Личный приём - 2020-03-23
И. Воробьева
―
21 час и 8 минут в Москве, 23:08 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Традиционно эта программа на два города, на две студии. В студии «Эха Москвы» я, Ирина Воробьева, в студии «Эха Екатеринбурга» Евгений Ройзман. Женя, добрый вечер!
Е. Ройзман
―
Всем привет! Здравствуйте!
И. Воробьева
―
Как-то мне пришло в голову, что наша песня на заставке теперь имеет какой-то еще один смысл.
Е. Ройзман
―
Только что то же самое пришло в голову.
И. Воробьева
―
Да, «я остаюсь, чтобы жить».
Е. Ройзман
―
Она все более еще актуальной становится и необратимой такой.
И. Воробьева
―
Абсолютно, да. Ну, вечная песня, да. На все случаи жизни.
Е. Ройзман
―
Удачно мы с тобой выбрали.
И. Воробьева
―
Очень, да. Я всем рекомендую ее послушать. Не сейчас, конечно, а после эфира (Черный обелиск – «Я остаюсь, чтобы жить»). Ладно. Женя, что у вас там в Свердловской области с коронавирусом по данным, по цифрам, по мерам? Как у вас все происходит?
Е. Ройзман
―
Ну, у нас официальные цифры – по-моему, человек 7 на сегодняшний день. Но я не знаю, насколько они соответствуют действительности. Но все в ожидании, все в напряжении. Город опустел, торговые центры опустели. Во всех ресторанах, кафе поток спал до нуля практически. Все фитнес-залы стоят пустые. То есть в городе это очень ощутимо. Это уже очень сильно ударило по малому и среднему бизнесу. И я должен сказать честно, что вот долго в таком состоянии не продержаться.Но, с другой стороны, это касается не только нас, а всех. То есть никто не говорил, что будет легко. Но ситуация очень сложная. Ну вот надо мужественно и спокойно встречать. Не мы первые.
И. Воробьева
―
Ну, по последним данным, хочу тебе сказать, что Свердловская область – на 4-м месте. На 1-м месте – Москва, Московская область. Санкт-Петербург – 16 (я имею в виду случаев, официально зарегистрированных). Свердловская и Самарская области – по 9 случаев на каждую область.
Е.Ройзман: Песня «Я остаюсь, чтобы жить» актуальной становится и необратимой
Е. Ройзман
―
Ну вот видишь. А пока мы говорим, может быть, стало еще немножко больше.
И. Воробьева
―
Ну да, цифры периодически приходят. Скажи, пожалуйста, вот ты говоришь про опустевшие торговые центры. То есть люди добровольно приняли решение, что они поберегутся и посидят дома?
Е. Ройзман
―
Ирин, сколько-то люди действительно сознательные и понимают, что лучше никуда не вылезать. Сколько-то просто падает кураж, и нет какого-то желания все покупать, сметать там. Это же тоже нужна энергия какая-то. Я разговаривал в продуктовых. Они говорят, основная волна уже прошла; кто мог, уже затарился. То есть сейчас пусто стало. Ну, в общем-то, и на улицах не шибко много народу. И набережная поздно вечером, где обычно люди гуляют, там никого нет. То есть ощутимо, заметно, на самом деле.
И. Воробьева
―
А у вас тоже сметали гречку с туалетной бумагой?
Е. Ройзман
―
Слушай, ну у нас всё покупали. Ну, это Екатеринбург. Здесь народ более такой спокойный. Но тоже всё покупали. В магазинах всё есть. Единственное, что точно – аптеки очень сильно подняли цены. Ну, маски стоили еще дней 10 назад – 7-10 рублей, сейчас они стоят значительно больше.
И. Воробьева
―
И они у вас есть? В Москве их почти нигде не найти.
Е. Ройзман
―
Ну, здесь есть свои сложности. Но здесь хлоргексин стоил 13, сейчас стоит 65, маски стоили 7, стоят 50. Ну то есть в разы цены поднялись по аптекам. Много смели в аптеках: парацетамол скупили, против гриппа скупили. Ну, следят за этим люди, готовятся. Ну, это разумно, на самом деле.
Е.Ройзман: Аптеки очень сильно подняли цены
И. Воробьева
―
Ну да. Скажи, пожалуйста, в связи со всем этим как проходил личный прием у вас?
Е. Ройзман
―
Слушай, в этот раз с личным приемом вообще иная ситуация. И похоже, нам предстоит осваивать этот формат. Если на личный прием вот так в очную приходят человек 50-60, то звонков и обращений значительно больше. Это первое.
И. Воробьева
―
То есть вы перевели на звонки, чтобы люди не толпились.
Е. Ройзман
―
Мы перевели на звонки. Но в то же время у нас два юриста постоянно на месте находятся. То есть если что-то серьезно, к юристам все могут подойти. Но столкнулись с тем, что люди зачастую вот в разговоре могут сформулировать мысли, в разговоре могут сформулировать свою проблему, то есть можно суть какую-то найти, даже если человек не очень, но в письменном виде многим оказывается сложнее – не все умеют внятно структурировать мысли. Ну, это уже сейчас наша проблема – как мы будем удаленно работать. Потому что и следующий, и после следующего – это на пару месяцев пока, на пару месяцев мы точно будем в удаленном режиме.Возникают свои сложности. Вот для меня лично, мне в 100 раз проще работать, когда я смотрю человеку в глаза, когда я понимаю его потенциал, способен ли он сопротивляться сам или я должен это сделать за него, достаточно ли ему придать какой-то толчок, направление и подсказки дать или придется взять его за руку и этот путь пройти. То есть это ты можешь решать, только глядя человеку в глаза. Но все-таки мы пока на удаленном доступе. Я думаю, что мы сумеем отработать эти технологии.
