Личный приём - 2019-05-13
И. Воробьева
―
22 часа и 10 минут в Москве, 0 часов 10 минут в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием» с Евгением Ройзманом. Здесь в Москве в студии – Ирина Воробьева. В Екатеринбурге – Евгений Ройзман. Евгений, добрый вечер!
Е. Ройзман
―
Здравствуйте!
И. Воробьева
―
Если можно сказать «добрый» по меркам Екатеринбурга.
Е. Ройзман
―
Да.
И. Воробьева
―
Потому что там, конечно, накаляется ситуация довольно сильно. Безусловно, все об этом спрашивают. И я начну с крайне некорректного вопроса. Я его хорошо осознаю, но не могу не спросить. На чьей стороне Евгений Ройзман в данной ситуации?
Е. Ройзман
―
В данной ситуации конечно я на стороне горожан, потому что я их понимаю. Когда происходит точечная застройка какая-то, то это как правило проблема соседних домов. А когда застройка происходит в центре города, в сквере, на общем пространстве, естественно, что это все воспринимают своим. Причем эта история не коммерческая. Эта история идеологическая. Те, кто собираются строить, они на этом не зарабатывают ничего. Они хотят вложить свои деньги и совершенно искренне уверены, что они делают городу подарок.
И. Воробьева
―
То есть строят храм.
Е. Ройзман
―
Да. Но город говорит: «Подождите, нам не нужен такой подарок». И люди действительно возмущены. Причем с той стороны находятся люди, которых я знаю, которые достаточно сделали в своей жизни и которые могут себе позволить отстаивать свои права, отстаивать свое мнение. С другой стороны – весь город, большинство людей, которым это не нравится. И здесь возникает следующая проблема.Эта же история не первая. Эта история началась достаточно давно. Когда был здесь приезжий губернатор, который не успел ни в чем разобраться, сказал, что будет восстановлен храм Святой Екатерины, где он когда-то был разрушен. А в это время там сейчас находятся фонтан, сквер. И это возмутило всех. Там 10 тысяч человек вышли. И просто ситуация была такая, что никто не ожидал, что может так произойти. Когда это произошло, никто не оказался готов к диалогу. То есть ситуация накалилась откровенно, и власть отступила.
Здесь ситуация развивалась следующим образом. Предполагался храм, который будет стоять на городском пруду. И вот эта вот идея людей задела. Говорят: «А с чего вдруг на пруду? Пруд, в общем-то, не такой большой. Почему?». Ну, им в ответ говорят: «Это будет очень красиво. Такого нет нигде». Возник конфликт. И опять не получилось разговора, не получилось диалога. Те, кто хотели строить, они пытались продвинуть достаточно жестко, авторитарно. Те, которые были против, они готовы были сопротивляться.
И вот это третий вариант, который изначально казался компромиссным. Ну, хорошо, не на пруду. Вот здесь, на берегу. На берегу хороший, ухоженный, красивый сквер, в котором много народу. То есть это не бомжи, не алкоголики, это обычные граждане. И с чего вдруг граждан лишат сейчас этого сквера?
Е.Ройзман: В данной ситуации конечно я на стороне горожан, потому что я их понимаю
С одной стороны, еще раз, для людей это идеологическая история, потому что человек, который строит, он совершенно искренне верующий, православный, который считает, что храм должен быть, потому что когда-то он в городе был, его большевики разрушили. С другой стороны, люди совершенно так же искренне отстаивают территорию, потому что она общая.
А вот здесь я сейчас скажу одну очень серьезную вещь. Здесь губернатор-назначенец, человек не самый образованный, который до конца не понимает, что происходит. Он из ситуации устранился. А вот сейчас как раз должна включаться власть. Если бы был избранный мэр, который бы ориентировался на мнение жителей, он бы никогда в жизни не подписал. Он бы искал компромисс. В данном случае мэр – это ставленник губернатора. Человек, который хотя бы город знает, но он ставленник губернатора, он сам себе не принадлежит, он не субъект вообще.
Но губернатор может эту ситуацию решить. Но это надо включить голову, это надо честно выходить к людям разговаривать, это надо честно приглашать всех к себе и сказать: «Смотрите, ситуация накаляется. Давайте искать вариант, который устроит всех». И делать это в паблике, делать это честно, публично. И можно найти варианты. Здесь много земли. Можно договориться. Можно найти варианты. Можно торговаться и с теми, и с теми, искать какой-то компромисс. Потому что это наш город.
Ну нельзя создавать в городе предпосылки для гражданского противостояния. И тем более полиция не должна так себя вести. Полиция находится в стороне, смотрите, как там начинается откровенный конфликт. Там доходит до мордобоя. Там может далеко дойти, потому что все возбуждены, у всех свои сторонники, начинают люди подтягиваться. Полиция дистанцируется. А губернатора не существует.
А вот здесь надо включаться по-настоящему и, что называется, грузиться, уже брать на себя ответственность. Таких фигур здесь нет. Вот поэтому противостояние и возникает.
И. Воробьева
―
Но тут сразу спрашивают наши слушатели: «А Евгений Ройзман может как-то попробовать эту ситуацию разрулить?». Или у тебя просто нет никаких инструментов для этого?
