Личный приём - 2019-10-07
И. Воробьева
―
21 час и 5 минут в Москве, 23:05 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Меня зовут Ирина Воробьева. Я нахожусь в студии «Эха Москвы» в Москве, а Евгений Ройзман находится в студии «Эха Екатеринбурга», «Эха Москвы» в Екатеринбурге, - не знаю, как правильно. Жень, добрый вечер!
Е. Ройзман
―
Всем привет! Слушай, я как эту музыку слушаю, мне сразу подпевать охота, что я остаюсь.
И. Воробьева
―
Да. Именно поэтому мы и выбрали, в общем, эту заставку, чтобы как-то говорить больше и больше про Россию и про то, что здесь происходит, и снова и снова говорить, что, в принципе, все будет хорошо. Мы почему-то с этого начали сегодня программу. Обычно мы этим заканчиваем программы наши с тобой.Ну, прежде чем мы объясним всем, что все будет хорошо, для начала надо, конечно, про последние новости поговорить. И мы опять начинаем с уголовных дел. И вот сегодня, например, была апелляция по делу Данилы Беглеца, который, собственно, сел на 2 года за то, что потрогал полицейского за манжет, потянул так. И говорит: «Наушники тут упали у молодого человека, которого вы тащите в автозак». Это все.
Е. Ройзман
―
Слушай, это, на самом деле, история чудовищная, потому что все понимают, что парень сидит ни за что. Слушай, все знают, что у парня сыну 2 года и дочери 3 месяца и жена одна остается. Ну за что 2 года? А, потом, надо понимать еще одну вещь. Это совершенно нормальный семейный человек, который, в общем-то, даже не ввязывался никуда. Просто потрогал за рукав.И, понимаешь, сейчас в мире такая скорость жизни и такие коммуникации, что человек, выпадая на 2 года из жизни, это еще иди потом попробуй встроиться. Это знаешь на заре века можно было отсидеть свои 10 лет, вышел – и ничего не изменилось, даже генсек не поменялся. Но, с другой стороны, сейчас генсек тоже не поменяется и ничего такого. Ну, на самом деле, чудовищно совершенно. Просто парня ни за что казнят на глазах у всех. Но там много таких.
Для меня, конечно, история с Женей Коваленко, который просто от досады уже, от бессилия кинул в след омоновцам эту урну с мусором. Ну, можно было там за то, что мусор рассыпался, ну штраф дать. Но сажать-то за что? Ну человеку дали там 4,5 года. Ну куда?
Но меня поразил вот этот приговор ростовским парням.
И. Воробьева
―
Да, ростовские три молодых человека.
Е. Ройзман
―
Два парня, 19 и 22 года. 2 года провели в СИЗО. Их пытали жесточайшим образом. Об этом писали все и «Новая газета» подробно. Они вышли с пикетом вдвоем, плакат – «Верните землю ростовским погорельцам». Все помнят эту историю. В 17-м году… Как 17-й год звучит, да? В 2017-м году все помнят эту историю, когда в центре Ростова выгорел частный сектор под застройку. И все понимают, что это был коммерческий поджог. То есть настолько ясная ситуация была. И парни об этом сказали вслух. Ну, одному – 6,5, другому – 6 лет 7 месяцев. Ну это гигантские, чудовищные сроки.И самое главное здесь, один очень важный момент. Смотри, система вышибает молодых, потому что молодые обостренно воспринимают любую несправедливость: они пытаются протестовать, они пытаются что-то этому противопоставить. У них нет, как у старших, вот этого чувства опасности. Глаза горят. Ну, молодые такие и должны быть. И смотри, вышибают молодых, самых искренних, самых неравнодушных. Ну, за них надо бороться.
А Светлана Прокопьева? Ну та-то вообще ни за что. Ей-то грозит вообще серьезно по статье «Оправдание терроризма». Журналист «Эха Москвы» в Пскове после взрыва ФСБ в Архангельске сказала простую вещь, которую понимают все, что чем более система репрессивна, тем больше она извлекает таких радикальных элементов, радикализует окружение. Ну, это аксиома. Действие равно противодействию и так далее. Это законы физики. Она это озвучила. И представляешь, под следствием, сейчас будет суд. Сколько ей дадут, тоже непонятно.
На самом деле, нам есть о чем подумать. Мы находимся у той черты, что отступать-то некуда. Это наша страна. Если мы отсюда отступим… Ну, нам отсюда бежать некуда. Это наша страна. И если мы не побежим, мы обязаны сопротивляться. Конечно, если у тебя в голове мысль, что ты собираешь своих пожилых родителей и своих маленьких детей, и валишь из страны, ну, ты можешь как-то отсидеться. Я вот не собираюсь бежать из страны. Это моя страна. Другой родины у меня не будет. Ну, я думаю, как и у тебя, как и у большинства тех, кто нас слушает. Поэтому мы обязаны сопротивляться. Я пока не знаю, что делать, но я с этим мириться не собираюсь.
И. Воробьева
―
Ну вот что касается дела Светланы Прокопьевой. На прошлой неделе был целый флешмоб, если можно назвать это так. Огромное количество изданий, в том числе и наше издание, публиковали тот самый пост Светланы Прокопьевой с теми самыми словами с той самой цитатой, за которую ее, собственно, и пытаются привлечь к ответственности. И в этом смысле, конечно, срабатывает обратная реакция.Потому что тот блог и тот эфир Светланы Прокопьевой, ну сколько человек его прочли и посмотрели? А из-за этого уголовного дела эти самые слова теперь каждый день в эфире практически во всех изданиях. И все их уже прочли. Ну то есть они чего добивались? Чтобы еще больше людей узнало позицию Светланы Прокопьевой и тех людей, кто с этой позицией согласен?
Е. Ройзман
―
Я считаю, что это основная логика действий: как только кого-то пытаются посадить за слова и за позицию, надо всем озвучивать эти слова и эту позицию, чтобы это не уходило вместе с человеком. То есть система должна понимать, что любое давление, любая попытка ограничить свободу слова вызовет совершенно обратную реакцию. Надо создавать вот этот рефлекс, как у собаки Павлова.
