Купить мерч «Эха»:

Валентина Мельникова - Разбор полета - 2014-03-24

24.03.2014
Валентина Мельникова - Разбор полета - 2014-03-24 Скачать

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте. Это программа «Разбор полета», программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Сегодня для вас этот эфир проведут Оксана Чиж и Татьяна Фельгенгауэр. Добрый вечер.

О. ЧИЖ: Добрый вечер. С большим удовольствием представляю сегодняшнего гостя – глава Союза комитетов солдатских матерей Валентина Мельникова. Добрый вечер.

В. МЕЛЬНИКОВА: Добрый вечер.

О. ЧИЖ: У нас есть традиционный вопрос к каждому гостю в этой студии. Самое сложное решение, которое вам приходилось принимать. Решение, над которым пришлось очень долго подумать, очень много посомневаться и переступить через какие-то вещи.

В. МЕЛЬНИКОВА: Поскольку все мои решения в основном были связаны с нашей организацией, с Комитетом солдатских матерей, то самое сложное решение было в 1997 году – расстаться ли с нашими бывшими коллегами, которые предпочли своекорыстное направление работы. Это было очень трудно, очень сложно. Мы предпринимали максимальные усилия, чтобы все-таки сохранить в целости организацию. Но это не удалось. Я очень много сил приложила, потому что, конечно, я была очень привязана к своим коллегам. Мы прошли уже тогда не одну войну, Чеченская была у нас не первая. Конечно, было очень трудно расставаться. Но у нас есть такое правило в комитетах солдатских матерей – никогда не извлекай личной корысти. Если люди пытаются нажиться на этой работе, мы с ними расставались и расстаемся.

О. ЧИЖ: А это был момент отказа от каких-то личных привязанностей, или вы сохранили при этом с ними дружеские отношения?

В. МЕЛЬНИКОВА: Мы не могли сохранить дружеские отношения. Эта история была связана с тем, что нас выдвигали на альтернативную Нобелевскую премию.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я прошу прощения, Валентина Дмитриевна, для наших слушателей, которые, может быть, запамятовали, пару слов о том, что тогда происходило.

В. МЕЛЬНИКОВА: В 95 году, когда Комитет солдатских матерей оказался единственной организацией, которая смогла сопротивляться войне, когда мы стали защищать ребят, которые не хотели ехать в Чечню, солдат, которые отказывались, нас выдвинули сначала на Нобелевскую премию, но этого не получилось. Выдвинули социал-демократы германские на альтернативную Нобелевскую премию. И когда она была присвоена, началась эта война за эту премию. На самом деле совершенно неприличная, нехорошая, туда были втянуты журналисты. Мы собирали тогда координационный совет, мы привлекали тогда специалистов по бизнес-переговоров. Я очень старалась сохранить организацию. Но мы вынуждены были расстаться и создали тогда уже свой Союз комитетов солдатских матерей. Наши коллеги – это организации, которые были. Немножко поменяли форму. Одно дело, когда организация, есть начальник, председатель, который вроде как командует. А когда это Союз комитетов солдатских матерей, то все равны, и регионы имеют право голоса, нет такой иерархии. И эта сеть оказалась очень эффективной, мы очень продвинулись.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В том, о чем вы рассказываете, я вижу сложные ситуации, я вижу ситуации, в которой тяжело расставаться с людьми. Но я не очень вижу развилку. Вы могли поступить по-другому?

В. МЕЛЬНИКОВА: Может быть, да. Может быть, надо было проглотить, сохранить организацию. Может быть, не надо было создавать новую. Но тогда мы просто – есть такое грубое слово – скурвились. Потому что как только люди начинают вокруг денег плести интриги, сразу теряется наша независимость, наша репутация. Потому что основное, что есть у Комитета солдатских матерей, это репутация.

О. ЧИЖ: Сбилась бы цель.

В. МЕЛЬНИКОВА: Цель, может быть, осталась. Но нельзя нарушать основные какие-то принципы организации, принцип ненасилия, принцип бескорыстности, принцип честности и законности, то, что мы в своем моральном кодексе Комитета солдатских матерей когда-то сформулировали.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Если вы говорите о том, что самое важное для вас – сохранить репутацию, то тогда часто ли бывают ситуации, при которых вы стоите перед выбором - в каком-то виде посотрудничать с властью и добиться своей цели, или сохранить репутацию.

В. МЕЛЬНИКОВА: Наша репутация не связана с сотрудничеством или несотрудничеством с властью. Потому что общественная работа такая, которая не может проходить без постоянного взаимодействия с властями. Основа наша – это помощь отдельному человеку. Военнослужащий, призывник, семья солдата, офицерская семья. Мы же не можем сделать что-то для них. Мы можем сформулировать проблему, поставить задачу, как говорят военным, чтобы они ее выполнили. В свое время, где-то в 1992 году, когда мы только начинали писать эти обращения к военным, моя коллега очень хорошо придумала. «Я тут написала письмо. Что я должна им приказать в конце?»

Я не могу сказать, что наша репутация может страдать от того, что мы с кем-то взаимодействуем. Мы вынуждены. Есть вопросы, которые решаются командиром полка. Есть вопросы, которые решаются главным военным прокурором. Есть вопросы, которые решаются только верховным главнокомандующим, как бы его не звали – Горбачев, Ельцин, Путин, Медведев, не важно, они должны принимать решение.