Е. Ройзман
―
Ирина, послушайте, я знаю и ту сторону, и эту сторону. И я понимаю, до какой степени это противостояние дошло. И вот здесь сейчас нужен человек, который всех усадит за стол переговоров. В данном случае это может быть только губернатор. Вот здесь мы еще подходим к тому, чем отличается избранный от назначенца.Для любого, кто идет на честные выборы, кто становится на свою должность благодаря выборам, это был бы вопрос №1. Он бы не имел права отсюда уехать ни на шаг, не решив этот вопрос. Это вопрос очень серьезный, потому что с той стороны тоже достаточно сторонников. И здесь достаточно сторонников. И возмущение растет с обеих сторон.
Я с уважением отношусь к жителям Екатеринбурга. Это Екатеринбург. Они отстаивают свой город. Это не значит, что если у тебя какая-то огромная власть, ты способен всех загнуть. И это не значит, что если у тебя есть огромные деньги, то ты способен всех купить. Это наш город. И здесь все равно надо договариваться, потому что вот этот конфликт, это противостояние, оно так просто не рассосется. Это должен губернатор всех сажать за стол переговоров, применять всю свою силу влияния и возможности и решать этот вопрос. Вот это уже действительно серьезно.
И. Воробьева
―
Еще вопрос, который в любом случае возникает. Почему на стороне сторонников строительства храма такое количество молодых людей в спортивной одежде и которые, судя по крайне мере по видео, которые мы видим из Екатеринбурга, они очень яростные какие-то, не очень похожи на людей, которые за храм? Их как-то подвозят туда что ли? Откуда они вообще там?
Е. Ройзман
―
Для города эта ситуация понятная. То есть многие из тех, у кого есть деньги, у кого есть возможности, содержат многие спортивные клубы, клубы единоборств. Когда доходит до дела, собирают сторонников. Но другое дело, что когда есть настоящая власть, то право на насилие есть только у власти. Ни у кого больше нет права на насилие. То есть эта ситуация становится неправовая совершенно. Там же начинают подтягиваться какие-то казаки и казачки. С другой стороны – люди начинают звонить друг другу, тоже мобилизуются. Жителей города много. И когда это доходит до оскорбления людей, здесь может выйти гораздо больше народа.И поэтому, еще раз, вот здесь требуется власть спокойная, умная, авторитетная, которая соберет всех за столом переговоров и найдет компромисс. Вот здесь уже надо действительно быть губернаторов, а не так вот.
Е.Ройзман: Когда происходит точечная застройка какая-то, то это как правило проблема соседних домов
И. Воробьева
―
Ну понятно, да. Просто, тут, ну правда, очень много вопросов про строительство этого храма и про ситуацию, которая сейчас происходит. Все понятно про вмешательство губернатора. Но есть ли какие-то, как ты считаешь, слова, которые можно сейчас адресовать людям и с той, с другой стороны, чтобы не допустить кровопролития? Потому что ситуация правда накаляется довольно сильно, насколько мы понимаем.
Е. Ройзман
―
Смотрите, вот так вот ночью в сквере очень сложно разговаривать друг с другом спокойно и уважительно, потому что ситуация для всех очень жесткая и очень конфликтная. И причем те, кто завели в этот конфликт, их там сейчас нет. Вот сейчас должен выходить кто-то к людям: или мэр действующий должен выходить к людям и сказать: «Откладываем на завтра. В 10 часов утра садимся за стол переговоров. Выслушиваем всех. Ищем компромисс какой-то», или губернатор, если он находится в городе.Не будет по-другому. Не получится по-другому. Иначе далеко зайдет. Надо искать какой-то компромисс.
И. Воробьева
―
Еще очень общий вопрос, но про храмы и церкви в Российской Федерации. Страна большая, храмов много, церквей много. Очень много разрушенных, полуразрушенных, находящихся в ветхом состоянии. Вот тут спрашивают слушатели, абстрагируясь от этой ситуации, но тем не менее. Почему, как ты считаешь, люди предпочитают вкладывать в строительство нового какого-то храма, новой какой-то церкви, вместо того, чтобы пробовать восстанавливать то, что уже есть, и то, что стоит уже столько времени и в таком состоянии?
Е. Ройзман
―
Объясню очень просто. Не ощущают преемственности. Зачастую просто не ощущают преемственности. Раз. Второе: реставрация того, что было, вот этих огромных, зачастую очень красивых храмов, стоит в разы дороже, чем построить новый. И зачастую людям, заработавшим какие-то деньги, по психологии просто заново что-то построить.Но, действительно, по России стоят развалины великолепных зачастую храмов, которые строили на народные деньги, по-настоящему. И особенно Русский Север, где остатки великолепной деревянной архитектуры. Потому что русские всегда умели работать с деревом. Это действительно очень красиво. Это настоящее. То, чем можно и туристов привлекать, и самим гордиться. То есть это все уходит под воду. Это действительно так.
Появилось другое поколение. Они не чувствуют этой связи. Они не чувствуют преемственности. Но когда ты скажешь вдруг человеку: «Вот у тебя столько денег. Сделай то-то», он тебе скажет: «Знаешь что, заработай денег и делай то, что ты считаешь нужным». И ты ему не сможешь возразить.
И. Воробьева
―
Имеет право.
Е. Ройзман
―
Да. Но, с другой стороны, все равно все время расставит по своим местам. Мы все увидим. Действительно, есть вещи, за которые сердце болит. И есть вещи, в которые надо вкладываться, сохранять и пытаться восстановить. Кто-то хочет новое построить. Может, красиво получится. Как ты людям запретишь? Но в данном случае, что касается Екатеринбурга… Тем более у меня своя ситуация: я знаю всех участников конфликта, лично знаю. И есть люди, к которым, как бы я ни относился к ситуации, я все равно отношусь с уважением, потому что я за ними знаю много добрых дел и поступков. Поэтому я не могу вот так вот судить.Но это тот случай, когда надо договариваться, друг друга слышать, искать компромиссы. И вот здесь власть нужна. Потому что, как обычно, у нас губернатор такой: 8 классов образования, он считает искренне, что оно само рассосется. А это не тот случай, где рассосется.