И. Воробьева
―
Хорошо. Давай мы прежде чем перейдем к непосредственно историям, с чем люди в этот раз приходили, я бы хотела у тебя все-таки спросить еще раз про поправки в Конституцию. Но про голосование я помню, мы в прошлый раз говорили, что ты говоришь о том, что туда идти нельзя, не надо и считаешь, что это бессмысленно. Но я не об этом хочу спросить, а о том, что они его никак не отменят это голосование, несмотря на всю угрозу коронавируса, которую мы наблюдаем.
Е. Ройзман
―
Ирин, сразу, просто, раз уж речь зашла, то есть моя позиция: эта история абсолютно нелегитимная и незаконная, поэтому в ней участвовать нельзя. Это моя позиция. Дальше. Обрати внимание, сколько самых разных информаций ходит. Первое – что да, перенесут на дом, голосование будет продолжаться несколько дней, на дому и так далее. Второе – что нет, все-таки за поправки будет голосование, но их перенесут.И поскольку это такая затянувшаяся импровизация, как мы уже говорили, какого-то взвешенного решения нет. То, что отменят голосование, я практически не сомневаюсь. Его действительно отменят, как я понимаю. Но что-то попытаются на дому. Потом попытаются с урнами по квартирам ходить. Вон уже там в Сибири им бахилы раздали, чтобы они по квартирам ходили. Поэтому все что угодно может произойти.
Подозреваю еще одну вещь, что местные власти будут стараться – хотел сказать «будут рвать задницу», но это некрасиво – будут показывать результаты и стараться вперед всех, потому что зачастую холуи бегут впереди паровоза. И им нужно будет показывать результаты. Поэтому я думаю, что на местах тоже будут проявлять самые разные инициативы с лотереями, с концертами, карнавалами и так далее – им нужно будет отчитаться о явке.
Поэтому, судя по всему, единой позиции нет. Никто пока никакой команды не дал. И все в таком взвешенном состоянии, потому что появились другие проблемы и гораздо более серьезные. Тем более что еще одну вещь нам надо понимать – поправки уже приняты, и они вступили в силу. Это все такое действо карнавальное.
И. Воробьева
―
Ладно, давай не будем больше про поправки.
Е. Ройзман
―
Давай не будем вообще, ага.
И. Воробьева
―
Я, честно говоря, не знаю уже, что об этом говорить. В том смысле, что нет смысла, правда. Я тоже не вижу смысла говорить.
Е. Ройзман
―
Да ну конечно.
И. Воробьева
―
Ну, по крайней мере, исходя из той ситуации, которая есть, я имею в виду, что все всё равно на удаленке. Ну, не все, но многие.
Е. Ройзман
―
Ирин.
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
Смотри, просто, сейчас страна будет занята практическим выживанием. Сейчас надо думать о старших, нужно думать о пожилых соседях, о своих близких. Ну просто о стране пришло время думать. И это сейчас отодвигается все на задний план.
И. Воробьева
―
Расскажи, пожалуйста, про работу Фонда. Насколько осложнилась работ Фонда Ройзмана? Или нет?
Е. Ройзман
―
Смотри, я, конечно, должен сказать, у нас все-таки очень хороший авторитет. Мы работаем точечно. Мы стараемся доводить все дела, все сборы до конца. Меня очень много народу знает лично, кроме всего прочего, кроме того, что работает сильная команда. У нас, слава богу, нормально. У нас люди заходят на сайт, смотрят, выбирают, кому помочь. В основном, знаешь, у нас там позиции с реабилитациями, с операциями. Но у нас как малышня, так мы и старшим стараемся помогать. У нас более-менее ситуация. Митя Алешковский сказал, что сейчас все, что касается краудфандинга, проседает. Ну, у людей ситуация ухудшается.Но я хочу сказать, что в такие моменты происходит какая-то внутренняя мобилизация, и люди стремятся помочь тем, кому сейчас еще хуже. Поэтому мы продолжаем работать. И все, кто хочет с нами, пожалуйста, заходите – Фонд Ройзмана. Заходите на сайт, посмотрите, принимайте участие.
Слушай, я сегодня когда писал ролик свой (выложил на Ютуб), мне пришла в голову одна мысль. Вот только она мне пришла в голову, начали говорить о том, что богатые россияне начинают закупать аппараты ИВЛ для собственного пользования. Мне бы, конечно, приятно было думать, что они закупают аппараты ИВЛ, а потому раздают их в районные больницы, в сельские больницы. Мне бы было очень приятно. И я об этом сказал вслух.
Е.Ройзман: У нас официальные цифры – по-моему, человек 7 на сегодняшний день (Екатеринбург )
И мне тут же пишет парень, зовут его Денис Лукманов, из Башкирии. Он не говорит куда, скрывает немножко. Ну, просто потому, что договорились не говорить. У него Уральский пружинный завод. Они купили аппарат ИВЛ и передали там у себя в больницу. Ну, договорились, что не будут об этом рассказывать. Это я, просто, знаю. А сейчас он сказал еще один аппарат купить и передать. Его никто не просил. Он просто понял, что может возникнуть надобность. Самый простой парень из Башкирии. Мне очень приятно было это услышать. И я думаю, что среди русских людей в России достаточно таких, которые готовы что-то делать для других. И в таких сложных ситуациях это проявляется.
И. Воробьева
―
Я очень надеюсь. Вот я знаю, что, по-моему, Потанин передал какую-то очень весомую сумму денег в НКО сейчас, потому что у НКО просядет очевидно.
Е. Ройзман
―
Слушай, ну у нас ситуация с Лисиным, когда два гигантских сбора просто засчет него закрыли. И конечно это вызывает уважение. Ну, детей, которых он знать никогда не знал. Там 350 миллионов общая сумма. Конечно вызывает уважение.
И. Воробьева
―
Ты имеешь в виду вот эти истории со СМА, да?
Е. Ройзман
―
Да, со СМА, Конечно вызывает уважение.
