Личный приём - 2020-10-12
И. Воробьева
―
21 час и 6 минут в Москве, 23:06 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Как всегда, он выходит из двух городов, из двух студий. Здесь в студии «Эха Москвы» – я, Ирина Воробьева, в Екатеринбурге – Евгений Ройзман. Женя, добрый вечер.
Е. Ройзман
―
Всем привет.
И. Воробьева
―
Слышим тебя прекрасно. Видим тебя неплохо. Давай начинать. Скажу, пожалуйста, следишь ли ты за событиями в Хабаровске?
Е. Ройзман
―
Слушай, сколько-то слежу. Понятно, что невозможно следить каждый день. Но сколько-то слежу. И конечно, меня последняя история задела. Хабаровский день начинается раньше. И у нас с самого утра всегда видно, что там происходит. И когда протестная активность пошла на спад, и перестали выходить на улицу десятки тысяч, в этот момент выпустили какой-то озверевший ОМОН по типу белорусского и начали просто людей ломать, причем на голом месте. Это совершенно нормальные люди. Какие-то провокации были. Их видно было на видео. То есть было видео. Сумели записать, как один какой-то начальник просто человека в толпу ОМОНа толкает – и начинается месилово. Кучу народу задержали.И в этот момент все должны помнить одну вещь – это очень важное правило – вежливость полиции всегда прямо пропорциональна количеству вышедших. Мы в этой жизни наблюдали митинги, когда полиция просто на всякий случай не выходит, потому что слишком много народу. Мало того, то, что произошло сейчас в Хабаровске, неизвестно, как город отреагирует. Для тех, кто не помнит, ровно с этого начался Майдан – когда народу было очень много, постояли-постояли, устали приходить разошлись, осталось 100 человек студентов, и тогда туда зашел озверевший «Беркут» и переломали 100 человек молодых, именно студентов, и через какое-то время там было полмиллиона, весь народ поднялся.
И Хабаровск, вполне возможно, может отреагировать точно так же, потому что терпеть такие вещи нельзя. Там в принципе весь протест начался – это сколько-то Фургал. Ну, Фургал как олицетворение, это выбор людей. И вдруг настолько грубо в эту ситуацию вмешался федеральный центр. И люди-то вышли сколько-то за Фургала, а сколько-то – за свое человеческое достоинство. Поэтому увидим, как будут события развиваться. Мои симпатии, в любом случае, на стороне хабаровчан.
И. Воробьева
―
Раз уж заговорили про уличные протесты и жесткие разгоны, в Минске накануне снова было жестко, жестоко. Вот, наверное, с августа впервые прям так сильно. Почему, как ты думаешь, это случилось?
Е. Ройзман
―
Я не могу до конца понять. Зачастую эти вещи вообще абсолютно невынужденные. С одной стороны, Лукашенко вдруг устраивает вот этот поход на свиданку, который выглядит очень странно. Может быть, он пытается внести раскол. Может, он пытается одну часть оппозиции противопоставить другой части. Ну, такие вещи тоже бывают. Выглядела эта история со стороны, я скажу так, достаточно мерзко, потому что это палач, который этих людей посадил в тюрьму, приходит к ним в тюрьму. Не понятно, какое у него настроение. В этом есть элемент некого такого всевластия и глумливости.Мало того, когда рассказали, что двух человек выпустили, Марию Колесникову даже не привели туда, а потом еще двум узникам позволили сходить в баню. То есть это какие-то очень странные вещи происходят. И вдруг после этого… Я не знаю, что он хотел сделать. Показать, что у него какое-то человеческое лицо. Но, с другой стороны, ты хочешь разговаривать по-человечески и на равных – выпусти людей и разговаривай. Они же никто согласия на это не давали. Они никто не знали, куда их привезут, о чем будет разговор.
И когда Шкляров, политолог, которого многие знают в Москве… Я его лично знаю, я с ним встречался. Дима Гудков меня познакомил. Нормальный парень, интересный, не простой. Он принимал участие в очень многих выборах. В частности, он в выборах Обамы в свое время принимал участие. Успешные были выборы в Америке. И когда он сидит в тюрьме, и вдруг комментирует, что встреча прошла в конструктивной обстановке, мы не знаем, в каких условиях он это комментирует, мы не знаем, о чем он думает, мы не знаем, говорил ли он это вообще. И вдруг после этого Лукашенко откровенно звереет, невынужденная жестокость.
Очень хорошая, показательная история с Никитой Домрачевым, с архитектором, который брат одного из самых известных людей в Беларуси Дарьи Домрачевой, олимпийской чемпионки, которую все любят и уважают, национальный герой страны. Просто вот так сбивают с велосипеда, бьют, расколотили голову. На голом месте. Просто человек ехал. А то, что произошло дальше сегодня, когда вышли пенсионеры, несколько тысяч людей, их начали поливать их перцовых баллончиков…
И. Воробьева
―
Там признали применение светошумовых патронов и слезоточивого газа. Милиция Минска абсолютно официально это признала.
Е. Ройзман
―
Да. Просто бросали прямо в толпу. Мало того, представитель МВД официально заявил, что будут применять против протестующих боевое оружие. Ну, режим Лукашенко просто скатывается к откровенному фашизму, где против инакомыслящих применяют все возможные методы. Ему не усидеть долго.Сегодня было совещание министров внутренних дел ЕС. Было принято решение о персональных санкциях против Лукашенко. Финансовая разведка, финансовый мониторинг сейчас в мире на очень высоком уровне. Мир прозрачный совершенно. И найти болевую точку для Лукашенко – они сумеют это сделать. И нисколько его не жалко, именно если персональные санкции в отношении него. Он эти санкции заслужил. Посмотрим, как это будет развиваться.
И. Воробьева
―
Возвращаясь к твоей реплике про Виталия Шклярова. Я думаю, что, на самом деле, мы можем очень близко представить себе, в какой ситуации, в каких условиях он заявляет те или иные вещи или, по крайней мере, так говорят, что он заявляет. Его арестовали вообще не за что. Ему не смогли предъявить нормальные обвинения. Там даже нет никакого следствия. Он заболел в этом СИЗО коронавирусом и перенес там болезнь. Ничего там с ним хорошего, как, я думаю, и с остальными заключенными, не происходит.
