Личный приём - 2019-05-20
И. Воробьева
―
22 часа и 9 минут в столице и 0 часов 9 минут в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. И Евгений у нас по Скайпу из Екатеринбурга. Меня зовут Ирина Воробьева. Евгений, добрый вечер!
Е. Ройзман
―
Здравствуйте!
И. Воробьева
―
Ну что же, у нас все работает, во-первых, хотела сказать. Нас можно смотреть в Ютюбе на канале «Эхо Москвы». Можно писать нам сообщения. В общем, все это я попозже еще раз перечислю, на случай если вы забыли. Ровно неделю назад, когда мы начинали эфир «Личного приема», в Екатеринбурге только начинались события вокруг сквера и храма. Я имею в виду активные события, безусловно. Вот прошла неделя. Давай подведем итоги. Вот сейчас какова обстановка в городе, все ли успокоились, снесут ли, наконец, этот забор раздора и так далее?
Е. Ройзман
―
Ну, у нас была очень серьезная ситуация. В силу бездействия властей сложилось очень высокое напряжение. Ну, по факту, получилось так, что жители Екатеринбурга между собой столкнулись лоб в лоб очень серьезно. А власть в это время сказала: «Мы в домике. Как-нибудь там сами».Естественно, что у тех, кто собирался строить, есть свой большой ресурс. Неожиданно вышло очень много молодых с другой стороны, у которых есть отцы (отцы, у которых есть соратники и сторонники). И возникло очень жесткое противостояние. И ситуация была на грани. То есть я вот за всю историю Екатеринбурга такого не помню: такой взаимной ненависти, непонимания, никто друг друга не слышал. И все были готовы переходить к каким-то радикальным действиям.
И в этот момент совершенно неожиданно президент России на прямой линии в Сочи обратил на эту ситуацию внимание, то есть, по сути, он поработал нашим губернатором. И он сказал, что без согласования с людьми строить ничего нельзя. И в этот момент эта вертикаль, оно как-то сработало, услышали и потихонечку, потихонечку… Во-первых, сразу сняли напряжение – приостановили стройку. Полемика немножечко пошла на спад с двух сторон, и стали искать компромисс.
Но ряд уроков уже в этой ситуации серьезных. То есть власть ничего не решает на местах; ждет, что скажут из Москвы. Никто не готов принимать самостоятельных решений. И это связано ровно с тем, что и в регионе, и в стране отсутствуют свободные выборы. Допустим, любой избранный мэр, он бы за этот сквер стоял вместе с жителями насмерть до конца. Любой избранный губернатор внимательно бы следил, чтобы такой ситуации не допустить: не вставал бы ни на чью сторону, старался бы как-то модерировать. Назначенцы не умеют работать в таких ситуациях. И эта история это ясно показывает.
Городская дума…мысли в голову никому не пришло собрать внеочередное заседание, сделать какое-то заявление. Общественной палате не дали собраться. Ну, то есть все увидели, что власть, по сути, вообще ничего не может решать, потому что решает только вертикаль. Но хотя бы сработало так.
Сейчас стройка не приостановлена, а остановлена. Сегодня демонтировали забор, что, в общем-то, является откровенно дружеским шагом в отношении жителей. И начинают формироваться предложения по площадкам. И одновременно началось обсуждение очень серьезное одной площадки. Сегодня на «Эхе» местном ставили голосовалку. Площадка эта – Площадь 1905-го года, центральная площадь Екатеринбурга. Она всегда там была. Она называлась центральной, торговой, кафедральной и так далее. И вместо памятника Ленину.
У нас стоит памятника Ленину, который поставили в 57-м году. Он типовой. Их было 10 тысяч экземпляров сделано. Мало того, с 57-го года толком ничего не обновлялось. Там чтобы сейчас привести в порядок, я знаю смету, там порядка 130 миллионов. Этих денег не выделит никто. К этому памятнику давно уже никто не ходит. И он занимает площадь 60 на 60. То есть на его основании совершенно четко встает хорошая Кафедральная церковь Святой Екатерины.
И у нас ситуация замыкается наконец. Вот как европейский город, как Екатеринбург и задумывался. Ратуша, площадь перед ратушей и на Кафедральный собор, как в любом европейском городе. Плюс застройщики готовы сделать большой сквер. То есть там ситуация была, что сквер отнимали. Здесь – появляется сквер. И огромная парковка, которая у нас на прямо на центральной площади. Ну это позор города, что используется под стоянку машин. Парковку готовы убрать под землю.
Е.Ройзман: Власть ничего не решает на местах; ждет, что скажут из Москвы
Плюс надо понимать, что наличие памятника Ленину на центральной площади города – это первый признак отсталости, отстойности и провинциальности города. То есть такой памятник есть в Урюпинске, в Куйге, в Тугулыме и вот у нас еще в Екатеринбурге.
И. Воробьева
―
Евгений, осторожней. В Улан-Удэ огромная голова Ленина прямо в центре города.
Е. Ройзман
―
Слушай, кто во что горазд. Ты же сама понимаешь, раз на раз не приходится. И, на самом деле, если у нас в Екатеринбурге получится, мы будем первым городом в России, который просто приведет центральную площадь в порядок и будет пример для всех городов. Но сегодня на «Эхе» провели голосование: 78% за то, чтобы перенести из сквера на центральную площадь города. Причем там церковь встает в уголке площади и вся площадь остается хорошим, красивым сквером. Это очень интересная история. я думаю, что здесь жители поддержат.
И. Воробьева
―
Теперь вопросы. Возвращаемся назад. Ничего не могу поделать. Вопросов много, и они все время возникают. Естественно, возникают вопросы про отношения Евгения Ройзмана и Игоря Алтушкина, потому что мы все слышали, что ты говорил про него разным журналистам во все эти дни. Спрашивают про отношения. Вы приятели, друзья?