И. Воробьева
―
Нет, это, разумеется, история, о которой нужно говорить. Но я-то имею в виду сейчас нынешнюю ситуацию с коронавирусом, что просто мы видим, что бизнес, во-первых, сам, конечно, проседает довольно сильно. И тут тоже вопрос. Это не про большой бизнес уже, не про ИВЛ, а про…
Е. Ройзман
―
Нет, Ирин, ты абсолютно права. Особенно вот то, что касается малого и среднего бизнеса. Мало того, там на самом начале сказали: «Вам придется самим выбираться». Ничего себе. Мало того, еще Мишустин озвучил, что те, кто будут сокращать персонал, к ним пойдет прокуратура проверять. Ничего себе, ты пойдешь ко мне проверять, если я буду сокращать персонал. Единственное, что ты можешь сделать в этой ситуации – это персоналу, который будут сокращать, чтобы выжить, обеспечить выживание. Ну, хотя бы пособие какое-то. Что значит прокуратуру? Ну давай еще пришли прокуратуру – добьешь последних. Это может говорить только человек, который вообще не понимает, что происходит.На самом деле, ситуация очень тяжелая. Ситуация тяжелая. Парикмахерская, фитнес-залы, весь ивент-бизнес, который организовывали свадьбы, детские праздники, маленькие кафе, маленькие рестораны – ну по всем ударило уже сейчас. И я тебе скажу, что процентов 30 просили уже сейчас так, что им не подняться, особенно тур-бизнес. Отели стоят пустые. Абсолютно пустые стоят отели. Арендаторы не могут платить, арендодатели боятся снижать, потому что не знают, что делать, уже все бегут. Ситуация очень сложная. То есть нам предстоит ее пережить.
И здесь пережить ее можно только одним способом – вникать в проблемы других; там, где можешь, помогать другим. Ну и конечно вот сейчас – вот для чего нужно правительство – минимизировать вот эти потери, чтобы после того, как все закончится, хотя бы часть бизнеса сумела снова подняться на ноги.
И. Воробьева
―
А что для этого нужно сделать? Налоговые каникулы, еще что-то?
Е. Ройзман
―
Налоговые каникулы – обязательно, кредитные каникулы – обязательно. Все платежи по ипотекам сейчас, если есть возможность, государство должно смикшировать, как-то проплатить. Банки же очень жестко действуют. Банки начинают выселять людей из квартир. То есть это дополнительное напряжение возникает. Там и семьи с детьми попадают под это. Ну и НДС, конечно. Надо резко снижать НДС.
Е.Ройзман: Что отменят голосование, я практически не сомневаюсь. Его действительно отменят, как я понимаю
Но у нас еще тут очень удачный ход Саудовской Аравии, вот этот конфликт по нефти. И у нас несколько моментов сошлись в одном. И вот сейчас правительство должно показать свою половозрелость, скажем так, дееспособность. То есть здесь надо помогать и выручать свой бизнес, как это делают все цивилизованные страны.
И. Воробьева
―
Ну и отдельно уже не к правительству, а вот граждане. Я просто вижу, как по социальным сетям это тоже течет. Например, там часть людей, которые заняты в ресторанном, в кафейном бизнесе, они, конечно, все сейчас перешли на доставку. Некоторые делают доставку бесплатной, для того чтобы люди не платили больше. Некоторые, наоборот, говорят: «Ребята, нам пришлось закрыть помещение, но мы будем очень рады, если вы закажете у нас еду, и мы хоть как-то продержимся». И я вижу, как люди начинают поддерживать, чтобы какие-то любимые заведения выжили.
Е. Ройзман
―
Ирин, на самом деле, вот это признак нации, это признак народа, когда начинают друг друга слышать. И вот в данном случае не было бы счастья, да несчастье помогло – люди начинают по-другому относиться. И дай бог, чтобы этих проявлений было больше. По соцсетям это видно. Достойных людей немало. И я понимаю, что сейчас в этой ситуации многие из них проявятся.
И. Воробьева
―
Да, надеюсь, что это так. Ну, по крайней мере, никаких проявлений какого-то звериного такого оскала я пока не наблюдаю.
Е. Ройзман
―
Нет-нет, слава богу, нет.
И. Воробьева
―
Давай про личный прием. С чем – хотела сказать «шли люди» – звонили люди и обращались?
Е. Ройзман
―
Ирин, смотри, давай начнем сейчас. Посмотри, есть ли у нас звонки и вопросы.
И. Воробьева
―
Звонков у нас в этой программе не будет, как и обычно. Но вопросы я соберу и давай потом задам.
Е. Ройзман
―
Всё, давай. Очень интересная ситуация. Мы с тобой в прошлый раз в передаче рассказывали историю, как один парень пришел. Нашел объявление, что учат торговать на бирже трейдеры и дадут тебе возможность зарабатывать. И он пришел туда. И первое, что с ним сделали, сказали: «Пойдем, тебе надо купить телефон». Он рассчитывали, что он купит телефон, этот телефон тут же продадут, а деньги он вложит. А он догадался вызвать полицию. В результате он им все сломал.И я рассказывал об этих трейдерах, что люди молодые занимаются тем, что запутывают пожилых, полудееспособных таких. Ну, людей, которые попали в ситуацию с безработицей, приглашают молодые приятные люди и рассказывают, что сейчас к ним приставят опытного трейдера, их научат играть на бирже, и они будут зарабатывать сумасшедшие деньги. Когда люди говорят: «Дак у нас денег нету», их уговаривают взять кредиты или еще что-нибудь, и эти деньги все проигрывают. И говорят: «Ну, так получилось. Извини. Хочешь отыграться, надо еще денег взять».
Ну и вот. И когда мы об этой истории рассказали, назвали фирму эту, позвонили обеспокоенные родители и говорят: «Знаете что, вот у нас два парня, оба толковые, одному 18, одному 20. Они устроились. Вы поймите, это честные. Наши дети – хорошие ребята. Они вот уже полтора месяца работают. Ну, им деньги не платят, а сказали: “Как только ваши клиенты деньги внесут, то мы сразу с этих денег вам заплатим”».
