Личный приём - 2021-05-17
И. Воробьева
―
21 час и 5 минут в Москве, 23:05 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Как всегда, эта программа идет из двух городов, из двух студий. Здесь в студии «Эха Москвы» – я, Ирина Воробьева, ну а в Екатеринбурге, слава богу, на свободе – Евгений Ройзман. Добрый вечер.
Е. Ройзман
―
Здравствуйте.
И. Воробьева
―
Я хочу начать все-таки с того, что произошло с этими девятью сутками, которые превратились в одни сутки. Я ничего не поняла. Что это было?
Е. Ройзман
―
Ирин, слушай, никто ж не знает, что это было. В четверг оформили два протокола: один протокол – организация митинга 31-го числа, а второй протокол – организация через призыв и участие 21-го числа. Причем очень интересно, организация и призыв – там один ретвит Навального. И, по сути, вот за этот ретвит. А по 31-му числу там мои фразы «Надо выходить. Я буду» как призыв. Я уже судье говорю…А понимаешь, очень интересное сейчас правосудие. Кто сталкивался, понимает, о чем я говорю. Судью вообще не интересует, что ты говоришь. Судью не интересует, как работает твой защитник. Судью вообще не интересуют факты, логика событий, свидетельские показания. Судья знает, что делает. У него есть протокол. Даже если протокол противоречит сам себе, даже если он составлен с нарушениями закона, даже если там отсутствуют логические связи – это вопрос решенный.
И я уже разозлился. Так я спокойно, но судье говорю: «Я вам в два слова могу доказать, что я не был организатором». Он говорит: «Как?» – «Ну потому что если бы я был организатором, я бы сказал: я – организатор. Я ж не прячусь». И если бы я призывал, я бы сказал: «Я призываю», и со всеми вытекающими. Я этого тоже не делал. Поэтому я и не организатор. И призыва здесь нет. Но тем не менее дали по одному протоколу 9 суток, по другому протоколу – 9 суток, сложили, получилось 9.
Ну я что? Я ж человек опытный. Я уже пришел с вещами, как в моем же стихотворении: «Сидорок через плечо», и все что отсюда следует. Ну и все, меня прямо оттуда и увезли. Перед этим успели еще один протокол – 30 часов обязательных работ. А у меня выбор небольшой. Я же понимаю, что это сделано так – унизить. Но я работы никакой не боюсь, раз. Во-вторых, я из этого способен сделать значимое мероприятие для всего города. Ну, так, дак так. Хотите так – давайте так попробуем. Я же тоже не мальчик для битья.
Ну и сижу себе в камере. Зашел в камеру. То есть я как старый каторжанин зашел в камеру. Я сразу подмел, вымыл все, вычистил, потому что мне там сидеть.
И. Воробьева
―
А кто-то был еще в камере?
Е. Ройзман
―
Нет. В пустую камеру. Ну и все, навел полностью в камере порядок, настроился на свои 9 суток. Ну, 9 суток можно на ноге одной простоять. В соседней камере сидела Ирина Норман, девчонка. Второй раз дают 30 суток. 27 лет девчонке. Вообще не за что сидит. Алексей Гресько, спортсмен, хороший парень, сидит второй раз. Ему 29 суток дали. А мне-то 9 суток. Я уж там как-нибудь это.Ну и вот. Сижу. Бродского взял большую книжку, Анисимова взял «Императорскую Россию» (я как к учебнику к этой книге отношусь), ну и Библию взял крупным шрифтом. Думаю, буду читать себе, не торопясь. Прочитал Книгу Бытия, днем закончил, начиню читать Книгу Исхода. Стучатся в дверь, открывают: «Евгений Вадимович, с вещами на выход. Приговор заменили на одни сутки».
Очень интересная ситуация, потому что приговор заменили очень быстро. Два судьи в двух разных кабинетах на абсолютно одновременный приговор заменили оба решения. Поэтому я понимаю, что решение было централизованное. Когда говорят: «Что произошло?», я ж откуда знаю, что у них в голове? Может быть, поумнели резко. Я не знаю. Может быть, еще что-то. Может, совесть замучала. Я откуда знаю? Но тем не менее вышел на свободу. Очень довольный. Понимаю, что торпеда мимо прошла. Еще у меня пауза появилась. Сейчас начнутся всякие апелляции. Я уже в этих протоколах запутался – их так много.
Но я хочу сказать, что и в спецприемнике, и везде да, глаза прячут, дело свое делают, но отношение откровенно доброжелательное, подчеркнуто уважительное. Никто не цепляется ни за что, где можно что-то нормальное делать, делают в рамках закона. И вообще, к политическим относятся с уважением. Я это видел.
Понятно, что у них возникает раздражение некоторое, потому что политические долбят жалобами, политические консолидированы, умеют добиваться своего, достаточно продвинутые. Но тем не менее, даже если их и злит это количество жалоб, относятся с уважением и где можно на жалобы отвечать позитивно, отвечают. Например, добились прогулки по часу политические, добились, что 2 часа в день «Эхо Москвы» с 8 до 10. То есть все события знают, все в курсе. Но я хочу сказать, и разговаривают нормально, уважительно. Ну, везде люди. Ну что, это Россия.
И. Воробьева
―
Да. А по обязательным работам этим еще не было обжалования? Или что там с ними происходит?
Е. Ройзман
―
Слушай, у меня обжалования не было. Но у меня вся личка завалена, что если все-таки обязательные работы устоят, то полгорода выйдет, Потому что это интересная история.
И. Воробьева
―
Я просто насколько помню, обязательные работы – это ты по месту работы проходишь вот эти как раз обязательные работы. То есть, получается, обязательные работы где? В Фонде Ройзмана? На «Эхо Москвы»?
Е. Ройзман
―
Меня тогда за тобой закрепят. Ты будешь ответственная.
И. Воробьева
―
Ну я им, конечно, не советую так поступать, потому что 30 часов обязательных работ на «Эхо Москвы» – это… В общем, я вам не советую, те, кто с этим протоколом сейчас разбирается. Я напомню, что это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом.Мы, конечно, уже придумали разных много ходов, чтобы сегодня, если вдруг Евгений Ройзман оставался бы в камере, программа бы все равно вышла. Это я сразу говорю тем людям, которые считают, что программа почему-то не выйдет. Программа выйдет, в любом случае. И мы будем рассказывать. И очень много планов было. И поэтому имейте в виду, если что, программа останется на своем месте. «Личный прием» все равно будет выходит. Мы все равно будем рассказывать об этом. Так что здесь не получилось бы, в любом случае. Но прием был?