Е. Ройзман
―
Послушайте, я Алтушкина знаю 25 лет точно. Это человек, которого есть за что уважать. Я с ним последние годы не общался. То есть у нас идеологические серьезные расхождения. Я с ним в последние годы не общался. Но Алтушкина есть за что уважать. Он родился и вырос в этом городе. Ну и имеет право слова так же, как любой из нас. Тем более, последний раз я просто в ситуацию вникал, смотрел. Алтушкину ничего не досталось в наследство. Он работал сам с нуля. Он создавал и строил заводы. Он ничего не украл у советской власти. Он с нуля создавал и строил заводы. И туда, где он заходит, его потом благодарят.Он крупнейший инвестор в Челябинской области (200 млрд). Он с нуля практически сделал Карабаш. Карабаш – это было место, где можно было снимать «Звездные войны» (там лунные пейзажи вокруг). Он новый завод сделал за 20 млрд. У него там зарплата средняя по Карабашу (по его предприятию) выше, чем в Екатеринбурге. Несколько детских садов построил, стадион и так далее.
А для меня, допустим, очень важный момент, что он на протяжении 25 лет кормит 1500 человек в день и никому об этом не рассказывает. А я на приемах постоянно сталкиваюсь с людьми, которые засчет этого выживают. Мало того, 2500 детей отправлял на операцию в Австрию, в Израиль, в Германию, в Штаты за свои деньги. 800 онкобольных детей. Из них – 2/3 выжили. Поэтому этот человек, когда его призовут, ему будет что сказать.
Понятно, что у нас не любят олигархов, у нас не любят просто богатых людей. Но не любят и не любят. Горнопромышленники были богатыми. Они здесь были всегда. То есть без них здесь не бывало.
И. Воробьева
―
Но дело не в этом. Просто, это вряд ли можно считать аргументами. Да, человек, который делает много хороших, добрых дел. Но нельзя же сказать: вот ты кормишь голодных, отправляешь детей на лечение, всем помогаешь и значит, тебе можно строить храм. Ну согласись, что это не аргументы.
Е. Ройзман
―
Смотри, храмы можно строить всем. Но их нельзя строить в скверах, самое главное. И в данном случае город свой сквер отстоял. И, на самом деле, Алтушкин тоже идет на компромиссы, Православная Церковь идет на компромиссы. И где-то жители тоже идут на компромиссы. Потому что губернатора этого когда-то отсюда уберут. Путина когда-то не будет. А это наш город и нам здесь жить. Поэтому мы вынуждены, мы обязаны как-то выстраивать между собой отношения.
И. Воробьева
―
И второй вопрос про Андрея Козицына, который, как мы все по крайне мере прочли в СМИ, является человеком, который собирался строить вот многофункциональный комплекс «River House», жилые здания, офисы и так далее. И все это связывали с этим храмом.
Е. Ройзман
―
Значит, просто сразу объясняю. Это разные адреса, разные интересанты. Насколько я знаю, а я знаю точно, Козицына…
И. Воробьева
―
А Козицына ты… Вот про отношения Евгений Ройзмана и Андрея Козицына.
Е. Ройзман
―
Послушай, у меня нет с Козицыным отношений, хотя я его знаю. Это Екатеринбург. Мы все друг друга знаем, та и другая сторона, потому что город компактный очень. Но история про жилищный комплекс, торговый центр, там какой-то бизнес-центр – это иной адрес. Это не имеет отношение к этой готовящейся застройке. Но, насколько я знаю, Козицын на 50% помогает Алтушкину это финансировать. У них личная договоренность. Это два самых мощных горнопромышленника здесь. У них свои отношения. И они это финансируют вдвоем.Но если получится согласовать с жителями города площадку, и если они вдвоем вложатся, и будет возможность обсуждения архитектурных форм (хотя бы несколько вариантов), можно создать шедевр. Ну, ты приезжаешь в Милан – ты все равно идешь к Дуоме, правильно? Ты приезжаешь в Венецию – ты идешь в Сан-Марко. Ты приезжаешь в Барселону – ты идешь к Саграде.
И. Воробьева
―
А что, в Екатеринбурге некуда пойти что ли, когда приезжаешь?
Е. Ройзман
―
Послушай, если у них получится, они смогут создать действительно. И дай бог, чтобы получилось, если это будет согласовано с жителями города.
И. Воробьева
―
И еще вопрос про Екатеринбург. Вот как ты думаешь, если бы Владимир Путин не вмешался (случайно или специально, неважно), вот если бы не было этого вопроса журналиста и ответа президента, ситуация бы вот сейчас разрешилась бы или нет?
Е. Ройзман
―
Очень сложно. Власть спряталась в этой ситуации. Никто не выходил. Они на четвертый день прислали мэра города, от которого не зависит ничего. Это не его решение было. Мало того, за него никто не голосовал. То есть он, по сути, назначенец. И я наблюдал вот эту очень серьезную агрессивность толпы, которая начинала разогреваться. Потому что к ним пришел человек, который не дурак, но внятно не может ответить на вопросы, потому что он не отвечает за принятие решений. И я скажу, что картина-то такая была тревожная. То есть его откровенно выталкивали.И еще один очень серьезный момент. У Екатеринбурга невероятный протестный потенциал. Там было очень много молодых. Там были наши дети. И если бы кого-то из них вот так серьезно задели, есть отцы со своим ресурсом. С другой стороны есть свой ресурс. По сути, власть устранилась, и люди лбами столкнулись. Это огромный минус местной власти. И в данном случае вот эта вертикаль сработала. Я считаю, что нам всем просто повезло, что это произошло, потому что атмосфера продолжала накаляться. И чем бы это кончилось никто не знает.
И. Воробьева
―
Так и что, скажем спасибо Владимиру Путину?