В общем, дали все реквизиты. Фирма называется «FX-Investing». Мы себя пробили. Да, это та самая фирма под видом работы затягивает в эту мошенническую схему, и люди там оставляют все деньги. Поэтому если родители этих парней меня слышат, забирайте своих детей, пока они еще не замазались и никого не обманули, потому что они могут не понимать, что они делают.
Очень интересная у меня сегодня ситуация была. Позвонили из моей родной деревни, из Мироново, и говорят: «Слушай, у нас есть мужик, которого все уважают. Фермер, обычный мужик, крестьянин. В 90-е к нему приехали бандиты с какими-то разборками. Он вышел и самому блатному яйца отстрелил. У нас его с тех времен в деревне уважают. Но у него проблемы с сердцем». Я говорю: «А что делали?». Они говорят: «Он лечился, у нас лежал в центральной районной больнице».
А когда-то эта центральная районная больница в Артемовском была очень хорошая. А потом она начала потихоньку деградировать, деградировать, деградировать, как вся медицина в области. И представь себе, районная больница, когда туда привозят инфарктников, их увозят в Байкалово за 100 км, а инсультников увозят в Алапаевск за 70 км. Там аппендицит перестали оперировать, потому что разучились.
И вот его подержали в этой больнице. А у него жжение в груди, стенокардия. И они говорят: «Ну спасите мужика, помогите. Мы не знаем, что делать». Деревенские звонят. Ну и мы начали договариваться с хорошей серьезной клиникой, потому что врачи еще старой школы, которые смотрят, принимают любого и стараются спасти. В общем, мужика еле довезли сегодня из деревни (там 135 км). Врачи звонят и говорят: «Слава богу, что вы его вообще довезли. Умер бы мужик». Мужик-то не старый еще, хороший. Ну это ладно они знали, куда позвонить, и я знал, куда позвонить. А представляешь, вот этого бы не было, ему жить-то оставалось… Вот такая распространенная ситуация. Дак это хоть не коронавирус, а вот обычная история.
И. Воробьева
―
Слушай, но если в этой ситуации вы что-то смогли сделать, а как-то поправить эту историю для всех остальных возможно?
Е. Ройзман
―
Нет. Этой можно сделать только на государственном уровне. Я могу здесь решать в каких-то частных случаях, потому что у меня с врачами свои отношения, кому-то мы коляски в свое время отдали, кому-то помогли в чем-то еще, кто-то знает меня лично, кого-то знали мои родители. И вот на таком уровне все и решаем. Но я, конечно, хочу низкий поклон всем врачам, потому что никогда мне врачи не отказывали в сложных ситуациях, когда людей касалось. Поэтому кто меня слышит в Екатеринбурге из врачей, имейте в виду, что вы все точно так же можете на меня всегда рассчитывать, и вы это знаете.
И. Воробьева
―
Ну, просто, вопрос-то ведь в том, можно ли написать какое-то обращение еще в прокуратуру, не знаю, еще куда-нибудь, но как-то решить?
Е. Ройзман
―
Да, можно, знаешь, «здравствуй, милый дедушка, Константин Макарович».
И. Воробьева
―
Ну да. Нет, ну слушай, это же вопрос: одного спасли, а всех остальных?
Е. Ройзман
―
Ирин, нам кто звонит, мы пытаемся помочь. Что можем, то и делаем.
И. Воробьева
―
Что можем, то и делаем – это такой лозунг. Что поделать… Пара минут до перерыва. Давай еще истории, если есть.
Е. Ройзман
―
Слушай, очень интересная ситуация – человек столкнулся с системой. Мужик из Горного Щита. Взрослый, серьезный мужик. Очень серьезный бизнес придумал – переделывать обычные машины на сельхоз машины (ставить буровые, ставить поливалки, сеялки и так далее). Купил помещение. А юрист оформил. Ну, говорит: «Чем заниматься?». Он говорит: «Вот буду машины переделывать». Его оформили как автосервис. А земля под автосервисами – это все равно что земля под казино. Город Екатеринбург ему насчитал кадастровую цену земли 62 млн и с него налог 7 млн.Мужик перепугался, говорит: «Родные мои, вы что творите-то?». А ему говорят: «Извини, вот такие расценки». И он побежал в суд. И Областной суд вынес вердикт, что с 14-го пересчитать кадастровую стоимость земли – не 62 млн, а 3 млн. Но было уже поздно. Город отработал и сразу же в арбитраж подал. Мужика начали банкротить. И сейчас есть возможность отбиться, есть решение Областного суда. Но арбитражный процесс запустился, работает система. И у него изымают все его имущество, то есть разоряют вообще сейчас. И не предъявить никому, потому что город работает правильно, город пытается свои деньги выжимать сразу же. Совершенно несправедливая ситуация. Но такой закон.
И сейчас пытаемся приостановить, притормозить, что-то придумать. У нас Александр Шумилов занимается, один из самых удачливых таких юристов. Он говорит: «Попытаемся спасти».
Но я бы, конечно, хотел сейчас вслух сказать все судебным приставам, арбитражным управляющим, вот сейчас начались такие времена, когда бизнес сам упадет, его не надо подталкивать. Вот сейчас лучше притормозить, смотреть внимательно, не дать людям разориться. Люди выживут, они государству как-то отплатят.
И. Воробьева
―
Мы сейчас прервемся ненадолго на новости и рекламу, а потом вернемся в программу «Личный прием».НОВОСТИ / РЕКЛАМА
И. Воробьева: 21
―
34 в Москве, 23:34 в Екатеринбурге. Продолжается программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Как всегда, на две студии. Давайте начинать, точнее продолжать.
Е. Ройзман
―
Ирин, смотри, еще раз скажу. Позвонили с Шиеса ребята.
И. Воробьева
―
О, у нас Шиес.
