Евгений Ройзман - Персонально ваш - 2018-02-14
14.02.2018
С. Крючков
―
15 часов 8 минут. С нами сегодня мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман. Ведут передачу Алексей Нарышкин и Станислав Крючков. Евгений Вадимович, добрый день!
Е. Ройзман
―
Здравствуйте!
А. Нарышкин
―
Добрый день. Про ЧВК, про вот этих наемников или добровольцев сразу хочу спросить. Многие эти товарищи раньше уезжали на Донбасс. Сейчас они вроде как уезжают в Сирию. Жители Свердловской области уже делятся своими переживаниями, рассказывают, что им сообщают о гибели мужей, сыновей. Два вопроса в связи с этим. Жалко ли вам людей, которые гибнут на этой войне в Сирии? Не военные, не те, кто, например, служат по контракту, а те люди, которые, получая деньги наличными, отправляются туда, не имея каких-либо определенных указаний от государства.
Е. Ройзман
―
На самом деле просто жалко, когда люди гибнут. Особенно жалко, когда они гибнут ни за что — за какие-то чужие идеи, за чужие интересы, не принося ни пользы, ни славы своей стране. Это первое. Второе: мне довелось видеть, как происходит некоторая вербовка. Я это видел сам. Ко мне приходит человек, говорит: «Я вот освободился, отсидел. Мне пойти вообще некуда. В первый же день — еще ни с работой, ни с чем не определился — домой приходит участковый и говорит: Слушай, ну ты чего, у тебя сейчас будут проблемы. Ты пока и на работу не устроишься, и денег у тебя нет. Если что, имей в виду, я тебе могу телефончик дать».
А. Нарышкин
―
Участковый?!
Е. Ройзман
―
Участковый. Это был совершенно конкретный случай. Это когда Донбасс был. Что касается Сирии, в паблике такой вербовки не было. Но как-то пополняется, как-то это происходит. У нас сейчас по подсчетам — журналисты сейчас достаточно серьезно взялись, этим «Знак» занимался — порядка 30 человек из Свердловской области там находятся. Сейчас, в связи с этой последней историей, нашли двух вдов в Асбесте. И одна очень подробно рассказала. Никто не знает, куда привезут погибших. Или их привезут в Питер, или в Ростов, информация разнится. Никакой нет информации. Единственное, что у них есть — одна вдова скинула другой фейковый ролик из компьютерной игры, где видно, как накрывают и уничтожают колонну. Она смотрит и плачет: она думает, что ее мужа убили именно так. И мать мужа смотрит и считает, что мужа убили именно так, и не знает, что это просто съемки из компьютерной игры.
С. Крючков
―
А на личный прием не приходят люди — те же самые матери — с сообщениями: пришел гроб, кого-то нужно подлечить, ранение и т. д.?
Е.Ройзман: То, что сказал вслух Явлинский и другие, я считаю, разумно. Страна должна знать, что происходит
Е. Ройзман
―
Они достаточно закрыты. Были случаи — приходили родители. Были случаи — приходили сами те, кто участвовал. У них есть ощущение, что что-то не то. Вот беженцы — в какой-то момент были люди, которые считали себя беженцами. Они считали, что им что-то положено, что им сейчас что-то дадут. Эти не считают, никаких таких претензий не имеют. И видимо, у них достаточно серьезные условия, что они не будут распространяться.
С. Крючков
―
Уточним: вы сейчас говорите об Украине?
Е. Ройзман
―
Я начал говорить об Украине. А то, что у нас сейчас в Сирии — не афиширует никто.
С. Крючков
―
Напомню о наших эфирных координатах. Вы можете подключаться, писать нам по смс - +7-985-970-45-45, окошко «сообщение в эфир» на сайте echo.msk.ru, и в чате ютьюба, конечно, пишите нам. В твиттере идет видеотрансляция, и на Сетевизоре можете нас смотреть. Ваши вопросы, реплики и комментарии нашему гостю.
А. Нарышкин
―
Когда, например, безработные или только что освободившиеся граждане соглашаются ехать воевать в Сирию...