Е. Ройзман
―
Ирин, полностью согласен.
И. Воробьева
―
Не уверена, что можно вообще как-то расценивать любые заявления по этой встрече от людей, которые там присутствовали.
Е. Ройзман
―
Ирин, а представляешь, сидит Бабарико старший (из камеры привели), и там же сидит его сын, которого посадили.
Е.Ройзман: Вежливость полиции всегда прямо пропорциональна количеству вышедших
И. Воробьева
―
Чудовищно. Просто чудовищно.
Е. Ройзман
―
Встретился с сыном. А когда кто-то начинает комментировать историю, как Тихановская поговорила с мужем, и говорят: «Ни о чем», подождите минуточку, она разговаривала, как на свиданке, в присутствии вертухаев с человеком, который находится в данный момент в камере.
И. Воробьева
―
А она в другой стране, так на секундочку.
Е. Ройзман
―
Да. Она очень достойно, спокойно разговаривала. И он ей советы давал внятные совершенно. И она в паблик…она воспользовалась возможностью сказать, что она его любит и ждет. Что может быть важнее и серьезнее этого?
И. Воробьева
―
В общем, конечно, было странное ощущение от этой встречи. Люди в заложниках, а с ними встречается человек, который их в эти заложники, собственно, и взял. Не знаю. Знаешь, нам тут присылают вопросы, как всегда. Я напомню нашим слушателям и зрителям, что вы можете это делать в чат трансляции в Ютубе на канале «Эхо Москвы». Можете смотреть нас еще в Яндекс.Эфире. А если вы слушаете нас по радио и хотите прислать нам СМСку, то воспользуйтесь номером +7 985 970 45 45.Буквально пара вопросов совсем не по повестке, а про личный прием. Скажи, как дела со сбором у Миши? И второй вопрос потом будет.
Е. Ройзман
―
На самом деле, спасибо тебе за вопрос. Мишей Бахтиным занимаемся в полную силу. Самое главное, что прозвучало для меня – ему уже третий укол «Спинразы» поставили. Огромное еще раз спасибо Фонду Лисина, которые проплатили две дозы «Спинразы» (порядка 16 млн). Но самое главное я услышал от Мишиной матери Яны. Она говорит: «Я его взяла на руки, и я почувствовала движение. Этого не было еще». То есть все, это положительная динамика. Мальчик начинает оживать.Его сейчас Центр имени Воино-Ясенецкого приглашает к себе, хотят сделать ему дыхание, чтобы он мог дышать без ИВЛ. Сейчас вопрос идет о транспортировке. По сбору. На родительские карты, на Фонд Ройзмана сейчас уже порядка 46 млн пришло. Другое дело, что сумасшедшая инфляция началась. И когда-то нам надо было 160 млн собрать, а сейчас – 180 млн.
И. Воробьева
―
Ого.
Е. Ройзман
―
Да. Но мы, в любом случае, уже собрали четверть. Столько никто не собирал вот так. И поэтому я прошу всех, обратите внимание на ситуацию, просто в любом поисковике наберите «Фонд Ройзмана», посмотрите, там идет сбор на Мишу Бахтина. Можем все поучаствовать и подарить маленькому человеку жизнь. Это в наших силах. Это принципиальная такая ситуация. Там есть ссылки. Ирин, если что, поставишь, ладно?
И. Воробьева
―
Да, конечно. Я думаю, что я попрошу в описании к этому видео поставить, чтобы в Ютубе можно было найти эту ссылку. И давай поговорим про коронавирус. Тут есть вопрос про тебя лично, участвовал ли ты в Ironstar или что-то в этом роде, который, видимо, походил буквально в эти выходные в Сочи.
Е. Ройзман
―
Ирин, я, к сожалению, не поехал. Потому что я был не готов. Понятно, что я бы все равно справился. Но это было далось слишком тяжело. я решил себя поберечь. Я сезон этот пропустил. У меня не получается. Мне сложно бегать. Бежать очень тяжело. То есть вел я кручу, плыть я могу в любом состоянии. Бежать тяжело – легкие по-другому реагируют. И это долгий может быть процесс. Но я постараюсь уже в весенних стартах принять участие. Все равно я тренируюсь, как-то режимить начал.
И. Воробьева
―
Ну вот почему я сказала, что это вопрос скорее про коронавируса – последствия для тебя после того, как ты переболел ковидом, в том числе и в этом.
Е. Ройзман
―
Ирин, это, на самом деле, я для всех говорю, кто не болел. Просто имейте в виду, очень важно, последствия, во-первых, для легких присутствуют. И они присутствуют очень странно. То есть я могу бежать, нормально. А потом пришел, поднялся на третий этаж и начал задыхаться. То есть ты сидишь, сделал несколько движений и вдруг начинаешь задыхаться. При этом ты можешь 1,5-2 часа крутить вел нормально, когда втянулся. То есть странные вещи.И препараты настолько тяжелые, серьезные препараты, которыми лечат. Ты вдруг начинаешь чувствовать, что у тебя есть поджелудочная железа. Ты не знал, что она есть. Вдруг у тебя начинает прихватывать печень, чего тоже не бывало. Поэтому относиться к этому надо серьезно. У нас очень серьезная пошла волна по городу. Все, мест уже нету. У меня ковид-приложение – просто вокруг все болеют. Болеют целыми семьями, болеют фирмами.
У нас уже школу за школой начинают закрывать. Вон во второй 19 человек учителей заболело – закрыли. Сегодня пятую гимназию закрыли. То есть, судя по всему, специалисты считают, что это из-за того, что открыли детские сады и школы. То есть дети сами не так подвержены, но являются переносчиками. То есть ситуация серьезная. Имеет смысл все меры предосторожности соблюдать.
И. Воробьева
―
Кстати, про учебные заведения. Тут нам в чате пришел вопрос по карантину. Зритель пишет: «У нас в институте в Екатеринбурге заболело более 5 преподавателей с подтвержденным ковидом».
Е. Ройзман
―
Более 5 – это 6?
