Тина Канделаки - Разбор полета - 2013-02-04
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте. Это программа «Разбор полета», программа про тех, кто принимает решения, и про то, как люди эти решения принимают. Ирина Воробьёва, Татьяна Фельгенгауэр ведут для вас эту программу. Добрый вечер, Ира.
И.ВОРОБЬЁВА: Добрый вечер. И мы представляем нашу сегодняшнюю гостью, чей полет мы разбираем в этой программе. Телепродюсер, телеведущая, общественный деятель Тина Канделаки. Добрый вечер.
Т.КАНДЕЛАКИ: Добрый вечер, Ирина, добрый вечер, Татьяна.
И.ВОРОБЬЁВА: У нас есть традиционный вопрос, с которого мы начинаем эту программу. И вопрос, собственно, следующий. Какое самое тяжелое, самое сложное решение в вашей жизни вам приходилось принимать, которое касалось не только вас лично, но и затрагивало других людей?
Судя по паузе...
Т.КАНДЕЛАКИ: Вы знаете, я просто думаю о том, какое именно решение озвучить. То есть, есть решения, связанные с бизнесом, есть решения, связанные с работой, есть решения, связанные с жизнью. То есть какое именно? У меня много в жизни было таких решений. Конкретизируйте.
И.ВОРОБЬЁВА: Ух ты.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То, что по максимуму затронуло окружающих людей и не только ваших знакомых, ну, не знаю там, например, ваших поклонников, ваших зрителей.
И.ВОРОБЬЁВА: Сотрудников.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, я переехала. Все-таки, я из одной страны переехала в другую.
И.ВОРОБЬЁВА: И это было самое сложное?
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, наверное. Если вы имеете в виду... Речь не о поклонниках, речь просто о том, что у меня была одна жизнь, в этой жизни были одни люди. Тогда не было Facebook, тогда не было Скайпа, не было Twitter’а, не было Instagram’а, и со мной прощались так, как будто я уезжаю в другую жизнь. Ну, то есть тогда было авиационное сообщение, тогда была телефонная связь, тогда было много вариантов связаться друг с другом. Но, тем не менее, все-таки, это было слишком большое расстояние для того, чтобы человек уехал и при этом продолжал поддерживать связи с теми людьми, с кем он жил и работал.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Расскажите тогда поподробнее об обстоятельствах. Почему вы решили уехать? Какие аргументы за, против? Что стало решающим фактором?
Т.КАНДЕЛАКИ: Я, вы знаете, это потом впоследствии, наверное, во всей моей жизни будет отображаться, очень люблю потолки. То есть если я чего-то уже добилась и я понимаю, что я эксплуатирую результаты своего труда, ну, то есть вот я чего-то добилась, у меня что-то есть и я могу это делать постоянно теперь уже, мне это автоматически перестает быть интересным.
Я пришла на грузинское телевидение, когда только-только стало появляться коммерческое, негосударственное телевидение, то есть когда только девчонок стали сажать в кадр, что просто было невозможно себе представить. Ни эту возрастную группу, ни этот внешний вид, ни эту манеру речи. И достаточно быстро я стала популярной ведущей на телеканале «Меоре Архи». И после этого стало понятно, что я, ну, как бы, став ведущей, став членом креативной группы вот на этом канале, вот в этом режиме буду работать столько, сколько я захочу работать в этой сфере. И, собственно говоря, люди, с которыми я попрощалась, они по сей день там вот так работают. То есть они с «Меоре Архи» ушли на канал Имеди, перешли на Кавказию, но, в принципе, они делают то же самое, так же, про то же и о том же.
И вот для меня это большая проблема для жизни. То есть когда я поняла, что все уже случилось и дальше, ну, как бы, ничего с профессиональной точки зрения интересного не произойдет... Я люблю мыслить, ну, как бы, далеким горизонтом, я не люблю ближний горизонт. Поэтому мне всегда хотелось уехать, поехать куда-то, попробовать что-то.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, вот это интересно. Ведь, когда вы достигаете потолка, у вас, ведь, есть какая-то вилка. Вы можете а) сменить сферу деятельности...
Т.КАНДЕЛАКИ: Да, а можете проиграть.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, можете проиграть. Можете уехать и вообще кардинально поменять всю жизнь. То есть у вас есть много очень путей, когда вы достигаете этого потолка.
Т.КАНДЕЛАКИ: Да, вы правы. Но у меня же это было.
И.ВОРОБЬЁВА: Почему менять страну?
Т.КАНДЕЛАКИ: Почему менять страну? Потому что в Грузии было понятно, что... Тогда у власти был Шеварднадзе, если я не ошибаюсь, Саакашвили еще не было – Саакашвили пришел после меня. Но было понятно, что экономическая обстановка не способствовала тому, чтобы телевидение развивалось. То есть уровень телевидения в Грузии и уровень телевидения в России диаметрально отличались друг от друга. Здесь возможностей и перспектив было гораздо больше и с точки зрения, простите меня, реализации, и с точки зрения зарабатывания денег. Для меня деньги всегда были важны, потому что я содержала свою семью и мне надо было понимать, что я могу дать своим близким, что я могу дать своим родителям.
В Грузии наши ресурсы были очень ограничены. Тогда мы, собственно говоря, продали одну квартиру, переехали в другую квартиру и перспектива продавать большие квартиры и переезжать в меньшие меня не очень устраивала. А мои родители – они взрослые, я родилась у них достаточно поздно, и как многие люди их поколения, они так и не сумели в этом переломном моменте приспособиться. Они были честными служащими, моя мама была врачом, мой папа работал в сфере торговли. Они в этот период кооперации так и не сумели встроиться. То есть их попытки были, к сожалению, неудачными. При этом они – честные и порядочные люди были. Папы моего уже нет в живых, царство ему небесное. Мама моя, слава богу, со мной и жива. И у меня вот эта необходимость зарабатывать деньги, эта ответственность быть, скажем так, главой семьи, кормильцем и поддерживать семью, она меня очень сильно, Таня, Ира, она меня очень сильно двигала вперед. То есть я, приехав сюда, очень четко понимала, что мне надо как можно быстрее трудоустроиться, я готова работать на любой работе в любом количестве, лишь бы только зарабатывать деньги.
И.ВОРОБЬЁВА: Если мы говорим про семью, как семья реагировала на ваше решение о том, что вы переезжаете, кто с вами уехал, кто остался или все уехали?
