Ева Меркачева - Персонально ваш - 2018-09-24
С.Крючков
―
15 часов, 7 минут в российской столице. С нами и с вами сегодня зам пред столичной ОНК Ева Меркачева, журналист «Московского комсомольца». Ведут передачу Марина Максимова и Станислав Крючков. Ева, добрый день!
Е.Меркачева
―
Добрый день!
М.Максимова
―
Добрый день!
С.Крючков
―
У нас идет трансляция в Сетевизоре. Уже можно подключаться также к YouTube-каналу «Эхо Москвы». И реплики и вопросы к гостье самого разного свойства на наши традиционные средства связи. Это СМС-приемник +7 985 970 45 45, аккаунт vyzvon в Твиттере, чат в YouTube и форма на сайте echo.msk.ru.Ева, давайте начнем с истории освобождения и последующего задержания сегодняшнего Алексея Навального. Вообще, в такие дала включается правозащита? Это что такое? Человек отсидел 30 дней – ни домой помыться, ни жену обнять - и сразу в кутузку. Это, вообще, нормально?
Е.Меркачева
―
Это нормально. Более того, даже внутри системы, будучи за решеткой - в данном случае мы речь ведем о СИЗО, а не в спецприемнике, в котором находился Алексей Навальный, – если человек совершает какое-то нарушение, его могут поместить в ШИЗО максимально на 15 суток, но если он, входя, по дороге что-то совершает, его тут же берут и обратно туда помещают.Поэтому в данном случае примерно то же правило распространяется и на пребывание в спецприемнике. Вот он вышел – новое правонарушение – тут же его берут и закрывают. На самом деле, нет никакого закона, который бы ограничивал число таких пребываний в спецприемнике, поэтому он может возвращаться снова и снова.
И, мне кажется, его там уже ждут, уже пытаются от него каких-то даже неожиданных вещей ожидать. Помните, историю, когда начальник спецприемника мне рассказывал, как они отнеслись к тому, что он пошутил, сказал, что в честь чемпионата мира по футболу им всем давали круассаны, пиво безалкогольное и прочие радости. Поэтому все от него ждут чего-то такого, нового и интересного. Знаете. это как местная звезда, которая должна всё время радовать.
С.Крючков
―
То есть с ним не хотят расставаться.
Е.Меркачева
―
Я думаю, дело не в том. что не хотят расставаться, в данном случае они вынуждены принимать снова и снова, когда он приходит. Но я так полагаю, что он все-таки украшает это место.
С.Крючков
―
Но если в глобальном смысле поставить вопрос: это дисциплинарная мера по отношению к Навальному, то есть ему хотят продемонстрировать: «Ты будешь с нами столько, сколько мы посчитаем нужным, пока не сделаем из тебя обещанную отбивную»?..
М.Максимова
―
Потому что мы сейчас гадаем, что же ему – потому что объявлена была только часть 4-й статьи 20.2 – но что именно, что конкретно, непонятно же до сих пор, что ему вменяют до сих пор.
Е.Меркачева
―
Непонятно. Более того, мы в последний раз, когда его задержали, не были, поэтому не знаем тоже. Мы в ближайшее время сходим в спецприемник, и, я думаю, что нам расскажут.
М.Максимова
―
То есть вы пойдете к нему?
Е.Меркачева
―
Да. Мы часто посещали его, когда в прошлые разы он был. Обычно он не жаловался ни на что, больше юморил, развлекал сотрудников, нас… В общем, на самом деле, он достаточно комфортным, если так можно выразиться, сидельцем. Никаких проблем с ним не было. Единственно, там телекамеры были всегда, когда его туда помещали, пытались прорваться журналисты. Но это единственный, пожалуй, такой нюанс. Всё остальное было в рамках, и сотрудники никогда на него ни на что не обижались.Что касается периодичности, с которой он попадает туда, я думаю, конечно, что это печальный сигнал. Слава богу, что он не оказывается в СИЗО.
С.Крючков – 9
―
й арест, 172 в общей сложности.
Е.Меркачева
―
Я так полагаю, что он будет рекордсменом. Потому что я не припомню, чтобы, по крайней мере, за последние 6 лет, как я в ОНК, чтобы кто-то попадал с такой завидной частотой туда. Даже те автонарушители, которые у нас были и получали все время административное наказание за то, что они пререкаются с полицией, штрафы самого разного рода за нарушение прав дорожного движения, тем не менее, максимально они там были по 3-4 раза. А у него 9 раз – это прямо… идем на рекорд, называется.
С.Крючков
―
Вы говорите о том, что он комфортный сиделец, а вот, что касается комфорта, собственно. Давняя история с обращением Золотова к Алексею. Вообще, там, в спецприемнике есть доступ к радио, телевидению, чтобы он мог это услышать всё, проанализировать?
М.Максимова
―
Он знает, что его вызывали на дуэль?
Е.Меркачева
―
Он знает это, естественно. Во-первых, там разрешены свидания и там можно иметь мобильный телефон, который выдается просто в определенные часы и дни. Что касается телевизора, его нет. Эта мера была предусмотрена изначально. Есть правила, которые регламентируют работу спецприемников. Там ничего не сказано про телевидение. Газеты тоже туда обычно не приходят.Есть небольшой запас книг. Но там очень скромная библиотека. Мы когда там бываем, всё время на эту сетуем, потому что почитать, честно говоря, нечего. Такие ветхие, дряблые книги. У нас периодически оказываются там какие-нибудь актеры, политические деятели, и всё в первую очередь требуют литературу.
М.Максимова
―
Кстати, интересная идея. Извините, я отвлекусь от темы, буквально, на полминуты. А передать туда книги, например, можно?