И. Воробьева
―
Не знаю. Написано «более 5». Не знаю, как правильно. Цитирую, что называется. – «Но на дистанционку не переводят. Страшно ходить в институт. Чего делать?»
Е. Ройзман
―
Это есть такое именно по учебным заведениям. Действительно, много учителей заболевает. Это на самом деле так. Но это группа риска, потому что всегда полный класс народу, всегда движение между детьми, коммуникации такие. Да, есть проблемы.
И. Воробьева
―
Давай про личный прием. Потом перейду обратно к повестке.
Е. Ройзман
―
Смотри, личный прием. У меня несколько ситуаций таких интересных. Мы личный прием проводили дистанционно с телефонов. А потом не стали объявлять о пробежке, чтоб много народу не собиралось. Но сами-то вышли. Все равно тренироваться надо как-то, хотя бы несколько раз в неделю бегать.И пока бегали по набережной, я с ужасом обнаружил, что екатеринбуржская знаменитая набережная, выстроенная из серого благородного гранита, вся исписана граффити, причем граффити такие бессмысленные и беспощадные. А там же еще у нас несколько зданий в такой классике первой половины 19-го века, очень красивые. И эти граффити настолько дико смотрятся, уродуют набережную.
И вдруг я обнаружил, что граффити в городе стало очень много. То есть раньше как могли за этим следили. Вдруг сейчас город отпустил. И просто загажено все, что может быть загажено. И мало того, что где-то там реклама наркоторговли впрямую встречается (даже не наркотиков, а реклама наркоторговли), просто изуродована набережная. Это лицо города. Любой горнозаводской город: всегда пруд, плотина – это сердце города, лицо города.
Е.Ройзман: История со стороны выглядит мерзко, потому что палач, который этих людей посадил, приходит к ним в тюрьму
И я хочу еще сказать одну серьезную вещь, чтоб люди понимали. Если жилой дом исписан граффити – это все риелторы знают – цены на квартиры падают в этом доме. То есть у людей прямая заинтересованность есть в том, чтобы на их доме ничего не писали. Жилье в цене повышается в этой ситуации. И, наоборот, жилье падает в цене, если дом исписан граффити. Это многие управляющие компании тоже знают. Поэтому надо за этим следить. И, в принципе, городские власти с этим справиться могут. И меня задело, потому что это мой город, который я люблю. Просто совершенно уродливыми граффити весь центр перекрыт.
А представляешь, что такое гранит? Его не отмоешь. Это надо делать пескоструем, это пригонять пескоструйные машины. А там уже такая площадь этим забита, что это надо с утра до ночи этим заниматься теперь. Упустили момент. Надеюсь, что нас кто-то услышит.
И. Воробьева
―
Давай вернемся к событиям разным. Во-первых, как только мы начали обсуждать учебные заведения, тут посыпались сообщения самые разные. Люди все-таки просят дать хоть какой-то совет. Вот что бы ты делал, если бы на твоем месте оказались люди, которые знают, что в школе, например, или в институте заболели преподаватели или ученики, школу или институт не переводят на удаленку, все боятся? То есть не ходить – это прогуливать, а ходить – это рисковать. Что делать-то? Может, жаловаться куда-то? Или нет?
Е. Ройзман
―
Слушай, ну что толку жаловаться? Во-первых, большинство родителей ни в коем случае не хочет, чтоб детей перевели на удаленку, потому что дистанционно учиться нормально не получается. Мало того, на родителей ложится куча головняков. Не у всех дома есть компьютеры, не у всех дома есть возможность учиться. Далеко не у всех. И поэтому худо-бедно, хоть как-то, когда ребенок ходит в садик, у родителей есть возможность хотя бы работать.Поэтому на карантин по-настоящему никто не высадит, потому что государство не готово людям компенсировать эти затраты. И поэтому сейчас ситуация значительно хуже, чем она была летом. То есть все это признают. Значительно хуже и по цифрам, и по смертности. Но никто не понимает, какие меры принимать. Мало того, те, которые во власти, они искренне уверены, что если они принимают какие-то жесткие меры, какие-то ограничения, у них падает рейтинг. Как мы увидели из последних событий, они своим рейтингом дорожат и носятся с ним, как с писаной торбой. Я не понимаю, как будет себя вести власть.
На самом деле, ситуация такая. Самое главное, первое – нельзя врать. Предупрежден – значит вооружен. То есть люди должны знать правду о том, что происходит. В общем-то, все взрослые, все разумные. Самим принимать какие-то меры и решения. Так вижу.
И. Воробьева
―
Знаешь, когда ты сказал про граффити, которое тебе не понравилось, тут тоже начали люди писать: «Да ладно, ну что вы… Весь Нью-Йорк в граффити, вся Вена в граффити». Чем тебе так не нравится?
Е. Ройзман
―
Я видел города, где чистые стены, где за этим следят. И граффити граффити тоже рознь. Но я встречаю именно такие бессмысленные и беспощадные. А когда серая гранитная набережная именно благородная, задуманная так, выстроенная… В 1857 году эту часть сделали. И когда я вижу, что какая-то банда дебилов ее расписала, причем расписала неталантливо, конечно, это задевает любого человека.
И. Воробьева
―
То есть если б талантливо, то все-таки, может быть…
Е. Ройзман
―
Это уже другое. Да, если талантливо… Но те, кто способны работать талантливо, они вот так вот не лезут напоказ. Ты знаешь, муралы бывают такие красивые (расписанные торцы домов). Это отдельный вид искусства. А когда просто так… Понимаешь, по моим ощущениям, это уровень людей, которые понимают, что они смертны, что после них ничего не останется и они спешат хоть как-то пометить территорию. Вот я так вижу.
И. Воробьева
―
Я не знаю, что на это сказать, потому что никогда не была близка с людьми, которые этим занимаются. И не могу даже знать, о чем они думают. Про коронавирус еще вопрос. Тут есть сообщение в РАПСИ о том, как члены Общественной палаты Российской Федерации по развитию информационного сообщества, СМИ и массовых коммуникаций Александр Малькевич предложил переболевшим – то есть, например, Евгений Ройзман – делать какие-то специальные метки в соцсетях и носить соответствующие значки, чтобы снизить градус напряжения. Как-то ты поморщился.