Е. Ройзман
―
Слушайте, в данной ситуации совершенно искренне можно сказать спасибо, что президент обратил внимание и в эту ситуацию вмешался. Причем он сказал две очень хорошие фразы. Первая: если жители против, то строить нельзя. Ну и второе. Когда его переспросили, что надо ли остановить стройку, он сказал «да».
И. Воробьева
―
Да. Но сначала всех назвал безбожниками. Спросил: «Они безбожники что ли?».
Е. Ройзман
―
Нет, он спросил. Он задал вопрос. Но тем не менее это сработало. Напряжение стало спадать с этого момента. Ну, надо называть вещи своими именами.
И. Воробьева
―
Хорошо. У нас есть еще истории. мы переходим обратно в наш обычный режим. Безусловно, еще вопросы про Екатеринбург и строительство будут. Я их подсоберу и в конце программы обязательно задам. Напомню наши слушателям, что это программа «Личный прием». Евгений Ройзман, Ирина Воробьева. Нас можно смотреть на Ютюб-канале «Эхо Москвы» и писать нам сообщения на номер: +7 985 970 45 45 (это для СМСок). Можете писать в чат Ютюба. Если хотите задать вопрос, отмечайте меня, пожалуйста, в своих реплаях.
Е.Ройзман: Сегодня демонтировали забор, что, в общем-то, является откровенно дружеским шагом в отношении жителей
Был в прошедшую пятницу прием.
Е. Ройзман
―
Слушай. Прием был очень сложный. Пришло больше 60 человек со своими проблемами. И порядка человек, наверное, 30 по скверу. Всем было интересно. Я уже свою позицию задекларировал на федеральном «Эхе», на местном «Эхе». То есть где только уже ни сказал. То есть уже в сквер пришел, уже сказал всем. И все равно на улице встречают, спрашивают, вопросы задают.Но прием был очень сложный. Несколько системных вещей. То есть вдруг системно появились жалобы на председателей садовых товариществ (СНТ). Люди стали больше выезжать в сады. Надо понимать, что многие старшие когда-то получали эти сады на заводах, на своих предприятиях. Потом квартиры, которые у них есть, они отдали своим молодым и просто в сады переместились. И королями садов стали председатели СНТ. Ну, это все равно что председатель ТСЖ, только немножко на периферии. Там все делается за наличные деньги, все делается на личных отношениях. У них появляются любимчики. Они начинают ощущать свою власть.
Но самая большая проблема, что когда там что-то происходит – кого-то притесняют, участок урезают, еще что-нибудь – обращаться не к кому. Ни полиция, ни прокуратура за эти дела не берутся. Все в пустоту. Ну кому охота ехать куда-то за 15 километров в какие-то сады решать какие-то вопросы? Пишут отказные материалы. И люди остались вообще без помощи. Вот они как раз остались опять из-за бездействия власти один на один со своими проблемами и один на один со своими обидчиками. Ну, отсюда возникают разные ситуации. Люди ищут способы эти проблемы как-то решить. Очень досадная ситуация.
Вообще, несколько историй у меня связаны напрямую с бездействием правоохранительных органов. Пришла девчонка. У подруги мать пропала. 32 дня уже ее нету. Ну, она не столь пожилая (64-го года, 50 с небольшим лет). Ну, у нее есть некоторые свои особенности, заболевания. И она пришла и говорит: «32 дня вообще не знаем ничего». Я начинаю звонить в полицию. Уголовное дело не возбуждено. Никто этим не занимается. Начинаю звонить в прокуратура. Ни до городской, ни до областной не дозваниваюсь. Ладно хоть по медикам… Обзвонили все. Выяснили, что в больницах нету, в психиатрических лечебницах нету по области. Хотя бы понятно, что все, надо искать всерьез. Но правоохранительные органы не включаются.
Сразу же вслед за этим приходит девчонка. У нее был азербайджанец. Ухаживал за ней долго. Потом они стали жить. Она родила ребенка, после чего он уехал в Азербайджан и там женился на азербайджанке. Вернулся снова. Попросил прощения. Говорит: «У нас так положено. Мы не можем по-другому». Потом уехал. Второй раз женился. Она уже от него как угодно пытается отказаться. Он ее преследует, говорит: «Я тебя еще никуда не отпускал». То есть просто следит. Там – машину разобьет, там – изобьет. Она говорит: «Я не могу заявление написать. Я приходила к начальнику милиции у себя. Начальник милиции не принимает у меня заявление. Ну не принимает. Говорит, ваша семейная история».
Ну понятно, что мы стали искать свои способы решения. Нашли одного из самых авторитетных азербайджанцев в городе. Отправили ее туда. Оказалось, что он знает ее этого бывшего сожителя. Ну, как-то начали эту ситуацию решать вот таким частным способом. Но я просто ее увидел: она сидит у нас, и она от нас не уходила с утра и до вечера. Потому что некуда идти. Боится. Он выследил, где ее машина. Нормальная девчонка.
И вслед за этим пришла другая женщина. У нее был муж. Она с ним развелась. Двое детей. Алименты не платит. Она работает наладчицей. Работает на сделке. А представляете, два маленьких ребенка, работает на сделке. Ей нельзя, чтобы они НРЗБ. Она не может им уделять время. Она еще берет работу на дом. Ну и зарабатывает иногда тысяч по 40. 18 у нее уходит за квартиру. Плюс на двоих детей надо.
Я говорю: «Что ты хочешь? Чего ты хочешь добиться? Алиментов?». А он непутевый, он бухает. И у него денег нет. Я говорю: «Ну, ты его можешь загнать. Его можно даже посадить. Но денег у него нет. Давай думать, что делать». Она говорит: «Понимаете в чем проблема, он через какое-то время станет нормальным, придет скажет: “Ну давай начнем снова”. И потом снова начнет меня бить. И я снова его выгоню. Мне некуда даже пойти. Он меня бьет, а не могу никуда пойти – не принимают заявление».