Е.Меркачева
―
Можно передать книги. Поэтому я, пользуясь случаем, призываю всех, у кого есть лишнее, у кого есть библиотека, кто хотел бы ее презентовать в большом количестве – пожалуйста, спецприемники открыты. Они с удовольствием книги возьмут.
М.Максимова
―
А они будут как-то проходить цензуру?
Е.Меркачева
―
Обязательно, да.Е.Меркачева: Все зависит от того, насколько процесс будет предан публичной огласке
М.Максимова
―
Так, интересно.
Е.Меркачева
―
На самом деле, книги примут все, кроме тех, которые включены в федеральный перечень экстремистской литературы. Все данные об этом перечне есть в интернете. Тем более, я уверена, что у вас в библиотеке вряд ли будут книжки из э того перечня. Их сложно купить, их практически невозможно хранить у себя, потому что ну, смысл… это особая литература. Поэтому, в принципе, всё что у вас есть дома, приносите – welcome. Я думаю, примут.Когда они просмотрят, они ставят печать просто такую, что прошла цензуру. У каждого спецприемника, изолятор по-разному. Обычно это такая синяя печать означает, что можно пользоваться этой литературой. И все будут там читать и поминать вам добрым. Прекрасным и хорошим словом.
С.Крючков
―
Что касается технических деталей, а вот передаваемый для звонка телефон, он имеет доступ в интернет, то есть человек может посмотреть ролик на том же YouTube?
Е.Меркачева
―
Телефон может быть любой абсолютно, но все звонки, они контролируются. То есть когда человеку дают позвонить, идет полный контроль того того, как он это делает, с кем связывается. Поэтому зайти в интернет и сказать: «Ой, подождите, я тут сейчас в 15 минут ту в Инстаграме…» - не получится.
М.Максимова
―
Я правильно понимаю, что телефон выдают – то, что вы сейчас сказал, что телефон может быть любой, то есть речь идет о смартфоне, разумеется, в данном случае – то, получается, неважно: у тебя хоть ноутпэд, всё что угодно – ты не можешь им воспользоваться в полную силу, то есть ты можешь только звонить?
Е.Меркачева
―
Только звонить.
М.Максимова
―
То есть интернет запрещен.
Е.Меркачева
―
Время ограничено звонка и, соответственно, подразумевается, что ты не можешь за это время выйти в интернет. Плюс сотрудник все время тебя контролирует, чтобы ты не совершил каких-нибудь противоправных действий. Вообще, в принципе, что хотя бы есть телефон в таком формате, уже хорошо. Потому что в СИЗО, как мы знаем, нет, и я не уверена, что будут какие-нибудь подвижки в этом смысле в ближайшее время.Вот только что я из СИЗО №6, где общалась с Кирой Майер. Наверное, знаете, такую звезду Инстаграма. Очень интересная девушка, прямо очень, поверьте. Вот общение с ней принесло мне такое большое удовольствие. Больше всего она переживала, что всегда на воле у нее было три телефона, и она бесконечно заходила в Инстаграм, что-то выкладывала. Ей и сейчас этого хочется. Она за собой следит. Она такая вся… прямо даже в СИЗО - красавица, только что пришла с маникюра-педикюра. Очень переживает, что нельзя наращивать волосы, делать наращивание ресниц в изоляторе.
М.Максимова
―
В изоляторе можно маникюр, педикюр делать?
Е.Меркачева
―
Абсолютно точно. По крайней мере , в нашем женском изоляторе Москвы, единственном в столице – там можно. И это здорово. Правда, очередь большая.
С.Крючков
―
Это, безусловно, важная проблема. Вот из новостей последнее…
М.Максимова
―
Извини Стас, у нас такой женский милый уголок!
С.Крючков
―
Тем не менее, вопрос к вам как к члену ОНК, с одной стороны, и с другой стороны, как человеку осведомленному и сотрудничающему в «МК». Тут одна из новостей последнего часа. Адвокат рассказал о задержании в Москве экс-жены главного редактор «Московского комсомольца» Евгении Ефимовой. Ее обвиняют в мошенничестве. Ее освободили, но для дачи объяснений вызывали назавтра. Что-то вам известно об этом? Об этом рассказывает ее адвокат Тимур Маршани. Передает РБК.
Е.Меркачева
―
Нет, Ничего неизвестно. Более того, я хотела эту тему вообще не комментировать, потому что она, сами понимаете, болезненная, и очень нехорошо, что коллеги часто обсуждают. Понимаете, это как вот не выносить сор из нашей дружной журналистской семьи. Всяко бывает. Вы знаете, были историю и у вас с «Эхом Москвы» самые разные, и мы всячески вас пытались поддерживать, и то же самое надеемся на вашу поддержку.
С.Крючков
―
Дела о шпионаже. В сегодняшней публикации в том же «МК» вы пишете о череде странностей, последних громких делах. Прежде всего, это, конечно, дела ученых. Тот самый 74-летний Дмитрий Кудрявцев, о котором мы с вами примерно полтора месяца тому назад, в середине лета говорили, Владимир Лапыгин, Святослав Бобышев, Евгений Афанасьев. Какие-то новые данные о них есть? Доступ родных к ним сейчас уже беспрепятственен? Насколько, вообще, какие-то подвижки в развитии этих дел сегодня присутствуют?
Е.Меркачева
―
Вы знаете, та атмосфера секретности, которая вокруг этих дел с самого начала была, она, на мой взгляд, играет против. Раньше я всегда приводила пример. В советские годы, когда задерживали, это, конечно, были тогда мегаштучные дела, редкие, но когда ловили какого-то шпиона, об этом старались рассказать обязательно во всех деталях, во всех нюансах.Почему сейчас это скрывают, мне не очень понятно. Во-первых, общество должно знать, в принципе, о таких историях. Во-вторых, понимаете, я лично считаю, что обвинение в госизмене и шпионаже одним из самых страшных. Даже шпионаж не берем, тут история другая.