Е. Ройзман
―
Знаешь, есть замечательная поговорка: «Не чеши, где не чешется». Это вот ровно тот самый случай. Ну есть о чем думать.
И. Воробьева
―
То есть тебе не нравится идея носить значок?
Е. Ройзман
―
Не, просто идея носить специальный значок мне в принципе не нравится не генетическом уровне.
И. Воробьева
―
То есть напоминает что-то все-таки, да?
Е. Ройзман
―
Да.
И. Воробьева
―
Может, номер еще? Вот, мне кажется, можно было бы.
Е. Ройзман
―
Напахнуло, да.
И. Воробьева
―
Да. Ладно, хорошо. Давай к личному приему вернемся. Потом еще по повестке.
Е. Ройзман
―
Слушай, у меня очень приятная ситуация. Мне жаловалась половина Среднеуральска. Хороший город, фактически спутник на берегу огромного Исетского красивого озера, откуда вытекает река Исеть. По программе благоустройства территорий выделили 60 млн. Зашел подрядчик, который, ни с кем не согласовывая, там начал что-то делать. И люди стали жаловаться. Я сказал об этом вслух в передаче.На следующий прием ко мне пришел парень. То есть в понедельник мы с тобой говорили. В пятницу пришел парень и говорит: «Я тот самый подрядчик. Но вы должны понимать, что у меня не было никакого встречного нормального разговора. Я не понимаю, что хочет Администрация города. Я не понимаю, что хотят люди. Я готов разговаривать со всеми. Я честный человек. У меня не стоит задачи заработать 50%. То есть я работаю из своего какого-то процента. Я хочу сделать хорошо, потому что я хочу, чтобы меня добрым словом вспоминали». А парень молодой.
И я его свел с инициативной группой. А он не поленился. Он поехал туда. Они обошли всю набережную. Люди, которые там живут, которые там тренируются, субботники собирают, они сказали все свои пожелания. Он учел все. Договорились, что они высадят по весне, какие субботники проведут. Пожали друг другу руки и разошлись чрезвычайно довольные друг другом, потому что оказалось, что они говорят на одном языке. Просто вопрос коммуникации. И мы с тобой через передачу это сумели сделать. И я надеюсь, что у них все получится. Познакомились все между собой. Увидели, что все нормальные люди, без подвоха.
И. Воробьева
―
Я люблю такие история отличные.
Е. Ройзман
―
У нас их уже, на самом деле, немало.
Е.Ройзман: Режим Лукашенко просто скатывается к откровенному фашизму, где против инакомыслящих применяют все возможные методы
И. Воробьева
―
Нет-нет, я имела в виду, что истории, когда вдруг возникает коммуникация, которой не было бы, если бы мы об не начали говорить, или она случилась бы гораздо позже или в какой-то другой форме. Собственно, об этом говорю. Ты сказал, что прием был по телефону. То есть вы опять закрыли для посещения.
Е. Ройзман
―
Да. Потому что, знаешь, я могу там собой рисковать. У нас же народу много собирается. За день проходит человек по 60. Иногда много в одном месте. И поэтому мы решили не рисковать. И пока спад не начнется, будем работать с телефонов, через соцсети и так далее.
И. Воробьева
―
Людмила Александрова делает нам с тобой замечание: «На голосовании 70% слушателей высказались за политическую повестку, а 30% – за личный прием. Вас не интересует мнение аудитории?» Давайте посчитаем. Вот прошло полпрограммы. Пока мы большую часть говорили про события. С личного приема я переключалась дважды. Мне кажется, что нас с тобой зря в этом упрекают. Может быть, и нет. Скажи мне, если это не так.
Е. Ройзман
―
Слушай, интересная история произошла на федеральном уровне. На самом деле, история очень показательная. Вдруг появилась информация, что… Я забыл, как эту девушку звали, которая дело «Оборонсервиса».
И. Воробьева
―
Евгению Васильеву ты имеешь в виду?
Е. Ройзман
―
Да. Которая стала почетным академиком Российской академии художеств.
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
И вдруг в этот момент я подумал… А я, на самом деле, в свое время попал в подобную ситуацию. В 2005 году я делал большую серьезную выставку в Российской академии художеств. К тому времени у меня уже было сделано несколько книг по Невьянской иконе. Я создал первый в России частный музей иконы, который до сих пор считается одним из лучших в стране, где ведется и научная работа, и просветительская. Плюс несколько книг издано, кучу выставок провел. И после выставки в Российской академии художеств меня представили там к какой-то награде.
И. Воробьева
―
Вот на этом давай запятую поставим. Прости. Нам нужно на новости и рекламу. Вот с этого же места продолжим через несколько минут.НОВОСТИ / РЕКЛАМА
И. Воробьева
―
21 час 34 минуты в Москве, 23:34 в Екатеринбурге. Продолжается программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Прямо перед перерывом Евгений Ройзман рассказывал про Евгению Васильеву и про Музей Невьянской иконы. Как это связано?
Е. Ройзман
―
Нет, это никак не связано. В общем, Васильеву вдруг сделали почетным академиком Российской академии художеств. А я рассказывал, как много лет назад я стал также почетным академиком Российской академии художеств. Причем там была очень хорошая формулировка – «за сохранение русской культуры». И кроме того, что мне дали вот эту панамку, мантию такую, медаль, диплом, мне еще вручили серебряную медаль. Я сначала расстроился, что не золотую, а потом вдруг узнал, что серебряная медаль была также у Левитана и у Айвазовского. Я думаю, ну и пусть будет серебряная, мне нормально.Если честно, я этим чрезвычайно гордился, потому что я человек не избалованный, у меня за всю мою жизнь не было даже почетной грамоты никакой. И поэтому вот этим я очень гордился. Это один из старейших русских институтов с безупречной репутацией.
И вдруг я расстроился. Я понял вдруг, что все то, чем я гордился, оно на моих глазах обнуляется. У меня была мысль собрать это все и отправить Церетели. Я не могу просто этого себе позволить, потому что я у Церетели отношусь с уважением. Я за ним знаю поступок, к которому я все время возвращаюсь.
