Купить мерч «Эха»:

Андрей Макаревич - Разбор полета - 2013-09-16

16.09.2013
Андрей Макаревич - Разбор полета - 2013-09-16 Скачать

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Здравствуйте. Это программа «Разбор полета». Программа о людях, которые принимают решения о том, как они эти решения принимают.

И. ВОРОБЬЕВА - Добрый вечер. Мы приветствуем нашего гостя, которого мы будем рассматривать, разбирать и обсуждать. Это музыкант лидер группы «Машина времени» Андрей Макаревич. Добрый вечер.

А. МАКАРЕВИЧ - Добрый вечер.

И. ВОРОБЬЕВА - У нас есть традиционный вопрос, с которого мы начинаем нашу программу и вопрос это про самое сложное, тяжелое решение, которое вам приходилось принимать в своей жизни. Может быть самое длительное, о котором вы могли бы сразу вспомнить.

А. МАКАРЕВИЧ - Ей-богу не помню.

И. ВОРОБЬЕВА - То есть таких решений, ну не может быть…

А. МАКАРЕВИЧ - Во-первых, скорее всего таких не было. Во-вторых, я не помню вообще, чтобы мне приходилось подолгу мучиться влево, вправо. Мне всегда было ясно, что вот это сюда, а это сюда.

И. ВОРОБЬЕВА - Вы как-то легко принимали решения.

А. МАКАРЕВИЧ - Во всяком случае, недолго.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А если говорить о решениях, от которых зависели другие люди.

А. МАКАРЕВИЧ - Нечасто мне приходилось решения принимать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Например.

А. МАКАРЕВИЧ - Не знаю.

И. ВОРОБЬЕВА - Может быть, решение касалось группы «Машина времени».

А. МАКАРЕВИЧ - Это никогда не было мое решение единоличное. Если нам скажем, перестал нравиться Петя Подгородецкий, то не мне перестал нравиться, нам всем четверым. Поэтому решение было общее единовременно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Это интересно. Все-таки вас воспринимают, роль лидера группы…

А. МАКАРЕВИЧ - Мне совершенно неважно, как меня воспринимают.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Я понимаю, что вам неважно.

А. МАКАРЕВИЧ - Я уверен, что снаружи это может выглядеть совсем не так, как выглядит внутри.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Тем интереснее узнать, как выглядит внутри.

А. МАКАРЕВИЧ - Внутри это выглядит предельно демократично, и я не обладаю никаким дополнительным голосом по сравнению с другими музыкантами.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - То есть это такое коллегиальное решение…

А. МАКАРЕВИЧ - Абсолютно равноправное объединение свободных людей, скажем так.

И. ВОРОБЬЕВА - Это вообще редко. По крайней мере, в нашей студии звучит.

А. МАКАРЕВИЧ - Может мы поэтому и живем 44 года.

И. ВОРОБЬЕВА - Кстати, давайте вернемся назад совсем, и как вы принимали решение, чем заниматься в жизни. Все ваши мамы, папы, дедушки, бабушки, научные сотрудники, врачи, биологи и так далее.

А. МАКАРЕВИЧ - Отец художник. Начнем с этого. Архитектор.

И. ВОРОБЬЕВА - Мама врач.

А. МАКАРЕВИЧ - Но врачом я если и собирался быть, то в далеком детстве. Когда я истязал плюшевого медведя на предмет его предполагаемых болезней. Заколол его инъекциями насмерть. Мне просто в качестве игрушек оставляли всякие медицинские инструменты. Они же были очень красивые. Шприцы были безумно красивые. Они лежали в серебряной коробочке. Они были стеклянные. Корнцанги всякие. Потом видимо, меня напугала латынь, когда я узнал, что в одном черепе 200 костей и у каждой свое латинское название и все это надо учить. Был совсем маленький, но меня это отпугнуло сразу. О том, чтобы быть музыкантом я думать не думал вообще, потому что занятия в музыкальной школе вызывали муку.

И. ВОРОБЬЕВА - Вы даже бросили.

А. МАКАРЕВИЧ - Я бросил. Я 2,5 года проучился, я победил своих родителей.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Но вы отстояли свое решение уйти. Это вопрос о том, как вы отстаивали свое решение в столь юном возрасте.

А. МАКАРЕВИЧ - Если я убежден в том, что должно быть так, то я это довожу до конца.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Какие аргументы вы использовали?

А. МАКАРЕВИЧ - Самые разные. От честных, что мне это неинтересно, до всяких детских хитростей, что я заболел, у меня сотрясение мозга, я руку ударил и так далее. Но я сейчас очень хорошо понимаю, что любовь к любому предмету, будь то школа, внеклассное занятие это любовь к учителю. Всегда нелюбовь к учителю проецируется на нелюбовь к предмету. У нас был восхитительный преподаватель хора, он же был директор музыкальной школы. Он мне очень нравился, и я полюбил музыку вообще как нечто звучащее многоголосье. А с учителем по фортепиано мне не повезло. Ну не любила меня эта тетка, я в общем, отвечал ей взаимностью.

И. ВОРОБЬЕВА - Вот вы бросили фортепиано, а потом, наверное, хотели стать кем-то другим.