И вот здесь я хочу сказать, что наших женщин мордуют. Вот просто мордуют пьющие мужья, пьющие сожители. Иногда даже не пьющие. И им некуда пойти. И одно из самых таких проявлений безмозглости – это был Закон о декриминализации 116 статьи («Побоев»). Получилось, что было нельзя и вдруг стало можно. Всё. Уголовные дела возбуждать не хотят, потому что там надо несколько эпизодов. Административкой никто заниматься не хочет, потому что с этим надо в суд выходить. И просто наши женщины оказались абсолютно беззащитны. Но я тебе скажу, что если по старому дедовскому способу поехать и заступиться, то тебя-то закроют. И это каждый понимает.
То есть удивительная ситуация. Я не знаю, где еще… Ну, есть, понятно, страны, где женщины попадают в такую ситуацию. Но у нас это стало, я не могу сказать, что нормой, но это стало настолько привычно, что если у нас мужчина женщину не бьет, все говорят: «Какой молодец. Как хорошо». То есть никому в голову не приходит, что это нормально. Это огромная проблема страны.
И. Воробьева
―
Да, безусловно. Сейчас к этой теме еще вернемся. Я бы хотела просто воспользоваться служебным положением и вернуться к теме пропавшей женщины, поскольку это то, чем я занимаюсь много лет. Так и не удалось найти, я правильно понимаю?
Е. Ройзман
―
Нет, не удалось найти. Мало того, представляешь, при том что есть личные контакты с прокуратурой, не получилось дозвониться. Обычная история: звоню прокурору города, чтобы понять, что делать в этой ситуации, сказать где бездействие, спросить, что делать. Снимает трубку секретарь: «Прокуратура города консультации не оказывает». Ну вот представляете?– Вы кто?
– Я секретарь.
– Что значит не оказывает консультации? Соедините с кем-нибудь из прокуроров, потому что ситуация серьезная.
– Прокуратура города не обязана оказывать консультации.
То есть люди даже не понимают, где они работают.
И. Воробьева
―
Ну да. Тут, конечно… 32 дня уже?
Е. Ройзман
―
32 дня ее нет. Ирин, уже не 32, уже 35 дней.
И. Воробьева
―
Уже 35, да. Ну, мы после программы еще поговорим об этом тоже. Потому что мне это очень важно.
Е. Ройзман
―
Да. Давай я все данные скину. Посмотрим.
И. Воробьева
―
Да. Там и «Лиза Алерт» есть в Екатеринбурге. Я надеюсь, что они занимаются этой историей. Но мы в любом случае эту историю еще посмотрим. Давайте мы сейчас прервемся буквально на несколько минут. У нас краткие новости и небольшая реклама. Потом вернемся в программу «Личный прием». Я задам вопросы, которые к этому времени накопились, в том числе по теме домашнего насилия.НОВОСТИ/РЕКЛАМА
И. Воробьева
―
22 часа 34 минуты в Москве, 0 часов 34 минуты в Екатеринбурге. Евгений Ройзман, Ирина Воробьева. Это программа «Личный прием». Мы продолжаем. И да, тут накопилось вопросов. Но первый вопрос про семейное насилие, домашнее насилие. Тема, которую мы начали до перерыва. Вопросы такие: «А можно ли с этим что-то сделать?».Потому что есть люди, которые борются, которые ходят в Госдуму, которые требуют от депутатов, чтобы они все поменяли, и чтобы они вернули все обратно, потому что что-то прям зашкаливать начало количество этих случаев, причем случаев с летальным исходом. И когда женщины обращаются в полицию, просто им не помогают совсем.
Е. Ройзман
―
Смотрите, вообще, полиция не разбежалась лишний раз работать. Потом, у этих людей нервы уже закаленные. И что где-то кого-то дома побил… Есть куча русских пословиц, это оправдывающих: бьет – значит любит; стерпится-слюбится; милые бранятся – только тешатся и так далее. То есть очень долгие годы, века это считалось нормальным. И действительно не хотят работать. Я думаю, что, кстати, у полиции эта проблема связана с тем, что полиция слишком политизирована, их слишком часто используют для совершенно иных задач. Они не занимаются своим прямым делом.За женщин некому заступаться. Это очень серьезная проблема. Конечно, надо менять законодательство. Надо по семейному насилию относиться гораздо серьезней и ответственность делать выше.
Но я сегодня столкнулся вообще с какой-то потрясающей ситуацией. Пришла женщина пожилая. У нее дочь наркоманка. Причем наркоманка такая: ВИЧ, гепатит, все чудеса. Ну и она ее из жалости прописала у себя. У нее когда-то был ребенок. И муж этого ребенка забрал и увез. Она нашла себе сожителя такого же. Привела его домой. Мать живет со своим мужчиной. Дочь привела другого. Постоянно бухают, употребляют наркотики. И муж, ну вот этот сожитель, эту девчонку бьет. Причем бил так, что селезенку вырезали. Мало того, что вырезали селезенку, он еще сожителя матери избил так, что сломал ребра. Не возбуждают уголовное дело.
И пришла она сегодня ко мне. Женщина пожилая. Она говорит: «Я не могу идти домой. Я боюсь идти». Я ей говорю: «Идите здесь на Толмачева рядом. Это Кировский район. Пишите заявление. Завтра с утра сюда. Просто подскажем, что делать». Ну представляете, появился человек, который измордовал и затерроризировал в считаные дни всю семью. И никакой управы вообще. То есть это один участковый мог решить вообще с первого заявления. Ну не едут. Приезжают, забирают, увозят его домой. Говорят: «Сюда не ходи. Живи сам у себя дома». И все. Ничего не происходит.
