«Мемуары художника Бориса Жутовского» Часть 6 - Ночное рандеву - 2011-09-28

М. ПЕШКОВА: Сегодня алаверды художнику Борису Жутовскому. В его мастерской увидела книги Довлатова и полюбопытствовала об отношении художника к довлатовскому слову. «Вы же знаете, каким он бывает разным», – сказал Жутовский. Это стало для меня знаком симпатии к Сергею Донатовичу. Борису Жутовскому, сказала бы я, если бы пришлось оставить автограф на программе.

Месяц Довлатова – таким войдет в литературу сентябрь нынешнего года. Сначала «Дни Довлатова» были в Таллине, с научной конференцией участников, российских и зарубежных, со спектаклями по письмам Довлатова и любимыми им стихами Мандельштама, которые в эстонской драме поставила коллега Довлатова по газете «Советская Эстония», ныне поэт и эссеист Елена Скурская (фамилия неразборчиво). Экскурсия по довлатовским местам эстонской столицы, книга «Компромисс», изданная на эстонском – не перечислить, что было в таллинские дни писателя.

Затем эстафету перенял Петербург. Замечательная, веселая, по мнению участников, конференция в журнале «Звезда», с вручением Довлатовской премии народному художнику Эдуарду Кочергину за книгу «Ангелова кукла». Дни, куда приехали друзья юбиляра отовсюду. Не о конференции речь. О довлатовских текстах в беседе с комментатором Довлатова, профессором Санкт-Петербургского университета Игорем Сухих.

И. СУХИХ: Если вы имеете в виду тему доклада на конференции в Петербурге, да, этот доклад был склеен из двух цитат. Я думаю, что это легко не только филологи угадают. Он назывался «Достоянье доцента: комментарии к Довлатову как проблема». «Достоянье доцента» – вы помните фрагмент стихотворения Блока: «И стать достояньем доцента, И критиков новых плодить». Парадокс этого блоковского стихотворения в том, что ведь он сам окончил историко-филологический факультет, и если не был доцентом, то иногда исполнял вполне доцентскую работу, писал критические статьи и даже издавал Аполлона Григорьева.

А вторая часть формулировки – это одна из моих любимых чеховских фраз, тоже, кстати, из «Записных книжек». Довлатовские «Записные книжки» опираются ведь на какую традицию? «Записные книжки» Чехова, «Записные книжки» Ильфа, «Записные книжки» Олеши, которые он сам упоминал. Так что вот мнение профессора о «Записных книжках» Чехова. Так обозначено – мнение профессора. Главное не Шекспир, а примечания к нему. Так что примечания к профессору Довлатову и было темой моего доклада.

И в связи с работой, которая уже сделана, я обозначил несколько важных проблем. Самая острая и больная – это упоминание в довлатовской прозе часто достаточно забавных, этически не безупречных ситуациях многих реальных персонажей. Есть реальные люди, которые до сих пор живут в Таллине или в Петербурге, одновременно являющиеся героями довлатовской прозы.

Конечно, в таких случаях комментатор встает перед достаточно сложной этической проблемой. Потому что, с одной стороны, традиционное правило комментаторской работы требует любую реалию, любую фамилию, которая упоминается в тексте, особенно если она значима, как-то пояснить. Но, с другой стороны, как раз это пояснение иногда оказывается настолько этически неоднозначным, что сопоставлять довлатовского героя с реальным человеком, как мне представляется, было бы весьма опасно и неправильно.

Поэтому первый принцип довлатовского комментария я бы сформулировал так: иногда комментатор должен продемонстрировать отказ от комментария, а вовсе не попытка пояснить, кого в данном случае имеет в виду в данном сюжете, на данной странице «Записных книжек» автор «Заповедника» или «Компромисса». Особенно эта проблема остро по отношению к «Компромиссу», где упоминается множество реальных фамилий тартуских знакомых и в высшей степени неоднозначных ситуациях, в высшей степени неоднозначные оценки там даются.

Вторая важная вещь, которая связана с комментарием и что мне интересно было бы выявить, это то, что можно называть смысловым варьированием. Некоторые из такого рода сюжеты достаточно известны. Предположим, многократно про это многие говорили, что история знакомства психологического героя с женой в довлатовских произведениях изображается трижды. Иногда эта женщина называется Таней, иногда прямо называется Леной. Но дело в том, что сама прототип героини утверждает, что ни одна из этих трех версий реальности не соответствует, что на самом деле в реальности было четвертое. Что было, Елена Довлатова не рассказывает, и сам автор тоже не рассказывал.