А вот в госизмене. Вот человек, по сути, предает Родину. Вот мне даже сложно представить, что может быть страшнее. Ну, вот еще терроризм. Поэтому на фоне того, насколько это серьезное обвинение, так же серьезно должны относиться правоохранительные органы к тому, чтобы доказать это. Тут не должно быть никаких полутонов, не должно быть того, что «вот нам показалось», «мы подумал». Если вы человека задерживаете, будьте любезны, объясните, почему вы так считаете, и что на самом деле происходит.
А по факту выясняется, что человек сидит какое-то время, он понятия не имеет, в чем его обвиняет. Он знает только самую страшную статью и больше ничего. Потом он может рассказать своему адвокату, который наконец до него доберется, прорвется, что «они меня просили признаться хоть в чем-то, но я не знал, в чем».
Понимаете, таких вещей быть не должно. Не должно быть спекуляция на эту болезненную на сегодняшний день тему. И я полагаю, что таких дел не может быть так много, как их почему-то сейчас мы наблюдаем.
М.Максимова
―
Это тенденция последнего, года, двух, трех?
Е.Меркачева
―
Вы знаете. у нас дела о шпионаже росли, росли, но вот в прошлом году был спад и мы, собственно, все обрадовались. Но потом, нынешним летом мы узнали о задержании 8 человек, видели их в камерах. И, что было неприятно, если бы не правозащитники, вообще, в принципе, никто бы не узнал, что такие люди есть.
М.Максимова
―
А сложно узнать, да?Е.Меркачева: Я лично считаю обвинение в госизмене и шпионаже одним из самых страшных
Е.Меркачева
―
Вы знаете. была такая интересная штука, когда такие дела стали пропадать из базы Московского городского суда. Соответственно, когда избирали меру пресечения, то убирали. И было непонятно вообще, что кого-то арестовывают за такое дело.
М.Максимова
―
А это возможно, каким-то образом?
Е.Меркачева
―
Конечно, технически.
М.Максимова
―
Технически. А с точки зрения права это допустимо?
Е.Меркачева
―
Мы считаем, что это недопустимо, что у нас на сегодняшний день все равны, Неважно, по какой статье задерживается человек. Если его дело рассматривается в суде, то скрывать это из базы информационной судов мы ни в коем случае не должны. А так, получается, эти дела пытались вычленить, как будто их нет, потому что априори знали, что к ним внимание журналистов.И, на самом деле, мои коллеги, я сама иногда, заходя на сайт суда какого-нибудь, мы вбивали статьи и смотрели, а кто сегодня? Кого там сегодня будут арестовывать, по какому дело? О, по этому делу – интересно. Ведь реально, давайте согласимся, очень интересные дела все они. Какое из них ни возьми… Во-первых, это оригинальные дела. Это всегда, как детектив. Особенно если есть основание какие-то, то там вообще, такое дело – это целый шпионский роман. Там много чего можно рассказывать. Всегда журналисты с интересом находят родственников, с ними общаются. Вот объективно хочется узнать, как живет шпион, или жил шпион…
С.Крючков
―
Которого подозревают в шпионаже. Но не из интереса же к этим делам, рождаются эти дела со стороны следственных органов. Очевидно, страна, наверное, под угрозой.
Е.Меркачева
―
Мы очень бы хотели, чтобы эти дела не рождались только потому, что вроде как так должно быть, что есть некая тенденция, что мы под угрозой. А чтобы они рождались на основании очень объективных, серьезных фактор. Любое сомнение трактовалось все-таки в пользу этого человека.
М.Максимова
―
Это вам бы хотелось так, а сейчас как?
Е.Меркачева
―
Сложно сказать. Потому что все эти дела засекречены. У адвокатов часто связаны руки, они не могут выступать. Но из этого даже, что нам рассказывают адвокаты, - они нам, например, говорят о фальсификации иногда документов в деле.Затем мы сами можем наблюдать, на мой взгляд, просто невероятные вещи. Например, одна девушка все время нам рассказывает чудеса, которые с ней происходят в СИЗО, например, как ее пытается уговорить адвокат по назначению в чем-то признаться. Она говорит: «А адвокат такой должен быть? Он должен говорить: «Признайся пожалуйста». Я говорю: «Нет, наверное, адвокат так не должен себя вести». Она: «Странный у меня адвокат».
Но она, мне кажется, так немножко под дурочку косит, делает вид, что не понимает. И она все время вопросы в такой тональности задает. Она говорит: «Мне запретили переписку вести, сказали, что «вас такое дело серьезное, вам нельзя». Я говорю: «Вообще, все заключенные равны. Все могут переписываться сколько угодно, проходя цензуру. Тем не менее, вы можете писать вообще хоть папе римскому».
А ее всё время, таким образом, ограничивают – вот адвокат по назначению. Потом она даже рассказывала, как психолог к ней приходил. Она говорит: «Вы знаете, а у меня психолог спросил, чувствую ли я раскаяние? Это правильно, что психолог меня так спрашивает?» Понимаете?
Она, на самом деле, очень умная девушка, и она подобными как бы вопросами пытается показать, что на нее оказывается давление, и она правильно ́ это делает. И мы объясняем, что это быть в принципе не должно. И у нас, соответственно, рождаются претензии к тому, как всё вокруг этого дела обстоит.