И.Ройзман: Система вышибает молодых, потому что молодые обостренно воспринимают любую несправедливость
И. Воробьева
―
Вот еще сложнее, хотя, на самом деле, очень похожая ситуация с блогером Синицей, которому тоже дали несколько лет лишения свободы за твит, который, как посчитало следствие, угроза и так далее. Хотя, на самом деле, он там даже не угрожал, он написал о возможных последствиях.
Е. Ройзман
―
Ирин, это не твит был, это был комментарий.
И. Воробьева
―
Ответ на твит.
Е. Ройзман
―
Это был комментарий. Он вошел в полемику. Ему сказали: «Ну а как?». Он говорит: «Ну вот если так». То есть тут-то вообще непонятно, за что сидит. Понятно, что многих за дело, потому что вроде как касается детей. Это раздули все провластные СМИ. А, на самом деле, он просто показал механизм и предупредил. Ему говорят: «А как это может быть?». Он говорит: «Вот так вот может быть, например». Ну просто 5 лет. Вообще действия никакого не было. Ну 5 лет получил. Мало того, не то что его не было, он никого не призывал, у него и в мыслях такого не было. Это возник вот аргумент в полемике.Слушай, Ирин, мы сейчас с тобой если начнем об этом, представляешь, сколько народу сейчас сидит ни за что? Вообще, конечно, о каждом надо говорить и, я думаю, что вообще отдельно этому передачи посвящать. Потому что ну не должны мы жить спокойно, когда мы точно знаем, что вокруг нас люди сидят совершенно ни за что. И они сидят для того, чтобы нас всех остальных запугать. Но нам уже некуда бояться. Ну это наша страна. Ну нельзя жить в своей стране и бояться.
И. Воробьева
―
Я хочу вот еще о чем спросить тебя как человека, который, в общем, управлял городом. Вот в Москве сейчас запускают технологию распознавания лиц в системе видеонаблюдения. Есть жалоба через суд. Вот одна прекрасная девушка потребовала запретить эти технологии, поскольку обработка биометрических данных граждан без их письменного согласия нарушает закон «О персональных данных» и право на частную жизнь. Другая, противоположная аргументация состоит в том, что видеонаблюдение – это безопасность в городе. Вот здесь кто на самом деле кажется тебе более правым в этой истории?
Е. Ройзман
―
Смотри, все очень просто. Я тебе сейчас объясню в двух словах. Если мы доверяем государству – никаких проблем. Если полностью доверяем своему государству, мы можем оставлять отпечатки пальцев, пусть работает система распознавания лиц. Все что угодно. Если мы доверяем государству. Но любой из нас, у нас уже это в крови – мы знаем, что любое это движение в любой момент может быть использовано против нас. И даже необязательно что-то делать плохое. Это всегда в любой момент может быть использовано против нас.Это вопрос доверия к государству. Ты можешь сейчас сказать, что ты доверяешь полностью все свои персональные данные и так далее? Ты не сможешь сказать, и никто не сможет сказать, потому что любая утечка, которая происходит, все понимают, что эти данные будут проданы, этими данными воспользуются. Если происходит утечка из «Сбербанка», то вдруг куча народу узнает, сколько и где денег у тебя на счету, и будет искать какие-то подходу. Неизвестно, кому продадут эти данные, кто этим воспользуется.
Если бы ты рассчитывала на правоохранительную систему и знала, что там работают сплошные Дяди Степы и Аниськины, да и бог с ним. Но ты ведь понимаешь, что это не так. И вот отсюда проблемы. Слушай, а кто там, Алена Попова, да?
И. Воробьева
―
Алена Попова, да.
Е. Ройзман
―
Молодец.
И. Воробьева
―
Я все понимаю прекрасно, но камеры в Москве работают уже очень давно, на самом деле. Тут вопрос такой просто дальнейших шагов. То есть мне как человеку, который занимается пропавшими, например, эта система распознавания лиц очень сильно поможет. А в том, что ты говоришь, конечно есть совершенно понятная логика. И в том, что говорит Алена, есть совершенно понятная логика тоже.
Е. Ройзман
―
Ирин, все, давай коротко сейчас скажу по примерам. Вот тебе убийство Немцова под камерами. Ну все можно было моментально собрать и сделать. Но никто же этого не делает. Оказалось, там не работали, там перекрыли и так далее. Сколько таких примеров. Вот такие убийства под камерами должны раскрываться за одни дежурные сутки. Если опера вгружаются на самом деле и есть политическая воля, за сутки раскрывают такие убийства. Много ты таких примеров знаешь?Ну, особенно вот таких резонансных убийств в последнее время. Ну потому что пользуются в каких-то определенных своих целях. Или не пользуются. Здесь отношение доверия человека к государству. У нас этого доверия нет. Мало того, ну нет особых оснований в России у гражданина доверять своему государству. Ну, так получилось.
И. Воробьева
―
Ну, раз уж мы заговорили про громкие политические убийства, действительно, 13 лет назад в этот день была убита журналист «Новой газеты» Анна Политковская. И вот сегодня, например, посольство США в Москве вновь призывает российские власти привлечь к ответственности всех виновных. И давайте еще раз вспомним, что прошло 13 лет и что было два судебных разбирательства по делу об убийстве Анны Политковской, и что в тюрьме оказались только те люди, которых суд посчитал исполнителями и организаторами, но никак не заказчиками, то есть заказчики этого преступления до сих пор не найдены. 13 лет.
Е. Ройзман
―
Слушай, я думаю, что заказчики этого преступления известны и поэтому их никто искать не станет. Но для меня, кроме того, что просто погиб хороший человек, самая большая проблема, что это касается имиджа страны. Это формирует отношение к нашей стране и к нам ко всем. Мы не имеем к этому отношения, но отношение к стране это ложится на нас на всех. Это имидж нашей страны. Это репутация нашей страны. И каждое такое убийство (и особенно нераскрытое убийство) – это пятно на репутации нашей страны.