Вот в 2008 году такая была история. Мы воевали в Южной Осетии с Грузией. Война прошла. Есть закон о ветеранах. Мы сидим и ждем, что кто-нибудь внесет этот период, и люди получат свои удостоверения, получат свои льготы, мальчишки, кто-то сможет встать на земельный участок, кто-то еще что-то такое. Мы вынуждены были обратиться к Дмитрию Анатольевичу Медведеву, тогда он был верховный главнокомандующий. И он боролся со своим министром обороны целый год, для того чтобы внести этот период в закон о ветеранах. Он мог это сделать, потому что это была его война.

О. ЧИЖ: В этом взаимодействии приходится идти на компромиссы? Скажем, вам в части при каком-то случае говорят – не раздувайте эту историю, сами разберемся.

В. МЕЛЬНИКОВА: Пусть попробуют сказать. Уже давно никто не говорит.

О. ЧИЖ: Т.е. мы уладим проблемы, а вы сейчас…

В. МЕЛЬНИКОВА: Нет, это мы решаем, уладим проблему или будем действовать через прокурора.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А как вы решаете? Расскажите. Это ведь каждый раз решение.

В. МЕЛЬНИКОВА: Это не наше решение. У нас интересная роль. Как говорят политологи, уникальная организация с уникальными методиками. Мы должны заставить государственную структуру выполнять законы. Всё, что мы требуем, это выполнить закон. Если солдат или офицер болен или какая-то проблема со здоровьем – значит, мы должны найти ту структуру, того человека, который должен вынести решение. В отношении солдат это может быть начальник медслужбы округа, это может быть какая-то санчасть, может быть командир. Если они этого не делают, если они не хотят выполнять свои обязанности по закону, тогда на них напускают военную прокуратуру. Военная прокуратура рекомендует направлять представление или просто по телефону говорит: ты что, там солдатские матери требуют!

О. ЧИЖ: Наверняка со временем изменилось отношение со стороны той же военной прокуратуры.

В. МЕЛЬНИКОВА: В эти дни, где-то между 24 и 26 марта в нас будет 25 лет официального создания, тогда это Всесоюзный комитет солдатских матерей, когда женщины собрались, первые 300 человек, твердили устав. Это было до того, как я пришла. Я пришла в августе 1989 года, а это было весной. Конечно. Сохранилось только что? У Дмитрия Тимофеевича Язова, его заместитель и он якобы шутливо говорили: солдатские матери, агенты американского империализма, специально их создали американцы, чтобы они подрывали нашу советскую армию. И до сих пор, теперь уже немножко по-другому всё это - через этот дурацкий закон об иностранных агентах, через какие-то интернетовские поливы всё равно эта тема есть. Но в лицо никто теперь никогда не скажет.

А с военной прокуратурой у нас исторически сложилось необычайно эффективное партнерство, как бы консорциум между комитетами солдатских матерей и военными прокурорами. Потому что в свое время, раннее российское время, когда пришел на должность главного прокурора Дёмин, он был человек со стороны, он был человек из спецслужб. Но он увидел, что на самом деле прокуратура должна выполнять свое предназначение, она должна надзирать за соблюдением закона. Единственный, кто то же самое делал, это были солдатские матери. Потому что всё скрывали, всем этим командирам было всё по фигу. Им закон не нужен был. А прокурорам по должности нужен. А нам нужен по душе, по правде.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: 1989 год, когда вы пришли в комитет, тогда всесоюзный.

О. ЧИЖ: Честно говоря, я думала, что, когда мы будем говорить про самое тяжелое, самое сложное решение, будет именно история, которая была раньше на 10 лет.

В. МЕЛЬНИКОВА: Как раз тогда всё было очень просто. Самое первое решение я приняла в 14 лет. Я заканчивала 7 класс и сказала, что больше я в этой школе не буду, мне надоело. И мы, отличницы, ушли в техникум. Вот это было мое первое сознательное решение. А решение не отдавать своих детей и вообще детей, сыновей в советскую армию пришло ко мне в декабре 1979 года, когда по радио я услышала – мы тогда жили в ГДР, муж там работал инженером, - что советские войска вошли в Афганистан. Вот я тогда решила – дети у меня еще были маленькие, - что я своих детей этим придуркам, мухоморам этим, которые никого не жалеют, ничего не жалеют, ни за что не отдам.

И поэтому в 1988 году, когда мои дети подросли – там уже близко к призыву, – я для себя решила, что надо родителей собрать. Другие женщины были, это были родители студентов, которых призвали. И я для себя решила: надо будет собрать техникумовских родителей, друзей, надо что-то делать с этим идиотским призывом. Потому что еще Афган же не кончился, война же еще была. И мы, конечно, понимали, что там происходит, у нас там и друзья воевали, и знакомые, и родственники, да и видела я в ГДР эту советскую армию, как это всё выглядит, что там с солдатами бывает.

