Ирина Скворцова - Попутчики - 2014-02-23

Д.БОРИСОВ – Вы слушаете радио "Эхо Москвы". Начинается программа «Попутчики». Сегодня без Александра Плющева, который немножко отлучился. Впрочем, я тоже отлучился, потому что сегодня разговариваю с вами совсем не из Москвы, а из другой столицы – столицы зимних олимпийских игр, где со мной провести этот час согласилась Ирина Скворцова. Добрый вечер!

И.СКВОРЦОВА – Добрый вечер!

Д.БОРИСОВ – Ирина - Добрый вечер!

И.СКВОРЦОВА – Добрый вечер!

Д.БОРИСОВ – Ирина - наша бобслеистка, за историей которой, конечно, мы все следили и не один год. Сначала – за выступлениями, потом – за тем, что произошло на трассе в Германии, когда из-за – это же признано – из-за ошибки светофора пустили по той же трассе боб, на которой, в общем, еще был боб Ирины. Следили за тем, как врачи возвращали ее на ноги и поставили на ноги за это время. Сколько лет прошло уже?

И.СКВОРЦОВА – Четыре с лишним года.

Д.БОРИСОВ – Четыре с лишним года. И представить себе тогда, когда приходили сообщения о том, что случилось – я помню, в этот день я работал тогда в «Новостях» - и это было страшно. Сообщения, которые приходили – это было, действительно, страшно, что вот, на полной скорости боб влетает в другой боб – реанимация. Какие-то очень не оптимистические слова врачей, которые говорили, что «неизвестно, что будет, «неизвестно, удастся ли нам что-то сделать, поставить ее на ноги». И вот прошло четыре с половиной года. Мы сидим в Сочи. К этому моменту уже официально завершилась Олимпиада, но мы все понимаем, что разъезжаются только завтра-послезавтра, и атмосфера праздничная все-таки еще здесь есть. И передо мной сидит девушка, которая абсолютно жизнерадостная, оптимистичная, полная сил, энергии, ходит пешком по Олимпийскому парку, километры просто наяривает. Ты об этой аварии мысленно забыла, отпустила ее, не вспоминаешь постоянно?

И.СКВОРЦОВА – Скорее всего, я с ней смирились, потому что, приходя болеть за наших на санно-бобслейную трассу, я переживаю. Например, за ребят я очень сильно радовалась – что Саша Зубков золото выиграл. Я буквально визжала от восторга, наверное, когда смотрела за девочками, то, если честно, я даже расплакалась от обиды. Я вижу судью этого, я вижу девчонок – как они стартуют, как команда… и у меня в голове сразу возникает та картинка, те мои первые старты, как я стартовала с пилотов, что я чувствовала, как проходили виражи – это, конечно, незабываемо. И, конечно, мне очень сильно обидно, но при этом я стараюсь сдерживаться, потому что приехала болеть за наших…

Д.БОРИСОВ – Обидно, что ты не там? Не можешь в этом участвовать? Обидно, в каком смысле?

И.СКВОРЦОВА – Мне обидно, что я уже никогда не скачусь на бобе, никогда. То есть, меня ни один пилот, ни одна страна уже не посадит. Одного раза хватило, поэтому кататься – если честно, вот мне сейчас предложи – хочешь скатиться? – я да, я с удовольствием. Я выучу эту трассу: где виражи, где тормозить, но это только мечта.

Д.БОРИСОВ – Эта история была долгой потом еще в плане судов, в плане реабилитации, операции. Как это было хронологически, сейчас, заглядывая назад на 4 с половиной года, что было день за днем, как ты возвращалась к обычной жизни?

И.СКВОРЦОВА – Обычно это все шло параллельно – и суды, и восстановления. То есть, пока вы следили за моей судьбой, я спала мило. Видела цветные сны. Потом проснулась, и первое время было нормально, потому что мне давали обезболивающее…

Д.БОРИСОВ – А, когда тебя вывели из сна?

И.СКВОРЦОВА – Из сна меня начали выводить еще в 10-х числах января, насколько мне рассказывали, но я помню только уже 13 января. То есть, я открываю глаза…

Д.БОРИСОВ – Это прошло с момента аварии…

И.СКВОРЦОВА – Полтора месяца, допустим. И я помню, я открываю глаза, будто спросонья, вижу белые стены, аппаратура, врачи, мама. Но я не удивилась этому, потому что мне снилось уже, что я попала в аварию. Только, единственно, не в Германии, а в Австрии. То есть, я там во сне куролесила из больницы в больницу, ездила на машинах.

Д.БОРИСОВ – То есть, сам момент аварии ты не помнишь?

И.СКВОРЦОВА – Нет, я только помню, как я бежала к бобу и потом – все, только 13 января. То есть, полтора месяца моей жизни – все, только черное, ничего не помню, и за 4 с половиной года память так и не восстановилась, да я и не пытаюсь. Зачем?

Д.БОРИСОВ – Да, это незачем.

И.СКВОРЦОВА – Раз организм стер это, значит, так и надо было.

Д.БОРИСОВ – Но удивительно было, что, когда пришли первые сообщения, что ты в сознании, я тут же посмотрел – ты была онлайн "ВКонтакте" почти сразу.

И.СКВОРЦОВА – Получилось, да, что я проснулась 13 января, разговаривать я начала учиться где-то 20-го января. Меня начали потихонечку отключать от аппаратуры для искусственного дыхания, от машины. И буквально 23 или 24 ко мне уже пришли журналисты – брать интервью. Я таким, механическим голосом им отвечала. Это было, кстати, мое первое интервью. Почему в Контакт вышла? Получилось - я всегда каталась в золотых кольцах – это были мои любимые кольца, на самом деле они всегда со мной, даже сейчас; и мама очень боялась спросить, где они и были ли они, потому что после аварии с меня все сняли. То есть, все золото, весь пирсинг, и не могли найти. Знают, что оно было, но не в вещах, нигде. Спрашивают у кэта, у пилота. Спрашивают: «Кэт, золото, было?» Она говорит: «Да, она каталась в кольцах». И в итоге нужно же было спросить, была ли я в них или нет. И мама так аккуратно говорит: «Ира, а кольца были?» Тут у меня глаза по 5 рублей, я говорю: «Как – нету колец?» Она: «Нету». Я говорю: «Как! Это же мои кольца, они мои любимые». Мама говорит: «Считай, что ты ими расплатилась за жизнь». – «Как расплатилась? Слишком дорого! Одно кольцо стоит 2 с половиной тысячи рублей». Мне сказали – опиши, как они выглядят. А рисовать я не могла, у меня сил нет. Мне пришлось залезть в интернет, чтобы искать фотографии, на которых они изображены, чтобы показать, как они выглядят. И так вот я залезла в интернет. Врачи, конечно, были в шоке. То есть, они заходят в реанимацию – лежит девочка вся в трубках, искусственное дыхание, машина и лазит в интернете – ищет эти кольца.