Е. Ройзман
―
Слушай, Ирин, прием был. Прием был серьезный. А я, знаешь, вспомнил одну фразу из Азбуковника 17 века. Ну вот мне судья попался вежливый. А я человек опытный, меня не раз судили. И я знаю, что когда судья вежливый, к этому надо относиться очень внимательно. Вот такие судьи всегда это. И знаешь, люди неопытные ловят выражение глаз судьи, выражение лица, интонацию голоса. Я про это понимаю все. И когда судья вежливый, можно ждать чего угодно. Ну и вроде как неловко, а все равно выносят свои решения. Я вспомнил, как у русских в Азбуковнике 17 века это звучало: «Крокодила - есть зверь лютыя. Аще, кого ясти почнёт - плачет вельми, но ясти не престанет». Нормально?
И. Воробьева
―
Прекрасно.
Е. Ройзман
―
Ну, я так, про вежливость.
И. Воробьева
―
Уровень поддержки поразил или был ожидаем. Потому что я видела, что в буквальном смысле все писали об этом.
Е. Ройзман
―
Ирин, ты знаешь что, мне надо время от времени уходить в отставку, садиться в тюрьму, чтобы вдруг вспомнить, что меня в своем городе любят, как-то ценят, уважают. Мне очень приятно. И я, конечно, Екатеринбургу и всем хочу передать огромный привет. И мне очень приятно. Я эту поддержку на каждом шагу ощущал. И отдельно хочу сказать спасибо юристу Юле Федотовой. Все-таки кандидат наук, выпускница Уральской юридической академии. И конечно, Андрей Бельянский со своей командой «Бельянский и партнеры» подтянулись уже как тяжелая артиллерия. И мне, конечно, с ними гораздо спокойнее.
И. Воробьева
―
Тогда про прием. Мы вот сегодня поступим в обратную сторону – мы про политические события поговорим во второй части программы. Тогда про прием, раз уж он был и проходил очно.
Е. Ройзман
―
Слушай, у меня прием начался с того, что пришла целая делегация. У них назывался кредитно-потребительский кооператив: КПК «Первый Уральский», КПК «Уральский север», КПК «Первый». То есть самые разные названия. Был такой продвинутый парень, фамилия его Бикбулатов. Он в свое время был управляющим «Сибакадембанка» в Иркутске, а потом ушел в свободное плавание. Причем схема настолько примитивная. На старте, конечно, сразу было понятно, что пирамида.Очень хорошие газеты печатали, очень хорошие буклеты. Причем везде ссылались на Центробанк, а логотипы, логистика вся была, как у Сбера – зелененькие кружочки. Ну чисто сберовское взяли, то, что внушает людям доверие. Насобирали миллиарда под два. Причем, смотри, брали деньги под 11-12% годовых (причем брали все время наличку), и он тут же своим людям, своим фирмам отдавал под 1%. Ну, каким-то своим физлицам, своим фирмам под 1%. То есть это пирамида была на старте. Люди четко понимали, что делают.
Ну и все. Когда тут накопилось несколько тысяч потерпевших, начались скандалы один за другим, долго-долго пытались возбудить уголовное дело, говорили: «Да это ваши отношения. Да это идите в суд». В результате возбудили уголовное дело по ст.159 ч.4 «Мошенничество». Но никто не арестован, никто не задержан. Мало того, один под домашним арестом, у одного ограничение действий. Еще в это время умудрялись брать у людей деньги.
И для меня всегда вот этот пример, когда матросы в свое время выловили акулу, выпотрошили ее, внутренности взяли на наживку, а акулу выпотрошенную выбросили в море. И закинули крючок и на собственные внутренности попалась опять эта акула. Для меня какой-то такой пример.
И женщина одна говорит: «Понимаете, я пенсионерка. У меня был какой-то маломальский бизнес. Я дала 2 млн». Я говорю: «Охренеть». А там еще с ней женщина старая пришла. А та дала 700 тысяч. Он говорит: «Мы считали, что это надежно. У них такая реклама сильная везде шла – газеты, радио.». Я говорю: «Понимаете, вы с него не получите ничего никогда уже». Они говорят: «Ну хоть что-то. Ведь ни копейки денег не вернули. Мы ведь практически 2 млрд денег ему насдавали. Ни копейки не вернули». Я говорю: «Вы его, конечно, за эти деньги можете посадить. Но ничего вы не вернете».
Понимаешь, мне понятно, что это была гигантская машина по обработке и переворачиванию налички: собирали с доверчивых людей, дальше отдавали наличкой. Я позвонил Мерзляковой. Татьяна Георгиевна – она такой человек понимающий. Мы договорились, они во вторник придут на прием. То есть мы объединим усилия с Уполномоченным по правам человека. Она говорит, очень тяжелая ситуация, много потерпевших. Причем потерпевшие – это бедолаги. Туда же не попадают в эти схемы олигархи, банкиры. Это самые простые люди с земли, которые ищут хоть какую-то возможность пристроить, сохранить, чуть-чуть заработать. Мне очень жалко этих людей.
А потом пришел мужик очень интересный вслед за ними. Но мы этим занимаемся. Наш юрист закреплен. Мы уже тут многого добились по этому делу. Потом как-нибудь расскажу. Ко мне пришел мужик такой из прошлой жизни. Такой уже подуставший, все понимает в жизни. Он говорит: «У меня ситуация такая. Ко мне подошел сын одного известного бильярдиста и попросил у меня 800 тысяч, потом еще. Я ему дал деньги. Он обещал быстро вернуть. А мне люди-то говорят: “Дак ты кому даешь? Он конченый подонок. Возьми хоть расписку” И я расписку с него взял. Как я только взял с него расписку, он сразу переписал там имущество, там имущество. И через некоторое время говорит: “Я тебе деньги не отдам, меня кинули, у меня денег нет”.
