Светлана Журова - Разбор полета - 2014-10-13

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Здравствуйте! Это программа «Разбор полета», программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр – ура-ура!- опять в классическом составе в этой программе.

И.ВОРОБЬЕВА – Всем добрый вечер! И мы приветствуем нашего гостя в программе «Разбор полета». Это олимпийская чемпионка, первый зампред комитета Госдумы по международным делам Светлана Журова. Светлана Добрый вечер!

С.ЖУРОВА – Добрый вечер!

И.ВОРОБЬЕВА – Начинаем с традиционного вопроса. Вопрос о самом сложном, самом тяжелом решении, которое приходилось принимать, над которым больше всего раздумывалось, сомневалось и так далее.

С.ЖУРОВА – Это все-таки, наверное, решение, которые бывает у многих спортсменов. Это решение: учиться или тренироваться? И это было самое тяжелое решение. Это, во-первых, тинэйджеровский возраст, это 18 лет. Это было непросто решиться и решила неправильно, то есть это было еще и неправильное решение к тому же, которое я приняла.

И.ВОРОБЬЕВА – А разницу просто для не спортсменов объясните.

С. ЖУРОВА – Разницу? Ну, потому что на каком-то этапе человек принимает решение: он должен идти дальше в спорт и отдавать все только спорту, или он все-таки идет в институт, учиться, и, причем институт, который несовместим со спортивной деятельностью, то есть я собиралась в медицинский институт, который, практически с той деятельностью которую в дальнейшем, не поступив в него, это совместить было бы невозможно. Надо было принципиально поменять свою жизнь и отказаться от мечты, которая у тебя когда-то в детстве была и ты к ней шел и вдруг в 18 лет тебя так шарахнуло, и ты решил вот так изменить. Наверное, это было самое тяжелое решение. Причем, действительно, когда ты еще делаешь работу над ошибками, ты понимаешь, что это решение того не стоило. Во-первых, ты в институт не поступила, во-вторых, ты сделала это из-за любимого мальчика, то есть как девочки. То есть все по полной программе.

И.ВОРОБЬЕВА - – Ой-ой! Поподробнее.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Подожди, стой! Давай с момента про любимого мальчика поподробнее, потому что у нас тут обычно мальчики в программе выступают. Девочки у нас редко, поэтому про всякие романтические истории рассказывают редко. Давай рассказывай честно, как было дело.

С. ЖУРОВА – Было-то, конечно, все, как и должно быть. В 18 лет девочка услышала от своего мальчика, что ему жена олимпийская чемпионка не нужна, потому что он был совершенно уверен, что я таковой стану. И дальше девочка, конечно, принимает решение, что она должна бросить спорт, потому что тогда она не станет олимпийской чемпионкой по умолчанию.

И.ВОРОБЬЕВА – Зато, может быть, станет женой

С. ЖУРОВА – Может, станет женой и может, станет хорошим детским врачом, то есть как бы две перспективы, тоже неплохие. Наверное. Но дальше происходит два следующих за этим события. Девочка не поступает в медицинский вуз, потому что так поступить слегка тогда-то в 89-м году было не так просто и нужно было тоже и с репетиторами заниматься, и много другое. И там твои пятерки в аттестате, в общем, никого не интересовали. Ну, и плюс три месяца и мальчик бросает. Говорит, что «в общем, мне ничего не нужно».

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Класс!

С. ЖУРОВА – Поэтому пришлось возвращаться обратно в спорт.

И.ВОРОБЬЕВА – Тяжело было возвращаться?

С. ЖУРОВА – Нет, не тяжело. Было, наверное, только тяжело физически, потому что, я была 56 килограмм. Просто, конечно, когда ты поступаешь в вуз, готовишься к нему три месяца стойка и, как надо. Надо же было догонять, что-то, может быть, не знала. И, когда я увидела программу, которая требуется по биологии и химии при поступлении в вуз, конечно, я понимала, что надо очень серьезно заниматься просто, и начала себя мучить учебой, причем в индивидуальном порядке, без репетиторов, сама, но это привело резкому значительному похуданию. И, конечно, как стресс, наверное, потому что совершенно другая ипостась: не тренировок, ничего нет. И в общем, когда я вернулась, все на меня смотрели искоса: что это она тут пришла? Вроде-как погулять по стадиону. Но я, вообще,на самом деле пришла погулять по стадиону, посмотреть чем кто дышит, и стоит ли обратно вернуться в эту историю, и, вообще, что делать дальше.

И тут мне просто повезло, потому что я встретила своего тренера, с которым потом проработала 17 лет. Он посмотрел на меня и сказал… Все-то много мне, чего говорили по ходу, когда идет такая девушка с одними глазами на лице. И много, что говорили, но как-то они были не то, что не убедительны – они были грубы и некорректны. Он был тоже груб, но он сказал как-то это душевно, он сказал: «Хватит дурью маяться. Приходи завтра на тренировку». То есть он достаточно жестко меня поставил в рамки, а все остальные мне говорили дифирамбы: «Как мы с тобой….», «А как бы мы бы что-то…»

И.ВОРОБЬЕВА –Он просто сказал, что надо делать.

С. ЖУРОВА - А он просто сказал, что надо делать. И это человек дела, и он такой был всегда и есть этот тренер. Он сейчас работает с юниорской сборной до сих пор, ему 75 лет. Филиппов Иван Сергеевич. И в общем, честно говоря, я ему благодарно, что он нашел эти несколько слов, чтобы человека сразу встряхнуть.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Слушай, ну а ты сказала, что мечта, тра-та-та… Так все-таки в детстве была мечта –спорт?

С.ЖУРОВА – Да, конечно, в детстве была мечта – спорт. И где-то лет в 9 я себе поставила эту цель, сказал, что вот Светлана будет олимпийской чемпионкой. Ну, мне все родственники так и сказали: «Ты будешь…» - «Ну, конечно буду!» То есть я так… завелась.