Д.БОРИСОВ – Тогда этот образ телекартинки, который показывали и значок онлайн в социальной сети, вообще, никак не совмещался.

И.СКВОРЦОВА – Причем многие думали, что у меня взломали контакт, писали: «Да как вам не стыдно – взламывать страничку!» Писали моему брату друзья, говорили: «Юра, Ирину страничку вскрыли!» А он говорит: «Да это она в онлайне». – «Как она!» - «Залезла, - говорит, - кольца ищет». Да я еще умудрялась отвечать, не всем правда, только друзьям, но мне было настолько сложно: во-первых, клавиатура была немецкая, то есть, буквы располагались по-другому, и мне приходилось очень сложно искать эти буквы. У меня была слабость, то есть, я одну строчку писал, наверное, минут десять. Просто какая-то строчка 5-6 слов – и минут десять в итоге. Я сказала – все ребята! Я отвечала на 1-2 сообщение в день, наверное, и потом выходила из сети, потому что поток был нескончаемый. То есть, у меня около полутора тысяч сообщений "ВКонтакте", в «Одноклассниках» примерно столько же, и это было тяжеловато.

Д.БОРИСОВ – Вся стена была в пожеланиях.

И.СКВОРЦОВА – Да. Сейчас я стену закрыла.

Д.БОРИСОВ – Было приятно, что такое внимание, такой поток?

И.СКВОРЦОВА – Было приятно. Слова поддержки. Хотя иногда были и не слова поддержки. Одно сообщение я до сих пор помню: «Каждый ребенок знает, что красный свет – дороги нет». На такие сообщения я, конечно, ничего не отвечала. Мне, единственно, было неудобно, потому что я понимала, что я всем не могу ответить – спасибо. Даже, когда я начинала отвечать, тут же шло обратное сообщение на мой ответ – приходилось вести переписку. То есть, у меня два человек онлайн и я еще каждому должна отвечать. Поэтому в итоге я заходила в Контакт, наверное, после 12 часов ночи, когда в онлайне был меньше людей, чтобы хотя бы попытаться ответить.

Д.БОРИСОВ – Человека, который был в том бобе, как правильно сказать… в бо́бе, бобе́?

И.СКВОРЦОВА – В болиде.

Д.БОРИСОВ – В том болиде – ты же его не винишь? Ты всегда говоришь очень позитивно, с точки зрения того, что это не его вина совершенно. Вы общаетесь?

И.СКВОРЦОВА – Они такие же спортсмены, как и мы – их также пустили, то есть, у них загорелся зеленый свет. Они не виноваты, то есть, они ехали по правилам. Они же не специально – «Ах, давайте девочек догоним, они внизу там ждут». То есть, их та же пустили, они так же пострадали, просто повезло им больше – Наде, Андрею и Жене – они встали и ушли, а под подушкой безопасности. То есть, ребята так же пострадали. Я представляю глаза Жени, то есть, если бы я была пилотом, я еду по трассе – вижу перевернутый боб…

Д.БОРИСОВ – Женя Пашков.

И.СКВОРЦОВА – Да. То есть, я не знаю, как бы я себя повела. При этом ты осознаешь, что ты боб не можешь остановить, и ты врезаешься, и скорее всего, это будет летальный исход, потому что скорость такая неимоверная – больше 120 километров в час. И я представляю, что у него в голове, даже, наверное, я не представляю, что у него в голове. Никогда об этом не спрашивали и никогда не спрошу. Ребята, когда меня видели – я приезжала в Сигулду в 11-м году к ним в гости на соревнования – конечно, они попервости на меня смотрели, косились – им было не очень удобно. Поэтому там я уже подходила: «Ребята, привет! Как дела, как лед, как катаетесь?» То есть, как-то располагала, потому что они, действительно, не виноваты. Они та же жертвы обстоятельств, как и я. Просто им повезло больше, чем мне.

Д.БОРИСОВ – Спорт ты все равно не бросила. Ты хоть и не занимаешься, все равно ходишь, смотришь, все равно болеешь.

И.СКВОРЦОВА – Стараюсь.

Д.БОРИСОВ – Это такая защитная реакция организма или тебе, правда, интересно, или ты не видишь себя в чем-то другом сейчас. Не хочешь совсем это перечеркнуть и перевернуть страницу и заняться чем-то совершенно другим?

И.СКВОРЦОВА – На самом деле я практически не слежу за другими видами спорта. Получается, за 4 года…

Д.БОРИСОВ – Только бобслей.

И.СКВОРЦОВА – Ну, да. И то я за своими редко слежу, потому что постоянно куда-то ездишь и телевизор можно посмотреть. Но, если они присутствуют на сборах в Подмосковье или поблизости, я с удовольствием сажусь в машину и уезжаю на выходные дни. Я общаюсь, я прихожу к ним на тренировки. Я смотрю, как они тренируются. Сейчас на Олимпиаде я с удовольствием срываю голос у них на старте. Конечно, это уже мой рабочий инструмент уже, но тут олимпиада, тут эмоции. И мне обидно, но при этом я хочу с ними общаться, мне это интересно, и мне это, наверное, еще надо.

Д.БОРИСОВ – Я видел, как ты болела за Воеводу с Зубковым, когда они выиграли.

И.СКВОРЦОВА – Я плакала.

Д.БОРИСОВ – Ты прыгала там просто, прыгала, а не плакала.

И.СКВОРЦОВА – Я не знаю, как насчет «прыгала» – я не помню, это были эмоции. А, когда их награждали, они становились на пьедестал, хоть это и не медальки, потому что медалями их награждали уже на Medals Plaza на следующий день. А вот там, когда им вручали цветы, я, действительно, стояла и плакала. Говорят: «Ира, успокойся». Я говорю: «Я не могу успокоиться, у меня просто слезы счастья оттого, что ребята получили долгожданное золото».

Д.БОРИСОВ – Слушай, а вот про награждение – идея в этом году впервые опробовано на Олимпиаде, когда награждение происходит не день в день, не в момент соревнований, когда они закончились, и стало известно, кто занял 1-е, 2-е и 3-е место. А на следующий день, централизовано, в другой совершенно точке, с другими зрителями, кстати – как тебе такое?

И.СКВОРЦОВА – Ой! Со стороны зрителей, это здорово, потому что не все, например, смогут приехать в горно-лыжный кластер – посмотреть. Там места все-таки не там много, как на площади.

Д.БОРИСОВ – Да, прямо скажем, не во всех видах спорта есть, что смотреть прямо там, потому что очень сложно, например, за биатлоном последить.