В свое время Высоцкому нужны были деньги, и он у Церетели занял 5 тысяч рублей году в 78-м – 79-м. А надо понимать, что 5 тысяч рублей в 1978 – 1979 году – это сумасшедшие деньги, это просто невероятные деньги. И когда Высоцкий умер, его друзья составили список его долгов. У него долгов было 46 тысяч – это вообще невероятные деньги. И 5 тысяч он был должен Церетели.
И они принесли Церетели 5 тысяч рублей. И Церетели так удивился. Он говорит: «Вы русские – странные люди. У нас если в Грузии умирает человек, ему все несут в дом, а вы несете из дома». И он отказался взять 5 тысяч рублей. Представляете, насколько это серьезно? Это действительно поступок. И поэтому Церетели – отдельно для меня, Российская академия художеств – отдельно.
Но, на самом деле, вот таких вещей происходит немало. И ты должен все время понимать, что ну да, обесцениваются какие-то вещи, обесцениваются какие-то понятия, обесцениваются какие-то символы. Остается только вздохнуть и надеяться, что не обесценятся твои дела, не обесценятся твои книги. Ну, будем надеяться.
И. Воробьева
―
Ну подожди, то есть получается, что факт того, что Евгения Васильева стала академиком Российской академии художеств, как бы обнуляет саму Российскую академию художеств?
Е. Ройзман
―
Конечно. Просто это снижает уровень. Причем то, что показали – это чудовищно. Это действительно чудовищно. Это нелепо. Причем это до смешного нелепо. Знаешь, есть хорошая поговорка: «До уровня мышей». Ну вот оно ровно так и выглядит. И когда ты вдруг видишь, что ты в этом же ряду находишься… Ну, я как-нибудь обойдусь без этого. То есть я себя достаточно ценю. Я знаю, что мне удалось. Поэтому мне эти регалии… Ну, а я сейчас уберу их с видного места, хотя мне эта маленькая серебряная медаль греет душу. Меня задело, да. Я не думал, что меня это может задеть.
И. Воробьева
―
Ладно. Я, честно говоря, тоже слегка удивлена, что тебя так сильно задела подобная какая-то история.
Е. Ройзман
―
Ирин, потому что я с большим уважением в принципе относился к Российской академии художеств как к институту. Я слежу за этим с 18-го века. Я понимаю, как это создавалось, сколько людей вложили свои деньги, душу и энергию, чтобы была Российская академия художеств – один из русских институтов, которые признаются во всем мире. И вот так вот взять на голом месте самим себя натыкать носом и опустить ниже плинтуса. Это надо додуматься. Это некрасивая история. И я не хочу быть никаким боком к ней причастным. Ну, просто же, да?
И. Воробьева
―
Ну, просто, да. Давай либо по приему, либо дальше я тебе буду задавать.
Е. Ройзман
―
Слушай, по приему интересная у меня история. Она показательная история. Парни. У них магазин называется «Панда». Они торгуют как кулинария, полуфабрикатами, ну и замороженными продуктами. Молодые парни, толковые. Ну и потихонечку расширяются. Открылись в январе. Умудрились устоять во время кризиса. Устояли на ногах. К ним все с уважением относятся. Они снимают помещение 140 метров. И они никак не могли понять, почему выехали до них с такого помещения хорошего. Они провели ремонт, реконструкцию и работают. У них холодильный агрегат стоит в подвале, никого не касается. Ну и к ним идет народ.И вдруг на них тетушка сверху начинает писать. Она говорит: «Вы здесь поставили кондиционер». Они говорят: «Кондиционер раньше был. Ну давайте мы уберем, чтобы вас не беспокоить». Убрали кондиционер. Она говорит: «Вы в этот вход входите, отсюда выходите. Так не должно быть». Они говорят: «Ну у нас нет другой возможности». Она говорит: «Вы, предприниматели, вы все толстосумы, вы все буржуи, вы капиталисты. Я вас все равно добью». И она пишет на них во все инстанции. Они говорят: «Мы половину времени тратим, чтобы отписываться».
Е.Ройзман: У нас очень серьезная пошла волна по городу. Все, мест уже нету
Я говорю: «А вы пробовали с ней договориться?» Они говорят: «Мы пробовали. Мы с ней пытались договориться, что каждую неделю весь новый ассортимент продуктов будем ей, что мы будем и то, и другое, и ремонт, и еще что-нибудь. Но у нее не стоит какой-то конструктивной задачи. Она хочет нас кончить. И мы узнали, что там было в этом помещении уже трое арендаторов и все были вынуждены съехать. Но мы готовы стоять до конца».
И я вдруг вспомнил. Я однажды столкнулся с еще более досадной ситуацией. Сдали новый дом. И первые этажи в этом доме были приспособлены под малый бизнес – пекарня, парикмахерская, аптека. И люди в момент строительства вошли в долевку и выкупили эти помещения в первых этажах под бизнес. Новый район строится. И вдруг жители, которых оказалось гораздо больше, чем тех, кто выкупил помещения, сказали: «Нет, здесь будет забор, и сюда никто не подъедет». Они говорят: «Подождите, мы участвовали в долевке. Мы под бизнес это покупали открывать здесь магазины». Они говорят: «Вы частники. Вы нэпманы. Нам здесь жить. Вас здесь не будет». И они пришли ко мне и говорят: «Мы не понимаем, как разговаривать».
И понимаешь, это очень серьезная проблема страны, что тех людей, которые занимаются бизнесом, тех людей, которые занимаются торговлей, не уважают на уровне государства. Понятно, что это отрыжка советской власти. Понятно, что те, кто сейчас у власти – вот эти комсомольцы 70-х годов. У них вот такое потребительское отношение к бизнесу. Хотя бизнес отвечает за все их ошибки, бизнес отвечает за все их идеи. Но бизнес рискует из-за них постоянно. Но вот такое отношение транслируется к людям, которые рискуют своими деньгами и пытаются что-то создавать. Это большая проблема на самом деле. И каждый раз очень сложно разговаривать, договариваться.
Я буду этим парням помогать. Компания «Панда». Работают хорошо. Мы просто сталкивались с ними, поэтому я знаю ситуацию.