Но несомненно, что было еще одно решение, тоже, кстати, очень непростое, но тогда это решение было детское. Все-таки, если здесь уже 18 лет – так скажем, из детства-то уже вышел, то в 13 лет у меня тоже было решение, потому что я девочка была активная, я была лидер, я была председатель совета отряда, комсомолка, и все, как положено в Советском Союзе. И в 13 лет мне вдруг говорят: «Все, теперь твой комсомол кончился, твоя обычная школа с театральной студией, со всеми развлекалаками, «зарницами» и так далее помимо спорта – закончилась. Ты идешь в училище олимпийского резерва». И вот ребенку в 13 лет говорят, что он лишается своей компании, что он лишается своего класса любимого, с которым прожил.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – По сути, детства, вообще, лишается.

С. ЖУРОВА – Да, он лишается детства. Только будут одни тренировки, он не будет видеть родителей. Шесть раз в неделю он будет жить полностью на полном пансионе в этой школе-интернете (она тогда называлась школа-интернет). В общем, такое принципиальное решение. Конечно, это слезы, это все… Но, вы знаете, тогда мне, конечно, все-таки было не 18, а 13. Собрался родительский бабушкинско-дедушкинский совет, все собрались и ребенка убедили, что, «в принципе, это нужно, иначе не будет вот то, что ты там себе намечтала. А это все остальное: театральные группы, еще что-то ты можешь как-то пытаться совместить». Ну, конечно, это ничего я совместить не смогла, но мне очень это нравилось тоже помимо спорта. Но это, я думаю, не сильно мне помешало. Я там все это организовала в нашем интернете.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Слушай, но с другой стороны, я, например, прекрасно помню себя, когда у меня была спецшкола при консерватории, и тоже это другая жизнь. Это не детство, это бесконечные занятия, концерты, конкурсы и прочее и в какой-то момент - как раз лет в 12-13 – я-то как раз взбрыкнула, я сказала: «Нет, я хочу свободы!» У тебя были какие-то моменты в 14-15, 16 лет, когда говоришь: «Нет, подождите! Что то пошло не так. Я хочу быть свободным человеком, я не хочу жить по расписаниям тренировочным. Я хочу быть нормальным тинэйджером»?

С. ЖУРОВА – Нет, вот этого как раз не было, в принципе. Было только, что я переживала, что я лишусь своих друзей, наверное больше. А, чтобы говорить, что это было: «Я не хочу тренироваться, мне очень тяжело» - вот этого как раз совсем не было, потому что я была успешная, я была первая, у меня все получалось, я была везде на соревнованиях лидером, поэтому мне, конечно, мне особо переживаний на этот счет не было. Но я еще умела совмещать, то есть я к тому моменту уже и разряд имел высокий, в общем, как-то совмещала и спорт и какую-то общественную деятельность, но все-таки, действительно, в таком возрасте, уже к 15-ти годам ближе совмещать это точно уже сложно и надо как-то принципиально делать выбор. Тем более еще в 16 лет я была в сборной Советского Союза взрослой – даже не детской, ни юниорской, - а взрослой. И там уже была заграница, были поездки, кубки мира. То есть в 16 лет я уже была совсем взрослым человеком, да еще комсоргом команды сборной.

И.ВОРОБЬЕВА – И, как после этого в 18 лет можно это все бросить?

С. ЖУРОВА – Любовь. Вот это уже любовь. Это уже решения, которые делаются людьми ради любви. И они, кстати, запоминаются на всю жизнь. Вот вы меня спросили как раз: самое главное решение. Это, наверное, самое главное решение оказалось, но оно неправильное. Я констатирую факт, что оно было, скорей всего, неправильным.

И.ВОРОБЬЕВА – Я надеюсь, что потом этот мальчик уже пришел в ужасе и сказал: «Я так и знал! Ты стала олимпийской чемпионкой».

С. ЖУРОВА – Этот мальчик на самом деле сидел на олимпиаде на трибуне в Турине и смотрел, как я выигрывала.

И.ВОРОБЬЕВА – Той самой олимпиаде.

С. ЖУРОВА – Да, конечно.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Еще вопрос: Как во всей этой истории – спорт, комсорг, общественная работа, лидер и прочее – образовалась работа во ФСИНе?

С. ЖУРОВА – Да, это всегда меня мучают, спрашивают, это мучительный вопрос для всех. Вообще, ест общество «Динамо», всем известное. И в «Динамо», как и в ЦСК была такая практика. Дело в том, что спортсмены в Советском Союзе социально были незащищены совсем. То есть, если сейчас у нас есть – у олимпийских чемпионов, по крайней мере, слава Богу, - есть президентский грант - это социальная поддержка. И ряд регионов платит социальные гранты олимпийским чемпионам и призерам, везде по-разному. Особенно, когда человек выходит по старости на пенсию. То есть везде каждый регион выбирает какие-то свои программы поддержки спортсменов. Тогда этого не было. Тогда, что было? Просто всех спортсменов старались оформить в армию или в «Динамо», в милицию…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – И, соответственно, если в ЦСКА – тогда тебя в армию, если в «Динамо» - в милицию.

С. ЖУРОВА – И, соответственно, ты выходил на пенсию тогда, когда ты заканчивал спортивную карьеру, и у тебя уже шла эта военная пенсия.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – И стаж.

С. ЖУРОВА – Да, и стаж. У тебя шла военная пенсия. Ты, в принципе, выходил уже с какими-то небольшими деньгами, но все-таки они у тебя были. А дальше ты уже определялся, что ты будешь дальше делать: работать ли, соответственно, откуда ты уволился, или, например, как я могла остаться работать в Управлении по конвоированию, то есть имеется в виду инструктором по спорту, не с зэками, как меня все упрекают, а инструктором по спорту с сотрудниками – это две разные вещи. То есть я могла, действительно, как обладая уже…, будучи офицером и будучи с высшим образованием физической культуры и спорта, я могла спокойно вести этупрофподготовку физическую. Поэтому это нормальная практика для того, чтобы эти спортсмены уходили. Сейчас это практически все сходит на нет, потому что есть другие способы поддержки спортсменов, поэтому понятно, что в этих обществах уже таких «прицеплялок» нет. Раньше на заводы так же прицепляли спортсменов, потому что не было зарплаты.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – То есть по факту ты там не работала, что ли, получается?

С. ЖУРОВА – По факту практически да.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А я-то уж хотела спросить, а как оно во ФСИНе?

