Андрей Фурсенко - Разбор полета - 2013-02-18
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте. Программа «Разбор полета» - программа о людях, которые принимают решения, о том, как они эти решения принимают. Эфир для вас ведут Татьяна Фельгенгауэр и Ирина Воробьёва. Добрый вечер.
И.ВОРОБЬЁВА: Добрый вечер. И мы представляем нашего сегодняшнего гостя в «Разборе полета» - это помощник президента России Андрей Фурсенко. Добрый вечер.
А.ФУРСЕНКО: Добрый вечер.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте.
И.ВОРОБЬЁВА: У нас есть традиционный вопрос, с которого мы начинаем каждую нашу программу. Какое самое сложное, самое тяжелое решение вам приходилось принимать в своей жизни, которое бы касалось не только лично вас, но и людей, которые вокруг вас, или просто затрагивало людей, какую-то массу?
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, на каждом этапе свое решение самое сложное.
И.ВОРОБЬЁВА: Какое-то, в котором больше всего сомневались, переживали, выбирали путь?
А.ФУРСЕНКО: Не знаю. Я помню несколько решений, которые мне запоминались. Были решения, например, пожалуй, самые тяжелые для меня – это решения, связанные с увольнением людей. Они, может, не носили глобальный характер, они касались конкретных людей и это всегда очень тяжело, даже если ты на 100% уверен в своей правоте.
И.ВОРОБЬЁВА: А вам лично приходилось говорить?
А.ФУРСЕНКО: И лично приходилось мне говорить, что нам придется расстаться. Это было... Я помню первый случай, когда работал еще в Академии, на Физтехе имени Иоффе. И проведение сокращения в институте как раз сразу после того, как я был назначен заместителем директора, мы проводили довольно большое сокращение. И, в принципе, я как замдиректора не должен был встречаться с людьми, я встречался с завлабами, объяснял. Но когда люди приходят, нельзя не говорить. И, пожалуй, это было очень тяжелое, может быть, самое тяжелое из всего того, что...
И.ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, у нас первый раз в гостях сидит человек, который занимал должность и занимает должность руководящую в государстве и который говорит, что тяжелее всего ему было увольнять людей еще даже до того, как он стал чиновником. Мне кажется, такое первый раз.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну да. Мне, на самом деле, интересно, как вы с этим решением примиряетесь?
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, из серии «Надо, значит, надо»? Или?..
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы стараетесь объяснить человеку или объяснить себе? Вы сказали, что вы не сомневались в своих решениях.
А.ФУРСЕНКО: Ну, во-первых, всегда в своих решениях в той или иной степени сомневаешься. Всегда есть какие-то моменты, когда тебя, все-таки, гложет, насколько правильно ты все сделал. В ряде случаев, ведь, ты не свои личные решения реализуешь. Некое общее решение принято, и попытка уклониться от того, чтобы его реализовывать, это означает спихнуть на своих коллег, на кого-то другого. Ну, если ты говоришь «Я не хочу встречаться. В конце концов, я не должен – пусть объяснит этому человеку кто-то другой», это значит, что эту тяжесть ты переложишь на кого-то другого.
И с точки зрения твоего собеседника, ну, во-первых, попытка объяснить ему, найти вместе с ним какое-то решение, которое бы позволило ему как-то снизить вот эту вот, ну, назовем это словом «дискомфорт», хотя это гораздо больше. Попытаться найти какое-то решение, которое помогло бы ему, ну, продолжить, скажем, свою жизнь, работу в другом месте.
На самом деле, я сейчас вспоминаю, это был конец 80-х и, может быть, для некоторых из этих людей... Это было еще до того, как начался такой мощный обвал экономики. И, может быть, для некоторых из этих людей это в результате оказалось неплохим решением, потому что они раньше, чем их коллеги, попытались для себя найти какое-то новое место работы, может быть, не столь интересное как работа в Академии наук, но более такое, надежное, более спокойное.
И.ВОРОБЬЁВА: Стабильное.
А.ФУРСЕНКО: Стабильное, может быть, да.
И.ВОРОБЬЁВА: Скажите, какое решение реализовывать сложнее, свое личное или чужое? Когда свое решение, все-таки, мысль внутренняя, что это вот я решил, значит, я решил. А чужое – ну, это, вроде как, я вот сейчас сделаю, но, все-таки, решение не мое и как-то на совести у меня не особо останется.
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, я думаю, что если ты решение чье-то не воспринял как свое, то реализовывать его, ну, во-первых, крайне сложно, а, во-вторых, я не думаю, что хорошо получится.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, то есть это в любом случае ваше решение получается.
