Личный приём - 2021-05-10
И. Воробьева
―
21 час и 6 минут в Москве. Всем здравствуйте. 23:06 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Как всегда, эта программа идет из двух городов. В студии «Эха Москвы» – я Ирина Воробьева, ну а в Екатеринбурге – Евгений Ройзман. Женя, добрый вечер.
Е. Ройзман
―
Всем привет.
И. Воробьева
―
Ну что, с прошедшим Днем победы поздравляю тебя и всех наших слушателей. А что такое День победы вот сейчас для людей?
Е. Ройзман
―
Понимаешь, у нас в каждой семье есть воевавшие, в каждой семье есть погибшие. Нам всем есть о чем в этот день помолчать, кого вспомнить, кого помянуть, за кого выпить. Поэтому нас не надо учить праздновать, не надо учить Родину любить – нас родители учили. И конечно, это настоящий народный праздник. Но самая лучшая песня о войне из тех, которые я слышал, это, конечно, Окуджава, «Бери шинель, пошли домой». Самая красивая, самая точная песня.
И. Воробьева
―
А уместна ли в День победы антивоенная риторика?
Е. Ройзман
―
Слушай, да антивоенная риторика уместна всегда, я так думаю. И те, кто войну прошли, они это понимают лучше всех.
И. Воробьева
―
Получилось послушать Владимира Путина, которые там с трибуны про один народ рассказывал?
Е. Ройзман
―
Ирин, я, слава богу, не слушаю. Но по соцсетям я увидел, что он сказал, что были одни. Но это, во-первых, противоречит исторической истине, противоречит фактам, потом противоречит здравому смыслу. Но тут же сказали, что там, на самом деле, он неправильно прочитал: было написано, что советский народ был не «один», а «един». Но тоже нездорово, если неправильно прочитал, потому что это уже начинает Брежнева напоминать.Но, с другой стороны, у русских, я считаю, это очень хорошее качество, что русские всегда умели ценить союзников, которые стояли плечом к плечу, русские умеют помнить добро и с уважением относиться к тем, кто с ними воевал бок о бок. Ну что об этом говорить? Мы все понимаем.
И. Воробьева
―
Ну да. Тут пока были выходные у всех, я имею в виду вот эти нерабочие дни, канал «Редакция» выпустил большое интервью с Евгением Ройзманом. Кто не смотрел, кстати, посмотрите. Очень интересная подробная история фонда «Город без наркотиков» и вообще борьбы с наркоманией в Екатеринбурге. Понравилось со стороны человека, который там главный герой?
Е. Ройзман
―
Послушай, я к Пивоварову отношусь с уважением. Раз. Второе. Я же это все говорил. Он же не может дать чего-то того, что я не говорил. Поэтому все, что я говорил, я знаю сам. Я ни одного раза в жизни не отсматривал ни одно свое интервью, я ни разу в жизни не вычитывал тексты, и ни разу в жизни сам про себя ничего не смотрел. Поэтому я искренне уверен, что если про меня пишут или показывают, то только хорошее. Правильно же?
И. Воробьева
―
Конечно, только так и есть. А когда меня нет, вы можете меня даже бить, это называется.
Е. Ройзман
―
Да-да. Но я хочу сказать, что с Пивоваровым мы разговаривали долго. Он долго это не выпускал, смотрел. Ну я сколько-то рассказал, но сложно в интервью показать рутинную работу, как сложно выстраивалась система противодействия. Фишка Фонда была основная, что ни один наркоторговец не мог уйти от суда, ни один из адвокатов не мог никому денег занести, ни один судья не мог отпустить наркоторговца, потому что это был бы конец карьеры. И эта система достаточно остроумная, очень жесткая, она выстраивалась годами. И это получилось. Сейчас пока это обнулилось все. Но если мне хватит энергии и силы, я этот флаг способен поднять.
И. Воробьева
―
Насколько важно было рассказать историю полностью, чтобы люди понимали не только то, что происходило там… Условно говоря, вот когда я читаю комментарии, в основном же пишут о том, что происходило в реабилитационном центре. А вот вся вот эта история, как выглядел город в тот момент – это же тоже важно рассказать.
Е. Ройзман
―
Ирин, мы же не собирались заниматься реабилитацией. Просто когда у нас получилось задушить наркоторговлю в самом большом цыганском поселке, к нам просто как повезли... Представляешь, каждый день 30-50 человек. В багажниках везли, на веревках притаскивали. И мы должны были что-то придумать, потому что этим же не занимался никто. Ну, слава богу, получилось. Спасли тысячи людей. Знаешь, я тебе скажу, что когда меня призовут, мне будет что сказать.
И. Воробьева
―
Ладно. Даже не знаю, хочется ли обсуждать вообще текущие новости, потому что как-то они все не очень, прямо скажем. Извините, пожалуйста. Но хотелось бы поговорить в начале про сбор на СМА и про статью, которая в «Новой газете» вышла про фонд «Круг добра». Потому что тут уже в чате у нас спрашивает наш слушатель Маус: «Сколько осталось собрать для Саши Лабутина?»
Е. Ройзман
―
Давай несколько слов скажем. Значит, смотрите. Не знаю, куда-нибудь поставлю видео с Мишей Бахтиным. Миша начинает пить воду. Он раньше этого не делал. С ним занимаются, ну реабилитация. Замечательный мальчик. Очень такой веселый, живой. Просто скажу еще, чтоб понимали все. Если бы мы все тогда не включились, если бы мы этого не сделали, его бы сейчас уже не было.
И. Воробьева
―
Это про Мишу Бахтина имеется в виду, да?