Е. Ройзман
―
Я про Сирию не знаю.
А. Нарышкин
―
А дело не в Сирии, я про принцип хочу вас спросить. В чем проблема, если они пользуются такой возможностью? Проблема мэра, который не может предоставить этим людям какую-то работу? Проблема государства, которое не может узаконить частные военные компании?
Е. Ройзман
―
Да нет, это проблема жизни. И я считаю, что в этом случае лучше, если частные военные компании будут узаконены официально. Но что-то не дает это сделать. Всегда будет процент людей, которые не нашли себе места в мирной жизни и которые будут искать возможность применить свои навыки, где-то заработать денег и так далее. У многих просто сказывается сложная ситуация: ипотеки, кредиты, и они пытаются одним ударом всё разрубить. Были такие, которые приходили и говорят: «Я в розыске, но мне там сказали, что если я поеду, с меня всё снимется, выйдет полная «скощуха» по всем предыдущим делам» - и такие тоже были. Но это касалось Украины. В Сирии, на мой взгляд, более профессиональный подход к вербовке.
А. Нарышкин
―
Вы допускаете, что людей, которые едут в таком порядке в ту же Сирию выполнять какие-то боевые задачи, можно называть «защитниками Родины»?
Е. Ройзман
―
Нет, не считаю.
А. Нарышкин
―
Почему? Если представить, что они действуют в каком-то одном соединении с российскими официальными войсками...
Е. Ройзман
―
Смотрите: вот когда была Великая Отечественная война — это были защитники Родины. Это разные вещи, и я не хотел бы их смешивать и ставить в один ряд. Это первое. Второе: в чем я вижу опасность - и по Украине, и по Сирии. Оружие, которое попадает в руки — эта ниточка потом оттуда протягивается сюда. Так было и после Афганистана, так было и после Донбасса, так будет и после Сирии. Будет заходить и нелегальное оружие, и этот навык, который надо будет где-то применять. Это аксиома, так бывает всегда. Вот это я считаю серьезной опасностью.
С. Крючков
―
А официальная аргументация? Когда нам говорят: если сегодня мы не предпримем каких-то действий в Сирии, завтра эти моджахеды будут...
Е. Ройзман
―
Парни, послушайте: вы молодые. А я видел, как наши заходили в Афганистан в 1979 году. Риторика была такая: интернациональный долг, если мы сейчас туда не зайдем, там через 5 минут будут американцы, нас пригласило официальное правительство, - и всё, что отсюда следует. Что мы получили в ответ? Мы завязли там на 10 лет, потеряли 15 тысяч человек, проутюжили огромное количество мирного населения — до 1,5 миллионов погибших. В результате получили конфликт со всем миром, бойкот Олимпиады, падение цен на нефть — я считаю, что это всё звенья одной цепи. В конце концов мы все-таки оттуда ушли, потеряв в репутации, потеряв в имидже — это очень серьезно в современном мире. И в конце концов еще и получили оттуда поток героина, который, судя по всему, налаживали именно сами. Поэтому то, что происходит сейчас... Я видел, как рухнула та страна. Это была моя Родина, мне было очень больно — я всё это видел. Я не хочу, чтобы это произошло еще раз.
А. Нарышкин
―
Если это повторится сейчас, у нас страна тоже рухнет? Получается, опять на те же грабли наступаем?
Е. Ройзман
―
Мы наступаем ровно на те же грабли! Мало того: мы совершенно не меняем риторику. Та риторика казалась действенной в тот момент, потому что все были «за», был патриотический подъем. В результате что получили, то получили. Мы делаем сейчас ровно то же самое, и я из-за этого очень сильно переживаю.
С. Крючков
―
А что касается расследования этих сообщений о гибели россиян в Сирии. Многие призывают предпринять некие усилия для того, чтобы такое расследование было организовано на официальном уровне. Вы, как чиновник довольно высокого уровня, готовы присоединиться к этим призывам?