А.ФУРСЕНКО: Конечно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы видели разных глав кабинетов. И в качестве министра с разными людьми общались. Как, насколько вообще министру необходимо жестко отстаивать свои решения или пытаться там вложить их в голову премьера? Потому что я вот помню, нам рассказывали те, кто работали в кабинете министров, как были общие совещания и там просто шли настоящие войны за каждое решение, за каждое слово. И не всегда можно было отстоять что-то. Какие здесь аргументы играют?
А.ФУРСЕНКО: Ну, «аргументы». Аргументы те же, что и в других местах. Ты должен объяснить, у тебя должны быть какие-то объяснения, у тебя должны быть какие-то соображения. При этом они могут быть чисто деловые, они могут быть (и это тоже принимается во внимание) эмоциональные. Потому что, все-таки, каждая эмоция основывается на каком-то знании, на внутреннем ощущении человека. Если человек эмоционально отстаивает свою позицию, то, на мой взгляд, это тоже аргумент. Это означает, что за этим стоит он сам, за этим стоит его личность. Не все аргументы можно хорошо сформулировать, не всегда. Особенно если это возникает неожиданно. Даже когда время есть, тоже не всегда легко сформулировать.
Сформулировать надо, ведь, не с твоей позиции, а с позиции твоего собеседника. Ну, если ты хочешь убедить, ты должен понять, во что он поверит. Не во что ты поверил, а во что поверит твой собеседник, что для него приемлемо.
И я могу сказать, что в течение всей жизни на разных должностях и вообще без должностей вопрос о том, как убедить своего собеседника, это такой вопрос, всегда очень важный.
Во-первых, это означает, что сам понимаешь, о чем ты говоришь. Это необходимо, крайне необходимо. Во-вторых, это не всегда, кстати, легко. Ты начинаешь объяснять, ты начинаешь что-то доказывать и вдруг ты понимаешь, что твоих аргументов не хватает, потому что ты сам до конца не понимаешь предмет. Такое тоже бывает.
Но, в принципе, ты должен быть готов к тому, что твои аргументы окажутся недостаточными, и общее решение будет принято не то, к которому ты склоняешься. И тогда для тебя стоит выбор: или ты остаешься в команде (это не обязательно касается правительства), и тогда ты должен реализовывать то решение, которое было принято. Или у тебя всегда есть возможность уйти.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, этот выбор означает, что в очередной раз надо принимать решение.
А.ФУРСЕНКО: Конечно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И часто вам приходилось принимать такие решения, оставаться в команде или уходить?
А.ФУРСЕНКО: Ну, несколько раз я стоял перед этим выбором. У меня были случаи, когда я уходил. Вопрос, ведь, такой. Ты можешь остаться в команде, но уйти со своего поста – такое тоже бывает. Поскольку вся команда уходит.
И.ВОРОБЬЁВА: Может быть, если мы говорим про случаи, когда не удалось убедить и когда вы уходили, это, может быть, как раз связано с Физтехом, о котором вы говорили?
А.ФУРСЕНКО: Ну, пожалуй, самый такой для меня сложный момент был.
И.ВОРОБЬЁВА: Расскажите, почему вы?.. Вот, что вы хотели и чего не добились, и почему решили уйти? Это же было важное решение.
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, это был мое решение. И я не считаю правильным сейчас выяснять, кто был прав, кто не прав, потому что в каждом поведении каждого из участников такого сложно очень момента была своя правота. Время ломалось. Понимаете, ломалась вся жизнь. Это было немножко раньше, чем мы потеряли страну Советский Союз, но к этому все шло. И, возможно, было несколько моделей поведения, несколько путей. И для кого-то было очевидным, что надо на опережение сыграть, надо поменять ситуацию, а для кого-то было трудно перешагнуть через то, что имелось, и то, что происходило. И тут нельзя, на мой взгляд, знаете, сейчас судить, вот, с сегодняшней позиции, кто был прав, кто был не прав. Ведь, и тогда могло все повернуться по-другому – вы помните, какие события последовали вскоре после, например, моей отставки, отставки моей команды, нашей команды. Могло повернуться и по-другому.
Но для нас главное было – это то, что мы считали, что мы правы. И для нас было неприемлемо, с одной стороны, бороться с нашими старшими товарищами, с нашими учителями. Мы не хотели такой внутренней борьбы. А с другой стороны, будучи несогласными, мы считали правильным делать то, с чем мы не согласны. И мы ушли. То есть тоже такое, довольно сложное решение, которое в результате, ну, в общем, построило мою жизнь вот так. Если бы тогда решение не было принято, наверное, все бы сложилось по-другому.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть это поворотное решение в вашей жизни?
А.ФУРСЕНКО: Ну да, конечно.
И.ВОРОБЬЁВА: А вот тогда, когда принимали его, вы понимали, что это меняет всю вашу жизнь?