И вот история продолжается несколько лет. Для меня очень важно. Но у меня накопилось 3 млн. Мне эти деньги не нужны. Я давно с этими деньгами попрощался. Но у меня в душе горит костер, и я не намерен ему прощать. И если вы с него получите, заберите все деньги в Фонд, на детей, там еще. Мне главное, чтобы с него это получили»
Ну а я знаю одну очень сильную адвокатскую контору, которые такие крючкотворы, которые и получить не получат, но жизнь отравят максимально. Я говорю: «Давай я тебя сведу напрямую. Сам договорись». Но просто потому, что зло должно быть наказуемо. Тем более такое откровенное, наглое, подлое зло. Посмотрим, что у него получится. буду в курсе держать.
И. Воробьева
―
Тут некоторым нашим слушателям и зрителям не жалко людей, которые несут деньги в финансовые пирамиды и к таким мошенникам. Пишут, что, мол, хотели подзаработать, не повезло.
Е. Ройзман
―
Ирина, ну нельзя так относиться. Ты понимаешь, я видел людей, которые умные люди, которые интеллигентные люди, но если они что-то прочитали в газете или услышали по радио, они в это верят. Я когда-то так же относился, а сейчас, видимо, стал старше. Разные бывают ситуации. Люди зачастую вот так последнее отдают.Но к той истории, где человек сам виноват. У меня последний человек было на приеме. Женщина пришла с дочерью. Дочь у нее 50-летняя инвалид. И пришла ко мне женщина. Я говорю: «Я вас помню». Она говорит: «Да, да, да. Вы мне помогли в свое время». Я ее вспомнил. Она пришла ко мне. Жила она на съемной квартире. А у нее дочь, которой в той время уже лет 45 было, она инвалид сложный такой, и ей было положено жилье. И я ходил сам, этим занимался, добивался. И в конце концов она получила замечательную 1-комнатную квартиру. Они еще потом пришли меня поблагодарили. Это, наверное, год был 2015-2016.
И вот она приходит ко мне, и я ее вспомнил. Показывает мне мои запросы. Я еще главой города был. Я говорю: «Да, да, да, я помню. Но у нас же все получилось. Вы же получили квартиру». Она говорит: «Да. Но я ее приватизировала и продала за 2 700 000. А все деньги отдала своей дочери. У моей дочери была 4-комнатная квартира. Она взяла ее в ипотеку. И моей дочери надо было закрывать ипотеку. И я продала свою 1-комнатную квартиру и пришла жить к дочери». Я говорю: «Хорошо. А у дочери?» Она говорит: «У нее муж и двое сыновей. Но я дочь люблю, внуков люблю. Нам дали одну комнату. Мы там живем. Но вот у меня с ее мужем отношения не сложились, и он нас начинает выгонять».
Я говорю: «Мало того, что у вас отношения с мужем не сложились, у вас еще испортятся отношения с дочерью, потому что вы живете в ее квартире». Она мне говорит: «А что значит в ее квартире, когда я ей дала 2 700 000 ипотеку погасить? Правда, они ипотеку не погасили, а потратили на какие-то другие. Но как он меня выгоняет? Мне же идти некуда». Я говорю: «Вы поймите, вы ему чужой человек. Вы сделали это сами. А у вас когда-нибудь было какое-нибудь жилье?» Она говорит: «Я когда приехала в Екатеринбург, я очень много работала. Я себе заработала 1-комнатную квартиру, а потом я ее продала, уехала в Арамиль, а деньги отдала своей дочери – она купила машину. Правда, машину у нее муж забрал».
И я вот сижу на нее смотрю и думаю: «Я столько сил приложил, чтобы получить ей эту квартиру для ее дочери. И вот она сейчас с дочерью-инвалидом может остаться на помойке, потому что муж ее реально выгонит. Если он ее не выгонит, он ее будет выживать». И я говорю: «Как у вас отношения складываются?» И она вдруг мне говорит такую фразу: «Это человек, который, вы должны понимать, это говно чистейшей слезы». То есть такую роскошную фразу выдала. Я говорю: «Дак как вы туда залезли, да еще с дочерью-инвалидом?» Ну, буду смотреть, чем помочь. Но мне так досадно, потому что я рубился за эту ее квартиру 1-комнатную и попал в идиотскую ситуацию, что просто впрок никому не пошло. Ну вот и так бывает в жизни.
И. Воробьева
―
А вот интересно, часто, кстати, вы узнаете о том, что было дальше с людьми, которым так активно помогали? Потому что они же могут вляпаться во что-нибудь, все потерять.
Е. Ройзман
―
Ирин, ну вот когда у меня накатывает вот такое, что я начинаю злиться, переживать… Я пришел с приема очумевший, уставший, стоит у меня в галерее здесь здоровенный парняга и говорит: «Вы меня не помните? Я Сергей Ковалев». Я говорю: «Нет». Он говорит: «Вы меня из Тбилиси доставали». И я вдруг вспомнил. Наш парень екатеринбуржец попал в беду, попал в реанимацию, не приходил в себя в Тбилиси.А ко мне пришли и говорят: «Помогайте. Надо вытаскивать его». Я звоню в «Уральские авиалинии» Скуратову. Он всегда откликался. Он говорит: «Мы поможем. Договаривайся». И я звоню Диме Муратову. Я говорю: «Ты в Тбилиси знаешь кого-то?» Он говорит: «Мэра знаю – Каха Каладзе». Я говорю: «Дай телефон». Я звоню и говорю… А я же знаю про него – он футболист. Я говорю: «Я знаю. Я за вами слежу. Но у нас вот такая ситуация». Он говорит: «Сейчас все решим». И «Уральские авиалинии» его забрали из Тбилиси и перевезли.
И он совершенно нормальный здоровенный парень такой стоит и говорит: «Я, единственное, удивляюсь. Ко мне подходили врачи и говорят: “Ты кто такой?” Я говорю: “Я вот Сергей”. Они говорят: “Да нет, дело не в этом. Почему за тебя переживает мэр Тбилиси, мэр Екатеринбурга?”»
И. Воробьева
―
Главный редактор «Новой газеты».
Е. Ройзман
―
Да, да, да. И вот такая ситуация. Вот я был удручен этими женщинами, а потом его увидел и думаю: «Да и нормально все».