Т.КАНДЕЛАКИ: Никто со мной не уехал. Это было самое, наверное, главное решение в моей жизни, когда я впервые взяла на себя огромную ответственность. Потому что тогда родители продали очередную квартиру и дали мне денег на учебу. Я приехала сюда учиться в Институте повышения квалификации сотрудников радио и телевидения. Образование стоило, год учебы в этом институте стоил 3770 долларов. Ну, как бы, этой суммы у меня не было, и как раз это была, собственно говоря, та разница, там около 5 тысяч долларов между квартирами, которые мы поменяли. И с этими деньгами я приехала сюда, с пониманием того, что деньги, которые мне дали на еду, быстро закончатся и у родителей нету денег присылать их сюда, и кормить, и содержать меня здесь. Поэтому я достаточно быстро устроилась на М-Радио ночным ведущим, ди-джеем. Я работала круглые сутки. Я параллельно училась. То есть я спала по 2 часа в день. То есть я заканчивала работу ночным ди-джеем, я садилась на автобус, потом я садилась на метро после автобуса, потом я приезжала на улицу Яблочкова, дом 15, принимала душ, переодевалась. Если была возможность, вот эти 2 часа спала. Ехала в институт на лекции. А института я уже достаточно быстро устроилась на Биз-ТВ, тогдашний музыкальный канал, ехала работать туда корреспондентом. И где-то через несколько месяцев на вопрос моих родителей, могут ли они сюда приехать, я с уверенностью ответила «Да». То есть у них были еще какие-то остатки денег, с которыми они приезжали, имея в кармане билет в один конец, то есть дороги назад в Тбилиси не было, потому что продано было все. И сняли квартиру, и мы стали жить вместе.
Скажем так, где-то через год-полтора-два я уже абсолютно точно могла с уверенностью обеспечивать семью и понимать, что я смогу поднять свою семью в Москве, в России.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда вы переезжали в Россию, это вот то, о чем мы, собственно, вскользь говорили, что есть возможность, что ты потеряешь все. В Грузии вы были известной телеведущей. Россия – другая страна, где никто не знает Тину Канделаки, где имя Тинатин очень необычно звучит, где девушка с яркой внешностью, но с акцентом, вопрос, найдет ли себе место в радиоэфире. Все-таки, там, в то время, когда вы начинали, гораздо строже относились именно к произношению, потому что дикторская школа не сразу поменялась, там, диджейской школой, школой ведущих.
Т.КАНДЕЛАКИ: Речь была гораздо чище, я уточню.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это вас телевидение испортило?
Т.КАНДЕЛАКИ: Нет, вы знаете, просто вообще речь испортилась. Вообще русский язык испортился, телевизионный русский язык.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Facebook все убил.
Т.КАНДЕЛАКИ: Конечно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы переезжали в Россию, вы понимали, вот, кто я такая, куда я сейчас приду и скажу «Дайте мне место радиоведущего»?
Т.КАНДЕЛАКИ: Тань, у меня очень сильная мама, которую я безумно люблю, и вообще это считается, наверное, отчасти пошлым в эфире рассказывать о своих родственниках, хвалить своих родственников. Но раз уж я к вам пришла, то я тогда буду называть вещи своими именами и не придумывать каких-то вымышленных историй, которые не соответствуют действительности.
У меня очень строгая мама. У меня, я считаю, очень правильная мама, которая когда я стала популярной в Тбилиси, сказала мне одну очень важную вещь. Мне было 16-17 лет, и я уже шла по улице, и меня узнавали все. Тогда, в те времена это вы не представляете, каким было испытанием для неокрепшей психики подростка. Моя мама, которая не хотела для меня этой карьеры, она хотела, чтобы я была врачом как и она сама, мне сказала, что «Тина, это очень относительный успех. Он связан просто с тем, что тебя узнают, ты – милая, веселая девочка. Ты ничего не знаешь, ты никакими профессиональными навыками и знаниями не обладаешь. Если ты вообще кем-то хочешь стать в этой профессии, тебе всю жизнь надо учиться. И быть готовой к тому, что в твоей жизни телевизор неоднократно будет выключаться».
Вот я с этой мыслью живу всю жизнь. Меня коллеги очень часто спрашивают, когда у меня большие, допустим, бывают паузы в телевизионной карьере, когда меня не показывают по телевизору. Вы же знаете, что для телевизионного ведущего это наркотик.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, так же, как для радиоведущего.
И.ВОРОБЬЁВА: Да, абсолютно.
Т.КАНДЕЛАКИ: Абсолютно.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Любой эфир – это... Да.
Т.КАНДЕЛАКИ: Вы верите? Вот, у меня нет этой проблемы. Сотрудники моей компании это знают. То есть у меня вообще нет проблемы того, что меня условно не показывают по телевизору или меня не слышно по радио. Я с детских лет усвоила правило, которому научила меня моя мама. Это очень важное правило для любого человека, который делает публичную карьеру. Телевизор может выключаться, радио может выключаться, надо быть кем-то и обладать какими-то навыками, благодаря которым ты можешь жить в жизни без этих инструментов. Потому что эти инструменты дают, скажем так, определенные возможности, очень приятные. Тебя узнают, тебе легче общаться с людьми. Если ты работаешь на телевидении, ты – известный телеведущий, безусловно, ты везде заходишь и тебе не надо представляться, если ты очень популярный ведущий. И это, конечно же, кидает тебя, вводит тебя в определенную эйфорию. Вы же понимаете, что это очень... Сегодня в России, скажем так, спорная профессия. То есть, есть линейка популярных телеведущих, есть линейка профессиональных телеведущих, есть, как бы, ну, назовем это линейной людей, которые являются профессионалами. То есть я каждый раз прихожу на «Эхо» и пою осанну Венедиктову, но спою еще раз. Ну, правда же, да? Поколение Венедиктова, поколение Доренко, поколение Парфенова. Но среди 35-летних, да и среди 25-летних, а уж про 30-летних вообще молчу, вы же не найдете тех, кто пришел на смену. Их нет, их очень мало.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я тогда не очень понимаю при вашем отношении к профессии, почему вы решили, все-таки, делать журналистику своей профессией основной. На какое-то время, да? Потом вы уходили в бизнес.
И.ВОРОБЬЁВА: Я прошу прощения, я хотела просто уточнить. Я хотела вернуться назад, как раз к вашей маме, к медицине. Вы же поступили на медицинский, потом ушли.
Т.КАНДЕЛАКИ: Да, ушла.
И.ВОРОБЬЁВА: Почему?
Т.КАНДЕЛАКИ: Потому что у меня состоялась телевизионная карьера. То есть через полгода совмещения учебы в Мединституте и телевизионной деятельности стало абсолютно точно понятно, что у меня на телевидении получилось.
А на ваш вопрос я отвечу. Понимаете, в чем дело? Я никогда не сомневалась в том, что журналистская профессия – это профессия. Просто в сегодняшнем мире и на протяжении моей жизни бывали периоды, когда работать в этой профессии, исходя из того, что ты – ведущий, становилось очень сложно.
Ну, условно говоря, вот смотрите. Я – журналист по образованию. Но в то же время я работала на развлекательном телевидении. Вот, последним моим крупным проектом была программа «Две звезды». То есть, с одной стороны, это, конечно же, огромное, масштабное, семейное шоу на Первом канале, это то, что любой ведущий мечтает вести, потому что по степени узнаваемости это генеральская узнаваемость. С другой стороны, как профессиональный журналист ты понимаешь, что точки роста в этом нету. То есть ты можешь объявлять 10 раз Стаса Михайлова, но от этого ты как журналист вообще не растешь и не меняешься. Возможно, тебе, конечно, хочется вести другую программу, но продюсеры тебе ее не предлагают – они тебя видят в другом амплуа.
