Евгений Ройзман - Личный приём - 2019-07-29
29 июля 2019 года.
Эфир ведут Евгений Ройзман, Ирина Воробьева.
И. Воробьева
―
21 час и 5 минут в столице. Всем здравствуйте! 23:05 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. И, как всегда, она выходит из двух городов – это Москва и Екатеринбург. В Москве – я, Ирина Воробьева, ну а в Екатеринбурге, конечно же, Евгений Ройзман. Женя, добрый вечер!
Е. Ройзман
―
Всем привет!
И. Воробьева
―
Ну что же, нас можно смотреть в Ютубе. Трансляция идет на канале «Эхо Москвы». Там есть чат. Вы можете писать туда какие-то свои вопросы или реплики. Если вы будете отмечать меня в своих вопросах, то я их увижу быстрее. Пока не работают СМСки, но скоро заработают, я надеюсь, и я тогда вам повторю номер телефона. Не заработают? Не заработают. Поэтому пишите в чат Ютуба, если можно.Ну что же, Женя, Евгений Вадимович, что скажете про прошедшие выходные и вообще про ситуацию, которая сейчас в Москве с выборами, арестами, уголовными делами и так далее?
Е. Ройзман
―
Удивительная, на самом деле, ситуация. Она была вообще невынужденная. Ее можно было избежать. Ну, казалось бы, чего проще – соблюдай свой же закон. Соблюдай закон, который в свое время подписал президент – Закон о выборах. Допусти независимых кандидатов, которые собрали подписи. И ничего не произойдет. Будет избирательная кампания. Люди выберут тех, кто им симпатичнее, кто им интереснее. Мосгордума перестанет быть такой субстанцией, пахнущей тиной и гнилью. Что-то живое произойдет. Потому что депутаты, которые шли сейчас, много было молодых, толковых. Ну, интересные.
Е.Ройзман: А то, что на улицах – это не порядок, а новый порядок
Вместо этого произошло следующее. На самом деле, весь избирком, мэрия Москвы делали ставку на подписи, потому что подписи собрать невозможно. Они были в этом уверены. Они знали, что никто подписи не соберет, потому что сами они пробовали, никогда не собирали. Это очень тяжелое занятие. И поэтому плана Б у них не было. Они знали, что никто не соберет подписи. И неожиданно подписи собрали. Я понимаю, почему собрали. Потому что упирались всерьез, работали на улицах по-настоящему, деньги на это тратили, энергию свою. Ну и люди оказали доверие. Подписи были собраны.
И в этот момент надо было что-то делать. Попытались подписи аннулировать. Как ты аннулируешь, когда с этими подписями стоят живые люди, которые просто приходили и говорили: «Мы подписывали». То есть вот это мошенничество стало уже таким очевидным, что просто люди были возмущены.
А теперь, Ирина, обратите, пожалуйста, внимание на одну вещь. У нас были выборы. И наших кандидатов до них не допускают. То есть выборов нет. Возмущаться мы не можем. Потому что если мы возмущаемся в соцсетях, то возбуждают уголовные дела за неуважение к власти за твиты, за комментарии. Если мы начинаем возмущаться и выходить на улицу, нам разрешается выходить на улицу. Против нас выпускают ОМОН, полицию, Росгвардию. А теперь смотрите, Росгвардия бьет людей, а люди не могут сопротивляться, не имеют права, им нельзя сопротивляться, потому что их будут закрывать и сажать сразу же. А Росгвардии, ОМОНу, 2 оперполку московскому это делать можно.
Смотрите все, обратите внимание (кто не знает – нагуглите), как задерживали Костю Коновалова. Парень, который просто утром бежал по улице Тверской. Ну, вышел на пробежку.
И. Воробьева
―
Дизайнер который, да?
Е. Ройзман
―
Да, который разрабатывал логотип московского метро. Парень просто бежал в трусах и в кроссовках. Его повалили. Причем повалили так… Уронили перед бордюром, колени на бордюре у него, ему встали полицейские на две ноги. Они сознательно совершенно молодому парню случайному просто так ломали ноги. Две не сломали. Сломали одну ногу. То есть ну как это? Тогда в этом случае надо мэра Москвы переименовать, чтобы тогда он назывался не мэр, а гауляйтер.А то, что на улицах – это не порядок, а новый порядок. И тогда все встает на свои места. Потому что так ведут себя только на оккупированных территориях. В своей стране не имеют право правоохранители себя так вести. Они отняли у нас все права. И поэтому люди выходят на улицу. И правильно делают.
Обратите внимание, насколько мощный был в Москве митинг. Но какие хорошие люди. Ни одной разбитой витрины, ни одного перевернутого автомобиля, ни одного нападения на Росгвардию, на омоновцев. Люди терпели до конца. А что произошло дальше? Вот если бы людям дали просто спокойно собраться, пройти по Тверской, сказать, что они думают, это был совершенно цивилизованный, нормальный ход. Но их начали запирать, разгонять, отсекать.
В результате огромное количество народу пошло по центру Москвы с кричалками типа «Путин – вор» и еще жестче. То есть вот дебилам главное не мешать. Они из этой маленькой искры умудрились раздуть настоящий пожар на голом месте. И люди абсолютно правы. А когда кто-то там (Симоньяны там, Соловьевы) начинают рассказывать, что вышло 3,5 тысячи, из них – 700 журналистов. Да, но только задержали почти 1700 человек.
И. Воробьева
―
1300, нет?
Е.Ройзман: Мэрия Москвы делали ставку на подписи, потому что подписи собрать невозможно
Е. Ройзман
―
Нет, 1673. Последняя цифра – 1673. Получается, задержали-то больше, чем каждого второго. Поэтому цифрам официальным верить нельзя. И еще одно. Видимо, спустили методичку, чтобы все государственные СМИ начали говорить, что это были приезжие. Начали говорить, 600 человек приезжих. Короче, если говорить о приезжих, то мэр Москвы – приезжий, 5 из 7 замов – приезжие, Матвиенко, Кириенко, Путин, Медведев, Золотов – они все приезжие. Поэтому это такой ход про приезжих говорить. И, на самом деле, москвичи вели себя очень достойно. И молодцы. И конечно это вызывает уважение.
И. Воробьева
―
А вот как насчет сообщений о том, что якобы там и из баллончиков кто-то распылял что-то в адрес Росгвардии, и вот это видео, где летит урна в сторону ОМОНа?