Я даже написала в «Московский комсомолец» письмо по поводу военной подготовки, милитаризма и так далее. Но на мое счастье эта организация уже была. И когда я весной 1989 года открыла какую-то газету – там Николай Иванович Рыжков объявил, что студентов уволят досрочно, Всесоюзный комитет солдатских матерей добился решения. Я думаю: какие тетки молодцы, как же мне их найти? И в «Московском комсомольце» объявление, Миша Пастернак дает объявление: кого волнуют проблемы армии, приходите в Энергетический институт. И я пришла. Решение было принято раньше.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы так и не отдали детей в армию?

В. МЕЛЬНИКОВА: Нет, я никого не отдаю. Главная моя миссия – сделать так, чтобы никто не попадал на военную службу, если он не может там быть по закону. Только те, кто годны по здоровью и у кого нет права на отсрочку, только те могут, если они хотят, идти на военную службу. А если они не хотят на военную службу, они должны выбирать альтернативную гражданскую.

О. ЧИЖ: Валентина Дмитриевна, но ведь одно дело иметь твердое решение – я не отдам своих детей в армию, одно дело – иметь убеждение, а другое дело – отказаться от каких-то других вещей в своей жизни. У вас была сложная специальность – кристаллограф. Вы занимались геологией. И вы взяли и изменили свою жизнь.

В. МЕЛЬНИКОВА: Я по гороскопу Рыбы. Моя жизнь от профессии меня увела, именно потому что у меня родились дети, мужа направили в командировку на 5 лет на этот комбинат по добыче и обогащению урана в ГДР. Когда я приехала сюда, это был 80-й год, это был конец света, никакой работы, ничего не было. Это было очень сложно. Я много лет не работала, потом я устроилась, но это уже было не то. Это был период, когда уже ничего никому не надо было. И в 90-м году мои приятели по университету создали малое предприятие, и я к ним ушла. Мы делали рентгеновские аппаратики, которые проверяют дефекты внутренние в металле, такие переносные. Теперь это сплошь и рядом, теперь эти рамки и всё остальное, а тогда это было очень интересно. У нас был коллега изобретатель, и мы собирали эти приборы. У нас были среди заказчиков автомобильные заводы, большие ремонтные цеха, авиационные заводы.

О. ЧИЖ: Такое тестовое оборудование.

В. МЕЛЬНИКОВА: Он лазит наверх на Большой театр и проверял болты, которыми эта штука крепится. Тогда же никто не собирался ремонтировать, но все понимали, что кони стоят давно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Рано или поздно они могут упасть.

В. МЕЛЬНИКОВА: Жизнь вынесла меня в такую общественную работу. Я работала до 1995 года. Но это была война. И 1995 год был кошмар, потому что это были и пропавшие без вести, и пленные, которых освобождали, и те, кто не хотел туда идти. И у нас народу было - те, кто у нас бывал, знает, что у нас маленькая комнатка, - у нас народу было по 200 человек в день, каждый день было 200 новых людей. Мы приходили, по очереди дежурили по 5-6 человек, телефоны наши разрывались. Это был ад. После этого я уже не работала, я ушла.

О. ЧИЖ: Это были родители?

В. МЕЛЬНИКОВА: Родители, привозили пленных, привозили своих мальчиков солдат, которых они крали из воинских частей, откуда собирали в Чечню. Много всего было. У нас там еще журналисты были, у нас вечно по 3-4 телекамеры. Все кричат, родители плачут, мальчишки в шоке, журналисты требуют интервью – в общем, это был ад. Зато все, кто к нам пришел, все получили помощь. Я горжусь своими коллегами, потому что таких людей, как в комитетах, нет нигде.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: За время вашей работы в Союзе комитетов солдатских матерей, во Всесоюзном комитете солдатских матерей были такие ситуации, когда вы понимаете, что вы не можете помочь? И вот вам надо решиться человеку сказать: «Я не могу помочь».

В. МЕЛЬНИКОВА: Нельзя помочь только мертвым. Всегда можно помочь, что бы ни было. Даже если он убил, даже если у него тяжелое преступление, тяжелое заболевание. Всякое бывало. У нас приходили ребята, у которых были тяжелые заболевания, онкология. Всё равно можно помочь. Может быть, нельзя спасти до конца, но можно помочь. У нас был мальчик по уголовному делу, которого обвиняли в нанесении тяжких телесных повреждений и смерти. Всё равно мы в это дело встряли, к нам обратились родственники. Мы посмотрели, подумали, написали ходатайство в суд, и мальчик отделался условным сроком, потому что, конечно, там умысла не было. И мы тогда ссылались на его гороскоп, на его предрасположенность, на то, что он воевал. Во всех комитетах вам скажут: «Нельзя помочь только мертвому». Всегда можно помочь людям.

О. ЧИЖ: Я сейчас страшную вещь спрошу. За эти 25 лет приходилось принимать решение отказать?

В. МЕЛЬНИКОВА: Да. Если люди врут, мы с ними не работаем.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Т.е. вы проверяете каждый случай и в процессе понимаете.

В. МЕЛЬНИКОВА: В начале мы проверяли, а потом мы просто видим, когда не сходится, когда люди врут. Мы начинаем разговор с того, что скажите, что вы хотите. Мы всегда спрашиваем – что ты хочешь? А потом мы всегда говорим: говори только правду, что бы ни было, какие бы обстоятельства ни были, мы всё равно придумаем, что сделать, но только ты должен говорить правду, и родители должны говорить правду. Если вы врете, мы не будем с вами работать. Потому что бессмысленно. Мы стоим на законе. У нас всё должно быть совершенно четко.