Я вот столько лет прошла, я даже про это не знала. Когда, оказывается, меня выбирали на программу «Самый умный», мне мой партнер по программе «Самый умный», партнер по продакшен-компании рассказал. Оказывается, он спорил с Александром Ефимовичем Роднянским о том, что брать меня на эту программу или не брать. Роднянский говорил «У нее другая энергетика. Ей не надо вести эту программу, она не про познавательную программу, она про что-то чувственное, живое, про отношения, про мужчин, про женщин. Но она ни в коем случае не про детей и не про знания». А оказалось, что это моя программа, что кто как не я... Я люблю, я умею и я могу вам сказать, что вот в этом жанре познавательного телевидения, работы с детьми я, правда, чувствую себя очень уверенно и считаю, что многого добилась. Но видите, опять вкусовщина. То есть кто-то чувствует, кто-то не чувствует. Вот и все.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Когда вы стали вести программу «Нереальная политика», которая была, ну, отчасти, конечно, шоу, но, все-таки, политической программой...
И.ВОРОБЬЁВА: Так или иначе, да.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Такой, развлекательно-политической. Это было политическое шоу. Для вас это решение было попыткой попробовать себя в новом амплуа, кому-то что-то доказать или это просто был разовый проект?
Т.КАНДЕЛАКИ: Вы просто предысторию не помните или не знаете, может быть. Я вам ее расскажу. Мы когда встретились с моим партнером по сегодняшнему бизнесу, компании «Апостол» Василием Бровко, мы как раз встретились на этом промежутке пути, когда я хотела делать другое, а мне предлагали делать то, что мне не нравится. И мы, собственно говоря, подружились и попробовали что-то делать на моих стенаниях о том, что я бы хотела делать что-то другое, а меня, вот, не выбирают телевизионные начальники в том качестве, в котором мне бы хотелось.
Он как очень активный интернетчик из поколения рожденных в 1985 году мне сказал «Какие проблемы? Ну и что, что не для телевидения. Мы сделаем в интернете». Я говорю «Слушай, кто в твоем интернете вообще что-то увидит? И кому это вообще нужно?» Он говорит «Что ты! Интернет так динамично развивается в России. Поверь мне, это будут обсуждать гораздо больше, нежели сегодня обсуждают телевизионные программы, которые ты ведешь». Сейчас говорить вообще об этом так смешно, потому что прошло всего лишь где-то около 4-5 лет, и это все такая реальность, что это вот... Ну, в дискурсе это очевидная вещь.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, уже не обсуждается, да.
Т.КАНДЕЛАКИ: Абсолютно верно. А тогда на нас смотрели как на сумасшедших каких-то интернетчиков, которые почему-то вообразили, что они могут что-то говорить федеральным каналам и их может кто-то услышать. И так оно и произошло. Первые выпуски этой программы набрали по полмиллиона просмотров. И нас заметили телевизионные продюсеры, и нам предложили этот проект реализовать на телевидении.
То есть объясню, Тань. Для меня это была абсолютно новая форма, и для меня самой это было большим открытием, что, оказывается, через интернет можно делать то, что ты хочешь, а не то, что тебе предлагают. И вот это было основным мотивом, а не то, что мне очень хотелось быть ведущей политической программы.
Вы знаете, я вам скажу. Конечно, особенно в преддверии премьеры на НТВ, о которой сегодня говорят, конечно, мне всегда хотелось попробовать себя в серьезной журналистике. Но вот коллеги, которые со мной работали, знают: я – очень сомневающийся человек. То есть я отдаю себе отчет как продюсер уже в свою очередь, что хотеть можно много, но вопрос – состоишься ли ты в эфире, окажется ли твоя программа успешной, будут ли у тебя лучшие рейтинги и вообще будешь ли ты тем человеком, который будет неким модератором, который будет неким, я не знаю, проводником вот тех самых острых ощущений, которые есть сегодня в обществе, которые он сможет еще правильно сформулировать в правильной последовательности, дабы раскрыть собеседника так, как его никто до тебя не раскрывал. Люди, которые ходят, они одни и те же. Мы же это все понимаем, что есть условный пул из 200-300 человек, включая главных опинион-мейкеров, второстепенных и...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мне кажется, на телевидении даже меньше этот пул.
И.ВОРОБЬЁВА: Да.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, я взяла широким мазком, 200. Еще хуже, 100. Они одни и те же, они в это время на всех каналах. И кто ты такая, чтобы суметь их показать так, как никто их до тебя не показывал? Вот это, если это получится у меня, будет говорить о том, что я состоялась. А может не получиться.
И.ВОРОБЬЁВА: Я хотела к «Нереальной политике» вернуться. Когда программа переехала из интернета, где, как очень правильно вы сказали, можно делать то, что вы хотите, на телевидение, где, все-таки, существуют какие-то начальники, продюсеры и так далее, она изменилась для вас?
Т.КАНДЕЛАКИ: Вы знаете, в чем дело? Везде в зависимости от того, какая редакторская группа, существует самоцензура. Ну, то есть мы же не будем придумывать и говорить, что этого нет. Это есть. Есть самоцензура, есть, как бы, понимание любых руководителей программы, что можно, что нельзя. И, без, в этой программе это тоже было. Конечно же. Я скажу честно, я в меньшей степени к этому имела отношение, потому что там было достаточно редакторской группы и Андрея Колесникова, которые принимали эти решения. Но эта программа как и любая другая записная программа на телевидении, конечно же, монтировалась, из нее что-то вырезалось, а что-то оставалось. Из нее не вырезалось ничего того, что, скажем так, не вырезалось из других программ. То есть принцип был один и тот же, как вы понимаете.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну и я правильно помню, что вы решили уйти с этой программы до того, как узнали, что 2 выпуска не увидятся?
Т.КАНДЕЛАКИ: Да. Я надеюсь, что Андрей, если вы его спросите, это подтвердит. Это было связано как раз, собственно говоря, с приглашением Ксении Собчак. Я тогда очень четко сформулировала свою позицию и сказала, что слушать одну сторону не интересно. То есть если мы говорим об этой истории, я не считаю, что эта история какая-то такая, важная, что ей надо посвящать программу (история с устрицами), она не стоила и выеденного яйца. Но, собственно, оказавшись одной из первых, как бы, в начале вот этого бесконечного коррупционного шоу, то есть она просто, как бы, с одной стороны, вот так вот мелко выстрелила... Знаете, когда бывает такой, большой карточный домик, вот, мы не говорим про то, что у многих чиновников есть совсем не соответствующие их статусу возможности, правильно? И вот стоял такой огромный карточный домик. Мы все это понимали, мы все это знали, но мы про это не говорили в эфире.
