он, я полагаю, был не бесполезен, так скажем.
И.Воробьева
―
Я хочу вернуться к общественной палате. Вот как это происходило? Когда появилась Общественная палата, у людей, которые слышали, что рассказывали про Общественную палату, сложилось впечатление, что туда можно прийти за помощью. Как вы принимали решение? К вам же наверняка приходили люди, которые говорили: «Помогите, вы же в Общественной палате, у вас есть возможности». Вы же должны были как-то принимать решения: помогать, не помогать…
Г.Резник
―
Понимаете, ко мне именно с учетом, что я адвокат, конечно, обращений было больше, чем к членам палаты. Но здесь есть определенные рамки. Когда дело в суде – ну, что сказать? Суд наш независимый…
И.Воробьева
―
Понятно, так говорят, да.
Г.Резник
―
И здесь какое-либо вмешательство исключалось. Но, когда дело было на предварительном следствии, я должен сказать, что я изучал материалы, и были такие случаи: я писал, я писал в прокуратуру, я писал следствию. И представьте, были такие случаи, и даже их было большинство, а может быть, даже не большинство, а все обращения – потому что понятно, если я обращаюсь, я, извините, изучу, и я понимаю, что тут железная позиция должна быть – дела, скажем, прекращенные возобновлялись, возбуждались уголовные дела, по которым был отказ. Один раз мне, вообще, мне удалось, честно говоря, предотвратить просто-напросто банкротство фирмы строительной, которая просто выбрасывала на улицу десятки людей. Был такой случай, кстати, сказать – ну испугались. Выезжал я по двум делам. Один раз в Уфу выезжал. Представьте себе, там приговорили к 8 годам дочку одной правозащитницы – сфабрикованное дело абсолютно было. И так случилось -там новый прокурор появился – я, собственно, к нему пришел, и совершенно изменилась позиция прокуратуры по этому делу.
И.Воробьева
―
Сейчас у меня большой вопрос: а что вы такое сделали с прокурором, Генри Маркович.
Т.Фельгенгауэр
―
Заставил работать.
Г.Резник
―
А с ним ничего не надо было делать. Он приехал только, он занял должность новую, и он был заинтересован, в общем, для того, чтобы показать, что прокурорская власть… Тогда, когда ясно, что все подперто и правота на стороне прокуратуры. И даже была изменена жалоба кассационная, и девочка просидела 9 месяцев, все.
И.Воробьева
―
У меня вопрос опять такой же, только чуть более узкий. Когда к вам приходят по поводу уголовного дела или преследования или еще что-то такое, совершенно очевидно, что вы специалист в этом вопросе, естественно, вы будете квалифицированно помогать. Но если речь идет о каком-то общественно-резонансном деле, которое не касается какого-то уголовного дела. К вам приходят, говорят: «Генри Маркович, вы же Генри Маркович Резник, ну вы помогите, вы же в Общественной палате». Вот таких скандальных общественно-политических или просто резонансных вещей вы касались, когда были в Общественной палате?
Г.Резник
―
Видите, в чем дело. Все-таки был регламент Общественной палаты, и выступать от имени Общественной палаты мог только Совет.
И.Воробьева
―
А выносить вопросы…
Г.Резник
―
А выносить… Предлагались, да, разумеется. И были такие случае, когда отдельные члены Общественной палаты… Вы же понимаете, там разные люди совершенно были, абсолютно разные…
И.Воробьева
―
Это да, это мы знаем.
Г.Резник
―
Мне хотелось такой пример привести. Вот, когда принят законопроект, вот он прошел первое чтение о некоммерческой организации. Мы собираемся. Пока еще нас только две трети, 57 человек (всего там было 80), собралось 57 – достаточно. И формулируется отношение к этому. И с самого начала предлагают такие, в общем, достаточно соглашательские…, что нам нужно войти в группу… Я сказал: Минуточку, у нас же просто не сформирована Общественная палата еще, но вот эти и эти нормы – они такие, что мы просто не можем их принять. Начинается обсуждения, меня начинают уговаривать. И здесь один известный врач, который, как я для себя решил, ненавидит чиновников: трясет его – он постарше меня – он говорит: «Так, Генри Маркович, хватит. На голосование ставим». 57 человек разные, которые сейчас высказывали разные позиции – как вы думаете, какое голосование?