Вот приходят призывники, приносят липовые медицинские документы. Где-то в какой-то шарашке какой-то псевдоврач на чужом бланке что-то наваял, и мне мальчонка показывает документы. Я говорю: это не твое, у тебя нет этих заболеваний, у тебя другие, их тоже до хрена, но только они другие. «Ну да, мы пошли и заплатили». Не надо, я предупредила – ты мне должен принести свои документы. Мы с тобой будем изучать, и мы всё сделаем нормально.

О. ЧИЖ: Т.е. если человек признал, что сделал неправильно…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У него есть второй шанс.

В. МЕЛЬНИКОВА: Были люди, с которыми мы вынуждены были расстаться. Я сейчас не могу вспомнить, потому что это было давно, но это бывало. Когда человек лжет, получается, что ты не можешь ничего сделать, потому что ты не знаешь, на чем основывать свое требование, свою просьбу, свои разговоры с военными или свои ходатайства в суд, письмо в прокуратуру. Потому что тебе скажут: ничего этого нет. И будут правы. А если мы знаем правду, то тут уже можно делать всё. Всё по правде и по закону всегда получается.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Бывали такие случаи, когда вас, ваших коллег, ваш союз пытались использовать?

В. МЕЛЬНИКОВА: В начале пытались.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И приходилось принимать решение отстоять себя.

В. МЕЛЬНИКОВА: Это очень сложно. Организаций же много. В 95-96 гг. их было больше 300. Сейчас настоящих комитетов осталось около сотни. Но зато появилась масса созданных местными администрациями, военкомами каких-то псевдокомитетов. И вот эти двойники, это на нас было испытано с 90 года – попытка создать двойника и от нас прикрыться. С ними труднее. Потому что они привязаны к властям, они зависят. Как правило, они где-то работают. Но это и не комитеты, они ширмой выступают. Если эти люди начинают действительно заниматься правозащитной работой, они с нами связываются, и тогда всё получается нормально. Сейчас такая ситуация. Существует прикормленный товарищем Панковым, статс-секретарем – заместителем министра обороны, Комитет солдатских матерей России, и там еще есть полковничья жена, тоже организация офицерских жен: да, конечно, мы за войну, Крым наш, туда-сюда. Каждая война вызывает такое.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мать родная.

В. МЕЛЬНИКОВА: Ну что делать? Страна слишком большая.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Т.е. вы не видите здесь необходимости принимать отдельные решения.

В. МЕЛЬНИКОВА: А что мы можем? Каждое ведомство, силовое особенно, создает таких удобных партнеров. Вот как ФСИН по тюрьмам. Только общественно-наблюдательные комиссии начали работать – раз, и тут же вылезли ребята «Офицеры России», кругом со ФСИНом друзья и кореша. И всё хорошо в тюрьме, и все заключенные черт знает кто. Ровно такая же история у нас была, когда мы начинали в армии. Тоже были прикормленные, сразу появились. У нас это сложная история была, потому что очень быстро в самом начале прикормили родителей, у которых дети погибли в армии. Там, конечно, они молодцы, они требования расследования. В советское время это было сложно, законодательство не позволяло. Когда Горбачев принял решение о создании этой комиссии, тетки очень быстро начали говорить, что все должны служить, все должны защищать родину. Мы им говорили: слушай, эта армия убила твоего ребенка. Моего убила, а остальные должны служить.

О. ЧИЖ: Т.е. к ним пошли на уступки, и у них появилась симпатия?

В. МЕЛЬНИКОВА: Это нельзя назвать симпатией, это скорее стокгольмский синдром. Трудно сказать. Этих людей невозможно ни в чем обвинять. Мы просто это приняли как данность и стараемся учитывать это, когда мы общаемся. Не важно. Военная реформа в России продвинулась настолько далеко, что на самом деле, что бы сейчас не было, всё вернется рано или поздно к разумному построению армии, в том числе и к отмене призыва. Потому что призывник – раб, кто бы что ни говорил. А военнослужащий по контракту – полноценный гражданин.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все эти разговоры о том, что сейчас в связи с Крымом, Украиной тревожно. Мобилизация.

В. МЕЛЬНИКОВА: Ситуация какая? Ну вот они набьют сейчас в весенний призыв казармы ребятами. Ребята по здоровью не годны по закону находиться на военной службе. Они им вкатят прививки. Я не успела прочитать, мне от начальника ГВМУ сегодня пришел ответ на мое письмо Шойгу по поводу этой вакцинации и пневмонии этой массовой. Они у них все заболеют, опять госпитали будут полны больными. Кому это нужно? Это идиотизм. Если вам нужна армия, она должна быть армией. Люди должны быть здоровы, люди должны выполнять свои обязанности. По поводу Крыма не хотелось бы даже говорить. Я считаю, что это просто подлость по отношению к украинцам. Когда у нас в паспорте была графа «национальность», я была украинка, у меня отец с Украины, у меня там сейчас двоюродные братья, сестры, мои внучатые племянники. Если бы не мой муж-инвалид и если бы не комитет, я бы давно уже там была.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мы сейчас прервемся на 5 минут. Это программа «Разбор полета». В гостях сегодня Валентина Мельникова.