И тут, как бы, Вася Якеменко, не самый, правда, богатый, не самый, на самом деле, влиятельный, то есть абсолютно понятно, честно стопроцентно зарабатывающий на устрицы. То есть исходя из его зарплаты, он точно может со своей женой один раз в месяц пойти и в Марио поесть эти устрицы. Так вот, как бы, показывать, что Вася Якеменко ест устрицы, и говорить о том, что вот это – самая главная проблема страны, мне так не показалось. Я сказала тогда Андрею «Ну, это неправильно, это разговор не о том. Или же, если мы хотим шоу, то есть hardtalk и мы хотим, чтобы это было рубилово, как это называется на телевидении, тогда надо сажать Васю и Ксюшу, и смотреть, что они там друг с другом сделают, а не сажать какого-то бледного, несчастного Шаргунова, который, естественно, при виде Ксении Собчак превратится в тень себя самого». Поэтому я сказала, что я считаю, что это неправильно, я считаю, что так это не надо делать. Я не считаю, что Засурского надо сажать с Кичановой, потому что какой бы она активисткой ни была, ну, как бы, Засурскому, простите меня, за 80 лет. И есть какие-то, ну, этические нормы, которые не имеет смысла нарушать. Ну, о чем может она говорить с ним, посадив их лицом к лицу? Понимаете?
И.ВОРОБЬЁВА: Вы жалели, что ушли?
Т.КАНДЕЛАКИ: Вообще нет.
И.ВОРОБЬЁВА: То есть это решение было принято легко?
Т.КАНДЕЛАКИ: Вот я вам повторяю, я эти решения принимаю очень легко.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сейчас вы возвращаетесь.
Т.КАНДЕЛАКИ: Да, сейчас я возвращаюсь.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: На телевидение. 17 февраля опять на телеканал НТВ.
Т.КАНДЕЛАКИ: Да.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А почему вы решили вернуться?
Т.КАНДЕЛАКИ: Было сделано предложение, я даже могу сказать, как. У нас были с Владимиром Михайловичем разговоры о том, что, возможно, моя компания будет производить...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: С Кулистиковым.
Т.КАНДЕЛАКИ: Да, с Владимиром Михайловичем Кулистиковым. Возможно, моя компания будет производить ряд проектов для телеканала НТВ. И в процессе этих разговоров вдруг возникла эта идея. Когда она возникла, я не стала от нее отказываться. Она свежая, она интересная. Она может получиться, дай бог. И я сказала «Да, хорошо», у меня появилась возможность разговаривать с главными спикерами страны. То есть праймтайм на НТВ в 21:30 в воскресенье – ну, правда же, в эту программу захотят многие люди прийти, потому что это возможность на одной из самых ярких площадок в самое праймовое время сказать то, что ты думаешь. И если мне предложили и дали такую возможность, было бы странно отказаться.
И.ВОРОБЬЁВА: О чем программа будет? Какая она будет для вас? Не для нас, кто будет ее смотреть, а для вас?
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну для меня, как для интервьюера, конечно же, первая задача – ну, как бы, не для меня, собственно говоря, сделать какие-то яркие мазки, которые я запишу в свою телевизионную карьеру, понимаете, «Она так сказала, она так сделала», а заставить человека сказать нечто большее. Я это хорошо понимаю как человек, которого интервьюировали и который сам интервьюер. Очень часто журналисты зависимы от тех клише, которые у них есть, и они не удосуживаются в последнее время копнуть поглубже, понять мотивы человека, попытаться встать на сторону человека. Я очень люблю эту гонзо-журналистику, о которой так много говорят.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мне кажется, про «Разбор полета». Мы как раз пытаемся встать на ваше место.
Т.КАНДЕЛАКИ: Я всегда была поклонником гонзо-журналистики, поклонницей. Почему? Потому что ты пытаешься понять мотивы человека. Всегда я как журналист исхожу из того, что если человек что-то сделал, даже с чем я в корне не согласна, у него могли быть мотивы, и эти аргументы, не дай бог, могут быть разумными. Даже если это самое плохое решение в его жизни.
И.ВОРОБЬЁВА: А вы чувствуете, когда люди врут, когда рассказывают про мотивацию?
Т.КАНДЕЛАКИ: Зависит от класса собеседника. Есть очень профессиональные вруны.
И.ВОРОБЬЁВА: Вы будете ловить на лжи, если поймете, что человек врет?
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, я же не следователь, понимаете? Если бы я была следователем и обладала специальными навыками, то, наверное, я бы могла ловить людей. Я буду стараться не давать возможность сопернику, а в данном случае речь идет именно о сопернике, уйти от меня и оставить меня в дураках. Насколько у меня это получится, покажет эфир.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте сделаем перерыв буквально 5 минут. Разбор полета Тины Канделаки сегодня у нас. Через 5 минут поговорим о решениях Тины Канделаки как общественного деятеля. Оставайтесь с нами.
НОВОСТИ
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжается программа «Разбор полета». Напоминаю, что мы сегодня разбираем полет Тины Канделаки и в этой части программы поговорим, наверное, про общественную деятельность.
Т.КАНДЕЛАКИ: Наша программа называется сегодня «Полет валькирий». (смеется)
И.ВОРОБЬЁВА: Ну да. Нам тут пишут, кстати, люди, которые смотрят Сетевизор.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, что не «Полет шмеля».
Т.КАНДЕЛАКИ: Да. Мохнатый шмель на пахучий хмель вы имели в виду? (все смеются)
И.ВОРОБЬЁВА: Наши слушатели спрашивают, вот, вы себя тоже называете, ведь, общественным деятелем. Спрашивают, почему вы называете себя общественным деятелем? Давайте, вот, мы так сформулируем, криво, но специально.
Т.КАНДЕЛАКИ: Отвечу легко. Потому что у меня есть ряд общественных проектов, к которым я имею непосредственное отношение. То есть, условно говоря, моя история с Первым кадетским корпусом – что это как не общественная деятельность? Моя история с Крымском – что это как не общественная деятельность? Моя история с Умной школой – что это как не общественная деятельность? То есть в силу того, что я, скажем так, я являюсь публичной фигурой и, став публичной фигурой, у меня появились определенные возможности, часть которых я стала использовать для реализации неких проектов, безусловно, эти проекты стали общественным достоянием. То есть я же их не тихо где-то делала. И таким образом, я автоматически являюсь общественным деятелем.
И.ВОРОБЬЁВА: А вот интересно, как вы принимаете решение о том, что вы будете, например, заниматься тем или иным проектом? Ведь, наверняка, предложений, просьб о том, что помогите, скажите или, там, сделайте, вы же Тина Канделаки, их много, наверняка.
Т.КАНДЕЛАКИ: Очень много, да.
И.ВОРОБЬЁВА: Как вы принимаете решение о том, что именно этот проект вы будете поддерживать или делать?
Т.КАНДЕЛАКИ: Объясню. То есть раньше я принимала их сама интуитивно. Теперь у меня целая команда людей, которые работают в Апостоле, мы коллегиально принимаем решения. Ну, условно говоря, как было по Крымску? То есть когда это произошло... То есть всегда, когда происходят какие-то трагические инциденты, по мере своей возможности я пытаюсь непублично участвовать, допустим, деньгами и часто раньше пыталась это делать и делала это. Но в этой истории, когда я захотела так поучаствовать, мы приняли решение, что это будет не совсем правильно, потому что непонятно было, деньги целево дойдут или нет.