И. Воробьева
―
В целом да. Просто было интересно, как реагируют. Тут просят – каждую программу, кстати, просят – поговорить еще раз про Фонд «Круг добра». Но вряд ли можно что-то новое сообщить про этот фонд. Но если есть, то нужно.
Е. Ройзман
―
Ирин, давай два слова скажу. Сейчас в России идет 38 сборов по «Золгенсма». Там несколько ребят. Но еще раз всем скажу, хочу поблагодарить. С Мишей Бахтиным получилось. Реабилитация закончена. Они в ближайшее время приедут в Екатеринбург. Все нормально, слава богу.
И. Воробьева
―
А сейчас они в Москве, да?
Е. Ройзман
―
Да, в Москве. Закончили реабилитацию. Медаль повесили. Он такой щекастый, довольный.
И. Воробьева
―
Да, чемпион такой прям.
Е. Ройзман
―
Да. Хороший парень. Все слава богу. Но у нас, ко всем обращаюсь, Саша Лабутин. У нас сейчас собрано 81 млн плюс десятка есть на Фонде. То есть 91 млн у нас уже есть. И нам надо перешагнуть через 100 и дособирать потом еще 60. Главное, через 100 перешагнуть, там пойдет уже нормально. Наша задача – это сделать в течение лета, потому что он вес набирает. Саша Лабутин. Очень хороший парень. У него еще брат и сестра, двойняшки, по 11 лет, которые очень любят. Поэтому помните, Саша Лабутин. Фонд Ройзмана. Зайдите посмотрите. У нас должно получиться. Я думаю, что мы справимся.
И. Воробьева
―
А «Золгенсму», соответственно, так никто не дает? Я видела, какое-то сообщение было от руководителя этого Фонда буквально на этой неделе. Сейчас я его буквально найду. В общем, я найду эту цитату. Руководитель Фонда что-то говорил про «Золгенсму». Я найду и спрошу обязательно.
Е. Ройзман
―
Опять Лукашенко попросил 100 млрд рублей, и ему, похоже, дадут. Так вот на эти деньги можно закрыть вообще все сборы по всем детям. Ну так, для понимания.
И. Воробьева
―
А вообще, появилась, да, привычка все пересчитывать на «Золгенсму» и «Спинразу»?
Е. Ройзман
―
Слушай, а я вообще считаю, чтобы было все правильно, чтобы понимать приоритеты, которые сейчас в стране имеют место, надо все пересчитывать на жизни детей. И тогда вообще все станет понятно всем.
И. Воробьева
―
Да, я вот нашла эту цитату, о которой я говорила. Александр Ткаченко, председатель правления фонда «Круг добра», недавно заявил, что все пациенты со спинально-мышечной атрофией будут обеспечены лекарствами до конца 2021 года. Речь идет, видимо, про «Спинразу». Про «Золгенсму» что-то я не вижу никаких сообщений.
Е. Ройзман
―
Ирин, речь идет про «Спинразу». Речь идет о тех случаях, где родители отсудились, и местные министерства здравоохранения обязаны обеспечить. Вот в этих случаях они закрывают. Слушай, коротко перед перерывом. Успеваем несколько слов?
И. Воробьева
―
Да, есть еще пара минут.
Е. Ройзман
―
Ко мне пришла Наташа Туркеева. Она инвалид с детства и проблема с ногами. Хорошая, замечательная женщина. И она всю жизнь шьет. Шьет много, шьет качественно, хорошо. У нее долго-долго муж умирал. Там надо было аппарат искусственного дыхания и так далее. Ну и в конце концов она дохаживала мужа своего. Потом все, что от него осталось, принесла и говорит: «Может, каким-то другим людям? Вот тут еще деньги немножко остались». Тоже дала. Она вдвоем с дочерью. Вдова, инвалид, вдвоем с дочерью живут. Так вот она пришла и говорит: «Женя, возьми тысячу рублей. Вот на Сашу Лабутина возьми от меня. Для меня принципиально вот эту тысячу рублей».И я вдруг вспомнил, у меня была подобная история. Таня Гагарина в свое время с моей сестрой училась в одном классе в 113-й школе. У нее у дочери дочь с ДЦП сложным, маме за 90 лет, которой уже очень тяжело. У три женщины на руках, она одна. И он приехала, привезла тысячу рублей и говорит: «Для меня принципиально. Возьмите». И для меня вот эта тысяча рублей там, тысяча рублей здесь, понимаешь, это та самая евангельская притча «Лепта вдовицы». Это дороже многих-многих миллионов вот такие ситуации. И когда вот так люди включаются, чтоб кому-то, ребенку, которого они знать не знают, помочь, ну конечно это дорого стоит. И я хочу тебе сказать, русских есть за что уважать.
И. Воробьева
―
Минутка до перерыва. Про пробежку еще тут писали. Я так понимаю, что в субботу аншлаг был на пробежке.
Е. Ройзман
―
Да, народу было много. И в эту субботу тоже пойдем бегать. Прием тоже будет в пятницу. И кто хочет – приходите. С удовольствием пробежимся. В городе красиво сейчас. Сейчас здесь началось цветение, когда одновременно яблони, черемуха. Рябина начала цвести, у нее вообще особый запах такой. И я все время в связи с этим вспоминаю Японию, когда у них национальный праздник – цветение сакуры, потом еще один национальный праздник – когда клены краснеют. У них несколько таких периодов, когда вся Япония выходит на выходные и просто дни любования. Но у нас в некоторых местах тоже так можно и даже в Екатеринбурге. Мне нравится.
И. Воробьева
―
Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Мы продолжим буквально через несколько минут после кратких новостей и небольшой рекламы.НОВОСТИ / РЕКЛАМА
И. Воробьева: 21
―
34 в Москве, 23:34 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Мы продолжаем. И возвращаясь к событиям прошлой недели, к трагедии, которая произошла в Казани. Меня интересуют последствия и то, как это обсуждается, и то, какие слова произносят люди, обличенные властью, люди, которые предлагают что-то. Вот из всего того, что за эту почти неделю напредлагали, есть что-то вменяемое, есть что-то, что действительно может помочь? Или это все, как обычно, по накатанной стандартные фразы?