Е.Ройзман: Надо понимать, что наличие памятника Ленину на центральной площади города – это первый признак отсталости
И. Воробьева
―
Возвращаюсь к Екатеринбургу, не могу не вернуться, в смысле к скверу и к храму, и ко всей этой истории, потому что меня засыпали вопросами. И вопросы касаются тех, во-первых, кто был задержан и посажен на сутки. Что с ними делать? Разве тот факт, что они все остаются под арестом, это компромисс?
Е. Ройзман
―
Нет. Значит, смотрите. У многих пересматривают сейчас сроки. Многие выходят. Вообще было задержано порядка 100 человек. Сейчас 30 где-то сидит. Мало того, мне не нравится ситуация, там, видимо, будет возбуждение уголовных дел на ту и на другую сторону. Но я думаю, что в связи с достижением компромисса, хотя бы такого протокола о намерениях вот этот накал спадет.Сегодня приезжали представители «ОВД-Инфо». Договорились сотрудничать, помогать. Ну, завтра будет какая-то полная информация. Но все, что надо, я буду помогать, потому что не хотелось бы. И я считаю, что здесь всему виной власть. От этих столкновений можно было всех удержать. И все это можно было предотвратить, если нормально мониторить ситацию и внимательно относиться к происходящему.
И. Воробьева
―
И второй вопрос касается людей, которые в первый день, когда мы уже общались здесь, и во все остальные дни вышли защищать храм. Вот эти молодые люди в спортивных костюмах, которые мат-перемат, насилие и вот это все. Их называют в народе «алтушками» по принципу титушек. И спрашивают у Евгения Ройзмана: «Ну как же так? Если Алтушкин такой православный, такой хороший, как же он мог натравить одних людей на других фактически?».
Е. Ройзман
―
Там ситуация такая. Они туда приехали защищать не сквер, не храм и ничего, а защищать ту охрану, которой там было человек 10. Потому что ситуация накалялась, толпа напирала. Там полетели уже камни, бутылки.
И. Воробьева
―
То есть первыми начали защитники сквера, ты хочешь сказать?
Е. Ройзман
―
Там уже сложно сейчас эту ситуацию разбирать. Но там начались столкновения. Там начали вызывать подкрепление со всех сторон. И, на самом деле, вот эта ситуация меня пугала больше всех, потому что у тех, кто нападал, забор ломал, кидался камнями и бутылками, в конце концов, у них тоже есть отцы и за них могли приехать. То есть те, которые защищались, у них ресурс очень серьезный. Если один ресурс против другого, то одна сторона начинает мобилизовываться (она уже мобилизовывалась), вторая сторона начала мобилизовываться. Там люди говорят: «О, там казаков собираются привезти. Ну, давай-ка тоже начинаем собираться». И я видел, что происходит.Ну, там главное было не плеснуть керосина. И слава богу, что вот такой малой кровью обошлось. Там ситуация была гораздо серьезнее. И мы здесь в Екатеринбурге это понимаем. Но я такой лобовой взаимной ненависти в городе не помню вообще.
И. Воробьева
―
Мы будем возвращаться к теме сквера и храма, видимо, еще, потому что много всяких разных вопросов.
Е. Ройзман
―
Ирин, я тебе скажу, что сейчас мои действия будут на погашение этого конфликта. Раздуть это все элементарно. В свой момент я за сквер был. Я мог в свое время просто по сетям обратиться ко всем сторонникам, сказать: «Всё, выходим все». Но я не стал этого делать, потому что я понимал, к чему это может привести. На той стороне тоже удерживали людей. У них есть свой ресурс.И если бы мы все вот так друг против друга встали, это вообще неизвестно, чем бы закончилось. Поэтому, слава богу, так. И надо сейчас это гасить, а не раздувать. Надо искать и смотреть, что у нас есть общее, а не то, что нас разделяет. Это наш город. Нам здесь жить. И все, кто приезжие пытались как-то там… Это были ошибки, что каких-то приезжих авторитетов пытались… Соловьев умудрился запузырить, что это бесы тут. Ну нормально? Такая ненависть к Соловьеву!
И. Воробьева
―
А вот эти селебрити, которых опрашивали. Там Бутусов, Шахрин и так далее.
Е. Ройзман
―
Да. Это совершенно лишние люди со стороны начали выступать. И сейчас наша задача – просто гасить этот накал. Что, в общем-то, начинает получаться, потому что стройка остановлена – раз, сразу напряжение спадает. Забор сегодня стали разбирать – напряжение спадает. Новую площадку предложили перспективную, интересную – спадает напряжение. Вот наша задача сейчас, чтобы это спало. Мы здесь между собой в конце концов разберемся. Нам здесь жить. Это наш город. Это нас объединяет.
И. Воробьева
―
Хорошо. Раз уж ты сам начал об этом говорить, я не могу об этом не спросить. Ты как-то разочарован в людях, которые сейчас предъявляют претензии тебе, говорят, что вот как же так, Евгений Ройзман в первый же день не вышел и так далее? Но все понятно. Объяснение, почему не вышел и почему не позвал, мы поняли. Но вот в людях-то ты разочаровался или нет?
Е. Ройзман
―
Ирин, послушай, я слышал в своей жизни еще и не такое. Если я сказал про Алтушкина доброе слово, я считаю нужным это сказать, просто чтобы не считали, что на той стороне какие-то упыри. Это точно такие же екатеринбуржцы, у которых есть свое мнение. И они отвоевали право свое мнение высказывать. Это первое. Они много сделали для города. С другой стороны – такие же екатеринбуржцы, у которых тоже свое мнение. Их тоже надо слышать.Я в принципе стараюсь какую-то выдержанную политику вести. Потому что когда у тебя куча сторонников, когда ты имеешь какой-то вес, ты не можешь себя вести, как мальчишка. Если бы я был вместе со всеми, что я должен был бы делать? Забор ронять и тащить его в пруд? Или что?