Е. Ройзман
―
Вот летит урна. Если кто-то посмотрит ситуацию, как оно было… Видео есть. Крутят парня. Борис его зовут. Девчонка там Инга пытается его закрыть.
И. Воробьева
―
Это мои друзья.
Е. Ройзман
―
Да. Ей наступают просто на волосы. Она от него не отпускается. И молодец. Вот русские женщины, конечно, это просто… Понятно. Она от него не отпускается. Ей на волосы встают ботинком. Понятно, что и больно, и обидно. В это время люди говорят: «Вы что творите?». И один мужик просто уже вслед им кинул урну. Ну, кинул со злости, кинул несильно. Это большая урна такая. Ну, разлетелся мусор. То есть, скорее всего, это жест был символический. Так его закрыли и возбудили уголовное дело.А теперь… Я разговаривал с мужиками серьезными. Они говорят: «Жень, представляешь, мы бы вот были там. Ну, наши женщины там, наши дети». Один говорит: «Ну представляешь, мою бы жену так вязали. Что бы я делал?». И я себя представляю. А что бы делал? И ты, представляешь, в этой ситуации не имеешь права сопротивляться, потому что тебя посадят. Ты можешь сколоть эмаль, укусить за мизинец, еще что-нибудь придумают, неправильно посмотреть – и тебя посадят.
И представьте себе, мы же не в оккупированной стране. Мы в своей стране. Мы граждане страны. С нами делают что хотят. И мы не имеем права сопротивляться. Я считаю, что эта власть нелегитимна, что власть узурпирована откровенно. Причем узурпирована путем фальсификации выборов. То есть и такой пункт в этой статье – узурпация власти. Фальсификации выборов, других мошеннических действий. Но эти вещи уже надо называть своими именами. Последние события это еще раз показали.
Я здесь уже рассуждаю просто как гражданин, как историк. Я в этом что-то понимаю. Я считаю, что власть в стране узурпирована. И последняя надежда была на выборы. Но выборы отняли. Вот то, что мы имеем на сегодняшний день. Кто-то может возразить тому, что я сказал?
И. Воробьева
―
А вот эти аресты и обыски, которые проходили еще до митинга, это что было, запугивание?
Е. Ройзман
―
Я считаю, что было запугивание. Потом, смотрели лидеров, пытались нейтрализовать лидеров. Но этот протест силен тем, что у него нет откровенных лидеров. Ситуация задела слишком большое количество народа. Представляете, сколько кандидатов не допустили. Из них минимум 20 человек собрали подписи больше 5 тысяч. 20 человек больше 5 тысяч. Ситуация уже задела больше 100 тысяч человек. Но и она становится очевидной для всей страны. Ну Мосгордума. Ну здесь-то можно хотя бы попробовать быть честными и соблюдать те законы, которые сами приняли и которые подписал президент.
И. Воробьева
―
А есть сейчас у власти какой-то хороший выход? Вот выход, который бы и они лицо сохранили, и ситуация бы нормализовалась, и как кризис преодолелся бы.
Е. Ройзман
―
Смотрите, в демократических странах этот выход есть. Этот выход называется «выборы». И чтобы свое представительство в выборных органах имели самые разные люди самых разных направлений, представлений, взглядов, конечно, надо отменять этот барьер, вносить какой-то денежный залог, чтобы отсечь таких уже явных фриков. И просто выборы. И ничего не надо придумывать. Все давно было придумано. Выборы нормализуют ситуацию.Вот этот протест – желание участвовать в политической жизни, что свойственно любому гражданину. Населению это несвойственно, а гражданину каждому, гражданам это свойственно. Это неотъемлемое право граждан в любой демократической стране участвовать в выборах, формировать свое представительство. Это основа основ. Вернуть выборы – и оно потихонечку все настроится.
И. Воробьева
―
Но сейчас-то как вернуть выборы? Выборы уже в сентябре. Ситуация уже сейчас вот такая. Вот что сейчас надо сделать власти? Допустить всех этих кандидатов?
Е. Ройзман
―
Знаешь, как в «Золотом теленке»: «Выпускай Берлагу». Выпускай Памфилову. Пусть выходит в прямой эфир и говорит: «Да, действительно погорячились. Ошибки. Виновные будут наказаны. К выборам будут допущены все, кто собрал подписи. А у тех, кто уже представил подписи очень странно и быстро, мы их проверим». Там нарушений много. Там навскидку нарушения: люди сдают финансовые отчеты, у них в финансовом отчете даже не указано нотариальное заверение подписей, потому что они не платили эти деньги, за них там все сделали.Всё. Просто проверить сданные подписи и допустить к выборам тех, кто их собрал. Всё. И ситуация выравнивается сразу. Протест этот теряет смысл.
И. Воробьева
―
Ладно, мы вернемся еще к этой истории, к этой теме. Обязательно про протесты еще поговорим, потому что вопросов море по этому поводу. И эмоций у всех тоже очень много. Еще одна история, тема, которая сейчас волнует очень многих – это пожары в Сибири, это задымление во многих городах. И это заявление власти, что тушить такие пожары нецелесообразно.
Е.Ройзман: Они знали, что никто не соберет подписи. И неожиданно подписи собрали
Е. Ройзман
―
Ирин, полностью согласен. Мы с тобой только не задели еще одну тему – по Алексею Навальному.
И. Воробьева
―
А, конкретно по Алексею Навальному. Давай тогда про Навального сейчас поговорим, а потом уже про пожары.
Е. Ройзман
―
Во-первых, я считаю, что ему совершенно ни за что дали 30 суток. Две недели не прошло как освободился, и снова дали человеку 30 суток. Человек, который москвич, у него дети. Семейный нормальный парень, который живет в двушке. Ну, простой совершенно человек. Но то, что там с ним произошло – вот эта аллергическая реакция… Это наша страна. Мы ее знаем. У всех сразу мысль одна – отравили. И не потому, что люди параноики, а потому, что мы хорошо знаем свою страну. Случаев таких – и с Кара-Мурзой, и с Верзиловым последние случаи, и с Политковской история была – их море этих случаев.Но тут недавно вспомнили еще один случай. В 1971 году Солженицын поехал в Новочеркасск. И вдруг пошел волдырями, кожа начала слезать. И только не так давно раскопали журналисты, что это была спецоперация, что Солженицына там пытались отравить.