Е.Ройзман: Это не на уровне гомофобии. Это история на уровне такого искрометного идиотизма
Е. Ройзман
―
То, что сказал вслух Явлинский и другие, я считаю, разумно. Страна должна знать, что происходит. Если мы живем в демократическом государстве, во всяком случае, у журналистов должны быть развязаны руки — хотя бы так. Если нет независимых СМИ — значит, государство должно взять это на себя и опубликовать, просто чтобы не было непонимания.
А. Нарышкин
―
Евгений Ройзман готов на городском, на региональном уровне помочь внести ясность в этот вопрос? Кто уехал, при каких обстоятельствах погиб и так далее.
Е. Ройзман
―
У меня нет ясности у самого. У нас этим занимаются журналисты. Вот установили, что из Свердловской области 30 человек — поднимают. Двух погибших поднимают. Еще одного погибшего, еще одного погибшего. Сколько-то занимаются. Думаю, что если там будут проблемы, все, кто имеет какое-то влияние и здравый смысл, постараются их защитить.
А. Нарышкин
―
Вы с себя ответственность снимаете. Говорите про журналистов, которые обязательно будут расследовать, а я говорю про Евгения Ройзмана, который, возможно, напишет какую-то бумагу, запрос... Я просто не знаю, на вашем уровне...
Е. Ройзман
―
Это можно делать и на моем уровне, и на вашем. И просто любой человек с улицы может это сделать. Когда у меня в городе встанет эта проблема, когда ко мне придут родители и скажут: «У меня пропал сын. Я подозреваю, что он пропал там», я буду писать письма в Министерство обороны, в Генпрокуратуру и так далее. Я сделаю то, что на моем месте должен сделать любой глава города.
С. Крючков
―
Фактически проблема уже возникла. Вы говорите, что вербовка, структура этой вербовки происходит, скажем так, на уровне «подмигивания».
Е. Ройзман
―
Послушайте, я вам рассказал историю, которая произошла в 2014 году. И ко мне пришел человек, который не поехал. Я знаю еще один такой случай. Но я хотя бы не боюсь об этом говорить вслух.
А. Нарышкин
―
Какую характеристику вы дадите президенту, ну и заодно и пресс-секретарю президента Дмитрию Пескову, которые на протяжении нескольких дней не вносят никакой ясности по поводу этой ситуации? Вчера Песков отсылал журналистов, которые его спрашивали по поводу этой сирийской истории, к Министерству обороны. Сегодня он удивляется: зачем объявлять траур, не доверяйте каким-то неправильным сообщениям в СМИ.
Е. Ройзман
―
У меня ровно та же самая ситуация, что и у вас. У меня нет конечной информации, у меня нет никакой официальной информации — ровно так же, как и у вас. Я точно так же смотрю из всех источников, пытаясь понять, кому я доверяю, кому не доверяю. Какие-то перекрестные ссылки смотрю. Но я считаю: есть вещи — или просто промолчать, или уже говорить всё как есть. Но это уже должны решать первые лица и их пресс-секретари. Но я считаю, что если мы живем в демократическом государстве, жители страны имеют полное право знать, что происходит.
А. Нарышкин
―
Вы бы на месте Путина сказали бы правду?
Е. Ройзман
―
Слушайте, я себя не представляю на месте Путина и не хочу представлять.
А. Нарышкин
―
Даже в страшных снах?
Е. Ройзман
―
Конечно. По моему пониманию, президент — это тот человек, которому я не завидую вообще никак. Не только нашему, но и любому другому. Они там, а мы — здесь.
С. Крючков
―
Давайте к истории, которая разворачивается у вас в Екатеринбурге. Юлия Савиновских, женщина, которая в свое взяла опеку над двумя детьми. Там разворачивается активная судебная движуха на уровне гомофобии и прочего.