А. МАКАРЕВИЧ - Я все время рисовал. Мы переехали из коммуналки уже в отдельную квартиру на Комсомольский проспект. Я учился классе в третьем. У нас была с отцом одна на двоих комната. То есть я там спал, а он там работал. А он работал дома все время, какие-то проекты делал. Рисовал он каждый вечер. И он меня очень хитро в это дело втягивал. Говорил, слушай, не успеваю, помоги закрасить плоскость. Я, страшно гордый тем, что мне доверили такую серьезную вещь, брал кисть и я привыкал, рисовать я очень любил. Потом он меня привел в архитектурный институт, и мне там безумно понравилось. Сидят студенты волосатые, в джинсах, и рисуют греческие головы и греческие скульптуры. И мне туда захотелось. Мне туда реально захотелось. Потому что к этому моменту я уже успел возненавидеть математику, химию и точные науки.

И. ВОРОБЬЕВА - Это все учителя были.

А. МАКАРЕВИЧ - Конечно. Я очень любил литературу, но я не очень себе представлял, что такое литературный институт. А здесь было все ясно, я понимал, что я в любом случае получаю профессию графика. Художника. А эта работа меня всегда привлекала своей независимостью. Ты сидишь дома один, у тебя мастерская, если она есть и спокойно занимаешься любимым делом. Поэтому я пошел на подготовительные курсы, рисовал я уже очень неплохо к этому моменту. Глядя на то, как отец это делает. Поступил в институт, несмотря на то, что в начале 4-го курса меня оттуда вытурили.

И. ВОРОБЬЕВА - Формулировка, что я прочитала в Интернете, была какая-то странная.

А. МАКАРЕВИЧ - Формулировка была: за несвоевременный уход с овощной базы. Это как сейчас судят, иногда такое бывает.

И. ВОРОБЬЕВА - А на самом деле.

А. МАКАРЕВИЧ - А на самом деле Никсон должен был приехать или что-то в этом роде и от всех волосатых Москву очищали. Причем все было рассчитано под то, многих выгнали из института неблагонадежных и их сразу гребли в армию. Но в армию я не попал по состоянию здоровья и свезло дураку в общем. Я пошел работать в Гипротеатр, это тоже было место из архитектурных… Это Государственный институт проектирования театров. То есть там делались театры, дворцы культуры.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Решение пойти туда работать было вынужденным?

А. МАКАРЕВИЧ - Работать надо было срочно идти куда-то, потому что просто привлекли бы за тунеядство. Очень быстро.

И. ВОРОБЬЕВА - Тогда еще была статья.

А. МАКАРЕВИЧ - А там все работали, в общем, знакомые, друзья отца. Его когда-то однокурсники и замечательно, Володя Сомов, мой шеф, он был художник абстракционист, такой тайный. Он ходил в студию Белютина, Влад Грищенко тоже занимался абсолютно авангардным искусством. Но здесь с 9 до 5 они проектировали эти советские театры. Проектирование театра тянулось десятилетиями. И такое было спокойное местечко, к тому же они с большим уважением относились к моим занятиям музыкальным. И я перевелся на полставки, мог отпроситься, если мы в Питер куда-то ехали. А потом я восстановился на вечерний.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А почему вы решили восстановиться?

А. МАКАРЕВИЧ - Я хотел окончить институт. Во-первых. Чего же я учился зря. Во-вторых, мама моя, которая была страшно переживательным человеком, она говорила: окончи институт и делай все, что хочешь. И я просто не мог ее огорчить. И когда я пришел к ректору, он сидел, обхватив голову руками, потому что он понимал весь идиотизм моего исключения. А я был не последний студент по успеваемости. Он сказал: клянусь тебе, я ничего не могу сейчас сделать, но мой тебе совет, восстанавливайся через год не на дневное, а на вечернее. Там идеологии поменьше. Я восстановился на вечернее, и действительно там идеологии не было вообще. Потому что туда ходили взрослые люди, которые уже работают архитекторами. Ну и вот я как-то безболезненно МАРХИ окончил.

И. ВОРОБЬЕВА - И где-то между этими событиями появилась «Машина времени».

А. МАКАРЕВИЧ - «Машина времени» появилась еще в школе. Собственно в 10 классе она уже была. На протяжении всего института она была.

И. ВОРОБЬЕВА - Как она появилась? Это было решение некоего коллектива?

А. МАКАРЕВИЧ - Это тогда образовывалось как пузырьки газа на воде. Это было абсолютно планетарное явление, только для нашей страны, благодаря стеночке железной дошло несколько позже. Но выглядело это абсолютно так же как в Англии, Америке, потому что все сошли с ума на рок-н-ролле, на электрических гитарах и везде образовывались группы. К этому моменту, уже был московский бит-клуб, полугэбэшная контора для учета всего этого дела. Там уже числилось более 300 ансамблей. Это мы только начинали еще. К тому, что считают, что «Машина времени» была первой. Какая к черту первая. И все это бурлило. Играть никто не умел, играть было не на чем. Это были абсолютно религиозные секты по прослушиванию Beatles, Rolling Stones, по отращиванию волос, ношению джинсов с заплатками. И так далее. Потом в процессе выяснялось, что все-таки владеть инструментом нелишне. И владеть инструментом как таковым и владеть в смысле уметь на нем играть.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вспомнили музыкальную школу.

А. МАКАРЕВИЧ - Чуть позже. Сначала нет, потом да, какие-то азы конечно. Пригодилось.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Не пожалели, что бросили?

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, совершенно не пожалел, потому что к этому моменту я уже мог своими силами наверстать какие-то пробелы в образовании.

И. ВОРОБЬЕВА - То есть вы просто сами учились, как звучит, вы просто оценивали по звучанию.