Е. Ройзман
―
Ирин, смотри, во-первых, здесь откровенно обделалась Росгвардия. Достаточно было внимательно смотреть на человека, чтобы не дать ему разрешение на оружие. Это первое. Второе. Кому-то показалось нелепым, а мне показалось очень здравым замечание Уполномоченного по правам человека из Казани, женщины. Она сказала: «Перестаньте называть его стрелком – вы героизируете».И я считаю, надо называть ублюдком или упырем. И тогда понятно будет. Это вот я искренне совершенно так считаю. Я понимаю, как оно работает. У меня готовых механизмов. Но, во всяком случае, сам, если бы я начал про это писать, я бы ни разу не употребил никакого слова такого, кроме как «ублюдок», «упырь», «людоед». Вот оно так и должно работать.
Что касается ограничения на оружие. Ну да, оба через Росгвардию прошли – что в Керчи, что этот. Оба раза Росгвардия выдавал оружие. То есть, видимо, есть о чем задуматься. Это первое.
Второе. Ну вот у нас есть под боком Штаты, где оружие вообще в доступе. У них с 2014 года погибло в таких школьных ситуациях 46 человек, у нас – 36. То есть цифры сопоставимые. То есть где-то что-то в другом. Но я считаю, самая большая проблема – вот я сейчас говорю как человек, который наблюдает за этим – конечно, никакие не компьютерные игры, а самая большая проблема – это милитаризация общества, милитаризация сознания, постоянное накачивание ненависти по всем каналам. Я думаю, что это гораздо большую роль сыграло. Конечно, это никакие не компьютерные игры. В компьютерных играх оно в компьютерных играх и остается.
И. Воробьева
―
Но при этом все то, что сейчас происходит с молодежью – это я сейчас уже скорее не про Казань, а в целом про людей молодых, про тех, кто учится в школе, на первых курсах института – разве это нормально и адекватно? С одной стороны, их пугают всем чем только могут. В Мурманске собирают списки. Если ты куришь и поддерживаешь Навального, то ты в этот список попал. Но вот разве это работа с молодым поколением?
Е. Ройзман
―
Послушай, эта власть с молодежью борется. Никому еще никогда не удавалось победить молодежь. И в конце концов именно молодежь эту власть снесет. У них это ощущение, видимо, есть. Они изо всей силы борются с молодежью. Занятие это крайне неблагодарное, потому что давно уже оторвались и не понимают, что здесь происходит.Но я хочу сказать, что вот то, что я вижу: молодые растут нормальные. Есть вот эти вот ситуации, которые имеет смысл внимательно отслеживать. Но причем здесь Навальный? Представляешь, у нас вице-губернатор… Ну, или ты идиот, или ты лжец, когда ты собираешь учителей и говоришь, что был волонтером Навального этот упырь, который детей расстрелял.
И. Воробьева
―
Серьезно? Так и сказал?
Е. Ройзман
―
Ну да, вот так вот, рыбьими глазами глядя, взял и сказал. Представляешь? Люди же все понимают. Ну все пожали плечами, кто-то сплюнул. Все становится понятно. Это вот уровень власти. Это те люди, которые во власти. Просто взял вот так вот оболгал походя. И поэтому у них так и получается, что если где-то Навального поддержал, значит его надо внести в списки. Но учителя же зачастую ненамного умнее. Я видел очень достойных учителей. Но то, с чем я сталкиваюсь в последнее время в паблике, когда пытаются детей запугать, когда начинают на детей стучать, доносить…Для меня одна история была настолько показательная. Сельская школа. В 37-м году у парня по фамилии Васильев ночью забрали отца. Понятно, что с утра об этом знал весь класс.
И. Воробьева
―
В смысле в тюрьму забрали?
Е. Ройзман
―
Да. Ну, забрали с концами, увезли. Приехали и забрали. Он пришел в школу на урок. И представляешь, заходят эти в кожанках с маузерами и говорят: «Васильев где?». И встает учитель и говорит: «В классе нет ни одного Васильева». Представляешь, как он рисковал в этот момент? И все дети на него смотрели. И они говорят: «Ну, нет – нет». Посмотрели и ушли.
И. Воробьева
―
А, я пропустила просто, когда это было. Теперь понятно, да.
Е. Ройзман
―
Для меня вот это поступок, потому что человек, спасая своего ученика, рисковал своей жизнью, как и одна из учителей в школе, которая ребенка собой закрыла. Разные бывают учителя, разные бывают люди.
И. Воробьева
―
Я напомню, что можно присылать ваши вопросы и реплики в наш эфир. Это можно сделать по номеру +7 985 970 45 45 или же в чате трансляции в Ютубе на канале «Эхо Москвы». Я вижу, что очень много людей смотрят – почти 8 тысяч в прямом эфире. Пишите и задавайте вопросы для Евгения Ройзмана.Еще история, которая у нас уже была в эфире, была неделю назад – это вот этот офицер – очень сложно, конечно, произносить это слово, – который подростков побил. Что там происходит?
Е. Ройзман
―
Да, напоминаю ситуацию. Два подростка перешли улицу… Именно подростки. По 13 лет парням. Они такие достаточно худощавые, маленькие. Стояли но Хохрякова возле Тихвина (это дом такой). А там обычно переходят медленно, там шаурму продают, тут школа, 5-я гимназия. В это время ехал какой-то мужик. Ему показалось, что ему что-то показали и так далее. Он метров 150 проехал, припарковал машину, вернулся.И когда вот эти парни стояли к нему спиной, он к ним подошел, взял их обоих за шеи и со всей дури ударил головами и лбом одного попал другому в висок. Море крови. Этот оседает, теряет сознание. Выбегает мать. Он спокойный совершенно. Он доволен тем, что он сделал, что он такой здоровый справился с двумя вот этими детьми. Их увезли в девятку. Одного сразу в реанимацию подняли. Этот понял, видимо, что происходит что-то не то. С перепугу на мать написал заявление. Она беременная. Она говорит: «Я ему даже в рожу вцепиться не могла, потому что я беременная, я за ребенка и здесь боялась, и здесь боялась.