НОВОСТИ

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Разбор полета». Я напомню, что ее для вас сегодня ведут Оксана Чиж и Татьяна Фельгенгауэр. В гостях у нас глава Союза комитетов солдатских матерей Валентина Мельникова. В первой части мы подробно говорили о том, чем занимается Союз комитетов солдатских матерей, говорили про взаимоотношения с Министерством обороны. Совершенно очевидно, что в России подобная деятельность всё равно затрагивает большую политику. В вашей жизни политические решения насколько часто приходится принимать и насколько они сложны?

В. МЕЛЬНИКОВА: Первое политическое решение мы принимали, и я в том числе, это были выборы 2003 года в ГД, когда объявили результаты выборов. Это было, по-моему, 8 декабря. Мне всю ночь звонили регионы и говорили: «Валька, а что мы теперь будем делать? У нас же депутатов не осталось». Потому что мы привыкли работать с депутатами.

Ведь законодательство несовершенное. Когда-то мы добивались, чтобы включили положение в закон об обязательном страховании. В 97-98-м мы внесли строку в бюджет, тоже через депутатов, чтобы разыскивали в Чечне, делали эксгумацию, идентификацию. Денег не было, нам говорили: мы не будем делать эту работу, нет денег. Хорошо, мы внедрили. И мы работали с ГД, с СФ, всё хорошо удавалось. И вдруг мы видим, что всё, в Думе пустыня, всё асфальтом закатано, товарищи совершенно не ремонтопригодные, депутаты, которых выбрали. И вот тогда мы собрались в январе 2004 года и в течение двух суток обсуждали, что мы будем делать. И мною было предложено решение создавать партию.

О. ЧИЖ: Т.е. это изначально были практические цели.

В. МЕЛЬНИКОВА: Потому что нет политической силы, которая могла бы продвигать наши требования, предложения, двигать страну в нужном направлении. И мы тогда приняли решение и начали создавать свою единую народную партию солдатских матерей. Тогда закон был достаточно лояльный, 10 тысяч членов, половина субъектов федерации, нам это было легко сделать, потому что комитеты были. Мы провели свой съезд на корабле «Александр Фадеев» 6-7 ноября, стали готовить документы в Министерство юстиции.

Прошло две недели, мы бумаги оформляем. Вдруг бах – собирается наша любимая Дума и достает из нафталина законопроект, по которому обязательное число членов партии 50 тысяч. Мы побарахтались, но поняли, что без денег это сделать нереально. И пришлось нам свой партийный проект сложить в папочки – у меня папочки лежат в комитете, - хранить вечно все заявления, все наши протоколы, потому что это было невозможно сделать. 10 тысяч человек – это просто, а 50 – это нереально. Еще надо было собирать по 500 человек в каждом регионе – значит, надо собирать народ. И мне тетки сказали: нет, без денег это невозможно, потому что надо ездить, надо как-то кормить, надо оплачивать дорогу.

В общем, не получилось. И очень жаль. Потому что мне понравилась реакция политологов, когда мы объявили, провели пресс-конференцию, по-моему, Сатаров сказал: «Ну, наконец-то создали партию, про которую никому ничего не надо объяснять». Конечно, было очень жалко. Но зато мы себя зауважали. Как нас испугались, что достали этот закон. Он же давно лежал, и никто не говорил про него. Может быть, мы и сыграли на минус для политической системы, потому что именно после нашего съезда началось закатывание партий за счет численности, за счет придирок по регистрации. Но, с другой стороны, мы-то должны были создавать свой инструмент. У нас было безвыходное положение.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А когда вы столкнулись с ситуацией, что вы не можете этот инструмент себе заполучить, тогда какие решения пришлось принимать? Потому что инструмент-то нужный.

В. МЕЛЬНИКОВА: Да, нужный. Когда мы уже объявили, что мы завершили свое партийное строительство, к нам пришли коллеги из Республиканской партии. Тогда тоже была сложная история. Республиканская партия очень старая, она создавалась еще как демократическая платформа в КПСС, и у них там было много всяких историй. И тут политики решили ее обновить. Мы когда-то с республиканцами участвовали в выборах, когда еще можно было делать блоки, тогда Памфилова, Гуров, Лысенко. Володя Лысенко тогда пригласил – давайте к нам. И несколько наших регионов согласились, мы вошли в Республиканскую партию. Но оказалось тоже страшно для властей. Потому что республиканцев же не зарегистрировали. Дальше, может быть, уже моя личная партийная история. Там были регионы, но когда республиканцев не зарегистрировали в 2007 году, конечно, женщины ушли.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы почему решили остаться с республиканцами?

В. МЕЛЬНИКОВА: Потому что я считала, что народ, который в регионах… Московские лидеры хорошо, но я увидела живой народ в регионах. Я по своим коллегам из комитетов знаю, насколько это важно и как это эффективно, когда в регионе есть люди, которые готовы что-то сделать, которые понимают, что происходит, которые могут что-то придумать, которые могут помочь, посоветовать. По комитетам я знаю: какая бы проблема ни возникла, вот не знаешь, что делать, начинаешь звонить по регионам. Наверняка найдется комитет, в котором такая проблема уже была решена.

О. ЧИЖ: У вас там прецедентное право работает.