Е.Ройзман: Никто не оказался готов к диалогу. Ситуация накалилась откровенно, и власть отступила
И. Воробьева
―
Переходим к другой теме. Напомню нашим слушателям, что вы можете присылать свои вопросы. +7 985 970 45 45 – это телефон для СМС-сообщений. Можно писать в чат Ютюба в трансляции на канале «Эхо Москвы». Я тоже постараюсь все это прочитать, часть из них задать.
Раз уж мы заговорили про выборы, про хороших людей и про все вот эти ситуации, не могу не спросить про ситуацию, которую сейчас все обсуждают в условном Фейсбуке, но и не только. Это история с московскими выборами. Это история с Нютой Федермессер и Любой Соболь и с обращением Алексея Навального к Нюте не идти на выборы в том же округе. А здесь на чьей стороне Евгений Ройзман?
Е. Ройзман
―
Смотрите, я Нюту знаю лично. Я ее люблю. Но я считаю, что в целом для ситуации гораздо важнее, если пойдет Соболь и выиграет эти выборы. Но поскольку возникла ситуация именно в выборах, то все, надо просто идти и побеждать. И я бы хотел сказать всем участникам этих соревнований: выборы закончатся, а вам всем в этом городе жить. Поэтому есть такая-то черта, которую в предвыборной риторике переступать не надо.То есть Нюта свое имя заработала себе сама. Люба Соболь ведет себя честно, делает много, подвергается очень серьезной травле и держится достойно. И я считаю, что она способна в Мосгордуме выдерживать какую-то свою позицию. Поэтому все, начинаются выборы настоящие. Теперь надо по-настоящему работать. И если зарегистрируют, надо идти и в лобовую пытаться выиграть.
Там же еще Митрохин, по-моему, по этому округу.
И. Воробьева
―
Да, там еще Митрохин. Который много лет, кстати говоря, помогает москвичам и много чего делал.
Е. Ройзман
―
Митрохина тоже есть за что уважать. Но вот сейчас будет очень интересная ситуация: всем надо будет рубиться вот за один этот мандат. Поэтому увидим, что будет.
И. Воробьева
―
И еще вопрос по этой же теме. Вообще, вот формат общения, как открытое письмо Алексея Навального Нюте, это какая-то форма, которая тебе нравится и подходит или все-таки было как-то странно вот это обращение?
Е. Ройзман
―
Послушай, на самом деле, это совершенно понятный механизм политической жизни. Письмо было абсолютно выдержано, написано в уважительном тоне. Вынесено в паблик. Ну, это открытое письмо. То есть Нюта может на него ответить. То есть эта полемика может быть в паблике. Это интересные позиции и тех, и других. И куча вопросов, на которые надо искать ответы. Это политика. Это жизнь. Это нормально совершенно.
И. Воробьева
―
Еще история, которая тоже касается многих. Это история с пожарами, которые сейчас во многих регионах страны уже не первый месяц. Где-то – раньше, где-то – позже, где-то – хуже, где-то легче. И тем не менее вот сейчас мы видим, как в интернете огромное количество видео, фотографий, постов про Иркутск, что все горит, спасите, пожалуйста.
Е. Ройзман
―
Ирин, вот смотри, я, просто, как человек, которому довелось однажды полтора месяца тушить лесные пожары в разных местах, хочу сказать одну вещь и тем, кто слушает, тем, кто с соцсетями работает. Друзья, вот как только появляется какой-то пост, написанный капслоком, три восклицательных знака и так далее, ну, я вот на всякий случай пропускаю. Потому что не охота это читать. Только нотки истерики какой-то прозвучали… Ну зачем?Но если бы появился текст: «Мы такие-то такие-то (обязательно не анонимы, а кто из людей) приступаем к тушению пожара. Огонь движется в эту сторону. Мы выезжаем. Нам требуются бензопилы. Нам требуется одежда. Нужны сапоги специальные, ранцы. И нам требуется все вот это. Если у кого есть техника, собираемся там-то там-то. Вот наш счет. Вот наши реквизиты». Поверьте, что куча народу это перепостит, подскажет, включится. Ну, как тот самый случай – «Верните рынду».
Смотри, сколько народу в свое время поехало последствия наводнения устранять (несколько было ситуаций), сколько народу в 10-м году включилось в тушение лесных пожаров. То есть люди, на самом деле, отзывчивые. Русские люди способны самоорганизовываться. Но для этого нужно, чтобы кто-то взял на себя и сказал: «Вот он я. Я начинаю. Помогайте». Надо понимать одну вещь. Страна такая. Все, что ты не сделаешь сам, за тебя не сделает никто. То есть хочешь начинать – начинай сам. И всегда появится, кто тебя поддержит и поможет.
И. Воробьева
―
Ну, отдельно я здесь добавлю, что если вы хотите знать реальную ситуацию с пожарами в любом регионе, вы можете зайти на лесной форум «Гринпис» (прям он так называется – лесной форум). Там про пожары очень много. И там настоящие специалисты, которые не в истерике напишут и видео повесят. Это во-первых.