Поэтому мы свою страну знаем. Никто не удивится. Но сейчас не было бы толков никаких, если бы к Навальному в больницу пустили нормально врачей, пустили бы журналистов, пустили бы адвоката. Ситуация бы была хотя бы понятна. Но сейчас понятно, что отправили и срезы, и волосы отправили, и одежду отправили на экспертизу. В какой-то момент будем понимать. Ну и не исключаем ничего. Но Алексею стойкости и мужества в этой ситуации.
А что касается, Ирин…
И. Воробьева
―
Сейчас, Жень. Нам нужно прерваться буквально на минутку. У нас пауза рекламная. И потом вернемся.РЕКЛАМА
И. Воробьева: 21
―
19 в столице. Продолжается программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Мы прерывались ненадолго. И перед перерывом говорили про то, что происходит с Алексеем Навальным. Прежде чем к пожарам перейти, у меня все-таки вопрос по этой теме. То есть получается, что вот это вот ощущение многих людей, которые начали сразу (ну, не сразу, после того, как офтальмолог сходил к Алексею) говорить про отравление, это оправданная история. Просто потому, что это не первый раз. И потому, что мы знаем, что сейчас делается и вообще ситуация такая очень напряженная.
Е. Ройзман
―
Ирин это репутация страны. Наша история, наша беда – это репутация наших спецслужб, что их действия могут быть направлены на своих граждан. И примеров тому достаточно, начиная с ледоруба Троцкого. То есть история совершенно была невынужденная. Кому этот Троцкий на другой половине Земли мог мешать? Личные счеты сводили. Такая же история с Солженицыным. Ну и с Войновичем была подобная история. Я думаю, что если сейчас кто-то всерьез займется, то такой шлейф будет. Ну, в недавнем прошлом мы знаем сколько случаев.Ну, Ирин, один из самых страшных случаев – это случай со Щекочихиным.
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
У которого просто заживо слезла кожа. И все понимают, что это было отравление. Понятно, что к Алексею хорошо относятся, переживают. Он берет на себя достаточно много. Он превращается в мишень. Правильно сказал Павловский, что лидеру оппозиции в России мало быть гением, надо еще и выжить. И это ровно тот самый случай. Поэтому я желаю стойкости и мужества. Ну а его жене хочу еще раз передать, что и она, и их дети могут Алексеем гордиться. Он ведет себя достойно.А что касается пожаров. Ну, и тебе, и мне приходилось и тушить, и этим заниматься. И конечно эта ситуация болезненная. Во-первых, эти леса, все, что горит – это наше имущество. Это горит наше имущество. Когда губернатор Красноярского края сказал, что есть такие моменты, участки наблюдательные, что всю жизнь горело и тушить невыгодно, он сказал только одну часть правды. Такое было раньше на труднодоступных участках. То есть наблюдали, смотрели, отсекали, окапывали, потому что тяжело было тушить, и так далее. Смотрели, чтобы не распространилось.
Но в этот-то раз зазевались. Потому что лесной охраны, институт лесничества уничтожен. Просто зазевались. И пожар пошел дальше. А потом, надо понимать, когда они говорят: «Нет населенных пунктов», это не факт, что нет населенных пунктов. Это первое. Второе. Но там же звери, птицы, гнездовья, лёжки, норы и так далее. это же гибнет огромный пласт живого. Ну а потом, это наше имущество, это легкие планеты.
А ты представляешь, что это такое? Этот смог сейчас виден из космоса. И у нас пару дней Екатеринбург накрыло. Ну просто запах гари. А я представляю, что там восточнее творится. Ну конечно страна не имеет право такого допускать. Ну просто не имеет право.
И. Воробьева
―
Да. Но, конечно, хотелось бы, чтобы перестали таким образом относиться. Я сразу отвечу всем, кто пишет в чат, что вот, мол, Путин предложил Греции помочь с тушением пожаров. Дорогие друзья, скриншот, который сейчас распространяется по сети – это новость 2018-го года. Это легко проверить, если вы тот же самый заголовок вобьёте в гугл и потратите минуточку буквально.
Е.Ройзман: Росгвардия бьет людей, а люди не могут сопротивляться, не имеют права
Я понимаю, что сейчас очень острая реакция у всех. Понятно почему. Но вот такие вещи все-таки давайте проверять.
Е. Ройзман
―
Ирин, еще один очень важный момент. Я считаю, что вот если бы пожары были где-то в Подмосковье или на европейской части, волонтеры бы собрались. Понимаешь, вот то, что сейчас происходит – это слишком далеко. Это слишком далеко ехать, сложно добираться. Большая проблема.
И. Воробьева
―
Ну, на самом деле, я тут тоже вставлю свой комментарий, дело даже не столько в этом. Понятно, что у нас вообще на пожары обращают внимание только тогда, когда в городах начинается запах гари. Именно в городах больших. Когда деревни и поселки живут рядом с годами тлеющими торфяниками… Например, как Селенгинск в Бурятии жил годами. Вот годами они жили. Каждый год они выходили, у них пелена. Это маленький поселок, до которого никому не было дела. И понятно, что когда в больших городах дым, все начинают подскакивать и подбрасываться и начинают сразу писать и говорить: «Это ужас и кошмар».На самом деле, Россия горит буквально круглый год. Круглый год горит очень много в стране леса. И почти никто его не тушит сейчас. Потушить верховые пожары вообще почти нереально. То есть, чтобы вы понимали, вот эта история – я возьму ведро и пойду тушить – это, конечно, история самоубийства. Этого делать ни в коем случае нельзя. Сейчас нужно, чтобы государство выделяло огромные дополнительные силы для того, чтобы все это сейчас локализовать. Потому что действительно вышло из-под контроля в этих так называемых зонах контроля, где все началось.
Поэтому тут, конечно, не только географический фактор. Потому что, на самом деле, Сибирь очень активная. Они все очень хотят помочь, очень хотят тушить. И главное, чтобы не было вот такого бессмысленного геройства, которое приводит к травмам и к гибели.
Ну что, Женя, Евгений Вадимович… Я тут постоянно оговариваюсь, потому что мне очень хочется называть Евгения Женей.
Е. Ройзман
―
Слушай, мне нормально.