Е. Ройзман
―
Да. У нас получилось. И вот теперь вдруг оказалось, что у нас здесь в Екатеринбурге еще одна ситуация возникла. Мальчика зовут Саша Лабутин, 2,5 года. И мальчик толковый, интеллект хороший, но СМА, ничего не может. А у него брат и сестра – двойняшки, им по 11. Они с ним водятся – матери помогают. Вот они втроем. У матери их трое. И вдруг выяснилось, что у парня есть шанс. Я разговаривал со всеми врачами. Они говорят: «Точно такой же шанс, как у Миши Бахтина, так же как у Ани Новожиловой, так же как у Лизы Краюхиной». Только собрать деньги. «Золгенсма» его поставить на ноги.И начали собирать. Там было уже 26 млн. Там у нас на Фонде еще 10 есть – мы добавим. Игорь Алтушкин 50 млн для него перевел. Ну вот сейчас там 86 млн. Но пока мы разговариваем, там уже, может быть, 87 млн, может быть, 88 млн. То есть сбор идет. И в какой-то момент мы уже включимся всерьез. У нас задача – успеть, пока он не наберет 13,5 кг. Он 10 кг уже весит. То есть 3,5 кг в запасе. За лето должны успеть. Будем стараться.
И меня попросили из Питера. У них своя история – Матвей Куликовский. Они не могут за 100 млн перевалить. 100 млн – такая психологическая точка. Я точно знаю, когда мы по Саше Лабутину перевалим за 100 млн, там пойдет значительно быстрее. Здесь по Матвею Куликовскому у них задача тоже перевалить за 100 млн. Ему 1 год и 6 месяцев. И дальше уже как-то пойдет. Просто помните эти фамилии.
И я хочу сказать одну вещь, что мы очень радовались, когда президент заявил, что создается фонд «Круг добра», куда закачают 64 млрд и для детей с редкими заболеваниями из этого фонда будут выплачивать. Но я скажу, что этих денег 10 раз хватило бы, чтобы всех детей со СМА и многих других спасти. Но неожиданно этот фонд не стал ничем этим заниматься. Удивительное дело. Просто реально это называется похоронбюро, ну родился мертвый. И мы должны понимать, что все, что мы не сделаем сами, за нас не сделает никто. Поэтому там, где касается наших детей, их надо просто спасать. И сделать можем это только мы.
И. Воробьева
―
Но все-таки «Спинразу» «Круг добра» так-то закупает все же.
Е. Ройзман
―
Там немножко другая ситуация. Я с Курмышкиным разговаривал, с основным специалистом. Он говорит: «“Круг добра” закупает “Спинразу” в тех случаях, где родители отсудились, и Минздрав по решению суда обязан “Спинразу” предоставить. Вот в этих случаях они “Спинразу” поставляют». Поэтому иллюзий особых нет. Что касается наших детей, придется упираться самим, придется делать. Деться некуда.И когда кто-то говорит, что 160 млн – большие деньги, ну да, чуть больше 2 млн долларов. Но если посмотреть, какие деньги тратятся… Ирина, один из последних примеров. На 3 года бюджет для «Russia Today», для «РИА Новости» и для «Спутника» 211 млрд. Это на продвижение их контента. Одновременно с этим на всю паллиативную помощь в России, включая детскую, выделяется 16 млрд. Представляешь, разница какая?
И. Воробьева
―
К сожалению.
Е. Ройзман
―
Да. Это вопрос приоритетов. Вот это очень четко показывает, что для людей, которые находятся сейчас во власти, что для них наиболее важное.
И. Воробьева
―
Тут есть несколько вопросов по этому поводу от наших зрителей и слушателей. И спрашивают: «А почему, как вам кажется, президент не контролирует это? Ведь это он обещал. Это же под его именем было создано. Он, по идее, должен же не допустить, чтобы все превратилось в какое-то странное НРЗБ».
Е. Ройзман
―
Ирина, это очень сильный вопрос. Вот здесь вопрос репутации. И человек, который заявил от себя, что он берет это под контроль, что будет создан фонд именно для этого. И он попадает в сложнейшую ситуацию. Это огромные репутационные издержки. Но, с другой стороны, человек, который клялся, что при нем никогда в жизни не будет пенсионной реформы и никогда в жизни он не будет повышать пенсионный возраст, а потом повысил пенсионный возраст. Человек, который публично на 150-миллионную страну, на 150-миллионную аудиторию говорил, что никогда не будет менять Конституцию, и вдруг меняет Конституцию, причем, в общем-то, особо не заморачиваясь, так по-конски совершенно.О чем мы можем сейчас говорить? Репутация – это вещь такая. Она тяжело нарабатывается и теряется очень быстро.
И. Воробьева
―
Тут сразу можно ответить, что вообще человек у власти почти 21 год. За это время, извините, много меняется, и люди как-то по-другому смотрят на жизнь, на Конституцию, на пенсионную реформу и на все остальное. Нет?
Е. Ройзман
―
Ирин, я не знаю. Здесь вопрос касается детей. И для страны это не бог весть какие деньги. И страна может себе позволить.
И. Воробьева
―
И тут же вопрос еще один от нашего слушателя: «А когда создавался фонд, когда вот это все объявляли, вы верили, что он будет “Золгенсму” закупать, “Спинразу”, спасать детей именно со СМА? Мы же не знаем, что происходит с другими орфанными заболеваниями».
Е. Ройзман
―
Ирин, может быть, кому-то покажется смешным. Я поверил и обрадовался.
И. Воробьева
―
Да. Но не буду спрашивать, в какой момент радость ушла. Давайте тогда пойдем дальше. Мы тут перед эфиром обсуждали такую обычную для весны историю – это пожары. Пожаров очень много. Горит много где в разных областях. Где-то очень сильно горит трава, степи, где-то уже лесные пожары.
Е. Ройзман
―
Но у нас из Сибири натягивает сюда тоже заметно.
И. Воробьева
―
Ну да, там нормально горит. Но вот что с этим делать-то? Каждый год мы садимся и говорим об этом.
Е. Ройзман
―
Ирин, здесь речь идет об отношении к своей стране. Ты сама видела, как люди, казалось бы, взрослые, думающие умудряются поджигать траву у своего дома так, что сгорает полдеревни. Ну бесполезно. Идущие по граблям. Это зависит от нас самих. Но мы должны с тобой еще раз проговорить, что абсолютное большинство пожаров – это просто незатушенный окурок.И я на этом фоне хочу сказать одну вещь, что у нас произошло. Ну, с пожаром, если уже мы об этом заговорили. У нас приют для собак был, назывался «Хвостатое счастье». В Билимбае, за Первоуральском поселок. И у них в ночь с 9 на 10 мая подожгли приют. Сгорело 30 собак.