Е.Ройзман: Если бы был избранный мэр, который бы ориентировался на мнение жителей, он бы никогда в жизни не подписал
А во-вторых, вот буквально в субботу у меня были пожарные в эфире, которые и про Иркутск рассказывали, что и в прошлом году там сильно горело, к сожалению, и ветер очень сильный, и Курганская область очень сильно сгорела. Но это как-то Курганской прошла мимо.
Е. Ройзман
―
Ирин.
И. Воробьева
―
Да.
Е. Ройзман
―
Очень важную вещь хочу всем сказать. Мой опыт, сколько я общался с пожарными и самому доводилось принимать участие, профессионалы считают, что абсолютное большинство пожаров в России – это не потушенный окурок. Не затушенный окурок – абсолютное большинство пожаров.Ну и, конечно, русская национальная забава. Их две такие. Первая – это рыбалка на последнем льду. А второе – это сжигание сухой травы возле дома. То есть это тоже дает свои результаты. Вот это надо помнить. Особенно не затушенный окурок. Вроде мелочь такая. Выстреливают чинарики из окна движущейся машины на обочину – вот с этого начинается большинство пожаров в стране.
И. Воробьева
―
Сейчас мое сердце пожарного просто радуется, потому что Евгений Ройзман говорит абсолютно правильные вещи, которые мы пытаемся до всех донести. И хотелось бы, конечно, чтобы люди перестали сжигать страну каждый год. Потому что сами сжигаем, сами потом бегаем, жалуемся и требуем, чтобы все это как-то прекратилось.К другим темам. Сейчас тут кто-то написал, что, почему вы, мол, по каким-то таким большим темам пошли, а где же истории про людей? Ну, истории про людей у нас тоже есть. Правда же?
Е. Ройзман
―
Ну, у нас всегда есть истории про людей.
И. Воробьева
―
Давай начнем с той, которая тебе больше нравится.
Е. Ройзман
―
Слушай, интересная история, о которой я хотел рассказать. Ну ладно, что я буду про это рассказывать… Я потом, видимо, в конце. Ну что, мне мать снова позвонила. Помните, я рассказывал про парня. Парню 12 лет, никто с ним справиться не может. Очень жестко с матерью. Она его уже боится. Друзья появились постарше. Ворует где-то для них. Дома не ночует. Ну вот она с ним с приехала. Я говорю: «Приедьте с ним». Она приехала. Ну и с нами – мы куча здоровых мужиков – он зайчик совсем такой. Понимает, как себя вести, как разговаривать. Один раз попытался на мать голос поднять по привычке. Его тут же осадили. Он понял, что не надо.Ну и договорились, что найдем ему возможность в летний лагерь интересный какой-нибудь. Еще одна возможность у нас есть. Ну, посмотрим за ним. Ну и он взял – конфликт дома – и в младшего брата кинул ножом. Причем кинул изо всей силы тяжелым ножом. И слава богу, что попал не острием в губу. Рукояткой попал. Разбил губу, зубы. Ну и сейчас он в психиатрической лечебнице. Причем помочь матери никто не может. Она звонила, плачет. Она говорит: «Я не могу с ним справиться. Но, мало того, младший брат видит, что я с ним не могу справиться, и начинает вести себя так же». Я говорю: «А в чем проблема?». Она говорит: «У них отец такой был».
Единственное, что ей говорят… Она ходит во все детские комнаты, во все ПДН, в Комиссию по делам несовершеннолетних. Ей говорят: «Ну подождите. Сейчас подрастет – мы его посадим». И вот она не видит никаких вообще выходов. Но сейчас посмотрим. Я свяжусь со всеми, кто с ним работает. Посмотрю, что может сделать. Но пока для начала попробуем в летний лагерь отправить, где с разными подростками работают. Посмотрим на него. Ну, глядишь, может, чем-то поможем. Ну, такая ситуация.
И. Воробьева
―
Ситуация сложная, да. У нас сейчас перерыв небольшой в программе «Личный прием». Евгений Ройзман, Ирина Воробьева. Сейчас вернемся.НОВОСТИ/РЕКЛАМА
И. Воробьева
―
22 часа 34 минуты в столице, 0 часов 34 в Екатеринбурге. Это программа «Личный прием». Евгений Ройзман, Ирина Воробьева. Мы продолжаем. Тут нам пишут…еще, на самом деле, вначале программы написали, но я решила прочитать это в середине…что, мол, заставка у нас хулиганская. Хулиганская у нас заставка, Евгений, скажи, пожалуйста?
Е.Ройзман: Сейчас как раз должна включаться власть
Е. Ройзман
―
Слушай, у нас заставка очень хорошая. И она у нас концептуальная. Речь идет о том, что никто никуда не уезжает. А если мы не уезжаем из своей страны, мы обязаны делать ее лучше. Вот и все. Весь смысл заставки. Мне сейчас продолжают писать из Екатеринбурга. А уже страсти накалились всерьез. И когда я сказал, что ситуацию может решить губернатор…а я-то понимаю, что я говорю, потому что я за этой темой слежу давно и знаю всех участников соревнований…то началось. Ну, дальше продолжает полыхать.
Поэтому здесь керосина вообще никуда нельзя подливать. Здесь надо очень-очень спокойно сейчас искать выход из ситуации. Но я как раз в отличие от многих понимаю, что говорю. Других выходов вообще никаких вижу.
И. Воробьева
―
Поговорим еще о чиновниках. Вот есть такая Ольга Глацких, которую мы уже обсуждали в эфире, в том числе в этом эфире. И вот стало известно, что прокурор Свердловской области по результатам проверки внес главе региона представление с требованием исправить ситуацию с грубыми нарушениями бюджетного законодательства. То есть получается, что при проверке деятельности Глацких и ее Департамента были вскрыты самые разные нарушения. Например, выяснилось, что там есть нарушение – нецелевое использование бюджетных средств. Цифры там довольно большие.Вопрос у меня такой: почему в результате просто вносят главе региона представление с требованием исправить?