А. МАКАРЕВИЧ - Ну да.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вы помните момент, когда вы решили, что гитара ваш инструмент, Beatles ваша группа.

А. МАКАРЕВИЧ - Конечно помню.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вот сейчас я ударю по струнам и спою.

А. МАКАРЕВИЧ - И стану битлом когда-нибудь. В волшебных снах.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Это произошло?

А. МАКАРЕВИЧ - На самом деле, если мне бы тогда сказали, что это произойдет, я бы конечно не поверил. Во-первых, невозможно себе было представить, что будет со страной происходить после прихода Михаила Сергеевича. Никак это, в самом смелом воображении это не рисовалось. В фантастических романах не рисовалось. «Остров Крым» случился вдруг. И потом много было чудес. Я считаю, что нам очень везло. Правда.

И. ВОРОБЬЕВА - Был же какой-то момент, когда из школьной группы вы стали группой, которую признали.

А. МАКАРЕВИЧ - Это не в один день произошло. Это происходило очень медленно и долгое время уже по магнитофонам ходили наши ужасные концертные записи, а мы даже не подозревали о нашей известности. Потому что, например, никто не знал, как мы выглядим. Поэтому можно было спокойно совершенно ходить по улицам. Как мы выглядим, узнали после фильма «Душа», это уже 1982 год. Вот тут мне пришлось постричься, потому что… это был ужас настоящий.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Я прощу прощения, что вас перебиваю. Просто если этот процесс шел долго, процесс признания. Были ли у вас какие-то развилки, когда вы стояли и думали, брошу все к чертям. Вот не хочу, не получается.

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, но один раз я ужасно опечалился, когда мы попали на концерт группы «Скоморохи», это была команда Саши Градского. Они тогда были офигенские просто, у них были сумасшедшие фирменные гитары, и был Юра Фокин за барабанами и Лерман, и Шахназаров Юрка и они пели на 4 голоса. Я отчетливо совершенно понял, что Фокин барабанит лучше, чем Ринго Старр, а на 4 голоса поют лучше, чем Beatles. Я понял, что все конец. Вот есть слово «никогда». Вот никогда мы так играть и петь не будем. Я грустил несколько дней. Потом понял, что надо репетировать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Это тоже решение на самом деле. Идти дальше.

А. МАКАРЕВИЧ - Это элементарная логика. Какое тут решение. Конечно, не мог это бросить. Естественно нет.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Ну почему?

А. МАКАРЕВИЧ - Не знаю. Не мог.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вы не пытались никогда для себя самого объяснить, откуда это…

А. МАКАРЕВИЧ - Зачем?

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Со школы.

А. МАКАРЕВИЧ - Вот зачем. Вот спросите сороконожку, как она ходит. Зачем?

И. ВОРОБЬЕВА - …Ну хорошо, вы закончили институт и, в общем, вы не работали ни дня по профессии.

А. МАКАРЕВИЧ - Семь лет я работал по профессии.

И. ВОРОБЬЕВА - То есть вы продолжали работать и окончили институт.

А. МАКАРЕВИЧ - Продолжал какое-то время, мы были группой еще подпольной и были очень противные годы 1978, тяжелые. Нас уже хомутали постоянно и вели с нами душеспасительные беседы разные товарищи в штатском. И мягко намекали, что может вы поедете куда-нибудь, чтобы от греха и это было не то что страшно, это было невыносимо тоскливо. Было тоскливо то, что мы замкнуты в очень узком кругу какой-то продвинутой нашей мажорно-хипповой публики. И то через раз концерты получаются. А через раз закрывают. И вырваться из этого круга мы не можем. Некуда. Поэтому мы бросились искать театр, мы нашли театр, к этому моменту уже Захаров взял группу «Аракс» в Ленком. И была бомба совершенно, когда вышел «Тиль» просто был блестящий спектакль фантастический. Молодой Караченцов, молодая Чурикова. Невероятный и с очень хорошей музыкой Гладкова. И живьем играла группа. Я чуть-чуть не пошел к ним работать.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А почему не пошли?

А. МАКАРЕВИЧ - По двум причинам. Я понял, что мне будет очень трудно увязывать работу в группе «Аракс» музыкантом театра с группой «Машина времени». И мамой, которая сказала: окончи институт и делай, что хочешь. Институт уже туда никак не вписывался. В общем, не пошел я в Ленком, слава богу. Мы нашли театр, неважно, какой. Но он нас прикрывал уже все, я ушел из Гипротеатра, мы получили красные корочки, где было написано, что мы артисты театра. И теперь сейшн назывался не халтурой тунеядцев каких-то, а творческой встречей артистов театра с общественностью.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Это очень похоже на то, как Илья Пономарев устраивал встречу депутатов с жителями.

А. МАКАРЕВИЧ - У вас одни глупости на уме.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - У нас одни глупости на уме? Про политику мы еще поговорим.

И. ВОРОБЬЕВА - Надо с чем-то сравнивать, конечно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Но это на самом деле тоже решение не идти работать в Ленком и обзавестись корочками артиста театра тоже решение для того, чтобы спокойно продолжать делать то, что ты хочешь.

А. МАКАРЕВИЧ - Это у нас на глазах уже был пример, и было понятно, что это работает, надо было все время выживать как-то.

И. ВОРОБЬЕВА - Как это все происходило, разговоры людей в штатском. Они вызывали, как это было?