Т.Фельгенгауэр
―
Что, единогласно?
Г.Резник
―
Единогласно 57 человек.
Т.Фельгенгауэр
―
Как это, вообще?
Г.Резник
―
А это знаете, о чем говорит. Все-таки, что наиболее ценно в правилах? Это исключения. Колоссальное достижение человечества и демократии – тайное голосование.
И.Воробьева
―
Конечно.
Г.Резник
―
Но иногда бывает очень неплохо, я бы сказал, даже необходимо, когда открытое. И вот, человек, который пришел в Общественную плату тогда, когда принимается закон, вот, собственно говоря, он прессует общественность, если он проголосует за этот законопроект. Это уничтоженная репутация. 57 голосов за, представьте себе.
Т.Фельгенгауэр
―
Как такое возможно? – задам я любимый вопрос своего главного редактора. Как это возможно, Генри Маркович?
Г.Резник
―
Я объясняю как раз именно тем, что бывают такие ситуации, когда невозможно занять серединную позицию. То есть либо ты приличный человек, либо, если ты здесь участвуешь – ты мерзавец. И вот такой выбор, если ставится, то, в общем, как-то людям не хочется переходить в эту категорию.
И.Воробьева
―
Я прошу прощения, я услышала вот это слово «репутация», про приличных людей. Вот, когда депутаты Государственной думы голосуют за закон против американского усыновления, их не волнует, будут они приличными людьми или нет. Вы же помните, как все голосовали. Кроме тезки вашего, кстати, однофамильца, господина Резника, который был против. Вот эти люди, с которыми вы там все в коллективе, все личности – вот, насколько репутация тогда и там, действительно, была решающим каким-то аргументом для принятия решения?
Г.Резник
―
Вы знаете, я им сочувствую.
И.Воробьева
―
Депутатам?
Г.Резник
―
Конечно. Там есть фракционная дисциплина.
Т.Фельгенгауэр
―
Я прошу прощения. У нас Сетевизора нет, и я объясню, что я потрясаю тут руками и головой и всячески возмущаюсь. Просто у нас, каждый раз, когда какой-то депутат или сенатор в программе «Разбор полета», и мы задаем вопрос, «как же вы голосуете по тем или иным…?» - «А у нас дисциплина фракционная» - все.
И.Воробьева
―
И я поэтому не виноват, если что.
Г.Резник
―
Таня, так я это говорю со стороны, объективным взглядом. Да, представьте себе. Вы посмотрите, пожалуйста, как голосую в американском Конгрессе. Голосуют, например,демократы. Принимается решение. Я не знаю их процедуры, видимо большинством голосов, квалифицированным большинством. Все. Поэтому человек, который идет в Думу, и он хочет стать членом какой-то фракции, извините меня, в таком случае он заранее наступает на горло собственной песне. И поэтому очень важны эти депутаты, которые вне партий.
Т.Фельгенгауэр
―
Которых нету.
И.Воробьева
―
Которых сейчас нет, но они были.
Г.Резник
―
Кстати, между прочим, среди этих депутатов были самые яркие.
И.Воробьева
―
Про репутацию вы не ответили, простите.
Т.Фельгенгауэр
―
Да, давайте отвечайте про репутацию, несколько это решающий фактор в принятии решений был в Общественной палате был, когда вы там работали?
Г.Резник
―
Я, вообще, считаю, что для целого ряда людей это было определяющим. Но мы были с разными взглядами: «либерасты», потом там были государственники, там были люди, может, с монархическими какими-то взглядами. Поэтому, когда мы расходимся в позициях, не всего это, конечно касается репутации. Есть какие-то очевидные вещи, просто очевидные вещи. Я могу вам сказать, ни разу во всех четырех составах Общественной палаты палата не принимала ни одного решения в поддержку постановлений партии и правительства, президента и прочее. Представьте себе, ни одного раза – я совершенно ответственном вам заявляю. А, вообще-то, это Общественная палата при президенте. И у нас довольно содержательные выступления выстраивались. Куратор был тогда Владислав Сурков.