А.ФУРСЕНКО: Ну, в общем, да. Я не понимал, куда поменяет. И наше решение было таким, неподготовленным.
И.ВОРОБЬЁВА: Спонтанным, эмоциональным?
А.ФУРСЕНКО: Не то, что. Оно не было эмоциональным. Мы понимали: если мы пойдем по-другому, то мы потеряем себя. Но при этом мы не готовились к такому повороту событий, нам в голову, в общем, не приходило, что такое может быть. Поэтому, как говорится, мы уходили в чистое поле.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Если говорить про вашу работу и про вашу деятельность как ученого и потом вашу работу как управленца, решения ученого от решений управленца сильно отличаются или нет? Вот этот механизм принятия решений.
А.ФУРСЕНКО: Я уж и не помню. (смеется) Вы знаете, есть некие общие принципы. Им, по-моему, следует следовать. Ну, надо следовать. Эти принципы – они, в общем, человеческие, они везде более-менее одни и те же. Но, конечно, решения в науке – они, все-таки, в каком-то смысле более простые. Потому что там есть объективная основа. Там все считается.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Законы.
А.ФУРСЕНКО: Ну, есть законы. Хотя, на самом деле, и там есть, всегда есть возможность выбора. И это решение, я повторяю, это связано чисто с наукой. Не с тем, как организовать даже. Все равно эти решения зачастую принимаются при отсутствии полной информации. То, что говорит интуиция, например, она присутствует. Вот, тебе кажется, что лучше пойти направо, а не налево.
И.ВОРОБЬЁВА: В решениях, которые вы принимаете, кого вы больше слушаете, скажем так? Понятно же, что многие решения принимаются не внутри человека, а он с кем-то советуется, разговаривает, чьи-то слова принимает во внимание, чьи-то не принимает. Вот, кто в данном случае, там не знаю, ваши коллеги, ваши друзья, с которыми вы много лет общаетесь, ваша семья? Или только вы сам? Вот, где-то здесь же?..
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, тут очень сложно формализовать. Конечно, ты всегда советуешься с кем-то. Но если ты переборщишь с этими советами, то есть большая опасность, что ты запутаешься. Кроме всего прочего, когда ты обращаешься за советом, то ты берешь на себя, все-таки, определенные обязательства. Если ты пришел к человеку за советом, то это означает, что ты этому человеку доверяешь. Ты же не опрос проводишь общественного мнения, правда? Все-таки, приходишь и говоришь, и ты задаешь ему вопрос, который касается конкретно тебя. И если вдруг человек тебе дает какие-то советы, а ты делаешь наоборот, то, во-первых, ты волей или неволей человека обижаешь. Ну, мне так кажется, по крайней мере.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, в общем, да.
А.ФУРСЕНКО: Вот. И каждый раз, прося совет, ты понимаешь, что ты берешь на себя определенные обязательства, ну, либо учесть его, либо объяснить, почему ты не учел. При этом ситуация может сложиться так, что ты своим решением можешь этого человека обидеть – это очень такая, серьезная вещь.
И.ВОРОБЬЁВА: В общем, мы поняли: когда к вам приходит за советом Андрей Фурсенко, знайте: он очень осознанно подходит к вопросу попросить совета. Можно я? Я просто хотела спросить про то самое время между Физтехом и тем моментом, когда вы стали чиновником. Вот этот отрезок времени, когда все ломалось?
А.ФУРСЕНКО: Долгое время, да.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, долгое, достаточно долгое время.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы признались, что вы вышли вообще в чистое поле, не зная вообще куда двигаться.
А.ФУРСЕНКО: 10 лет, да. Ну, нет, вопрос о том, что совсем уж не знали, куда двигаться, это не совсем правильно. Но, действительно, это был такой, сложный вопрос выбора.
И.ВОРОБЬЁВА: Вопрос выбора чего?
А.ФУРСЕНКО: Направления. Вопрос выбора, чем заняться, как заниматься. Ведь... Ну, я не знаю, насколько вы помните это время, но менялось все. Менялся образ жизни, менялась экономическая ситуация, отношения между людьми менялись. Менялось все. И в этой ситуации очень важно было сохранить себя. Там был вообще еще один выбор – можно было уехать куда-нибудь.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Почему вы решили не уезжать?
А.ФУРСЕНКО: Честно говоря, мне как-то это в голову даже не приходило, хотя возможности такие были. Но я уже сказал, что была, в общем, некая команда, с которой вместе ушли. И это решение, хотя каждый принимал решение о себе, для себя, но, все-таки, это была, действительно, команда людей, и как-то никому из нас вообще не пришло в голову, что кто-то может уехать. Хотя, большинство тех, с кем мы работали, это были люди, признанные ученые, которые имели возможность поехать поработать, ну, много куда.