И.Ройзман: Мы находимся у той черты, что отступать-то некуда. Это наша страна. Если мы отсюда отступим…
И. Воробьева
―
Еще история довольно громкая, которая сейчас происходит в Москве и затрагивает и отражается на многих регионах – это история в НИИ имени Блохина, откуда уволились уже детские онкологи и собираются увольняться медсестры и другие сотрудники. И мы как-то затрагивали эту историю, когда медицинский работник вынужден принимать решение. Ну, вообще, это очень страшно, когда увольняются детские онкологи.
Е. Ройзман
―
Ну, я тебе скажу, что я многих из этих людей знаю, сталкивался. И если они увольняются, значит уже ситуация просто критическая. Представь себе на секунду. Вот я хочу, чтобы сейчас все поняли одну простую вещь. Представьте себе, какие жесточайшие эмоциональные нагрузки несет детский онколог. Ну это просто умом двинуться можно, когда ты каждый день с этим работаешь. Они должны получать достойную зарплату. А они вынуждены подрабатывать, перерабатывать, брать дежурства. Ну нельзя так. И если они начинают увольняться, значит происходит что-то серьезное.Мало того, практически во всех государственных больницах создана очень интересная система: главврач получает огромные деньги и он пытается удержать эту систему. И у него нет даже возможности платить кому-то близко столько же. Это на самом деле так. В первую очередь касается сразу же санитарок, медсестер. Обслуживание в больницах стало ужасным по сравнению с тем, какое оно было еще несколько лет назад. Потому что ну не идут люди работать на такие деньги и на такие нагрузки.
И старшие врачи еще помнят. Там другая школа. Но их становится все меньше и меньше. И ситуация действительно меняется на глазах. И если люди начинают уходить – это не просто так. И то что вслед за врачами заявили и медсестры – это тоже не просто так.
Но я хочу сказать тем во власти, кто пытается сейчас потушить этот пожар. Врачей высококвалифицированных силой работать на заставишь. Их в шарашку не загонишь. Не получится сделать так, чтобы их насильно заставить работать. Это раба можно заставить, а врач душу вкладывает в свою работу. И никто не сможет человека насильно заставить вкладывать душу в свою работу. Это не та совсем история. Поэтому здесь придется решать, договариваться, искать выходы, действительно идти на компромисс.
А смотрите, что они сейчас сделали. Они сейчас сказали, что никого из тех, кто уволится, никуда не примут на работу. Ну это-то уже просто такой геноцид.
И. Воробьева
―
Они просто мстят врачам.
Е. Ройзман
―
Да. Я думаю, что везде найдут. И все-таки частные клиники есть. И хорошие врачи нужны везде и везде их будут брать. Кто-то в глубинку уедет. Все равно врачи нужны. Но сам подход, когда ты пытаешься свободных людей сделать подневольными, потому что тебе надо решать задачи – с тебя начальство требует, ну не будет из этого ничего. Медицина может развиваться только в свободном, нормальном мире.Обратите внимание, кстати, сейчас первую Нобелевскую премию объявили по медицине – реакция клетки на кислород. У них исследования. Причем сразу же после объявления о присуждении премии, сразу же сказали, что это будет иметь значение в борьбе с раком, в борьбе с инфарктами и в борьбе с анемией. То есть очень удачная, очень сильная вот эта Нобелевская премия. Ну просто приятно за врачей, медиков
И. Воробьева
―
Да. Конечно, очень жаль, что как правило всякие классные медицинские и научные прорывы довольно долго до нас доходят. Хотя, наверное, сейчас мне скажут, что я неправа. Возможно. Про историю врачей еще хочется спросить. Вот те детские онкологи, которые записывали видеообращение и которые, собственно, и увольнялись, они, в общем, говорили о том, что новый руководитель их института дестабилизирует работу всей онкологической службы и так далее. Они потребовали отстранить начальство.Вот если бы вдруг Минздрав пошел им навстречу и отстранил начальство – ну, просто представим себе такую странную ситуацию, что пошли навстречу врачам – как ты думаешь, это не покатилось бы принципом домино по всей стране, где бы врачи начали бунтовать и требовать снять начальство?
Е. Ройзман
―
Ирин, оно покатится уже сейчас точно, потому что недовольство зреет везде. Сейчас и в Пермской области, еще ряд регионов, где началось. Потому что действительно врачи получают очень мало. И рядом есть Европа. И границы открыты. И люди знают, сколько получают врачи в Европе, сколько получают врачи в Израиле. И все же понимают, кто какую нагрузку несет. Ну, у нас у врачей запредельная нагрузка. Ну, если люди с учеными степенями вынуждены брать дежурство, чтобы сколько-то дотягивать до прожиточного минимума. Ну что смеяться?
И. Воробьева
―
Да. Прежде чем мы перейдем к историям с личного приема, здесь несколько сообщений было адресовано непосредственно Евгению Ройзману. Я напомню, что можно задавать вопросы в том числе и личного характера.
Е. Ройзман
―
Ирин, одну секунду. Можем паузу чуть-чуть? Помнишь, мы с тобой хотели спросить, вот что интереснее обсуждать: федеральную повестку или личный прием?
И. Воробьева
―
Точно!
Е. Ройзман
―
Мне просто интересно.
И. Воробьева
―
Давай.
Е. Ройзман
―
Мне просто интересно, что люди скажут.
И. Воробьева
―
Можем ли мы провести голосование? Можем провести голосование. Давай чуть попозже.
Е. Ройзман
―
Давай-давай.
И.Ройзман: Я вот не собираюсь бежать из страны. Это моя страна. Другой родины у меня не будет
И. Воробьева
―
Сейчас у меня тут, просто, на этом компьютере мониторинг не очень работает. Но сейчас мы его наладим и сделаем. Прежде чем мы перейдем к приему, тут было несколько вопросов, которые можно задавать, я напомню, и по +7 985 970 45 45, и в Ютуб-канале «Эхо Москвы» в чате. Многие люди пишут, что, мол, не надо Евгению Ройзману участвовать в этом триатлоне (или в чем ты там участвуешь). В общем, тебя отговаривают активно от этого всего.