Е. Ройзман
―
Да. Все знают эту ситуацию, где собираются строить гигантский полигон для вывоза мусора из Москвы на Русский Север. Ну и местные обороняют там территорию, лагерь. Там хорошие люди собрались. Там проблема. Стройка встала из-за того, что туда не могут доставлять горючку – солярку. И вот туда полетел вертолет с соляркой. А там очень интересная ситуация. Экипажи из Коми не берутся, экипажи из Архангельской области не берутся, потому что они там живут и им стыдно этим заниматься.Ну, наняли экипаж – Пермский авиаотряд. База у них в Екатеринбурге. Не местных наняли. И они привезли солярку туда. Приземлились удачно, ушли. А потом вышли и сказали, что их, оказывается, на подлете в районе Мадмаса обстреляли. И тут же возбудили дело по 105-й (покушение на убийство) и так далее.
Е.Ройзман: Екатеринбург опустел, торговые центры опустели. Во всех ресторанах, кафе поток спал до нуля
Но когда начали заниматься, вдруг выяснили, что на вертолете есть какие-то следы, но это следы старые, это следы не от картечи, не от пуль. И летчиков послали на полиграф. И вдруг полиграф выяснил, что летчики на самом-то деле никаких выстрелов не слышали. Тут же взяли с самописцев. Оказывается, на самописцах тоже никаких выстрелов не слышно. И ситуация сейчас больше склоняется к статье 306-й, к ложному доносу. Но на Шиесе народ нормальный. Все ко всему готовы. Все готовятся сейчас к весеннему сезону. Никто уходить не собирается.
И я хочу поблагодарить всех слушателей, всех, кто смотрел. Мы в свое время объявили сбор, очень быстро собрали деньги для людей с Шиеса, и они купили буханку, оборудовали ее лебедкой, большими колесами. И она у них такая сейчас техничка, между пунктами ездит, людей собирает, развозит, продукты привозит. То есть очень удачно у нас получилось. Поэтому я от лица всех, кто там, я благодарю людей, которые поучаствовали и поддержали. Огромное спасибо всем.
И. Воробьева
―
Жень, пару вопросов могу задать пока от слушателей, прежде чем мы продолжим?
Е. Ройзман
―
Давай, давай.
И. Воробьева
―
Тут несколько вопросов, все про коронавирус. Я немножко перефразирую. Какие меры принимает Евгений Ройзман, чтобы не заразиться? Им, просто, советуют много всего.
Е. Ройзман
―
Ирин, я отменил все свои публичные мероприятия, лекции. То есть я сократил все встречи. Ну и минимизировал общение тоже. Ну, слежу за ситуацией. Ну видишь, несмотря на то, что я Ройзман, я же тоже такой очень русский человек.
И. Воробьева
―
Женя, что это было сейчас?
Е. Ройзман
―
И мне кажется, что все-таки оно скоро закончится и необязательно начнется. То есть мне хочется на это надеяться. Хотя головой я все-таки все понимаю. Поэтому, конечно, надо тут с себя начинать – и маску носить, и беречься, и контакты вообще к минимуму свести. Ну, я, в общем-то, контакты, на самом деле, к минимуму и свел.
И. Воробьева
―
Второй вопрос тоже про коронавирус. Спрашивают, вдруг ты в курсе, про работу бесплатной столовой благотворительной в Екатеринбурге. Ведь там же собираются люди бездомные, малоимущие и так далее. Как с ней быть?
Е. Ройзман
―
Вот смотри, я, на самом деле, не знаю. Вот ты сейчас сказала – я сразу подумал. Но надо понимать, что эта столовая кормит полторы тысячи человек в день. И я завтра узнаю, какие там меры предпринимаются. Это серьезный вопрос.
И. Воробьева
―
Ну вот вдруг тебе поможет этот опыт. Я ездила в «Ангар спасения». Это такое место в Москве проекта «Милосердие». Они тоже кормят бездомных. У них, во-первых, там дезинфекция чаще стала проходить. Но они переделали работу, для того чтобы не скапливалось большое количество людей в одном месте. Просто перераспределили логистику и все. И не закрыли пока.
Е. Ройзман
―
Ирин, это, на самом деле, разумно. Но люди, которые эту столовую создали, ей уже 27 лет. Это структура РМК. Я думаю, что они понимают всё. И мне там есть у кого спросить. Я узнаю. Но надо понимать, что огромное количество народу от этой столовой зависит. И они благодаря этой столовой выживают. Я много таких людей знаю. Они ко мне на приемы приходили. Понятно, что закрывать нельзя. Меры предосторожности какие-то нужны.Слушай, интересная была ситуация. Приехала женщина, предприниматель из Полевского. Купила в первом этаже помещение. Свой там бизнес. И установила счетчики. И решила управляющей компании платить по счетчикам. Они с нее пытаются получать по тарифам. Она по своим счетчикам индивидуальным платит 15 тысяч, а они ей по тарифам 60 насчитывают. Но она платит по 15, они насчитывают по 60. Они пошли в суд. И у нас Саша Шумилов поехал и в суде отстоял, что если сложилась такая ситуация, с нее могут брать только по счетчикам. То есть создали такой серьезный прецедент. Отыграли.
И смотри, очень интересно. Вот люди иногда спрашивают: «Чем помочь?». Ну вот простая ситуация. Женщина, 73 года, одинокая. Муж умер. Ну, тоже пожилой дядька. А у них старый телевизор был. И он взорвался. Просто взорвался телевизор и начался пожар. Но она там что могла потушила. У нее надо какой-то ремонт делать. Ну, мы посмотрим, что сделать. Но ей нужны шторы, нужен диван какой-то маломальский. Вот какие-то мелочи такие простые нужны. Вот кто хочет, можете с нами связаться, на сайт Фонда написать. Просто, кто хочет помочь пожилому человеку, это вот такая помощь требуется.
Плюс следующая сразу. 52 года, женщина-колясочница. Гепатит C. Лекарство появилось – 6 серий по 15 тысяч рублей. То есть 90 тысяч надо. А это лекарство очень надежное, то есть оно от гепатита вылечивает. Оно наконец-то появилось. Но это 90 тысяч рублей. Пожалуйста, кто хочет поучаствовать, можно помочь.