И.ВОРОБЬЁВА: А решение выбрать, чем заниматься и как заниматься, оно принималось командой или вами? Или, опять же, каждый сам за себя?
А.ФУРСЕНКО: Нет. Решение обсуждалось. Решение обсуждалось. Но, все-таки, позиция каждого человека учитывалась. Учитывалась достаточно предметно. У нас было общее решение, что мы должны быть вместе. Это важная вещь. А дальше... Ну, вот, я хотел и продолжил заниматься наукой, инновациями и я никуда оттуда не пошел. Хотя, были, наверное, и другие варианты, там многие из моих друзей, коллег ушли в бизнес, ушли в какую-то общественную деятельность. Я не хотел – я хотел остаться и заниматься тем, чем я занимался. Хотя, конечно, то, как мы занимались, это изменилось. Мы начали заниматься еще в Физтехе, то, что называется сейчас «инновационной деятельностью», хотя тогда слова этого не было. Но тут мы вынуждены были заниматься этим более активно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Для вас это было такое, основное решение перейти в это новое время, когда все менялось, и забрать с собой науку, которой вы хотели заниматься? То есть я правильно понимаю, что для вас это было главное решение перевести на новое время еще и науку?
А.ФУРСЕНКО: Да, да, да. Я считал, что... Мне казалось, что я понимаю, как это должно быть организовано в новой ситуации. И, собственно говоря, это же мы предлагали еще в рамках Физтеха. И я могу сказать, что когда мы почти через 10 лет (чуть поменьше) встретились с Жоресом Ивановичем Алферовым уже в другом, он пришел в инновационный центр, который был создан, посмотрел, потом сказал «Ты знаешь, в общем, то, что ты говорил, ты, в общем, создал».
И.ВОРОБЬЁВА: Это важные слова.
А.ФУРСЕНКО: Да. Я благодарен, причем Жорес Иванович – человек очень яркий и очень сильный. И я считаю, что такие его слова дорогого стоят.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Правильное было решение, значит.
А.ФУРСЕНКО: Ну как? Может быть, пойдя по другому пути, тоже можно было чего-то добиться. Вообще редко бывает так, что, вот, сюда пойдешь, все будет белое, а в другую сторону пойдешь, все будет черное.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но, все-таки, бывает так, что чаще вы довольны своими решениями, а реже считаете, что они были неудачными?
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, как в старой детской сказке, бессмысленно жалеть о том не надо, чего уж больше нет, и не надо пытаться вернуть прошлое. Решение принял, значит, надо его реализовывать. И думать о том, что все неправильно, что лучше было бы сделать по-другому, бессмысленно. Все равно сослагательного наклонения в истории не существует.
И.ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, что самое страшное – видеть, как люди приняли решение, потом на середине пути споткнулись, поняли, что, наверное, неправильно, попытались отыграть назад. Вот это наблюдать, действительно, пожалуй, одно из самых страшных таких...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну да. Если уж идти, то идти вперед только.
И.ВОРОБЬЁВА: Да. Смотрите, сейчас у нас будет пауза, после чего мы обязательно поговорим еще, кстати, про науку (у меня был вопрос – я его просто забыла, мы с него начнем обязательно).
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо.
И.ВОРОБЬЁВА: Это у меня был очень интересный. Я, между прочим, этого совсем не знала, вот этой части биографии Андрея Фурсенко, который у нас в эфире. Программа «Разбор полетов» и мы вернемся через несколько минут.
НОВОСТИ
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Разбор полета». Напомню, что в гостях у нас помощник президента Андрей Фурсенко.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, и я бы очень хотела еще про науку. Смотрите, 1988-й год, запуск многоразового космического корабля «Буран», в котором вы участвовали, в запуске в смысле.
А.ФУРСЕНКО: Это брат участвовал. Я не участвовал.
И.ВОРОБЬЁВА: Ага! То есть кто-то, значит, во всех ваших биографиях, которые есть в интернете, запустил «Буран» в вашу биографию.
А.ФУРСЕНКО: Нет, я имел отношение к этому в очень маленькой части. Мы считали вместе с моими коллегами прохождение радиоволн, когда «Буран» будет садиться. Имел к этому отношение небольшое. А брат – он отвечал за всю систему, наземную систему посадки, радиоаппаратуру.
И.ВОРОБЬЁВА: Но вы же общались с ним. Вот это же большая общественность?