Это было 18 марта. Этого офицера, это майор, он здоровенный такой, его зовут Андрей, фамилия у него Шокодько. С 18 марта ни одного движения по делу, не опросили никого, мать не опросили. Ровно 2 месяца ни одного движения по делу. Я сегодня позвонил Уполномоченному по правам человека по этой ситуации. «Знак» сделал два очень жестких материала. Ноль. Они сделали запрос от редакции. Я хочу с Алексеем Алексеевичем Венедиктовым поговорить. Завтра письмо тогда отправлю. Может, от редакции «Эха». Может, «Эхо» услышат. Поговорил с Уполномоченным по правам человека, с Уполномоченным по правам ребенка. Написали письмо в прокуратуру. Ну я не видел такого, чтоб так нагло прикрывали.
И сегодня же еще одна ситуация в Иркутске. Там застрелил одного, ранил другого росгвардеец. И тоже никакого движения по делу. Дело возбудили по халатности. Человек прицельно убивал. И здесь такая же ситуация. И мы вдруг видим, что складывается какой-то класс опричников, которым разрешено бить, убивать, стрелять, как Таушанков убили через дверь якобы за кражу обоев. Ну просто взяли и убили человека. Так и не сумели объяснить, зачем убили. И никому за это ничего не было. Смотрите, вот этот, который с запотевшим забралом женщину со всей дури пнул в живот так, что она упала и головой ударилась. Тоже ведь ничего не было.
Им стало можно. это декларируется, что им можно. Это кастовость такая появляется. Появились люди, которым можно убивать и бить других людей безнаказанно. Это то, что называлось опричниной.
И. Воробьева
―
Да. И когда мы говорим о том, что насилие может быть только со стороны государства, не это имеем в виду, когда произносим эту фразу. Да, письмо ждем. И не вижу проблемы в том, чтобы отправить от «Эха Москвы» запрос, потому что действительно вопросов по этому поводу много.Я бы хотела еще пару вопросов задать о происходящем. Мы узнали так же на минувшей неделе, что еще одно СМИ стало иностранным агентом – «VTimes». И у нас теперь уже их несколько. И вот сейчас мы знаем, что происходит с Радио «Свобода», которое тоже признали иностранным агентом, но аж в 17-м году. Но сейчас им выписали 500 протоколов и какие-то безумные штрафы. И приходили приставы. И закрыли счета. И вот это все. Это показатель чего? Вот это можно как-то оценить? Что происходит? Почему начали дергать СМИ? Несмотря на то что мы все понимаем, что интернет штука такая: можно в любой точке мира сидеть и делать СМИ. Может быть, не такое удачное и профессиональное, но тем не менее.
Е. Ройзман
―
Помнишь у Еременко было стихотворение: «В воюющей стране не брезгуй тёплым пивом, когда она сидит, как сука на коне. В воюющей стране не говори красиво и смысла не ищи в воюющей стране». Нормально, да, попадает? На самом деле, логика очень простая: задушить все, что можно задушить.Но я хочу сказать, что как только СМИ попадают в такую ситуацию… Это Россия. Это очень долгая история сопротивления. И когда СМИ попадают в такую ситуацию, что власть начинает душить СМИ, на это СМИ начинают обращать внимание и понимать, что, видимо, это СМИ говорит правду. За ложь в России никого не казнили, за ложь никого не душили, за ложь никого не сажали. Сажают только за правду. И это понимают все. Поэтому ценность СМИ, рейтинги СМИ откровенно с этого момента повышаются. И в свое время как только ни душили Радио «Свобода», «Голос Америки» (СМИ признаны иностранными агентами), но все слушали и искали информацию именно там. Мы все это проходили. Не хотелось бы, конечно.
Вот законы конкуренции приблизительно можно сформулировать так, что как только исчезает конкуренция, все становится дороже, а качество падает. Со СМИ ровно та же самая ситуация.
И. Воробьева
―
Пока, слава богу, есть конкуренция. Может быть, не на федеральном телевидении, но пока все еще что-то живо, конечно, в этой стране, тут нельзя не признать.
Е. Ройзман
―
Да не, Ирин, ну что ты… Вода дырочку найдет. Хрен заморят. Всяко же видели.
И. Воробьева
―
Читали мы Твиттер Евгения Ройзмана, когда суд рассматривал вот эти протоколы. Тут спрашивают про офицера, которого обсуждали, Шокодько: «Он офицер чего?»
Е. Ройзман
―
Он фельдъегерская служба. Но люди-то считают так. Я тебе скажу, я со многими разговаривал. Говорят: «Да он, похоже, денег дал. Были знакомые. Договорились». Может быть, он и не дал денег, но все думают, что поскольку коррупция такая, скорее всего, денег занес, и оно все решилось. Или запугал родителей одного мальчика, который в реанимацию попал. Люди же пытаются понять, что происходит. Ну что, можно вот так чужих детей бить на улице безнаказанно? Своих-то нельзя бить, но чужих тем более.
И. Воробьева
―
И конечно, если действительно мы не знаем, занес денег или не занес, но вот это спокойное отношение к этому: «Ну что, денег занес», – это тоже, конечно поражает в отдельности. Я понимаю, что скоро и борьба с коррупцией станет у нас в стране экстремизмом. По крайней мере, все то, что происходит сейчас вокруг ФБК, который уже признали иностранным агентом, еще будут рассматривать в суде признание или не признание экстремизмом. В общем, удивляться тут, конечно, нечему.Просят сказать несколько слов про войну… Не знаю, как это правильно назвать. Ракетный обстрел, Израиль, Газа и так далее.
Е. Ройзман
―
Слушай, израильтяне, конечно, бойцы. Мало того, я попадал в Израиль в таких ситуациях. Страна меняется моментально: все друг друга бесплатно подвозят, все друг другу помогают, народ становится совершенно единым в таких ситуациях. Ну и надо понимать, что это евреи – они еще умудряются не терять при этом чувство юмора. Поэтому, конечно, мое сердце на стороне Израиля. Я надеюсь, что все это кончится хорошо. В конце концов все будет хорошо. Я об этом могу долго говорить.
И. Воробьева
―
Я еще один буквально вопрос задам. Дело в том, что люди, которые эксперты, разные политологи, они, конечно, много всего рассказывают нам сейчас о том, что там происходило до, и в том числе считают, что это может быть некой политической игрой Нетаньяху. И вообще очень много политики и там, и здесь.