Е. Ройзман
―
Я думаю, что это связано с политизацией прокуратуры. То есть если бы прокуратура просто делала свое дело здесь… Ну, как я понимаю даже из этого пресс-релиза прокурорского, что это нецелевое использование бюджетных средств. Но если покопаться чуть глубже, а они покопались и это обнаружили, что вдруг деньги расходовались вообще не на то и деньги гораздо большие, чем декларировалось, чем требовалось. Там несколько таких достаточно серьезных зацепок. Они совершенно понятные. И это видно даже из этого пресс-релиза прокуратуры.Почему это сделано предписание на исправление? Это что, сейчас эти 133 миллиона в бюджет области вернут? Кого-то обяжут вернуть эти деньги или что? То есть странный немножко документ. Странный подход. Я человек не кровожадный, но это очень странно выглядит. Но об этом знали давно, что через это ведомство, через этот Департамент. На мой взгляд, это откровенная отмывка денег. То есть бюджетные деньги проходили через своих, сколько-то возвращалось в виде налички. Ну, такой карман «Единой России», как я понимаю. Ну, судя по всему, прокуратура сказала это же самое, но только очень плавно и вежливо.
И. Воробьева
―
Ну, не хочется, конечно, проводить никаких аналогий и спрашивать, почему одних сажают, а другим вносят представление. Действительно, давайте не будем, что называется, кровожадными. Но хочется спросить другое. Вот как люди, у которых спортивные карьеры, люди, которые не имеют никакого отношения к управлению вообще, почему они вообще соглашаются на эти должности, если они приходят и, по утверждению самой Глацких, если я правильно читала какие-то ее интервью, она особо не понимала даже, что с этим делать всем? Ну вот зачем это нужно все?
Е. Ройзман
―
Ну вот куда ей идти? Какого-то внятного образования нет. Какого-то понимания нет. А тут вроде с людьми, вроде что-то. Кто-то подсказал, кто-то приобнял, еще что-то. Ну, как-то получается. На самом деле, у профессиональных, серьезных спортсменов зачастую судьба незавидная. То есть из них еще с детства выжимают все. И если они не позаботятся о себе сами, то им достаточно сложно устроиться в жизни. Кто-то начинает тренировать.Я вот сталкивался в свое время… Александр Карелин, знаменитый борец, 3-кратный олимпийский чемпион. Мы когда-то с ним разговаривали. Он говорит: «Конечно, мне все это не нравится. Мне охота детей тренировать. Вот сказали, надо. Я в команде. Вот вынужден заниматься не тем, что нравится». И у многих такое бывает.
И. Воробьева
―
Опять же, я провожу крайне некорректные аналогии. То есть получается, что не только людей из общественности и из благотворительных фондов тащат во власть, но и получается, что и этим людям, спортсменам, тоже нужно посочувствовать? Так что ли?
Е. Ройзман
―
Ну смотри, тащат во власть лояльных. Тащат во власть раскрученных, известных и при этом лояльных. То есть на них делают ставку. Им делают какие-то предложения, от которых не то что невозможно, а не хотелось бы отказываться. Ну, многие через это проходят. Кто-то находит для себя компромисс обслуживать существующий режим. Кто-то не идет на это. Люди разные.
И. Воробьева
―
И напомню нашим слушателям, что можно писать нам на номер: +7 985 970 45 45. Тут очень интересно. Пишут, что сегодня нас с тобой мало смотрят, потому что все на улице в Екатеринбурге.
Е. Ройзман
―
Может быть.
Е.Ройзман: Но губернатор может эту ситуацию решить. Но это надо включить голову
И. Воробьева
―
Это, вообще-то, на самом деле, конечно, логично. Ну что, про продукты поговорим, потому что сегодня внезапно совершенно Минсельхоз… Ну, там есть уже заявление Минсельхоз, есть заявление Россельхознадзора. В общем, они говорят, что готовы оставить право россиянам ввозить до 5 килограммов самой разной еды из других стран, но если там не наблюдается массовых заразных болезней животных. Это вот все зачем? Вот зачем эти люди хотят сказать мне, сколько мне везти сыра в Москву?
Е. Ройзман
―
Смотри, я вот здесь с тобой полностью согласен. Эта история не про жратву. Это история человеческого достоинства. Ну с чего вдруг какие-то люди что-то нам разрешают, что-то запрещают? До тех пор, пока открытые границы, это вообще не их дело. Что я вижу. Вот эти заявления владельца «Мираторга» Линника, вот этот новый заход – они просто убивают конкуренцию. Они просто пытаются ограничить конкуренцию всеми способами, чтобы людям не с чем было сравнивать. Если людям не с чем сравнивать, их можно кормить пластилином.И, на самом деле, как только снижается конкуренция, сразу же растет цена и снижается качество. Это законы физики. Мы это сто раз проходили. Поэтому я считаю, что это вообще не их собачье дело. И я считаю, что если мы живем в свободной стране, каждый может привести себе то, что он хочет увидеть у себя на столе. Этого отнимать у людей нельзя.
Если они уже запретили коммерческий ввоз – вот эти вот контрсанкции – конечно, это против себя. Самим себе ввести продуктовое эмбарго – до этого мало кто додумывался. То есть это уже нанесло удар по всем и по экономике тоже. Но запретить частный ввоз – это уже просто какая-то полицейщина и этого не должно быть.