А.ФУРСЕНКО: Огромная. Он рассказывал мне одну историю, когда в пуске, который был отменен, вдруг по одной из его систем прошел сбой. А там идет отсчет времени. Он мне рассказывал... Пуск потом остановили, но остановили не из-за его системы – там какая-то другая система тоже оказалась неработающая. Но он говорил «Вот когда мысль работает по-настоящему» - когда думаешь, что и как можно поправить, изменить. Он говорит: «За минуту ты проходишь такой путь в попытке понять, в попытке что-то поправить, изменить и так далее».
И.ВОРОБЬЁВА: Вот, мне всегда казалось, что это и есть решение в науке, которые вот так вот прямо принимаются.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но ты помнишь, какое-то время назад на вашем месте, вот на этом самом стуле в программе «Разбор полета» сидел господин Лазуткин, космонавт, который за полгода нахождения на МКС пережил там все нештатные ситуации, включая открытый пожар.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, да.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот уж где принимаются решения. Горит станция, огонь в космосе. Самое смешное было, когда он сказал «У меня первая реакция – открыть окошко».
И.ВОРОБЬЁВА: Да-да-да.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Но, вот, к сожалению, в космосе не работает. Вы во время перерыва вспомнили еще одно решение про науку.
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, такое решение было. Я в 1994 году начал заниматься тем, что сейчас называется «венчурным финансированием», был создан в то время совместно с одним из немецких инвестиционных фондов, был создан фонд и этот фонд было поручено возглавить мне. Там было 2 содиректора, немец и я. И, естественно, что это занимало много времени и сил. Одновременно с этим я еще продолжал заниматься инновационной деятельностью в Региональном фонде научно-технического развития. И тут мне приходит письмо по моим еще старым работам сделать приглашенный доклад на очень престижной научной конференции. Ну, это те люди, которые занимаются наукой, слушают меня, они понимают, что это такое. Это очень престижно. В Германии конференция, которая собирается раз в 2 года, и на которой они предлагают сделать приглашенный доклад часовой.
Я пришел, обратился в совет директоров, что я прошу разрешить мне уехать на эту конференцию – это было специальное решение, там совет директоров, там наши немецкие коллеги написали письмо, что это очень престижно, что это поднимет престиж нашей инвестиционной компании. В общем, в результате мне разрешили туда поехать.
Я поехал. Это было, по-моему, в Штутгарте. Ну, в общем, в Германии конференция. И я делаю доклад. Ну, естественно, я наукой занимался тогда уже очень мало. Ну, относительно мало, потому что надо там заниматься этим с утра до ночи, а я занимался уже инвестиционными процессами, я занимался организационными какими-то вещами. И вот я делаю доклад, все нормально, мне начинают задавать вопросы. Один вопрос, второй, третий, четвертый. И вдруг после какого-то вопроса я понимаю, на какой вопрос, если мне зададут, я не смогу ответить.
И.ВОРОБЬЁВА: Вот это страшно.
А.ФУРСЕНКО: Вот, следующий. И он, как бы, логически вытекает. Я отвечаю на вопрос, никто не придумал тот вопрос, который я сам придумал для себя. Я ответил, все нормально, сделал доклад. Я вернулся к моим коллегам, с которыми мы занимались наукой, я сказал «Всё. Конец. Больше я этим не занимаюсь». Они говорят «Да ну брось ты. Ты полезен, мы с тобой обсуждаем, мы с тобой делаем. Ты полезен для этого». Я сказал «Извините, на этом мы закончим. Больше я в статьях не участвую, в докладах не участвую». Это тоже было такое, не очень простое решение, но я точно понял, что я больше этот ужас и этот потенциальный стыд, что я не смогу ответить на вопрос по своей работе, я решил, что больше я не хочу.
И.ВОРОБЬЁВА: Вот это интересное решение, конечно. Это требует, действительно, сил.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, формально это отказ от того, ради чего все затевалось.
А.ФУРСЕНКО: Ну как? Я занимался другими делами. Но вот наукой, оригинальной наукой – всё, я на этом деле закончил. Хотя, в общем, до сих пор меня еще кто-то, говорят, цитирует, еще те, старые работы. У меня было такое, приятное. Когда я был в Сарове и там обсуждал какие-то вопросы, мне сказали «А вот статья была там Жмакин, Фурсенко. Это кто?» - «Это я» - «Ну а то-то мы понимаем, чего-то вопросы нормальные задаете». Но это было уже очень давно.
И.ВОРОБЬЁВА: Смотрите, давайте от науки перейдем к следующему большому этапу вашей жизни. Насколько я поняла... Я не знаю теперь, как поступать с биографиями Андрея Фурсенко, которые в интернете опубликованы. Вы не хотели становиться чиновником? Вас уговаривали?
А.ФУРСЕНКО: Нет, ну, в общем, не хотел. Не хотел и как-то так, сложное было решение. И долго оно принималось.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну а там какие, что называется, варианты?