А. МАКАРЕВИЧ - С одной стороны у меня все время слушался телефон, и это было отвратительно, потому что ладно слушает, черт с ним, но он не всегда нажимал кнопочку, а пока он кнопочку не нажмет, у меня не происходило соединение. А я жду звонка, скажем, от любимой девушки. И вот она звонит, я беру трубку. Гудки продолжаются. Пока он там пописал, докурил, прибежал, кнопочку нажал. Тогда соединение произошло. Это было мерзко. Курировал нас, кстати, нам очень повезло с товарищем из горкома партии. Человек интеллигентный и вполне либеральный.

И. ВОРОБЬЕВА - Ему просто нравилась ваша музыка.

А. МАКАРЕВИЧ - Я думаю, что вот такой он был, не знаю, насколько ему нравилась музыка, во всяком случае, он сказал: хорошо, что вы на моего начальника не попали. Потому что он только по-другому разговаривать умеет. Вот, а мы с ним встречались, он приходил ко мне в гости. Он меня приглашал в заветное место в Домжур, в бар, туда же нельзя было пройти, как и в Дом кино. Туда пускали только по удостоверениям. Это были очень модные места для исключительно продвинутых людей и девушек. И вот он там со мной сидел и говорил, что давайте определяться, Андрей Вадимович. Вы поймите, он говорил, что у советской власти есть враги, мы их уважаем, но мы с ними как с врагами ведем себя. Сахаров, Солженицын, Галич. Вы с ними или вы с нами? Вот такого рода были беседы. В общем…

И. ВОРОБЬЕВА - Но в течение таких бесед, я специально спросила, приходилось тоже принимать какие-то решения. Например, что ответить на такой вопрос.

А. МАКАРЕВИЧ - Я ему объяснял, почему я должен быть с кем-то. Я сам с собой. Я не хочу отсюда уезжать, я гражданин своей страны. И давайте мы возьмем внимательно мои песни и покажите, где я чего против советской власти спел. Вот песня «Марионетки» это против… Значит, вы утверждаете, что у нас марионеточный режим в стране? Я так не считаю. Говорил я. Это песня про кукол. И в общем, со мной тоже было довольно трудно спорить на эту тему. Я его убедил в том, что нам нужен театр. Он сказал, если вы найдете театр, я выступлю и дам свое добро. И он слово сдержал. Он на худсовет пришел и сказал, что очень хорошо, что эти талантливые ребята будут в театре. Я понял, что мы с его плеч свалились под другой колпак. Из самодеятельности в профессионалы. Но спасибо ему огромное. Честно.

И. ВОРОБЬЕВА - Да, интересно. По поводу того, как подобные люди и ваши слушатели, я так наверное назову, воспринимают текст ваших песен, мы еще поговорим, потому что они действительно бывают очень разной реакции и соответственно не только на песни, но и на то, что вы делаете. Где вы участвуете, выступаете и какие события вы комментируете. Мы сейчас прервемся буквально на минутку, на несколько минут.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - На 4 минуты и одну секунду скажу я точно.

А. МАКАРЕВИЧ - Девочки, не ссорьтесь.

И. ВОРОБЬЕВА - Мы привыкли. И продолжим программу «Разбор полета» с Андреем Макаревичем.

НОВОСТИ

И. ВОРОБЬЕВА – 21.35 в столице. Продолжается программа «Разбор полета».

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Музыка и гражданская позиция, насколько совместимы или нет… Наверное, вы не любите этот вопрос, но тем не менее.

А. МАКАРЕВИЧ - Потому что извините меня, он идиотский. В своем корне.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - В чем его идиотизм?

А. МАКАРЕВИЧ - Потому что музыка это музыка, гражданская позиция это гражданская позиция.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А когда люди поют на политических мероприятиях…

А. МАКАРЕВИЧ - Кто-то поет, кто-то не поет.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Это решение, которое принимается…

А. МАКАРЕВИЧ - Это решение, которое принимает каждый человек для себя.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Исходя из каких соображений, вы такие решения принимаете?

А. МАКАРЕВИЧ - Из своих собственных соображений, из своих ощущений, из своих знаний.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Как-то это менялось с годами?

А. МАКАРЕВИЧ - Нет.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - То есть для вас решение спеть в 1991 году принималось так же, как спеть на Поклонной горе или на Васильевском спуске. Просто интересно, о чем думает музыкант в этот момент.

А. МАКАРЕВИЧ - Да о чем он думает. Он думает что он будет петь и на чем он будет играть. В 1991 шел дождь, и я все время боялся, что меня током шарахнет. Потому что вся аппаратура стояла на ступеньках под дождем.

И. ВОРОБЬЕВА - Но вы же сами решили, что так будет правильно, вас не позвали.

А. МАКАРЕВИЧ - У меня не было даже сомнения какого-то.

И. ВОРОБЬЕВА - Такое ощущение, что 1991 это все то, что вы рассказывали в первой части программы, идеология, которая давила, душила, не давала и так далее, 1991 это такой выброс.

А. МАКАРЕВИЧ - Абсолютно, все это кончилось, и мы уже привыкли к тому, что началась другая жизнь. Нас уже выпустили в мир и за границу и перестали за нами ходить следом. Вдруг какие-то сволочи хотят все это вернуть. Я что, еще должен сомневаться в этот момент?

И. ВОРОБЬЕВА - Просто есть разные формы, есть форма пойти, есть форма спеть.