Е. Ройзман
―
Слушай, меня всю жизнь от всего отговаривали. Нормально. Не переживайте. Я человек пожилой, осторожный. То есть я никуда не тороплюсь. Ну, что-то не пойдет – значит, я приторможу немножко. Но мне, просто, очень важно это сделать. Это Ironstar проводит (москвичи). Это очень сильная команда. У них одна из лучших вообще в мире организаций. Ну, в данном случае сейчас в Сочи будет «железная дистанция» - это 3860 плыть по открытой воде, потом – 180 на велосипеде (там два круга: с Имеретинки поднимаешься в Красную Поляну, обратно и снова через Красную Поляну обратно) и потом там в Имеретинке уже бежишь марафон после велосипеда.Но мне это принципиально, мне это интересно. Я половинку бегал, олимпийку бегал. И мне это важно сделать. Ну, у меня есть проблема – я вешу под 100 килограмм и мне 57 лет. Ну, тем более интересно это сделать. Поэтому я никуда не тороплюсь. После этой передачи я исчезаю до следующего понедельника. Старт у меня в Сочи 12-го. Если я пробегу, то 13-го сделаем в Сочи хорошую пробежку. Я всем объявлю. Я надеюсь, что все получится. Не переживайте.
И. Воробьева
―
Не переживайте за Евгения Ройзмана. Голосование мы объявим после перерыва, которое будет в середине часа. А у нас сейчас есть еще 5 минут, чтобы все-таки перейти к историям с приема.
Е. Ройзман
―
Слушай, у меня прием в этот раз серьезный был. Там, наверное, человек 60 было народу. И самые разные люди. Несколько вопросов по медицине. Я чуть-чуть подробнее скажу. Пришла ко мне девочка Наташа. Ну, ей уже за 30. И она живет в пансионате. У нее никого нет. Очень жесткое такое ДЦП, то есть она руками ничего не может держать, но она рисует.Она рисует – она держит кисточку в зубах. Она держит кисточку в зубах и рисует хорошие картинки. Ну, она умеет перерисовать, она с открыток может, она сама может. И она очень старается. И у нее получается интересно. Кстати, кто-то потом, если что, зайдите ко мне в соцсети – там я ее картинки какие-то покажу.
И она пришла ко мне. Она там давно живет в этом пансионате. И ей там жить всю жизнь. И я это понимаю. И она говорит: «Ну неужели мне ничего не полагается? Ну мне бы какую-то отдельную комнату. Но я не хочу жить в пансионате». А там пансионат. Там живут в основном инвалиды, люди с ограниченными возможностями. Ну, самые разные люди. И она говорит: «Я так устала. Я хочу пожить сколько-то отдельно. Неужели мне ничего не полагается?».
А я понимаю, что ей ничего не полагается. Ну, не полагается. Ни на очереди не стояла, ничего. И даже не знаю, чем помочь. И вижу, что она устала. Ну и в моих силах просто немножечко изменить ее жизнь, найти ей какие-то заказы, чтобы она поработала, подумала о чем-то другом, ну и попытаться там как-то переговорить с руководством, чтобы комнату, может быть, поменять, еще что-то. Максимум, что я могу сделать. Но если кому-то будет интересно, я покажу ее картинки. Она хорошая девочка, старается.
И. Воробьева
―
Ну, в любом случае покажи. Если будет возможность, если есть фотографии, то мне кажется, что в Фейсбуке, в Инстаграме люди откликнутся и как-нибудь помогут. Ну, в этом смысле это, конечно, нагляднее. Тут про котят спрашивают. Пристроили?
Е. Ройзман
―
Слушайте-ка, котят сразу же в этот же вечер, как я только выставил. Ну, история простая. Котят нашли в коробке. Там уже собаки вокруг крутились. Маленькие совсем котятки. Люди забрали их, привели в порядок, приучили к лоточку. И надо куда-то девать. А люди-то хорошие. Ну и все: сфоткали этих котяток, показали – их разобрали в течение нескольких часов. Поэтому, если вдруг, мало ли, кому-то надо котяток пристроить – ну обращайтесь. Что, не трудно же. Кто-то радоваться будет.
И. Воробьева
―
Отлично.
Е. Ройзман
―
Ирин, ну, я тебе скажу, соцсети – это, конечно, просто здорово. Вот один раз показал фотографию и говоришь: «Ребята, кому надо – есть маленькие котятки». И моментально разбирают. Ну и хорошо. Слушай, я заехал как-то в экспедиции к старообрядцам. У них кошка беременная там ходит. Я говорю: «Если кошка собирается родить, вы говорите. Я вам котят пристрою. Ну, чтобы вам грех на душу не брать – котят не топить». Вот сейчас жду, что они скажут. Ну это же не трудно. Одно движение. А кто-то рад будет.
И. Воробьева
―
Да, это действительно очень… Хорошо, если это всегда работает. В общем, просто, зная большой опыт людей, которые пристраивают котят, кошек, котов, собак, щенят в Москве и в других городах, это, конечно, довольно сложная история.
Е. Ройзман
―
Ирин, знаешь, что я думаю…
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
Вот я считаю, что, просто, отношение к братьям нашим меньшим – это показывает уровень воспитанности, цивилизованности, культурности человека. Такой важный маркер. Пусть будет.
И. Воробьева
―
Ну, мне кажется, что вопрос цивилизованности – это же еще какой-то подход общий, например, к стерилизации животных. Тоже важный вопрос.
Е. Ройзман
―
Ну, это уже технические такие вещи. Они уже рождаются в процессе.
И. Воробьева
―
Да. И как раз вот из этого и перестает расти проблема бездомных животных.
И.Ройзман: Как только кого-то пытаются посадить за слова и за позицию, надо всем озвучивать эти слова и эту позицию
Е. Ройзман
―
Слушай, у нас на днях «Знак» написал, еще потом многие перепостили. Ну, в одном уральском городе дети нашли маленьких щенков. Сначала закопали живыми пятерых щенков, а потом выкопали и просто стали убивать. Маленькие дети. Ну, одного щенка у них спасли, а остальных они забили. Ну вот откуда это берется? Ну с чего вдруг? Ну, понимаешь… Нам же жить бок о бок всем.
