Дана Рорабакер, Рубен Байбуртян - Разбор полета - 2013-06-17

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Здравствуйте. Это программа «Разбор полёта», программа о людях, которые принимают решения, о том, как эти решения принимают. Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр. Ирина Воробьёва со мной в этой студии. И голос, который вы слышите – это Рубен Байбуртян, наш переводчик. Это значит, что у нас сегодня иностранный гость в программе «Разбор полёта».

И. ВОРОБЬЁВА - Да, добрый вечер. Я с радостью представляю нашего гостя. Это глава американской делегации, член комитета конгресса по иностранным делам, председатель подкомитета по делам Европы, Евразии и возникающих угроз Дана Рорабакер. Добрый вечер.

По традиции мы начинаем нашу программу вопросом, который мы задаем всем нашим гостям. Вы как человек, принимавший много решений в своей жизни, подскажите, какое из них было самым сложным, самым тяжёлым, которое затронуло не только вас лично, но и каких-то других людей вокруг вас.

Д. РОРАБАКЕР – Было трудно. Я сталкивался с трудными ситуациями. Сложные были решения. Может быть, не каждую неделю. Сейчас я консерватор, республиканец. Но я стал одним из соавтором законопроекта по легализации марихуаны. Я за это всё равно проголосую, потому что это правильно – не сажать людей в тюрьму за это, но будучи автором этого законопроекта, я стал, в общем, мишенью. И мои политические оппоненты внутри моей партии могли бы решить, что, зная это, подвергнут меня нападкам. Хотя есть разногласия по многим другим вопросам, они используют именно этот вопрос, для того чтобы нападки на меня осуществлять.

Скажут – а он выступает за торговцев наркотиками, за гангстеров, он хочет, чтобы наши дети использовали наркотики. Трудно сказать. Это, конечно, правильно, надо сказать людям, что неправильно использовать полицию, сажать людей в тюрьму, потому что они хотят немножко травки покурить. Я решил, что это правильное решение. Хотя это мне обойдётся дорого. Мне пришлось здорово подумать об этом.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы долго сомневались над этим решением?

Д. РОРАБАКЕР – Я поддерживал эту идею легализацию марихуаны. Я просто не думал, что я стану автором этого законопроекта, потому что это уже мишенью становиться.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Но я правильно понимаю, что о своём решении, несмотря на то, что вы стали мишенью для собственных однопартийцев, вы не жалеете?

Д. РОРАБАКЕР – Я делаю то, что правильно. Не всегда делаешь то, что правильно, но не надо делать то, что неправильно. Я расходился со своей партией по таким вопросам, как Афганистан, Ирак сейчас, например, я публично выступал против президента Буша за его первоначальное вторжение в Ирак. Я считаю, что это ужасная ошибка. Но тогда мне пришлось его поддержать. Я крупные ошибки допускал, конечно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Про ошибки ваши мы обязательно поговорим. Но вообще человек, который может отстаивать свою точку зрения, несмотря на позицию партии, наверное, для России – это штука удивительная и не очень понятная. Я надеюсь, что вы нам объясните, как это идти против партии или против президента, отстаивать свою точку зрения.

Д. РОРАБАКЕР – Например, я могу понадобиться по другим вопросам. Поэтому если я здесь не согласен, они не хотят меня полностью отчуждать, потому что в других вопросах я могу им понадобиться. Если у них будет законопроект по налогам, который нужен партии, то уж лучше меня не выгонять из партии и не обрушиваться на меня слишком сильно по другим вопросам.

И. ВОРОБЬЁВА – Да, у меня тоже буквально с языка сняли этот вопрос, потому что у нас в этой студии часто приходят депутаты российского Парламента, которые говорят, что они внутри в кулуарах могут как угодно обсуждать, но в паблике они имеют одну и ту же позицию консолидированную по какому-то из вопросов.

Д. РОРАБАКЕР – В Соединённых Штатах я этого не делал, а в знак руководства, если они слишком жёсткую политику начнут проводить, я председатель подкомитета, который занимается Россией, Центральной Азией и Европой. Это моя область внешней политики, они могли бы у меня это отнять. Но не будут. Потому что знают, что я им нужен по многим другим вопросам.