И. Воробьева
―
Хорошо. Я буду либо называть Евгений Вадимович и на ты, либо Жена и на вы. Мне кажется, так будет честно. Давай тогда перейдем к темам, с которыми приходят на личный прием. И ближе к концу программы еще вернемся к федеральной повестке, еще поговорим об этом.
Е. Ройзман
―
Ирин, смотри, перед тем, как перейдем к приему, скажи, пожалуйста, могу я на Ютуб, на свой канал выкладывать нашу с тобой передачу?
И. Воробьева
―
Я думаю, да. Мы тебе дадим возможность ее выкладывать. Я спрошу у интернет-редакции, конечно. Потому что люди просят тоже, чтобы это было побольше где-то. Хорошо, сделаем. Был личный прием в пятницу прошедшую, да?
Е. Ройзман
―
Да. Смотри, интересно опять. Около 50 человек. Очень активно идут люди на прием. И у меня было несколько ситуаций, когда приходят люди, которым нечем платить за квартиру. Причем ситуации разные. Одна ситуация была даже забавная. Пришел мужик, говорит: «У меня мать в 66-м году землекопом работала. Ей дали две комнаты в общаге на Северке. Я туда поселил свою сестру с ее семьей. Так они, - говорит, - 19 лет там прожили и ни разу не платили за квартиру». Я говорю: «А как их не выселили-то? За 19 лет ни разу не платили». Он говорит: «Дык я платил». Я говорю: «А, ну нормально. Понятно».И потом приходили еще пенсионеры, говорят: «Ну, невмоготу платить. Просто ни на что не остается денег». И на этом фоне я хочу сказать, что в Екатеринбурге ситуация доходила до 5 млрд задолженности за услуги ЖКХ, а в области Свердловской – до 13 млрд. Я думаю, что сейчас больше.
И у нас интересно. У нас губернатор Свердловской области Куйвашев выступил за то, чтобы гораздо жестче начинали взыскивать долги за ЖКХ. И тут же вдруг выяснилось, что приставы разыскивают его собственную жену, потому что она не платит за квартиру. То есть замечательная такая ситуация.
Но, на самом деле, я думаю, что задолженность растет по всей стране. Конечно, экономическая ситуация ухудшается по-настоящему. И люди это чувствуют. Но начнут активно погашать в сентябре, когда повозвращаются из отпусков. Будут стараться, когда школьные проблемы закроют. Потому что сейчас у людей встает проблема собрать в школу. Это тоже непросто. И когда в стране 21 млн живет за чертой бедности, то для людей это очень серьезная проблема.
Кстати, Ирин, сразу маленький такой анонс. Мне из «Комсомолки» позвонили. У нас в Красноуфимске в селе Александровском у девчонки 8 детей. И у них случился пожар – и они остались без жилья. И им надо обязательно до холодов построиться. Там 200 тысяч собрали. И там 500 тысяч. Но мы будем Фондом Ройзмана собирать. В любом поисковике наберите, кто хочет поучаствовать. Ну просто семье надо построить дом. И постараемся помочь.
Смотри, очень интересно. Несколько обращений, причем отчаянных таких обращений, по алкоголю. По наркотикам были, но они позднее. Ну вот у меня три ситуации по алкоголю одновременно разворачивались. Пришел мужик и говорит: «Слушайте, помогите». А мужик такой 50-летний. «У меня, - говорит, - отец забухал». Я говорю: «Отцу-то сколько?». Он говорит: «71 год». Я говорю: «А как забухал-то?». Он говорит: «Понимаешь, он всю жизнь бухал, кодировался, бухал, кодировался. Руки золотые. Уважают все. Но он как начнет бухать, все пропивает. И последний раз закодировался, а сейчас в 71 год сорвался с кодировки. Помогите, спасите, потому что не справляюсь». Я ему помогу. Там мы договорились, найдем варианты.
Е.Ройзман: Они отняли у нас все права. И поэтому люди выходят на улицу. И правильно делают
Но следующая ситуация была гораздо более серьезная. Пришел парень. Ему 32 года. А у него брату – 36. И брат бухает очень сильно. Но то, что брат бухает – полдела. Он говорит: «Помогите спасти брата». И я вдруг понимаю ситуацию. Я говорю: «Что, у родителей живет?». Он говорит: «Да». Я говорю: «Имей в виду, он загонит в гроб родителей. А почему живет у родителей? Мать пускает?». Он говорит: «Да».
«Причем, - говорит, - он как только оторвется, где-то сам работает, моментально встает на ноги, обживается. Потом только забухает – раз сразу к матери. И мать его принимает. И он, - говорит,- живет наполовину у них, а наполовину он живет в подъезде, потому что бухнет – его выгоняют, он обратно туда – там покормят, все равно спать дадут. Забарагозит – опять в подъезд». И я говорю: «Бросай все дела, занимайся братом. Потому что он загонит родителей в гроб». Он говорит: «Я понимаю. Я из-за этого переживаю». Нашли какие-то варианты. Ну, может, потом расскажу.
А дальше-то у меня история очень серьезная. Я ее начал рассказывать в прошлый раз. Девчонка, 27 лет. Родила в 15. Старшей дочери – 12, средней – 4, а младшей – 2. Вот которая младшая, ее забрали в дом малютки. Эти две – в детдоме. К ним приезжает только бабушка. Эта пьет, не просыхая. И я взял ее телефон и думаю: «Ну, попробуем ее разыскать». Две недели у нас прошло. Мы ее разыскать не могли. А бабушка у нее очень серьезная, очень непростая, такая уважаемая очень бабушка. И она ее приволокла.
И. Воробьева
―
Всё, вот на этом пауза, многоточие, потому что нам нужно прерваться на новости и рекламу. Как раз никуда не уходите, потому что окончание этой истории вы услышите ровно после перерыва в программе «Личный прием».НОВОСТИ/РЕКЛАМА
И. Воробьева
―
21 час 34 минуты в столице. Продолжается программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом, которая выходит из двух городов – из Москвы и из Екатеринбурга. У нас, к сожалению, не работают СМС-сообщения, поэтому все общение у нас только в чате Ютуба. На канале «Эхо Москвы» вы можете нас смотреть.Перед перерывом Евгений начал рассказывать нам… Точнее, продолжал рассказывать эту историю. Мы действительно неделю назад уже обсуждали про женщину с тремя детьми.