Е. Ройзман
―
Я же много общался с политиками израильскими и там бывал. Они могут к Нетаньяху относиться как угодно, злиться, но понимают, что все равно в конце концов он отстаивает интересы Израиля. Слишком серьезная история за плечами Нетаньяху. Тем более он сам воевавший. Знаменитый брат его погиб в операции. Причем очень достойный был офицер. И поэтому я думаю, что это уже лишнее. Понятно, что там ФАТХ с ХАМАСом воюет за влияние в Секторе Газа. Мало того, они воюют за эти поступления денежные из Европы и из Америки. Но так было всегда. Не просто же так лидеры Палестины, Организации освобождения Палестины все деньги хранили на личных счетах. Поэтому это такая история.Израильтяне в своей жизни, в истории государства видели все, что показывали. Поэтому конечно они устоят. Им отступать некуда. Ну и дай бог, чтоб все получилось и скорее закончилось.
И. Воробьева
―
Еще один вопрос про Лукашенко, который буквально недавно подписал ряд законов, в одних из которых он снимает с силовиков ответственность за применение силы, и в других говорит о том, что в случае если людям из избиркомов грозит какая-то опасность, он им разрешает, расширяет и предусматривает и так далее. Но тут, конечно, про силовиков самый главный вопрос. Можно подумать, раньше была какая-то ответственность. Разве мы видели хоть какую-то ответственность после событий прошлого года?
Е. Ройзман
―
Знаешь, это, конечно, очень декларативная такая история. И есть очень хорошая фраза. Я не помню, кто ее сказал. Это фраза с конца 18 века, с екатерининских времен, но похоже, что она все-таки из Франции. Кто-то меня, может, поправит. – «Да, при помощи штыков, конечно, можно как-то править, но на них очень неудобно сидеть». Вот у Лукашенко сейчас ровно та самая ситуация. Я думаю, что это одни из последних движений. Поступки Лукашенко говорят о том, что что он не вполне адекватен и что у него присутствует сумасшедший страх. Ему некуда бежать вообще. Ему некуда отступать. Ему никто ничего не простит. Его не примет ни одна страна. И он это очень хорошо понимает.Но главное, чтобы наш не пошел по этому пути. Потому что как развиваются события в Беларуси, мы потихонечку их начинаем догонять. Я не знаю, есть ли какая-то стратегия. Мне очень досадно, что мы прислонились к Лукашенко, потому что это действительно упырь кровавый, людоед, человек, который сошел с ума на почве власти. И не хотелось бы, чтобы Россия вообще хоть как-то где-то рядом с ним находилась.
Обрати внимание, как оттуда побежали люди, причем молодые, самые толковые, айтишники. Причем их принимает Украина, их принимает Литва, их принимает Польша, их обеспечивают работой. Они же сильные белорусские айтишники. То есть страна откровенно залезает в долги, начинает беднеть, выклянчивает деньги где угодно. Тут Китай под боком. Основной кредитор – Россия, а следующий – Китай. Если Россия способна ждать, искать какие-то плюсы, Китай свое получает свое всегда быстро и до конца. У Лукашенко ситуация тяжелейшая. Я думаю, что в ближайшее время увидим, как это будет разрешаться.
И. Воробьева
―
Но и опять же на прошлой неделе был опрос опубликован «Левада-центром», который тоже власти признают иностранным агентом. И там речь шла про реакцию людей и их одобрение или неодобрение уличным протестом. Если летом прошлого года, как раз когда происходили события в Беларуси и в Хабаровске, уровень поддержки уличных акций в России был довольно высокий, то уже в январе, у аж тем более в апреле он довольно сильно снизился.
Е. Ройзман
―
Ирин, давай я объясню. У вас сегодня на «Эхе» был Ремчуков. И он неожиданно очень сильно и кратко сформулировал. Он говорит: «Да, протест становится меньше, а сопротивление становится больше». А сопротивление – это уже не протест. Сопротивление идет по всем направлениям. Сопротивление – это уже неприятие диалога. Если протест – это такой вызов на диалог, то сопротивление – все, здесь уже с элементами брезгливости, с элементами неприятия. И сопротивление – это гораздо серьезнее. Это в совершенно разных аспектах, в разных ключах может проявляться.Поэтому я считаю, что действительно начинается уже такое сопротивление. Люди не хотят иметь ничего общего с властью. Они уже просто не хотят с властью разговаривать. Понятно, в России это будет пассивное такое сопротивление. Но тем не менее неизвестно, когда это выстрелит и взорвется.
Обрати внимание, еще очень интересно. «Левада» вдруг обнаружили, что 49%, считай половина населения, искренне уверены, что в Государственной думе их не представляет никто. Представляешь? И я тебе скажу больше, а остальные 50% населения, если они считают, что их в Государственной думе кто-то представляет, то они ошибаются. То есть Государственная дума стала таким симулякром, организацией, которая обеспечивает внешнюю легитимность власти и внешнюю легитимность происходящего. К настоящей какой-то конституционной, законной легитимности это отношения не имеет. Гигантский симулякр Государственная дума.
И. Воробьева
―
Ну и следующая Дума вряд ли будет отличаться в лучшую сторону.
Е. Ройзман
―
Смотри, если сработает «умное голосование»… Ситуация очень интересная. По Москве ситуация: 15% только поддержка у «Единой России». Понятно, что они всполошились. Сейчас уже создан сайт. Предварительное голосование начинают разгонять, собирать на этом сайте. У нас по учителям прошли. Каждый из учителей должен привести свою семью.
И. Воробьева
―
Это на праймериз «Единой России» или на выборы?
Е. Ройзман
―
Уже не на праймериз, уже на выборы. Свою семью +2 человека. Директива по области. Я знаю уже точно.
И. Воробьева
―
Это же незаконно.
Е. Ройзман
―
Слушай, мы ж с тобой понимаем.
И. Воробьева
―
Мне хочется еще раз это сказать. Это незаконно.
Е. Ройзман
―
Но очень интересно. Многие учителя пытаются как-то от этого отказаться. Уже когда собрание начинается, люди говорят: «Мы не хотим в этом участвовать». И вот это даже не протест, это сопротивление. И я думаю, что этого будет больше. Вот поэтому сейчас «умное голосование» может сработать и действительно смешать им все.