Понятно, что, занимаясь бизнесом, у меня есть периметр моих друзей, моих коллег, моих партнеров, которые тоже помогают и тоже готовы помогать адресно. И понятно, что в определенный момент я могу саккумулировать достаточно большую сумму денег. Дальше я несу ответственность за эти деньги. Я сагитировала людей, я собрала деньги, я должна отчитаться, на что я их потратила. И мы тогда сели своим узким кругом, там, непосредственной командой, которая со мной работает, проработали этот вопрос и пришли к выводу, проконсультировавшись с людьми в Крымске, позвонив туда общественным организациям. Нам очень помогло радио Электрон. То есть что надо?
Знаете, всегда же красиво: заработал денег, отдал денег, вроде, и сам молодец, и особых усилий прикладывать не надо, потому что эти деньги – они и так были. А нам сказали, что «вы знаете, нет, нам нужны лежанки, нам нужны медицинские наборы, нам нужны инструменты, нам нужны палатки, у нас ничего этого нету». Дальше мы сели, стали думать «Хорошо, мы все это купим, отправим фуру. Фуры доедут или нет?»
И.ВОРОБЬЁВА: И главное, куда и кто их будет там разбирать.
Т.КАНДЕЛАКИ: Абсолютно верно. Может, кто-то придет, заберет 10 палаток, а ему не особо надо, а кому-то, кому нужна была палатка, его в очереди просто там не пропустят. И тогда мы приняли решение, то есть мы выстроили логистику, поняли, как надо действовать, разработали Дорожную карту, как это сейчас модно говорить, ну, взяли и приехали туда, я и моя команда, то есть ребята, которые мне непосредственно там помогали, наши пиарщики, маркетологи, там все, кто сам захотел поработать волонтерами. Вот мы туда приехали. И пока мы последнюю лежанку не отдали, последний набор инструментов не отдали, я оттуда не уехала. Раздали и вернулись.
Так, собственно говоря, мы работаем во всех общественных проектах, к которым я имею то или иное отношение, где есть мое имя.
И.ВОРОБЬЁВА: Но Крымск – это громкая история. Тогда там многие приезжали. Ну, действительно, многие. А вот когда речь идет, ну, просто о каком-то начале? То есть вот там обращаются и говорят... Ну, мы же с вами уже обсуждали, очень много обращений. Как именно принимается решение? То есть я понимаю, что команда. Но вы для себя внутренне как принимаете решение, что вот здесь я буду верить и помогать, а здесь я не буду верить и помогать?
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну вот сегодня мне звонит женщина и на армянском языке, зная, что я знаю армянский, говорит «Здравствуйте, Тина Канделаки. Я вас очень люблю, Тина Канделаки. Мы гордимся вами, что у вас мама армянка, Тина Канделаки». Я говорю «Классно. Но что на этот раз?» Она говорит «Вы знаете, вообще-то у меня есть дочка, я сейчас передам ей трубку». А дочка говорит... Ну, она называет там некий вуз и говорит «Вы знаете, а я вот учусь в этом вузе и хочу, чтобы вы пришли к нам, прочитали лекцию». Я говорю «Слушайте, ну, я-то не против, но просто странный, как бы, заход на меня». То есть через маму, которая по своим армянским каналам узнала мой мобильный номер телефона и мне позвонила. То есть от такого, понимаете, там до, условно говоря, каких-то крупных проектов «Инвестируйте». Мне много предлагают инвестировать. «Купите, войдите деньгами, возьмите, купите долю».
Как я принимаю решение? Ну, у меня есть компания. То есть у нас компания каким-то образом устроена? Есть head-офис и, собственно говоря, есть ряд компаний, группа компаний, которая нам принадлежит. И одна из компаний, собственно говоря, занимается тем, что она анализирует, если это какие-то инвестиционные проекты, она анализирует, дает оценку этим проектам, стоит это таких денег, не стоит, входить, не входить. А то, что касается просто помощи, то, о чем вы говорите, благотворительности, то есть я стараюсь это делать адресно и, естественно, как бы, делая это, я хочу видеть результат, который от этой помощи получился.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Если говорить о решениях, которые так или иначе затрагивают тему политики. Потому что вы неоднократно высказывались и на политические темы. И вот очень, на самом деле, интересно. Я подробнейшим образом изучила ваш сайт перед тем, как с вами встретиться.
Т.КАНДЕЛАКИ: Это приятно, Татьяна.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И обратила внимание на то, что он довольно сильно отличается... Ну, я ничуть не сомневаюсь в профессионализме ваших помощников, но я думаю, что и вы это согласовывали. Там все самые острые моменты, в общем, присутствуют.
Т.КАНДЕЛАКИ: Сайт или ЖЖ?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Сайт. Именно сайт, официальный сайт. То есть человек, который хочет познакомиться с Тиной Канделаки, заходит на сайт tinakandelaki.ru и что он там видит? В общественной деятельности идет перечень всяких выступлений, в том числе, например, там, заявление, критикующее Михаила Саакашвили. Или, например, подписание письма по поводу судебной системы во время второго процесса по делу Ходорковского. Это истории, за которые вас многие критиковали. Вы их, как бы, никуда не скрываете, никак не заминаете. Но хотелось бы понять, все-таки, почему вы решили, например, подписать то обращение?
Т.КАНДЕЛАКИ: То есть про сайт или про обращение?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, мне интересно про обращение.
Т.КАНДЕЛАКИ: Отвечаю. Вы понимаете, в чем дело? Проблемы, наверное, и власти, и либеральной журналистики заключаются в том, что они с одинаковым рвением, с одинаковой скоростью легко навешивают разные клише. Только в отличие от оппозиции (не могу это не отметить), власть многие свои проекты доводит до конца, что не удается пока еще оппозиции. Условно говоря, то, что на суд не должно оказываться давление (ну, мне кажется, мы никто с этим не спорим, правда же?), то есть то, что суд должен быть независимым, мы с этим не спорим. Но вот как только мы берем суд и добавляем фамилию Ходорковского, это сразу же принимает такую политическую окраску, что это становится топом в новостях.
Когда я подписывала это письмо, вы знаете, я вам честно скажу, я особо не думала, что будет такой резонанс и, наверное, в этом была моя ошибка. Но потом, когда весь этот резонанс начался, я стала активно... Я особо не интересовалась Ходорковским и его делом. И думаю «Дай-ка я начну этим активно интересоваться», ну, потому что это не было в сфере моих интересов.
Я зашла на его сайт. Смотрю и, значит, думаю, ну как вот люди за него борются? Наверное, это для людей очень наболевшая тема. Я приехала в Россию, когда, как бы, этот процесс уже был то ли запущен, то ли... Я не помню, мне кажется, я была уже в решении.
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, какой год?