С. ЖУРОВА – Единственное, что заключалось в мои обязанности – это, действительно, когда сборы мои, соревнования заканчивались – март-апрель, я, действительно, работала с сотрудниками. Я приходила, у нас были консультации, проверяли их спортивную форму и так далее. То есть эти два месяца…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А, как это происходило? Мне просто интересно.

С. ЖУРОВА – Ну, мы же можем собраться. У них спортивный зал есть, они советовались, какие упражнения делать, как спортивную форму поддерживать, потому что не все реально, может быть, не все реально, может быть, знают, понимают. И профессионально я могу и мужчинам посоветовать, что нужно делать. Ну, и плюс соревнования, которые ты помимо конькобежного спорта, ты участвуешь за свое управление во всех соревнованиях. Это кроссы, это плавание, стрельба и другое. То есть спортсмены всегда это тоже должны были делать, потому что у них же есть тоже отчетность определенная. Поэтому эти все функции…. Это, может быть, хорошо, что мы об этом говорим, потому что очень много вопросов.

И в ЦСК то же самое, такой же принцип. А дальше человек может остаться там работать или, соответственно, уволиться.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР - В звании подполковника? Это же почти, как у Путина.

И.ВОРОБЬЕВА – Вообще-то да. Скажи, пожалуйста, вид спорта – как выбирается? Вид спорта выбирает спортсмена?

С. ЖУРОВА – Мне бы хотелось, чтобы все-таки… любовь, как я говорю, выбирала вид спорта. То естьто, что бы больше всего любишь, что тебе больше всего нравится, и, как я говорю, страсть должна двигать человеком. То есть вот то, что он страстно любит делать – тогда не будет вопроса о лени, тогда не будет вопроса с выносом мозга родителям, которые не могут понять, почему их ребенок не хочет идти. Это будет как раз вынос мозга, что «родители, почему вы меня еще не собрали, и я уже не на тренировке и стою у дверей с сумкой?» Вот это, наверное, важно найти. Не всегда, к сожалению, наши дети… Дети сейчас очень сильно изменились (если говорить про моих детей) – это каждый раз стоит убеждения, чтобы сказать, что надо идти на тренировку. Мне это не нужно было. Была нереальная любовь к катанию на коньках, просто до помешательства.

Тут вспоминали с сыном – как раз у меня интересная история, я ее, действительно, вспомнила, потому что, наверное, может быть, до этого бы и не вспомнила. Я первый раз сына привела на конькобежную тренировки буквально недавно. Соответственно, понятно: на следующий день он встал – у него все болит, он лежит на кровати и говорит: «Бабушка, мне не поднять портфель, мне не поднять ножку, мне не поднять ручку. Значит в школу я, видимо, сегодня не пойду?» На что бабушка, на него многозначительно посмотрев, сказала: «Я вот помню твоя мама, чуть моложе тебя, в принципе, шла 2 километра с портфелем и с сумкой в 7 утра на тренировку первую, потом шла километр еще до школы, училась, потом шла километр домой, делала там уроки, брала опять сумочку, опять шла на тренировку пешком опять 2 километра и вот так - почти каждый день». Когда льда совершенно катастрофически в Ленинграде, в Ленинградской области не хватало. У нас не было другого выхода, и мы катались по два раза в день. –«И чего-то она там ручки-ножки не вспоминала». Он так: «Я все понял». Нет других вариантов – встал и пошел в школу. Поэтому это было умопомрачение. Мне так это нравилось, что я просто не понимала, как это можно по-другому. А потом мы, наверное отличаемся от наших детей сейчас: нам было стыдно, нам было просто стыдно не пойти. Я вот не знаю, сейчас вряд ли такое движет детьми, а тогда, правда, и мне, в том числе, было стыдно в маленьком городе: как это ты не пойдешь на тренировку? Что с тобой это случилось, как это, вообще? Поэтому в этом отношении, например, если тренер не пускал кого-то с тройками в дневнике на тренировку, - а такое тоже было – то, соответственно, тут же человек бежал, исправлял оценки и бежал на тренировку. Вот то, что я сказала, это же не я одна так делала – нас много было, кто вот так пешочком ходил через весь город.

И.ВОРОБЬЕВА – То есть получается, вид спорта определил все, любовь к катанию на коньках определила, что «я хочу стать олимпийской чемпионкой, я хочу спорт» и так далее.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Но не фигурное катание при этом.

С. ЖУРОВА – А фигурное катание – проблем в том, может быть, что я и хотела бы заниматься фигурным катанием. Первоначально я же начинала на фигурных коньках в 4 года на дворовом стадионе. Но я же в Ленинградской области родилась, а не в Санкт-Петербурге. У нас было достаточно далеко возить ребенка. То есть не было машин особо ни у кого. Это на автобусе: два часа туда, два часа обратно. Когда родители все работают, это просто было невозможно физически. За нашу историю только Андрей Бушков – он был рядом в соседнем городе жил от меня, 11 километров разница, то есть еще ближе к Санкт-Петербургу, Ленинграду тогда. Вот его родители отвозили – он был чемпионом мира в дальнейшем. Но я думаю, что он тоже лет в 12 уехал, конечно, в Петербург, но вот начинал он, возили его бедные родители… Кто-то просто должен отдать жизнь этому, как и сейчас, в принципе. Есть виды спорта, где родители просто отдают жизнь для того, чтобы дети стали чемпионами, как, например, в теннисе, в фигурном катании, в хоккее.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А оно того стоит?

С. ЖУРОВА – Все зависит – что получится. Наверное, у какого-нибудь Овечкина или Буре Паши – это стоило того, и родители тоже участвовали. У кого, наверное, нет. Вот на каком-то этапе, когда ребенок ломается в переходном возрасте, я слышала, когда родители, работая на трех работах, еще подвозят ребенка на этот теннис. В конце концов, ребенок в 17 лет встает в позу и говорит: «А теперь родители до свидания! Меня так это все замучило, что я больше не готов». Тем более в этих видах спорта есть один нюанс. Вот сегодня даже в очередной раз мне сказали, что же так наша сборная плохо выступила по гимнастике. Потому что мы уж слишком рано наших детей погружаем в результаты. Вот родители прямо реализовывают какие-то свои амбициозные планы. И, соответственно, ребенок в пять лет уже не знает, что творит. А у нас все время говорят: «Если сейчас не сделать, то никогда не получится». И я вижу за границей: они могут и достаточно позже начать все это делать. Как-то сначала развлекаются больше, у ребенка любовь к этому делу не отбивают, а наоборот. А мы уже – за результатом. У нас, конечно, эта особенность в характере: за результат в пять лет.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Слушай, а про результат. Когда уже во взрослом возрасте ты соревнуешься и не получается, не получается, не получается. Там… 14-я, 9-я, 5-я, какая угодно, но не попадаешь на пьедестал раз за разом. Как заставить себя каждый раз в этом участвовать? Ну, не получается.