Ну и одна очень интересная ситуация, о которой хочу рассказать. Женщина, в прошлой жизни учительница, пенсионерка, 84 года. Звонит и говорит: «У меня ситуация. Я ходила по разным инстанциям. У меня из окна видно, как Восточной, 7д, там раньше был такой автовокзальчик небольшой и киоск (фрукты, овощи). Я вижу, как торгуют снюсом. Туда идут 5-классники, 6-классники. Причем они деньги такие вываливают, которые приходится долго считать. Ну, типа, копилки разбили и побежали снюс покупать. Я во все инстанции, и никто не обращает внимания на это». Я говорю: «Ну хорошо, мы попробуем. То есть посмотрим, что можно сделать». Попробуем. Завтра займемся этим всерьез.
То есть у меня все механизмы есть. Я понимаю, как это делается. Но люди обращаются. И просто пойти некуда вообще. Это кажется какой-то мелочью. На самом деле, это достаточно серьезно. Это показывает вообще дееспособность государственных органов, способны ли они остановить такую торговлю. На самом деле, это должны останавливать в течение получаса. И я скажу, что если любой участковый подойдет и продавцу на ухо скажет, что вы вот сейчас здесь работаете, если будете продолжать детей травить, то завтра вас здесь не будет, я вам работать не дам. И любой торговец всегда такой разговор поймет. Но нет какой-то политической такой, человеческой, мужской воли. Ну, попробуем эту волю возбудить.
И. Воробьева
―
Давай вопросы. История, вопрос, история, вопрос. Тут спрашивает Николай про амнистию в 2020-м году. Как ты думаешь, будет ли амнистия к памятной дате – 75-летие Победы? И насколько – это я уже от себя добавлю – насколько она будет широкой, как ты думаешь?
Е. Ройзман
―
Слушай, смотри, этот вопрос ушел с повестки. Вот с этими поправками он вообще ушел с повестки. Вообще, механизм амнистии – это механизм очень древний. Это такой механизм прощения. Государство, которое чувствует себя сильным (монарх, который чувствует себя сильным), время от времени такие вещи делали. Причем, знаешь, интересно, в русской традиции было: только царь заболел – сразу объявляют амнистию.Причем причина совершенно утилитарная – чтобы за его здоровье помолились все, кого выпустили из тюрьмы. Механизм такой. Ну и на дни коронования, тезоименитства, еще. Амнистий было много. Амнистии проводили время от времени. И они имеют смысл, потому что мы свое законодательство и правоохранительную систему знаем – гребет кого ни попадя, и куча народу сидит просто так. Поэтому амнистия для России – это вещь справедливая, обязательная и всегда своевременная. Но из повестки ушло вообще, то есть не слышно. Хотя ну конечно надо. Ну видишь, на 75 лет Победы могут отпустить фронтовиков, если кто-то сидит, или еще кого-нибудь. Так тоже бывает.
И. Воробьева
―
Ну, я надеюсь на то, что амнистия будет довольно широкой. Очень надеюсь. Особенно с учетом того, что сейчас говорят люди, в том числе в нашем эфире. Вот у меня в пятницу был Демьян Кудрявцев, который обратил внимание, что коронавирус в местах лишения свободы – это вообще ужас и страх.
Е. Ройзман
―
Ирин, обрати внимание, все страны приняли какие-то меры.
И. Воробьева
―
Некоторые начали выпускать.
Е. Ройзман
―
Да, некоторые начали выпускать. Нет, Россия на это не пойдет никогда. Но то, что может произойти в тюрьме – в тюрьме аккумулируются некоторые болезни, в частности туберкулез. Это может развиваться именно там. Ну, посмотрим, как будет.
И. Воробьева
―
Плюс в отличие от нас, которые могут постоянно мыть руки, использовать все санитайзеры и всё-всё-всё, что мы можем достать, там это гораздо сложнее, как я понимаю.
Е. Ройзман
―
Слушай, интересна, конечно, вот эта история с руками. Всё, я как начал мыть руки, я не могу остановиться. Я мою их при первой же каждой возможности и получаю от этого удовольствие. И если я не вымыл руки, мне что-то вот не по себе. Но обрати внимание, это же действительно эпидемиологи все отметили, что исчезли кишечно-вирусные инфекции, потому что все начали мыть руки. То есть оно вот так работает.
И. Воробьева
―
Меня просто шокирует, на самом деле, как люди с удивлением восприняли информацию о том, что, вообще-то, надо мыть руки. Я просто в ужасе была, честное слово. Перед историей еще один вопрос. Очень многие об этом спрашивают. Вот Валерий сформулировал вопрос: «Удивил ли Евгения переход Марианны Максимовской на другую сторону – ее презентация сайта по голосованию за поправки в Конституцию?».
Е. Ройзман
―
Слушай, на самом деле, конечно эта история такая грустная. Но…
И. Воробьева
―
Сейчас надо как-то сформулировать.
Е. Ройзман
―
Я это видел… Короче, буду называть вещи своими именами. Зрелище это жалкое. И жалко выглядит Мацуев, и жалко выглядит Безруков. Это выглядит ужасно, на самом деле. Смотреть на это стыдно. И охота развидеть. Вот я сказал то, что я думал.
И. Воробьева
―
Но ты же понимаешь, почему все отреагировали именно на Марианну Максимовскую, а не на Безрукова и не на Мацуева?
Е. Ройзман
―
Вообще, на самом деле, можно было на это отреагировать немножко раньше, потому что это началось не вчера. Мы эту трансформацию видим, наблюдаем. Ну, это жизнь. Ну что ты скажешь? Ну это жизнь. Вот оно выглядит именно так. И, на самом деле, задача – не осуждать других, а задача – устоять и самому не уподобляться. А соблазнов у всех у нас достаточно.
И. Воробьева
―
Давай еще истории, прежде чем я вопросы тут понаберу.