Т.Фельгенгауэр
―
Ах, как жаль, что нет Сетевизора, и вы не видите, как сейчас Генри Маркович повел плечами…
Г.Резник
―
Я могу вам сказать, что мое отношение к Суркову на плюсе. Вы поймите, поведение людей статусное или ролевое. Вот ты принимаешь какой-то статус – ограничения накладывает. Вот, если ты не хочешь этим заниматься, тогда не иди, но если ты пришел - извините, там есть определенные правила, есть определенные стандарты, есть, извините меня, определенная политика, если ты работник по найму. Я должен сказать, что в силу, конечно, одаренности своей и, я бы сказал, некоторой тонкости определенной и изощренности я должен сказать, что он, конечно, как сейчас выясняется при сопоставлении, он, по-моему, выстраивал определенные ходы такие, я бы сказал, значительно профессиональней, я был сказал, даже привлекательнее. Иногда было просто очень интересно разгадывать просто-напросто.
И.Воробьева
―
Называется такой: Сурков-кроссворд. Хобби.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы его разгадывали.
Г.Резник
―
Конечно. Надо было разгадывать иногда действительно. И, собственно говоря, давайте представим себе еще. Принят закон, сужающий подсудности судов присяжных. Я пишу…
И.Воробьева
―
Это когда терроризм был, этот все, да?
Г.Резник
―
Ну, конечно, Под флагом борьбы с терроризмом к чертовой матери убрали государственные преступления, и, конечно, затаенную мечту – чего убрали-то из подсудности судов присяжных – массовые беспорядки. А боролись с терроризмом. Я пишу разгромный совершенно отзыв, воззвание. У нас как раз пленарное заседание общественной палаты. И меня пригласили, зная профиль моей личности, зная, что со мной разговаривать можно, знаете, так ласково немножко…
Человек, который идет в Думу, заранее наступает на горло собственной песне
Т.Фельгенгауэр
―
Мы будем иметь в виду…
Г.Резник
―
Дамам - тем более. И говорят: «Генри Маркович, действительно, написали отзыв. Но сейчас все-таки принимать это обращение к президенту…» - обращение к президенту, чтобы он не принимал этот закон. «Хорошо, - сказал я, - я подумаю». Приятные люди сидели, тоже двое, но мужеского пола. Потом я выхожу на трибуну, зачитываю воззвание и призываю всю палату проголосовать против.
И.Воробьева
―
Обманули, получается.
Г.Резник
―
Вопрос ставится на голосование. Как вы думаете, какое голосование?
И.Воробьева
―
Единогласное.
Г.Резник
―
Единогласное.
Т.Фельгенгауэр
―
В какой момент вот это решение, что вы говорите людям: «Да, конечно», а потом выходите и делаете все наоборот.
Г.Резник
―
Нет, конечно я не сказал… Я сказал: я подумаю. Что вы! Адвокаты – самые честные люди. Я не могу просто обманывать. Опять голосование открытое. И вот человек, который поднимет руку и голосует, что из подсудности судов присяжных вывели массовые беспорядки, вывели шпионаж, измену родине – это государственная измена называется сейчас, когда только что у нас прошли эти дела по государственным изменам и прочее, - этот человек уничтожает свою репутацию. Но для этого у человека должна быть какая-то референтная группа людей, мнением которых он дорожит.Представьте себе, за редким исключением нас окружают не монстры, нас окружают не садисты, и поэтому, тогда и в оные времена, как мы помним, когда человек чего-то голосовал или даже выступал на собрании, критиковал своего друга, он говорил: «Ну, старик, ну, ничего личного. Ну, служба, старик».
Мое отношение к Суркову на плюсе
Т.Фельгенгауэр
―
Давайте сейчас сделаем небольшой перерыв. В программе «Разбор полета» Генри Резник. А, что делать с такими стариками, которые так разводят руками, разберемся после небольшого перерыва.