А.ФУРСЕНКО: Ну, вариант был простой – сказать «Нет».
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, конечно.
А.ФУРСЕНКО: Категорически. Хотя, давление было...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но почему же вы в итоге сказали «Да»?
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, там было довольно сильное давление на меня главным образом со стороны моего старого товарища Ильи Васильевича Клебанова, который в это время был вице-премьером и только что был назначен министром промышленности и науки. И он организовал давление, он – человек упорный, он со всеми, включая моего папу, поговорил, объяснял, что с моими товарищами, что, вот, он должен переехать.
И, в общем, никто меня из моих коллег, друзей особо не давил. Хотя, мне говорили, что «Ты оцени, все-таки. Если он так сильно на тебя давит, во-первых, это значит, что это ему очень надо». Но, пожалуй, главный аргумент для меня был, который я сам для себя сформулировал... Мы много с ним разговаривали о том, как должна быть организована та же самая инновационная деятельность (это уже тогда двигалось), как должна быть организована коммерциализация в науке, как должна быть организована наука. И я, в общем, понял, что если я откажусь, то я теряю право после этого давать какие бы то ни было советы и объяснять, как это должно быть сделано. Потому что мне предоставляли возможность попытаться реализовать свои идеи на практике. И если отказываюсь от этого, то либо я не верю в свои идеи, ну, либо я, я не знаю, не хочу брать на себя ответственность.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот это, кстати, убийственный аргумент. Когда человеку, который говорит о том, что, в принципе, я знаю, как это должно работать, когда ему говорят «Иди и делай», это, с одной стороны, убийственный аргумент, а, с другой стороны, ты думаешь «Ну...»
И.ВОРОБЬЁВА: «Можно я вам просто объясню?»
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: «Давайте я вам схемку нарисую?»
А.ФУРСЕНКО: Нет, ну, вот, на самом деле, для меня внутренне это был главный аргумент. Там, ну, были и другие, но главный был именно этот.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну хорошо. Вы на тот момент пошли в Министерство промышленности, науки и технологий.
А.ФУРСЕНКО: Да.
И.ВОРОБЬЁВА: А потом, спустя некоторое время, в 2004 году вас назначили на пост министра образования и науки.
А.ФУРСЕНКО: Да.
И.ВОРОБЬЁВА: Вот это смена министерства.
А.ФУРСЕНКО: Это появилось новое министерство.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, я прошу прощения, просто в одном из интервью, в одной из статей я прочитала (там с кем-то из ваших товарищей разговаривали) как раз про эту смену работы и кто-то сказал «Как я сочувствую Андрею. Мало того, что промышленностью занимался, так теперь еще и образование на него повесили».
И.ВОРОБЬЁВА: А это как произошло? Это решение, которое вы не принимали?
А.ФУРСЕНКО: Ну, это решение было не мое. Ну, в каком-то смысле. То есть меня пригласил тогда Владимир Владимирович Путин и Михаил Ефимович Фрадков. Я помню, мы встретились, они вдвоем меня пригласили. И Владимир Владимирович сказал, что есть решение. Он сказал «Мы предполагаем создать вот такое министерство, и предлагаем вам стать министром. Как вам эта идея?» Я сказал «Не очень». Он говорит «Почему?» Я говорю «Ну, мы только-только начали налаживать связь науки с промышленностью. Я понимаю, если мы разделим промышленность и науку, то вот эти налаженные связи ослабнут. Справедливости ради, надо сказать, что связь образования и науки должна быть более тесной, и я это чувствовал, и, наверное, тут это усилится. Но тем не менее, мне кажется, все-таки, что лучше было бы оставить по-старому». На что мне (я помню) Владимир Владимирович сказал «Ну ладно, мы подумаем над вашими соображениями, а вы, пожалуйста, пока не обсуждайте этот вопрос ни с кем». Я говорю «Могу я уехать на мартовские праздники в Питер, домой в Питер?» Сказали «Пожалуйста». И я уехал. А с 8-го на 9-е, довольно поздно мне позвонили и сказали, что я должен прийти в администрацию к Дмитрию Анатольевичу. Я, видимо, еще тогда не очень понимал, как принимаются решения, потому что я решил, что со мной продолжат обсуждение того, какое министерство должно быть создано. Я пришел с аргументами по поводу того, почему, все-таки, лучше оставить науку вместе с промышленностью. Вот, когда я пришел, то оказалось, что меня не одного пригласили. Я говорю «А что сейчас будет?» - «Ну как что? Вас сейчас представят как министров, и вы будете работать».
И.ВОРОБЬЁВА: Круто.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Очень. Очень интересная история. А вот это же, на самом деле, к вопросу о том, с кем советоваться или не советоваться. То есть фактически вы дали совет, а им пренебрегли.