Е. Ройзман
―
Да, 27 лет, трое детей. Пьет. Детей старших забрали в детдом, младшую забрали в дом малютки. И бабушка говорит: «Заберите ее. Сделайте что-нибудь. Ну хоть как-то». Я говорю: «Без согласия ее никто не возьмет». Она говорит: «Она не даст согласие. Она не просыхает». Я говорю: «Ну давайте так, я на нее просто посмотрю, я попытаюсь поговорить. Ну просто вот до последнего шанса хоть как-то что-то использовать».И две недели мы не могли до нее дозвониться. И вот бабушка ее приволокла. Я сижу, прием идет, куча народу. И вдруг бабушка с ней заходит. А она идет… Ну, я не могу на себе показывать. У нее ноги так тын-тын-тын-тын. Вот так вот. И я вдруг понимаю, я эту походку знаю. Это когда употребляют спирт денатурат. Это происходит где-то за полгода до смерти. Где-то в крестце… Ноги начинают ходить… Ну вот медики знают этот симптом. Ровно за полгода до смерти вот это проявляется – эта походка. Всё. И я понимаю, что ее уже почти нет. Ей осталось полгода. Она садится.
Бабушка ко мне подходит и говорит: «Евгений Вадимович, ну пожалуйста, вот не выпускайте ее сейчас никуда. Я побегу пива ей куплю». И бабушка, которой 82 года, бежит за пивом. Эта развалилась. Я говорю: «Как тебя зовут?». Она говорит: «А ты чо?». Ну вот так вот. Я говорю: «Послушай, я же вежливо разговариваю. Я просто тебя хочу спросить». – «Чо я здесь делаю? Я сейчас пойду. Да я свои права знаю». Причем от нее запах такой… Ну, она не мылась давно. Плюс еще страшный запах перегара многодневного. Абсолютно животное состояние. Ну просто животное состояние. Бесполезно разговаривать. Но кроме животного состояния еще непонятно откуда взявшийся гонор.
И я ее как мог… Я вокруг нее всяко ходил, уговаривал, успокаивал, всяко разговаривал, пока бабушка не принесла ей пиво. Она открыла пиво. Ну, развалилась. Бабушка говорит: «Ты хоть людей постесняйся». Она ей говорит: «Хлебало завали». Ну, я вздохнул глубоко.
И я ситуацию понимаю. Я бабушке говорю открытым текстом: «Ей осталось полгода. Она не выживет». Ну, я говорю так, чтобы она тоже слышала, чтоб все было по-честному. Я говорю: «Ей осталось полгода. Шансов у нее нет никаких». Он говорит: «Ну, может быть, ее куда-то возьмут». Я позвонил в психиатрическую лечебницу. Я говорю: «Вы можете взять? Потому что человек абсолютно неадекватный». Они говорят: «Нет, не можем».
По реабилитационным центрам ее не возьмут никуда, потому что алкоголиков непрокапанных не берет никто. Потому что если наркоман, вот любой героинщик, метадоновый, с любым стажем, если он попадает в закрытое помещение, где нет наркотиков и где нет журналистов, которым он может рассказать, что такое страшные ломки, его сильно и ломать не будет, и через неделю спать начнет. Если точно нет наркотиков и взять их негде. Через какое-то время начнет спать.
У алкоголика другое. Во-первых, через некоторое время стебанет белочка, причем так, что по-настоящему. Мало того, когда вот эти отходники, если вовремя не налить 50 грамм вот эти вот, а им через какое-то время надо наливать по 50 грамм… Вот от ломок не умирает никто. Нет фактов вообще. От ломок не умирают. А вот от похмелья умирают. И это знают в любом реабилитационном центре. Алкоголиков не берут. Ее не возьмет никто. Ее будут жалеть. Но ее не возьмет никто вообще. И у нее нет шансов.
Ну, мало того, она так себя вела, что людям-то и поспокойнее, что шансов нет. Забывают же, что мать троих детей. Видят, что совершенно животное, которое бросается на свою бабушку, которая ее любит, пытается что-то сделать. Бабушка говорит: «Я уеду к себе в Челябинскую область». Я говорю: «Вы правильно сделаете». С девочками контакта не прерывайте. Здесь у вас шансов нет.
Вот если бы было принудительное лечение, просто принудительное лечение, вот у нее бы был шанс. Понятно, что там обязательно голосили бы абстрактные гуманисты, что так нельзя, что без согласия. Но она не приходит в себя. Она не может дать согласие. А потом, ждать ее согласия – она за это время умрет. Абстрактные гуманисты – это те люди, которые любят быть добрыми за чужой счет. Вот если ее спасать, то это, конечно, надо брать, не разговаривая, и делать. Но у меня свои дети есть. Меня за это посадят. Другие, кто этим занимается, тоже за это посадят. Ну, поэтому будут смотреть, как она умрет.
Но очень интересный момент. Пока еще она у нас сидела там, я все время помнил, что у нее трое детей, поэтому я вынужден разговаривать, искать, думать, в это время зашла девчонка, которая постарше, у нее трое сыновей, старшему – 14. У этой старшей – 12, у этой старшему – 14. Трое сыновей. Представляешь, в одном кабинете сидит одна алкоголичка, похожая на животное, у которой трое девочек, и заходит девчонка, которая одна, у которой трое мальчиков, вдова.
Так вот, он завела химчистку, чтобы хоть как-то зарабатывать какие-то деньги. Днем она работает в своей химчистке, а по ночам она таксует, чтобы ее дети не испытывали нужды. А пришла она к нам, потому что у нее подозрения на онкологию. И она понимает, что если с ней что-то случится, дети останутся вообще сиротами. А муж умер от туберкулеза.
Е.Ройзман: Мы же не в оккупированной стране. Мы в своей стране. Мы граждане страны. С нами делают что хотят
Представляешь ситуация? И вот они две находятся в одном кабинете. Ну, ты же понимаешь, на кого я буду тратить свою энергию, во что я буду вгружаться и так далее. Поэтому просто перед бабушкой извинились. Сказал, чтобы она со мной была на контакте. Мало ли, по внучкам что-то помочь, потому что бабушка одна не тянет. То есть мы поможем. А эта как вышла, ну, запах от нее остался, какое-то время стоял. Но все вспомнили… Со мной были люди, которые работали еще по наркоманам, еще в том фонде работали, поэтому вспомнили, что это такое. Вот такая вот история.