И. Воробьева
―
С другой стороны, тут же возникает вопрос: ведь должны же власти как-то контролировать, что ты привозишь сюда. Потому что действительно же в разных странах (необязательно в тех, которые находятся под контрсанкциями) существуют и заболевания, и инфекции. И мало ли что ты оттуда привезешь.
Е. Ройзман
―
Ирин, послушай, в разных странах, куда мы в основном ездим, там даже границ нет. Там просто нет границ и никто тебя не шмонает и не проверяет, что ты везешь. Речь же идет именно об этом. И ничего себе, с чего вдруг они такую заботу проявили?! Обеспокоились.
И. Воробьева
―
У нас остается еще время, чтобы поговорить не только об историях, которые происходят прямо сейчас, но и о том, что происходило достаточно давно. Мы и в прошлой программе, и в позапрошлой программе говорили про День Победы, говорили про вот эти все маскарады, карнавалы, парады и так далее. И вот 9 мая у тебя в Фейсбуке появилась какая-то совершенно потрясающая история людей и история войны. Я просто хочу попросить тебя ее рассказать для тех, кто не смотрит Фейсбук, не читает твои тексты.
Е. Ройзман
―
Смотри, на самом деле, эта история очень серьезная. Я в свое время много раз пытался писать стихи о войне. У меня не получалось. Но я написал несколько рассказов, за которые мне не стыдно, потому что я не придумал ни одного слова. Я разговаривал с живыми очевидцами, собирал еще информацию. Это небольшие рассказы, но они емкие такие.Эта история вызвала очень большой резонанс: куча полемики всякой, мнения разделились. На самом деле, история очень простая. Парень жил в Екатеринбурге с женой. Молодые оба. И сынок годовалый. И тут война. Его забирают на фронт. Через какое-то время он пропал без вести. И семья получила извещение, что он пропал без вести. А он попал в плен. Его угнали в Германию. И он попал на территорию, которую освобождали союзники. И он еще какое-то время был в Англии, потом прошел через фильтрационный лагерь.
И к концу 47-го года после лагеря фильтрационного появился в городе. Ну, ободранный весь, с вещмешком, худой. То есть жизнь не сладкая. Ну, идет он здесь вот в центре города недалеко. И ближе к дому волнуется, жену не видел столько. Никакой весточки подать не мог. Ну и соседи его встречают, узнали. И говорят: «Ты как?». Он говорит: «Да я вроде нормально. Как мои-то?». Они говорят: «Да ладно это. Ты-то сам как?».
И он чувствует, что что-то не то. И он заходит домой и его встречает его родная жена, которую он очень любил, по которой он истосковался, стоит его сынок 7-летний, смотрит с настороженным любопытством, а сбоку выглядывает маленький, рыжеволосый, голубоглазый мальчик. И у него все опустилось. И вроде жена вот она родная… Ну и оказалось, что она сошлась с пленным немцем. А здесь было очень много пленных немцев. Сошлась с пленным немцем, прижила ребеночка. Ну вот так вот.
И он стоит… И она стоит молчит. И ему охота развернуться и уйти, потому что это же надо понимать, это 47-й год, это он воевал, он натерпелся, вшей кормил. Жена тут это… Вот у него такое восприятие. И в то же время это его родная, любимая жена. И она стояла, молчала. Потом уткнулась головой ему в плечо, и он не выдержал, обнял ее. Она разрыдалась.
Ну, сели просто разговаривать. И он говорит: «Мне идти некуда. Я тебя люблю. Но я хочу тебе сказать. Выбирай: или я, или он».
И. Воробьева
―
Он в смысле ребенок.
Е. Ройзман
―
Да. Он же не готов был к этому разговору. У него спонтанно получилось. Она посерела вот так вот вся, а потом говорит: «Ты». И он говорит: «Сделай так, чтобы я его больше никогда не видел». И он его больше никогда не видел вообще. И он ни разу ей в жизни ни о чем не напомнил. Они родили еще двоих сыновей. Они жили счастливо, дружно.Но вот эти вот трое сыновей всегда общались со своим рыжим братом всю свою жизнь. И они четверо все сейчас живы. Оказывается, она ночью увела маленького на рабочий поселок к брату. Там у нас на 3-м километре рабочий поселок. Увела его к брату бездетному и говорит: «Спасай». И брат его забрал. Но уже через годы выяснилось, что все братья между собой общались и воспринимали его как брата. Мало того, они умудрялись его затаскивать на какие-то торжества, но сажали так, чтобы его отец никак не увидел. Ну, многолюдно.
И они жили счастливо. Я эту историю написал. И вдруг у меня пошли комментарии такие: «Женщина не имела права отказаться от ребенка. Она его предала, а потом ребенка предала». Я говорю: «Послушайте, это 47-й год. Это только что закончилась вот эта пропаганда: сколько раз увидишь немца – столько раз и убей. Только что закончилась война. У половины мужики вообще не вернулись. И вот у нее выбор.
Во-первых, она любила мужа. Она не знала, что он жив. Мало ли какую она чувствовала вину. Мы же не знаем, что она чувствовала. А потом, надо понимать, в 46-47 год был такой голод в Советском Союзе… Погибло 2 миллиона человек после войны. Об этом, просто, не принято говорить. И Свердловск это зацепило также.