И. ВОРОБЬЁВА – Скажите, как вы принимали решение, и, может быть, это просто случайно вышло? Как вы вообще стали заниматься политикой в той форме, в которой вы стали это делать? Как это происходит в Америке?

Д. РОРАБАКЕР – Я вообще человек не такой, я иной. Мой отец служил в армии. И отец, и мать были мелкими фермерами. Меня воспитали как религиозного человека и как антикоммуниста. Большую часть своей жизнь я, в общем-то, исходил из того, что надо нанести поражение Советскому Союзу.

Но я никогда не думал, что я буду воевать против российского народа. Это коммунизм. А мои религиозные убеждения не позволяют мне ненавидеть людей. И с того времени конца Холодной войны я занялся политикой, выступал против Советского Союза, но сейчас выступаю, пытаясь стать хорошим другом российского народа.

И. ВОРОБЬЁВА – Почему?

Д. РОРАБАКЕР – Потому что полагаю, что как для Соединённых Штатов, моего народа, американского, и вашего народа, российского, для того чтобы быть в условиях безопасности и процветать, должны мы сотрудничать: радикальный исламский терроризм и Китай в будущем угрожают нашему благосостоянию. Поэтому россияне и американцы должны сотрудничать. Это позволит нам обеспечить бОльшую безопасность и процветание.

И. ВОРОБЬЁВА – Ведь это тоже решение. Вот, после чего вы приняли это решение, вот, что это друзья, а это…

Д. РОРАБАКЕР – Хочу сказать, что познакомился с многими россиянами за эти годы, и они мне нравятся. Я увидел, что у американцев много союзников. Но лишь немногие люди, с которыми у нас общая душа, общее сердце. Можно об этих людях судить по тем анекдотам, которые рассказывают.

Если я немцу расскажу анекдот, он, в общем, в большинстве случаев не поймёт, японцы вообще никогда не поймут. Англичане в половине случаев. Но как только расскажешь анекдот россиянину или ирландцу, они сразу понимают, потому что мы, в общем, родственные души.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Действительно, США – самая политкорректная страна. Для этого достаточно послушать, что сейчас говорит один из конгрессменов у нас в эфире.

Давайте немного назад вернёмся во времени и вспомним времена, когда вы работали с президентом Рейганом, и там наверняка было много интересных решений. Во-первых, я хотела бы узнать, действительно ли вы автор вот этого термина – «империя зла»?

Д. РОРАБАКЕР – Нет. Рейган, должен признаться… я написал многие из таких наиболее провокационных и антикоммунистических выступлений президента Рейгана. Это я.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А это Рейган?

Д. РОРАБАКЕР – А это Рейган.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы до сих пор носите его фотографию у себя в бумажнике. Это так мило.

И. ВОРОБЬЁВА – Потрясающе.

Д. РОРАБАКЕР – Мне нравится. После моего отца он был, пожалуй, человеком, который оказал наибольшее влияние на меня в жизни. Он по многим вопросам хотел бы протянуть руку россиянам, и он бы не согласился со многими шагами, которое моё правительство после этого совершило.

И. ВОРОБЬЁВА – Но, тем не менее, каково это принимать решение, являясь спич-райтером президента, тем более что вы говорите, что очень многие такие острые, провокационные тексты были озвучены? Там же каждая запятая на счету.

Д. РОРАБАКЕР – Нам приходилось внутреннюю борьбу вести. И самое важное для того, чтобы победить в этой борьбе, надо иметь хорошие отношения с президентом. Я с ним познакомился, когда мне было ещё 17 лет. Я был на его газоне, в его дворе, когда мне было 17. Его только что избрали президентом. А мне надо было с ним поговорить. Нэнси попыталась меня прогнать. Я шёл по длинной дорожке для автомобилей, которая ведёт к дому, и Рейган побежал за мной с кремом для бритья на лице – «подожди минутку, подожди минутку». И я тогда с ним переговорил. Он добрый человек. И тогда он продемонстрировал это, что были возможности прекратить Холодную войну. Он, в общем-то, сделал всё возможное. Он был очень решителен, но затем он всё-таки пытался быть открытым и дружелюбным, с другой стороны.