И. Воробьева
―
Прости, что я перебиваю. Давай итоги подведем этой истории. То есть история закончилась тем, что она просто ушла, потому что не воспринимает ничего.
Е. Ройзман
―
Пиво допила. Еще сидела развалилась, по ноге меня пнула. И ушла. А этой-то будем заниматься.
И. Воробьева
―
Бабушку очень жалко, конечно.
Е. Ройзман
―
А понимаешь, бабушка очень хорошая. Бабушка очень авторитетная. Она в пожилом возрасте выучила арабский язык. То есть она знает татарский, башкирский, в пожилом возрасте выучила арабский, выучила Коран. Ну, многим помогает. Добрая, мощная такая бабушка. Ну, не сумела справиться. Не ее вина, понимаешь. Вот так вот.
И. Воробьева
―
Да, безусловно, не ее вина здесь. Я в этом случае ни в коем случае не виню эту бабушку. Но, просто, очень жалко ее. Я так понимаю, что вот эти девочки, которые сейчас в госучреждениях, это ее внучки, да, а это была ее внучка?
Е. Ройзман
―
Это ее внучки. Она их очень любит. Но ей 82 года. Ну, то что она их навещает постоянно, у них хотя бы есть близкий человек. Но они же все знают, что у них еще и мама есть. Знаешь, я же очень много работал с подростками трудными и с сиротами. Я столкнулся с такой вещью. Бывают совершенно непутевые родители. Бывают просто родители вот в таком полуживотном состоянии. И чем неблагополучнее родители, тем дети их болезненнее, сильнее любят. Я вот это видел, понимаешь. Ну, страшная история.
И. Воробьева
―
Про вторую девушку еще раз расскажи. Чем ей помочь? Вот у которой трое сыновей.
Е. Ройзман
―
Она сопротивляется, она борется. Но ей надо будет по медицине, потому что там подозрение на онкологию. Ну, представь себе, днем работает в своей химчистке, а ночью таксует. То есть ей спать совсем немного остается. Живет в стрессе постоянном. Но она борется. Своих детей любит. Она за собой следит, старается. Ну, разные люди бывают. Разная энергия бывает. Но есть вещи, которые вызывают уважение и желание помочь. Ну, кто захочет с нами поучаствовать, в любом поисковике – Фонд Ройзмана. Пожалуйста, участвуйте. У нас таких много.
И. Воробьева
―
Я так понимаю, что еще есть какая-то тема про медицину, о которой ты хотел сказать.
Е. Ройзман
―
Ну, слушай, про медицину много тем. Представляешь, женщина, под 80. Поселок Восточный под Серовым. Сломала ногу. Упала – сломала ногу, со смещением перелом. Ну, есть просто в гипс закатали и всё. Ну просто никто не занимается. А понимаешь, она очень непростая. Она работала с мужем на целине. Ну, из репрессированных когда-то. Потом поехали в Казахстан на целину. Муж поднимал целину, а она всю жизнь там работала медиком, представляешь. Она сама медик, она спасла кучу людей. Ну, она медсестра. И операционная там, и так далее.И представляешь, вообще некуда пойти. Ну вот за нее приехал внук. Тоже не ближний свет – там 350 километров. Приехал внук. И мы договорились. Примут ее в больнице. Просто из уважения к заслугам найдут варианты, как можно сделать. Он ее привезет. Но меня всегда радует, когда внуки приезжают за бабушек. Это редчайший случай.
Их несколько было на моей памяти, когда внуки за бабушек. Когда сыновья за матерей – тоже редкие случаи. Обычно ходят бабушки за внуков, мамы ходят за детей своих. Ну и вообще, я скажу, что некий инфантилизм присутствует. Может быть, отсутствие мужчин в воспитании, потому что все воспитательницы и учителя абсолютное большинство всегда женщины. Воспитываются очень много мужчин в неполных семьях.
И. Воробьева
―
Ты сейчас видишь мою вот эту реакцию на твои слова? То есть инфантилизм – это следствие отсутствия мужчин в воспитании. Ну серьезно что ли?
Е. Ройзман
―
Я считаю, что да. Мужской инфантилизм – это отсутствие вот такого вот воспитания. Потому что привыкли. Ну, это вообще проблема страны. НУ и еще один момент. Это не только женское воспитание. Это просто в любом тоталитарном государстве постоянное ощущение того, что за тебя все продумано, все сделано, все решено. И это тоже накладывает отпечаток. И этот инфантилизм сказывается. В жизни страны это сказывается. Это действительно так. Ирин, может, это обидные какие-то вещи, но это факт.
И. Воробьева
―
Нет, это мнение Евгения Ройзмана. Давайте без вот этого – факт.
Е. Ройзман
―
Слушай, можно, конечно, посчитать, что этого мало.
И. Воробьева
―
Да. Потому что у каждого из нас в окружении есть куча людей, воспитанных только женщинами. Да, нет папы в семье. Прекрасные люди выросли. Отличные мужики. Прекрасные мужчины.
Е. Ройзман
―
Послушай, нет проблем. Подожди, ты считаешь, что нормально, что семьи неполные, что только женщины воспитывают?
И. Воробьева
―
Я не говорю, что это нормально. Я говорю, что женское воспитание – это не равно инфантилизм у детей. Ну всё. Вот больше ничего не хочу сказать.
Е. Ройзман
―
Послушай. Но когда мамы за детей ходят постоянно и когда мамы ходят за взрослых сыновей, согласись, что это признак инфантилизма. И этих признаков очень много.
И. Воробьева
―
Слушай, по поводу инфантилизма взрослых можно много чего говорить. Особенно про мужиков, которые уходят из семьи, когда выясняется, что ребенок больной. Это тоже неизвестно следствие чего.
Е. Ройзман
―
Это распространенный случай. Это желание спрятаться.
И. Воробьева
―
Которое совершенно не оправдывает мужчин, которые бросают своих детей с заболеванием.