С.Крючков
―
Хорошо. Претензии рождаются, а какие-то производные из них есть? То есть, есть ли реакция со стороны судебных органов, следствия, которая объясняла причины заведения этих дел, причины столь малой информации о них?
Е.Меркачева
―
Вы знаете, у меня такое сложилось впечатление, что особенно спецслужбы, они не горят желание что-то обществу, в принципе, рассказывать. Если они иногда чего-то вбрасывают журналистам, которые близки к ним, то это исключительно, что называется, ради дела и чтобы поддержать какую-то пиар-кампанию против того или иного человека. И это плохо, потому что, на мой взгляд, они должны иметь диалог с обществом. И мы имеем право знать, что происходит, потому что ́это знаковые дела, это штучные дела, и мы должны знать, что происходит.Увы, ничего подобного мы сейчас не наблюдаем. Более того, чем больше у нас вопросов по какому-то делу, чем больше мы считаем, что там человек безосновательно, скорей всего, был арестован, тем больше атмосфера секретности вокруг него.
Я, вообще, заметила такую тенденцию: мало доказательств или их нет – всё засекречивается. Если что-то есть, они, в принципе, готовы об этом рассказывать, идти на диалог. Поэтому мы очень напрягаемся, когда совсем спрячут уж кого-то. Считаем, что неправильно.
Еще лично меня всегда пугает, когда по таким делам задерживаются женщины и старики. Понято, что шпионом может быть кто угодно. Но сам факт, что это такая сейчас категория у нас в приоритете, что это люди чаще всего очень больные, и что касается этих пожилых ученых, они реально в таком возрасте, когда целый букет заболеваний, им каждый день обходится в СИЗО прямо такой кровью, что называется.
Е.Меркачева: Когда человеку дают позвонить, идет полный контроль того того, как он это делает
С.Крючков
―
А с допуском к лекарствам, как дела обстоят?
Е.Меркачева
―
Не могу сказать, что их не лечат. Их лечат. И там неплохая достаточно, в принципе, медицина.
М.Максимова
―
А правильно я понимаю, что они в «Лефортово»?
Е.Меркачева
―
Все в «Лефортово», их всех туда собрали. И сейчас, мне кажется, «Лефортово» стал шпионский такой изолятор. Еще больше атмосфера секретности. Нам хотелось, чтобы когда-нибудь там был музей, потому что там очень интересная архитектура, коридоры эти узкие, камеры эти, которые уникальные.Раньше там, знаете. был посредине просто потрясающий стол. Он был деревянный, огромный такой, весь резной. Я думала, что он как раз с тех времен, когда до КГБ что у нас еще было – НКВД и все прочие спецслужбы, их родоначальники – вот оттуда он. Сейчас, правда, стол убрали, но всё остальное осталось в «Лефортово» как прежде. Я считаю, что в этом изоляторе хорошо бы фильмы снимать.
С.Крючков
―
Если не об антураже, а о судьбах людей все-таки. Вы говорите, что мало информации, вы говорите, что иной раз через неких журналистов эфэсбэшники допускают для себя вбросы для пиар-сопровождения. Вы допускаете также то, что многие из этих дел просто рождены как дела для пиара, для публичного использования?
Е.Меркачева
―
Я не исключаю такое. К сожалению, всегда, когда такая тема на слуху или во власти где-то прозвучала такая установка, что среди нас много плохих людей или предателей – и тут же начинают этих предателей активно искать, к сожалению.И у меня, например, четко сложилось мнение, что дело «Нового величия», по которому были задержаны подростки, дети по сути, что оно родилось после того, как сказали, что у нас среди молодежи есть такие нехорошие течения, начали у нас возникать. И тут же вот, пожалуйста… И я полагаю, что сформировалось «Новое величие» с участием тех людей, которые взяли под козырек и сказали, что «да, будем искать».
Всегда, на самом деле, нужно проявлять больше гуманности. И даже если видят они, что где-то не в ту сторону пошли те же молодые ребята…
С.Крючков
―
Или их повели.
Е.Меркачева
―
Опять-таки повести их нельзя ни в коем случае, на мой взгляд, спецслужбам не в ту сторону. А если они видят, что они пошли не в ту, нужно их вывести оттуда, а не быстренько делать уголовные дела и получать на этом погоне, «палки» и всё прочее. Поверьте, очень многие люди тут же становятся и полковниками, кто-то, может быть, генералами на таких делах…
С.Крючков
―
Строго говоря, такая провокация противозаконна.
Е.Меркачева
―
Вы знаете, по поводу провокации очень много можно говорить, потому что, в принципе, я считаю, такая практика у нас не изжита до сих пор в России. И хотя у нас генерал Сугробов, глава ГУЭБ и ПК получил как раз за провокации всякие большой, приличный срок, в принципе, это не исключает того, что сейчас наши сотрудники всё по тем же старым… ездить по тем же самым старым рельсам. Увы, к сожалению. Поэтому, как задержать человека? Надо спровоцировать его на преступление.Хотя много с учеными и с теми экспертами, которые в Верховном суде в научных конференциях участвуют, разговаривали по поводу провокаций, они считают, что если умысел преступления родился не в голове этого, то всё остальное есть провокация. Соответственно, он не должен быть наказан.
Вот смотрите, сейчас можно сидеть и думать: а не украсть ли мне что-то? А если к нему подходит другой человек и говорит: «А давай мы с тобой украдем?» И когда тот схему придумал, как это сделать – вот это уже чистая провокация. И, на мой взгляд, наказывать за нее нельзя. Более того, Европейский суд считает точно так же. Но у нас на практике всё происходит наоборот.
М.Максимова
―
Как раз «Мемориал» признал политзаключенными обвиняемых по делу «Нового величия»?