С. ЖУРОВА – Тут, конечно, зависит от уровня амбиций. Если ты понимаешь, что не получается от каких-то обстоятельств, от тебя не зависящих… У нас была одна девочка, мне все время было жалко ее. Я понимала, что она по природным своим данным, по таланту безумно трудолюбивая. И она выше 6-го места на кубке мира, даже не на чемпионате мира, ну вряд ли когда-то поднимется. Но она из года в год продолжала ездить. У нее не было каких-то денег, она все равно приезжала, все равно тренировалась.

И я даже один раз помню, президент федерации ее хотел все время отцепить, а я говорила: «Слушайте, сделайте ей хоть раз один год идеальные условия. Может быть, она тогда поймет, что дело не в том, что ей противодействуют и не дают возможности тренироваться, как она хотела бы того, и она это оправдание каждый раз себе придумывает: «Потому что мне запретили, потому что меня сюда не поставили, потому что меня туда не отправили на сборы. Потому что у эти были условия – у меня хуже». Ну, создайте ей хотя бы один год идеальные условия, чтобы человек понял, что он реально не может подняться выше 10-го места». Но у нее всегда была иллюзия, что это потому что есть тот, кто ей сопротивляется и не помогает. Это тоже такое бывает. Но она была безумно трудолюбивая, и я не думаю, что то же 6-е место на кубке мира – плохо. Это все-таки результат для человека, это тоже достижение высокое и большое.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – О’кей. А, когда после первого места, после золота опять не получается. Тогда, что?

С. ЖУРОВА – Такое тоже бывает. Опять себе придумываешь какие-то оправдания, почему это случилось и стараешься как-то это изменить. Но у меня так не очень долго было, только, наверное, после родов – вот это было, да. Но это опять же принципиальное решение вернуться. Вот мы сегодня про решения говорим. Вот, наверное, второе серьезное решение после такого перерыва, для меня огромного, для спортсменов – вообще, огромного. Я думаю, что такого вряд ли, наверное, у кого-то еще было, что, когда женщина после родов у нас там возвращается через месяца, ну два, ну три, начинает что-то тренироваться, двигаться – ты понимаешь, что все уже… Я вернулась через 10. То есть получилось в общей сложности 10 месяцев плюс 9 получается 19. То есть это два сезона по большому счету человек пропустил. И он не просто пропустил, что он немножко тренировался, опять травмы – он просто полностью пропустил, он вообще ничего не делал, кроме того, как занимался ребенком. Да, это тоже большой труд, это очень серьезная нагрузка для любого организма женского, но это, все-таки не та нагрузка, которая должна была бы быть.

Поэтому возвращаться после этого и еще раз попробовать – вот это было достаточно серьезно. И поэтому у меня было из крайности в крайность. Если в 18 лет я похудела до 56 килограмм, то после рождения ребенка я потолстела до 82-х. Поэтому тут, что называется, две крайности были совершены. И если там приходилось набирать, то здесь приходилось сбросить, потому что возить такое безобразие на коньках совершенно мне не хотелось. И потом да, ты начинаешь тренироваться с юниорами, выступаешь на гордость свою и так далее. Ну, имеется в виду, если она вдруг есть. У меня по этому поводу ее не было, я совершенно спокойно относилась, понимала, что сейчас мой уровень – кататься за юниорами, и причем еще от них отставать. Но через 3 месяца уже все изменилось и я уже выиграла чемпионат России на самом деле. Поэтому такое тоже случается. Но на уровне мира, конечно, это были не очень высокие результаты.

Нужно это было просто пережить, пережить год, понимая, что есть объективные причины, почему у тебя не получается выше 14-го места, а целый год я действительно занимала такие места и не выше. Но я знала, что если я до определенного момента не смогу показать не то, что даже место, а результат – вот это очень важно в моем виде спорта – есть помимо места секунды. И ты понимаешь, что, если ты за 8 месяцев этих секунд не достиг, то шансов нет. Ты просто их не достигнешь, а дальше соревноваться с кем-то дальше бесполезно. Вот для меня это была отправная точка, что если я дохожу до этих секунд, то значит дальше можно о чем-то говорить. И, действительно, в конце сезона, когда я тренировалась – чуть меньше, конечно, получилось года: с сентября по марта, то есть в марте я вышла на определенные результаты, с которых можно было еще надеяться на победу на олимпиаде. Другое-то меня не устраивало.

И.ВОРОБЬЕВА - Короткий вопрос перед перерывом. Вот это возращение – там же семья как-то участвовала в этом решении? То есть они как-то уговаривали: «Нет, не надо. Дети, семья…».

С. ЖУРОВА – Думаю, что мой супруг, конечно, втайне где-то надеялся, что я не приму этого решения, потому что ему так было хорошо, он уже получил жену домой, а тут до этого спортсменка была, которая ездила на сборы, а тут, все-таки, была жена и ребенок. И мы жили все дружно вместе, и было все хорошо. И вдруг опять начинается все сначала: все, что когда-то, два года назад практически… И для него это было тяжело, и я так понимаю, что, конечно, он надеялся, что вдруг что-то не получится.

И.ВОРОБЬЕВА – Ты не чувствовала, что он так…?

С. ЖУРОВА – Он старался это скрыть, потому что понимал, что слишком много стоит на кону.

И.ВОРОБЬЕВА – Сейчас будет короткий перерыв на новости и не большую рекламу. Программа "Разбор полета". У нас в гостях олимпийская чемпионка Светлана Журова.