Е. Ройзман
―
Послушай, по этому поводу хорошая история. Пришла женщина. Знаешь, у нее такие круглые щеки такие. Она киргизка. И у нее на руках девочка, у которой вот такие круглые тоже щечки. И она такая, что ее все время охота потрогать. И я ее взял, всяко подержал, потискал. Ну так приятно. Ее все поцеловали, все потрогали, все погладили. 6 месяцев девочке. А второй девочке у нее 5 лет. Она приехала из Киргизии и здесь жила с парнем, который киргиз. И еще вот эта девочка не родилась, она была беременно, и он свалил. Он свалил в Киргизию. И она позвонила свекровке. Она говорит: «Всё, не звони сюда. Он женился».Представляешь, второй дочке около 5 лет было, перед Новым Годом он позвонил и пообещал, что придет на Новый Год. И девочка нарядилась, его ждала. И он никуда не пришел. И она после этого неделю разговаривать не могла, замкнулась. Ну представляешь, какой удар вообще? А эту родила без него. И вот у нее двое девочек. Одну девочку она сумела отдать в садик. Отдала за это материнский капитал. То есть из материнского капитала заплатила. Сумела отдать в садик. И все получилось. А вот со второй девочкой… Ну, полгода. Она такая толстенькая, славная. Вот знаешь, ручки, вот здесь как будто ниточками перетянуты. Представляешь.
Понимаешь, она вызывает уважение. Она одна в чужой стране. Она сопротивляется как может. Она готова на любую работу. Ну, конечно, начала разговаривать – заплакала. Я говорю: «Ну успокойся. Бывает. Он просто дурак. Своего счастья не понял. Не переживай. Все будет хорошо». Как могли утешили. Будем помогать. Ну вот ты знаешь, вызывает уважение.
И я, кстати, сколько с киргизами сталкивался, работящие, законопослушные. С ними нет таких проблем, как со многими другими. И понимаешь, нормальный совершенно народ. И я рад, что добрые отношения вот эти. Ассимилируются, учат русский, стараются. Я посмотрел, в школе мальчики стараются учиться. Отношение такое, что если приехали в страну, чем быстрее мы их ассимилируем, чем быстрее они научатся языку, писать, читать, тем лучше для страны. Поэтому я надеюсь, что все будет нормально. Ну вот про эту девушку потом расскажу, потому что мы будем этим заниматься.
И. Воробьева
―
Да, это правда хорошая история. Особенно, конечно, ты красочно описал эту малышку.
Е. Ройзман
―
Смотри, ее зовут Карина, а старшую сестру зовут Каролина. А саму эту девочку зовут Гульзат. Ну, у них, видимо, признак красоты – у них такие круглые лица. Просто приятно посмотреть. А эта-то малышка ну просто замечательная.
И. Воробьева
―
Да. Ну и, конечно, очень хорошо, что они могут прийти к тебе на прием. Любые люди могут прийти на прием к Евгению Ройзману в Екатеринбурге со своими проблемами. И не только с проблемами. Тут у нас пишут: «Хочу помогать Фонду Ройзмана». Очень радостно это читать. Пожалуйста, помогайте. Фонд Ройзмана. В любом поисковике одинаково находится сайт Фонда Ройзмана. Заходите, смотрите.Любая история, которая вам кажется более для вас конкретно достойной для помощи. Либо оформите рекуррентные платежи, потому что абсолютно любой фонд должен иметь возможность рассчитывать на какие-то деньги на ближайший месяц. Даже если это будет 50 рублей, даже если будет 10 рублей, но в месяц постоянно, это гораздо больше помощи, чем какие-то разовые истории. Хотя и они тоже очень важны.
Так, о чем мы поговорим еще? Про капремонт обязательно, Женя.
Е. Ройзман
―
Слушай, хорошая история про капремонт. Вообще, капремонт – это бич страны. То есть люди не понимают, за что они платят деньги. Люди не понимают, когда с них взымают деньги после 80 лет. А очень интересно. Как только они отказываются платить за капремонт, у них появляется задолженность – они сразу же лишаются субсидий. И для них это очень досадная история.Но с чем я столкнулся последний раз по капремонту. Вообще, удивительно, конечно. Люди пришли из Арамиля. У них дом на 4 подъезда. Хрущевка. Арамиль примыкает к Екатеринбургу. Хрущевка на 4 подъезда. 70 квартир. На 16 миллионов решили делать капремонт. Я говорю: «Послушайте, а вы что, насобирали 16 миллионов?». Он говорит: «Нет, у нас управляющая компания кредит взяла». Я говорю: «Охренеть. И что?». «А там, - говорит, - на крышу только 5,7 миллионов». Я говорю: «И что?». «Загнали, - говорит, - на крышу совершенно молодых таджиков, которые не умеют работать.
Ободрали крышу. Снова залили крышу. Представляете, 50 лет дому, мы жили, у нас не было ни одной проблемы. Как только перестелили крышу за 5,7 миллионов, первый же дождь – и у нас промочки во всех подъездах, в некоторых до второго этажа промочки». И они пришли просто в панике. Они говорят: «А что делать? Что мы можем сделать в этой ситуации? Они сейчас этот долг повесят на дом. Нам платить всю жизнь. А они нам сделали только хуже».
И вот эта ситуация с капремонтом сплошь и рядом. Люди не могут контролировать то, что у них делают; то, куда пошли эти деньги (деньги эти людей), как управляющая компания распорядится, как она договорится с подрядчиком. У всех есть подозрения, что деньги, минимум половину, украли. Это огромное поле для злоупотреблений, которое проверить очень сложно. В гораздо лучшей ситуации находятся ТСЖ в этой ситуации. То есть вот такая вот история.
Ну, у нас есть достаточно мощное общество по защите прав потребителей. Я их отправил. Мне из этого общества потом скажут алгоритм, как я могу помочь. Ну вот такая вот история.
И. Воробьева
―
Вообще, конечно, удивительно. 5,7 миллионов потратили…
Е. Ройзман
―
На крышу.
И. Воробьева
―
И все протекает. Потрясающе просто!
Е. Ройзман
―
Причем жили 50 лет без проблем. Они говорят, там такой капремонт и не нужен был. Слушай, очень интересная у меня ситуация возникла. Пожалуй, впервые за все время. Ко мне пришла делегациям мужиков из села Быньги. Это рядом с Невьянском старообрядческие края. Пришла делегация мужиков. Ну такие решительные мужики. Я говорю: «Что случилось?». Они говорят: «Ну вы же знаете отца Виктора. Никольский храм в Быньгах». Я говорю: «Ну конечно знаю».А я там лекцию недавно читал, экскурсию проводил. А этот Никольский храм стоит с 1797 года. И его советская власть ограбила немножко, но не закрыла. И он так стоял. Его потом закрыли в 39-м. До 44-го года стоял закрытым. Потом снова открыли. И с 87-го года там отец Виктор. Он 32 года там служит. Здоровенный русский мужик со всеми вытекающими. Ну он и живет там в деревне в своем домике. Его все знают там в округе, уважают. Он работает с трудными подростками. У него там 30 лет летний лагерь для трудных подростков, воскресная школа.