И. Воробьева
―
30 собак?
Е. Ройзман
―
30 собак на передержке сгорело. Часть собак успели выпустить – убежали. Там Сергей и Галина Волковы. Они этот приют держат давно. О них хорошие отзывы. Они не пьют. Ну, нормальные люди. Любят животных. Все считают, что подожгли соседи, потому что приют, когда соседние дома, может какое-то неудобство доставлять соседям. Но пока все сводится к тому, что подожгли соседи. Во всяком случае, там думают так. Я напишу, я дам данные их. Им можно помочь стройматериалами, волонтерами. Они будут бороться.Но мне в свое время очень серьезный урок преподала Саша Осовцов. Многие его знают. Серьезный такой парень. С Ходорковским работал. Боксом занимался, регби занимался. Уехал сейчас. У него был дом в Подмосковье. И у него жили все звери, которые в природе существуют. Там таможенники какого-то редкого удава отняли – ему отдают. Там ослик с поломанной ногой из зоопарка – ему отдают. У него там все жили. Огромная стая собак. И все дружно, кстати, жили. Бегемотик даже маленький был.
И Саша мне говорит: «Я знаю, что ты занимаешься наркоманами, что ты спасаешь. Но я тебе не буду помогать по той причине, что я буду заниматься зверями, потому что в проблемах людей, кроме людей, не виноват никто, а в проблемах животных ни не виноваты, в проблемах животных виноваты люди». Ты знаешь, это для меня урок такой был. Я задумался, по-другому посмотрел.
Поэтому кто захочет этому приюту помочь – наберите. Они в Инстаграме есть. «Хвостатое счастье». Сергей и Галина Волковы. Мы посмотрим, что им сумеем там по стройматериалам, по всему помочь. Я думаю, что под Фонд Ройзмана заведем, будем помогать.
И. Воробьева
―
Как вообще можно поджечь приют для собак, если знаешь, что собаки погибнут? Я понимаю мстить людям, ругаться, подавать в суд, еще что-то. Но поджигать приют, где собаки, чтобы собаки погибли – это же какая-то нечеловеческая злость должна быть. Я даже не знаю, как назвать того, кто умудрился такое сделать, чтобы собаки погибли. Чудовищно просто.
Е. Ройзман
―
Там «коктейли Молотова» закинули. То есть явный был поджог. Плохая очень история. Я постараюсь этих людей поддержать.
И. Воробьева
―
Возвращаясь к предыдущей теме с природными пожарами, я напоминаю всем, что поджоги травы незаконны. Это карается штрафами, уголовными делами. И сельхоз поджоги тоже незаконны. Кроме всего прочего, помимо того, что сгорают деревни, помимо того, что из травяного пала это превращается в лесной пожар, в торфяной пожар, погибают животные, погибают птицы. И после всего этого еще погибают рыбы, потому что зола, которая образовывается после пожара, ее сдувает в водоемы, и рыба травится.Поэтому, пожалуйста, еще раз скажите всем своим знакомым, друзьям, родителям, бабушкам, дедушкам, что это никакая не традиция, зеленая трава вырастет и без этого поджога. И просто мы должны перестать гореть. Потому что если вы не верите в то, что это происходит само по себе, посмотрите на карту термоточек, которые доступны в интернете. И там хорошо видно, как пожары просто буквально по границе заканчиваются. То есть в России все жгут, а в Европе не жгут – почему-то, странно, нет пожаров каждую весну. Поэтому, пожалуйста, прекратите это делать. Это чудовищно. Площадь, пройденная огнем – это миллионы гектаров.
Надо к приему переходить, иначе мне опять скажут, что мы тут на двоих темы.
Е. Ройзман
―
Да. У нас приема не было в эту пятницу. В следующую пятницу прием будет точно.
И. Воробьева
―
В следующую в смысле в ближайшую.
Е. Ройзман
―
Да, в ближайшую пятницу прием будет точно. Но события развиваются. Куча серьезный дел. Одно из серьезных дел у нас – история с Татьяной Алексеевной Зайцевой. Несколько эфиров назад я рассказывал историю, как женщина заканчивала когда-то наш журфак, попала по распределению в Магадан, работала там и на радио, и статьи писала. Ей так нравилось. Она говорит: «Столько интеллигентных людей в одном месте я не видела никогда».А потом вернулась на материк. Купила дочери квартиру в Подмосковье. У нее здесь квартира хорошая. Ну и жила одна потихонечку, книжки читала, с собакой гуляла. Ну и поехала к дочери. И, видимо, поехала уже с пониманием, что, может, в последний раз, потому что ей 82-й год. Осталась у дочери. Но она не ходила. У нее там проблемы. С собакой надо гулять, с мамой надо гулять. Муж у ее дочери болеет. Ребенок там сказал, что пока бабушка здесь, я домой не вернусь, потому что они в одной комнате там.
Ну и она не нашла ничего лучшего, договорилась с пансионатом в Раменском, и Татьяну Алексеевну, маму свою, отправила в пансионат. Татьяна Алексеевна стала звонить. А у нее когда-то были боли сильные с ногами. И мы когда-то ей занимались, и у нас девчонки с ней на контакте. И она нашей Светлане позвонила и говорит: «Слушай, меня отсюда не отпускают. У меня нет денег на телефоне. Они мне паспорт не отдают». Ну и Света ей закинула деньги на телефон, начала общаться.
И ей Татьяна Алексеевна говорит: «Мне не надо ничего. Я понимаю, что мне скоро предстоит умереть. Но у меня есть квартира, у меня есть дом. Я хочу умереть у себя дома». И когда этот человек в здравом уме и трезвой памяти это говорит – это звучит. Ну и все.
Я эту историю тоже знал. Я ее рассказал в эфире «Эха». На следующий день в Раменское в этот пансионат приехала полиция. Им сказали: «Знаете, если человек хочет домой, верните паспорт». Мне позвонила дочь и говорит: «Вы не понимаете. У нее то, у нее сё. Пусть она будет там». Я говорю: «Слушайте, она взрослая, дееспособная». Ну а мы еще узнали, что они там, похоже, квартиру собираются на продажу выставлять. То есть все вопросы за нее решили. А для пожилых людей это очень важно – хоть сколько-то распоряжаться своей жизнью. Хотя мы разговаривали с людьми, кто работает с пансионатами. Они говорят, там половина вот таких. Но тем не менее у Татьяны Алексеевны было кому позвонить.