Вот такого рода смысловое варьирование, такого рода семантические ряды, такого рода, как сказали бы исследователи античных текстов, параллели для Довлатова очень важны, принципиальны, и их у него довольно много. Мне было интересно такого рода параллели, такого рода смысловые ряда выявить и объяснить, в чем их своеобразие. Потому что иногда это кажется – за что Довлатова упрекали – просто таким механическим перенесением одной и той же фабулы, чаще всего анекдотической, из одного текста в другой, а иногда это приобретает какой-то смысловой характер, и видно, как Довлатов работает с одним из самых фольклорных жанров – анекдотом. Вот он иногда дожимал, дорабатывал, придавал привычному анекдотическому сюжету некий блеск и изящество.

Наверное, третья связанная с комментированием довлатовской прозы проблемы, она традиционна. Это поиск разнообразных источников, атрибуция разнообразных цитат, это то, чем больше всего любят заниматься комментаторы, что на современном филологическом жаргоне обычно называется интертекстом. Интертекст Мандельштама. Вообще, радикально мыслящие филологи говорят, что сейчас уже невозможно написать что-то оригинальное, любой текст склеен из каких-то кусочков предшествующих текстов. Вот такая современная установка, которую часто называют постмодернистской.

Вот здесь тоже и для меня, который тексты Довлатова, кажется, знает достаточно неплохо, обнаружились при специальной работе, при комментировании некоторые сюрпризы. Потому что контекст довлатовских произведений… Проза его кажется простой, не требующей особых усилий, без какого-то глубинного культурного фундамента. Но, тем не менее, иногда контекст этих довлатовских произведений оказывается очень глубоким, чрезвычайно неожиданным и, как и другие аспекты его поэтики, очень игровым.

Скажем, в одной из повестей (кажется, это тот же «Заповедник») есть такой фрагмент: «Раздались истошные вопли Анатолия Королева». И дальше приводится фрагмент стихотворной цитаты, четыре строчки: «Мне город протянул ладони площадей… Но кто подскажет лучшие слова?» Какая-то хвала Ленинграду. Я начал искать, что это за истошные вопли. Легко найти Анатолия Королева, хотя сейчас уже даже это требует комментария. Когда-то популярный эстрадный певец, который работал вместе с Эдитой Пьехой в ансамбле «Дружба», тоже довольно рано ушел из жизни. Это легче найти.

Но когда я начал искать источник этого истошного вопля, обнаружилось, что текст этой песни называется «Свидание с Ленинградом», написал сам Сергей Довлатов под псевдонимом Владимир Сергеев. Он написал вполне халтурную хвалу Ленинграду. Эта песня была популярна. Достаточно сказать, что пел ее не только Анатолий Королев, но и Муслим Магомаев. Желающие могут найти и послушать ее, она есть в интернет-варианте. Мне кажется, вполне достойные и слова, и музыка.

Кстати говоря, за эту мелодию он вроде бы получил больше, чем за все те мелочишки, которые в СССР опубликовал. Потому что, как и положено, по мере исполнения песни поэт-песенник какую-то часть гонорара за это получал. Так что он оказывается еще и соперником многих поэтов-текстовиков советской эпохи. С одной стороны, он это написал, а с другой стороны, появляется самокритика – вот эти «истошные вопли», слова этой песни. Так что я знаю теперь, откуда.

Те, кто читали «Записные книжки», помнят там тоже достаточно небезупречный, с эротической подкладкой анекдот, ключом, кульминацией которого являются такие стихи: «Адмиралтейская игла сегодня, братцы, без чехла». В довлатовских «Записных книжках» - и названа опять реальная фамилия поэта - этот сюжет имеет очевидный эротический подтекст. Комментарий показал, что единственное, что в этой довлатовской фантасмагории правда, это сами стихи, да и то чуть искаженные. Всё остальное не так: это и принадлежит не тому, и написано не тогда, и совершенно по другому, абсолютно серьезному поводу.

М. ПЕШКОВА: Пушкинские строки?

И. СУХИХ: Нет, это подражание Пушкину. «Светла Адмиралтейская игла». Вы верно определили след – это подражание Пушкину. Это Александр Хазин, это «Возвращение Онегина», знаменитая сатирическая поэма.

М. ПЕШКОВА: Подождите, это не брат Надежды Мандельштам? Надя Хазина.