НОВОСТИ

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Продолжается программа "Разбор полета". Ирина Воробьева, Татьяна Фельгенгауэр и Светлана Журова, первый зампред комитета Госдумы по международным делам, олимпийская чемпионка.

И.ВОРОБЬЕВА – Я хотела спросить про выбор вида спорта. В одном из интервью ты говорила, что собиралась в другой вид спорта уходить, как только будет эта золотая медаль, но почему-то она случилась позднее, чем ты планировала и ты не ушла.

С. ЖУРОВА – Да, была такая интересная идея у меня. Дело в том, что был у меня замечательный тренер о ОФП, общефизической подготовке в Санкт-Петербурге Воинов Валентин Владимирович, и он был легкоатлет. И у меня действительно такие еще феноменальные способности в легкой атлетике, и одно время, я помню, Ирина Привалова хотела перейти в коньки как раз из легкой атлетики – у нее была такая идея – но, я думаю, это гораздо сложнее, такой переход, чем из коньков в легкую атлетику. И, я думала, что если на олимпиаде в 2002 году, если бы я завоевала медаль, то такая безумная идея попробовать – ну, раз уж медаль есть – попробовать себя еще в другом виде спорта – вот это было что-то необычное.

И.ВОРОБЬЕВА – В 2002 году олимпиада была насколько неудачная.

С. ЖУРОВА – Если не сказать, совсем так…

И.ВОРОБЬЕВА – И вроде как появилось желание завершить вообще спортивную карьеру.

С. ЖУРОВА – Я не совсем хотела завершить. Я тогда сказала, что если я рожу ребенка, то, может быть, сделаю перерыв, но ребенок не родился, а родился только через год, но он все равно появился, поэтому у меня была мысль именно сделать перерыв. Что нужно было сделать перерыв, это однозначно. Как я говорила иностранцам – я читала всякие там лекции – бэби-брейк. У меня был такой перерыв на ребенка.

И.ВОРОБЬЕВА – И, собственно, про олимпиаду в Турине хотела спросить, как раз ту, где была завоевана золотая медаль. Как это происходит, когда ты встаешь на старт, и дальше ты уже на финише, и ты уже понимаешь, что это было хорошо или это было плохо? Как это происходит?

С. ЖУРОВА – Вообще, как бы интересно, когда такие события, как золотая медаль на олимпиаде, или, вообще, какие-то невероятные в моей жизни – они были связаны… космическое состояние, вообще. Действительно ты в какой-то не нирване, но этот кураж, который тебя захватывает, - он тебя порабощает, и ты находишься реально в каком-то вакууме: ты многое не видишь, многое не слышишь. Добиться такого состояния – наверное, это бывает редко. И как раз у меня тоже несколько раз было, в том числе, олимпиада – вот почему-то я была в коконе таком, который меня охранял от всего, что там вокруг могло случиться. Я понимала, что других вариантов больше нет, все – это последний вариант. И отвлекаться на что-либо, где я, может быть, себе раньше позволяла и имела такую глупость – тот же Солт-Лейк, и можно было сказать, что я отвлеклась на возгласы с трибун, когда мне давали старт, и поэтому там не состоялась медаль – здесь у меня было все исключено. Массажист побежал по трибунам – всех предупредил.

В общем, много было интересных вещей. Потому что народ же, болельщики – они же болеют, они тебе кричат. Ты же беруши в уши не вставишь, не совсем это возможно. Поэтому ты пытаешься отстраниться от все постороннего, но это достаточно непросто. Поэтому, наверное, было такое состояние суперконцентрации, особенно перед второй дистанцией, когда тебя от золотой медали отделяет восемь сотых секунды, то есть это даже… это не показать даже. То есть это, грубо говоря, конек. Ты должен выиграть один конек у соперника – вот наша разница была с ней. То есть, в принципе, мы выходили с ней одинаково. И это, конечно, было очень непросто, потому что она же, конечно, тоже хотела выиграть, и пока меня не было два года, она совершенно спокойно все выигрывала и была лидером. А тут вдруг какая-то девушка вернулась и чемпионат мира сначала выиграла за три недели до олимпийских игр, обыграла ее. А потом еще и на олимпийские игры претендует. Поэтому для нее, для китаянки это был такой шок, в принципе, поэтому она-то тоже чувствовала себя не сильно уютно. И мы с ней – это противоборство двух людей, которые обе законно претендуют на это. Просто кому больше повезет, и как звезды сойдутся – тут сложно сказать. И в этом случае мы почти столкнулись с ней коньками на финишной прямой. И этот мой рывок, последние 50 метров, потому что мы, в принципе, шли одинаково абсолютно – как она сказала, я выиграла волей. Ну вот, может быть, да, наверное, так.

Кстати, самое интересное, если вспоминать какие-то фантастические истории, раз уж мы тут какие-то фантастические истории вспоминали – вот эти 8 тысячных секунды в этот раз. У меня был случай, мой первый чемпионат мира, который я выиграла в 96-м году. И девочка, которая со мной противоборствовала, она была из Японии. И мы с ней, когда были юниорами, например она бьет рекорд мира – на следующий день я бью рекорд мира. Они выигрывает – и я выигрывают что-то. То есть мы с ней все время в параллельных мирах – она в России, я в Японии – не встречались, потому что не так часто мы ездили на международные соревнования. Потом мы с ней встретились. То я, то она как-то так шли. А тут получилось, что я у нее выиграла 18 сотых: она была вторая, я была первая. Но самый парадокс заключается в том, что мы с ней родились в один год и в один день. И опять же, когда говоришь про звезды – вот, как должны были сойтись звезды? Видимо там дата рождения играет роль в этом смысле, что одного человека разделяет от золотой медали чемпионата мира такой случай. И она после этого закончила, она больше не выступала, а я еще 10 лет выступала после этого.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Я уже не про спорт.

И.ВОРОБЬЕВА – Я тоже не про спорт.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Я просто хотела спросить, когда спорт закончился, почему не благотворительность, не общественные организации, не что-то там еще, не семья, не бизнес – почему политика?