Е.Меркачева
―
Вы знаете, мне ребят искренне жалко. Я, действительно, считаю, что там не обошлось без провокаций, что, в принципе, вся эта организация никогда бы не появилась, если бы не возник некий сотрудник, который сказал: «А ребята, давайте-ка всё вот так сделаем», то, соответственно, в этом контексте я считаю их политзаключенными.
С.Крючков
―
А если рано или поздно будет подтверждено, что здесь постарались придать этой организации экстремистские черты сотрудники спецслужб, по отношении к этим сотрудникам какие-то действиям могли бы быть предприняты и могут, мы можем на это надеяться?
Е.Меркачева
―
Это всё случится не на волю руководства. Все зависит от того, как пойдет процесс, насколько он будет предан публичной огласке и главное, публичному порицанию. Меня порадовало, что одну из девочек «Нового величия» теперь защищает адвокат Генри Резник. Для меня это метр, человек, к которому прислушиваются в государстве, причем на самом высшем уровне. Поэтому, я полагаю, что он камня на камне не оставит от этого дела. И тогда, может быть, будут наказаны те, кто его возбудил.
С.Крючков
―
В полномочиях ОНК остается лишь следить и наблюдать, за происходящим и информировать общественность, да?
Е.Меркачева
―
Да, мы только наблюдаем за условиями в основном.
С.Крючков
―
А присоединиться к «Мемориалу», который так оценил это дело.
Е.Меркачева
―
А как мы это сделаем? У нас по закону очень четко прописаны наши права. Мы должны следить за условиями содержания. И даже по делу «Нового величия» мы не узнавали у них детали какие-нибудь ни в коем случае, не обсуждали. Мы спрашивали, как они себя чувствует. И вот сейчас, например, нас волнует больше всего то, что там голодает один из участников. Парень находится в СИЗО №3. Он очень плохо себя чувствует. Мало того, что он исхудал, он прямо синего цвета…
С.Крючков
―
К голодовкам в московских СИЗО мы вернемся после кратного выпуска новостей. В студии «Эха Москвы» Ева Меркачева, зампред столичной ОНК.НОВОСТИ
С.Крючков
―
«Персонально ваш». Ева Меркачева, зампред столичной ОНК, журналист «Московского комсомольца». Под занавес первой половины программы мы стал говорить о голодовках в столичных сизо. Насколько я знаю, ваша коллега Анна Каретникова написала, что трое сейчас в московских СИЗО продолжают голодовку. Чье состояние вызывает опасение и с чем эти голодовки связаны?Е.Меркачева: Всё что у вас есть дома, приносите в спецприемник – welcome. Я думаю, примут
Е.Меркачева
―
Про молодого человека, который находится в СИЗО 3, как я говорила, проходит там по делу «Нового величия». 20-летний парень, очень худой. И мне так кажется – я, конечно, не медик – что у него начинают отказывать внутренние органы. За ним, естественно следят и будут следить, и если будет угроза его жизни, будут его уже кормить как-то принудительно. Но сам факт того, что он голодает, это печально, потому что молодой организм и он прямо себя уничтожает, на мой взгляд.
Мы сообщили об этом Москальковой Татьяне Николаевне, уполномоченному по правам человека. Она постарается вмешаться. Но что можно вообще сделать? Потому что он ведь протестует не против условий содержания, он протестует против действий следователя. Вообще, голодовка стала попыткой обратить внимание на то, что по делу происходит. И печально, что люди не видят другого выходы кроме как голодать.
Если человек достаточно раскрученный, то на это обратят внимание, а если он совершенно неизвестный никому, но может голодать сколько угодно, пока, я извиняюсь, не двинет кони, и об этом никто не узнает. То есть смысла в такой голодовке, в принципе нет. И нам всегда печально наблюдать за тем, как проходят такие голодовки.
В СИЗО № 5 мы были буквально два дня назад. Там голодает предприниматель. Он подозревается в мошенничестве 159-я, часть 4-я. Он был создателем одного из крупных кооперативов. И он протестует против того, что задержали по делу его, жену и сына. И при этом, по его словам, ничего не происходит, никаких действий, которые бы говорили, что дело как-то расследуется, нет. И, на его взгляд, вообще, в принципе, те люди, которые возбудили дело, не разбираются в законе о кооперации. И всё, что он делал, не подчиняется, что называется, Уголовному кодексу. Если бы и можно было как-то рассматривать, но, наверное, по законодательству об арбитраже, не более того.
Он чувствует себя, в принципе, неплохо. Похудел заметно. Самое печальное для нас, что у него опухоль. И ему до сих пор не могут сделать инвалидность, хотя она ему полагается, не могут отправить его на комиссию…
М.Максимова
―
Почему?
Е.Меркачева
―
Потому что – вы будете смеяться – следователь не предоставляет его документов о личности: паспорте нет. Более того, можно было бы, чтобы он просто дал ксерокс этого паспорта. Он не дает.
М.Максимова
―
На каких основаниях он может это делать?
Е.Меркачева
―
Просто не дает и всё. СИЗО запрашивало, он запрашивал адвоката - следователь не дает.
М.Максимова
―
А он имеет право?
Е.Меркачева
―
Ну, вот у меня вопрос, почему следствие так себя ведет, непонятно. Там дело очень такое, сомнительное. По его словам, как он рассказывает, одна из следователей, которая до этого вела, она, вообще, в принципе, вышла с ходатайством перед судом сама, чтобы отпустили под домашний арест. После этого ее тут же уволили. Назначили другого следователя. Поэтому такая сомнительная история. и мне бы хотелось, чтобы к ней внимание привлечь не только общественности, но уполномоченного по защите прав предпринимателя.