А. МАКАРЕВИЧ - Я пошел туда, не собираясь петь. Я пошел там быть с теми, кто там стоит. А потом ночью принесли гитару, я понимаю, надо было чем-то людей развлекать. Люди замерзли. Дождик шел двое суток.

И. ВОРОБЬЕВА - А что вы пели, кстати?

А. МАКАРЕВИЧ - Не помню. В упор не помню.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Главное, что вы помните свои ощущения.

А. МАКАРЕВИЧ - Очень было холодно, мокрые пальцы на гитаре это отвратительно.

И. ВОРОБЬЕВА - Хорошо. Но когда 2009 год…

А. МАКАРЕВИЧ - Когда Медведева выбрали?

И. ВОРОБЬЕВА - Да.

А. МАКАРЕВИЧ - Я голосовал за Медведева. Я на него возлагал определенные надежды. И вот он победил. И всегда в таких случаях вообще в нормальных странах по случаю окончания выборов, это не агитационный концерт, а по случаю того, что они закончились, стараются какие-то музыкальные праздники. И почему же нам было там не выступить. Это было совершенно нормально.

И. ВОРОБЬЕВА - А это тоже решение с группой совместно принимали, то есть не то, что вы решили…

А. МАКАРЕВИЧ - Абсолютно, я никогда не говорю: завтра выступаем там.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А бывают споры, что кто-то предлагает, отказывается.

А. МАКАРЕВИЧ - Если это касается каких-то вещей политически экстремальных, как правило, это связано, между прочим, не с тем, что кто-то отказывается, а например, как будет концерт, скажем, по поводу узников Болотной на днях. Для того чтобы «Машина времени» спела три песни, нужно поставить очень сложную аппаратуру. Потому что мы страшно серьезно относимся к тому, как мы звучим. Мы не можем сыграть на коленках и сам повод это не оправдание того, что мы будем плохо звучать. У нас Кутиков страшный апологет… правильно делает, кстати, надо быть перфекционистом. Я говорю, я приду один с гитарой, это более мобильная вещь. Или я поеду в Архангельск, например, в воскресенье, там замечательный батюшка настоятель создает музей памяти, потому что как выяснилось, в Архангельске расстреляли народу больше, чем на Соловках. Это для меня было совершенным откровением. А чего их было возить, все равно тут было ближе. И он собирает деньги на этот музей. Я говорю, давай я приеду. Там просто нет аппарата, на котором «Машина времени» могла бы, но я тоже возьму гитару и приеду. Соберем какие-то деньги.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А вы когда принимаете решение поучаствовать в какой-то акции, концерте, в поддержку узников Болотной или чтобы собрать деньги на музей, вы долго сомневаетесь, по какому принципу выбираете. Или вам кажется, хорошее дело, надо поучаствовать.

А. МАКАРЕВИЧ - Да как-то мне ясно бывает сразу, хорошее дело или не очень. Как-то это понятно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А часто ошибаетесь?

А. МАКАРЕВИЧ - Нет. Нет. Если мне звонит Чулпан Хаматова и просит, я даже не спрашиваю никакие детали, я знаю, что там будет чисто и честно все, потому что она святой человек совершенно. Если звонит какая-то тетенька и говорит, что мой фонд такой-то мы для такого-то, я чего-то ей не очень верю. Вернее может быть она и честная, но у меня нет возможности это проверить. Beatles например никогда не играли ни для каких фондов. Они вот целевые какие-то денежные посылы – да, они это делали. Это пойдет точно, а вот если в какой-то фонд, а потом из этого фонда кому-то, ты никогда это не проверишь, я это не очень люблю на самом деле.

И. ВОРОБЬЕВА - То есть зависит от фактически людей…

А. МАКАРЕВИЧ - Этим занимаются. А все зависит от людей.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Когда вы принимаете решения поучаствовать в том или ином концерте, политическом или околополитическом, вы вообще принимаете в расчет и задумываетесь о том, как ваши поклонники, ваши фанаты могут к этому отнестись?

А. МАКАРЕВИЧ - Нет. Во-первых, я не настолько умный, чтобы думать за всех моих фанатов. Я подозреваю, что среди них очень разные люди, разного возраста и разного интеллекта. И если я под каждого сейчас танцевать начну, то я превращусь черт знает во что. Я надеюсь, что они ко мне хорошо относятся за то, что я всегда делал то, что я считал нужным. Вот можно я так и буду продолжать.

И. ВОРОБЬЕВА - Но когда вы слышите, что люди вам говорят, вот мы вам так верили, у вас такие песни, тесты, а вы. И вот…

А. МАКАРЕВИЧ - Я говорю: идите в жопу. Этим людям. Потому что я очень строго отношусь к дорогам, которые я выбираю, и я всегда думаю перед тем, как что-то делать. Не нравится вам, идите слушать певицу Нюшу.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Как-то вы для себя определили, например, политическая или не политическая для вас история с Михаилом Прохоровым или это тоже некий вид творчества для вас.

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, это, пожалуй, политическая история. Потому что так получилось, что программа, которая предлагается «Гражданской платформой» абсолютно совпадает с моим представлением о том, что и как надо делать. На сто процентов просто. Что касается экономики, культуры, политики, там это настолько четко, правда, мы сообща как бы ее и создавали. Но моя роль там была не самая большая, скажем так. Потому что Ирина Дмитриевна так хорошо написала главу, касаемо культуры, что я бы так не смог. И я это поддерживаю, я очень хочу, чтобы наша страна пошла именно по этому пути.