Е. Ройзман
―
Это не на уровне гомофобии. Это история на уровне такого искрометного идиотизма. И история откровенно такая, я считаю, насколько-то даже против человечности, если использовать эту формулировку. История такая: ко мне в сентябре или начале октября пришла женщина с мужем и 2 детьми. Говорят: «У нас было двое приемных детей». Причем они совершенно нормальные люди, нормально одетые, думающие, дети нормальные. Они говорят: «У нас забрали двух детей — у нас были дети в опеке». Причем в то время одному было 4, другому 6. «Мы взяли в свое время двух детей-сирот, маленькими совсем. Они считают нас родителями». Один прожил в семье 1,5 года, другой — 3 года. У одного ребенка было тяжелейшее поражение центральной нервной системы. У другого еще более сложная ситуация. И они обоих поставили на ноги. Дети были им как родные, и вот приходит опека, забирает 2 детей и помещает их в приют. Естественно, она прибегает ко мне и говорит: «Что делать? Я не понимаю, что делать. Я не понимаю, из-за чего». Начали заниматься. Оказывается, она писала в соцсетях, что удалила грудь. Но она писала на разных трансгендерных сайтах. Писала статьи. Она говорит: «Поймите меня, я выкормила двух детей. У меня при моем невысоком росте грудь — 6-й номер. Мне жить невозможно, зачем мне? Я сама приняла сознательное решение, муж одобрил». Я позвонил Оксане Пушкиной в Госдуму, позвонил Москальковой. Ну, разумные люди. Я говорю: послушайте, надо поддержать, надо как-то помочь. В это время она активизировалась, написала заявление на опеку. Опека написала на нее заявление в ответ. В Следственном комитете одновременно 2 заявления — ее и опеки. Я поговорил с руководством Следственного комитета. Так уже, приватно, говорю: «Что делать-то? Надо детей возвращать». Они говорят: «Мы тоже считаем, что надо детей возвращать. Пока механизмов никаких не видим, но если все вместе сядем за круглый стол, то скажем, что детей надо возвращать, что наше мнение вот такое». Дальше все-таки начинаются суды, и эту девушку начинают шельмовать по СМИ. В конце концов суд принимает решение, что детей ей не возвращает. Декларируется следующее: что она поменяла пол, она стала мужчиной. А так как однополые браки у нас запрещены, детей усыновлять она не может. Непонятно, как на это реагировать. 5 разных инстанций, 5 разных экспертиз признают ее совершенно нормальной и вменяемой. Конечно, она не мужчина! Она приходит ко мне через день, я с ней общаюсь — она, конечно, никакой не «мужчина», а совершенно нормальный человек. А теперь самое главное: у прокуратуры может быть свое мнение, у опеки своё. А теперь внимательно слушайте меня: представьте себе приют — настоящий казенный приют — и 2 маленьких мальчика, которые не могут понять, куда делать их мама, почему она их не забирает; куда делись их брат и сестра, где папа, где семья? Они только что жили в доме, жили в нормальной семье, где их любили, оберегали, где их вылечили, поставили на ноги. И вдруг они не могут понять: почему мама не идет? Представляете, какая трагедия у детей? Если бы этот прокурор сказал: «Да, она не имеет права, но я понимаю эту ситуацию. Я усыновлю этих детей, я поставлю на ноги, дам им образование, потому что детей нельзя бросать», - мне было бы понятно. Если бы это сказала судья, мне бы было понятно. А дети-то в приюте. И они проблемные — их никто не возьмет. У них только что был счастливый лотерейный билет и семья, которая их любила. Для меня это очень проблемная ситуация. Я конечно буду на стороне Юли, и добиваться, чтобы ей вернули детей. Потому что эти дети кроме нее никому не были нужны.
Е.Ройзман: Я, конечно, буду на стороне Юли Савиновских и добиваться, чтобы ей вернули детей
А. Нарышкин
―
Какие действия сейчас можно предпринять?
Е. Ройзман
―
Я не понимаю, какие действия. Я считаю, что детский омбудсмен должен вставать и говорить: «Верните детей, а дальше будем разбираться. Пусть дети живут со своей мамой, в своей семье».
А. Нарышкин
―
Вы уже общались с омбудсменом?