И. Воробьева
―
Вообще не понимаю, откуда это берется. И каждый раз, конечно, просто волосы дыбом от таких историй. У нас сейчас будет перерыв на новости и небольшую рекламу, а потом мы вернемся в программу «Личный прием». Напомню, что после перерыва мы запустим голосование по тому, как вам интереснее, чтоб мы строили нашу программу. Никуда не уходите. Скоро продолжим.НОВОСТИ/РЕКЛАМА
И. Воробьева: 21
―
34 в Москве, 23:34 в Екатеринбурге. Как всегда, эта программа выходит из двух студий, из двух городов. «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Это вторая часть уже нашей программы. И, как и обещала, давайте запустим голосование. Мы хотим с Евгением Ройзманом узнать, что вам больше интересно, потому что в нашей программе мы обсуждаем как правило два типа новостей и историй. Первый – это общефедеральная повестка: новости, которые мы обсуждаем в других программах, политические, общественные. И истории с личного приема, которые проводит Евгений Ройзман в Екатеринбурге, истории людей.Так вот, если вам интереснее слушать комментарии и обсуждения федеральной повестки, каких-то общественно-политических новостей и общих, то ваш телефон: 101 20 11. Если же вам интереснее слушать истории с личного приема, то: 101 20 22. Код Москвы: 495. Поехали.
Я напомню, что мы хотим знать ваше мнение: что вам интереснее слушать? Если вам интереснее слушать наше обсуждение и реакцию Евгения Ройзмана на общефедеральную повестку, общественно-политические новости, то: 101 20 11. Если же вам интереснее слушать истории с личного приема, то ваш телефон: 101 20 22 Код Москвы: 495.
Ну, пока голосуют люди, давай продолжим программу. И через несколько минут тогда остановим голосование и подведем итоги.
Е. Ройзман
―
Слушай, я сделал небольшую ошибку – на записал фамилию. Потому что я перед собой держу листы свои с приема. Пришли две девчонки. У подруги дочка. Ну, онкология детская. И для того, чтобы провести операцию, нужна стойкая ремиссия. Стойка ремиссия. Нужны препараты на 2,5 миллиона. Деньги надо собрать в течение двух недель. Ну, собирает наш фонд «Мы вместе».Ну, они соберут, но на всякий случай, если что, имейте в виду. Если что-то не будет получаться, то я в следующем федеральном эфире прямо дам реквизиты и обращусь, потому что это очень важно. Там у девочки есть шанс. Если все получится, то ребенок будет жить и, даст бог, все будет нормально. Поэтому, если что, в следующем эфире обращусь.
Следующей у меня пришла женщина. Представляешь, рассеянный склероз обнаружили у нее. И она беременна еще. «Я, - говорит, - буду рожать. Я буду бороться. Но вы должны понимать, у нас 2,5 тысячи человек в городе. У нас единственный настоящий специалист по рассеянному склерозу. Чтобы попасть, надо месяца три».
И те препараты, которые назначают, ПИТРС называют (препараты, изменяющие течение рассеянного склероза) – это наши местные препараты. Импортных нет. И они как правило не нужны, они не действуют, и от них люди отказываются. Ищут самыми разными окольными путями. Появляется черный рынок снова по медикаментам. Ну, начинают искать препараты своими способами.
Я сталкивался с рассеянным склерозом. Причем я несколько раз видел. Я когда был депутатом Госдумы, у меня случай был. Девчонка работала барменом на круизном теплоходе. Красавица. И просто раз – ну, откуда что берется – рассеянный склероз. И на глазах. Боролась сколько можно. Пересела в инвалидную коляску. Не сдается. Вышла замуж. И стало гораздо лучше. И держится, и замужем. Понятно, что постоянно терапии, в больницу приходится ложиться. Но вот меня эта стойкость просто поразила. И даже в инвалидной коляске красивой остается. Я с ними на контакте.
Ну а вот эта вот, ей 30 лет. И она собирается еще рожать. И она говорит: «Если у меня все получится, я просто создам центр, фонд именно по рассеянному склерозу, потому что я много начала понимать». И меня вот, кстати, такие люди, которые готовы бороться, которые сами столкнулись и готовы бороться… Ну, как в свое время мама Нюты Федермессер. Первый московский хоспис. Ему, кстати, исполняется 25 лет, по-моему, уже.
И. Воробьева
―
Ну и вот на этих выходных был открыт детский хоспис в Москве.
Е. Ройзман
―
Да. У нас детского хосписа нет, но есть детский паллиатив. Хотя и деньги давно уже на этот хоспис выделены. Но мы им тоже занимаемся – детским паллиативом. Но эта история гораздо серьезнее, чем взрослый. Ну а со взрослым столкнулись с одной вещью, которую не ожидали вообще. Вот сейчас послушайте меня. Это очень серьезная история. Онкологи, когда проводят человеку последнюю химию, они точно знают, что уже ничего дальше не будет. И они его выписывают. Ну, родственники собираются.Почему я подробно об этом рассказываю? Потому что я через это все проходил. И человек говорит: «А куда мне?». Ему говорят: «Ну все, давайте там прикрепляйтесь к поликлинике. Потом через какое-то время посмотрим». На самом деле, человека выписывают умирать. Но ему никто не скажет, что «мы вас выписываем умирать». Ему говорят: «Ну, прикрепляйтесь к поликлинике. Потом посмотрим. Что-то, может быть, еще назначим». Как только родственники слышат слово «может быть, что-то еще назначим», они начинают думать, что есть шанс. А человека надо уже... Ну, все. Требуется просто, чтобы они написали справку, что требуется паллиативная помощь.
И вот у человека начинаются боли и все остальное. И уже надо в хоспис. Начинают разговаривать с хосписом. Они говорят: «У вас направления нет. Вам лечащий врач не написал, что вам нужен паллиатив. Видите, написано, что показаться через такое-то время». Понимаешь? И в хоспис не берут, даже когда есть хоспис, потому что лечащий врач не сказал.