И я разговаривал с местными. Они говорят: «Пожалуй, это вот человек, который мирит нас с сегодняшним православием и с сегодняшней Церковью, потому что человек более чем достойный». И пришли мужики и говорят: «Понимаешь, у нас храм не разграбленный. И мы своими силами его потихонечку делаем, поддерживаем. У нас там никогда ничего не пропало. А у нас пришли московские такие молодые. То ли из Тулы, то ли из Ярославля. Сейчас нового назначили владыку Нижнетагильского. И они хотят отца Виктора убрать». Я говорю: «Как убрать? Он 32 года там служит. Там его все знают. Он там всех крестил, отпевал, венчал».
Они говорят: «Видимо, нашелся спонсор, кто на храм дал деньги. А с отцом Виктором не договориться, потому что он не даст там украсть ни копейки. Он человек такой порядочный. А у них какие-то свои дела. И он им мешает. Они его хотят убрать». Я говорю: «Вы что собираетесь делать?». Они говорят: «Да мы в набат ударим. Мы всем селом выйдем за него, потому что у нас все на нем держится».
И я впервые увидел, что так вот за своего священника заступаются. Но Русская Православная Церковь в каких-то аспектах организация более чем военная. Там приказы не обсуждаются. Но это особый случай. Я в патриархию сообщил. Ну, такая история. Буду смотреть, как будет развиваться.
И. Воробьева
―
Скажи, а ты видел эту историю с протестами в субботу, когда в храм Космы и Дамиана, который в центре города, начали пускать людей, укрывать их от ОМОНа? То есть люди не закрыли двери, открыли. То есть это просто… Многие писали, что это прям вернуло какую-то веру в церковь как институт, который за людей.
Е. Ройзман
―
Послушай, вот честные и порядочные священники умудряются мирить с христианством даже атеистов, потому что это поступок. Но я тебе скажу еще. У них это не первый случай. И я видел, как в другой ситуации они впустили в храм людей укрыться. Поэтому это очень достойный поступок. И я тебе скажу, что чтобы там ни думали про всю систему, но в ней есть честные и порядочные люди, за что их можно уважать.Ну ты же помнишь, как в свое время Господь сказал, когда с Содомом и Гоморрой принималось решение. Он говорит: «А за 100 человек пощадишь?». Он говорит: «Пощажу». – «А за 10 праведников пощадишь?». Он говорит: «Пощажу». – «А за одного праведника пощадишь?». И поэтому, может быть, вот и за одного праведника когда-то пощадят. Ну, молодцы, конечно. Вызывает уважение.
И. Воробьева
―
Я очень надеюсь, что с вот этим священником, священнослужителем (не знаю, как правильно назвать) ничего не случится.
Е. Ройзман
―
Отец Виктор.
И. Воробьева
―
Нет, я имею в виду вот в Москве который пустил протестующих. Потому что про это написали все.
Е. Ройзман
―
Послушай, Ирина, что с ним может случиться? Вот в это ситуации вся Православная Церковь должна встать на его защиту.
И. Воробьева
―
Должна. Но мы же понимаем, в какой стране живем. И мы же много раз видели, как этого не происходит. Тем более мы начали с истории, которая происходит у вас там, где хотят снять вот этого вашего батюшку, которого все знаю и который «градообразующее предприятие» в конце концов этот храм.
Е. Ройзман
―
Да не, слушай, все боятся, что его просто разграбят, если не будет отца Виктора. Но там они реально ударят в набат. Они готовы за него стоять до конца. Ну вот самое интересное, что вот эти люди возвращают уважение к Православной Церкви. Они не дают говорить плохо обо всей Православной Церкви в целом, потому что есть вот такие люди. Поэтому, я считаю, что Церковь должна за таких держаться. Знаешь, как это: не стоит село без праведника. Вот тот самый случай.
И. Воробьева
―
У нас есть еще буквально пара минут. Есть какая-нибудь история не очень длинная, которую мы могли бы напоследок рассказать?
Е. Ройзман
―
Слушай, ну какая история… Пришел парняга один. А я с ним гонялся когда-то вместе, еще когда спортом занимался еще по Чемпионату России. Он говорит: «Слушай, у меня есть идея хорошая. Я уже начал осуществлять». Я говорю: «Какая?». А он говорит: «Знаешь, у нас набережная. А я вот бывал в Италии, во Франции. И там везде на набережных, в публичных местах ставят поилочки такие».
И. Воробьева
―
Фонтанчики, да.
Е. Ройзман
―
Фонтанчики. Он говорит: «Я хочу бесплатно поставить несколько фонтанчиков в городе. Я уже один сделал в парке Маяковского. Я хочу еще поставить». А я считаю, что это украсит набережную, что это очень хорошо. Я позвонил в отдел по благоустройству, дал все контакты. Если они это сделают, будет очень приятно. А на самом деле, много хороших людей приходили, которые готовы помогать, участвовать. Сейчас вот собираем деньги на коляску Никите. Специальная коляска нужна. Хороший парень. Уже 11 лет ему. Мать борется. Уже на руках не может. Поэтому все получится, все будет хорошо, я думаю.
И. Воробьева
―
Да, вот эти полминуты, Женя, твои традиционные. Расскажи, все ли будет хорошо?
Е. Ройзман
―
Смотрите, события в Москве показали, что неравнодушных людей очень много. 3-го августа люди собираются снова выходить и отстаивать свои права, свое человеческое достоинство. Это очень хороший признак, что люди умеют с уважением относиться к себе и к своей стране. У нас страна... Нам отсюда бежать некуда. Это наша страна. То есть если мы хотим сделать ее лучше, это можем сделать только мы сами. Поэтому я надеюсь, что в конце концов все будет хорошо. Вот даже не сомневайтесь. Удачи! Доброго здоровья!
И. Воробьева
―
Спасибо большое! Это была программа «Личный прием».