В общем, дочь очень сильно обиделась, сказала: «Вы мне репутацию портите», а потом через несколько дней написала: «Все, 5-го числа мама приезжает. Я купила ей билеты. Поезд такой-то, вагон такой-то. Ну вы ж хотели там позаниматься. Ну, позанимайтесь».
И. Воробьева
―
Прекрасный человек.
Е. Ройзман
―
Меня в этот момент это очень сильно задело. И у меня первая мысль была сказать, что я ничего не читал и ничего не знаю. Знаешь, вот так вот. Ну понятно, что мы так не можем. Ну а если бы мы вот так сказали? Со всеми переговорили. Позвонил Свете. Она говорит: «Я найду перевозку, я ее встречу. Мне помогут. Я отвезу ее домой». Все, встретила, отвезла домой. Там проблема, что дом высокий (сталинский), 5-й этаж. Очень сложно.Но она отвезла ее домой, купила ей продуктов, договорилась, что будут ходить к ней. А она уже ходит сама по квартире. Понятно, там ходунки, там кресло. Потихонечку вдоль стен. Но договорилась с соседями в дворе – парень с мамой будут гулять с собакой. С обезболиванием всегда можно договориться, с соцслужбами всегда можно договориться. Сегодня я перед эфиром позвонил. Она говорит: «На 3 дня продуктов закинула ей. Все нормально. На контакте постоянном». Ну вот нашли мы себе еще такое заделье. Ну, такая поучительная история. Я никого не обвиняю. Мне есть о чем подумать.
И я разговаривал с людьми, которые всерьез занимаются пансионатами. Они говорят: «Да, очень много после 80 в деменции. Особенно если женщина одинокая, это еще чаще бывает. Мужчины одинокие до такого возраста не доживают, как правило». Но тем не менее и мне какой-то урок и есть о чем подумать. Мы этой ситуацией будем заниматься. Мы себе нашли занятие дополнительное. Будем заниматься.
И. Воробьева
―
Вообще, конечно, если посмотреть глобально на эту проблему в основном одиноких людей – это же правда чудовищно. Потому что я вот буквально видела, как женщина, которая не может сама встать с пола, и для этого ей нужно вызывать соответствующие службы, а дальше они ничего сделать-то не могут. Она одна. Она продолжает быть одна. Дверь в квартиру всегда открыта. Она боится ее закрывать. Взять у нее нечего. И все.
Е. Ройзман
―
Ирин, и при этом мы представляем… Помнишь Костюченко материал?
И. Воробьева
―
Психоневрологические интернаты, да.
Е. Ройзман
―
Да. Очень сильно сейчас включилась Нюта Федеремессер. Она делает правильную вещь. А у нас действительно эти службы не налажены. Сейчас государство на частников пытается наложить руку, сертифицировать и так далее. Но эта тема крайне востребованная, потому что люди просто начали беднеть, у многих нет возможности нанимать, сложно. И многие пытаются сбагрить своих стариков, просто чтобы как-то жить.Но помнишь мы рассказывали с тобой про хосписы? Еще Лиза Глинка обратила внимание, что мусульмане своих стариков в хосписы не сдают, они их дома дохаживают. Но и в русской традиции это было такие слова «дохаживать», «доупокоивать» в избе при себе. Причем окружающие всегда очень внимательно за этим смотрели. И у нас был случай, я рассказывал, в деревне, когда женщина, у которой была одна дочь, она работала фельдшером, ее все любили, а дочь забухала, и она дома умерла. Там и гангрена уже и все. Дак с ее дочерью в деревне не разговаривали, потому что говорили: «Мать-то у тебя не в чести померла».
И. Воробьева
―
Это очень чувствительный вопрос, который, я считаю, должны решать внутри семьи. Потому что семья тоже не может же запереться дома и так далее. Когда ты надеешься на помощь государства в этом вопросе, ты не должен отдавать человека в ад. Вот Нюта просто рассказывает о том, что когда ты передаешь человека в психоневрологический интернат, ты теряешь над ним опеку. Всё.
Е. Ройзман
―
Вот то, что делает Нюта… Но я беру и пансионаты. Это немножко другая история, потому что я видел людей, которые всерьез к тому относятся и душу вкладывают и стараются, чтобы у них старики были ухоженные. И мы знаем кучу ситуаций, когда люди попадали в пансионат и получали нормальное лечение, и социализировались, и куча разных мероприятий у них там внутри. Но Нюта сейчас делает одну очень серьезную вещь – она пытается сделать так, чтобы инициатива снизу стала инициатива сверху. Я готов ей в этом помогать.
И. Воробьева
―
Мы вернемся через несколько минут в программу «Личный прием».НОВОСТИ / РЕКЛАМА
И. Воробьева
―
21 час 34 минуты в Москве, 23:34 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Как всегда, в это время в прямом эфире для вас работаем. Мы перед перерывом обсуждали тему и психоневрологических интернатов, и домов престарелых, а также людей одиноких, которые и в пожилом возрасте тоже одинокие. Нам пишет Елена, что она слушает эфир и плачет. «Так сложилось, - пишет она, - что я совсем одна. Пока мне 60 и я работаю. Но что со мной будет в старости? Очень страшно думать».То есть, с одной стороны, понятно, что все равно есть социальные службы, есть приходящие соцработники. Но они же не могут, во-первых, а) охватить всех и б) это все все-таки совсем другая история, когда к тебе раз в 3 дня приходит соцработник. Простите, если я не знаю, раз в сколько приходит.