И.СКВОРЦОВА - Это тоже верно, поэтому, с одной стороны, туда ехать тоже не очень удобно, а с другой стороны, когда сюда приезжают, тут уже новые зрители, можно побольше увидеть. Мне кажется, ребятам, во-первых, мне кажется, с одной стороны, сложно, потому что им еще в четверках выступать, то есть, они могли отдохнуть, но им приходится ехать вниз. Но я не могу говорить за них…

Д.БОРИСОВ – Получается, счастливый момент два раза.

И.СКВОРЦОВА – Получается, да. Счастливый момент сначала на эмоциях после старта, а потом на эмоциях уже с медалями.

Д.БОРИСОВ – Я не знаю, как в других видах спорта, а мы тут смотрели, были на фигурном катании и там точно не хватило… то есть, всем хотелось, чтобы поиграл гимн, подняли флаг, медали… Уже была у всех такая эйфория… Но, надо сказать, что очень многих людей с которыми мы вместе болели, я потом встретил на этой площади награждений, которые правда болели, правда весь голос потеряли, крича конкретно в этом случае Аделине Сотниковой, потом пришли посмотреть, как ее награждают, то есть, они вернулись еще раз: хотели посмотреть – посмотрели.

И.СКВОРЦОВА – Ну, допустим, легкая атлетика. Их же тоже не сразу после старта награждают, то есть «девочки, давайте, одеваем… шиповки меняем на кроссовки и идем не пьедестал» - нет, иногда так же бывает, что они приезжают домой, спокойно переодеваются, приводят себя в порядок, красятся, причесываются и потом уже едут на стадион для награждения. То есть, в принципе, это нормаль.

Д.БОРИСОВ – Есть еще другая причина, почему так происходит не совсем очевидная – чтобы не отбирать вроде бы, чтобы не получалось, чтобы отбирали медали после допинг-контроля у тех, кому их уже вручили. Берутся же сразу после соревнований допинг-пробы и есть возможность, если что – забрать еще ту медаль, которую еще не выдали как бы.

И.СКВОРЦОВА – Тоже очень хорошее решение, потому что представляете, вам выдали медаль… то есть, как ребенку - выдали игрушку, а потом: «Извини, ты себя плохо вел», и эту игрушку долгожданную убирают от него.

Д.БОРИСОВ – Или наоборот, человеку, который вдруг был на 4 месте, а потом перепадет медаль, таким образом – у него уже никакой церемонии особой нету. Он уже просто тихо, спустя какое-то время получает… И уже вроде он знает, а удовольствия нет.

И.СКВОРЦОВА – Да, потому что одно дело – зайти в какой-то офис или кабинет: «Ну, дорогой! Вот тебе медалька. Молодец - ты выиграл!», и совсем другое чувство, когда ты стоишь перед публикой, допустим, играет гимн, допустим, ты занял второе место – и ты поднимаешься на первое. И это чувство, когда на тебя смотрят: это честь страны, это потрясающе, конечно. Не хочется упустить такого момента.

Д.БОРИСОВ – Возвращаясь к этой истории, с которой мы начали. Мы дошли до… прошло полтора месяца, два. Ты стала появляться в онлайн, начала отвечать, потом ты начала учиться говорить еще через полмесяца.

И.СКВОРЦОВА – Не через полмесяца. Меня начали учить сначала, конечно, дышать без машины… Для меня это была катастрофа на тот момент, потому что когда у тебя легкие работают… за тебя дышит машина – так хорошо. И тут ты ее отстегиваешь и начинаешь дышать сама, а сама – это маленькие глотки и получалось, что я задыхаюсь. И просто я глазами орала: «Подключите меня обратно, я задыхаюсь». При этом мне говорят: «Ира не беспокойся, тебе не дадут задохнуться». Мозгами я понимаю, а дышать-то я не могу. Когда меня снова пристегивали к аппарату, я успокаивалась – легкие работают от машины. На тот момент это было радостно, потрясающе для меня, что я не задохнусь. Потом, естественно, все равно меня отключали, я научилась дышать сама. Причем у меня такая пробочка была – я еще иногда…

Д.БОРИСОВ – Можно было отвинтить…

И.СКВОРЦОВА – Нет, она не отвинчивалась, он просто закупоривалась, и я иногда – у меня же не было особо развлечений – поэтому я развлекалась тем, что я пыталась… стреляла ею. Начинала говорить или как-то дышать, что она вылетала, и мне ее обратно приносили.

Д.БОРИСОВ – Развлечения в больнице…

И.СКВОРЦОВА – Да, у меня разные развлечения были в реанимации. После этого, конечно, меня учили писать. Точнее, нет – писать меня учили до этого, потому что сил не было, и я пыталась по привычке связывать слова, а у меня получалось буква на буква, я от этого злюсь, а мне нужно что-то сказать.

Д.БОРИСОВ – И учили раздельно буква от буквы?

И.СКВОРЦОВА – И мне сказали: «Ира пиши по буквам, по отдельности». То есть, я писала – не знаю – первоклассник и то красиво пишет. То есть, у меня как курица лапой, у меня такие каракули были. Но мне нужно было хоть как-то написать. То есть, я писала: «Больно колено». Потом меня учили врачи немецкие, и не было русских. Мне составили список: немецкое слово – русское слово. Часть я знала, как говорить, а часть я просто показывала. То есть, мне писали фразы. Потом вкус пищи – я привыкала. У меня все рецепторы были абсолютно нарушены. Я ела еду только без перца, только без соли, потому что даже маленький не то, что грамм, а даже меньше соли – я считала, что это пересолено. То есть, тот же напиток, не сок – он не сладкий, а для меня казалось, что просто вбухали в него сахар. То есть, нарушены рецепторы были очень сильно.

Во-первых, я не ела практически ничего, то есть, в меня еду насильно впихивали. Съем кусочек маленький курицы или что-то – я говорю: «Все, я наелась». – «Нет, ты должна еще съесть». Я говорю: «Я не могу». И питалась раз в сутки. Самое жестокое: ты просыпаешься после наркоза – у тебя сушняк во рту, как в пустыне Сахара, то есть, ты хочешь пить, а тебе не дают, потому что нельзя – вдруг плохо станет, тем более после комы полтора месяца. Мне давали стакан 0,2 воды, говорили «Ира, это тебе на 8 часов»… или на 12 часов. Я смотрю на этот стакан все это время, то есть, весь день. Допустим, 8 часов, я пила, пила – половина стакана оставалось, через 5 минут мне должны принести новую порцию, и вот я ждала это время, тот же залпом выпивала оставшиеся 100 миллилитров, и тут же орала: «Время подошло, мне нужно новые 0,2» и опять начиналось все заново. То есть, я опять смотрю на этот стакан, я понимаю, что я жутко хочу пить, но мне этой жидкости еще на 8 часов. Это тоже было для меня очень сложно.