Е. Ройзман
―
Слушай, просто интересная история, как бывает в жизни. Мужик достаточно молодой, хороший мужик. Пошел с ребенком гулять. И дурили вдвоем, бегали. Молодой сын у него. Упал неудачно и сломал ключицу и руку. Полтора месяца в гипсе. Ну, на работе сказали: «Извини. Давай по собственному желанию». Ну, не может работать. Уволился. А у него была ипотека. Он сначала занимал деньги, как-то перебивался. Потом ну не может уже занимать. Всё, банк вышел в суд, квартиру отнимает.И представляешь, человек восстановиться не может, потому что перелом ключицы и перелом руки – это достаточно серьезная история, там долгое восстановление. Восстановиться не может. Кучу долгов успел наделать на голом месте. Нормальный мужик, не пьющий. Плюс банк отнимает квартиру. Ты понимаешь, жизнь – это, на самом деле, вещь настолько хрупкая, что сегодня у тебя все нормально, ты ходишь там грудь надуваешь, на других глядишь свысока, завтра тебя жизнь ставит на место. И поэтому надо понимать, что такие вещи могут случиться с каждым. Ну понятно, посмотрим там, чем можно помочь. Может, будет с банком договариваться, разговаривать. Ну, поищем какие-то варианты.
И. Воробьева
―
Вопрос из чата. Спрашивают про историю с памятником Жукову. Что это было? Зачем надо было это все делать?
Е. Ройзман
―
Ирин, во-первых, история дикая совершенно. Мало того, что она дикая, она абсолютно неуважительная к людям. Она неуважительная история к жителям Москвы. Ни с кем не советовались, ни с кем не разговаривали. Сначала воткнули один, снесли, другой, поменяли, сломали тот, сломали другой. В результате нет никакого. И все из-за какой-то таблички. И эта история, на самом деле, стыдная еще кроме всего прочего. Ну, я не знаю, как себя чувствуют участники этой истории.
И. Воробьева
―
Я, честно говоря, тоже не знаю. Но мы тут за всем этим наблюдали в большом недоумении. И всем очень как-то неловко.
Е. Ройзман
―
Ну конечно. То есть, знаешь, какой-то расколбас такой у них начался там.
И. Воробьева
―
Да. Давай дальше тогда по историям.
Е. Ройзман
―
Слушай, интересная ситуация. Парень освободился. У него ВИЧ, у него туберкулез. 87-го года, то есть достаточно молодой. Но понятно, что и ВИЧ, и туберкулез не просто так у него, то есть блатная жизнь отблагодарит. Но вот освободился с ВИЧом и с туберкулезом и идти ему некуда вообще. Он пошел в приют на Транзитном, там Оля «Дари добро». Но там 2-этажный бывший цыганский особняк, где народу человек под 60. Ну куда ему еще иди? Ну вот попал туда.И у него, представляешь, бахнула температура по 40 градусов (видимо, процесс). Что с ним делать непонятно. Понятно, что через день он заразит вообще всех, потому что плотность такая. Убрать его некуда. Ну вот с тубдиспансером договорились, они его заберут. Но тоже, если бы не договорились, то никто бы не знал, хоть на улицу выноси.
И на самом деле, таких ситуаций много. У этой жизни есть такая изнанка. Ты можешь прожить всю жизнь и с этим не столкнуться, а можешь постоянно это видеть, наблюдать и попасть в ту сторону. Я вот только что про мужика рассказал, который вот руку сломал. Только что все было нормально. Поэтому жизнь – вещь достаточно зыбкая. И когда у тебя все хорошо и благополучно – это, конечно, надо ценить.
И. Воробьева
―
Подожди, а у него температура высокая из-за чего?
Е. Ройзман
―
Возможно, что у него просто процесс пошел. Ну, туберкулезник. Но согласился тубдиспансер его взять. Ну, посмотрим. Будем смотреть, будем знать, что там.
Е.Ройзман: В Екатеринбурге народ более такой спокойный. Но тоже всё покупали. В магазинах всё есть
И. Воробьева
―
Ладно, давай еще истории. Я, просто, для слушателей скажу, что вопросы про какие-то онлайн-площадки по продаже наркотиков я не буду задавать, потому что без названия задавать бессмысленно, а названия я не хочу в эфире произносить. Вы уж меня извините, но, мне кажется, это будет сравнимо с рекламой.
Е. Ройзман
―
Названия эти все знают. На самом деле, обрати внимание на одну вещь. Есть возможности для распознавания лиц, есть возможности для постоянного биллинга, возможности для постоянной прослушки. Я как человек, который с этим сталкивался и который в этом понимает, у государства достаточно мощности задушить наркоторговлю. У государства достаточно мощности свести ее на такой уровень, что она будет незаметна обществу, она останется в очень узком сегменте. У государства мощности достаточно.Но у государства совершенно иные приоритеты. Государство закупает огромное количество техники и оборудования для подавления предполагаемых протестов, для слежки за инакомыслящими и тратит огромные силы, ресурсы и энергию на возбуждение фейковых уголовных дел, для фальсификации уголовных дел, как это известное дело ФБК по отмыванию денег.
Все же понимают, что не было никакого отмывания. 112 следователей работает. Нормально? Представь себе, что небольшую часть этого всего потратить на борьбу с наркотиками – и эту проблему можно решить. Это я говорю как человек, который 15 лет своей жизни отдал борьбе с наркотиками. Я понимаю, о чем говорю. Но у государства иные приоритеты. Вопрос приоритетов.
И. Воробьева
―
Хорошо. Тогда просто вопрос про интернет-площадки. Как с интернет-площадками работать, – я имею в виду по закрытию, разумеется, – которые торгуют наркотиками, если такие есть?
Е. Ройзман
―
Послушай, ну есть. Мы знаем, о чем говорим. Есть такие возможности. И специалисты на таком уровне есть. Ну смотри, могут глушить вообще любые сайты на территории России. Любые.
И. Воробьева
―
Ну да. Они же блокируют просто за какую-нибудь статью, которая не нравится Роскомнадзору.