С. ЖУРОВА – Во-первых, я думала, что я буду заниматься журналистикой, если честно. У меня, когда я была беременна Ярославом, я ходила на курсы на телевидение, и, в общем, в принципе, моя мысль была, что… и, когда я кормила ребенка, я еще писала статьи, и у меня такая была мысль, что я буду спортивным журналистом и меня возьмут с удовольствием. Но мне не дали шанса подумать, и меня сразу позвали в оргкомитет, а тогда еще заявочный комитет «Сочи 2014», ну, в принципе, это общественная организация по большому счету. Просто меня вовлекли в другую олимпиаду с головой. Я там стала директором по связям со спортсменами и послами. И плюс это такая, скажем, практически уже первая ступень к политической карьере, потому что там очень много… ты спикер, я была спикером там еще. То есть я очень много говорила, говорила на английском, говорила на русском, везде выступала, везде продвигала, и при этом еще работала. Уже тогда мы потихонечку формировали какое-будет чуть ли не законодательство. И тут произошло мое заксобрание. То есть, когда проанализировали мой рейтинг в Ленинградской области, выясняется, что, в принципе, очень популярна и можно идти на выборы.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Да, но в Совете Федерации ты же была от Кировской области.

С. ЖУРОВА – От Кировской области, но это была немножко уже другая история, а первоначально я была депутатом законодательного собрания Ленинградской области. И там прошла, причем прошла не просто, как девушка с бантом: посадили на сцену и все вокруг бегают, рассказывают что-то, а она сидит молчит, красиво улыбается. Я абсолютно одна ездила на встречи с избирателями полностью, потому что я была вторая в списке, и просто «девушка с бантом» там не получится, в Ленинградской области тем более. Поэтому мне пришлось, действительно, разговаривать с людьми, а тогда я закончила первый курс академии госслужбы. И даже, если что я не знала как спортсменка и пропустила, я получила уже на первом курсе какие-то теоретические знания, поэтому, в принципе, справилась с поставленной задачей. И избралась, стала председателем комитета по спорту, молодежи, культуре, общественным организациями и связям со СМИ – такая большая функция комитета. И уже начала работать в нем, будучи параллельно еще в заявке «Сочи 2014».

И.ВОРОБЬЕВА – А, что ты отвечала на вопросы: «У нас трубу прорвало», «Здесь забор сломали… и, вообще, вы все нас обманываете, деньги у нас крадете»?

С. ЖУРОВА – Ну, отвечала, находила какие-то слова, и до сих пор нахожу.

И.ВОРОБЬЕВА – То есть это же совсем не про спортсменов.

С. ЖУРОВА – Это, наверное, или есть или нет у человека. Я предполагаю, что кто-то, может быть, за всю жизнь не научится. Я помню наш губернатор Карелии – он был тогда главой Гатчинского района – и я приехала к нему как раз первой. И он говорит: «Я сидел в первом ряду и наблюдал, что это будет. Просто мне, - говорит, - интересно было на это посмотреть, как ты с народом справишься». Потому что дальше ты пойдешь или нет. Они меня просто кинули в полынью. И я сама, кстати, на это пошла, понимая, что если не выйдет, то тогда –ну, чего лезть-то?

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А Совет Федерации?

С. ЖУРОВА – А Совет Федерации – это получилось, когда я не избралась в Думу. Когда я не прошла в думу, в 6 созыв Думы, в этот момент, прямо в этот день я была на детском форуме от Никиты Юрьевича Белых в городе Кирове. И, соответственно, сидя на этом мероприятии, на «круглом столе», приходит эта новость, что я не избираюсь, потому что, так как на список формировался, и Сергей Евгеньевич вроде не собирался сначала идти в Государственную думу, а в конце принял решение, что он идет, и не просто идет, а становится ее председателем.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Про Нарышкина.

С. ЖУРОВА – Да, про Нарышкина. Соответственно, получилось, что третьего места уже от Ленинградской области уже не было. Поэтому я оказалась перед выбором, что я делаю дальше. А Никита Юрьевич – мы очень хорошо с ним взаимодействовали – он говорит: «А у меня как раз освобождается место сенатора». Это тот момент был, когда я по закону… мне нужно было просто избраться. Все равно мне надо были избираться, я избиралась в Кирове от Городской думы, и поэтому просто мне нужно было избраться. Это шла предвыборная компания еще президентская. То есть совместили вместе президентскую компанию, агитацию и Киров, и я сенатором стала.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вот ты рассказываешь, что «я умею отвечать на все вопросы» и либо есть у тебя такое умение, либо нет. Но вопросы о голосовании по некоторым законопроектам – я сейчас в первую очередь, конечно говорю по поводу усыновления. Вот как это, вообще, возможно при всем том общественном резонансе, при том, что ты делала и для спортивных всяких и для детских и общественных организаций – вот, как можно принять такое решение и так проголосовать и потом еще как-то его объяснить.

С. ЖУРОВА – Единственно, что, конечно, как и в спорте, наверное, всегда ты находишь себе… не себе оправдание, а то, что какая подоплека может быть под этим твоя личная быть. Могу сказать, что в тот момент я действительно совершенно понимала, что если бы – вот дальше вопрос «если бы» - вот если бы запретили полностью иностранное усыновление, то это был бы вопрос. Наверное, здесь я не знаю, как бы я проголосовала. А, когда только одной стране, при этом не запрещается другим странам – это совсем как бы другое было, во-первых.

Во-вторых, я уже несколько лет работал с детским домом, нашим детским домом, и я тоже спросила нашего директора – наш дом не давал на иностранное усыновление, у нас было исключительно российское усыновление и достаточно успешное. И я понимала, что, в принципе, если начать менять здесь, очень многое можно сделать, и это в силах моих сделать. Поэтому я пошла от обратного, понимая, что я должна обязательно войти в эту комиссию, которая у нас сразу организовалась в Государственной думе про проработке законодательства, улучшения, соответственно, положение детей-сирот в детских домах и так далее. И там мы начали достаточно жестко работать. То есть мое понимание того, то если бы я просто нажала на кнопку и отошла – тогда да, совсем было непросто. Но так как я увлеченно дальше продолжала работать и со своим детским домом, и с программами и так далее, то есть это как-то не то, чтобы меня оправдывает, потому что можно сказать, что какие-то дети были не усыновлены, причем, действительно, я была уверена, что эти дети будут усыновлены, которым дали обещание.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Но мы сейчас читаем, что дети, мало того, что не усыновлены, их никто не усыновил, так еще журналисты пишут про то, что есть уже конкретные примеры, когда ребенок погиб.