А так все это было постепенно. Потом я уже была живчиком, можно сказать. Меня переселили к окну, и, в принципе учили меня где-то в марте, наверное, уже садится. И то вначале я должна была получить, по-моему, семь подписей врачей, что мне можно садиться, что мне нужно нагружать ногу. И вот я около недели терроризировала врачей: «Подписи поставили?». Говорят: «Ира, успокойся!». Я говорю: «Я ходить хочу». В итоге через неделю приходят, говорят: «Поставили». Я говорю: «Когда ходить начнем?» Они говорят: «Какой – ходить, сначала сидеть научимся». Потому что около двух месяцев я просто лежала. И вот мы начали сначала садиться, потом опять ложиться. Я говорю: «Это что – все?» Они говорят: «Да, на сегодня закончили». Я говорю: «Как закончили!» Потом меня пересаживали в другое кресло, чтобы вертикальное положение.

Д.БОРИСОВ – В тот момент, нога уже чувствовалась.

И.СКВОРЦОВА – Нет, только левая. Когда я проснулась, у меня атрофированы были практически все мышцы, и я не чувствовала ниже пояса ничего. Потом потихонечку я начала чувствовать левую ногу, потом стала шевелить, то есть, она пришла в обычное состояние.

Д.БОРИСОВ – Врачи же не сразу были уверены, что…

И.СКВОРЦОВА – Да врачи мне ногу сохранили для симметрии: ну, пускай будет у девчонки нога, ладно. То есть, двигаться она все равно не будет, она будет парализована до конца жизни – все. То есть, для них это было шоком, когда я ее начинала немножечко бедро приподнимать – они трогают, а я говорю, что я чувствую. То есть, они сами были в шоке – как это так? То есть, мой диагноз и мое состояние было кардинально другим.

Д.БОРИСОВ – Ирина Скворцова, человек, который может быть легко символом преодоления любых трудностей, у нас сегодня в эфире. Тебя тут очень многие, если не все, твое яркое появление на церемонии открытия олимпийских игр. Не заметить это было невозможно – ты сидела прямо в ложе с президентом. И первые комментарии в Твиттере, я помню: «Кто эта прекрасная блондинка рядом с главой государства?» Кто, кто? Там выясняли, пошли какие-то истории, начали муссировать, придумывать уже какие-то слухи. А потом выяснилось. Что да – это же Ира Скворцова. Как тебе там сиделось, смотрелось рядом?

И.СКВОРЦОВА – Честно говоря, мне было абсолютно комфортно, потому что многие спрашивают: «Ты какая-то была скованная, серьезная». Я говорю: «Ребята, а как я должна была? Веселиться, прыгать на шею президенту и говорить, как я рада?» Я говорю: «Там контингент немножко другой. Это, естественно, головой нужно все-таки немножко думать». Поэтому я сидела спокойно, наслаждалась открытием, но при этом я была абсолютно расслаблена, то есть, я чувствовала себя в своей тарелке. Я пришла смотреть открытие, и я его посмотрела. Да, сидел рядом президент, но это тот же человек из крови и плоти, поэтому я ничего такого не заметила. Единственно, камеры, конечно – на весь мир прославилась, а так – не знаю – мне понравилось.

Д.БОРИСОВ – Ну, да – еще бы! То, что ты там была это, действительно, символ преодоления и все остальное, тем более олимпиада – зимняя, профильная.

И.СКВОРЦОВА – Я сама была в шоке. Меня же никто не предупреждал, меня просто посадили за 20 минут до открытия, говорят: «Ирина, вот ваше место, присаживайтесь» Я говорю: «Хорошо, спасибо!» Я смотрю: рядом два места свободных, Думаю: ладно, кто-нибудь подойдет, еще 20 минут до открытия. Я села спокойно, думаю: так – телефоны есть, фотоаппарат есть – будем сейчас следить за открытием, фотографировать, снимать. Наверное, я больше даже расстроилась, что я этого не смогу сделать, когда узнала. Я думаю: ну ладно, не буду же я при президенте снимать на камеру. Хотя я иногда умудрялась. Я смотрела за камерами за всеми – когда они отворачивались, чтобы меня не палили, я фотографировала.

Д.БОРИСОВ – Но все равно самые яркие моменты сфотографировала церемонии, как мы знаем, как и все находившиеся на церемонии, все занимались тем, что фотографировали, потому что устоять было сложно в этот момент.

И.СКВОРЦОВА – Я не могла удержаться, честно.

Д.БОРИСОВ – Сейчас ты говоришь, что на спорт ходишь, потому что тебе это надо. Тебе нужно пропитываться этой атмосферой, подпитываться энергией этих соревнований, всего остального.

И.СКВОРЦОВА – Это привычка, от нее сложно избавиться. Когда ты занимаешься 10 лет спортом и сразу взять и все обрубить – на самом деле это очень сложно, очень сложно.

Д.БОРИСОВ – Когда ты решила заниматься спортом? Это было твое решение или родителей?

И.СКВОРЦОВА – Вначале я занималась гимнастикой – меня отдали. Но оттуда я, слава богу, ушла и очень этому радовалась.

Д.БОРИСОВ – Был злой тренер, как часто бывает в гимнастике? Шаг влево, шаг вправо – расстрел…

И.СКВОРЦОВА – Нет, на самом деле у меня была ужасная память, и я не могла запомнить элементы. Меня это катастрофически бесило, плюс меня никогда не хвалили, и я себя чувствовала какой-то не такой. Мне не нравилось все время тянуться, булавы, обруч – ну, как-то это было не мое. И, когда школа переехала в друге здание, на тренировки далеко было возить, и мама меня оттуда забрала, я очень была рада – супер! Потом в третьем классе я пошла в плавание – отдали тоже просто заниматься. Занималась я недолго, потому что начался насморк, он не проходил тоже около месяца – меня тоже забрали, потому что это ненормально. Хотя мне нравилось плавать, но сильно расстроилась, потому что все лето я проводила на Волге и три месяца в году я из воды вообще не вылезала. То есть, когда у мен губы синие, говорят: «Ира, вылезай из воды – холодно». Я говорю: «Не-не-не, я в порядке…» - зуб на зуб не попадает. И, когда в 11 лет, я уже была в 6-м классе, я жутко захотела бегать, именно жутко, то есть я очень любила, я хотела. Я любила особенно с ребятами наперегонки.