И.Ройзман: Это формирует отношение к нашей стране и к нам. Мы не имеем к этому отношения, но отношение к стране ложится на всех
И вот здесь знаешь, вот эта западная, европейская система она такая, что когда у человека обнаруживают, с ним разговаривают глаза в глаза. И когда становится ясен исход, говорят, сколько осталось человеку, чтобы он мог решить как-то свои дела, составить завещание, привести все в порядок, попрощаться со всеми. У нас другая совершенно система.
И мы столкнулись, что люди не могут попасть в хоспис, потому что им просто написали, что все, требуется паллиативная помощь. Представляешь? И вот это вот какой-то тонкий этический момент, через который наши врачи, в большинстве абсолютно своем люди честные и добросовестные, не могут перешагнуть. Понимаешь, да, о чем я говорю? И мы во с этим несколько раз подряд столкнулись. Вот несколько человек сейчас договаривались, устраивали. Каждый раз просто не пишут заключение, что требуется паллиативная помощь. Ну, я думаю, что это как-то решится в конце концов.
Слушай, еще одну интересную историю расскажу.
И. Воробьева
―
Подожди. Прежде чем следующую историю, я хочу завершить голосование. Там уже больше 5 минут люди голосуют. И есть результаты. Твои ставки? Как ты думаешь, что больше людям интересно?
Е. Ройзман
―
Слушай, если честно, мне было бы понятнее, если бы люди сказали, что интереснее – с личного приема живые истории, вот с земли.
И. Воробьева
―
Ну, почти 50 на 50, на самом деле. 52% проголосовали о том, что интереснее больше новости, федеральные истории. 48% – что больше интересны истории с личного приема. Поэтому 50 на 50. Поэтому мы продолжаем говорить и об этом, и о том.
Е. Ройзман
―
Да. Тогда, с вашего позволения, будем начинать с федеральной повестки – то, что касается всех, и потом рассказывать частные истории живых людей, потому что это тоже касается всех. Ну все, расклад понятен.
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
Слушай, интересная история. Пришла ко мне хорошая молодая женщина. Знаешь стройная, вот видно, что спину держит прямо. Ну, как-то сопротивляется жизни. У нее одной дочери – 5 лет, а другой дочери – 3 годика. Но проблема в том, что той, которой 3 года, она декабрьская. А те, которые декабрьские, их будут распределять по детским садам только в мае. А для нее вопрос выживания. У нее старшая дочка в детском саду. Она получается за нее пособие – 1200. А за маленькую получает пособие – 1200 и еще 57 рублей.
И. Воробьева
―
57 рублей?
Е. Ройзман
―
57, кроме 1200. И у нее получается 2457 рублей на двух дочек. И для нее вопрос выживания, потому что она маленькую не отдаст в садик – не может идти работать. И я говорю: «А где муж?». Она так смутилась и говорит: «Ну, понимаете, у меня муж был таджик, отец детей. А он мусульманин. У него еще несколько семей». Ну, то есть муж объелся груш. И она одна. Причем держится хорошо, старается. И ничего не просит. И вот задача – просто устроить ребенка в садик. Ну, я думаю, что у нас получится там на личных отношениях. Но вот сама ситуация. И, конечно, женщина вызывает уважение. Она говорит: «Я, конечно, стараюсь и на дому работать, и еще что-то». Не сдается. Ну вот такая вот история.И в свое время я сталкивался. Я об этих историях писал много. И обязательно кто-нибудь залезает и говорит: «А что, русского не могла найти? А чего она это?». Но я вам скажу, я сталкивался с этим. Да, не могла найти русского. Я разговаривал в лоб вот с такими женщинами. Она говорит: «Да у меня одноклассники – половина скололись, а половина спились. А эти были молодые, работящие, веселые. А наших не было никого вокруг, потому что вот так вот спились, скололись. И не было никого». И это не единичный случай. И здесь нам кроме самих себя винить некого вообще.
И. Воробьева
―
Ну правда, вот это вот знаешь – «давайте залезем к людям в постель и расскажем им, с кем им можно заводить отношения, а с кем – нельзя». Знаете что, сами как-нибудь разберутся женщины. Вот уж точно без ваших советов. И как мужских, так и женских.
Е. Ройзман
―
Слушай, на самом деле, все происходит так, как должно быть. То есть здесь конкуренция достаточно высокая. И если мужчины неконкурентоспособны, ну, у них есть другие конкуренты. Поэтому есть о чем подумать. На самом деле, вот то, что сейчас происходит: сейчас квоты по мигрантам на год порядка 400 тысяч и вымирание в этом году за полгода было 209 тысяч, по году будет чуть больше 400 тысяч. Это вымирание полностью нам заместят мигранты. То есть нас меньше не станет, но это будем уже немножечко не мы. Ну вот так вот.Нам поэтому есть о чем думать. Если мы хотим оставаться сами собой, надо любить свою страну, надо любить самих себя, относиться к себе с уважением, беречь своих близких, беречь свой народ. Но, с другой стороны, в свое время очень хорошо сказал Веллер. Он говорит: «Единственная задача президента – это сбережение своего народа. Нет других задач». Ну вот. То есть один из критериев работы власти.
И. Воробьева
―
Прежде чем ты перейдешь к следующей истории, тут есть вопрос про общегородской опрос, который будет у вас 13-го октября, насколько я понимаю, по поводу все-таки места, где собираются строить храм Святой Екатерины.
Е. Ройзман
―
Ирин.
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
Послушайте меня. Вот сейчас екатеринбуржцы, кто меня слушает, попробуйте понять одну вещь. Эта история закончена. Она закончена давно. Она закончена минимум месяца 4 назад. Сквер отстояли. Стройки никакой не будет. Решение принято. Причем принято решение тех, кто хочет построить храм Святой Екатерины. Они будут строить храм на той земле, которая принадлежит им, которая у них выкуплена, оформлена и так далее. Этот вопрос решен давно. Эта стройка будет на территории приборостроительного завода в Екатеринбурге. И тут, на самом деле, приборостроительный завод – сооружение достаточно уродливое, которое сейчас пустое, в котором абсолютная разруха и которое уже не поднять.Но тут для города возникает очевидный плюс. Расшивается переулок Почтовый. Его отрезают от губернаторской резиденции, и он получает выход на набережную. И улица Горького точно так же огранивает губернаторскую резиденцию, она выходит на улицу Ленина. Очевидный плюс для города. Плюс уходит это старое здание и как-то открывается пространство общественное. И этот вопрос уже решен. Собственники занимаются проектированием, подготовкой всех документов.