Его мать была очень принципиальной женщиной, но очень хорошо относилась к людям.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Да, но, тем не менее, вы так и не рассказали, каково было принимать тогда решение, насколько вы могли быть самостоятельны или нет?

Д. РОРАБАКЕР – Я всегда старался делать то, что считал правильным. Иногда я воздерживался, не вмешивался, если цена слишком высока. Но если уж я что-то делал, то я делал то, что я считаю правильным. Я мог поговорить с многими людьми, которые пытались оказать влияние на президента. Я писал его речи, и у каждого был один день, чтобы сделать замечание прежде, чем президент получит этот текст.

И я знал достаточно хорошо Рейгана. Я знал, что он хочет сказать эти вещи. И он меня поддерживал. У меня проблем не было в том, чтобы написать то, что я считал правильным. Но было много схваток. Рейган всегда был на моей стороне, а я должен был бороться с другими.

Все ему говорили – не делайте этого, вы нанесёте оскорбление Горбачёву. А Рейган знал, что он должен оставить след, он должен разрушить эту стену. И он, конечно, был прав. Стена была разрушена. И у нас лучший шанс построить лучший мир. В ряде случаев мы заблуждались, конечно. Мы можем двигаться вперёд. Конечно, есть препятствия, не без этого.

И. ВОРОБЬЁВА – Расскажите, просто хочется понять, как это происходит, когда президенту приносит написанную речь спичрайтер, то потом президент правит её или читает так, как вы написали?

Д. РОРАБАКЕР – Вначале он прекрасно писал вообще, знаете. Я был журналистом, никогда не писал никаких речей ни для кого, прежде чем я написал речь для президента Рейгана. Мы садились с ним, а он, в общем-то, зарабатывал на жизнь такими речами. У него было 13 пунктов, после отбора он хотел, чтобы спич-райтер писал как раз по этим моментам.

Например, нельзя никогда только обсуждать проблему. Обсуждаем проблему – надо обсудить и решение. Надо найти что-то положительное в людях, с которыми вы говорите и обратиться к этой части этих людей, коснуться этой их характеристики. Надо использовать простые слова, чтобы можно было понять и истолковать это. Вот такие вещи.

И, в общем, речи не должны превышать 15-минутного регламента.

И. ВОРОБЬЁВА – То есть он всё-таки не правил сильно то, что вы писали?

Д. РОРАБАКЕР – Первые шесть месяцев, первые полгода он очень многое переписывал. После этого, если он что-то переписывал, вы чувствовали, что вы потерпели неудачу. Вы должны думать, как он. Ваша задача – не свои точки зрения излагать, а его точку зрения. После полугода он очень многого не менял. Но если и менял, я говорил – о, Боже, вот это неудача. Я его неправильно понял.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы себя сами никогда не чувствовали президентом, когда вы писали?

Д. РОРАБАКЕР – Позвольте сказать, как я писал эти речи. Я из Калифорнии. Я люблю серфингом заниматься, знаете?

Когда я писал речь президента Рейгана, я сижу у себя в офисе рядом с Белым домом, я сижу в шортах, гавайская рубашка, и у меня процессор, компьютер. А потом мне звонок – президент хотел бы с вами увидеться через полчаса. Я вскакиваю. У меня там костюм висел. Я одеваю костюм. Но забыл ботинки принести. Нельзя же в сандалиях идти. Я бегал повсюду, но у всех моих коллег маленькие ноги. Не мог найти себе ботинки. Наконец я нашёл одного парня наверху, у которого были большие ноги, и он отдал мне носки и ботинки, и я побежал в овальный кабинет, и я как раз туда попал, когда открывалась дверь и входили люди.

Я как клоун выглядел, шлёпал своими ботинками. Но он не сомневался в том, что я писал.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Так всё-таки кто же автор фразы «империя зла»?