И мы как-то ехали из гостей мимо манежа РГУФК, мама говорит: «Давай заедем», и мы заехали, случайно наткнулись на тренера, и так вот, по идее я пришла в легкую атлетику, то есть, можно сказать, сама. Меня просто привели. Мама с отцом у меня тоже легкоатлеты бывшие. Они как-то не планировали отдавать меня в спорт, зная, что это такое. Но судьба распорядилась так, что 8 лет я отдала легкой атлетике. После этого я на полгода прервала спортивную карьеру и уже в 2008 пришла в бобслей. То есть, мне дали два месяца испытательного срока…

Д.БОРИСОВ – Где легкая атлетика и где бобслей.

И.СКВОРЦОВА – Ну, почему? Там же тоже бегают, это взрывная реакция, спринт, мощь, то есть, старт. И как раз в бобслей и идут из легкой атлетики и из тяжелой атлетики. Так что я как раз в яблочко попала.

Д.БОРИСОВ – Ты посмотрела на соревнования какие-то? Чтобы влюбиться в вид спорта, нужно же как-то им проникнуться: или по телевизору посмотрела, олимпиаду, чемпионат какой-нибудь.

И.СКВОРЦОВА – Нет, на самом деле я представляла, что такое бобслей, я посмотрела, и, когда я увидела, думаю: «Вау! Здорово! Адреналин, скорость – супер!» Но приходила я в бобслей тоже сначала попробовать. То есть я не знала, задержусь я там или нет, понравится или не понравится, потому что одно дело по телевизору, а другое дело на себе ощутить все прелести заезда. Поэтому вначале мне понравились сами тренировки, так как я уже привыкла в легкой атлетике к сборам, соревнованиям, к адреналину на старте, то есть, к определенному кругу общения, и мне этого не хватало в обычной жизни, и даже, внимательно, это сыграло роль, чтобы мне идти в бобслей. Я пришла, мне понравилось, у меня шли результаты. В октябре меня свозили на сбор, чтобы уже окончательно посмотреть, останусь я или нет, потому что одно дело тренироваться на дорожке, другое дело уже на трасе. Плюс нужно посмотреть, останусь ли я после падения, потому что одно дело скатиться и до финиша доехать, а другое дело на голове доехать до финиша. То есть, я сначала скатилась, мне понравилось – да, я остаюсь. На третьем заезде меня посвящают. У нас посвящение происходит, когда ты переворачиваешься. Меня перевернули…

Д.БОРИСОВ – Специально перевернули?

И.СКВОРЦОВА – Не-не, не специально. Просто пилот не справился с управлением, и мы перевернулись, после чего я сказала, что я остаюсь. У меня были на самом деле хорошие травмы там, то есть, мы и на спину падали, я неделю ходила не с корсетом, а пояс затягивала, потому что… Как мне тренер говорит: «Скворцова, ты как?» Я говорю: «Ну, такое ощущение, что битой по спине долбанули, а так все в порядке». Я травмировала руку – ходила, как гусар три дня, потом начала ее выпрямлять. Ходила вся в гематомах, когда я не могла не сидеть, ни спать. И тренеры думали уже…, делали ставки - возьмет она билет домой или нет?

Д.БОРИСОВ – То есть, ничего не могло тебя отвадить.

И.СКВОРЦОВА – Нет. Я сказала: «Не дождетесь!» и я каталась до последнего. Я полюбила этот вид спорта, я на тренировке получала от этого удовольствие, я получала от этого кайф даже с этими травмами. Все равно мне это нравилось. Поэтому я очень переживала, когда все-таки поняла в апреле 10-го года на реабилитации, что я уже никогда не вернусь в бобслей, хотя я планировала: «Так, 4 года до олимпиады, 2 года на восстановление, 2 года - я успею подготовиться к олимпийским играм. Все супер, все отлично!» Это было до апреля, до реабилитации.

Д.БОРИСОВ – Когда стало понятно, что не стоит.

И.СКВОРЦОВА – Да, когда я уже начала ходить, и в момент, когда у меня поехала нога в тутере, то есть, у меня колено просто сгибалось – мышцы не держали – у меня было такое приспособление – тутер по всей ноге, и вот он у меня поехал на гальке, и я ничего сделать не смогла. Я понимаю, что я падаю и сделать ничего не могу и я - бамс! – падаю. Встать я не могу, меня поднимают. И тут пришло осознание, что на этом конец. И меня это, конечно, сломало сильно. В итоге ко мне даже приезжали психологи, работали со мной, потому что, конечно, очень сложно было, очень. Это такой, щелчок – закончена эта жизнь, начинается новая. Именно в этот момент, этот момент падения.

Д.БОРИСОВ – В новой жизни, что тебе доставляет такое же удовольствие?

И.СКВОРЦОВА – Наверное, вождение. Я за рулем испытываю именно наслаждение, кайф, то есть, я могу, когда мне плохо, пореветь, то есть, я еду – реву. Я понимаю, что это опасно, но я снижаю скорость. Если мне плохо, я сажусь за руль. Это, конечно, опасно, но я не гоняю, ничего. Так-то я могу, если мне надо куда-то – ну, превысить скорость… Но от вождения я получаю удовольствие. Такое ощущение, что я за рулем родилась. У меня еще не было прав, но я все время….

Д.БОРИСОВ – Все-таки ездила.

И.СКВОРЦОВА – Нет. Мне во сне снилось, что я за рулем, и я катаюсь. И, когда я села уже наяву…

Д.БОРИСОВ – Учиться как бы, то все умела.

И.СКВОРЦОВА – Да, у меня инструктор очень удивился, когда увидел, как я вожу. Он говорит: «А ты до этого ездила?» Я говорю: «Нет, первый раз». Он: «Нормально! Хороший ученик попался». Поэтому вот это, наверное, самое лучшее, что у меня есть.

Д.БОРИСОВ – Но при этом, хоть и любишь вождение, не отказываешься от удовольствия ходить пешком. Я уже говорил, что даже здесь дойти, казалось бы, все говорят компактная олимпиада – все очень близко – я, когда сегодня приехал, тоже слышал: «Все очень близко, каждый стадион прямо в 20-минутной доступности. Близко от горного кластера до прибрежного, от прибрежного до гостиниц – все очень близко и компактно». И в итоге все равно, если выходишь и доходишь из одной части Олимпийского парка до другой – где-то минут 30-40 ты теряешь. Особенно, если выходишь из отеля. Кто ходит здесь пешком больше всех, кто? Ирина Скворцова.

И.СКВОРЦОВА – Нет.

Д.БОРИСОВ – Кто бегает из одной части парка в другую? Ирина Скворцова.

И.СКВОРЦОВА – Которую не могут поймать.