И. Воробьева
―
Хорошее название у компании. Я тут еще добавлю по поводу отношения к бизнесу, наверное, со стороны больше власти, чем общества. Очень круто несколько дней назад написала Анастасия Татулова, которая глава сети кафе «АндерСон». Она вообще очень много где за это время уже побывала в паблике как человек, который говорит от имени бизнеса. И она пишет, что последние несколько лет малый и средний бизнес в стране работает на зарплаты сотрудников, налоги государству на эти зарплаты и остальные налоги, и из оставшегося – пени и штрафы. То есть средняя выручка предприятия в день – 90 тысяч рублей. И это еще в богатом регионе.
Е. Ройзман
―
Ирин, мало того, если ты начинаешь свой бизнес, ты успеваешь наплатиться до того момента, пока ты заработал первые деньги. Та платишь, платишь и платишь. И на самом деле, мало того, у ИПшников же не будет никакой пенсии, ничего. Они делали отчисления в Пенсионные фонды, они платили зарплаты, а у них-то пенсия будет минимальная. Это тоже сложная такая ситуация.Но я хочу сказать вот по своему опыту. Я считаю, что одна из основных проблем страны заключается в том, что количество проверяющих, надзирающих, контролирующих, разрешающих, запрещающих стало больше, чем работающих. И все, что касается малого и среднего бизнеса – каждый день исчезают эти фирмы. И до конца кризиса не понятно, кто доживет. Это очень большая и очень серьезная проблема. То есть это тот самый средний класс.
И. Воробьева
―
Ну и в довесок про бизнес. Если правильно помню, уполномоченный по защите прав предпринимателей Борис Титов заявил, что новый карантин не переживет 70% российского бизнеса. Это просто катастрофа, на самом деле.
Е. Ройзман
―
Он прав, к сожалению. Очень сложно людям. И если, не дай бог, сейчас высадить на карантин, ну все, просто позакрываются. Здесь надо выбирать. Но для того, чтобы нормально выбирать, и для того, чтобы общество оценивало усилия власти, надо говорить правду. Ну вообще нельзя врать. Надо говорить правду. Особенно когда касается здоровья, эпидемии и так далее.Слушай еще историю интересную. Пришла девчонка. Она русская. Муж у нее узбек. Муж старше на 17 лет. У них трое детей. Младшему – год, а старшему – 9. Муж не гражданин России. Вовремя не озаботился. Ну он был такой рукастый. Там ремонты, стройка и так далее. И он эту девчонку вдруг неожиданно раз избил, потом другой раз избил. Она нашла Фонд Дом-убежище для женщин, ставших жертвами домашнего насилия, обратилась к ним. Они ее спрятали, увезли. Год она прожила в Крыму, работала с психологом. Что-то у нее поменялось в голове.
И вот со всеми своими тремя детьми вернулась. И говорит: «Муж не знает, где я нахожусь. Я очень боюсь, что он меня найдет». Я говорю: «Пока не знает?» Она говорит: «Пока не знает. Но есть общие знакомые. Он меня будет бить. Но у него такой подход: типа, не доставайся же ты никому. И у него по работе есть доступ к кислоте. Он меня обольет кислотой». То есть она понимает, что от него исходит действительно очень серьезная опасность. Я говорю: «А почему такое отношение?» – «Ну потому, что, - говорит, - он из Узбекистана сам. Здесь у него, кроме нас, никого нет. Вот у него трое детей и я. Ему самое главное, чтоб я никому не досталась». Вот такой вот подход.
И понятно, что я ей дал волшебный телефон, что если вдруг где-то в зоне досягаемости, в зоне видимости появится, чтоб сразу дала знать. Сейчас посмотрим, кто там есть из полиции, чтобы очень быстро реагировать. Ну вот такая жизнь непростая у женщин бывает.
И. Воробьева
―
Ну вот опять у нас нет закон о домашнем насилии. Потому что сейчас никто не может даже никак ей помочь. Даже если она пишет заявление в полицию, они сделать ничего не смогут просто. А если бы у нас был закон о домашнем насилии, то они могли бы очень быстро оформить судебный запрет приближаться к этой женщине. И это хотя бы как-то могло бы удержать ситуацию и хоть могло бы ей помочь с точки зрения закона. Но его нет. Его нет уже который год. Он уже который год пылится там в стенах Госдумы. Депутаты занимаются чем угодно, они принимают любые законы. И только они не могут защитить женщин в нашей стране от домашнего насилия. Молодцы!
Е. Ройзман
―
Ирин, я здесь с тобой полностью согласен. Я с этим сталкиваюсь постоянно на приемах. Мало того, подвергаются жены, подвергаются матери. И, как ни странно, более всего домашнему насилию подвергаются бабушки. Потому что если ребенок – алкоголик, наркоман, как-то мать его выдавливает. Те уходят жить к бабушке. Бабушки не выгоняют. Начинают отнимать пенсию, начинают бить, вымогать. Это самый распространенный случай. Матерей бьют. Бабушек бьют еще больше. Ну а про жен я и не говорю. Это такая в некоторых…я не могу сказать, слоях, кругах, но у кого-то это добрая традиция. Плюс еще освещено пословицами: «Бьет – значит любит», «Милые бранятся, только тешатся» и так далее.
И. Воробьева
―
Да, всю жизнь мы слышим всю эту туфту.
Е. Ройзман
―
Закон о домашнем насилии необходим. Это мое мнение.
Е.Ройзман: Большинство родителей ни в коем случае не хочет, чтоб детей перевели на удаленку
И. Воробьева
―
И добавлю, что помимо того, что у нас нет закона о домашнем насилии, еще несколько лет назад благодаря стараниям госпожи Мизулиной, если не ошибаюсь, были декриминализованы домашние побои, мол, раз в год можно.
Е. Ройзман: 116
―
я, 117-я.
И. Воробьева
―
Потрясающе.
Е. Ройзман
―
Причем сразу всплеск. И я говорил с теми, кто в полиции работает, кто ездит на эти вызовы. Я говорю: «С чем связываете этот всплеск?» Они говорят: «Понимаешь, очень просто: было нельзя, а стало можно». И как это не просчитали? Для чего это сделали? Порой вот такие дикие, непонятные, хаотичные действия совершает Государственная Дума. И не просто так их назвали «бешеным принтером».