И. СУХИХ: Да. И этот текст Александра Хазина удостоился того, что Хазин был упомянут вместе с Ахматовой и Зощенко…

М. ПЕШКОВА: Это что, в постановление попало?

И. СУХИХ: Фамилия Хазина была в постановлении, и вот именно это «Возвращение Онегина». Но самое главное – это не тот автор, которого указывает Довлатов, а Хазин. Это совсем другое время, вовсе не 70-е годы, с названным автором происходит это неудачное событие, а это конец 40-х, и это вполне прагматическая смысловая деталь. Потому что речь там просто идет о том, что, когда снимают всю блокаду, на Адмиралтействе действительно был защитный чехол от снарядов, от самолетов. И когда его сняли в этой сатирической поэме – это знак возвращения к мирной жизни. Так что такого рода расшифровки, мне кажется, будут любопытны любителям Довлатова, а для филологов имеют некий самостоятельный характер. Не известно было откуда, а теперь мы это знаем.

М. ПЕШКОВА: Еще по поводу комментариев. Ведь вами сделано очень много открытий. И то, что сделали вы, ваш комментарий занимает четверть книг, которые выйдут в этом месяце. Т.е. этот четырехтомник на четверть лично ваш.

И. СУХИХ: Это такой секрет Полишинеля. Если вспомнить опять эту чеховскую иронию, то кто-то может сказать: зачем я буду покупать книжку, в которой 60 страниц в каждом томе, даже больше, потом еще статья, 80 страниц Довлатову не принадлежат. Поэтому вы раскрыли такую маленькую тайну. Да, действительно, это собрание рассказов Довлатова, смысл его в том, что комментарии там достаточно пространные. Спасибо издательству, что оно меня в этом смысле не сковывало никак. Когда-то в советской эпохе считалось, что комментарий должен только определенный процент от текста иметь, его беспощадно резали. Поэтому замечательный Пушкин, которого делали в 30-е годы, вышел вообще без комментариев, кроме текстологического.

М. ПЕШКОВА: А как же понять, если человек не знает реалий того времени?

И. СУХИХ: В том-то всё и дело. Вот сейчас уже не только какие-нибудь петербургские реалии, но какой-нибудь исполком уже нужно пояснять, что такое исполком. Или вот, скажем, вы знаете, кто такой шнырь? Там упоминается какой-то человек, эпизодический персонаж, появляется в довлатовской «Зоне». Для работы над «Зоной» мне пришлось достаточно глубоко погрузиться в разнообразные словари уголовного жаргона. Примерно мы представляем, а вот что такое точно шнырь… Прижмуриться мы тоже понимаем. «В зоне зэк прижмурился» - в одном из рассказов появляется такая фраза. А вот такого рода вещи приходится иногда достаточно долго разыскивать. Мне кажется, что, действительно, реальный комментарий важен и просто как источник информации (это важно для переводчика, который будет переводить какие-то фрагменты), но самое любопытное, что иногда это становится дополнительным источником того, что называют удовольствие от текста. Потому что видно, как Довлатов играет с какими-то реалиями, и раскрытие этой игры само по себе будет небезынтересно для читателей, почитателей Сергея Довлатова.

М. ПЕШКОВА: Профессор Санкт-Петербургского университета Игорь Сухих. Узнаем ли мы все тексты Довлатова? В программе «Непрошедшее. Ночное рандеву» на «Эхе Москвы».

Я узнала о том, что на конференции был доклад, с которым выступила ваша аспирантка. И он касается журнала «Костер». Речь шла о работе Довлатова в журнале «Костер»? Или, наоборот, о том, что Довлатова могут читать дети?

И. СУХИХ: Я хорошо знаю этот доклад, его делала моя аспирантка Аня Ковалова, очень интересно работающая в разных направлениях исследовательница. Этот доклад имеет очень конкретный характер, но любопытен еще один дополнительный штрих в биографии Довлатова. О работе в «Костре» сам Довлатов писал в «Невидимой книге». Про это рассказывали несколько мемуаристов. Есть книга той же самой Анны Коваловой и Льва Лурье «Довлатов», такая монтажная книга, где об этом рассказывает бывший главный редактор Святослав Сахарнов. Смысл доклада Ани очень конкретен. Она нашла в «Костре» один неизвестный довлатовский текст, он там публиковался. Ее доклад строился как пояснение, комментарий к этому тексту для «Костра». Но поскольку это было опубликовано в «Костре», так что получается отчасти такой детский Довлатов. Когда-то он пытался писать, ее тоже нашли во Пскове несколько лет назад, такую тоже вполне детскую пьесу для кукольного театра. Оказывается, что в «Костре» был опубликован еще довлатовский рассказ для детей.