Т.КАНДЕЛАКИ: Считайте, какой год. Я приезжаю в Россию в 1995-96-м, где-то вот так.
И.ВОРОБЬЁВА: Нет.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, еще нет.
И.ВОРОБЬЁВА: Ходорковский еще был на свободе.
Т.КАНДЕЛАКИ: Значит, нет. Ну, то есть я только-только начинаю работать, скажем так, еще это не входит в сферу не то, что моих интересов, моего внимания. И что вы думаете? Я на этом сайте вижу письмо, за несколько лет написанное до этого, в поддержку Ходорковского. То есть там 30 тысяч или 40 тысяч подписей. Дальше я вижу сайт. Но это просто катастрофа какая-то. Ну, то есть это не сайт, это стыдоба какая-то. То есть вот так много защитников у Михаила Борисовича, такое количество людей его поддерживает, защищает, бьет себя в грудь на всех возможных площадках, крича про это письмо 55-ти. Я думаю, господи, вы бы сайт ему сделали, вы бы хотя бы набрали 100 тысяч подписей за столько-то лет, не говоря уже о том, что можно набрать 200, 300, миллион и, на самом деле, сделать что-то для него.
Потом я никогда не забуду, 8 марта сайт, наконец-то, переделали, наконец-то он стал чуть лучше, чуть современнее по сравнению с тем ужасом, который я увидела. И вы знаете, если я в начале расстраивалась, потом я для себя впервые поняла одну вещь как человек, который вошел в информационный шторм. Не всегда надо обращать внимание на тех людей, которые тебя критикуют, якобы упрекая тебя в том, что ты принял неправильное решение, которое вредит жизни, судьбам других людей. Потому что иногда эти люди используют судьбы и жизни других людей, дабы оказаться в центре информационного поля.
Если бы эти люди, на самом деле, которые критиковали меня, хотели бы, чтобы в жизни Михаила Борисовича что-то изменилось, то они бы, наверное, приложили свои усилия к тому, чтобы как можно большее количество людей Михаила Борисовича поддержало. Но судя по сайту, это не так.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я прошу прощения. Правильно ли я поняла, что свое отношение к делу Михаила Ходорковского вы сформировали исключительно из-за вида сайта?
Т.КАНДЕЛАКИ: Нет, не исключительно из вида сайта. Мое отношение к делу Ходорковского я сформировала, исходя из решения Страсбургского суда. Я не знаю, как вы, но вот у меня, например, очень много товарищей, которые в то время занимались бизнесом. И это не совсем моя тема с точки зрения того, что я не являюсь специалистом по экономическим преступлениям того периода, но, тем не менее, единогласно многие партнеры и друзья сходятся в том, что решения, принимаемые Михаилом Борисовичем, на самом деле, к сожалению для него, потому что он – человек эффективный, способный и талантливый в отличие от сегодняшней оппозиции, привели его в ту точку, в которой он сегодня находится. Поэтому здесь, как бы, отношение может быть только одно, Страсбургский суд его сформулировал.
Как человек я могу сказать вам честно. Он, конечно... Я потом уже стала про него читать, потом уже стала интересоваться. Он, конечно, не чета сегодняшней оппозиции, тут и обсуждать нечего. Понятно, что он – эффективнейший...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все время про сегодняшнюю оппозицию как-то.
Т.КАНДЕЛАКИ: А как сказать? Вы понимаете, в чем дело? Она же его использует. Вы же мне говорите...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Уже очень давно нет, Тина.
Т.КАНДЕЛАКИ: Нет, ну как? Вы мне сказали «Вы подписали, они вас критиковали». «Они» – это кто. Оппозиция, правильно?
И.ВОРОБЬЁВА: Нет, почему? Вас многие критиковали в интернете, многие писали и мне казалось, что и коллеги-журналисты.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, вы же, наверное, со мной согласитесь, что люди, которые поддерживают Михаила Борисовича, автоматически они, наверное, вряд ли поддерживают Владимира Путина? Или как?
И.ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, что люди, которые против вот этих судов, особенно второго суда по Ходорковскому, не являются автоматически оппозицией.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, скажем так. Люди, которые считают, что... Российский суд – вы считаете, он честный суд?
И.ВОРОБЬЁВА: Ну, мне кажется, это как-то риторический вопрос в нашей стране.
Т.КАНДЕЛАКИ: Нет, ну, здесь, как бы, надо отвечать или «Да», или «Нет». Вы или верите судебной системе, или нет. Я хочу вам сказать как человек, который достаточное количество исков выиграл, который, на самом деле, как бы, не раз входил в российский суд (это связано там с бизнесом, это связано с разными ситуациями в моей жизни), я вам могу сказать, что, например, наша судебная система, естественно, требует огромной доработки, естественно, это касается не только судебной системы, это касается страны, потому что мы везде пытаемся на все оказывать влияние. Это долгий очень разговор не для этой программы, но я, как бы, имею свое мнение по этому поводу. Но тем не менее, сказать однозначно, что российский суд – это худший суд в мире, это не так. Сказать, что российский суд всегда принимает неправильные решения, это не так. Он разный, российский суд. Почему, знаете? Потому что в нем разные люди работают. Есть хорошие судьи, есть плохие судьи, есть хорошие телеведущие, есть плохие телеведущие, есть хорошие врачи, есть плохие врачи. Нельзя делить мир на черное и белое, понимаете? И если есть хорошие люди, их надо поддерживать. А если есть плохие люди, надо создавать такие условия, чтобы их выдавливать. Это, кстати, в бизнесе ты этому очень быстро учишься.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ой, а вот здесь тогда я задам вопрос. А почему вы решили написать руководству СТС по поводу Шаца и Лазаревой?
Т.КАНДЕЛАКИ: Объясню. Я им ничего не писала.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А у вас, вот, на сайте я читала.
Т.КАНДЕЛАКИ: Отвечу. Это я ответила на то, что мне написала Татьяна Лазарева. Когда я сказала, что я подам на Михаила Шаца в суд, она вспомнила историю о том, что мой покойный папа ее очень любил. Написала мне большое письмо публично, в котором, вспоминая моего папу, призывала меня не подавать в суд на Михаила Шаца.
И.ВОРОБЬЁВА: То есть давайте так...
Т.КАНДЕЛАКИ: Это вас удивило?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Тут просто как-то не совсем соответствует тому, что я читаю у вас на сайте.
Т.КАНДЕЛАКИ: Это, может, вы что-то не то прочитали. У меня на сайте очень просто. У меня опубликована как раз, собственно говоря, эта переписка.
И.ВОРОБЬЁВА: Нет, на сайте написано, что Михаил Шац заявил о том, что, действительно был такой разговор. То есть разговора с руководством СТС не было.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, руководство СТС в лице Вячеслава Муругова 287 раз всем повторило, что у него, конечно же, не было со мной такого разговора.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вообще когда речь идет о коллегах, ваша вот эта убежденность в том, что плохих людей надо выдавливать, хороших поддерживать, как-то это отражается на ваших решениях и взаимоотношениях?