И. Воробьева
―
Ладно, давай дальше пойдем. А то что-то меня слишком…
Е. Ройзман
―
О чем-нибудь хорошем, да?
И. Воробьева
―
Не знаю. Есть у тебя что-то хорошее? У меня есть вопрос. Он не очень хороший.
Е. Ройзман
―
Ирин, давай поотвечаем на вопросы, а то невежливо.
И. Воробьева
―
Невежливо. Давай тогда сейчас я попробую пойти в чатик Ютуб-трансляции. У меня вопрос про работу Фонда. Юлия спрашивала еще когда мы обсуждали сбор для Миши Бахтина. Она спрашивает: «А ваш фонд берет процент от сбора или все деньги переводятся больному ребенку?»
Е. Ройзман
―
Нет, все деньги переводятся, конечно. Вы что? К этим деньгам никто никогда ни при каких обстоятельствах не прикоснется.
И. Воробьева
―
Александр спрашивает о том, о чем, мне кажется, я, слушатели, зрители спрашивали тебя тысячу раз. Но не могу не задать. Спрашивают про выборы в Государственную Думу в 2021 году. Планируешь ли ты как-то к ним приближаться?
Е. Ройзман
―
Ирин, я не знаю. Я скажу честно, я не знаю. Еще раз скажу с полным пониманием. Я выигрывал все выборы, в которых участвовал. И я понимаю, что если меня зарегистрируют, то я выиграю. В любом округе, который я выберу, я выиграю. Но ровно по этой причине меня никто регистрировать не будет. И я прислушиваюсь к себе, хочу ли я вступать в эту ситуацию, не хочу. Потом, знаешь, ты пройдешь в Госдуму и сядешь вот так вот между Мизулиной и Яровой, допустим, и что тебе, приятно будет? То есть есть о чем подумать.Но время есть. Я нахожусь в тонусе. Я понимаю, как работать. У меня большой опыт. Я все равно постоянно на контакте с людьми. Я никуда не исчезаю на этот период. Смотрю по ситуации. Увижу, что есть шансы – выстрелю.
И. Воробьева
―
Когда ты рассказывал про вот эти магазины на первых этажах и про бизнес, в общем, надо сказать, что наши слушатели некоторые вообще не слишком счастливы по поводу того, что на первых этажах вот этих в жилых домах есть вообще магазины в принципе или какие-то кафе, потому что очень много там разного всего. Во-первых, там и приходят, и поздно, и круглосуточно, и тараканы, и крысы, и вот это все. И предлагают вообще запретить на первых этажах жилых домов делать магазины.
Е. Ройзман
―
Ирин, я тебе скажу, что в свое время Екатеринбург обогнал все окрестные города-миллионники лишь по той причине, что город быстро сориентировался и разрешил переводить квартиры в первых этажах в нежилые помещения. И у нас финансовая ситуация, и торговая развивались семимильными шагами. Мы лет на 5-10 обогнали Челябинск, Тюмень, Пермь только потому, что были первыми и разрешили. И на самом деле, люди умеют получать от этого и пользу, и удовольствие.Понятно, что бывают такие производства… Когда у тебя пивной магазин там в первом этаже – это одна история. Или «Красное и белое» заехало. Или «Пятерочка» в жилом доме. Да, это очень сложно жить. Но есть куча бизнесов небольших, которые не доставляют никаких хлопот. И зачастую с ними начинают бороться из чувства зависти, еще что-то. И такое бывает. Когда ко мне приходят, в каждой ситуации надо вникать, выезжать на место, смотреть, оценивать ситуацию.
И. Воробьева
―
Просто в следующий личный прием к тебе придет та самая бабушка, которая пишет жалобы на вот этих ребят, и расскажет тебе историю со своей стороны.
Е. Ройзман
―
Смотри, у меня сотни таких ситуаций, когда я выслушивал одну сторону, другую, потом сводил между собой, договаривался, был посредником, уговаривал и тех, и других подвинуться, найти какие-то компромиссы. Об этом отдельную книгу можно писать.
И. Воробьева
―
То есть ты такой медиатор просто.
Е. Ройзман
―
Работа такая.
И. Воробьева
―
Ладно. Если хочешь, могу еще от себя вопрос задать, пока тут собираю.
Е. Ройзман
―
Давай ответим на вопросы. И нам есть еще о чем поговорить.
И. Воробьева
―
Кстати, знаешь, тут нас застыдили. Граффити, не граффити.
Е. Ройзман
―
Ой-е-ей. Я же чувствовал, что что-то не то говорю.
И. Воробьева
―
«Вы на радио или в подъезде?», - спрашивают нас из Кировской области. Граффити. Я согласна, граффити правильно. Мы неправильно сказали.
Е. Ройзман
―
Я каюсь.
И. Воробьева
―
Каешься? Точно?
Е. Ройзман
―
Ну я вот сейчас себе взял и ударение прямо поставил, чтобы помнить.
И. Воробьева
―
Хорошо. Спасибо тем, кто написал. Спрашивает Елена: «Есть ли какие-то новости по расследованию убийства за 4 рулона обоев?»
Е. Ройзман
―
Ничего нет совершенно. То есть провели разные внутренние расследования. Действия признали правомерными. И никто не сумел ответить на один простой вопрос: а человека-то убили за что? Ну вот все понятно. Вы провели расследование. Все правильно. Но ответьте, пожалуйста, на один вопрос: за что вы убили безобидного совершенно человека у него дома через дверь? Ну вот за что убили-то?Мало того, все отсматривали видео. И там ситуация с обоями не такая была, как ее пытались представить. Да, у него возник какой-то конфликт. Да, у него обои выпали на выходе. Дак ему охранник подал обои, чтоб он их забрал. И никто не ответил на простой вопрос. Был человек и нет человека. А убили-то за что? А убили человека, потому что могут убить безнаказанно. Ровно поэтому его и убили.
Е.Ройзман: Одна из основных проблем страны – количество проверяющих стало больше, чем работающих
И. Воробьева
―
То есть ничего не двигается?