И у нее стоял выбор. И про нее можно сказать, там предала, от ребенка отказалась. Но по факту она сумела сохранить семью, родить еще детей. И этого рыжего тоже не бросила. Это жизнь. И когда говорят: «Вот он мерзавец. Он не имел права»… Послушайте, он не мерзавец. Он фронтовик, он обычный русский мужик. Он не готовился к этому разговору. У него получилось спонтанно. Она самая обычная русская баба, трудяга, которая попала в такую ситуацию. В те годы мужиками тоже не разбрасывались. Их не сколь много вернулось-то.
То есть вот такая вот ситуация. Но она как-то решилась. И люди прожили жизнь как-то достойно. Еще детей нарожали и умудрились сделать так, что дети дружат до сих пор. Ну, они уже пожилые все. Вот такая история.
И. Воробьева
―
Да, история, конечно, действительно очень за душу берет. 9 мая самое время рассказывать именно такие истории, как мне кажется, по крайней мере. Ну, честно сказать, вот мы пытаемся говорить на какие-то другие темы, но вот и в чате, и в сообщениях все пытаются вернуться к Екатеринбургу. И вопрос такой. Ну, во-первых, конечно многим действительно не понравилось, когда Евгений Ройзман призвал всех садиться за стол переговоров. Почему, как ты думаешь, людям не нравятся такие призывы?
Е. Ройзман
―
Ирин, а вот теперь серьезно. Ну все, не садитесь за стол переговоров. Ну не садитесь. Но вы же хотите сквер отстоять. Если сквер отстаивать, то все равно придется садиться и разговаривать. Если не садиться сейчас, не разговаривать, попытаются переломить силой. То есть не уверен в здравомыслии власти вот сейчас. Вот слушайте меня внимательно. Вот сейчас это тот самый случай, когда власть обязана вмешаться и найти компромисс, потому что иначе выпускает толпу на толпу. Власть натравила одних на других и стоит сейчас в стороне. Спрятались и смотрят, что сейчас будет.Вот сейчас власть должна вмешиваться и решать эту ситуацию, потому что они ее создали.
И. Воробьева
―
Может быть, дело в том, что вообще нет совершенно никакого доверия власти? В том смысле, что сейчас вот, мол, давайте мы быстренько уйдем с улицы, мы сядем за стол переговоров, затянем, а под шумок начнем строительство. Ну, так потушить ситуацию и все. И больше никто никуда не выйдет.
Е. Ройзман
―
Это тактика власти всегда. Это даже не тактика, это стратегия власти. То есть затянуть максимально, а потом, типа, все забыто, Бобик сдох. Но это не та история. Это Екатеринбург. И вот здесь власть обязана решать эту ситуацию. Ну просто обязана. А как по-другому? Они что, хотят такого искренне верующего человека, который считает, что здесь должно быть? Его мнение вот в такой ситуации не переломить. С другой стороны, у этого человека как-то снискать любовь людей в этой ситуации тоже не получится.И вот здесь нужен человек, обличенный властью, который найдет этот компромисс, сумеет сохранить сквер, чтобы все как-то остались довольны решением. Но это тяжелая работа. Власть для этого и нужна. Так-то она вообще не нужна. Люди сами умеют со своими проблемами справляться. А вот здесь она нужна. Вот здесь надо решать.
Ирин, мне же тут тоже пишут. А предложения-то какие? Понятно, что если город туда выйдет, то не будет никакой стройки. Но весь город туда вывести сложно. Ты будешь выводить своих людей, тебе в ответ будут вывозить на автобусах со всей области с казаками, со всем чудесами и так далее. То есть это может закончиться плохо. Вот для этого власть и нужна. Она больше нахрен здесь ничем не нужна. И она не способна что-либо делать. А вот здесь она нужна. И должна себя проявить и показать.
И. Воробьева
―
Все-таки от ситуации в Екатеринбурге мы отойдем, потому что уже много всего сказано. Кроме всего прочего, она все равно будет еще развиваться. И есть у меня, конечно, подозрение, что еще много раз мы поговорим с Евгением Ройзманом. Даже не в этой программе, а просто даже для новостей.Еще есть тема, которая очень беспокоит наших слушателей. В частности, статья, которая вышла в «Новой газете». Она называется «Больные органы». Речь идет о том, что правоохранительные органы в России стали преследовать больных, которые покупают лекарства, которых нет в России. Здесь не производят лекарство, а человеку оно очень нужно, покупает за рубежом. Начинаются претензии от правоохранительных органов. Но разве то честно?
Е. Ройзман
―
Ирин, это огромная проблема. И всегда существовало два направления в работе всех подразделений, которые работали против наркотиков. Есть такое понятие «легальный оборот». И вот есть целое подразделение внутри, которое занимается легальным оборотом: аптекой и так далее.И многие эти подразделения еще живут инструкциями 70-х годов. То есть это то, что вообще уже давно изжило себя. Они занимаются преследованием врачей, отслеживают рецепты. Вот эта наркомания аптечная, ее уже в России давно нет. Это раньше следили за каждой ампулой морфина, промедола, омнопона, списывали, фиксировали, сдавали и так далее. Потому что была вот эта аптечная наркомания. Потом, когда страну захлестнул поток героина, про это вообще забыли, потому что героин продавался везде.
Е.Ройзман: Нельзя создавать в городе предпосылки для гражданского противостояния
Я сталкивался с врачами реанимации, которые говорят: «Мы не можем лишний раз выписывать». И один врач честно сказал: «Я лишний раз не выписываю. Пусть он у меня там хоть закричится. Я не выписываю, потому что меня потом начнут таскать». И, на самом деле, я считаю, что надо пересматривать и сколько-то снижать этот контроль.