Д. РОРАБАКЕР – Тот, кто изобрёл эту фразу. Это Тони Долан. Нас было пять таких спичрайтеров – Тони, я, мы больше других находились… Я должен был вообще писать эту речь. Пришлось отказаться. Это было очень важное выступление, по-моему, по экономике. Они хотели, чтобы я это сделал. Поэтому я Тони отдал. Это было выступление перед христианами-евангелистами. И Тони написал. Президент смотрит эту речь, ему что-то не понравилось, он вычёркивает. Но если он что-то вычёркивает, значит, вы не справились.

Это было, в общем-то, хорошее выражение.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А главное, очень такое выражение-долгожитель, если можно так сказать.

Д. РОРАБАКЕР – После того как он это сказал, бутылку шампанского открыли.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Ну что, давайте, может быть, мы сейчас поговорим про решения всё-таки молодого ещё пока не конгрессмена, интересно услышать про решение ехать в Афганистан.

Д. РОРАБАКЕР – Я был очень сильно антикоммунистически настроен. Моя жизнь имеет несколько волн, таких сегментов. Я был во Вьетнаме в 1967 году, когда мне было 19 лет, и был в Праге до того, как вы ввели войска в 1968 году.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Мы с Ирой ничего не вводили, если что.

Д. РОРАБАКЕР – Я занимался борьбой с коммунизмом, а потом я понял, что очень запутался. Я отошёл, пару лет был хиппи, сёрфингом занимался на пляже.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Да, давайте паузу сделаем. Тут надо сделать небольшую паузу, а потом мы попытаемся разобраться, как это можно так запутаться, чтобы после Вьетнама и Афганистана стать хиппи. Я напомню, что в гостях у программы «Разбор полёта» сегодня глава американской делегации, член комитета конгресса по иностранным делам, председатель подкомитета по делам Европы, Евразии и новым угрозам Дана Рорабакер, мы скоро вернёмся.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Продолжается программа «Разбор полёта». Татьяна Фельгенгауэр и Ирина Воробьёва. Дана Рорабакер у нас в гостях. Напоминаю, что помогает нам Рубен Байбуртян.

И. ВОРОБЬЁВА – Я, признаться, хотела спросить про решение, которое принимали именно вы во Вьетнаме, Афганистане, какое самое тяжелое? Какие самые были тяжёлые – просто поехать туда или нет?

Д. РОРАБАКЕР – Я посвятил жизнь борьбе… нанести поражение Советскому Союзу. Я не был женат, детей не было, теперь дети есть. Было не так трудно. После того как я таким бамом стал, я начал думать над тем, каковы мои ценности. И я стал журналистом, 10 лет был журналистом. Рейган свою кандидатуру выставил на пост президента и попросил меня поработать в его, так сказать, окружении, в его команде. А что касается Афганистана, когда я был в Белом доме, я писал речи президента, и я был, как они говорят, специальным помощником. И большое участие принимал в том, чтобы определить людей, которые выступали, воевали с военными советскими в различных частях мира. Вот таким образом я в Афганистан и попал.

И. ВОРОБЬЁВА – Знаешь, удивительное дело. Какие бы политики каких бы стран мира ни приходили к нам в эту студию – что российские, что американские – они никогда не отвечают на вопросы. То есть на те вопросы, которые мы задаём.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР - Хорошо. А скажите мне тогда вот что. Если вы решили, что дело вашей жизни – бороться с коммунизмом (олицетворение коммунизма – Советский Союз), почему вы не решили, например, пойти в ЦРУ работать?

Д. РОРАБАКЕР – Должен сказать, у меня были контакты с ЦРУ с девятнадцатилетнего возраста. На меня это не произвело впечатления, не хочу обижать, не произвело на меня впечатления. И тогда я вообще решил… я всегда был таким одиноким волком. Я не люблю, когда мне приказывают. Я не был в армии. И я всегда самостоятельность проявлял. Хотя со всеми и поддерживал контакты.

И. ВОРОБЬЁВА – Вы поехали в Афганистан как кто, в качестве кого?