И. ВОРОБЬЕВА - А вы искали какую-то партию, которая бы ответила на ваши запросы.

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, я ничего не искал. Просто я Михаила Дмитриевича знаю много-много лет и действительно близко. И у меня нет никаких оснований сомневаться в его порядочности.

И. ВОРОБЬЕВА - Он был тут недавно в студии. Буквально две недели назад.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Сидел на вашем месте и тоже нам рассказывал про свои решения. По поводу дорог, которые вы выбираете и по которым вы идете. В вашей жизни не только «Машина времени» существует, есть и другие музыкальные проекты и книги вы пишите. Как вы принимаете решения, что я хочу, я готов, я чувствую, что мне нужно себя как-то выразить по-другому. Или вы просто устаете от чего-то.

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, возникает абсолютно конкретная потребность делать вот это. Книги пишутся, если говорить о механическом процессе написания, весьма быстро. Потому что сначала они все складываются в голове. Может быть, мне повезло с устройством головы. Но когда это в голове сложилось, я это беру и записываю. Дальше я это один раз перечитываю, слегка редактирую и все. Но другое дело, что в основном я малыми формами занимаюсь. Этой осенью очень плодотворная получилась история, потому что две книжки уже вышли, а две еще выходят. А вышли сказки, называется «Неволшебные сказки» с восхитительными оформлением Володи Цеслера, это один из моих любимых художников из Минска. Мы с ним очень дружим и он и «Машине времени» делал многие штуки, то есть получился арт-объект настоящий. И вышла книжечка «Живые истории» сборник каких-то рассказиков, которые я писал для разных журналов на протяжении последних двух лет.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А какие еще выйдут?

А. МАКАРЕВИЧ - Выйдет книга «Машина времени в словах и образах», вот удивительно, что 44 года, а не было у «Машины времени» такой книжки. В общем, это фотоальбом, но с не парадными фото, где мы в героических позах с гитарами на сцене, а какие-то интимные закулисные истории, с моими маленькими комментариями. И выйдет книжка с совсем смешным названием «Все еще сам овца», потому что книжка «Сам овца» была написана 15 лет назад, она трижды переиздавалась. И я ее перечитал, и у меня возникло желание вступить в диалог с собой 15-летней давности. Потому что я увидел, что в чем-то я совпадаю, а в чем-то могу поспорить. Мы же все равно с каждым днем меняемся. Хотим мы этого или нет. Так что получилось сильно дополненное и расширенное переиздание.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Когда в музыку свою переслушиваете 20-летней давности…

А. МАКАРЕВИЧ - Я стараюсь этого не делать. Во-первых, нет времени. Слушайте, в мире столько хорошей музыки, которую я еще не слышал. Чего я буду слушать сам себя.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Я думала вы скажете: которую я еще не написал.

А. МАКАРЕВИЧ - И это тоже.

И. ВОРОБЬЕВА - Я хотела к книгам вернуться. Как возникает решение или желание именно написать книгу. Написать заметку…

А. МАКАРЕВИЧ - Я понимаю, это разные вещи. На сказки меня Юз Алешковский вдохновил. Просто. Мы с ним сидели, выпивали. Вилка упала на пол, и я стал импровизировать просто про вилку, которая так ждала этого вечера и все думала, кто ей будет есть. И вдруг… Он говорит: ты чего рассказываешь? Я говорю: это я на ходу гоню сейчас просто. Говорит, записывай немедленно все это. Я, исполняя его совет как старшего товарища, написал семь сказок. Была одна большая книжка. У меня не получаются большие, «Евино яблоко». Когда придумал, собственно единственная целиком художественная книжка. Мне казалось, что это будет почти роман. Когда я ее закончил, оказалось, что, в общем, небольшая повесть. То есть большие формы это, увы, не мое.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А вам проще писать, не проще, интереснее писать книги или музыку?

А. МАКАРЕВИЧ - Совершенно разные вещи.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Как-то вы можете сравнить?

А. МАКАРЕВИЧ - Нет. Что лучше: апельсин или солнечный день?

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Солнечный день.

А. МАКАРЕВИЧ - А кому-то апельсин.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Мы с тут Ирой единодушны, что солнечный день. Это потому что дожди сейчас идут. А если бы был солнечный день, возможно, выбрали бы апельсин.

И. ВОРОБЬЕВА - Мы не спрашиваем, что лучше, нам же это недоступно, мы не пишем книги…

А. МАКАРЕВИЧ - Это несравнимо, это разные виды работ просто совершенно.

И. ВОРОБЬЕВА - То есть это работа.

А. МАКАРЕВИЧ - Конечно. Это работа, доставляющая удовольствие. Иногда мучения какие-то, но удовольствия больше значительно.

И. ВОРОБЬЕВА - А вот вдохновение тоже такая штука странная, ее невозможно описать наверное, но может быть были какие-то моменты именно в истории страны. Я не говорю сейчас про вашу личную жизнь. Которые вас вдохновляли…

А. МАКАРЕВИЧ – Я, когда ехал от Ройзмана, я там такого адреналинчика хватил и настолько был радостно возбужден, что у меня в самолете написалась в голове песня от начала до конца минут за 10 просто. То есть у меня было ощущение такое, я как раз 15-летней давности, что-то такое. А с другой стороны я сейчас сижу на студии и хочу записать альбом песен Галича, потому что, увы, необыкновенно они стали опять современны и актуальны. И я сижу и мучаюсь, потому что понять, какая музыкальная фактура должна сопровождать эти песни это очень сложно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - И как вы принимаете решения…

А. МАКАРЕВИЧ - Пока пробую так, так, по-разному.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - С кем-то советуетесь, кто-то вам в этом помогает?