С. ЖУРОВА – Вот это то, что, действительно, предсказать невозможно было, при любом законодательстве невозможно предсказать, и человек может… тут я не буду оправдываться – тут все могло случиться. Но, конечно, непросто. Это решение непростое, если мы говорим про решение, конечно, это было непростое решение однозначно.

И.ВОРОБЬЕВА – Но эти все доводы про детские дома и все остальное. Ну, понятно, как это все происходит. А вот до того, как ты приняла решение, как это было? Ты в зале заседания принимала решение, что «я все-таки голосую» или как бы до этого? Или что, как принимается решение?

С. ЖУРОВА – Я была в Совете Федерации на самом деле уже тогда, и нам-то уже готовый законопроект пришел, то есть мы над ним не работали и поправки в него не вносили.

И.ВОРОБЬЕВА – Но вы же все читали СМИ и коллеги подтверждали.

С. ЖУРОВА – Этот нюанс, да был. Понятно, что те благие намерения, которые в любом случае преследовались при этом, и та информация, которая была, и понятно, что каждый человек, который видит еще информацию другую, какие-то сумасшедшие совершенно истории с детьми, которые происходили, и в Америке тоже не самая лучшая ситуация была…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Но и российских детских домах тоже…

С. ЖУРОВА – Везде хватает историй: и у нас, и у них, и, наверное, тут обвинять друг друга крайне сложно. Понятно, с одной стороны, ребенок будет в семье, и всем нам приводили ту же девочку, паралимпийскую чемпионку – а бывает вот так. А бывает по-другому. Буквально недавно передача… что там вытаскивают таких ребят сейчас. Он, наоборот, он там был, страдал-страдал, в конце концов, вернулся сюда, когда уже мог вернуться, когда уже стал совершеннолетним, вернулся обратно в Россию, хотя тогда видно, что не собирается ничего рассказывать особо, что там с ним происходило, как он переходил из семьи в семью и так далее. Поэтому в этом отношении, я говорю, что если был полностью запрет на усыновление международное, тогда, например, да – здесь принять такое решение было бы крайне сложно. Потом статистика говорила о том, что… Конечно, слезинка одного ребенка – уже ты должен быть ответственен. Но я в любом случае понимаю, что любой политик в любой стране никогда не будет популярен и все равно уходя из политики, я не знаю, чтобы хоть про кого-то говорили хорошие слова, в принципе. Потому что вот такие решения у каждого политика в жизни есть.

И.ВОРОБЬЕВА – Тем не менее, это решение было явно переломным решением, которое что-то изменило в твоей жизни. Скажи, пожалуйста, ты жалеешь о том, что ты тогда так проголосовала или нет?

С. ЖУРОВА – Не жалею, потому что, правда, мы много сделали. Вопрос о том, почему это нельзя было сделать без этого решения – вот это серьезный вопрос. Почему мы не делаем без волшебного пинка и даже такого закона достаточно жесткого, который нас всех поставил в не очень хорошие рамки, почему мы не могли сделать и без этого, кто нам всем мешал? Но видно, мы, к сожалению, так устроены. Мы всегда идем от каких-то препятствий: создаем, а потом героически преодолеваем. Хотя да, наверное, можно было с детьми…

Как знаете, вот сегодня мы обсуждали, зачем в регионы отдают спортивные соревнования – лучше спортивные объекты построить. У меня вопрос: А спортивные объекты без спортивных соревнований нельзя построить? Просто взять и построить, а не тратить, может быть, деньги какого-то региона, который просто это делает для того, чтобы ему построили стадион. Вот здесь то же самое, наверное. Я понимаю, что всегда этот вопрос стоит, но у нас такая специфика на нас всех. Я не знаю, кто должен ее изменить, чтобы все-таки делали, несмотря на то, что нас довели до точки. Вот это вопрос.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А скажи мне тогда. Вот коллеги сначала из Совета Федерации, потом по Госдуме, которые очень громко выступали и говорили: «Да мы сейчас сами поусыновляем детей» - тра-та-та… С ними, как дальше будешь общаться? Которые ничего для этого не сделали, не помогли этим детям, которые остались в России, в детских домах.

С. ЖУРОВА – Во-первых, у нас есть коллеги, которые усыновляют и продолжают усыновлять, просто на самом деле не все хотят об этом говорить. Это такая история, которая я помню попал НЕРПЗБ, делился впечатлениями, как у него в свое время закончилось то, что он как бы усыновил девочку, но не говорил об этом. И в предвыборной компании его оппоненты это использовали по полной программе, поэтому зачастую не все люди хотят это афишировать. Я знаю, что в Госдуме после этого закона есть ряд людей, которые это шаг совершили, при этом не хотели, чтобы об этом все рассказывали итак далее. Или наоборот, выявилось, потому что человека один раз упрекнули, второй раз упрекнули – как Неверов, например – в конце концов, он сказал: «Да, у меня есть усыновленный ребенок». Хотя он не собирался никому об этом рассказывать, и этот ребенок был уже не первый год у него в семье. И мы даже никто из коллег на знали об этом.

Поэтому тут такой вопрос, что я не могу сейчас сказать точно, не назову фамилии, соблюдая, наверное, и тайну усыновления и так далее. Но такие люди в любом случае есть, но они не будут об этом кричать. Как и в церкви: когда люди благотворительностью занимаются, необязательно для этого табличку вешать, что человек пожертвовал. Но это мое убеждение.

И.ВОРОБЬЕВА – Дальше, спустя какое-то время, ты попала в санкционный список. И из тех интервью, которые в тот момент были, ты, в общем, говорила, что скорее это вызывает у тебя чувство гордости, нежели чем чувство какого-то стыда или чего-то. Почему?

С. ЖУРОВА – Я бы не сказала, что это чувство гордости. Я понимаю, что это скорей всего нужно было кого-то включить - они включили вот и все. Поэтому гордость, не гордость – следующий вопрос. Просто я сказала, что у моих коллег у многих это вызывало такое: «Почему включили не меня, а включили тебя?» - такие высказывания тоже были. Но на самом деле я не знаю, чувство это гордости или нет. Я даже не знаю, какое должно быть чувство, но, видимо, что-то делала правильно, раз включили.