Т.КАНДЕЛАКИ: В моем бизнесе – да, в чужом бизнесе – нет. То есть в моем бизнесе, безусловно, слабых, неэффективных людей я выдавливаю, я их увольняю просто-напросто. А что касается, как бы, чужих бизнесов, да? Телеканал СТС не являлся моим бизнесом никогда. И, собственно говоря... Ну, как вам сказать? Вы знаете, журналистов и интервьюеров учат: когда ты начинаешь на таком поле разговаривать с ведущим, ты всегда оправдываешься. Нужно сменить, как бы, тему и перейти на другую, потому что тут бессмысленно спорить на этом поле.
Но я все равно вам отвечу. Вы знаете, я всегда была за здоровую конкуренцию. У меня никогда не было проблем с коллегами и, в частности, с Михаилом Шацем. То есть жизнь всегда показывает, кто конкурентоспособен в профессии и кто конкурентоспособен в политической борьбе. Вот, я, например, искренне Михаилу Шацу желаю, чтобы в его профессиональной карьере, все-таки, произошли какие-то, скажем так, позитивные вещи помимо там увольнения с телеканала СТС, потому что любому человеку важно, когда ты находишься, как вы выразились, на вилке – или политика, или энтертейнмент – выбрать, все-таки, что-то одно и где-то стать успешным. И ни в коей мере, конечно же, он не мой сотрудник, не я тот человек, который будет кому-то говорить, какие решения принимать насчет Михаила Шаца. Мне, конечно, безумно приятно, что многие люди меня так сакрализируют и демонизируют, приписывая мне то, что я могу влиять на какие-то процессы, принимаемые другими людьми. Но это, конечно, не так. Вячеслав Муругов имеет, скажем так, достаточно влияния, ресурса на телеканале СТС для того, чтобы принимать решения единолично без подсказок меня или кого-либо еще. В конце концов, он может слушаться и должен слушаться акционеров, а не того, что сказала ему Тина Канделаки.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В своих политических пристрастиях, в решении поддержать того или иного политика вы тоже руководствуетесь вот этой практикой – победитель, эффективный и прочее-прочее?
И.ВОРОБЬЁВА: Сильный.
Т.КАНДЕЛАКИ: В вашей коннотации получается, что я – приспособленец. Это не так. В моей коннотации я просто делаю ставку на того человека, на мой взгляд, если мы говорим о политическом лидере, который в сегодняшних реалиях будет максимально устраивать всех. Ну, то есть можно по-разному трактовать...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Всех или вас?
Т.КАНДЕЛАКИ: Всех, безусловно. Потому что я не вырвана из контекста. Я занимаюсь бизнесом, например. Вот, вы тоже – вы работаете на радиостанции, правильно? Ваша радиостанция входит в холдинг, у вас есть акционеры, у вашего холдинга. Если у ваших акционеров, условно, начнутся проблемы, поверьте мне, эти проблемы рано или поздно коснутся и вас. Это же взаимосвязанные вещи?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Без.
Т.КАНДЕЛАКИ: Вы зарплату вовремя получаете?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Пока, вроде...
И.ВОРОБЬЁВА: Слава богу.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, не жалуемся.
Т.КАНДЕЛАКИ: А представляете, я, например, работала в тот период, когда зарплату нерегулярно платили. А в какой-то момент вы можете ее нерегулярно начать получать. А в какой-то момент она может просто прекратиться.
И.ВОРОБЬЁВА: И?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И из этого делаем какой вывод?
Т.КАНДЕЛАКИ: Я в отличие от вас отвечаю. Я занимаюсь бизнесом и я понимаю, что сегодня я – человек, который проголосовал за Путина, сделал единственно правильный выбор. Потому что особенно сегодня, когда уровень фрустрации настолько высок, что уже даже и говорить не о чем, становится очень обидно за то, что... Я боюсь, что и через 6 лет не будет никакого оппонента. Или даже страшно подумать, и через 12. Потому что не криками и воплями надо создавать конкурентную среду, а кейсами и реальными делами.
Вот я прохожу мимо Гудкова. Симпатичный парень. Мы же с вами стояли, как бы, там разговаривали, да? Я его даже фотографию в Instagram’е выложила и в Twitter’е ссылочку дам, и в Facebook. И он мне говорит «Вы когда-нибудь к нам тоже на улицу придете». Я ему повернулась и сказала «Когда я приду на улицу, вы победите». Но такие как я никогда не придут, потому что я же не ради того, чтобы постоять на улице, понимаете, туда приду. А я в любое, скажем так, конкурентное оппозиционное движение готова была бы включиться только тогда, если бы я понимала, какой план, какой там контрплан предлагается этими людьми. Контрплан в том, что мы вместо Путина – это не контрплан. Контрплан заключается в том, какой будет внешняя экономика, какой будет внешняя политика, какой будет внутренняя политика, внутренняя экономика, каким вообще будет образование, какой будет медицина.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Требование честных выборов недостаточно для того, чтобы вы приняли решение присоединиться к той или иной?..
Т.КАНДЕЛАКИ: А у них есть какие-то другие люди, которые сегодня, придя в Думу, будут лучше, чем те люди, которые там есть? То есть, условно говоря, Гудков сам из Думы, его папа сам из Думы.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Уже нет.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, уже нет, но были, во всяком случае. А чего они там были-то, если это была такая плохая Дума? Они же там были, правильно?
И.ВОРОБЬЁВА: Гудкову кричали и Пономарёву «Сдай мандат».
Т.КАНДЕЛАКИ: Понимаете, в чем дело? Я можно коротко тоже скажу, потому что для меня это важно? Я вот наблюдаю за этим всем и, знаете, к какому выводу неприятному, еще раз подчеркну, для себя я пришла? Что, вот, скажем так, сегодняшняя оппозиция – это все бывшая власть. То есть там случайных людей нету. Там начиная от Немцова, заканчивая Гудковым. Эти все люди... Как? Ну, все эти люди...
И.ВОРОБЬЁВА: Немцов, Гудков, Рыжков, Касьянов. Всё.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, хорошо. Остальные люди – это активисты, это не серьезные политические игроки. Ну так эти все люди, которые выдавлены из системы в силу того, что у них произошли какие-то события... Немцов тоже предлагал ездить на Волгах, только не он почему-то АвтоВАЗ поднял, а совсем другие люди, понимаете? И откуда у меня есть повод верить им? Почему, будучи во власти, они что-то не изменили?
И.ВОРОБЬЁВА: Давайте чуть-чуть назад вернемся. Вот смотрите, когда человек становится публичным и его имя много значит, этого человека начинают растаскивать не только по общественным каким-то, там не знаю, сторонам «Помогите здесь, помогите тут, выскажись здесь», но и по политическим. То есть у вас же, наверняка, был какой-то момент, когда вам как человеку известному пришлось выбирать сторону. И какую-то сторону поддерживать публично.