А. МАКАРЕВИЧ - Конечно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А вы вообще часто советуетесь?

А. МАКАРЕВИЧ - Скорее нет, потому что я не умею, там есть люди, группа «Секрет» они писали песню вместе. И я не умею в паре с кем-то сочинять. Для меня это интимный процесс все-таки. Рисовать мы, правда, с Сашей Галицким сделали серию в 4 руки, которая называлась «Котаблос», но это была смешная штука. Мы страшно веселились, когда это делали. А всерьез в 4 руки рисовать, не знаю. Физически неприятно, когда вдруг на твой холст кто-то там лезет со своей рукой. Я сразу вспоминаю, как в институте преподаватель из-под спины подходит и начинает подправлять твой рисунок. В общем, удовольствия мало.

И. ВОРОБЬЕВА - Я хотела спросить про первый концерт. Вы помните свой первый концерт?

А. МАКАРЕВИЧ - Да.

И. ВОРОБЬЕВА - Я не знаю, как это происходило у вас, у некоторых музыкантов одно дело, когда он сочиняет музыку, играет на гитаре в узком кругу, а другое дело выйти на сцену. У вас этого момента…

А. МАКАРЕВИЧ - Ну какая сцена, был школьный вечер, сцены как таковой не было. Это было в коридоре рекреационном. Я помню, когда нам группа «Атланты», которая приехала в школу на новый год позволила в перерыве сыграть. На их волшебных электрогитарах и настоящих барабанах несколько песен. Вот я за это Алику Сикорскому кланяюсь в пояс всякий раз, когда его встречаю. И сейчас ему приношу благодарность, потому что, в общем, могли и не разрешить. И не знаю, как судьба бы сложилась. А вот после того как я почувствовал в руках тяжеленный Фрамус с четырьмя звукоснимателями, и как он гремит у меня за спиной от каждого моего прикосновения. Вот тут судьба была решена абсолютно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вот, пожалуйста, еще один эпизод, связанный с каким-то решением.

И. ВОРОБЬЕВА - Кстати, а что они сказали по поводу ваших песен тогда?

А. МАКАРЕВИЧ - Ну они, во-первых, дико поразились, что у нас бас-гитары нет. Ну не было у нас бас-гитары. Во всяком случае, издеваться не стали. Говорить о нас тогда было рано.

И. ВОРОБЬЕВА - Все-таки интересно. Хорошо. Еще по поводу, вопрос был, который вы назвали идиотским. Почему я возвращаюсь к нему. Мне казалось всегда, что люди творческие так или иначе в своем творчестве реализуют то, что у них в голове, сердце, чувствах.

А. МАКАРЕВИЧ - Да.

И. ВОРОБЬЕВА - То, что происходит вокруг вас.

А. МАКАРЕВИЧ - Это не всегда то, что происходит вокруг нас. Один слушает горние звуки и считает, что музыка должна служить Богу и вечности. А вся суета, ну всегда были цари и всегда были плебеи и всегда воровали. И всегда воровать будут. И вообще все это шелуха, недостойная божественного искусства музыки. Если он при этом делает великолепную музыку, честь ему и хвала. А другой считает, что надо кидаться в гущу битвы и прочее. Если у него искренне и хорошо получается, честь ему и хвала.

И. ВОРОБЬЕВА - Я скорее про восприятие людьми ваших песен.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Они ищут в них отражение эпохи. Есть ли там…

А. МАКАРЕВИЧ - Понимаете, в чем дело. Во-первых, меня пугает легкость, с которой вы говорите за всех людей сразу. Я думаю, что очень по-разному.

И. ВОРОБЬЕВА - Мы просто, поскольку работаем, в том числе с новостями, очень часто видим отражение мыслей наших слушателей, наших, именно слушателей «Эхо Москвы», которые на какие-то ваши действия или события, связанные с вами, они нам пишут.

А. МАКАРЕВИЧ - Песня «Марионетки» была написана в 1974 году. И шли тогда среди наших фанатов споры, это про съезд коммунистической партии песня или про съезд ЦК ВЛКСМ. Я им говорил ребята: это не про них, и не про них, это про вас. Этого никто не слышал, и слышать не хотел. И вот где этот ВЛКСМ и КПСС. А песню слушают до сих пор.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - И по-прежнему не понимают, что она про нас?

А. МАКАРЕВИЧ - Теперь они думают, что это про «Единую Россию». Людей не изменишь.

И. ВОРОБЬЕВА - Вам не хотелось объяснить людям: люди, эта песня…

А. МАКАРЕВИЧ - Не надо ничего никому объяснять. Человек каждый понимает так, видит то, что он хочет увидеть. И бесполезно его свернуть.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - А с другой стороны помнишь, когда были подряд много акций протеста и везде всегда играет какая-то музыка. На любом собрании, митинге, пикете. Чаще всего играет Цой.

А. МАКАРЕВИЧ - Я вам могу сказать…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Я группу «Кино» уже не могу без этой картинки. К сожалению так вышло.

А. МАКАРЕВИЧ - В 1991 году, когда «Эхо Москвы» осталось единственной радиостанцией, по-моему, которую из эфира почему-то не убрали.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Зубами провод пережали.