С.Крючков
―
Мы можем называть имя ́того человека?
Е.Меркачева
―
Можем. Но вот, если вспомнить. Простите, я сейчас вспомню, в процессе если можно будет, назову. Очень жалко его с учетом опять же онкологии и прочих всех сопутствующих вещей.
С.Крючков
―
Лайки, репосты, критика уголовных дел за это побудила Верховный суд несколько изменить постановление о судебной практике по таким делам. Судьям рекомендовали оценивать контекст публикации и наказывать лишь есть прямой или явный умысел. Вообще, по вашим ощущениям и наблюдениям, стоит ли ожидать, что этот вал, с которым мы столкнулись за последние полгода, наверное, он несколько спадет?
Е.Меркачева
―
Я думаю, что да. Я на это рассчитываю. Мне кажется, именно с этой целью Верховный суд принял такое постановление. Во-первых, потому что уже даже по каким-то ощущениям, чисто внутренним, не только у меня и у моих коллег, уже такие дела как-то позорно даже возбуждать, потому что все сразу видят, что следователь какой-то некомпетентный, и что все они очень шаткие и липкие дела. И когда человек еще срок получает за такое дело, прямо как-то неловко и неудобно, обидно за страну.
М.Максимова
―
А у них-то есть такие ощущения? Или это только у журналистов и экспертов?
Е.Меркачева
―
Я надеюсь, что у них тоже есть такие ощущения. Тем более, что мы, например, выводили на чистую воду именно тех следователей, которые этим грешили. Чаще всего, знаете, как выходит? Что по таким делам проходит один и тот же следователь, один и тот же прокурор, потом судит этих людей один и тот же судья. Более того, мы рассказывали про то, что экспертизу по таким делам делают центры ведомственный, например, центр МВД какой-нибудь или Следственный комитет…
С.Крючков
―
То есть одни и те же эксперты.
Е.Меркачева
―
Сами же всё делают…
М.Максимова
―
В связке работают.
Е.Меркачева
―
Конечно. И если независимый эксперт говорит потом, что там вообще нет никакого состава, что там нет ничего экстремистского, тем не менее, ведомственный центр говорит: «Нет, видим… это экстремизм». Я в свое время писала про парня, который несколько картинок запостил. И вот одна из этих картинок была та, которую я нашла в интернете в свободном доступе. Она есть.Более того, слова с этой картинки, они были лозунгом тех, кто с польскими коммунистами боролся, и этот лозунг был в песне прописан. Есть такая песня, вот если ее перевести дословно, - это вот то, что он запостил. Причем картинка была готова и сделала задолго до него, еще в 60-х что ли, годах. Всё что он сделал – он взял и перепостил ее. Я не думаю, что был какой-то злой умысле. И получать за это срок – ну, как-то даже некрасиво.
А Верховный суд, знаете, еще указал на какую вещь? Он сказал, что нужно при рассмотрении таких дел, даже если картинка очень плохая и к чему-то она призывает, надо смотреть, вообще, сколько человек эту картинку посмотрело, потому что, может быть, аудитория там была – 2 одноклассника, грубо говоря, или 3 бабушки каких-то. И из этого делать вид, что была пресечена какая-то мегаэкстремистская деятельность, хотя никто вообще не видел эту картинку.
М.Максимова
―
Несколько тысяч человек должны как минимум посмотреть.
Е.Меркачева
―
Как минимум да. Чтобы был масштаб хотя бы заметен, и, во-вторых, нужно выяснить у человека, почему он это сделал. Сейчас суды этим вообще не занимаются. И в том случае, про который я рассказывала, парень мне говорил, например, что он писал диссертацию. Он учился на юриста, и ему было очень интересно исследовать все эти вещи. Поэтому он картинку с коммунистами запостил, еще что-то. Надо всегда копаться и пытаться понять истину: что двигало, хотел ли реально разжечь ненависть, вообще, что он испытывает к людям, к тем, которым писал.А знаете, как получалось? Там человека одного, например, Обвиняли, что он своими картинками, репостами разжигает ненависть к евреям, а потом выяснялось, что у него мама еврейка. И вот интересно, о чем думал судья, когда мама приходила и говорила: «Господин судья, я вот еврейка. Он меня любит, я люблю своего сына. Почему вы тогда считаете, что он разжигал ненависть к евреям? Что-то тут не сходится».
У меня сложилось четкое ощущение, что нужно было какое-то количество этих дел, какая-то критическая масса должна была насобираться, потому что, наверное, это была палочная система. Я по-другому объяснить не могу. Наверное, кто-то сказал из генералов: «Где такие дела? Давайте, чтобы каждый месяц было 10 таких дел. Вот где хотите, там ищите». И вот в итоге стали мониторить. И ведь проще не бывает.
Мне об этом говорят даже сотрудники спецслужб, что самое просто, за что можно посадить человека по делам об экстремизме - это просто покопаться в интернете. Особенно легко это сделать по страничке ВКонтакте, потому что у них есть такие шаблоны, по которым они легко находят такие фразы или картинки с подобными вещами. Всё, готово дело. Пару картинок – состав преступления, вот он, пожалуйста. Всё прямо прекрасно! Получай себе награды, «палки».
С.Крючков
―
А вот эти люди, с которыми вы общаетесь, они говорят это со знанием дела, то есть они рассказывают о ситуациях, в которых принимали участие?