А.ФУРСЕНКО: Ну, я бы сказал так. Выслушали мою точку зрения.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: «Я вас услышал», - говорит наш главный редактор. «Я тебя услышал».
И.ВОРОБЬЁВА: Да, да.
А.ФУРСЕНКО: Нет, результатом этого решения могло быть 2. Первое, как я уже понял, гораздо менее вероятное, почти невероятное – это то, что, все-таки, изменят структуру правительства. Гораздо более вероятное, что скажут «Ну, если он не видит себя в этой роли, то тогда, наверное, надо найти другого человека». Я не настолько самонадеян, чтобы думать, что это была единственная возможная кандидатура.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы чувствовали, что на вас именно повесили образование, что это такой вот камень тяжеленный?
А.ФУРСЕНКО: Нет, нет.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Потому что, все-таки, принимать решения в качестве министра образования при таком количестве учителей в нашей стране – это же огромное давление общественного мнения. Наверняка, это как-то сказывалось на ваших решениях.
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, я думаю, что я до конца в тот момент, когда был назначен, до конца это не понимал. Я никогда не работал в образовании. Ни в высшей школе, ни в... Я даже на одной из первых встреч, когда меня спросили «Что вы думаете?», я сказал «Вы знаете, я пока не очень разбираюсь в этом вопросе. Дайте мне полгодика, я разберусь и тогда я на все вопросы вам отвечу».
И.ВОРОБЬЁВА: Я как раз хотела спросить, как вы отмахивались, когда вас спрашивали.
А.ФУРСЕНКО: Я помню, как тогда... Это было как раз во время поездки в Санкт-Петербург. И как раз мы с Валентиной Ивановной были. Она сказала «Андрей Александрович, что вы говорите? Вы – министр, вы не можете не знать». (смеется)
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, ну, насколько я помню, еще, ведь, вопрос, как донести смысл своего решения. Потому что были обсуждения там того же единого госэкзамена, и не все понимали, зачем и почему. Это, ведь, тоже важная составная часть принятия решения – объяснить, почему вы такое решение приняли.
А.ФУРСЕНКО: Да. Я могу сказать, что я не был сторонником ЕГЭ. Ну, я мало что знал о нем и сторонником не был. И когда у меня как раз первый вопрос был, я сказал, что «Дайте мне время – я разберусь». И хотя тогда было много разговоров о том, что «Все готово. Давайте вперед», я сказал «Давайте будем разбираться». И честно разбирался и со сторонниками, и с противниками ЕГЭ. И пришел к выводу, что, все-таки, это правильное решение, которое надо принимать.
Ну и после этого вы знаете, что теперь эти 3 буквы неразрывно связаны с моей жизнью.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Знаем.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, да.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Поэтому и спрашиваем.
И.ВОРОБЬЁВА: Как раз таки я и хотела спросить. Ну, ЕГЭ, еще какие-то решения, которые вы точно знаете, что имеют достаточное количество противников, и вы понимаете, что, принимая это решение, вы вызовете их недовольство, соответственно, это будет не для всех популярным решением. Вот, как справляться с этим пониманием, что это решение будет встречено сейчас?.. Или вы просто, не знаю, не читаете, что ли, не слушаете?
А.ФУРСЕНКО: Как не читаю? Еще как читаю и слушаю. Вы знаете, первое и главное – это быть уверенным, что ты выслушал все аргументы. Вот, для меня это очень важно, что я знаю аргументы и, проанализировав их, я понимаю, почему какие-то из них надо учитывать, а какие-то можно не учитывать, ну, можно пренебречь (я бы сказал вот так вот). Это тяжелые вещи.
И, на самом деле, принимая решения, ну, например, о том же самом ЕГЭ, ведь, очень многие вещи были изменены в том, как его вводить. Вот, например, был один тоже пример. Было очень сильное давление со стороны самых разных людей – там, и учителей многих, и родителей – по поводу того, что оставить один обязательный экзамен – русский язык. А математику убрать. Я очень хорошо помню совещание, которое я проводил. Когда мне изложили все аргументы за и против, скорее склоняясь к тому, что давайте оставим один, потому что тогда было, помните, очень много разговоров о том, что математику треть вообще не может написать, не воспринимает и что, собственно говоря, почему люди, которые склонны к гуманитарным наукам, должны сдавать математику?
И.ВОРОБЬЁВА: Как вспомню, так вздрогну.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ой, не говори мне про математику ничего.