Для чего нужен опрос? Непонятно. Для того, чтобы все проголосовали за приборостроительный? Ну, такого не будет. Лучше его не проводить. Потому что лишний раз зачем людей будоражить? Потому что этот конфликт еще достаточно горячий был. Ну забудьте. Эта история закончилась. Собственники на своей территории могут построить все, что им угодно, если оно не будет выходит за границы. Этот вопрос решеный. Для чего проводится откровенно фиктивный опрос, который уже на старте становится фиктивным и нечестным? Непонятно.
Для чего будоражат людей? Для чего делают глупые вот такие движения, нелепые? И на старте это обман людей и неуважение к людям. Все. Вопрос этот решен. Храм будут строить собственники на своей собственной земле. И этот опрос – это абсолютный фейк и симулякр.
И. Воробьева
―
Поняли. Еще тоже вопрос, который… Ну, просто, есть люди, которые не понимают, что можно написать один или два раза. Они пишут 30 раз. И очень меня раздражают. Перестаньте это писать. Но вопрос действительно имеет смысл задавать, потому что у вас там какие-то жуткие слухи по Екатеринбургу поползи, что якобы появился маньяк, убивающий женщин. Это связано с историей, вот два случая – найдены тела женщин в Екатеринбурге на прошлой неделе. Вот сегодня СКР даже вынужден был опровергать и говорить, что нет, эти два случая никак не связаны между собой, если я правильно понимаю.
И.Ройзман: Представьте себе, какие жесточайшие эмоциональные нагрузки несет детский онколог
Е. Ройзман
―
Да. Но Следственный комитет сегодня официально заявил, что это не так. Но, с другой стороны, есть вещи, которые действительно людей напрягают, новости, за которыми начинают следить. Но, судя по всему, здесь Следственный комитет прав – это не увязывается между собой. Просто, в Екатеринбурге было несколько историй в свое время с маньяками. К сожалению, несколько очень резонансных преступлений не раскрыты.В частности, две девчонки красавицы, умницы. Вот что-то их потянуло – вот сидели, встречали рассвет на Уктусе на горе. И вышел из леса человек, который их застрелил, изуродовал. И никто этого преступника не нашел. Мало того, кто-то из официальных лиц заявил: «Мы сейчас будем следить. Как только появится еще такое преступление, будем дальше раскрывать».
И вот эти нераскрытые преступления незабытые, они иногда дают вот такой резонанс. Но, судя по всему, это не тот случай. И Следственный комитет в данном случае понятно совершенно выступил с опровержением.
И. Воробьева
―
Ну, то есть у тебя тоже есть доверие к Следственному комитету?
Е. Ройзман
―
В данном случае – да. Потому что они спокойно вышли и сказали, что нет, это не так, это неувязанные вещи.
И. Воробьева
―
Давай тогда вернемся к личному приему. Очень мало времени.
Е. Ройзман
―
Слушай, очень хорошая инициативная группа пришла. На Вторчермете сквер. Хотят, чтобы безымянному скверу возле Камвольного комбината присвоили имя Бориса Рыжего. Но, с другой стороны, я считаю, что Борис Рыжий – действительно очень сильный поэт. Тем более привязанный к Екатеринбургу и ко Вторчермету, – он там жил когда-то. И он Вторчермет еще в литературу внес. И я считаю, что даже необязательно давать имя официально. Если люди будут его называть «сквер Бориса Рыжего», то это гораздо надежнее, чем какое-то официальное название.Ну, с другой стороны, они принесли подписные листы. Подписные листы у нас в фонде находятся на Толмачева, 11. В галерее на Пушкинской напротив постер. Кто хочет – может прийти всегда подписать. Ну, будут большую петицию делать. Ну, я надеюсь, что все получится, потому что когда называют скверы именами поэтов, музыкантов – это хорошо. И если на доме, где жил Кормильцев, повесили доску, если сквер будет Бориса Рыжего – ну, просто приятно. Это какая-то культурная такая составляющая в городе. И она имеет место.
Слушай, интересная история. Ко мне пришла женщина. У нее дочь вышла замуж. Парень грузин. Каличава у него фамилия. И дочь развелась с ним со временем. И этот парень начал дочь в свое время преследовать. А у них есть общий ребенок. И он ее все время бьет. Несмотря на то, что они развелись, он продолжает ревновать. Он никак не понимает, что все закончилось. Он ее бьет. Они пишут заявления. И у них уже там отказных материалов штук 15. И знаешь внутри там терминология такая: бьет – значит любит, убьет – тогда приходите. Ну, обычная история совершенно.
А у нас есть очень мощный один адвокат, который говорит: «Дай-ка я за это дело возьмусь». Потому что история классическая, прецедентная. Он говорит: «Дай я сейчас соберу все эти отказные материалы и поборемся». И вот я наблюдаю за этой историей, потому что для меня она тоже принципиальная, потому что один человек просто замордовал целую семью.
И. Воробьева
―
Да нет, ну и, вообще, мы наблюдаем в течение довольно длительного уже времени, как домашнее насилие приводит к жутким трагедиям. Ну и, во-первых, домашнее насилие само по себе, конечно, совершенно не должно существовать в принципе.
Е. Ройзман
―
Ирин, смотри, после декриминализации, конечно, полыхнуло.
И. Воробьева
―
Да, вот как раз именно после этого.
Е. Ройзман
―
И мне, конечно, интересно, что по этому поводу сказала бы Мизулина.
И. Воробьева
―
А мне, вот знаешь, неинтересно. Вот совсем неинтересно. Мы уже слышали, что сказала Мизулина.