Е.Меркачева
―
Нужно понимать, что есть разные… есть хороший полицейский, есть плохой полицейский. Есть умные люди, которые понимают, что такие дела позорят, в том числе, систему и их. И есть вот те, которые не гнушаются, я бы сказала. Есть какие-то совершенно оголтелые.Е.Меркачева: Если вы человека задерживаете, объясните, почему вы так считаете
Я помню, когда я писала про дела за репосты, со мной вступил в переписку – он не стал озвучивать, кто он - я сразу поняла, что это сотрудник спецслужб. Он стал мне писать на почту рабочую и пытаться мне доказать те мотивы, которые им движут: патриотизм, вот это всё. Много было пафоса, много всего… что вот «кого мы растим, это поколение… их надо наказывать, иначе это будет продолжаться…».
М.Максимова
―
Вы думаете, он это как-то искренне писал?
Е.Меркачева
―
Мне показалось, что он писал это искренне. Но это тоже очень плохо, потому что когда работают в такой системе негибкие люди, когда они ослеплены, может быть, каким-то псевдопатриотизмом, это тоже плохо. Мы должны понимать, что молодежь, то поколение, которое идет с нами, это же мы его растим. Если что-то идет не так, нужно в первую очередь с себя спросить.Я ему задала этот вопрос: «А вы не считаете, что это вы виноваты в том, что рядом с вами живет в этом городе (или в другом городе) парень, который такие картинки постил. Наверное, он вырос в той школе, где растут ваши дети, он ходит в такой же магазин, что и вы, он ездит на том же троллейбусе. Что-то, видимо, пошло не так. и не считаете что мы все как-то виноваты?
С.Крючков
―
А виноваты в том, что фразы коммунистов польских появляются в сети? В чем здесь вина-то? Ну, появилась, да.
Е.Меркачева
―
Ну, вроде как накал агрессии. Я согласна, в каких-то делах она, действительно, присутствует. Были молодые люди, которые… ну, априори я бы, наверное, не стала что-то репостить такое, потому что это агрессивное. Кто-то котиков, а кто-то вот так…
С.Крючков
―
А если о видео, которое, действительно, вызывает некую оторопь, агрессию, чувство презрения. Потому что история с пытками в ярославской колонии, она же не уходит никуда. Мы же все видели это видео. И там появляются новые потерпевшие. Теперь их число увеличилось до 5. В расследовании этого дела сейчас какой-то новый поворот, новый сюжет вам известен, вы отслеживаете эту историю?
Е.Меркачева
―
да, я отслеживаю. Я сама была в ярославской колонии. Рассказывала на прошлой вашей передаче. На самом деле, там точка не поставлена. Все будут наказаны. Их никто не скрывает совершенно. Я думаю, что сам этот процесс, он должен приобрести масштаб публичности настолько серьезный, чтобы все понимали, что так будет с каждым, кто поднимает руку на заключенного. И неважно, какой это заключенный. Пусть он будет хоть трижды неправильный, нехороший.Приведу пример. Вот я сегодня ходила, когда в СИЗО, увидела в карцере в очередной раз: находится нам раскоронованный авторитет, очень непростой. Сказать, что он нарушает требования и правила, значит, ничего не сказать. Он постоянно это делает. Он постоянно пытается поднять всю тюрьму на бунт или что-то еще. Мне кажется, что он даже психически немножко…
С.Крючков
―
А что значит, «раскоронованный», поясните?
Е.Меркачева
―
Это, знаете, когда был вор в законе. А потом они пустили такой прогон, что больше он не является воров в законе, потому что он запятнал себя тем-то и тем-то. Так вот я говорю, что он очень непростой и с ним очень тяжело, он из карцера не вылезает. И когда мы последний раз пришли вот сейчас – ему сейчас дают валерьяну в большом количестве еще пустырник. Он попросил, чтобы увеличили дозу валерьянку. Он совершенно был спокойный уже. Где-то чего-то говорить, что-то нарушается… Но в целом он нормальный.Если сотрудники, видя тогда его агрессию, набросились, повалили на землю, стали бить по спине палками, была бы история, наверное, совершенно другая. Этого не делают. Вот надо, чтобы так поступали во всех изоляторах, колониях и тюрьмах. Это надо прививать.
Е.Меркачева: На сегодняшний день ситуация в нашем СИЗО № 5 «Водник» ужасная
Здесь большая проблема все-таки в том, что у нас низкий уровень заработной платы у сотрудников и низкий престиж службы. Если это было не так, всё было бы по-другому.
Сегодня я была в изоляторе. Выяснилось, что там средний человек получает 26 тысяч. Это очень мало для Москвы, согласитесь. И текучка большая. И там как только появляется нормальный человек, казалось бы, все радуются, что он с заключенными очень вежливо, и вообще, все проблемы их решают, и они очень довольны, и всякие благодарности.
Потом заявление на увольнение приносит и говорит, что на 26 тысяч тяжело прожить с ребенком, поэтому я ухожу в метрополитен работать, там 58 платят или еще больше. Вот в чем проблема. Поэтому надо удерживать нормальных людей, хороших. И чтобы была ситуация не только в Москве такая, а во всех регионах. Тогда мы уйдем от этого.
М.Максимова
―
А я хотела уточнить по поводу этого же видео. Попали в интернет, журналистам из-за того, что эти видео, собственно говоря, выкрали. Я зацепилась за фразу. Вот первый заместитель директора ФСИН говорил: «О Ярославле, между прочим, стало известно только потому, что руководство настаивало на работе видеорегистраторов. Исполнили указание директора, и запись видеорегистратора велась. Я хотела уточнить, сегодня везде ведется эта видеорегистрация? Что значит, руководство настаивало? Это что не обязательно?