Д. РОРАБАКЕР – В Афганистан поехал как человек, который должен был обеспечить поставки оружия моджахеддинам, и я большое участие принимал в этом. И когда я поехал, я официально ушёл из Белого дома в 1988 году, обещал моджахеддинам, что я вернусь, что если война будет продолжаться, то по крайней мере в одной битве приму участие. Я считал, что это трусость, когда вооружённые люди не могли выступить на их стороне.

Поэтому я в 1988 году… после этого я ушёл из Белого дома, меня избрали в Конгресс, а потом исчез с того времени, когда меня избрали в Конгресс и как я стал… когда я принял клятву, я до этого поехал в Афганистан. И мы воевали в ходе битвы за Джалалабад.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А каково это – принять решение взять в руки оружие?

Д. РОРАБАКЕР – Я ведь оружие поставлял. Моральной разницы тут нет между тем, что предоставляешь оружие или сам берёшь оружие и стреляешь. Если бы я не верил в это дело, а дело-то заключалось в том, что советская армия оккупировала Афганистан и пыталась навязывать им правительство, которого они не хотели. Вот это и было дело. А потом это было в интересах Соединённых Штатах – ослабить военную мощь Советского Союза. Поэтому это не трудное было решение. Единственный недостаток – что было очень опасно, очень опасно. Но я сказал – я очень много серфингом занимаюсь, и когда находишься на гребне волны и смотришь вниз, и думаешь – ну что, получится? Долго об этом не думаешь, надо добиться всё-таки успеха. Раз – и всё.

Вот также и с другими решениями было.

И. ВОРОБЬЁВА – Когда вы взяли в руки оружие, вы же понимали, что от этого оружия кто-то погибнет. Кто-то погиб?

Д. РОРАБАКЕР – Да, конечно.

И. ВОРОБЬЁВА – То есть вам приходилось убивать по факту?

Д. РОРАБАКЕР – Да. Но прямо я не стрелял. Но я позапускал ракеты по российским войскам. А они по нам открывали артиллерийский огонь. И я теперь понимаю, что это были замечательные люди, пожалуй, их просто призвали в армию. И я очень жалею, что была такая ситуация. Я думаю, что одна из причин, по которой я так привержен делу установления лучших отношений между нашими народами – это то, чтобы как-то компенсировать это насилие, в котором я принял участие.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы уже очень давно в политике, за это время в США произошли серьёзные изменения. Проще с кем и когда было работать и принимать решения, и в какой политической ситуации вам проще всего было принимать решения?

Д. РОРАБАКЕР – Самое лёгкое было найти федеральные средства и потратить их в своём регионе. Это легко.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Это легко при любом президенте?

Д. РОРАБАКЕР – Ну как? Добиться этого, вы имеете в виду? Нет, конечно, самое лёгкое сейчас одно – я сказал бы, что самое лёгкое сейчас для конгрессмена – это поехать из Калифорнии в Вашингтон, но это не так. Самое легкое – это из Вашингтона поехать в Калифорнию. Это работа, где сколько бы вы хорошего ни делали, люди хорошего не помнят. Есть такая поговорка в демократической политике: легче всего жидкость утекает во всём человечестве, а потом засыхает. Засыхающая жидкость – это слёзы благодарности, быстрее всего засыхают. И вообще-то никто не испытывает благодарности к политическим лидерам за то, что они поступают правильно.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Ну вы же не ради благодарности выбрали такой путь?

Д. РОРАБАКЕР – Я всё-таки всегда надеялся, что будет благодарность. Но благодарности не было.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Для вас вообще часто звучит внутри самого себя вопрос – а нужно ли мне продолжать заниматься политикой? Есть ли вот это ежедневное решение? Сейчас нам покажет ещё одну фотографию.

Д. РОРАБАКЕР – Это моя жена и дети.

И. ВОРОБЬЁВА – Все четверо.

Д. РОРАБАКЕР – Дальше тут сложное решение… продолжать? Сложно, сложно. Мои дети в Калифорнии. Вот, где моя душа, где моё сердце.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Насколько ориентируетесь в принятии решение на то, что говорит семья? Советуетесь, может быть. Принимая решение именно политического характера.