М. ПЕШКОВА: Неопубликованный Довлатов.

И. СУХИХ: Точнее сказать так. Неопубликованного и неизвестного Довлатова, по всей видимости, чрезвычайно много. Я знаю только какую-то часть из этого неопубликованного Довлатова. Скажем, совсем недавно – не спрашивайте меня, всё равно не назову где – мне удалось прочесть неопубликованный довлатовский роман, надо которым он долго и мучительно работал много лет, про который Давид Дар, кажется, говорил… Причем сам Довлатов с удовольствием такие самоуничижительные реплики приводит. Он приводит такую реплику: «Удивительно, как вам удалось написать столь претенциозный и столь скучный роман».

Это, действительно, довольно большой для Довлатова роман, в разных вариантах он называется то «Пять углов», то «Один на ринге». Это примерно 400 страниц текста. Я думаю, что это очень небольшая часть каких-то архивных вещей. Потому что практически не опубликованы скрипты многочисленные, которые Довлатов делал для «Свободы». Есть какие-то тексты, которые публиковались в «Новом американце», часть их вошла в сборник публицистики Довлатова. Но какая-то часть – я их знаю в распечатках, я смотрел подшивки «Нового американца» далеко не полностью, правда – это тоже неизвестный Довлатов.

В таллинском сборнике «Пять углов», про который много говорят, 5 или 6 неизвестных рассказов, они потом Довлатовым не перерабатывались, не перепечатывались, они есть только там, в корректуре этого сборника. И вообще, он в разных письмах оговаривал, что вывез в разных вариантах из СССР на фотопленке… По всей видимости, несмотря на то, что публикуется и формально Сергей Довлатов написал очень мало, объем неизданного, вероятно, очень велик и складывается из двух частей.

С одной стороны, периферийные какие-то вещи и темы, вроде скриптов для «Свободы». С другой стороны, как раз в разных письмах Сергей Довлатов называет огромную цифру вывезенных из России скорее не рукописей, а машинописей, творческого материала. Если я правильно помню, в одном из писем есть цифра полторы тысячи машинописных страниц, в другом письме он говорит уже о двух с половиной тысячах страниц. Т.е. это достаточно большой архив. О том, что на этих страницах, пока, как мне кажется – я слежу за публикациями, – никто, кроме домашних, не знает. Так что не опубликовано, наверное, много. Но есть завещание, на которое ссылается семья, есть какие-то иные, видимо, этические проблемы. В значительной степени эти публикации ожидаемы, но я не знаю, могут ли и скоро ли они состоятся.

М. ПЕШКОВА: Вопрос касательно таллинской конференции, на которой выступала сотрудница и говорила о каких-то таллинских архивах. Что в них может быть довлатовское?

И. СУХИХ: Здесь я не могу сказать. Если мы говорим об одном и том же докладе, там речь шла о том, что материалы издательские, в которых могла быть и верстка «Пяти углов», сейчас по каким-то причинам в Эстонии, в таллинских архивах уже недоступны. Но есть газета «Советская Эстония», где сотрудничал Довлатов, другие газеты. Вот какие-то новые материалы для комментария в Таллине найти можно. А насколько в этом смысле этот город богат творческими рукописями Довлатова… Там они, конечно, есть, они, прежде всего, есть у Тамары Николаевны Зибуновой. Но опять и с этой частью архива без разрешения основных наследников работать очень сложно.

Как человек, который писал о Довлатове, который читал всё, что опубликовано, мне просто печально, что по разным причинам знакомство с наследием Довлатова и до сих пор ограничивается достаточно узким кругом текстов. Я понимаю, с чем связаны эти опасения. Но, с другой стороны, если искать какие-то параллели – обычно ссылаются наследники на довлатовское завещание… Кстати, сама Екатерина Довлатова недавно сказала, что его никто не видел, кроме немногих домашних и их нью-йоркского адвоката.

С другой стороны, как раз публикация каких-то текстов творческих, а не личных – это совсем другое дело. Мне кажется, репутации нашего автора это нисколько бы не уронило. И мы знаем довольного много такого рода случаев. Наиболее очевидный – я не сравниваю авторов, я сравниваю феномен, – многие из наших слушателей знают, что, если бы Макс Брод точно выполнил бы завещание Кафки, Кафки как писателя 20 века просто бы не было.