Е. Ройзман
―
Да, все, неинтересно. Согласен с тобой. Но смотри, там есть несколько моментов таких. Во-первых, всегда направлено против слабого. То есть против сильного это насилие никогда не обращается. Все время четко видят, кого можно трогать, кого – нельзя. И второе – безнаказанность развращает. Если один раз остался ненаказанным, оно пойдет по нарастающей. Это всегда так. И я со своей стороны когда с этим приходят, я стараюсь любое дело доводить до конца, потому что это плохо заканчивается. Ну а потом, это просто скотство, если уж так называть вещи своими именами.
И. Воробьева
―
Да, я тут согласна абсолютно. Особенно – называть вещи своими именами. Так, поехали дальше.
Е. Ройзман
―
Слушай, пришла очень хорошая женщина, за 80 уже, толковая. Живет вот рядом в доме. Первый дом Госсовета, где в свое время жила – вот я сейчас сижу, его из окна видно – где жила Лиля Брик с Примаковым, когда они жили здесь в Екатеринбурге.По капремонту. Дом 28-го года постройки. 28-го года постройки, представляешь? Ну и за капремонт там берут много. И она говорит: «Я хочу побороться. Я хочу посудиться». Причем ей за 80. Очень ясная такая женщина. И наш юрист Саша Шумилов ей обязательно поможет, потому что принципиальная такая ситуация. А пока я с ней разговаривал… Представляешь, она родом из Казани. У нее отец был известный человек. У нее отца забрали и расстреляли. А мать забрали вместе с отцом. Но мать была беременная. И что-то получилось. За мать хлопотали на очень высоком уровне, мать вытащили. И она после расстрела отца через 2,5 месяца ее родила.
Я говорю: «А что вы помните?». Она говорит: «Понимаешь, мы с сестрой были очень бойкие такие. И, конечно, нас и в классе и везде. И мы везде дрались. И я помню, как мы жили в хлеву. Нас прятали. Там угол такой выгородили. Там овцы, козы. И у нас такой уголок в хлеву. Я этот запах до сих пор помню. Мы все там жили». Ну, такая очень стойкая тетка. Всего в жизни навидалась. Высшее образование хорошее. Ну, приятно было разговаривать. Ну вот то, что она мне успела рассказать, конечно. Понятно, что будем помогать изо всей силы.
И. Воробьева
―
Нам тут с тобой по результатам обсуждения темы домашнего насилия пишут, что, вообще-то, и мужчины тоже страдают от домашнего насилия. Да, это правда. Это правда. И мужчины тоже страдают.
Е. Ройзман
―
Мужчины от домашнего насилия… Подожди, я хочу к себе прислушаться и понять, как это.
И. Воробьева
―
Ну вот так. Женщина бьет мужчину. Это тоже, к сожалению, случается. Да, вот так вот.
Е. Ройзман
―
Ну, слушай, ни разу в жизни ко мне ни один мужчина на прием не приходил. Через меня прошли тысячи и тысячи, тысячи людей. И ни одного случая не было, чтоб пришел мужчина и сказал: «Знаете, меня дома бьют».
И. Воробьева
―
Ну смотри, очень большая сложность для женщины обратиться за помощью в случае, если их бьют дома. Мы прекрасно понимаем, какие здесь барьеры и почему не обращаются. Но в разы сложнее мужчине обратиться за помощью, если у него происходит. Потому что насилие – это же, на самом деле, не только физическое насилие. Есть много разных вариантов совершать насилие над близкими. В том числе психологическое насилие.
Е. Ройзман
―
Ирин, слушай, я допускаю, что теоретически это возможно. Но я не сталкивался. Больше скажу как мужчина: если мужчина с этим столкнулся, винить, кроме самого себя, некого вообще. Это вот моя такая позиция.
И. Воробьева
―
Подожди, то есть женщина не виновата в домашнем насилии, а мужчина виноват, которого бьют?
Е. Ройзман
―
Слушай, женщина может где-то спровоцировать, где-то какое-то немудрое поведение. Но тем не менее никто не имеет права поднимать руку на женщину, тем более на мать своих детей. Ну, на женщину, с которой человек живет, мужчина не имеет права поднимать руку. А обратный случай, если что-то есть обратное, ну, мужчине некого винить, кроме самого себя. Ну, с другой стороны, это единственная нормальная позиция – в своих проблемах винить себя, а не кого-нибудь.
И. Воробьева
―
Откуда такое отношение к мужчинам? Мы с тобой поговорим еще об этом. Жень, полторы минуты.
Е. Ройзман
―
Ну, я к себе прислушиваюсь, просто, думаю.
И. Воробьева
―
Да, я понимаю.
Е. Ройзман: Я
―
то точно знаю, что во всех проблемах, которые были у меня, мне некого винить. Я это очень хорошо понимаю. И поэтому ну что тут жаловаться? Слушай историю.
И. Воробьева
―
Полминуты и потом уже завершение. Давай.
Е. Ройзман
―
Парень пришел. Ну просто плачет. Представляешь, у него жена молодая, 20 лет, а он постарше чуть. Ну, обычный работяга такой из Серова. Даже не из Серова, он где-то под Серовым живет. С женой ехали на машине и ослепили дальним светом их. Оба пристегнутые были. Ну и слетели в кювет, покувыркались.Сам-то он более-менее нормально, а жена в коме. Представляешь, вегетативное состояние. Сейчас она у него в Серове. Ему надо ее везти в Клинику мозга. А там выкатывают ему 600 тысяч. Ну, курс – 600 тысяч. И он пришел и просто плачет. Во-первых, денег таких нет. А, во-вторых, никто никаких шансов не дает. И понятно, что он готов использовать все, что можно. Но он таких денег в природе не встречал. Но мы сейчас будем узнавать, консультироваться. И с Институтом клиники мозга. Если есть хоть какие-то шансы, конечно, включимся и постараемся помочь.
И. Воробьева
―
Не остается у нас времени на то, чтобы сказать, что все будет хорошо. Но мы в начале говорили. Все, время закончилось.
Е. Ройзман
―
Нет! Все будет хорошо. Вот не сомневайтесь. Все будет хорошо. Давайте удачи вам. Увидимся через неделю.
И. Воробьева
―
«Личный прием» с Евгением Ройзманом. До встречи.