Д.БОРИСОВ – Где она? – Вот, только что убежала…

И.СКВОРЦОВА – Ну, во-первых, это полезно. Когда я не сидела за рулем, я передвигалась на общественном транспорте, куда мне надо. Я двигалась и это хорошо. Потом я здесь села за руль и в основном уже мало на метро – если только надо. Ну, надо это – двигаться. Ну, не все время же сидеть? Там сидишь…, там сидишь… Надо двигаться, ребята! Это для здоровья. И плюс я от этого получаю удовольствие. Потому что за рулем да, хорошо, но по Москве я особо не похожу. Я говорю, почему я здесь так быстро бегаю – после Праги…

Д.БОРИСОВ – А, что в Праге? Просто отдыхала?

И.СКВОРЦОВА – Да, мы поехали на 10 дней с подругой в 12-м году в отпуск и я по лестницам, по этим мостовым, булыжника, в гору, с горки я наяривала с 10 утра до 12 ночи и так каждый день. Поэтому, когда я приехала в Москву и увидела этот ровный асфальт, то есть, транспорт. И мне показалось, что здесь рукой подать – проехать там час. Это тренировка, мне это надо, потому что попервости, когда я стала с коляски, мне было очень сложно пройти те же 100 метров. Я, когда прошла, я думала: господи, да я сейчас умру!

Д.БОРИСОВ – Сколько это было с момента, с коляски, когда встала?

И.СКВОРЦОВА – Я на коляске прокаталась где-то около года. Я с нее встала окончательно в январе 2011 года.

Д.БОРИСОВ – То есть, ровно спустя год.

И.СКВОРЦОВА – Да. То есть, я прокаталась в Германии на коляске, приехала в Россию – немножечко в реабилитационном центре, а потом с января 11-го года – все, я перестала. Но при этом училась ходить, первые шаги делать – еще в декабре 10-го года. То есть, я могла 50 метров пройти. Это было очень медленно, это было очень тяжело, но я могла. И без костылей я точно так же в 11-м году училась ходить. То есть, в принципе, я довольно давно… На данный момент я опять на них, потому что операция. Мне летом делали операцию на пятке, а до этого я уже больше полугода держала мои китайские палочки в багажнике моей машины.

Д.БОРИСОВ – То есть, просто пешком ходила без костылей.

И.СКВОРЦОВА – Да, на небольшие расстояния. То есть, если взять метро или какой-то торговый центр, то мне приходилось их брать. Это нагрузка очень колоссальная на колени и мне тяжело. Ну, и плюс по скорости движения и по времени без них – тяжеловато.

Д.БОРИСОВ – Но все равно чудо. Вот, смотри, глядя на тебя – суперпозитивную, быструю, прекрасно передвигающуюся – поверить в то, что в январе 10-го года ты была в коме и врачи говорили, что неизвестно, что будет – ну, невозможно поверить! Правда.

И.СКВОРЦОВА – Ну, я же не виновата.

Д.БОРИСОВ – Нет, дело не в вине. Дело в том, что это же еще и характер. Сколько людей забивают на себя, ставят на себе крест, потому что не хотят заниматься и как-то вот…

И.СКВОРЦОВА – Наверное, тут большую роль сыграло то, что мне ногу сохранили. Если бы мне не сохранили ногу, я думаю, вряд ли мы бы сидели с тобой, разговаривали. Потому что для меня это было психологически, наверное… просто удар… - контрольный выстрел называется. То есть, ногу сохранили и поэтому я, скорее всего, я начала двигаться, я поняла, что надо вставать с коляски, надо вставать, убирать костыли… А так, если бы не это – нет, я бы этого не пережила.

Д.БОРИСОВ – А новая операция, которая тебя ждет, это что?

И.СКВОРЦОВА – На данный момент я уже приступила к пластической операции. То есть, это косметический ремонт тела. Я первую уже сделала – на животе у меня появилась талия, и я теперь могу в обтяжечку носить кофточки. Сейчас пойдет уже работа с ягодицами, потом с ногой. Это все постепенно, и надеюсь в этом году закончить, и уложиться в 5 операций. Так надеюсь, по крайней мере.

Д.БОРИСОВ – Ну, то есть, операции, которые для тебя, как для девочки важны.

И.СКВОРЦОВА – Ну, не скажи. После этой операции на животе, мне было настолько плохо, потому что получилось так, что мне убирали вставку на животе и внутренние органы закрывали, можно сказать, мышцами. То есть, так покопались в них и зашили. И я, когда проснулась – у меня более 5 часов операция шла – мне дышать сложно, потому что привыкла дышать животом, а тут приходится легкими и грудной клеткой – это сложно. Плюс дышать, глотать, кашлять – я, вообще, молчу. Плюс после наркоза возникают рвотные рефлексы – это, вообще, катастрофа. Мне даже противорвотные ставили лекарства, потому что мне было плохо. На следующий день я уже выписалась.

Я лежала амбулаторно, и я испытывала такие боли – мне капельницы с обезболивающими – одна заканчивается, а другую ставят. И мне было жутко больно. То есть, все движения – я не знаю – я чуть ли не плакала. И, когда я пришла на третий день после операции уже на перевязку к врачу, я говорю: «Вторые операции будут такие же?», потому что я дома – извиняюсь, это, конечно грубое слово было – я не съела – я сожрала все таблетки обезболивающие. Я даже, которые из Москвы привезла – съела за эти три дня. Потому что ночью боль колоссальная была, двигаться не могу. И я у него спрашиваю: «Следующие операции будут такие же? Я не выдержку, мне одной этой операции хватило. Все, не могу – мне больно». Он говорит: «Нет, Ира, это была самая сложная операция. Другие будут полегче». Я говорю: «Если они будут такими же, я просто откажусь. Я не смогу выдержать уже даже пластические операции». То есть, боли колоссальные и при этом я еще со стороны представляю, как я хожу, как Квазимодо – сгорбленная вся и у меня улыбка. При этом мне больно, я прошу обезболивающие – да, со стороны классно: улыбка в 32 зуба у девочки, но она просит обезболивающее. Благо, конечно, Махин знал, действительно, что я испытываю колоссальные боли, и улыбка – это просто уже нервное, и он мне выписывал их.

Д.БОРИСОВ – Это твой главный доктор, который занимался?

И.СКВОРЦОВА – Да, который меня собирал после аварии. Он пластический хирург, и он знает, что где он отрезал, где что он пришил, поэтому я обращаюсь только к нему насчет операций.

Д.БОРИСОВ – К нему же отвозили сейчас, отсюда из Сочи Машу Комиссарову после падения.

И.СКВОРЦОВА – Я знаю, что в ту же клинику, но я не уверена, что к нему же. Но я числа 15-го еду туда на операцию на вторую, и, если Маша, конечно, будет там лежать, то, честно говоря, я бы с удовольствием ее навестила бы.

Д.БОРИСОВ – Твой опыт и твой как бы взгляд с высоты всего пережитого явно ей не помешал бы.