НОВОСТИ
И.Воробьева
―
Продолжается программа "Разбор полета". Татьяна Фельгенгауэр, Ирина Воробьева и Генри Маркович Резник здесь, в «Лотте Отеле», мы сегодня не в студии "Эха Москвы". Я, кстати, слушателям хочу напомнить, что мы находимся в прямом эфире, поэтому обязательно пишите нам sms-сообщения по номеру: +7 (985) 970 45 45 или аккаунт vyzvon в Твиттере.
Т.Фельгенгауэр
―
А я все-таки закончу эту тему. Вот есть некий человек. Вроде как все знакомые, все друг друга знают давно. Но вот он разводит руками и говорит: «Ну извини, так вот проголосовал, как проголосовал». Как для себя решить: понять его, простить, объяснить, что его статус накладывает какие-то ограничения или сказать: «Ну, дружок, нам уже с тобой дальше не по пути»?
Г.Резник
―
Вопрос вопросу рознь. Бывает, я сказал уже, такие ситуации, когда невозможно занять какую-то серединную позицию, невозможно просто-напросто: либо та занимаешь позицию эту, либо занимаешь позицию вот это. И это всегда тест все-таки на твои азбучные, может быть, представления о порядочности, например. Но, в общем, такие ситуации бывают, конечно, далеко не всегда. И в отдельных случаях, может, не надо принципиальничать, кстати сказать, тогда, когда это особого вреда никому не нанесет, но каким-то образом не согласуется с твоими представлениями об абсолютно прекрасным, скажем. Ну а относительно политики – ну, что вам сказать? Искать в политике мораль, мне кажется, зряшное занятие.
И.Воробьева
―
Как же? Но как же так? Ведь это же должны быть люди, которые отвечают неким морально-этическим нормам общества. Иначе у нас, получается, и в обществе нельзя искать никакой морали.
Г.Резник
―
Пожалуйста, в таком случае иди в священники, моралисты-резонеры. Почему? Потому что политика, в общем, это, конечно, искусство компромисса.
И.Воробьева
―
С совестью?
Искать в политике мораль, мне кажется, зряшное занятие
Г.Резник
―
Почему обязательно подключать. Не надо этого слова.
И.Воробьева
―
Не нравится слово «совесть»?
Г.Резник
―
Понимаете, совесть – она что, должна говорить по всем решениям, которые мы принимаем? Ну нет, конечно. Иногда ее голос бывает столь силен, неотвратим, что, если ты его е послушался, в общем, ты не сможешь считать себя приличным человеком. Но бывает, есть такое определение приличного человека, порядочного человека, который будет делать гадости, но под давлением не меньше, чем 13 атмосфер. Жизнь, чего уж говорить, жизнь –она сложная. «Современник Галилея был Галилея не глупее. Он знал, что вертится Земля, но у него была семья». Здесь очень важно - не превращать свое отступничество в принцип. Вот надо очень честно… Это бывает очень тяжело - сказать себе: вот в этой ситуации я, вообще, был говном, и я себе этого… вот я постараюсь каким-то образом, если представится возможность, как-то компенсировать, но я не буду себя оправдывать, я не буду подключать защитные механизмы эти: «нучто я в данном случае мог сделать?» и прочее. Это очень тяжело. Но для человека, которые все-таки считает себя связанным этой химерой совести, от которой он не освободился, ему нужно занимать именно такую позицию, потому что в жизни нам приходится, извините, не всегда поступать так, как требует наше сверх-Я, некие абсолюты. Здорово, конечно, было бы героем быть во всех ситуациях, но так, знаете, не получается. Особенно, конечно, это частая ситуация у руководителей, за которыми коллектив, за которыми рабочие места, которые отвечают не только за себя. Поэтому…
И.Воробьева
―
Вы же были на таком месте руководителя…
Г.Резник
―
Почему? Я и сейчас…
И.Воробьева
―
…за которым коллектив и так далее.
Т.Фельгенгауэр
―
И сейчас остаетесь.