Знаешь, есть замечательная мудрость: не зная, что делать, не делай ничего. Я очень рад, что не подливал керосина в этот костер. И как только у меня получилось, я начал как-то сглаживать. Потому что нам здесь жить. Это наш город.
И. Воробьева
―
Ладно. Если Соловьев, Шахрин, Бутусов и все люди со стороны, которые высказывались и призывали, это все было лишнее, Алексей Навальный, который тоже высказался и чьи люди там тоже были, и который выпустил расследование по Алтушкину, это тоже лишнее, это тоже вмешательство?
Е. Ройзман
―
Смотрите, до какого-то момента все нагревали… То есть сторонники храма проводили молебен за молебном, привозили своих сторонников, которые высказывались и так далее. Для Екатеринбурга это, кстати, не работает. То есть люди со стороны – для Екатеринбурга не работает. Галустян, Пореченков, Безруков – это здесь ни для кого не авторитеты.С другой стороны, у Навального здесь куча сторонников. И до какого-то момента, обратите внимание, он тоже поддерживал и нагревал. Но только начался диалог – все разумные люди сразу же сменили тон риторики. Обратите внимание, со всех сторон. Потому что нам здесь жить. Все, кто разумные, все снизили накал полемики, обратите внимание. Я всем благодарен, кто сумел это сделать. Это очень правильно.
И. Воробьева
―
У нас остается буквально 15 минут. Но мы попробуем сейчас все-таки перейти к каким-то другим темам, несмотря на требования наших слушателей. Ну, тут, как ты понимаешь, наверное, аудитория наша сейчас тоже раскалывается на две аудитории. Одна часть требует перейти к вопросам про людей, про их проблемы, про жизнь, как мы обычно это делаем. Вторая часть говорит, что нет, давайте еще поговорим про сквер, еще остались вопросы.
Е.Ройзман: Наших женщин мордуют. Вот просто мордуют пьющие мужья, пьющие сожители
Евгений Ройзман в программе «Личный прием» каждый понедельник. Поэтому мы еще обязательно вернемся ко всем темам. Давайте мы по-честному поступим: часть – про сквер, часть – про прием и все-таки про то, ради чего эта программа и задумывалась.
Когда мы разговаривали до эфира и готовились, ты рассказал историю, которой мне очень важно сейчас коснуться, чтобы не забыть и не проехать ее. История про уход за тяжелобольным человеком. Вот пришла, если я правильно понимаю, к тебе на прием, обратилась дочь, которая ухаживает за мамой. Эта история правда важная, потому что касается огромного количества людей (ситуация, в которую они попали).
Е. Ройзман
―
Ирин, очень серьезная ситуация. Женщина, она нас, скорее всего, сейчас слушает, 34-го года рождения. Инвалид первой группы, ветеран труда. И ее муж – участник войны. Ну, воевавший мужик был, очень уважаемый такой. И вот она слегла. И за ней ухаживает дочь. По уходу за тяжелобольным в России платят, внимание, 1380 рублей. Я в доллары это что-то даже перевести не могу (наверное, 20). 1380 рублей платят по уходу за тяжелобольным.Но у нее еще сложнее ситуация. У матери пенсия – 20 тысяч. Плюс 1380 рублей по уходу за тяжелобольным. Они вдвоем живут. Она работала. Но она вынуждена была уйти, чтобы ухаживать за матерью. И она должна была выйти на пенсию. И она ушла перед самой пенсией, потому что стаж выработан. И они с матерью рассчитывали, что она получит пенсию тысяч 12 (плюс 20 тысяч, плюс 1380 рублей), и что они как-то проживут. И в это время поднимают пенсионный возраст и ей накидывают еще 3 года.
И они вот в такой растерянности, потому что не справляются вообще. Лекарства покупают за свои деньги. Я говорю: «Но вам же положено». Она говорит: «Понимаете, когда тебе это положено, ты приходишь в аптеку, а тебе говорят: “Этого нет, вот этого нет. Берите, что есть. Есть только вот это”. А нам это не подходит, потому что еще аллергия». И такие проблемы. А могут вообще не привезти.
Но это еще полдела. У нее мать не видит ничего. И в свое время, давно-давно в Общество слепых пришла какая-то фирма. Фирма называлась «Река». И начала у всех собирать ваучеры. И обещали им какое-то очень выгодное вложение. И она пришла к нам и говорит: «Вот смотрите, может, вы мне хоть как-то поможете». И показывает вот эти расписки от какой-то фирмы «Река», которая у всего Общества слепых забрала ваучеры.
А эта фирма «Река» в 2007-м году ликвидирована. Все, ее нет. И вот люди вот так вот сидят. Они эти бумажки не выкидывают, потому что они с печатями, красивые. А все, их обманули уже. И это как раз настолько подлая ситуация. И она говорит: «Ну неужели вообще ничего не положено?». И ничего не положено. Понятно, что мы там посмотрим, чем помочь. Но дикая совершенно ситуация. Да таких много.
И. Воробьева
―
Да, к сожалению, это действительно история, которая в каждом городе есть. У меня есть слушательница наша постоянная, которая звонила мне в ночной эфир в течение года, мне кажется. У нее были чудовищные проблемы. Она тоже ухаживала за тяжелобольной мамой и пыталась от московских властей добиться того, что им положено, вообще-то, по закону, и получала сплошные отписки. И мне кажется, что это самая подлая история, когда люди не могут получить даже того, что им положено. То есть для того, чтобы это получить, им нужно еще ввязаться в один бой, в два боя или в три войны. Но это же кошмар.