Е. Ройзман
―
Я общался. Он нормальный человек. Он говорит: «Там очень много составляющих, понимаешь, там по-человечески...» А я считаю, что у омбудсмена кроме прав ребенка вообще не должно быть никаких ориентиров. Он должен быть сориентирован только на права ребенка. И если детей взяли инвалидами, поставили на ноги, дают им нормальное воспитание и образование — омбудсмен в первую очередь должен отстаивать права детей. Все остальное — потом.
А. Нарышкин
―
Коль скоро вы в Москве, не хотите встретиться с Анной Кузнецовой? То есть, вывести проблему уже на федеральный уровень.
Е. Ройзман
―
Она об этом не может не знать. Но у нее, как я вижу, свое понимание ситуации. На самом деле, гомофобная угроза — не псевдоугроза, а достаточно серьезная угроза, гомофобные настроения в обществе. И кто-то боится выступать публично — в чем-то обвинят и так далее. Я вообще в Юлину личную жизнь не лезу. У нее нормальные дети, она поставила их на ноги. Они ходили в детский сад, на подготовительные курсы. Это были совершенно хорошие, нормальные дети. У детей просто отняли будущее.
С. Крючков
―
Насколько я знаю, ваш Знак.ком писал, что анкеты детей выставлены на усыновление. Сейчас этот процесс можно хотя бы как-то приостановить, чтобы у них было будущее со своей матерью и со своим отцом?
Е. Ройзман
―
Я не думаю, что кто-то сейчас разбежится их усыновлять, потому что там есть 2 серьезных диагноза. Юля в свое время этого не испугалась. Поэтому я думаю, что там будет совершенно спокойно. Но она тоже сработала на опережение: выдала в паблик, что будет судиться до конца. Но надо понимать, что дети не помнят предыдущей жизни. Она для них — мама. Пришли тети, забрали их из дома и отвезли их в приют. А мама за ними не идет. Ситуация просто дикая! Конечно, если сейчас кто-то слышит — там, Татьяна Николаевна Москалькова, возможно, Кузнецова — если кто-то слышит: надо включаться, надо возвращать детей! А вообще вот эта навязанная гомофобия — вы не представляете, до какой степени она доходит. С чем я столкнулся сам: я читал лекцию в школе. Школа на окраине города, учатся самые разные ребята. Потом они меня окружили и стали задавать вопросы. И меня на полном серьезе спрашивает парень — причем, он выделяется из сверстников: не русский, по национальности таджик. Родители его приехали, с высшим образованием, серьезные. И он при всех детях — человек 50 стоит — говорит: «А почему вот эти все педики, да я бы этих педиков всех уничтожал!» И вот представьте: вокруг меня стоит человек 50 детей, и мне на это надо что-то ответить. Я начинаю с ним разговаривать, и вдруг вижу — у него глаза горят, он говорит: «А зачем они нужны? Да они только всё портят, да я бы их всех уничтожал». Я разговор с ним не закончил, перенес уже на крыльцо. Он меня дожидался договорить. И я ему уже глядя в глаза сказал: «Слушай, я знаю людей, которые считают, что надо уничтожить всех таджиков». Он был очень удивлен — он даже не понял, что так бывает в жизни. Я уже потом взял его, говорю: «Проводи меня до машины», потому что я понимал, что этот разговор бросить нельзя. Мы идем с ним, я говорю: «Ты считаешь себя сильным, мужчиной?» Он говорит: «Да». Я говорю: «Ты считаешь себя воином?» Он говорит: «Ну да». Я говорю: «Ну тогда просто, если ты считаешь, что ты выше, отнесись снисходительно и не лезь. Просто отнесись снисходительно — как мужчина, как сильный. Снисходительно отнесись, улыбнись — ты к этому никак не относишься». Хотя бы вот так вот — что мог, я ему вложил в голову, чтобы у него не было хотя бы этой ненависти. Но я же понимаю, что он не один такой. И конечно, я считаю, что это пропаганда на государственном уровне. Причем он мне начал говорить: «Да на Руси-матушке такого не было никогда», - это он мне будет рассказывать, - «Это пошло из загнивающей Европы». Понятно, что я ему мог прочитать короткую лекцию про Александра Македонского, про римские нравы, мог рассказать про Ивана Грозного, про Малюту Скуратова, Петра I, великих князей и так далее. Но я не буду ребенку этим голову забивать. Ну, что удалось — то удалось. Но я же понимаю, что он не один такой. И это последствия государственной пропаганды.