В. МЕЛЬНИКОВА: И так же было с республиканцами. Там очень хорошие, очень надежные люди в регионах. Поэтому жалко было бросать. В этом году у меня была очень тяжелая история, связанная с тем, что я вышла из этой нашей партии, из РПР-ПАРНАС.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как вы приняли это решение?

В. МЕЛЬНИКОВА: Сколько я сил истратила! Как в 97-м году в комитете. Это было дежа-вю. Я тоже пыталась переговариваться, договариваться, объяснять. К сожалению, не получилось. Потому что я не люблю, когда предают. Я с предателями не могу работать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы посчитали, что вас предали в РПР-ПАРНАС?

В. МЕЛЬНИКОВА: Касьянов и Немцов предали, безусловно. Когда Касьянов в приватном разговоре на мой вопрос… Зашел разговор, надо ли общаться с президентом. Я спросила: «А если эта тема военной реформы, мы же не можем обойти президента». – «И военная реформа этого не стоит». Я ему сказала: «Я вам припомню эту военную реформу». Моя работа, наша общественная работа и наша миссия заставить Россию создавать современную армию, она невозможна без взаимодействия с президентом, как бы его ни звали, какой бы он ни был, всё равно мы должны это двигать. И раз люди не хотят тут помогать, раз они считают, что они выше этого, тогда до свидания.

О. ЧИЖ: Но ведь те люди, из-за которых вы в свое время остались, люди в регионах, они-то ведь никуда не делись.

В. МЕЛЬНИКОВА: По-разному сейчас. Часть народа ушла, часть осталась. Сейчас сложная история. Мы договорились с республиканцами, что те, у кого выборы будут в этом году, для того чтобы иметь возможность идти на выборы, они остаются, кто хочет. Там сейчас много всяких историй не очень хороших. Я стала свободна, и это очень хорошо. Я поняла, что меня очень тяготил этот конфликт на пустом месте.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Валентина Дмитриевна, а когда появилась эта законодательная история с иностранными агентами, НКО, вот это всё, вас же это тоже зацепило.

В. МЕЛЬНИКОВА: Мы это прошли раньше. В 2005 году, там была история зимой с британским камнем шпионским. Закон об общественных объединениях и некоммерческих организациях, тогда попытались что-то такое насчет иностранных денег. Тогда приехали из Совета Европы, мы объясняли, что происходит. И тогда был такой товарищ Аукскнис (фамилия неразборчиво), который написал на нас заяву генеральному прокурору, что вот этот Союз комитета солдатских матерей, он на зарубежные деньги строит партию. Мы ее уже не строили, но он всё равно писал: они самая авторитетная организация, я знаю, сколько это стоит, они как КПРФ, у них 15 млн. долларов бюджет. В общем, такую фигню он написал генеральному прокурору. А там ничего не поделаешь, он депутат. Они в 5-дневный срок должны были ответить.

Пришел к нам мужичок из районной басманной прокуратуры, посмотрел, какой у нас дурдом: журналисты снимают, мамы плачут, всё плохо и ужасно. Как обычно проверка, откопировали документы, всё что могли, пачку сделали. Он уходит. Я пошла провожать его в коридор. Он выходит и говорит: «У вас всегда так?» - «Да хуже бывает. У нас народу бывает больше». Он на меня посмотрел и говорит: «Никогда мне такого идиотского задания не давали». Они проверили, посмотрели, потом вызвали в УБЭП.

Это 2005 год, конец года. В УБЭПе я объясняла ребятам, капитану с майором, чем мы занимаемся. Спросила у них, почему к ним-то? Тут же про деньги. Раз про деньги – значит, к ним. И мы эту глобальную проверку прошли до всех. И пришло нам от генерального прокурора письмо, что всё нормально, всё хорошо, вы можете на этого товарища в суд подать. Тетки говорят: давай подадим в суд. Это тоже было решение. Я говорю: чего мы будем его рекламировать? И он ушел на дно, периодически где-то возникает.

Потом нас попытались ликвидировать через суд. Но это тогда тоже была история, когда Министерство юстиции решило почистить реестры. Якобы не было отчетов. Басманный суд. Центр по правам человека ликвидировать, Независимую психиатрическую ассоциацию ликвидировать, Союз комитетов солдатских матерей ликвидировать. Я не знала до последнего. Когда пришла повестка, уже, оказывается, должно было быть не первое заседание. Я смотрю повестку. Позвонила журналистам: ребята, нас ликвидировать хотят.

О. ЧИЖ: Вы узнали от журналиста?

В. МЕЛЬНИКОВА: Я получила повестку, стала выяснять. Вот это было интересно. Без журналистов солдатские матери ничего сделать не могут. Все, кто мне позвонили, человек 80, они все стали звонить в Минюст. И где-то на 69-м Минюст сломался: да отзовем мы! И по нам отозвали. А с остальными мы ходили в суд. Мы всех отстояли. Спасибо ребятам и девочкам из «Агоры», Ире Хруновой. Очень хорошо всё сделали. Не за что было ликвидировать. Поэтому мы всё это прошли раньше. У нас был большой опыт, мы знали, какие нужны документы. И сейчас Союз комитетов солдатских матерей не проверяли. В Центр по правам человека приходили, документы все собрали, показали. Но к нам и не прикопаться. У нас с 2010 года вообще никаких денег не было. Мы получили только в ноябре.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: У вас финансовые проблемы, по-моему.