Е. Ройзман
―
Ну, я рассказывал, что у меня приходили парень с девчонкой. У них ребенок с ДЦП. Их уговаривали бросить, но они его сумели выходить, интеллект не потерян. И они прошли все. И они понимают, как от государства можно получить положенное. И они поэтому говорят: «Мы готовы помогать всем. Мы все круги ада прошли. Мы нащупали. Мы понимаем, что делать». И реально стали помогать. Очень приятно.Но у меня одна история такая. Пришли парень с девчонкой. Оба работают в полиции. У ребеночка редкое генетическое заболевание. И на Западе как-то справляются, а у нас 46 миллионов в год жизнеобеспечение для такого ребенка стоит. 46 миллионов в год. 300 таких детей. И что ты им посоветуешь? Что ты им скажешь? Понятно, что мы со всеми фондами связались. С одной стороны, это деньги неподъемные – 46 миллионов в год. С другой, для страны, если себя позиционировать как великая держава, ну что такое 46 миллионов в год? Это просто ничто. 46 миллионов в год – это 750 тысяч долларов. 750 тысяч долларов на ребенка государство может себе позволить.
Просто, вот статус государства, уровень и отношение к людям, вот величие государства определяются по таким вещам.
И. Воробьева
―
Еще есть тема, которую мы не успели обсудить. Я так понимаю, что продолжают приходить много людей, у которых отбирают жилье по тем или иным причинам.
Е. Ройзман
―
Слушай, ну, это связано, конечно… Мало того, что приходят люди, у которых отнимают жилье. Приходят очень много бизнесменов, такой малый и средний бизнес. Они разговор начинают с одной фразы: «Ну вот до 2014-го года вроде бы даже было как-то и неплохо». То есть у всех отсечка – 2014-й год. Мало того, у людей было все нормально до какого-то момента (брали кредиты, брали ипотеку), а потом кто-то лишился работы или, не дай бог, родился ребенок – и ситуация поменялась в корне.Банки очень негибкую политику ведут. Очень негибкую. Причем чем крупнее банк, тем жестче действует. И я скажу, конечно, вопиющая юридическая безграмотность граждан. Вопиющая. Просто люди абсолютно беспомощные оказываются. И в силу этого семьи с детьми остаются на улицах. И эти ситуации удается решать только на личных контактах.
Еще интересная ситуация. Пришел парень. Статья 159 «Мошенничество». Ее начали называть «резиновой». Под нее подгоняются любые действия в бизнесе, в строительстве. Мало того, там в обвинительном заключении или в приговоре могут написать, что «создал фирму с целью получения прибыли». То есть вот такая советская формулировка. Но а для чего бизнес-то вообще кроме этого?
И возникают сложные ситуации где-то с клиентами, где-то с партнерами – дело по 159-й возбуждают легко. Если в отношении тебя возбудили уголовное дело уже, и оно попало к следователю, следователи не прекращают. Задача следователя… Они перестали это скрывать. Они говорят: «В суд передам. Пусть суд разбирается». Как только дело уходит в суд, у тебя остается 0,23% шанса, что ты будешь оправдан.
И. Воробьева: 0,23%
―
это исходя из оправдательных приговоров.
Е.Ройзман: Если бы я был вместе со всеми, что я должен был бы делать? Забор ронять и тащить его в пруд?
Е. Ройзман
―
Это последняя статистика по 18-му году. 0,23%. То есть 1 дело из 500 где-то, получается. Пришел парень. Дали ему 6,5 лет. Он отсидел 3 месяца, и его по апелляции полностью оправдали. Я об этом деле в свое время говорил. Он пришел, еще такой весь очумевший. Ну, только вышел. И говорит: «Меня полностью оправдали». Я говорю: «Что ты хочешь сделать?».Он говорит: «Я хочу сейчас выяснить, какие шансы у меня есть по реабилитации, что мне должны. Я натерпелся. Я 3 месяца сидел в самых тяжелых условиях. Я сидел абсолютно ни за что». И мы нашли серьезного одного адвоката. Он хочет взяться за это дело, посмотреть, что можно получить от государства по компенсации.
Но, конечно, затраченных там всех этих нервов, сердечных болей, репутации. Это очень сложно вернуть сейчас.
И. Воробьева
―
Сейчас вот рассказываешь и у меня ощущение, что ты говоришь не про Россию вообще совершенно. Потому что человек, который вырвался из заключения через 3 месяца… Ощущение, что он должен просто бегать и радоваться, а не требовать компенсации.
Е. Ройзман
―
Он побегал, порадовался. Пришел. В общем-то, он еще и разорился. И не зарабатывал ничего, и долгов за это время. То есть он сейчас пытается что-то получить. Но, с другой стороны, это государство… Конечно, если отпустили, надо просто бежать.
И. Воробьева
―
Ну вот да.
Е. Ройзман
―
Хочет побороться. И мы ему поможем.
И. Воробьева
―
То есть есть шансы. Вообще, мне всегда было интересно, люди, которые выходят, которых оправдали, есть же шанс добиться полной справедливости и даже наказать тех, кто…
Е. Ройзман
―
Он пришел к своему адвокату. Ему адвокат говорит: «Вообще не дергайся. Радуйся, что так». Позвонил серьезному адвокату. Он говорит: «Можем попробовать что-то сделать». Ну, какой-то прецедент создать. Вообще, иногда с государством можно.Вот у меня парень пришел. Сирота, детдомовский. Жилье не дали. Ему уже 25 лет. Он судился. Ему подсказали как. И у него есть на руках решение суда, что областные власти обязаны ему предоставить жилье. А он где-то из Полевского. Он едет в Полевской. Ну, в мэрию. Говорит: «Вот мне тут жилье должны предоставить». Они говорят: «Слушай, ну вот область нам выделит, мы тебе сразу представим».