Е. Ройзман
―
Все что угодно. Ну есть все механизмы работы. Еще раз говорю, это вопрос приоритетов. Но, на самом деле, уровень наркотизации достаточно высок. Появились типы наркотиков, где человек остается сколько-то социализированным до какого-то момента. Там нет такого, как в героиновой наркомании, что очень быстро эта черта наступает. Она отодвигается эта черта.Другое дело, что там и преступления немножко иными становятся (в состоянии наркотического опьянения). Это когда за рулем выносит всю остановку, сбивает людей и так далее. Этого тоже много. Просто это сейчас меньше звучит. Знаешь, такие вот массовые расстрелы, крупные аварии и так далее – это стало меньше звучать, потому что другие проблемы появились. Но те люди, которые столкнулись, они же понимают, что это за проблема. Кто потерял близких, детей своих, они понимают, что это за проблема. И она есть.
И. Воробьева
―
Давай тогда еще истории. Пока вопросы пособираю.
Е. Ройзман
―
Слушай, на самом деле, у нас появляется такая проблема по Фонду, что приходят люди, и мы не всегда можем взять и поставить на сбор. Ну представляешь, сейчас вот речь идет о девчонке. Я думаю, что мы постараемся помочь. Она из Питера. Ей надо будет делать тазобедренный сустав с достаточно сложной операцией. Его здесь не сделать. И там будет стоять вопрос 15 миллионов рублей. То есть надо будет искать. А девочка точно встанет на ноги и пойдет. То есть к нам из Питера обратились. Я думаю, что мы поддержим.Одновременно с этим приходят родители и говорят: «Нам надо 25 миллионов. У нашего ребенка есть шансы». Понимаешь? 25 миллионов сейчас собирать – это ни один фонд не возьмется собирать. Хотя, на самом деле, я считаю, что собирать надо, объявлять сбор надо. И глядишь, у кого-то получится, кто-то откликнется.
И. Воробьева
―
Это опять про спинально-мышечную атрофию идет речь?
Е. Ройзман
―
Нет, спинально-мышечная атрофия – там сейчас все сборы будут начинаться от 100 млн и выше.
И. Воробьева
―
А вот эти 25 – это о чем идет речь?
Е. Ройзман
―
Да, у нас сегодня был серьезный разговор, что нам придется кому-то отказывать. А я вообще не способен отказывать, когда к тебе приходят родители и говорят: «Ну помогите хоть что-нибудь». Но я хочу отметить вот эту вот историю про Аню, которой все-таки сумели собрать. Здесь в городе собрали больше 40 млн и остальное взял на себя Лисин. Просто вот такой мужской хороший поступок.И родители показали, как надо себя вести. Родители создали ну просто такую машину. Прецедентов нет, что вот так родители сами собрали среди своих, среди горожан, среди знакомых 40 млн. То есть люди проложили путь. И сейчас оказалось, что это не невозможно вот такие деньги собирать, хотя обычно фонды не берутся. Поэтому сейчас будем смотреть каждый случай отдельно. Я вот не умею отказывать. Посмотрим, что можно будет сделать по этой девочке. Но я, наверное, напишу, может, завтра в Инстаграме, в Фейсбуке, если будем сбор объявлять.
И. Воробьева
―
Вопрос про пытки я задам по-другому. Тут спрашивают: «Как считает Евгений, возможно ли выдержать пытки? Смог бы ли он сам?». Я про другое спрошу. Тут вот у нас в пятницу был Григорий Явлинский, который сказал, что «Яблоко» тоже подавало свой пакет поправок в Конституцию. И там как раз речь шла про запрет пыток в Конституции. Понятно, что они не прошли. Но тем не менее, помогло бы это нам?
Е. Ройзман
―
Ирин, на самом деле, пытки и не были ведь разрешены нигде и никак.
И. Воробьева
―
Я понимаю.
Е. Ройзман
―
Пытки никогда не были разрешены. И есть вещи, которые априори, в общем-то, даже незачем, на мой взгляд, забивать в Конституции, потому что они и так запрещены.
И. Воробьева
―
Так, у нас сегодня какая-то непонятная история – сегодня все слетают со связи.
Е. Ройзман
―
Раньше могли допрашивать по-другому.
И. Воробьева
―
Женя, ты пропадал со связи.
Е. Ройзман
―
Слышно?
И. Воробьева
―
Вот сейчас ты появился. Ты пропадал со связи после слов о том, что пытки у нас и так запрещены.
Е. Ройзман
―
Пытки и так запрещены. Я не уверен, что это надо прописывать в Конституции. На мой взгляд, это настолько очевидно, что пытать людей нельзя. Но я хочу сказать, раньше, на самом деле, так не пытали. Раньше все знали, что тебя могут пытать, если на тебе есть кровь. Если на тебе точно есть кровь и когда пытаются понять, два на тебе трупа или три, то есть один-то точно уже знают, там могли допрашивать, конечно, любым способом.Но пыток как вот такого института не было. Это появилось не так давно. Вот именно пытки масштабно. И знаешь, я тебе скажу откуда – от безнаказанности, просто от безнаказанности. За пытками начали следить в последнее время, начали сажать за пытки. Но хотя за пытки-то сажают так, но все равно что выговор объявили. И этого стало действительно много.
И. Воробьева
―
Полминуты до конца. Самый важный вопрос задает Валерий. Правда полминуты. Он пишет: «Очень важный вопрос. Думает ли Евгений, что в конце концов все будет хорошо?».
Е. Ройзман
―
Слушай, мало того, что я думаю, я не сомневаюсь, что в конце концов все будет хорошо. Нас ждут непростые времена. Нам нужно как-то достойно пережить, устоять на ногах и думать, что делать дальше. Потому что так, как мы живем сейчас, жить дальше нельзя. Всё. Всем удачи. Всё будет хорошо, вот поверьте.
И. Воробьева
―
Спасибо! До встречи.