А. МАКАРЕВИЧ - «Машина времени» звучала 24 часа в сутки. Мне было страшно приятно, честно скажу.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - С тех пор началась дружба «Машины времени» с радиостанцией «Эхо Москвы».

А. МАКАРЕВИЧ - А вы тогда появились недавно. Год был только по-моему.

И. ВОРОБЬЕВА - Нам было совсем чуть-чуть.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - На самом деле это к вопросу о том, почему мы говорим легко за людей или не говорим, все равно ассоциация через звук она идет, и музыка так или иначе сопровождает нашу жизнь и каждый выбирает, с какой музыкой, что у него будет ассоциироваться.

А. МАКАРЕВИЧ - Пусть выбирает. Я не хочу навязывать какой-то свой выбор. Я делаю то, что мне нравится. Я стараюсь сделать это хорошо. Все, мне понравилось, я удовлетворен своим результатом. Дальше это ваше дело.

И. ВОРОБЬЕВА - Я просто, честно признаться, вспоминаю все время, когда происходит какое-то событие, люди начинают писать, а вот Макаревич вот этот, я все время вспоминаю песню «Меня очень не любят эстеты». Мне всегда было интересно спросить, про кого же она написана. Кому вы отвечали, когда писали именно эту песню.

А. МАКАРЕВИЧ - Всем, кто так рассуждает.

И. ВОРОБЬЕВА - Каково ощущать, слышать, читать, что ваши фанаты, слушатели они же считают вас не то чтобы своей собственностью…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - В, общем-то, своей собственностью.

И. ВОРОБЬЕВА - Частичкой себя.

А. МАКАРЕВИЧ - Это обычная история и это надо понимать, как должное. Тем не менее, надо помнить, это их проблема, а не моя.

И. ВОРОБЬЕВА - Вы общаетесь, вам пишут…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Обратная связь.

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, у меня есть сайт.

И. ВОРОБЬЕВА - Это тоже какое-то решение…

А. МАКАРЕВИЧ - Если у меня есть время, оно бывает раз в две недели, три, я отвечаю там на вопросы.

И. ВОРОБЬЕВА - Сами.

А. МАКАРЕВИЧ - Сам, сажусь и отвечаю. Но я очень хорошо помню, что Ахматова говорила, что читатели бывают разные, умные, глупые, но письма писателю пишут самые глупые читатели. Чего писать-то, нравится, слушайте. Не нравится - не слушайте.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы не устали от людей?

А. МАКАРЕВИЧ - У меня есть возможность как-то. Я не так много, вы думаете, я жизнь прожил на трибуне, с утра до ночи. Да нет, конечно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вы просто говорите, именно с ощущением легкой усталости от всего.

А. МАКАРЕВИЧ - Нет, я на эту тему много раз говорил, вот и все. Для меня здесь все давно уже ясно, поэтому… А изображать интерес я не умею. Только и всего.

И. ВОРОБЬЕВА - Хотела вернуться к началу. Был ли момент, когда вы проснулись и поняли, что вы знамениты?

А. МАКАРЕВИЧ - Знаете, всегда к этому относился с очень большой иронией. Поэтому… Я знаменитый.

И. ВОРОБЬЕВА - Группа знаменита.

А. МАКАРЕВИЧ - Было по ощущению, когда мы выступили в Тбилиси и нас там минут 15 не отпускали со сцены. Я понял, что это конечно триумф. Это было юношеское счастье. И, слава богу, потом мы напились как свиньи с группой «Интеграл». В общем, масса была замечательных моментов.

И. ВОРОБЬЕВА - И, наверное, когда зал подпевать начинает. Это наверное тоже…

А. МАКАРЕВИЧ - И это было открытие. Потому что ведь кроме пленок не было никаких других способов нас услышать и узнать. А люди знали песни уже. Вот это было здорово.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Последний вопрос в нашей программе тоже традиционный: над каким решением вы сомневаетесь сейчас, над чем раздумываете.

А. МАКАРЕВИЧ - Вот я ищу мучительно музыкальную фактуру к песням Галича, потому что я очень люблю этого человека. И задача невероятная сложная. Глупо из этого делать бардовскую песню. Потому что бардовская песня была уже в его исполнении. А что будет органичным, я понимаю, что решение есть, но я где-то вокруг него хожу.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Вы для себя поставили какой-то срок или вы будете сидеть в студии столько, сколько надо?

А. МАКАРЕВИЧ - Нет. Столько, сколько надо. Меня никто не подгоняет.

И. ВОРОБЬЕВА - И так, кстати, всегда происходит?

А. МАКАРЕВИЧ - Конечно. Бывает ужас, когда для какого-то фильма ты что-нибудь делаешь. И надо не подвести людей. Но это редко, слава богу.

И. ВОРОБЬЕВА - Спасибо большое. Я напомню, что в программе «Разбор полета» был музыкант, лидер группы «Машина времени» Андрей Макаревич. Мы говорили в основном о музыке…

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Что правильно.

И. ВОРОБЬЕВА - Ну и о гражданской позиции тоже. Спасибо.

А. МАКАРЕВИЧ - Спасибо.


Напишите нам
echo@echofm.online
Купить мерч «Эха»:

Боитесь пропустить интересное? Подпишитесь на рассылку «Эха»

Это еженедельный дайджест ключевых материалов сайта

© Radio Echo GmbH, 2025