Д. РОРАБАКЕР – Моя жена на меня влияние оказывает. Она очень хорошо разбирается в технике, много знает о технике. Она знает о новых средствах массовой информации, об интернете и так далее. Она мне прекрасные советы даёт по различным законодательным актам, которые направлены на то, чтобы как-то ограничивать или контролировать средства массовой информации. Она выступает против того, чтобы правительство ограничивало эти средства. А я… Вот, тот, кто пишет песни, снимает фильмы – всё это воруется. И я, в общем-то, с сочувствием отношусь к тем авторам песни и тем, кто снимает фильмы.

Но моя жена открыла мне глаза на то, что нельзя ставить под угрозу свободу интернета. Это было крупное решение. И в такого рода решениях она очень большое влияние на меня оказывает.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – А вообще проще принять какое решение – направленное на ужесточение, или, наоборот, на предоставление бОльших прав и бОльшей свободы?

Д. РОРАБАКЕР – Легче для меня всегда, поскольку я пытаюсь всегда добиваться бОльшей свободы, в 90% случаев для меня это довольно легко.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы какой-то специальный калифорнийский республиканец.

Д. РОРАБАКЕР – В обеих партиях есть и положительные, и отрицательные стороны, плюсы, минусы, но, думается, у меня есть свои противоречия с республиканцами тоже.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Да. Мы когда начали смотреть о ваших решениях, заявлениях, честно признаться, нам трудно найти в России политика, который был бы одновременно за запрет однополых браков, но при этом за разрешение в медицинских целях марихуаны.

Д. РОРАБАКЕР – Возьмём, скажем, однополые браки. Я не думаю, что правительство должно вмешиваться в личную жизнь людей. У меня нет никакого отрицательного отношения или враждебности к тем парам однополым, которые существуют. Нет. У меня были обсуждения. Я готов поддержать положение ситуации, когда люди заключают партнёрства и получают те же пособия, блага, как и все остальные. Я просто не верю в то, что нужно изменить определение брака. Для меня это религиозный вопрос. И поскольку столько людей разделяют эту точку зрения, и теперь изменить определение – это неправильно. Но я не хочу, чтобы люди, которые находятся в меньшинстве, которые хотят таких однополых браков, я никогда не скажу ничего неприятного или враждебного о них.

Надо, в общем-то, относиться к этому по-доброму, как сказал Рейган, надо жёсткость проявлять, но хорошо относиться к людям.

И. ВОРОБЬЁВА – Знаете, что? У меня созрел такой вопрос. Были ли в вашей жизни какие-то монументальные понятия, к которым вы сейчас своё отношение поменяли, кроме коммунизма?

Д. РОРАБАКЕР – Да, сейчас его уже нет, коммунизма. То есть тут никакого разночтения нет. Ну, к чему я изменил своё отношение? Я изменил своё мнение в отношении того, что Америка активно принимает участие в военных операциях во всём мире. Я думаю, вторжение в Ирак, которое я поддержал, президента Буша – это была огромная ошибка. Я думаю, что эта ошибка в общем представлении себе мира. Соединённые Штаты не нуждаются в том, чтобы полицейские операции осуществлять военные во всём мире. Это мы себе и позволить не можем.

Мы пытаемся сделать слишком многое, и у нас, в общем, не получается. Я очень выступаю за то, чтобы мы сократили наши военные расходы и больше полагались на то, чтобы оказывать помощь другим людям, чтобы они сами вели свою борьбу, как в других местах. Но не американские солдаты чтобы этим занимались.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – По вашим ощущениям, для политика возраст – это помощь и опыт в принятии решений, или, наоборот, немножко отвлекает?

Д. РОРАБАКЕР – Хороший вопрос. Многие очень моложе меня, их избрали в Конгресс в тридцатилетнем возрасте. Сейчас им, может быть, 45 лет. Их знания настолько ограничены. Люди, которых избирают в Конгресс, они часто являются очень успешными бизнесменами или успешные врачи, или очень успешные юристы, несколько также очень успешных военных; но их знания настолько ограничены. Если бы они пожили дольше, у них больше охват был бы. Это было бы полезно. Как видите из моего опыта, довольно такой необычный, очень много всяких составляющих. У многих нет такого широкого мировоззрения.