Г.Резник
―
Видите, в чем дело, ну я президент адвокатской палаты. Но, видите, адвокаты – люди свободной профессии. И если, например, при принятии какого-то законопроекта – да, возможны компромиссы. Но есть вопросы, по которым компромиссы невозможно. Вот я вам могу, например, сказать, что за все время существования Московской адвокатской палаты мы не сдали ни одного честно профессионала, ни одного. На всех адвокатов Ходорковского приходили представления о прекращения статуса, кроме Падвы – ну, Генрих как бы «священная корова», - но ни одного адвоката мы не сдали. Я не могу сказать, что на меня какое-то давление – нет, но советовали. Ну хотя бы не выгнать, но вот как бы высказаться так, чтобы все-таки они не совсем там правы. Квалификационная комиссия, круговой поруки у нас нет в адвокатуре, принципа «своих не сдаем», что действительно так. Мы сами, по своей инициативе расстаемся с адвокатами, которые продают клиентов, которые халтурят, которые просто-напросто берут дела и морочат головы людям. И у нас есть уже такая статистика, у нас-таки примерно таких адвокатов набирается где-то пару сотен.
Т.Фельгенгауэр
―
Служба собственной безопасности.
Г.Резник
―
Вы правы. Дело заключается в том, что у нас это унаследовано, и это есть дурные традиции, которые надо к чертовой матери рвать, это большинство традиции НЕРАЗБ советской власти. Вот адвокатура, в общем, осознавала, что она в осадном положении, что, в общем, институт адвокатуры – это витрина какая то: вот у нас адвокатура есть. И в общем, адвокаты советские, представьте себе, блюли себя. Кстати сказать, эти этические нормы, которые много веков назад сформированы были, он, в общем, соблюдались. И сейчас эта традиция – она, слава богу, не была расшатана в 90-е годы. Вы знаете, как сейчас назову 90-е годы? Славными 90-ми.
И.Воробьева
―
Славные 90-е?
Г.Резник
―
Славные 90-е! Неизбежные абсолютно, закономерные. И Борис Николаевичу памятники надо ставить во всех регионах, что его авторитет только предотвратил просто-напросто югославский вариант сползания. Но они были связаны с издержками колоссальными. У нас очень не любят анализировать, а вот просто так: это было хорошо, а это было плохо. Так же не бывает, девочки, черные и белые краски, они, извините меня, далеко не единственные. И то, что ситуацию мы в 90-е годы прошли и не низверглась страна в эту гражданскую войну. Знаете, за то спасибо сказать надо и Михаилу Сергеевичу и Борису Николаевичу дальше, слава тебе, господи. Я думаю, что Господь… Вот все клянут: «Что ж такое – мы сырьевой придаток, «нефтяная игла»!» Послушайте, если господь решил, что в северной стране, где абсолютно климат, за исключением этой самой Малороссии, где – кто там сейчас? – «жидобандеровцы» - вот это меня определенно… я считаю, что это шедевр…
И.Воробьева
―
Вам нравится, Генри Маркович?
Г.Резник
―
Соединить бандеровцев – как к ним не относится, у которых антисемитизм – он в печенках сидит, с жидами, то есть евреями, и сказать: а вот есть «жидобандеровцы» оказывается. Кто там, я забыл фамилию…
Т.Фельгенгауэр
―
Кого, которого из них?
Г.Резник
―
Веселый такой
Т.Фельгенгауэр
―
Там знаете, сколько веселых, Генри Маркович. Один веселей другого?
Г.Резник
―
И, понимаете, в этой ситуации господь – он поселил русских вот здесь. Он не поселил их в Швейцарии… Как Бабель писал про евреев: «Господь, почему ты поселил…?» И в таком случае он обязательно должен был компенсировать это свое решение, чтобы они жили здесь, конечно, природными богатствами. Это компенсация.
Т.Фельгенгауэр
―
Я вам все верну нефтью.
Г.Резник
―
Конечно. И вот это разделение на международном рынке определенно, что мы продаем эти ресурсы. Причем по некоторым исследованиям, вообще, нефть – она возобновляется.
Т.Фельгенгауэр
―
Неисчерпаемый ресурс.
Г.Резник
―
Да. Почему это плохо, я не понимаю? Но я не экономист, я не буду вторгаться в сферу, где я абсолютный дилетант.
Т.Фельгенгауэр
―
Пока что вы геополитик у нас.
И.Воробьева
―
Да, пока что получается, что так.
Г.Резник
―
По-моему, это слово не очень приличное.