И.СКВОРЦОВА – Я просто представляю – это те же чувства, когда ты здоровый человек, ты молодая девушка – я правда попала в 21 год в аварию, она в 23, но все равно разница в возрасте очень маленькая – и, когда ты здоровая, красивая, молодая девушка и ты оказываешься прикованная к коляске – это удар. И причем, у меня позвоночник не было поврежден, я знала, что я встану. Ну, хотя бы ходить на костылях, пусть нога там будет парализована, хотя я примерно предполагала, что она не будет – я все таки добьюсь этого – то у нее перелом позвоночника и неизвестно – встанет, не встанет. Дай бог, если она не будет пользоваться этой коляской, но первое осознание – я сразу вспоминаю: коляска - спорт? Все - жизнь закончено. Вот это, конечно, какой бы сильный человек не был, честно говоря, я все-таки порекомендую первое, что – не отказываться, если будут предлагать – помощь психолога. Потому что это помощь колоссальная.

Да, родные, друзья рядом, но все равно помощь квалифицированного человека – она нужна. Это взгляд со стороны. Я, например, до сих пор обращаюсь периодически к психологам. Если мне плохо или что-то, я звоню, говорю: «Можно я приеду, мне плохо, мне надо поговорить, со мной нужно поработать». Психолог говорит: «Да, приезжай». Четыре года вроде прошло, а я все равно периодические езжу, потому что я не могу на какие-то темы поговорить с друзьями, не могу. То есть, либо я сама в комнате, на балконе начинаю комкать полотенце и орать в него… То есть, у меня происходит истерика самая натуральная и этими мыслями, которые бродят у меня, я не могу поделиться с друзьями, потому что не всегда они поймут, они смотрят немножечко со стороны. Я не знаю, как это объяснить. А психологу я… да даже иногда психологу я не могу сказать, что у меня в голове.

Д.БОРИСОВ – Тебе хотелось сочувствия или оно тебя раздражало?

И.СКВОРЦОВА – Попервости даже немножечко раздражает. Мне кажется, что я значит, не такая же, как все. Когда я приехала в Россию и мне друзья начали помогать – в машину, это…, это… - я понимаю, что они хотят помочь от чистого сердца, но при этом я говорила: «Ребята, я вас умоляю – относитесь ко мне так, как вы относились до аварии: что нет этой коляски, что нет этих костылей». И впоследствии говорю: «Я к вам тянусь. Вы здоровые такие, хорошие. Я хочу, как вы, я не хочу, чтобы вы обращали внимание на мои атрибуты». Они поняли это на самом деле, спасибо им огромное. И доходили до того, что мы выходим из машины, они берут мои костыли и уходят. Я стою у машины – они: «Ну, ты чего не идешь-то?» Я говорю: «А вы мне ничего не хотите отдать?» Они: «Ой, е-мое! На свои костыли – пошли». То есть, на самом деле огромное им спасибо, что они вошли в положение и, действительно, относились ко мне, как к равной. И сейчас многие даже не замечают, что у меня есть костыли или, что я какая-то не такая. Но я к этому шла долго на самом деле. Я переучивала своих друзей, потому что я понимаю, что они хотели помочь, но мне эта помощь на тот момент…. Сейчас я могу - «Ой! Принесите мне водички, я так не могу…» хотя при этом ношусь с такой скоростью без костылей. Они знают это, но при этом все равно – «На!» – принесут мне воду. Я: «Спасибо!» Но это сейчас, на тот момент – нет. Я пыталась приблизиться к ним, к их уровню. И, думаю, что мне практически это удалось.

Д.БОРИСОВ – Точно удалось, 100%.

И.СКВОРЦОВА – Да, мне на самом деле обидно, когда мы приходим куда-нибудь в клуб или, допустим, свадьба – все танцуют, все участвуют в конкурсе, а я сижу за столом и понимаю – а я не могу этого. Я не могу потанцевать, я не могу покататься на коньках, как я это любила – каждые выходные проводила. Я не могу побегать, попрыгать. Благо я могу хотя бы на лошади кататься – то, что я люблю, я проверила – можно. Я играю в боулинг, правда, без разгона. Я так еще умудряюсь выбивать «страйки» - не знаю, как. Друзья тоже удивляются.

Д.БОРИСОВ – Многие, кто играет в боулинг, не умеют с разгона выбивать и многие с места бьют. То, что из-за неумения даже…

И.СКВОРЦОВА – Ну, я не могу, но, тем не менее, как-то умудряюсь выбивать «страйки». Ну, как это… дуракам везет! Я много лишилась, очень многого на самом деле. И часто очень, когда я не могу себе что-то позволить, на самом деле становится обидно, и из года в год я возвращаюсь к этой ситуации – что, было бы, если бы не та авария. Поэтому, я как бы смирилась, но не забыла, я никогда этого не забуду.

Д.БОРИСОВ – Не плачь, пожалуйста.

И.СКВОРЦОВА – Нет, все нормально.

Д.БОРИСОВ - Журналистика. Ты говорила, что хочешь ею заниматься. Ты по-прежнему хочешь?

И.СКВОРЦОВА – Ну, как сказать. Мне это нравится. Это что-то новое, это можно сказать, спасение после аварии, потому что я не знала, чем я буду заниматься. Потому что я, как представила – господи, как с бумагами посадят сидеть в офисе, но я же чокнусь, я же через две недели просто пойду искать веревку с мылом, потому что у меня пропеллер в одном месте, мне надо постоянно двигаться, двигаться… То есть, усидчивая работа – это не для меня. Мне надо постоянно что-то новое. И журналистика, это, наверное, спасение. Это, действительно, постоянно что-то новое, что-то интересное. На данный момент мне нравится. Но я не могу сказать, что я ее полюбила, как бобслей. Я не знаю даже, что может переплюнуть бобслей? Наверное, пока на данным момент даже нереально. Потому что его я не забуду никогда. Даже, если бы я знала, что будет авария, я бы, наверное, снова пошла. Я просто попыталась что-то изменить, чтобы ее не было.

Д.БОРИСОВ – Даже зная, все равно бы этим занималась?

И.СКВОРЦОВА – Я летела на тренировки, я не шла – я летела. Это уже о чем-то говорить. Я каталась с травмами, я не могла сесть в боб, но я садилась в боб. Я садилась с матом. Меня один раз докатали так, что у меня гематомы, стоят тренеры, я сажусь в боб и при этом матерюсь, как последний человек, потому что больно. Но при этом садилась и каталась. Я говорю, я кайфовала от этого. Не женский вид спорта, но мне нравилось. Поэтому я полюбила. Я легкую атлетику за 8 лет так не полюбила, как бобслей за полтора года. Поэтому на данный момент мне очень сложно что-то найти. У меня раньше была одна цель – это олимпиада, это тренировки, это бобслей и я все это связывало воедино.