Не так давно, кстати говоря, Дмитрий Набоков не выполнил завещание отца и издал фрагменты последнего романа. Я не знаю, насколько это повысило или, наоборот, уронило репутацию писателя Набокова. Но данный феномен показывает, что творческое завещание писателя – это, как мне представляется, тоже его творческий жест. Он имеет право об этом сказать. Но если интерес к нему сохраняется, мне кажется, что при очень аккуратном подходе и друзья, и историки литературы имеют право опубликовать какие-то тексты – страшно произнести слово – вопреки творческой воле автора.

Я повторяю, без этого «вопреки» не было бы писателя Кафки, не было бы Бунина, которого мы знаем, он тоже оставил список рассказов, которые нужно публиковать, и тех, которые перепечатывать не нужно. А их ведь всё равно перепечатывают. И мне кажется, правильно делают. Потому что без этого образ Бунина как классика 20 века не складывается. Такая же история была с Гончаровым. Эти факты, эти сюжеты повторяются в истории литературы. Обычно так или иначе решение находится. Думаю, что в данном случае рано или поздно это решение будет найдено, и мы познакомимся с какими-то новыми текстами Сергея Довлатова, не известными нам, которые он по какой-то причине считал недостойными публикации, но на самом деле для любителей Довлатова, для читателей Довлатова, для исследователей Довлатова они будут открытием.

М. ПЕШКОВА: Вы говорили о том, что по Довлатову защищены две диссертации.

И. СУХИХ: У меня две диссертации. Но вообще по творчеству Довлатова в разных городах России защищено уже около 20 диссертаций. Я сам услышал эту цифру на таллинской конференции. В библиографии, в приложении к моей книге есть список, но он, как выяснятся, неполный . Две – это диссертации, о которых я знаю, которые защищались у нас на факультете, под моим руководством. Но такого рода работы выходят и защищались и на Дальнем Востоке, и в Самаре, и в Москве, и еще в разных городах России.

М. ПЕШКОВА: Тематика тех диссертаций, которые выполнены под вашим руководством.

И. СУХИХ: Это очень интересно. Одна из этих диссертаций была посвящена книге «Наши». Как раз любопытно, что аспиранткой была замечательная корейская молодая исследовательница Сим Хен Чо. Как раз любопытно, что главным итогом диссертации, помимо того, что она написала текст диссертации, защитила, всё как положено, она успела за эти три года, отведенные аспиранту, перевести книгу «Наши» на корейский язык. Так что Довлатова теперь могут читать и по-корейски. Это, кажется, был второй перевод Довлатова на корейский язык. На защите она эту книгу всем замечательно показала. Никто не мог этот текст прочесть по-корейски, но зато все с благоговением видели, что теперь Довлатов существует и по-корейски. Вторая работа была чуть раньше, я уже не помню точно ее формулировки, но это была работа о литературных связях прозы Довлатова.

М. ПЕШКОВА: Одним из исполнителей песен на стихи Довлатова, как сказал Игорь Николаевич Сухих, был Муслим Магомаев.

ПЕСНЯ В ИСПОЛНЕНИИ МУСЛИМА МАГОМАЕВА

М. ПЕШКОВА: Дочь писателя Александра Довлатова приехала на таллинские дни с сыном Мишей, который был не очень разговорчив. Зато маленькая Маша, внучка Довлатова, ответила на все мои вопросы.

МАША: Читаю книжки. Еще я ходила на занятия, ни рисование, на танцы и на игралочку.

М. ПЕШКОВА: А ты уже выбрала себе профессию? Кем ты будешь?

МАША: Когда я вырасту, буду работать художником и клоуном.

М. ПЕШКОВА: А как ты будешь успевать и рисовать, и клоуном быть?

МАША: Я умею рисовать.

М. ПЕШКОВА: А что тебе особенно нравится рисовать?

МАША: Русалочек, принцесс и разное всё.

М. ПЕШКОВА: Сколько тебе до школы осталось?

МАША: Мне будет пять, потом шесть и семь.

М. ПЕШКОВА: А школа далеко от дома?

МАША: Нет. Я в Мишиной буду учиться. Миша в четвертый класс ходит. И я буду ходить, когда вырасту.

М. ПЕШКОВА: О Довлатове в программе «Непрошедшее. Ночное рандеву» говорили профессор Игорь Сухих, внучка писателя Маша и пел Муслим Магомаев. Звукорежиссер Александр Смирнов. Я Майя Пешкова. До встречи.