Т.Фельгенгауэр
―
Вполне. После того, как вы тут у нас про «жидобандеровцев» радостно рассуждали, «геополитик» - это вполне себе прилично.
Г.Резник
―
И поэтому, когда цены наконец стали в нулевые годы, которые были абсолютно справедливы для народа, который живет в таких тяжелых условиях, которому нужно обогреваться и прочее. Ну, что вам сказать, ну дорогие мои?
Т.Фельгенгауэр
―
Слушайте, тут у нас минут до рекламы, а мы должны запустить голосование, поскольку у нас специальный эфир: мы опробуем нашу мобильную студию. Вопрос не тот, который нам тут диктует главный редактор "Эха Москвы", под чьим зорким глазом мы… Ой! В меня бросают подушкой… Хотите вы видеть Генри Резника в политике? Человек сейчас выступил вполне себе с политическими всякими заявлениями и словами.
И.Воробьева
―
Если вы хотите Генри Резника…
Т.Фельгенгауэр
―
Подожди, не подсказывай ответ!
И.Воробьева
―
Телефон: 660 06 64. Нет, не хотите – 660 06 65. Сейчас короткая реклама, вы в процессе рекламы голосуйте, после рекламы объявим результаты.РЕКЛАМА
Т.Фельгенгауэр
―
Продолжаем программа "Разбор полета". Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр и главный герой этого эфира Генри Резник.
И.Воробьева
―
Вопрос тут на голосовании идет и мы будем продолжать голосование: Хотите ли вы видеть Генри Резника в политике? Да – 660 06 64, нет – 660 06 65. Генри Маркович, я все про политику хочу спросить. Был такой эпизод, целая история, которую, кстати, некоторые ваши коллеги любят рассказывать, некоторые даже в очень негативных цветах почему-то – когда вы вышла на одиночный пикет с плакатом: «Защитим страну от телехунты» Вы, конечно, извините, я от любого человека ожидала, но только не от вас. Почему вы вышли на такой пикет, почему вы, вообще, решили выйти на такой пикет, как это произошло у вас?
Г.Резник
―
Я все-таки думал, удержатся от этого вопроса.
Т.Фельгенгауэр
―
Нет.
И.Воробьева
―
Нет, конечно.Политика, в общем, это, конечно, искусство компромисса
Г.Резник
―
Не удержались. Но вы заметили, что я по этому вопросу не давал вообще никаких комментариев. Я абсолютно не пиарился. Представьте себе, что это был голос этой самой химеры, потому что это стравливание людей, это действительно разжигание ненависти, и это просто стремление уничтожить людей, которые умней, талантливей, порядочнее всей вот этой шоблы вашей, которая делает эти омерзительные передачи… Я решил, что, в общем, со своим авторитетом я просто не могу на это не откликнуться. Поскольку я адвокат, то я понял, что если я в блоге чего-нибудь…, то это не будет иметь эффект. Это было буквально спонтанное решение, которое было реализовано буквально за полтора часа. Я позвонил в «Мемориал», мне подготовили плакат. Текст мой абсолютно. Место я тоже, соответственно, выбрал.
И.Воробьева
―
У памятника Иосифу Бродскому.
Г.Резник
―
И в общем, ну проехали. Это чисто индивидуальный нравственный акт. Я совершенно не собираюсь это встраивать, извините, ни в какую политику. Это только мое, представьте себе.
И.Воробьева
―
Именно здесь я постановлю голосование, которое мы проводили и готов объявить результаты. Вообще, результаты очень ожидаемы, для меня, по крайней мере. Сотни людей проголосовали, 86% из которых сказали, что они хотят видеть Генри Резника в пел. Прокомментируйте, Генри Маркович.
Г.Резник
―
Я для себя мучительно решал этот вопрос тогда, когда были выборы во вторую Думу. В общем-то, меня приглашали. Ну, понятно, голос громкий и говорю вроде складно. Но это выбор: или ты в профессии или ты идешь в политику.
Т.Фельгенгауэр
―
Вы предвосхитили мой вопрос, потому что в начале программы вы довольно подробно рассказали, как вы смогли избежать партии. А вот в новой России, уже, когда были другие партии, разные партии, другая политика, новая политика – вот тут, как вы выбирали, что было решающим?