И.ВОРОБЬЕВА – В связи с этим приходится принимать решения – не знаю – не ездить куда-нибудь совсем, или не вообще никогда не иметь ни с кем дело? Как то происходит, как себя чувствует человек из санкционного списка?

С. ЖУРОВА – Никак. Вот сегодня мы даже сидели на встрече с Сергеем Евгеньевичем Нарышкиным и бывший премьер-министр Японии, соответственно, приглашал на культурный фестиваль, которому будет 10 лет в следующем году, русской культуры.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – И вы все хором говорите: «А мы не можем!»

С. ЖУРОВА – Программа так, да.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Мы не выездные.

С. ЖУРОВА – Потому что вроде как культурный же проект, не имеющий отношение ни к чему другому. Но понятно, что не все страны включают, у них какие-то выборочные списки, потому что каждая страна выбирает из этого списка тех людей, которых она будет включать, поэтому кого-то включили, кого-то не включали, в эту могу ехать – в эту нет. Для меня это не принципиально. Я, вообще, не такой ездок по заграницам, поэтому для меня это не играло принципиальной роли, и у меня там нет недвижимости, нет счетов, поэтому в этом отношении я никаких изменений не почувствовала – одном словом вот так. Это же было для другого совершенно сделано. Это точно ко мне не имело отношения.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Скажи, пожалуйста, ты себе можешь представить ситуацию, когда ты принимаешь решение, что «Все, ребята, я ухожу. Это невозможно больше. Вы то сделали, вы это запретили, тут нельзя, это нельзя. Я больше не хочу за это голосовать. Я ухожу».

С. ЖУРОВА – Думаю, наверное, что такой момент может быть. Все может быть. Каждый человек может на каком-то этапе так поступить и уйти из политики. Или там… я не знаю, что там сильно послужило, что даже Хакамада ушла, хотя я ее считаю ярким политиком, из такой, активной политики. То есть он, конечно, есть, ее считают политической фигурой, но, наверное, она из активной фазы ушла. Тоже, наверное, ее что-то к этому подвигло. Вообще, женщинам непросто в политике. И здесь я предполагаю, что такое может быть. И здесь, почему, более-менее, иногда мужчины не надеются на женщин: а вдруг она – это, кстати, и в спорте так же…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Эмоциональна.

С. ЖУРОВА – Эмоционально среагирует и уйдет в семью, к пример. Потому что мужчина редко, когда предпочтет семью карьере.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Можно же сказать, как нам тут все постоянно говорят, что у нас на фракции партийная дисциплина и прочее. Когда кто-нибудь встанет и скажет: «Да вы охренели, друзья! Что вы делаете?»

С. ЖУРОВА – Наверное, такое может быть. Я говорю, что любой человек на каком-то этапе может принять решение и уйти, и я, в том числе. Наверное, и у меня может быть где-то… какие-то вещи, которые ты не приемлешь, потому что в любом случае политика – это вопрос компромиссов…

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Но пока сомнений нет?

С. ЖУРОВА – Пока нет. И все решения, которые принимаются, тебе могут не нравится, может быть, ты хотел другим путем пойти, но потом ты убеждаешься, что эти люди правы. Вот, например, по каким-то решениям касаемо спорта, я вначале думала, что мне не очень нравится это решение – глупость какая-то. А потом ты видишь, как это начинает реализовываться, как вовлекаются люди, и ты понимаешь, что, может быть, не совсем она была такая глупая. А поначалу казалось, что точно тебе претит, и, вообще, никак с твоими устоями жизненными и знанием даже твоим спорта, каких-то тем не сочетается. Бывает, время показывает совсем другие вещи.

И.ВОРОБЬЕВА – Вопрос об ответственности. Вот у спортсмена вопрос лично ответственности: я тренируюсь – я выигрываю. Здесь вопрос коллективной ответственности: вы проголосовали и теперь вот так. Вот где проще-то.

С. ЖУРОВА – Так вот это самая, наверное, сложность между спортом и политикой, что есть командные решения, где как фракция ты не имеешь права в любом случае голосовать по-другому.

И.ВОРОБЬЕВА – Но это не бесит?

С. ЖУРОВА – Ну, а почему это должно бесить, если ты сюда пошел? Если человек принял решение, он это должен понимать. Это твое решение. Ты можешь просто выйти, уйти тогда. Но ты принял это решение, значит, пока ты здесь находишься, значит, соответственно, ты в команде. И ты меняй там что-то внутри, меня поправками, разговаривай с коллегами.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Самого себя меняй.

С. ЖУРОВА – Может, самого себя менять, закрыть на это глаза кто-то должен наверное. Или ты старайся как-то двинуть тему.

И.ВОРОБЬЕВА – Но ответственность все равно же…

С. ЖУРОВА – Оно коллективное решение. Да, конечно, ты будешь нести ответственность, и ты должен понимать, что ты несешь за этот ответственность, конечно. Но внутри ты можешь с этим работать, и в той же фракции. Понятно, за закрытыми дверями фракции идут большие баталии, и понятно, что пресса никогда это не услышит, и выходя, даже мои коллеги скажут: «Да, я отстаивал свою позицию, я пытался». Если бы вы слышали, как там выступает Макаров и Яровая и, что они говорят.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Мы слышали, как выступает Яровая!

С. ЖУРОВА – Ну, на фракции бывают совсем другие вещи, и, вообще, очень активно занимают другую позицию. Но, в конце концов, есть команда, и мы принимаем командное решение, в том числе, и за них ответственны.

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – На полминутки последний традиционный вопрос: Над каким решением ты сомневаешься сейчас, над чем раздумываешь?

С. ЖУРОВА – Сейчас я, если говорить про «закон Димы Яковлева», достаточно сложное решение – оно так и осталось для меня сложным, и особенно, когда стала информация об умирающих детях – вот это для меня было очень неприятно, правда.

И.ВОРОБЬЕВА – Спасибо большое! Светлана Журова, олимпийская чемпионка, зампред Государственной думы по международным делам была у нас в эфире, в программе "Разбор полета". До встречи, спасибо!

Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Всем счастливо!