Е.Меркачева
―
Кстати, это была инициатива именно ФСИНА. Они прописали, что если применяются к заключенному спецсредства и физическая сила, то это в обязательном порядке фиксируется ведеорегистратором. Тут никаких не может быть сомнений.Сейчас они ввели требование, чтобы в принципе всегда, когда начинается контакт и взаимодействие - неважно, ведет он его на свидание, просто подходит спросить, всё ли хорошо (тот постучал в дверь или нажал на кнопку – зажигается лампа) – как только происходит контакт, должна вестись запись. А лучше, чтобы она вообще сотрудником не выключалась с момента, как он заступает на службу.
Но технически это достаточно сложно. И последний раз, когда мы были последний раз на Совете по правам человека при президенте, на заседании, посвященном ФСИН, замдиректора ФСИН озвучил сумму в 16 миллиардов, которые потребуются для того, чтобы хранить эти видеозаписи, чтобы обеспечить видеорегистраторами, вообще, камерами в том объеме, в каком это нужно.
Я не уверена все равно, что это решит проблему. Хорошо, когда ведется видеозапись. Но все равно будут какие-то случаи экстренные, потому что всегда можно выключить в какой-то момент, сказать, что он сломался, что его разбил заключенный, что он ногой по нему ударил, и видеорегистратор вышел из строя. Миллион причин и поводов так сделать.
Что касается записи в колонии, там, понимаете, изначально их было две. Что самое интересное, одна запись касалась того, как к ним применили физическую силу и спецсредства. В принципе, законно, то есть всё нормально. И вот запись, она официальная была, она легла на стол прокурору, она потом попала в Следственный комитет. А вторая запись – это уже то, что происходило в этой комнате учебной работы. Это бывший класс. Сейчас там просто досмотры проводят.
Я была там, в этой комнате, в самой непосредственно находилась. Там исключительно обыски и досмотры, ничего больше. Но там остались парты, и вот на одной из этих парт его положили. И вот всё то, что там происходило, так было. И эта запись она была уже после того, это уже было дополнительно. То, что велась запись, хорошо. Может быть, даже это с какой-то целью велось, не исключаю. Может быть, изначально было как-то задумано… Может быть, этой записью ему угрожать. Всяко бывает.
Опять же скажу, что вот эти люди, так называемые «стремящиеся», не авторитеты, а хотят стремиться к чему-то подобным образом, их нерадивые сотрудники пытаются держать в узде. Они делают с ними что-то нехорошее – штаны снимут, грубо говоря (это, конечно, ужас), всё на видео снимут и скажут: «Будешь порядок нарушать, будешь поднимать колонию или тюрьму, мы эту запись всем покажем. Твой авторитет будет понижен и никакой тебе карьеры по криминальной лестнице на ждать, потому что мы тебя, таким образом, унизили». Может быть, для этого. Не понимаю. Но всё что угодно… В любом случае, запись была, и о том, что она существует, эта вторая запись, знали давно, ее искали. И мне говорил начальник УСБ УФСИН по Ярославлю, что они всячески пытались ее достать, но им не удалось тогда. Потом она, таким образом, всплыла.
С.Крючков
―
Две темы из Ленинградской области. Суд не нашел ничего противоправного в условиях содержания в СИЗО, на которые Юлий Бояршинов жаловался как на пыточные. Это в Ломоносовском суде Ленинградской области. Вообще, что такое пыточные условия в СИЗО? Потому что я у вас же в Фейсбуке видел сообщение, что в московских часто встречается, когда на 10 коек 17 заключенных.
Е.Меркачева
―
Да, я считаю, на сегодняшний день ситуация, которая в нашем СИЗО № 5 «Водник», она ужасная. Потому что мы заходили в камеры… Я считаю, что это пытка. Вот они опять начинают плести гамаки, кто-то спит на полу, кто-то под койкой. Вот это что есть, когда у человека нет своего спального места, когда у него не хватает свежего воздуха, потому что огромное количество людей одновременно на квадратном метре? Всё это пытка, на мой взгляд. Когда человеку не дают, то, что ему положено по закону, не выводят на прогулки – всё это тоже пытка.Мы говорим именно про те вещи, которые прописаны в законе. У нас на самом деле очень неплохой в этом смысле закон. Единственное, с чем я не согласна, за что можно наказывать и расценивать это как нарушение. Например, невыполнение зарядки. Это уже речь идет о тех, кто в колониях и тюрьмах. Я считаю, что человек, если он болеет, если он пожилой, вправе сам выбирать, когда ему делать зарядку. И, может быть, он не хочет в 6 утра делать ее со всеми. Но пока у нас есть сейчас этот режим, график для всех заключенных, они обязаны его выполнять. И за невыполнение зарядки сажают в карцер. С этим я не согласна.
С.Крючков
―
А что мешает? Вот если обычному человеку понятно, что это пыточные условия, суды признают, что спать по очереди – это ненормально, это уничтожает человека, буквально убивает его.
Е.Меркачева
―
Суд об этом не задумывается. Суд выносит когда меру пресечения, он не знает, какова ситуация в СИЗО. У нас была даже такая идея, чтобы в каждом Московском суде бегущей строкой писали, сколько у нас свободных мест на сегодняшний день в изоляторах, чтобы они понимали.И более того, когда опять-таки мы на последнем заседании СПЧ мы присутствовали, там планировалось внести изменения в закон, которые бы позволяли начальнику СИЗО не принимать новых заключенных, если у него перелимит. То есть принимать, только если это очень тяжелая статья – убийство или терроризм. Во всех остальных случаях, когда статья средней тяжести, не тяжелая, отказывать. Просто не открывать ворота, говорить – нет! Нет.
С.Крючков
―
Вот так вот стремительно час пролетел. Ева Меркачева, зампред столичных ОНК, журналист «Московского комсомольца». Марина Максимова и Станислав Крючков. Услышимся в следующем часе.