Д.БОРИСОВ – И ты знала же в 9-м, 10-м году, что будет олимпиада в Сочи, с нового года все знали. Все готовились.

И.СКВОРЦОВА – Конечно. Я к этому готовилась, к этой олимпиаде. Я планировала отбираться на нее, выступать. А после аварии, получается, одна глобальная цель – она разбилась на насколько. То есть, у меня одна цель со здоровьем, другая цель – личная жизнь. Третья цель – работа. То есть, одна огромная, единственная – она разбилась на несколько, получается. И я так же, как она, разбилась изнутри. То есть, если раньше была единым целым, то сейчас я как-то пытаюсь опять вернуться в то состояние, но на самом деле это очень сложно. Например, если цель по поводу здоровья – я в этом уверена на все 200%, что я избавляюсь от всех этих костылей, что я буду ходить. Да, я буду хромать, я никогда не одену эти мини-платья, юбки, ни каблуку, то есть, все – это до конца жизни. Но при этом я уверена, чего я добьюсь там.

Но в тоже время я не уверена, чего я добьюсь на телевидении. Мне страшно, я боюсь этого, я не уверена в себе. То есть, вроде человек, который уверен, что он уйдет от костылей, и тут же возникает человек, которые не уверен в себе в плане журналистики. То есть, причем, мне говорят: «Ира, у тебя все данные есть», то есть, в меня верят другие люди, причем не из-за того, что я – это я, а по моим качествам. Преподаватели, ребята журналисты говорят: «У тебя все данные есть. Почему ты себе не веришь, почему ты не веришь в себя. Мы в тебя верим». Я говорю: «А я в себя не верю», то есть, этот барьер я не могу пройти. Вроде я – это я, а, если разложить, то, абсолютно насколько личностей можно сказать.

Д.БОРИСОВ – Любимый человек остался с тобой?

И.СКВОРЦОВА – А у меня его и не было.

Д.БОРИСОВ – Тогда не было.

И.СКВОРЦОВА – У меня его не было, нету, и не знаю, будет ли, честно говоря.

Д.БОРИСОВ – Ну, почему? Слушай, ты сейчас говоришь, абсолютно, как будто тебе 15…

И.СКВОРЦОВА – Мне всего лишь 2 скоро будет. У меня много комплексов после аварии. Я жутко закомплексована в этом плане, на самом деле. Я и до этого не отличалась уверенностью в себе, глядя на мужской пол, а теперь-то и подавно. Плюс доходит до того, что я людям нравлюсь, а они мне нет. То есть, мне нужно, чтобы у меня хоть что-то щелкнуло. Причем, кандидат – там все отлично! Думаешь, господи! Ну, мечта – Скворцова! На руках будет носить! Я говорю: «Ну, и пусть носит кого-нибудь другого. Это не мое. У меня не щелкнуло, не екнуло ничего. Я не могу так». Ну, что теперь. Поэтому с личной жизнью на самом деле не складывается. Опять же это неуверенность в себе, это комплексы, пока я их в себе не переборю, ничего хорошего из этого не будет. На данный момент я их не переборола. То есть, я адекватно отношусь. И чаще всего как бы даже очень себя терроризирую. То есть, мне даже психологи, преподаватели говорят: «Ира, ты очень к себе самокритична. Так нельзя. Ты просто себя ешь изнутри». Я говорю: «Я не могу по-другому». Я такая, да. То есть, я постоянно собой не довольна. Всегда. У меня нет такого, чтобы я себя похвалила. Я могу себя похвалить, но при этом – «Я могла быть лучше». Вот такая я.

Д.БОРИСОВ – А поучиться не хотелось бы чему-нибудь?

И.СКВОРЦОВА – Я каждый день, в принципе, чему-то учусь. Например, я стараюсь учиться выступать перед публикой. Для меня это колоссальный стресс. То есть, выступать перед кем-то, что-то говорить – О-о! Когда я выхожу, если я уже вышла – все, это уже я перебарываю себя очень сильно. То есть, в компании, где я всех знаю, я не могу сказать тост. Я очень сильно волнуюсь. Даже, когда мы с Гусевым ведем фестиваль спортивной журналистики, я, в принципе, всю аудиторию знаю, мы все знакомы с журналистами. Но я иду на сцену, и себя колоссально перебарываю. То есть, что у меня внутри – это я не знаю даже, как объяснить. Каждый день я чему-то учусь при общении с разными людьми: как говорить, как себя вести, ну, разное. Какие-то знания получаю. Поэтому человек совершенствуется.

Д.БОРИСОВ – Кстати, знаешь, что я тебе должен сказать? Что публичные люди по моему опыту, абсолютное большинство – это самые закомплексованные люди в мире. Люди, которые выходят на сцену и что-то там говорят – будь то актеры, которые что-то играют; телеведущие, которые что-то ведут, артисты, кто угодно – это самые закомплексованные люди в мире, в обычной жизни. Это попытка преодолеть себя и заставить и сделать.

И.СКВОРЦОВА – Чем я и занимаюсь.

Д.БОРИСОВ – И, когда ты преодолеваешь – зная уже по своему опыту – когда тоже выйти… я ненавижу ситуации жизненные обычные – я не знаю – приходишь в какую-нибудь инстанцию общаться с кем-нибудь в ЖЭКе - наверное. Или публично что-то сказать – бывало очень сложно. Надо себя преодолеть, и, когда ты понимаешь, что - бац! – барьер снялся в какой-то определенный момент…

И.СКВОРЦОВА – И тогда ты кайфуешь…

Д.БОРИСОВ – Кайф неимоверный. Поэтому все, о чем ты говоришь, это абсолютно задатки совершенно публичного человека. Пожелаю абсолютной удачи, точный правильный путь – сто процентов. И, никаких сомнений быть не должно.

И.СКВОРЦОВА – Спасибо! Я постараюсь. К этому идем.

Д.БОРИСОВ – Спасибо большое, что согласилась провести со мной этот час.

И.СКВОРЦОВА – С удовольствием провела.

Д.БОРИСОВ – Ирана Скворцова была сегодня в программе «Попутчики» на радио "Эхо Москвы". Я Дмитрий Борисов. На следующей неделе вместе с Александром Плющевым мы появимся здесь же, в это же время уже слегка в другом формате. Все-таки «Попутчикам» исполнилось сейчас – медленно считаю – почти 6 лет, 5 с половиной сезонов в эфире, если считать все, что мы с ним делали с 2001-го года, то уже 14-й сезон. Поэтому на следующей неделе мы решили сделать такой резкий поворот. А вам хорошей недели всем, спокойной ночи, увидимся. Пока!