Е. Ройзман
―
Ирин, смотри, я сталкивался. Иногда соцслужбы работают очень хорошо. И работают нормальные женщины. И работают искренне. И привязываются к этим старикам и действительно воспринимают это как и свои рабочие обязанности, и как человеческий долг. Я с такими вещами тоже встречался. Добрых-то людей много. И я надеюсь, что их больше все-таки, чем плохих.Я сейчас вспомнил одну вещь. Не знаю, кто-то, может быть, смотрел. Кому интересно – нагуглите. Был знаменитый фильм – по-моему, это Акира Куросава – «Легенда о Нараяме». Суть очень простая, что женщина, которая крепко стоит на ногах, сильная, но она понимает, что ее век кончается, и она просит сына, чтобы он ее унес в долину, где она спокойно умрет. Ну там стариков принято было. Где-то стариков удавливали, которые уже лишние рты, где-то это. Ну вот она просила. Сын не соглашался. Она себе постаралась зубы выбить об камень, чтобы совсем вот так вот. И вот эта стойкость, такое мужество, что она освобождала место путем вот таким.
Но я хочу сказать другое. Ты бывала за границей? Вот в самых простых – Турция, Израиль, еще где-нибудь. Огромное количество немцев ездит, которым за 80. Просто пенсионеров. Лучшие туристы считаются японцы, потому что они вежливые, у них огромные пенсии (по 3-4 тысячи евро). Они могут себе позволить путешествовать по всему миру. Многим за 80. В таком возрасте едут. Седенькие такие, прикольные, смешные. Ну вот ездят и путешествуют. Но представь себе наших. Но их просто нет.
И. Воробьева
―
Да, их очень мало.
Е. Ройзман
―
Не доживают до такого возраста.
И. Воробьева
―
Нет, они доживают до такого возраста, но только в этом возрасте они уже не могут себе позволить в принципе ничего.
Е. Ройзман
―
Ирин, средний возраст на 10 лет у нас: где-то там 82, 83, где-то 84, у нас – 72 сейчас. Поэтому иллюзий никаких нет. И понимаешь, когда вот это показное уважение к старикам, когда их раз в год вспоминают, что вы там на своих плечах вытащили, то есть вы воевали, у вас там 50 лет стажа, на следующий день забывают. То есть это вопрос, который нужно решить каждому: быть или казаться. Если ты хочешь быть, надо этим заниматься. Если ты хочешь казаться, ты можешь тратить на «Russia Today» миллиарды, и они будут рассказывать, как ты заботишься о стариках. Ну, в общем-то, простой вопрос, но который надо для себя решить в самом начале.
И. Воробьева
―
Я очень надеюсь, что у Нюты Федермессер получится, потому что то, о чем она говорит и объясняет, в чем проблема с психоневрологическими интернатами и с людьми, которые там находятся – это, конечно, проблема полностью кривой системы. И я надеюсь, что у нее получится хотя бы на первом шаге, чтобы приняли закон о распределенной опеке. Потому что сейчас человек, который находится в ПНИ, у него и человек, который всю его жизнь контролирует, и человек, который контролирует вот этого контролирующего человека – это один и тот же. То есть пожаловаться на условного директора он может только самому директору.И конечно нужна распределенная опека, чтобы родственники, которые иногда вынуждены отправлять своих членов семьи в такие учреждения, имели возможность все-таки оставаться их опекунами, приходить к ним, проверять, в каких они условиях и как они живут. Потому что так просто закрываются ворота, и все заканчивается.
Е. Ройзман
―
Ирин, что касается просто пансионатов, домов для престарелых. Конечно, хотелось бы, чтобы люди, которые этим занимаются, просто душу вкладывали. И пусть у них получается. И пусть это будет. И пусть обязательно будет конкуренция. Пусть будут и государственные, и частные, и разная ценовая политика, чтобы всегда была конкуренция. Там, где конкуренция, там снижаются цены и растет уровень. Ну и просто о старших имеет смысл помнить.
И. Воробьева
―
Если можно, на одну минутку я расскажу очень быстро хорошую историю, которую я начинала рассказывать в апреле. Это в Калужской области, где были пожары, в селе Борищево сгорел колодец у крайнего дома, и просто пожарные добровольные ездили посмотреть, как там все произошло, где пожар остановился. И увидели, что вот этот крайний дом, там остановили пал, и сгорел колодец.И там сидел дедушка 90-летний, прям совсем-совсем старенький. А на доме была табличка «Здесь живет ветеран труда». И, в общем, один из добровольных пожарных, Александр Руднев, я прямо хочу назвать его имя, потому что он настолько впечатлился… А там живет вот этот дедушка, его жена и их внук инвалид. То есть совсем некому, что называется. Куда здесь? В общем, он настолько впечатлился, что бросил клич по своим. В результате они поставили им новый колодец и посмотрели на теплицу, которая разваливается, и поставили теплицу прямо аккурат к 9 мая. Так что от меня хорошие истории тоже иногда бывают.
Е. Ройзман
―
Ирин, ну я же тебе говорю, что хороших-то людей больше, на самом деле.
И. Воробьева
―
Мне кажется, это я все время говорю. Но это я, наверное, у Ройзмана научилась.
Е. Ройзман
―
Слушай несколько еще историй с приема. У нас сложная история с 20-го года продолжается. Наш юрист Саша Шумилов занимается. Девчонка 84-го года рождения в 16-м году познакомилась с парнем. Он 72-го года. Сын очень богатых родителей, несколько высших образований. Но толком никогда нигде не работал. Как-то на отцовские деньги жил. Они познакомились. Она забеременела. Они уехали в Америку рожать. Родили в Америке. Сын стал гражданин Америки. Они поселились в Мексике и болтались там между Мексикой и это. Она сюда прилетала к маме, он – к родителям. Родители очень богатые. У них там дом в Мексике.И вот она однажды полетела в Мексику с сыном, и вдруг исчезла. Мать начинает терроризировать мужа дочери и говорит: «Где дочь?» Он говорит: «Не знаю. Взяла 80 тысяч долларов, сбежала вместе с сыном. Ничего не знаю». Огромного труда стоило возбудить уголовное дело. Очень сложно. С МИДом согласовывали, бок о бок работали. Сумели возбудить уголовное дело.
И там очень странно. Она из коттеджа не выходила. Ни одна камера не видит, что из коттеджа она выходила. И в то же время в коттедже быстро начинают делать огромный ремонт, все там чистить, убирать. У всех возникла мысль, что он ее все-таки убил. Дело возбуждено, все есть. И вдруг он исчезает. И из Америки звонят матери этой девчонки, которая пропала, и говорят: «Знаете что, муж вашей дочери погиб, а ваш внук находится в приюте. Можете за ним приехать. Оформляйте опекунство». Эта же информация у отца этого парня. Он, естественно, ее начинает уговаривать, чтобы она отказалась от опекунства, потому что у них погиб сын, они хотят, чтобы внук был с ними.