Т.КАНДЕЛАКИ: Очень просто. Я могу вам сказать. Вы знаете, никогда. Я один раз имела разговор с Вячеславом Юрьевичем Сурковым, когда он мне сказал, хотела бы ли я... Вот, как бы, мы сидели, просто обедали. У меня не так много было с ним обедов, я за всю жизнь с ним за столом встречалась раза два, за обеденным столом в отличие, опять-таки, от многих моих коллег из оппозиции, которые с ним гораздо ближе дружат и общаются, и встречаются.
Так вот и он меня спросил, хотела бы ли я когда-нибудь работать во власти, условно говоря, например, в Министерстве образования. Я честно сказала «Нет». Люди, знающие меня, мой ближний круг, знает: я никогда не хотела работать во власти. И в смысле связка того, что «Вот, вы сейчас нас здесь поддержите, а мы потом вас куда-то возьмем или вам что-то дадим», это в моем случае вообще не работает.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А Общественная палата для вас что?
Т.КАНДЕЛАКИ: Отвечу вам. Я когда шла в Общественную палату, у меня было глубокое убеждение, что из Общественной палаты можно будет влиять, условно говоря, на такие проблемы как Первый кадетский корпус. Потом я честно вам сознаюсь, я поняла, что не оттуда – влиять можно только собственным ресурсом. Плюс Общественной палаты заключается в том (сейчас он, к сожалению, нивелирован, потому что, на мой взгляд, ее точно надо ребрендиговать как минимум), плюс ее заключался в том, что на любой твой запрос вынуждены были отвечать. Всё.
То есть ты понимаешь: когда ты звонишь в регион или ты звонишь кому-то, или звонишь не важно, как бы, на какой-то уровень федеральной власти, ну, члену Общественной палаты, особенно если это Тина Канделаки, люди вынуждены отвечать. Но сегодня во мне абсолютно, как бы, достаточно собственной силы и влияния для того, чтобы и без Общественной палаты делать то, что я делаю, чем, собственно говоря, я и занимаюсь.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Давайте про фактор публичности при принятии решений. Вы – человек, за которым пристально следят за каждым шагом при помощи всех возможных соцсетей. Насколько вас это мобилизует, дисциплинирует, ограничивает, когда вы принимаете решения? Вот, каждый день, вы же принимаете каждый день много решений, куда пойти, с кем встретиться, куда поехать.
И.ВОРОБЬЁВА: Что-то там высказаться по поводу какого-то события, не высказаться и так далее.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, вы по поводу высказываний или вы по поводу отношений с людьми?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, я именно про отношения с людьми.
Т.КАНДЕЛАКИ: Никогда себя, вы знаете, не ограничивала.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Плюс личная жизнь, которая под микроскопом.
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну, вы что-нибудь знаете о моей личной жизни? Не много.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Дети у вас есть.
Т.КАНДЕЛАКИ: Дети у меня есть.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Муж был.
Т.КАНДЕЛАКИ: Давно в разводе. Отвечу вам. Это же, наверное, о чем-то да говорит. То есть я никогда свою личную, частную жизнь не делала предметом общественных дискуссий. Ну, так как я, поверьте мне (вы, наверное, не знаю, маленькая были, а, может, не маленькая были) прошла пик общественного внимания к моей личной жизни в истории с Феррари, то мне этого было...
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, это...
И.ВОРОБЬЁВА: Мы уже обе работали на «Эхе».
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну вот.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да. Мы уже обе работали на радиостанции «Эхо Москвы»,
Т.КАНДЕЛАКИ: Ну вот видите как? Наверное, как раз из института пришли. Ну так для меня этого было абсолютно достаточно. Кстати, это, во многом, и последствия теперь уже я анализирую, сформировало мой последующий интерес к медиа. Я захотела заниматься коммуникациями почему? Потому что я сама оказалась жертвой неправильной коммуникации. И, пройдя через это, потом уже, как бы, я сама себе сформулировала: я хочу заниматься коммуникациями, дабы никогда больше в такой ситуации не оказаться.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вы жалеете о том, как вы отреагировали на ту историю тогда, когда это было все по горячим следам?
Т.КАНДЕЛАКИ: Нет, объясню, Тань. Если бы я тогда не сказала эту глупость со свинкой, то тогда бы, наверное, впоследствии я бы не стала заниматься коммуникациями. Если бы это все прошло для меня гладко... Понимаете, не бывает роста без кризиса. Вы же понимаете, да? Рынок ценных бумаг не может быть стабильным. Не упадешь – не встанешь. Если бы я тогда не упала, не упав в самую нижнюю точку негатива, в которой только можно было находиться, и в этом, наверное, мне равных не было в тот момент, я бы не смогла подняться и не смогла бы понять, чем вообще стоит заниматься для того, чтобы в этой ситуации никогда не оказаться. Это самый яркий пример неправильной коммуникации.
Неправильно среагировала, неправильно ответила, неправильно навесили ярлык, неправильно пошла информация и, как следствие, на всю жизнь, что бы я ни говорила по этому вопросу, у людей будет неправильное представление. Вот это хрестоматийный пример – его можно показывать, знаете, в учебниках по пиару. Этого никогда не надо делать.
И.ВОРОБЬЁВА: Одна минута буквально осталась. У нас есть тоже традиционный вопрос, который завершает программу.
Т.КАНДЕЛАКИ: «Что вы скажете богу перед смертью?»?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, это другая программа. Вы уже были. Тина, вы сейчас не в том платье.
Т.КАНДЕЛАКИ: А я специально. Это вам пас.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это вы не в том платье для этого вопроса.
Т.КАНДЕЛАКИ: А вы переживаете? Вы хотели, чтобы я была в декольте?
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я всегда желаю гостей в декольте вне зависимости от их пола.
И.ВОРОБЬЁВА: Полминуты. Ну, девушки, пожалуйста. Полминуты до конца эфира.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Над чем сомневаетесь сейчас? Над каким решением вы сомневаетесь сейчас?
Т.КАНДЕЛАКИ: По поводу образования детей. У меня сейчас дети находятся в переходном возрасте. И, собственно говоря, я не понимаю, стоит ли, допустим, сыну продолжать школьное образование или, допустим, перейти в кадетский корпус. Ну, скажем так, так как я – мать, я одна воспитываю мальчика... Ну в смысле как? У нас женский коллектив, в целом, то есть я все время думаю о том, а, может быть, что-то попробовать другое для него. То же самое касается Мелании. Мы сейчас выбираем. Это самое главное сомнение, которое я испытываю. То есть у меня, безусловно, очень много сомнений в бизнесе, у меня много сомнений в том, что я делаю. Но для меня самое главное решение, конечно же, связано с моей семьей и с моими детьми. Если там все будет в порядке, я смогу уверенно двигаться дальше.
И.ВОРОБЬЁВА: Отличное завершение программы, на мой взгляд. Программа «Разбор полета». Телепродюсер, телеведущий, общественный деятель Тина Канделаки сегодня была в нашем «Разборе полета», именно этот полет мы разбирали сегодня.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Спасибо большое.
Т.КАНДЕЛАКИ: Вам спасибо.
Т.ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Счастливо.
Т.КАНДЕЛАКИ: Спасибо.