В. МЕЛЬНИКОВА: Мы задолжали, мы 500 тысяч должны были своим коллегам по центру, которые платили за нас аренду. Мне пришлось собирать в Интернете. И у нас с 2010 года деньги появились только с президентским грантом. Поэтому даже если бы нас проверяли, у нас ничего не было.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы на грант подавали?

В. МЕЛЬНИКОВА: Да.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Есть возможность – вы решили ее использовать.

В. МЕЛЬНИКОВА: Естественно. Сменились операторы. Там тоже не всё просто в Общественной палате. Когда сменились операторы, занимающиеся проектами по правам человека и по военнослужащим, мы, конечно, подали. А почему не подать? Работа есть. Естественно, что и мы, и региональные наши организации получили поддержку. У нас сейчас всё очень интересно. Моя нижегородская коллега… Впервые в истории человечества мы свели на одной площадке военных медиков и гражданских медиков. И вот представители комитетов гражданских матерей, мы обсуждаем медицинские проблемы. Очень интересно. И врачи все довольны, и вообще все довольны. У нас будет второй семинар, посвященный новому расписанию болезней и заболеваний. Очень интересно.

О. ЧИЖ: Возвращаясь к проблеме финансов. Наверняка ведь бизнесмены приходят иногда и пытаются помочь.

В. МЕЛЬНИКОВА: Никогда. Помогали бизнесмены в первую войну прицельно раненым ребятам, ампутантам, колясочникам. Нам никогда. Когда я собирала деньги в конце 12 года, храбрыми оказались только наши бывшие военные прокуроры и судьи. У них есть организация, благотворительный фонд, вот они нам тогда перевели деньги, сто тысяч. И мы им очень благодарны. Потому что фактически четверть нашего долга мы сразу вернули центру.

О. ЧИЖ: А у вас есть какое-то внутреннее решение, от кого – это может быть благотворительный фонд, это может быть какая-то организация, это может быть частный капитал, госструктура, - от кого вы никогда не возьмете деньги ни на какие благие цели.

В. МЕЛЬНИКОВА: Пусть предложат, а мы обсудим. У нас была история, но она была не столько комитетская, сколько Центра по правам человека. К нам пришли бандиты и предлагали общаг за то, что мы будем помогать. Это было давно, тогда, конечно, никакого контроля в тюрьмах не было. За то, что правозащитники будут помогать в тюрьмах. Это был очень тяжелый разговор. Он вообще-то страшный. Хорошо, наши ребята диссиденты, сидевшие еще в советское время, они опытные. Чай заварили. И мы потихонечку расстались. Это было страшно. А так пусть предложат, а мы посмотрим.

Мы же не берем себе деньги. Нам на что нужно? Нам нужно обязательно, чтобы была связь, чтобы было помещение, потому что без этого невозможно ничего делать. Конечно, по-хорошему, нужны деньги, чтобы ездить. Надо ездить и в комитеты, надо ездить, может быть, не в части, но сейчас есть большие бригады, большие армии, куда хотя бы раз в год надо выезжать. Спасибо, что у нас есть региональные комитеты. Женщины держат под контролем в своем регионе, они находят возможность ездить.

Кто-то мне недавно рассказывал, как в военкомате призывникам говорили: в этих комитетах солдатских матерей, они там все в бриллиантах, у них столько денег. И эта легенда, она такая живучая. И почему-то все верят. Я всегда говорю: придите к нам, поглядите на наши бриллианты.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Если говорить об историях трагических и резонансных, нельзя не вспомнить случай с солдатом Андреем Сычевым.

В. МЕЛЬНИКОВА: Да, Андрюша Сычев.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ведь тут решения осложнялись тем, что возник такой резонанс.

В. МЕЛЬНИКОВА: Там не у нас было трудное решение, а скорее у семьи. Маму пытались подкупить. Приехал замполит минобороновский, совал ей деньги, чтобы они жалобу убрали. Вот тогда она звонила, спрашивала. Я сказала, что тебе решать, но я бы никогда этого не сделала. И сестра молодец, она тоже сказала: нет, не будем, будем добиваться квартиры, как они договорились. А там всё было совершенно ясно. И шум подняла наша челябинская коллега Людмила Николаевна Зинченко. Ей позвонила сначала медсестра из больницы, где мальчику делали операцию, потом позвонил хирург и говорил: сделайте что-то, потому что невозможно. Мальчик ведь рассказал хирургу, что там было. Потом не стали всё это публиковать, да и бессмысленно было, что бы там ни было. Потому что всё равно не докажешь. Наоборот, чем страшнее история, тем больше надо о ней говорить. Некоторые вещи просто не должны повторяться.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И такие вещи не повторялись? Или мы о них не знаем?