Сейчас занимаемся всем оформлением. Ну вот такая вот история произошла непростая, детективная. Может, когда-то будем знать, что произошло.
И. Воробьева
―
А дочь у них так и не нашлась?
Е. Ройзман
―
Нет. Они практически все уверены, что она убита, потому что уже больше года ее нет.
И. Воробьева
―
Сейчас вы помогаете, чтобы оформить опеку.
Е. Ройзман
―
Да, помочь оформить опекунство. Помочь бабушке улететь, оформить, забрать из приюта ребенка. Это американский приют, но, в любом случае, приют – это такая история, это передержка для детей.
И. Воробьева
―
Ну да. В какой бы стране мира это ни происходило, все равно это не семья.
Е. Ройзман
―
Да. Представляешь, маленький мальчик, которому 4 года. У него сначала исчезла, погибла мать, потом погиб отец. Не дай бог. Вот такая история.Слушай, еще одна у меня очень серьезная история. Я ее принципиально хочу проговорить. Я ее рассказывал. Эта история возмутила всех. А продолжение ее меня еще больше возмутило. Это было 18 марта вечером. Весна. Два подростка по 13 лет напротив своего дома купили шаурму. Довольные. Перешли и стоят возле дома.
В это время ехал какой-то человек. Он майор. У него фамилия Шокодько, Андрей его зовут. Ехал, посчитал, что ему что-то показали, как-то они плохо переходили дорогу. Ну а там, по сути, везде пешеходные переходы, потому что пятая гимназия, дети все время бегают туда-сюда. Он проехал метров 150, припарковал машину, вернулся. Подростки стояли к нему спиной. Почему я уверен, что подростки не сделали ничего плохого? Потому что они даже не убегали никуда.
Они стояли перед своим домом, никуда не уходили. Он подошел к ним сзади, рук положил вот так на их цыплячьи шеи и со всей дури ударил их головами друг об друга. Один весь в крови, у другого ноги подкосились. Выскочила мать. Она беременная, она одиночка. Говорит: «Ты что творишь?» Он говорит: «А они мне показали и что-то сказали».
Но я считаю, что если тебе показали, если тебе сказали, если даже это так, ну вот так вот брать и головами бить двух подростков… Их увезли в девятую больницу. Сотрясение там. Второго вообще в реанимацию подняли, потому что лбом одного попал в висок другого. Ноль раскаяния вообще. Ты, скотина, чужих детей чуть не убил просто так, потому что тебе что-то показалось. Да если они тебе даже показали, ну покажи им в ответ. За что ты бьешь двух подростков?
И. Воробьева
―
А какое продолжение этой истории?
Е. Ройзман
―
Она написала заявление в полицию. А он на нее написал заявление, что она, беременная баба, за своего ребенка там что-то ему плохое сказала, угрожала. То дело прекратили, а по этому делу передали в Следственный комитет. 18 марта было происшествие. Сегодня 10 мая. Мать даже не допросили, ни разу не вызвали. Может, это связано с тем, что он офицер, майор. Скорее всего, это именно с этим связано. Это если бы Навальный перешел улицу на красный сигнал светофора, то уже сидели бы он сам и все его соратники. А тут, видимо, им можно. И меня вот этот посыл власти, что этим можно. И 10-е число. Мать даже не вызывали в Следственный комитет.Последствия для детей достаточно серьезные, потому что от взрослого человека подросток не ожидает такого. Понятно, что им урок на всю жизнь, что взрослые злые, что взрослых надо бояться, что взрослым нельзя доверять, потому что могут зайти сзади и по-подлому ударить головами друг об друга. Ты, скотина, офицер. Ты подошел сзади к двум 13-летним подросткам. Они тебя даже не видели. Ну ты офицер. Представляешь, до какой степени просто само понятие «офицер» обесценивается в стране.
И. Воробьева
―
Вообще, это очень странно, конечно, что даже в этой ситуации система начинает покрывать своих, потому что там такое количество свидетелей и пострадавшие подростки. Что бы они ему ни сделали – в общем, это совершенно неважно абсолютно. Просто совсем неважно. Это очень, конечно, странно. Есть у нас время на пару политических тем, потому что все-таки хотели.
Е. Ройзман
―
Ирин, давай поговорим, если есть вопросы.
И. Воробьева
―
Да. Вот сейчас были эти нерабочие дни. Никто не знает, что сейчас с Алексеем Навальным, потому что не пускают адвокатов. Всем тревожно. Но и за все это время все равно происходили какие-то события. Например, Amnesty International все-таки сменили свою позицию, решили, что они были неправы, они ошиблись. Принесли извинения, признали его узником совести. Но разве это что-то значит для Алексея в данной ситуации?
Е. Ройзман
―
Ирин, это плохая история. Amnesty International просто потеряли репутацию в глазах миллионов людей. Да, может быть, они жертвы пропаганды, еще что-то. Но они потеряли репутацию в глазах миллионов людей. Они девальвировали само понятие вот это «узник совести». Звучало громко, звучало сильно. Но они его девальвировали. Я не знаю, что это Алексею принесет. Самый большой статус, который у него есть – это то, что это Алексей Навальный, человек, который не сдается, человек, который продолжает сопротивляться.И знаешь, очень интересный момент, когда многие говорят такие слова: «Вот Навальный сделал ошибку. Навальный не просчитал. Зря он приехал. Он сделал ошибку». Да нет никакой ошибки. Он абсолютно ясно понимал, что это. И это часть его стратегии. Это очень мужественная, очень сильная стратегия. Это на грани. То есть человек рискует жизнью и свободой. Но он понимал, что делает. И это конечно вызывает уважение. И поэтому я еще раз Людмиле Ивановне, Анатолию Ивановичу, Юле Навальной хочу сказать, что ваш муж, ваш сын – достойный человек и настоящий гражданин России. Посмотрим, что будет. Завтра появится информация.