И. Воробьева
―
У нас есть еще время. Спрошу про тех людей, которые выходили в апреле на улицу на вот эти акции в поддержку Алексея Навального. После этого было много вот этих фраз, что, типа, очень мало людей вышло и так далее. Разве это честно так считать? Ведь коэффициент должен быть каким-то другим. Когда люди выходят на улицу и думают, что, может быть, по какой-то ошибке их задержат, и им грозит какой-то штраф – это одно количество людей, а когда люди выходят на улицу с пониманием, что 100% им что-то потом будем – это же совсем другое.
Е. Ройзман
―
Ирин, я тебе скажу больше. Да, очень много людей боится. Но гораздо больше людей, которые перестают бояться. И я совершенно точно понимаю, что если сейчас заявят митинг, то выйдет на него не меньше, хотя люди будут оценивать все риски. Они все равно будут выходить, потому что речь идет о человеческом достоинстве. Оно не меряется сутками, сроками и так далее. Да, страшно. Но очень важно чувствовать себя человеком.Кстати, вот эта ситуация по московскому метрополитену. Я у себя в ролике сегодня об этом сказал. Там от 100 до 200 человек уволили за поддержку. И многие начинают раскачивать тему, что вот они зарегистрировались на сайте Навального и так далее.
С другой стороны, если вы регистрировались для того, чтобы выходить на митинг, вы же на митинг собирались не анонимно выходить, а с открытым лицом, как все нормальные люди; не в балаклавах, не в этих шлемах, а как честные люди. Не как палачи, а с открытым лицом вы собирались выходить. Следовательно, вы это подразумевали. И большинство, которые регистрировались, ничего не боялись. Это первое.
Второе. Нельзя бояться. Если ты поддерживаешь человека, то свою поддержку надо декларировать публично, надо заявлять публично, иначе она не имеет смысла. Это тот самый случай, когда фигу в кармане.
И я хочу сказать, что если вдруг там их соратникам, кто с ними работает, хватит духа их поддержать, то я тебе скажу очень простую вещь. Вот начальник метрополитена не может всех уволить, а все могут разом уволить начальника метрополитена. И если они поддержат своих, какую-то солидарность проявят, то это будет сильный поступок.
И. Воробьева
―
Ну, посмотрим. У нас остается буквально несколько минут Я обещала, что эти несколько минут мы потратим на историю, которая произошла в пятницу на личном приеме.
Е. Ройзман
―
Слушайте, это была волшебная история. Ко мне пришла девочка. Ее Катя зовут. У нее сынок Егор. Ему 4 года. И у него инсульт был во время родов и ДЦП. И я с ним всяко возился. А им нужны деньги на реабилитацию. Реабилитация платная. 186 тысяч там реабилитация. Ну куда женщине с тремя детьми эту реабилитацию? А она необходима сейчас. ДЦПшники вытаскиваются вот пока они молочные еще, когда молочком пахнут. Ну и все. Мы с ними решили. Я там с Егором давай возиться.А ко мне приходит девочка Таня. У нее сложнейшая ситуация – она задолжала банку. У нее трешка в ипотеке маленькая. Он, сын и старенькая мама. И просто выкидывают уже. Она ко мне приходила на прошлый прием. Я позвонил своему товарищу, президенту банка, и говорю: «Слушай, давай поможем». Он говорит: «Мы не можем всем помогать». Я говорю: «Слышишь, всем не можем, а здесь один человек. Как ты себя почувствуешь, если ее выгонят из дома?» Он говорит: «Ладно». Перезванивает мне: «Все, решили. Ей надо заплатить пени 130 тысяч, и мы подписываем с ней мировое, а дальше пересчитаем». Я говорю: «Ну все. Класс». Я ей говорю: «Таня, надо 130 тысяч». Она довольная убежала.
И вот приходит вчера и говорит: «Женя, мне вот надо заплатить. Я нашла 80. У нас срезали зарплату вдвое. 80 у меня есть, а 50 у меня нет». Я говорю: «Таня, я не смогу к нему больше обратиться. У меня нет денег. Мне за квартиру нечем заплатить. У меня были бы в кармане, я бы сейчас тебе отдал». Она так глаза опустила, сидит. И мне тяжело стало. Ну что, она сидит… Я придумать ничего не могу. Я уже злиться начал. Я вышел Егора провожать, там всяко подкидывать, подбрасывать, а сам думаю: «Какие-то 50 тысяч. Вопрос жизни и смерти – 50 тысяч. У меня их нет».
И вдруг идет парняга такой и говорит: «Женя, здарова». Смотрю, это Игорь Войнов. Я его не видел несколько лет. Он говорит: «Слушай, я приехал ненадолго в Екатеринбург. У меня есть полтинник. Давай кому-нибудь поможем».
И. Воробьева
―
Да ладно.
Е. Ройзман
―
Я говорю: «Стоп, Егор, жди меня здесь. Пошли». Мы подходим, а эта Таня сидит, вот так в пол уставилась и молчит. Я говорю: «Таня, вот Игорь. Вот смотри». Игорь говорит: «Таня, дайте вашу карточку». Она давай в сумочке рыться, достает карточку. Он смотрит, на телефоне набирает, и в это время у нее телефон созвякивает. Она берет телефон, там написано: «Вам поступило 50 тысяч. Доступно 50 тысяч 136 рублей». И она как давай реветь, представляешь. Тушь потекла. Игорю говорит: «Игорь, я накоплю. Я вам отдам». А он говорит: «Да не надо мне. Кому-нибудь поможете». Представляешь?И вот эта ситуация произошла на моих глазах. Эти 50 тысяч, которые я не знал где взять, и вот они вдруг вот так появились. Вот так бывает в жизни.
И. Воробьева
―
Все. На этом нам нужно заканчивать.
Е. Ройзман
―
Стоп, стоп, Ира. Свободу политзаключенным, Алексею Навальному и всем остальным. Россия будет свободной. И все будет хорошо.
И. Воробьева
―
И темные времена не навсегда. Спасибо большое. Это был «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Далее после 22 часов в программе «Разбор полета» врач-кардиолог Алексей Эрлих. Счастливо.