В. МЕЛЬНИКОВА: Такого не было. С какого-то момента, когда появились мобильные телефоны, когда их стало много и они стали довольно дешевые, они стали появляться в войсках. С этого момента скрыть, что там происходит, невозможно. И на нашей стороне с самого начала были военные прокуроры. Они с самого начала говорили: в личное время имеют право пользоваться. Это был такой скачок! Потому что смс-ки сначала, звонки родителям ли, нам ли в комитеты. Скрыть там невозможно ничего теперь, что бы ни было. Даже сейчас у Крым войска через Керченский пролив перекидывали. Вроде бы у них телефоны отняли. Но ребята тоже не промахи. Практически в каждом подразделении были телефоны, и они говорили, где они. Потому что родители ужасно перепугались. Но мало кто. Ко мне всего человек 6 обратились, забеспокоились, что сыновей переправляют черт знает куда. С теми, кто беспокоился, мы боялись, что перекинут на континентальную Украину.

О. ЧИЖ: Я уточню. Это было шесть обращений?

В. МЕЛЬНИКОВА: Из реальных частей, да. Четыре человека, по которым дали конкретные данные, я недавно передала главному военному прокурору письмо, потому что надо их найти. Один должен был быть в госпитале, у него ноги отекают, воспаляются, у него гангрена может быть. Там какие-то истории, по которым мы работали. На самом деле всё равно они там нелегально. То, что Россия признала Крым своей территорией, с точки зрения международного права, это просто пшик. На самом деле они никто, звать их никак. Никаких боевых приказов не было, никто за них не отвечает.

Если, не дай бог, что случится, это родителям будут присылать телеграммы и звонить: ваш сын самовольно оставил часть, верните сына. А где он там в крымских горах, это науке не известно. Вот эта ситуация беззакония, когда страна бросает своих солдат просто так и когда от них верховный главнокомандующий, министр обороны публично отказываются… У нас была такая фигня в истории. Это был ноябрь 94 года, когда горели танки в Грозном и когда все от них отказались – у нас там никого нет. Они всех фактически обрекли на смерть тогда, Ельцин и Грачев. И тех, кто в плену, и тех, кто погиб, и тела бы никогда не нашли. Вот это ровно такая история. Я не думала, что это повторится.

О. ЧИЖ: Здесь мы опять приходим к вопросу политической поддержки вашей организации. Сейчас, в этих обстоятельствах как вам работать, с кем?

В. МЕЛЬНИКОВА: С военной прокуратурой мы по-любому будем работать. Если мы формулируем к верховному главнокомандующему вопрос, значит, мы зададим ему вопрос. В конце концов есть Совет по правам человека, есть у нас новый уполномоченный по правам человека Элла Александровна Памфилова. Может быть, решение поддержать Республиканскую партию было связано с тем, что в свое время мы с Памфиловой участвовали в выборах. Потому что Эллу Александровну я знаю фактически с самого начала ее депутатства, с 89 года. Она тоже помогала в первой волне принять решение вернуть досрочно студентов. Памфилова – политик, который никогда никого не предал. Это настолько надежный человек! Она никогда не обещает. Но если мы договорились и она сказала, что постарается сделать, то она это сделает.

Очень много вещей, которые за много лет так или иначе были, делались с ее помощью, в том числе налаживание рабочего контакта с Министерством обороны. Потому что приход Анатолия Сердюкова на министерскую должность помог нам немножечко приручить окружение вокруг министра. Потому что он не нас не боялся. И поскольку Памфилова участвовала в этом разговоре о правах военнослужащих по призыву, у нас получилось неплохо.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А с приходом Шойгу всё поменялось?

В. МЕЛЬНИКОВА: Ничего не поменялось. В отношении комитетов солдатских матерей никогда отката быть не может, пока существует призыв. Вот я член Общественного совета. Что бы ни обсуждалось, всё равно встает проблема о правах призывников. Касается ли это странной идеи… Вот сейчас с этим странным образованием, солдатским образованием в рассрочку для студентов, касается ли это каких-то еще вещей, всё равно всё упирается в закон. Если по закону человек не имеет права ни на что, естественно, мы всё равно будем этого требовать. Что с нами можно сделать? Не хотите – в суд подадим. Не хотите – как в 1996 году, доклад в ООН отправим. И найдется организация, которая даст нам время, чтобы мы этот доклад зачитали. Что с нами можно сделать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нужно задать наш последний традиционный вопрос. Над каким решением вы сомневаетесь сейчас?

В. МЕЛЬНИКОВА: Одно решение касается семейной истории. Я говорила, что у меня муж очень болен. И когда я услышала, что возможно эмбарго на лекарства, я пришла в ужас. Потому что для меня самое страшное, что может быть, это отсутствие лекарств. Это просто ужасно, потому что это по жизненным показаниям. А так как всегда – что сделать для того чтобы… мы уже не формулируем так, что отменить призыв, но что делать, чтобы федеральная программа перехода на контракт все-таки работала, чтобы эти странные военные авантюры крымские не помешали военной реформе. Будем собираться в мае на конференцию, будем советоваться, обсуждать, предлагать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И искать различные решения. Спасибо большое. В программе «Разбор полета» сегодня в гостях была Валентина Мельникова, глава Союза комитетов солдатских матерей России. Большое спасибо, Валентина Дмитриевна. Эфир для вас вели сегодня Оксана Чиж и Татьяна Фельгенгауэр. Всем счастливо.


Напишите нам
echo@echofm.online
Купить мерч «Эха»:

Боитесь пропустить интересное? Подпишитесь на рассылку «Эха»

Это еженедельный дайджест ключевых материалов сайта

© Radio Echo GmbH, 2025