И. Воробьева
―
Да, мы все ждем эту информацию. Вот еще на прошлой неделе была история, когда Ютуб прислал предупреждение сразу нескольким каналам, включая канал «Новой газеты», из-за ссылки на «умное голосование», которая была в описании к видео. И получается, что все то, что, в общем, создавал Навальный за все эти годы, сейчас власть планомерно пытается уничтожить.
Е. Ройзман
―
Ирин, Ютуб включил задний ход, слава богу. Но хочу сказать для тех, кто не понимает. «Умное голосование» – это очень остроумная и очень жесткая вещь. И это одна из самых больших головных болей сегодняшней власти. Я просто знаю, что происходит на штабах. Вот даже в истории с Ютубом мы видим, насколько власть это задевает. Что такое «умное голосование»? Это голосование не за кого-то, это голосование против «Единой России».И там, где они уже все посчитали, все распределили, деньги кому надо всем занесли, бизнес распределили, все понятно, пул абсолютно лояльных людей, который должен зайти. И вдруг появляются совершенно неожиданные люди в этой ситуации, где кто-то из единороссов не прошел. И он теряет для власти смысл, потому что он не прошел, он нужен был только как лояльная единица, как лояльный боец, который будет делать все, чтобы легитимизировать эту власть. Власть к нему теряет интерес. Естественно, ему очень сложно свой бизнес выстраивать и так далее. То есть их уже потряхивает. Потом с каждым, кто зашел, надо договариваться, надо заново перекраивать. Эту ситуацию коротко можно назвать так: пожар в публичном доме.
Поэтому «умное голосование» – это вещь действительно остроумная и это на сегодняшний день единственный способ власти что-то ответить на грядущие вот эти фальсификации и на продвижение «Единой России». Вот все, для чего нужно «умное голосование».
И. Воробьева
―
Возвращаясь к предыдущей теме с насилием в отношении подростков. Тут нам пишут некоторые наши слушатели: «А что, “Офицеры России”, может быть, что-нибудь сделают? Или только Дзержинского возвращать хотят?» Наверное, это не та организация, куда имеет смысл…
Е. Ройзман
―
Слушай, это не та организация. Но я считаю, что человек откровенно дискредитировал само понятие русского офицера, российского офицера. Ну, майор, представляешь. Это уже высшие чины, то есть уже старше. Это крайне стыдная история. Мне очень досадно, что это произошло в Екатеринбурге.
И. Воробьева
―
Да, я согласна, это стыдная история. И конечно, как мне кажется, если этот человек ощущал бы себя настоящим офицером, мужчиной, не знаю, как правильно сказать, чтобы донести свою мысль, он бы просто сам пришел и извинился, сказал: «Был неправ», понес бы наказание – и тогда все как-то более-менее. А он заявление написал на мать.
Е. Ройзман
―
Слушай, Ирин, да просто к матери приди и скажи: «Получилось… Злой был. Погорячился. Стыдно». Ну вот какие-то человеческие поступки. Причем очень интересно, это как на уровне людей, так и на уровне страны. Когда идет обсуждение каких-то недостойных поступков страны, вдруг появляется такое: «А что, мы теперь на колени должны встать? А что, мы нам теперь каяться, стыдиться?»Послушайте, стыд и покаяние – это совершенно нормальные человеческие качества. То есть человек, который ощущает, что он неправ, это обязательно. Если ты неправ, если ты понимаешь, если тебе стыдно, это нормально. Не стыдятся ничего быки, жлобы, которые говорят: «Да, я так делал и буду делать». А нормальные люди способны приносить извинения, признавать свои ошибки. И это же самое о странах можно сказать.
И. Воробьева
―
Тут наши слушатели просят прокомментировать историю про росгвардейца из Екатеринбурга, который снял форму и вот это все.
Е. Ройзман
―
Парень закусился насчет квартиры. Начал вдруг в какой-то момент называть вещи своими именами. Такое бывает. Просто на ситуацию посмотрел другими глазами и с другой стороны. Но я ее до конца не знаю. Я сколько-то видел, что происходит. Если он последовательно будет отстаивать свои права… Он там пообещал форму сжечь и так далее. Но мы видели, как это происходило в Беларуси. Посмотрим. Его могут вызвать и сказать: «Ладно, хорош. Вот тебе квартира». Но тогда многие пойдут тогда таким путем. Поэтому я не знаю, как оно будет развиваться. Я ее не знаю до конца. Но в любом случае, люди, которые способны отстаивать свою правоту самыми разными способами, вызывают уважение.
И. Воробьева
―
То есть неважно где человек работает, чем он занимается, если он борется за свои права, он вызывает уважение?
Е. Ройзман
―
Слушай, печать Росгвардии – это очень серьезная печать на сегодняшний день. Потому что Росгвардия – это такая внутренняя полиция. Это люди, которые ходят с дубинками, с электрошокерами, которые бьют своих соотечественников, потому что им платят деньги за то, что они бьют своих соотечественников. Это печать на все времена. От этого не денешься никуда.
И. Воробьева
―
Тут Михаил пишет: «Ну вот сначала Amnesty International, теперь Ютуб. И все по одной и той же схеме. А помните, как вы радовались, когда банили Трампа? Вот теперь получили то, чему радовались». Это пишет Михаил. А кто-то из нас радовался, когда забанили Трампа? Я вот что-то подзабыла.
Е. Ройзман
―
Скажем, радовались-не радовались, но для меня совершенно понятная ситуация, когда человек, у которого гигантское количество подписчиков, который одним своим твитом способен обвалить рынки (или наоборот), когда человек откровенный нарцисс самовлюбленный распространяет через свой аккаунт абсолютную ложь, причем ложь наглую такую. Твиттер – частная организация. Решили – забанили. На них же не надавили, им же не писали жалобы на Трампа. Увидели, что происходит. Поняли, что это представляет угрозу. Не захотели в этом участвовать, потому что они площадку дают. Это их позиция такая.
И. Воробьева
―
Я думаю, что им, наверное, конечно, все-таки жаловались на Трампа. Но тут я несогласна. В смысле, я не могу указывать Твиттеру. Как верно было замечено, Твиттер – частная компания. Но я считаю, что, конечно, банить Трампа – это неправильно было. Но это их дело.