С. Крючков
―
Не один — это крайняя история, или, все-таки, какая-то консенсусная позиция в городе на этот счет существует?
Е. Ройзман
―
Я скажу, что на самом деле школьники сейчас достаточно свободны и продвинуты. Их это не занимает до такой степени, как государственную пропаганду. Они более свободные и умные люди, чем средний уровень государственной пропаганды. Поэтому кого-то не касается — а кому-то эти зерна западают в голову. Им надо с кем-то бороться и воевать.
С. Крючков
―
Ну, школьники школьниками. Вот к вам приходит на прием человек и, может быть, вы спрашиваете: «Как вы смотрите на эту историю?». Что люди отвечают? Было так?
Е. Ройзман
―
На самом деле для города это не тема. Для города первая такая серьезная тема — это история с Юлей Савиновских. Причем, там история-то высосанная из пальца.
С. Крючков
―
Я, собственно, о теме Савиновских и говорю. По Савиновских что люди говорят?
Е. Ройзман
―
Все нормальные люди конечно на ее стороне. Потому что ну слишком дикая история! Ну всё понятно — но зачем детей у матери забирать? Вы представляете, что такое для ребенка вот так вот остаться без матери? Кто им сможет объяснить, куда делась мама и почему она их не забирает?
С. Крючков
―
Мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман в студии программы «Персонально ваш». Вы можете писать нам свои вопросы — мы их обязательно зададим после того, как прочтут короткий выпуск новостей на «Эхо Москвы» - по всем вам известным средствам связи. Твиттер-аккаунт vyzvon, форма на сайте echo.msk.ru, и смс-приемник +7-985-970-45-45. Ведут программу Алексей Нарышкин и Станислав Крючков. Вернемся.НОВОСТИ.
С. Крючков
―
15.35. С нами сегодня мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман. Здесь Алексей Нарышкин и Станислав Крючков. Евгений Вадимович, еще раз здравствуйте!
Е. Ройзман
―
Здравствуйте.
С. Крючков
―
Смотрите: избирательная кампания полным ходом идет. Определился у нас список кандидатов. «7 стариков и одна девушка», «Белоснежка и 7 гномов», - по-разному там говорят. Ваша позиция относительно предстоящих выборов? И какова сопутствующая история?
Е.Ройзман: У омбудсмена, кроме прав ребенка, вообще не должно быть никаких ориентиров
Е. Ройзман
―
Смотрите, чтобы было понятно: я никого ни к чему не призываю. У меня есть своя позиция. Вы меня спросили о моей позиции — я о своей позиции скажу: я на эти выборы не пойду. Это моя позиция. Но поскольку я глава полуторамиллионного города, там есть самые разные люди: у одних такие предпочтения, у других — такие. Все люди свободные: могут как идти голосовать, точно так же и не идти, и никто не имеет права их заставить. Каждый выбирает для себя сам. У меня — своё. Я не хочу в этом участвовать. Вот скажите мне, пожалуйста: мы сидим здесь, в студии, нас 4 человека. Вы знаете, кто выиграет эти выборы? Ну, по-честному...
С. Крючков
―
Мы догадываемся.
Е. Ройзман
―
Алексей, вы знаете, кто выиграет эти выборы? Вот и я знаю, кто выиграет эти выборы. Зачем я туда пойду? Зачем я туда пойду, когда это решено давно, много лет назад. Я в этом решении никакого участия не принимал. Ну для чего я туда пойду?
А. Нарышкин
―
А разве от процента кандидата, который победит на этих выборах, не будет зависеть судьба конкретного региона, где он может получить меньше процентов, чем в целом по России?