Я сам столкнулся с ситуацией, когда мама моя просто умирала от боли и ей нужен был пластырь «Дюрогезик». Она лежала в госпитале ветеранов всех войн. А онкоцентр находится в 100 метрах. Вот он онкоцентр ей выписал, но в госпиталь ветеранов всех войн передать не мог. И мы этот вопрос решали вплоть до министра здравоохранения: вот этот маленький пластырь передать, чтобы как-то снять эту боль. И с этим сталкиваются многие. Это, на мой взгляд, излишний контроль и издержки старого уже законодательства.
Ну а что касается того, что в Россию перестали завозить многие препараты… Аптеки же многие стоят полупустые. Многие препараты перестали завозить. У многих рецептурный отпуск. И появились у людей серьезные проблемы. Понятно, что когда ты что-то заказываешь, особенно связанное со спортом, связанное с антидепрессантами, имеет смысл посмотреть, входит ли в этот перечень или не входит. Это всегда можно посмотреть. Но я считаю, что здесь надзор преувеличенный.
И. Воробьева
―
Еще про протесты совершенно внезапный вопрос, но все-таки хочется спросить. Вот один из, внезапно совершенно, эффективных пикетчиков – это стилист Сергей Зверев, который вышел на одиночный пикет к Кремлю и протестовал против строительства завода на берегу Байкала. Сегодня его оштрафовали за этот пикет. Но совершенно, правда, внезапно он стал кумиров кучи людей, многих экологов, потому что гламурный вот этот вот Сергей Зверев внезапно взял и вступился за Байкал. Это хорошо или это как-то странно?
Е. Ройзман
―
Слушай, во-первых, он просто молодец, потому что тема у всех. Зверев в любой ситуации заметен: он что-то говорит или идет по улице. То есть он виден и заметен. И он молодец, что это сделал. И конечно это вызывает уважение. Молодец.
И. Воробьева
―
Я хочу попросить тебя рассказать историю про девушку, которая приходила с проблемой, которая, если я не ошибаюсь, последние 10 лет провела в монастыре.
Е. Ройзман
―
Ну, она не последние 10 лет. Она уже живет в миру. Это очень серьезная история. Маленькая, хорошая девочка, подросток. Ну, со своими какими-то небольшими подростковыми проблемами. А отец у нее священник. И где-то она противоречила, где-то отцу казалось, что она не с теми общается. Ну и ее наказали. А потом отвезли и отдали в монастырь. И ее попытались в этот регламент втиснуть. Она 10 лет прожила в монастыре. 10 лет. И она сумела оттуда уйти, когда уже было ясно, что она просто погибает. Ей сейчас порядка 30. И после этого она пытается прийти в себя. Она хорошая, думающая, но попала в такую ситуацию. Ею вот так распорядились родители, которые совершенно искренне считали, что так лучше.
Е.Ройзман: Там доходит до мордобоя. Там может далеко дойти, потому что все возбуждены
Потом она жила в миру, вышла замуж за человека старше себя. И у нее возникли некоторые проблемы. Ну куда ей идти? Она пошла к родителям. Они ей говорят: «Вот зачем ты из монастыря ушла? Вот не ушла бы из монастыря, не было бы проблем». И у нее вот тот момент, когда подростки, юноши знакомятся с миром, ищут возможности коммуникации, ищут возможности решения возникающих проблем. Она этот момент пропустила. Она жила в монастыре.
И она сейчас, как ребенок. Она каких-то вещей не понимает, впадает в панику. Но при этом она разумная, старается с собой справляться. Ну и вот прошла сегодня со своими проблемами. Посмотрим. Постараемся ей как-то помочь, как-то решить.
И. Воробьева
―
Скажи, а у тебя не возникает какого-то раздражения к ее родителям, которые вот так взяли и решили за нее и изменили ее жизнь? Я не говорю сейчас испортили, а именно изменили.
Е. Ройзман
―
Ирин, я считаю, что самое главное – дети должны расти свободными. Но я знаю ее отца. Скромный провинциальный священник, человек совершенно искренний. Но, с другой стороны, куча преступлений с этой искренностью такой совершались. И не просто так это «санкта симплицитас» (святая простота), то есть как та старушка, которая подкинула хворосту в костер.Поэтому, ну что я могу сказать… Это жизнь. И, конечно, для меня это неприемлемо. Для тебя неприемлемо. Я считаю, что вообще не приемлемо. Но ей было 14 лет. Ее жизнью распоряжались родители.
И. Воробьева
―
Ну что же, у нас минута до конца. Не хочется больше про Екатеринбург спрашивать, потому что нет новых данных, к сожалению. Тут пишут очень много, но я ничего не могу проверить из того, что пишут, потому что я сижу в студии и, к сожалению, не могу посмотреть. Но давайте мы тогда как-то итог подведем нашего разговора.
Е. Ройзман
―
Ирин, итог такой. Возникло жесточайшее противостояние. Одни – хотят делать, другие – не хотят. Здесь жителей города можно понять. Это общее пространство. Почему кто-то единолично принимает решение? Те, которые хотят делать, собираются это делать совершенно искренне с привлечением всех возможных сторонников. И вот здесь нужна власть, здесь надо вмешиваться, снимать напряжение, искать компромисс и принимать какие-то решения. Вот власть нужна только для этого и не оставлять вот так вот толпу на толпу. Только вот для этого нужна власть.
И. Воробьева
―
Время заканчивается. Спасибо большое! Это программа «Личный прием». До встречи!