И он пришел к нам. И поймал один момент интересный. Он говорит: «Я все это время, я много-много лет снимаю квартиру». Ему говорят: «Ты можешь это подтвердить?». Он говорит: «Ну, что-то могу». И мы сейчас попробуем... Мы это уже делали. Мы сейчас попробуем отсудить те деньги, издержки, которые он за это время понес.
И я считаю, что если все сироты… Практически все сироты получают жилье одним способом: они идут судиться с государством, суд выносит решение, и им уже как исполнение судебного решения через какое-то время все-таки жилье дают. В прямую не дают, а вот такими окольными путями. Годами люди мучаются. Но если создать прецедент и если каждый из сирот пойдет и будет получать еще вот эти вот издержки, что он годами снимал жилье… То есть это государству будет накладно. Может быть, имеет смысл.
И. Воробьева
―
Тут наши слушатели, мне кажется, справедливо замечают, что не только статья по мошенничеству стала резиновой, но и статья по наркотикам тоже стала весьма народной и популярной.
Е. Ройзман
―
Смотрите, по наркотикам так было всегда. Там есть один нюанс. Все, кто попадают по наркотикам, они всегда говорят, что им или подкинули, или это было не их, или еще что-нибудь. Но то всегда так. Это традиция такая. Но я хочу сказать, что когда касается подкидывать, патроны подкидывать гораздо проще, чем наркотики.
И. Воробьева
―
Почему?
Е. Ройзман
―
Ирина, у меня за плечами 6 тысяч успешных операций против наркоторговцев. Я сталкивался… Ну, это единичные случаи. Один раз вот так в лоб столкнулся, в прямую. Это опер один, которого одноклассник чморил. Он молодой. Закончил школу милиции. Где-то выловил этого одноклассника и нагло ему засунул наркотики в карман. Но его тут же разоблачили. То есть вот такой случай я видел.Если наркотики пытаются засунуть человеку, который никогда не был с ними связан и не употреблял, это будет такой скандал. Мало не покажется. Они это тоже понимают.
И. Воробьева
―
Прости, пожалуйста. Мне нужно сделать вывод. То есть все те, кому даже подкидывают наркотики, так или иначе были с ними связаны? Ты это хочешь сказать?
Е. Ройзман
―
Наркотики если подкидывают, всегда знают, кому подкидывают. Если человек не связан с наркотиками, никогда из не употреблял, в голову никому не придет подкинуть, потому что это чревато для любого опера. Только на первой стадии возбуждения дела, когда видят, что человек к наркотикам не имеет отношение, у всех это сразу вызывает вопрос. Такие дела разваливаются. Если такое дело разваливается, это мало не покажется никому. И оперов за такое тоже сажают.Поэтому, как правило, те люди, которые в тусовке наркоманской, могут запихать, когда совершенно точно уверены, что только продали или только он скинул. Знаешь, это как в «Место встречи изменить нельзя», когда Садальскому засунули обратно кошелек, который он только что вытащил. Такие тоже случаи бывают.
Но надо понимать: если ты видишь, что где-то пахнет наркотиками, беги сразу оттуда и не суйся. Там, где наркотики, там всегда грязь, дерьмо и беда.
И. Воробьева
―
Вот тут, кстати, возвращаясь к теме про наркотики, про Оюба Титиева тут же напоминают. Статья про наркотики. Человек, который не был с этим никогда связан. Ну вот, собственно.
Е. Ройзман
―
Нет, это на самом деле так. Это очень сложно. Если человек не имел отношение к наркотикам, к нему их практически невозможно привязать.
И. Воробьева
―
Но тем не менее с Титиевым получилось как-то это сделать, видимо.
Е. Ройзман
―
Не, слушай, ну подожди, это мы берем… Это Бермудский треугольник. Это откровенная совершенно аномалия. И смотрите, ему запихали. И при этом все понимают, что он не имел к этому отношение. Но мы же говорим не о стране в целом, а о конкретном случае.
Е.Ройзман: Если человек не связан с наркотиками, никогда из не употреблял, в голову никому не придет подкинуть
И. Воробьева
―
Полторы минуты до конца. Возвращаясь к теме сквера, еще вопрос, который тут просто постоянно присылали, по поводу студентов, которые выходили в защиту сквера и которых грозятся отчислить. Как-то можно им помочь?
Е. Ройзман
―
Ирин, во-первых, за этим сейчас все следят. Во-вторых, есть случай с Университетом путей сообщения. Но я считаю, что там личную какую-то инициативу кто-то из руководителей проявил. То есть это не политика университета в целом, это какая-то личная инициатива. Ну потому что холуи всегда бегут впереди паровоза. Но, вообще, традиция русских университетов всегда была своих студентов защищать в этих ситуациях. И я считаю, что это было бы справедливо, потому что руководство старше. Здесь не надо холуйствовать, не надо бояться. Своих студентов надо защищать.Совершенно нормально. Это такой был выражен гражданский протест. Эти люди, которые выходили на этот протест за сквер, они абсолютно правы. И конечно нельзя их за это щемить. Ну, у нас во всяком случае, что касается истфака, несмотря на то, что факультет был идеологический, у нас в таких ситуациях защищали. То есть это традиция университета была.
И. Воробьева
―
Все. 25 секунд до выхода из эфира.
Е. Ройзман
―
Друзья, я хочу сказать, что, на самом деле, слава богу, вот это жесткое, лобовое противостояние закончилось. Я думаю, что мы здесь все сумеем решить. И я хочу екатеринбуржцам всем и вообще всем жителям страны пожелать доброго здоровья, стране нашей – процветания. Ну, Екатеринбург снова показал себя. Ну, город лучший, конечно. Очень приятно.
И. Воробьева
―
Спасибо! До встречи!
Е. Ройзман
―
Все будет хорошо!