А.ФУРСЕНКО: И это было, в общем, мое решение, я сказал, что «Вы знаете... Ну, во-первых, я точно не буду тем человеком, который исключит математику из обязательных экзаменов. Вот, просто не буду. Но я это сделаю не потому, что я там боюсь чего-то. Потому что я абсолютно убежден, что математическая грамотность, что понимание, ощущение математики необходимо любому человеку, независимо от того, чем он будет заниматься. Да, можно обсуждать вопросы о том, чему учить, как учить, но не может человек, нормальный человек закончить школу, не получив понимания, знания математики. Поэтому какие бы проблемы ни были, надо думать о том, как лучше преподавать, а не о том, что взять и отменить. Мы так все можем закрыть».
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Осознание того, что образование – это очень сложная и очень важная тема, которая затрагивает миллионы людей: это и школьники, и их родители, и учителя, и, в общем-то, это будущее страны. Осознание вот таких масштабов и ответственности сильно отвлекает и мешает принимать решения?
А.ФУРСЕНКО: Я бы сказал, наоборот, оно очень сильно мотивирует. Оно обязывает максимально серьезно отнестись к принятию решений. Потому что ты понимаешь, что принятие решений в этих вопросах абсолютно необходимо. Вот, мы все очень часто оцениваем, как опасно, к чему может привести принятие того или иного решения. Это обсуждение такое широкое, постоянное. Мы гораздо реже оцениваем риски того, что будет, если не принять какое-то решение. Понимаете? Вот, мы... А, ведь, неизвестно, что опаснее.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну и становится это известно только потом.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Или не становится.
А.ФУРСЕНКО: Или не становится.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мы уже обсудили: сослагательного наклонения нет.
А.ФУРСЕНКО: Но при этом я считаю, что человек, который назначен на соответствующую должность, берет на себя определенные, очень серьезные обязательства принимать ответственные решения.
И.ВОРОБЬЁВА: Я хотела спросить про работу...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, помощником президента.
И.ВОРОБЬЁВА: Нет, ну, про работу чиновником, в целом, и про работу на таких должностях высоких. Я хочу спросить про договороспособность: где грань между договороспособностью и, даже не знаю как назвать, прогибанием, что ли? Вот, у чиновников она есть, эта грань?
А.ФУРСЕНКО: Я думаю, что у каждого своя грань. У каждого своя грань.
И.ВОРОБЬЁВА: У вас где?
А.ФУРСЕНКО: Ну, я не знаю. Это лучше судить тем, кто смотрит. Есть люди, которые говорят, что я абсолютно не слушаю, не слышу никого. Вот, я помню, один из известных журналистов, он говорит «А что толку, когда Фурсенко никого и ничего не слышит? Вот, он уперто пробивает то, что ему с самого начала в голову взбрендило, и никаких других решений нет». Говорят, что я излишне, ну, я бы не сказал гибко, но излишне много принимаю во внимание те или иные аргументы, те или иные предложения. То есть, есть и такая, и другая точка зрения.
Ну, мне кажется, что я сохраняю баланс. Если б мне так не казалось, я бы его поменял.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Предпоследний вопрос. Вы сейчас работаете помощником президента. Вы помогаете президенту принимать решения?
А.ФУРСЕНКО: Ну, я готовлю материалы и, в общем, наверное, в каком-то смысле помогаю формировать позицию президента.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И теперь уже последний вопрос, традиционный в нашей программе. Над каким решением вы сомневаетесь сейчас, над чем раздумываете?
А.ФУРСЕНКО: Это я вам не скажу. (смеется)
И.ВОРОБЬЁВА: Ну скажите.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это мы узнаем из следующего выступления президента?
А.ФУРСЕНКО: Да, из следующего выступления.
И.ВОРОБЬЁВА: Так нечестно, слушайте.
А.ФУРСЕНКО: Вы знаете, и образование, и наука нуждаются в довольно серьезных изменениях. Но при этом у меня есть огромные заделы, огромные достижения и в той, и в другой сфере. И, вот, сохранить баланс, обеспечить баланс между изменениями, которые абсолютно необходимы, императивно необходимы, и сохранением всего того, что в этой сфере мы имеем, вот это, пожалуй, самое сложное решение.
И.ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, это невозможно сохранить то, что есть, и при этом изменить.
А.ФУРСЕНКО: Вот, должен быть баланс, где что мы должны сохранить, а что мы вынуждены поменять. И это очень тяжелое решение, и в каждом случае этот баланс все равно будет находиться и решения будут приниматься. В этом и есть ответственность наша.
И.ВОРОБЬЁВА: Вот такая программа о решениях с балансом.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ответственных.
И.ВОРОБЬЁВА: Да. Спасибо большое. Программа «Разбор полета» с помощником президента России Андреем Фурсенко была в эфире «Эха Москвы» и мы прощаемся с вами до следующей недели.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Всем счастливо.