Е. Ройзман
―
Я считаю, что абсолютно правильно. Почему нет-то? У дебила отняли микрофон. Это вот мое такое понимание. Следующее. Я считаю, что соцсети – это, конечно, невероятный прорыв вообще в человеческом общении, в человеческом сообществе. Такого еще не было. И потом это оценят как эпоху соцсетей. Это невероятное продвижение человечества.
И. Воробьева
―
Просто Михаил что имеет в виду? Он имеет в виду, что если частная компания Твиттер банит Трампа, и вы считаете это правильным, то почему бы тому же Ютубу не присылать страйки каналу «Новой газеты» за то, что там российская власть считает «умное голосование» опасной штукой?
Е. Ройзман
―
Российская власть может считать все что угодно. Ютуб принимает решения самостоятельно. Так же, как Твиттер принимает решения самостоятельно. Они приняли решение. Давить на них невозможно. Мы это уже видели много раз. Это совершенно частная их история. Но обрати внимание, они действующего президента забанили. Ты можешь себе представить, что здесь у действующего президента и у администрации президента обрубят аккаунты? Поэтому ситуации совершенно разные. Кстати, Навальный рубился за Трампа. Он говорил, что такого делать нельзя. Я считаю, что совершенно правильно сделали. Я свою позицию сказал.Но я воспринимаю соцсети как какой-то подарок судьбы. Я вот сижу за столом. Я раньше писал что-то, показывал трем-четырем человекам. У меня там комната в общежитии была, куда я мог со своими стихами прийти показать. А сейчас я это могу делать на весь мир. И для меня это просто подарок судьбы. Я это очень ценю. Но я вынужден где-то соблюдать их условия, слова-маркеры какие-то не употреблять. И когда меня забанили на Фейсбуке, ну конечно я расстроился. Понятно, что мы там рубились. Но я расстроился. Они меня потом разбанили. Я сейчас стараюсь повода не давать, потому что я ценю эту соцсеть.
И. Воробьева
―
Ну вот тут мне пишут: «А вот завтра бы Трамп предложил подходить к женщинам и юбки задирать, и всякие, - тут он использует слово, которое я не хочу в эфире произносить, - пошли бы. Это нормально, уважаемая Ирина?» Вообще-то, да. Если какой-то человек написал в Твиттере, что нужно подходить к женщинам и задирать юбки, и вы послушались и пошли, то вы идиот. Ну что я могу сказать? Вы же должны быть взрослым человеком. Но раз вы идиот, что делать?
Е. Ройзман
―
Ирин, у него же послушались и пошли.
И. Воробьева
―
Не, ну просто это же совсем другая история. Потому что если вы хотите делать что-то и вы хотите найти себе оправдание это делать, вы находите человека, который в интернете говорит вам это делать. Таких людей миллионы в интернете. Найдите того, кто озвучивает ваши тайные желания, и потом скажите: «Он разрешил нам в интернете».
Е. Ройзман
―
Ирин, есть одно очень серьезное понятие. Когда ты едешь в автомобиле – это средство повышенной опасности. И ты должен следить за тем, чтобы ни на кого не наехать, чтобы не создать какую-то ситуацию и так далее. Соцсеть, особенно с огромным количеством подписчиков – оно так и работает. Поэтому имеет смысл. Еще раз, давай не будем забывать, что частная компания заблокировала президента 320-миллионной страны своим решением.
И. Воробьева
―
Ладно. Две минутки осталось. Еще какие-то с личного приема лучше истории.
Е. Ройзман
―
Ирин, ну что с личного приема… Помнишь, я рассказывал историю про парня, у которого квартира сгорела? Короче, он ее уже починил. Ему помогли. И он мне позвонил и сказал: «Если что, сразу давайте знать, кому надо приехать помогать. Я уже и руку набил. И буду помогать». У меня много таких людей, которым когда-то помогли. Они говорят: «Ну как отблагодарить?» Я говорю: «Ну, кому-нибудь поможете, да и все». Про питомник на Билимбае помните. Там тоже надо будет помогать. Если что, контакты дам.Саша Лабутин. Личная моя просьба ко всем. 3,5 кг парню осталось набрать. Просто зайдите на Фонд Ройзмана. Его сбор стоит первым. Кто с нами поучаствует, буду очень признателен. Я, как договаривался, я свою месячную зарплату перевожу. Когда я вот только ее сейчас получу, я это сделаю. Что еще сказать?
И. Воробьева
―
Тут просят в конце рассказать какую-нибудь хорошую все-таки историю, что-то хорошее рассказать. Мне кажется, нужно вспомнить что-нибудь хорошее, потому что, честно признаться, каждый день рассказывать, какой ад происходит, ну правда…
Е. Ройзман
―
Ирин, ну что хорошего… У меня в четверг будет суд по московскому делу – участие в нежелательной организации.
И. Воробьева
―
Это вот когда Форум муниципальных депутатов был?
Е. Ройзман
―
Да. И хорошее там заключается в том, что меня судить вообще не за что. Но я туда пойду послушаю, посмотрю.
И. Воробьева
―
Хорошее, действительно.
Е. Ройзман
―
Да. И эта статья неарестная. Поэтому это уже хорошо.
И. Воробьева
―
В четверг будет, да?
Е. Ройзман
―
В четверг, да.
И. Воробьева
―
Мы последим. Остается полминутки. Из них 15 секунд отдаю.
Е. Ройзман
―
Слушайте, ну что я могу сказать… Я все равно уверен, я надеюсь, просто потому что по-другому быть не может, что в конце концов все равно все будет хорошо. Давайте. Всем добра и удачи.
И. Воробьева
―
Спасибо большое. Это была программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Далее в эфире «Эха Москвы» после 22 часов – Андрей Ковалев, историк, дипломат, бывший сотрудник президентских структур, в программе «Разбор полета». В 23 часа – «Футбольный клуб». Ну а после полуночи – «Битловский час», как всегда. А мы с Евгением Ройзманом вернемся ровно через неделю и будем так же в прямом эфире сообщать вам и рассказывать и хорошие новости, и не очень.