Г.Резник
―
Знаете, мне очень нравится моя профессия, я откровенно могу сказать. Причем я же не бизнес-адвокат. Я, например, поздравлял судей арбитражного суда - там 10-летие было, по-моему, или 20-летия – я сказал, что «я очень рад, что я выступаю в роли бессменного любимца всех арбитражных судей страны». Сделал паузу – все стали переглядываться. Я говорю: «И эту популярность я приобрел очень простым способом: я не практикую в арбитражных судах. Поэтому наряду с защитой, как я выражаюсь, обездоленных олигархов, которые действительно обеспечивают мне довольно неплохое вознаграждение, такая доля, я называю: народнических дел, которые я провожу абсолютно благотворительно. И вот доля этих резонансных дел, не побоюсь сказать, у меня, наверное, больше, чем у всех адвокатов России вместе взяты. Я начну перечислять: дело Леры Новодворской, дело Вадика Поэгли, дело Андрея Бабицкого, дело Григория Пасько, дело Данилова, сейчас вот дело Орлова. Всех не вспомню. Мне нравится моя профессия. И тогда, когда я задумывался с учетом как раз тех характеристик, тех ограничений, которые накладывает на тебя политик, если он хочет быть эффективным, я такое решение принял. Я не могу сказать, что сильно мучился, но хотелось мне пойти во дну партию…
И.Воробьева
―
В какую?
Г.Резник
―
Не скажу.
И.Воробьева
―
Но сильно мучились?
Г.Резник
―
Да нет, я, вообще, не мучился. Я, знаете, я человек любознательный, в какой-то степени авантюрный. Интересно попробовать.
Т.Фельгенгауэр
―
То есть это любопытство?
Г.Резник
―
А, между прочим, должен сказать, что это чувство, оно изначально, человеку должно быть интересно. Сами понимаете, слушайте, а как прикольно! Мне звонили и по-разному оценивали. И, кстати сказать, оценка этого пикета: «прикольно» - она была не единична.
И.Воробьева
―
То есть большая часть сказали, что прикольно.
Г.Резник
―
Форма такая, да. И кроме того, видите, в чем дело, уже началась новая история страны. Все-таки я уже был не очень молод. Понимаете, в 47 лет я пришел в адвокатуру. 20 лет я был в науке, и прожил там, в общем, должен сказать, интересную, насыщенную жизнь, хотя наука, которой я занимался – криминология – была наука для служебного пользования. Сведения о преступности в стране были совсекретными. У меня был допуск по первой категории, как у ядерщиков там –совсекретный. Но да, приходилось писать работы и секретные и для служебного пользования. Отвязывались мы, знаете, когда? Когда писали доклад о состоянии преступности, динамике для ЦК КПСС.
Ни в одной стране еще не наблюдалось бума преступности пенсионеров
Т.Фельгенгауэр
―
Тут уже можно было развернуться.
Г.Резник
―
Абсолютно секретный, и мы прогнозировали преступность. Кстати, коль затронули этот вопрос, пошутить… Знаете, что преступность у нас снизилась очень сильно и в частности, начальник УВД Якунин, он с гордостью говорил: «На 20% снизился разбой». И возникает вопрос: снизилась или укрывают?
И.Воробьева
―
Мы предпочли не отвечать на этот вопрос.
Г.Резник
―
Я отвечу: реально снизилась. Вот вам, извините, сложность оценки каких-то изменений, которые наступают в жизни страны. Мы пожинаем сейчас плоды падения рождаемости 90-х ходов.
Т.Фельгенгауэр
―
Их просто физически стало меньше.
Г.Резник
―
Правильно! Их стало меньше. И еще годика четыре преступность у нас будет снижаться, а вот затем она начнет повышаться. Ни в одной стране еще не наблюдалось бума преступности пенсионеров.
Т.Фельгенгауэр
―
Старики-разбойники! Спасибо огромное! Это была программа "Разбор полета". Мобильная студия в «Лотте Отеле» и наш главный герой Генри Резник. Спасибо больше! Всем счастливо!