Е. Ройзман
―
Нет, нет, нет. Понимаешь, страна изменилась. Те, которые находятся в услужении, они очень четко понимают настроение хозяина – где хозяин бровь нахмурил, где промолчал. И вдруг видят, что там, где бьют, где стреляют, где убивают, оказывается, можно. То есть хозяин ничего. Братва, можно. Смотрите, хозяин-то спокойно к этому относится. Ну вот так вот ситуацию расцениваю.
И. Воробьева
―
Тут есть такая организация «Совет матерей». И председатель этого «Совета» Татьяна Буцкая вдруг внезапно заявила о необходимости ввести в России налог на бездетность. «Мы говорим о тех, кто сознательно отказывается от решения родить ребенка. Не любят – пусть платят налог и не любят дальше. Либо любят и детей рожают, либо не любят и платят за то, что не любят», - сказала она. Ее, правда, Минфин уже не поддержал. Но тем не менее смотри, какие классные заявления.
Е. Ройзман
―
Вообще, я считаю, что депутаты Госдумы прежде чем избираться или избравшись, должны всем показать справку от психиатра.
И. Воробьева
―
Подожди, он председатель «Совета матерей». Не путай.
Е. Ройзман
―
Подожди. Должны показать, продемонстрировать справку о своем психическом здоровье. Любой человек, который предлагает вот такие новые законопроекты, он сначала должен показать справку, что он нормальный. Ничего же в этом такого нет. Если ты нормальный, у тебя есть справка. Покажи, пожалуйста, что хотя бы на учете не состоишь. Потому что иначе таких инициатив будет много. Они звучат вслух, будоражат общество. Они порой абсолютно идиотские. И в этом случае то же самое.Чем меньше государство лезет в частную жизнь граждан, тем свободнее и спокойнее страна. И чем больше государство залезает в частную жизнь граждан, тем больше страна похожа на фашистское государство. То есть это один из признаков фашистского государства, когда государство пытается регламентировать все и залезает в частную жизнь своих людей. Для меня это вот тако вот.
И. Воробьева
―
Просто иногда кажется, что части людей, которые почему-то выступают в публичном пространстве, лучше было бы этого не делать, потому что это очень странно в итоге звучит. И не очень понятно, как на это реагировать. А ты помнишь, как была какая-то серия новой искренности от российских чиновников, когда чиновница кричала, что можно прожить на минимальный размер оплаты труда, макарошки, вот это все.
Е. Ройзман
―
Слово «макарошки» прозвучало, да.
И. Воробьева
―
Хорошо помню.
Е. Ройзман
―
У нас была история, когда «государство не просило вас рожать». И так далее. Ты понимаешь, самое главное, они же не врут в этот момент. Они просто говорят правду. Они говорят то, о чем они говорят в кулуарах спокойно. Ну вот иногда вот так вот не просчитывают эффект. Они искренне говорят о том, что думают. И это больше всего беспокоит, на самом деле.
И. Воробьева
―
Хочу спросить тебя об отношении к беби-боксам.
Е. Ройзман
―
Ирин, про беби-боксы. Первые беби-боксы в России придумала Екатерина II. Ну, прообраз – там было такое окошечко. И в России в свое время незаконнорожденный ребенок обрекался с самого начала. Это было невероятно – незаконнорожденный ребенок. Все знают слова «ублюдок», «бастард» и так далее. Екатерина просто потому, что она была бабой и потому что она была сердобольная, она сделала приюты. И каждая женщина могла прийти туда, разрешиться от бремени, не открывая своего лица. Или принести, в кулечек положить своего ребеночка. И требовалось от нее только одно – сказать имя при крещении или вероисповедание. Все.Знаешь, сколько выдавали? 3 рубля выдавали. А они в первый же год 700 детей приняли. Это вот Екатерина II это сделала. Это был настоящий беби-бокс. Потому что это был такой позор – родить ребенка вне брака. Ну в нужники рожали. И поэтому она сделала так, чтобы этого не было. Просто ей хватило ума в 18-м веке. Это даже обсуждать нельзя. В любом европейском городе должна быть возможность. Мало ли что произошло у человека в жизни. Не нам судить. Пусть будет возможность оставить ребенка живым.
И у меня к Екатерине огромное уважение. Она этим занималась всерьез. Кстати, знаешь, кто поддержал больше всего? Олигарх того времени Прокофий Акинфиевич Демидов. Вваливал сумасшедше деньги в содержание приюта. Давали всем очень хорошее и качественное образование. Мне приятно об этом говорить. Это хорошие человеческие поступки.
И. Воробьева
―
То есть ты за беби-боксы? Я перевожу.
Е. Ройзман
―
Ну конечно.
И. Воробьева
―
Да. Тут много разных сообщений про беби-боксы, что это другой век. Вы путаете, мне кажется, с европейскими странам. Там, действительно, где-то в 15-м веке появились первые беби-боксы.
Е. Ройзман
―
Слушай, очень короткая история.
И. Воробьева
―
Давай. У тебя минута, даже меньше. И вместе с прощанием.
Е. Ройзман
―
Короткая история у нас потрясла всех. Женщина родила ребенка и держала в шкафу полгода.
И. Воробьева
―
Да. У нас тут спрашивают как раз про нее.
Е. Ройзман
―
Так вот был бы беби-бокс, и не было бы этой проблемы. Все равно я хочу сказать, как бы мы ни переживали, как бы мы ни ругали то, что происходит, но все равно это наша страна и нам есть за что ее любить. И другой страны у нас не будет. И за нее стоит бороться. Это замечательная страна у нас. И только от нас зависит, какой она будет. Поэтому мы должны работать. И в конце концов все равно все будет хорошо. Всем добра и удачи. Спасибо.
И. Воробьева
―
Это была программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Кто не успел послушать, посмотреть, вы можете сделать это у нас на сайте либо в Ютубе на канале «Эхо Москвы». Ну а далее в эфире «Эха Москвы» – «Разбор полета», режиссер, сценарист, продюсер Клим Шипенко. После 23 часов – «Футбольный клуб» с Максимом Курниковым и Станиславом Мининым. До встречи.