И. ВОРОБЬЁВА – Что самое сложное в работе конгрессмена в принятии решений? Какие самые сложные решения? В общении с однопартийцами, в, я даже не знаю, в голосовании по законам?

Д. РОРАБАКЕР – Вот поступает законопроект. Надо голосовать – ты за или против? Нельзя голосовать «может быть». Да или нет. Многое в этом законопроекте вам нравится, а многое не нравится. Почти никогда не бывает, чтобы законопроект был таким плохим, что ничего нельзя найти, или, наоборот, таким хорошим. Это тебя в ужасное положение ставит. Есть вещи, которые вам очень нужны, а есть другие, которые вы не хотите в этом законопроекте.

Например, был законопроект недавно о расширении участия в ВТО для России и поправка Джексона-Вэника, для того чтобы принять его. Но пришлось… надо было какие-то политические решения принимать. То есть это две разные вещи. Их не надо было включать, но их включили. Я голосовал за него, потому что я хотел сказать, что я знал об этой сделке и я считал, что включение России в ВТО и отмена закона Джексона-Вэника – это наиболее важное.

А второй аспект, который ничего общего не имел с этой… я согласился с ним, потому что это позволило принять закон.

И. ВОРОБЬЁВА – Как вы относитесь к закону Магнитского?

Д. РОРАБАКЕР – Об этой части мы и говорим. Это совсем другой вопрос, его не надо было пристёгивать…

И. ВОРОБЬЁВА – Мы поняли. Как вы лично относитесь?

Д. РОРАБАКЕР – Я недостаточно его изучил. Но мне представляется, что, может быть, были нарушения прав человека. Это может быть нечто такое, что российский народ должен серьёзно рассмотреть и не говорить, что это просто изобретают тут. Видимо, его избивали до смерти. Но позвольте добавить. Я не знаю ведь точно, что произошло. И многие в России, кто говорит, что это неправда, они тоже, может быть, не знают, что произошло.

И было бы хорошо, если бы это было рассмотрено очень добросовестно. Уже было несколько отчётов по этому вопросу от честных людей, что это отрицательное явление, но есть один человек, мы не говорим о тысячах людей или сотнях тысяч людей. Я надеюсь, что ради справедливости, и мы верим в справедливость, это не единственный человек, чья жизнь поставлена на карту. Его больше уже нет.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Вы сейчас рассказали о своих сомнениях. Насколько для вас важно максимально долго сомневаться над решением?

Д. РОРАБАКЕР – Когда я был молодым, я в общем, воспитан был баптистом. Многие в Европе, России не знают, кто такие баптисты. Это, в общем, такой деревенский…

Мне сказал священник один раз такую истину, которая мне показала очень ценной. Он сказал – надо проследить за тем, что ты веришь в свои идеалы и сомневаетесь в своих сомнениях, а не наоборот.

И. ВОРОБЬЁВА – У нас остается пару минут. Короткий вопрос – скажите, вы хотите стать президентом? Почему нет? Сейчас нам опять покажут фотографию семьи.

Д. РОРАБАКЕР – Я уже достаточно времени провёл в отрыве от семьи, Бог со мной обошёлся очень справедливо, он дал нам тройню 9 лет назад. Я лелею это. У меня очень более ребёнок, и мне очень трудно было уезжать сейчас на эту важную командировку от него. Очень многие потеряли ведь своих детей, вы знаете.

Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР – Последний вопрос в нашей программе. Он также звучит традиционно – над каким решением вы сомневаетесь сейчас?

Д. РОРАБАКЕР – У меня сомнения относительно республиканской партии. Я верю в республиканскую партию. Я верю и сомневаюсь в том, что сомневаюсь.

И. ВОРОБЬЁВА – Ну что же, программа «Разбор полёта» на этом завершается. И мы благодарим нашего гостя. Это глава американской делегации, член комитета конгресса по иностранным делам, председатель подкомитета по делам Европы, Евразии, возникающих угроз Дана Рорабакер. Спасибо большое.