Е. Ройзман
―
Больше всего будут рубиться главы регионов, потому что для них процент, который они покажут на выборах — это залог последующей выживаемости. Но я, допустим, главу своего региона тоже не выбирал и не считаю, что он выиграл на честных выборах. Поэтому у меня совершенно развязаны руки — я не хочу в этом участвовать. У кого-то есть какие-то свои интересы — у меня нет интересов: как будет — так будет. Но участия в этом я принимать не хочу. Всех зазывал, которые сейчас говорят: «Надо обязательно идти, надо голосовать», я уподобляю зазывалам, которые, когда крутят наперстки и люди стоят и смотрят, подходят и говорят: «Давай попробуем — может, угадаешь, под каким наперстком шарик?» Здесь ровно та же самая ситуация. Поэтому я принимать участия не буду. Я не могу эту ситуацию изменить — не я ее создал, и я не могу ее изменить. Но я могу хотя бы не участвовать в этом.
А. Нарышкин
―
Вера в честность выборов ушла после того, как не зарегистрировали Навального? В чем проблема? Или в принципе, пока Владимир Путин регистрируется кандидатом, на выборах победить нельзя, и поэтому мы туда не ходим?
Е. Ройзман
―
Выборы обязательны в любой демократической стране. Мало того: выборы должны быть честные и конкурентные. Максимально честные, конкурентные и открытые. Выборов без дебатов не бывает. Если нет дебатов — это уже не выборы, это не настоящее. Потому что я на своих кандидатов по-настоящему могу посмотреть только во время дебатов. Посмотреть, как они реагируют на неожиданные вызовы, как они держатся публично, как умеют формулировать и отстаивать свои мысли, насколько глубоко у них проработана программа, на кого ссылаются, не врут ли случайно мои кандидаты... То есть, я должен их видеть. Их должна видеть вся страна. Причем, дебаты обязательно в прямом эфире. У нас этого нет уже давно — эта культура ушла. Второе: у кандидатов должен быть равный доступ к СМИ. Мы вообще не видим этих составляющих на этих выборах, и на предыдущих не видели тоже. Это ненастоящие выборы! Почему нужны настоящие выборы? Потому что как только в политике появляется конкуренция, качество власти, уровень власти сразу же растет. Как только появляется конкуренция в политике, тут же появляется конкуренция в экономике. То есть, страна оживает. Вообще основа демократического строя — это обязательная бескровная смена власти. Если ее не происходит, у власти остается только одна задача: всегда оставаться у власти. Поэтому я вижу, что происходит, и я не хочу в этом принимать никакого участия. Я же понятно объясняю?
А. Нарышкин
―
Безусловно. В Германии тоже власть не меняется? Там Меркель 12 лет сидит во главе правительства. Да, там меняется состав правительства, там меняется состав бундестага. Но в чем проблема России? У нас есть 8 кандидатов — вот Стас вам напомнил — и между ними возникает дискуссия по разным вопросам. Разве это плохо? И на прошлых выборах это было.
Е. Ройзман
―
Послушайте, она возникает между ними — им разрешили поговорить. Там есть кандидаты, к которым я лично хорошо отношусь, с уважением. Но их подбирали так, чтобы они не повлияли на исход выборов. Послушайте, мы же с вами сидим и всё понимаем, и знаем, что происходит. У вас достаточно продвинутая аудитория. Я считаю, что у «Эха» - лучшая аудитория. И сейчас все, кто слушает, тоже знают, что происходит. Ну зачем я буду в этом участвовать?
А. Нарышкин
―
Евгений Ройзман в 2013 году тоже победил на выборах, потому что ему дали поговорить и порулить чуть-чуть?
Е. Ройзман
―
Мне не дали ни поговорить, ни порулить. Те выборы, на которых я победил, точно так же не были честными. Другое дело, что меня не сумели сломать — раз, потом у меня была очень сильная команда, и это был мой город, в котором я родился и вырос. Меня просто не сумели затоптать в своем городе. Плюс возникла сложнейшая ситуация, о которой знает Венедиктов: одновременно здесь были выборы у Навального. За 2 часа до Москвы закончилось голосование у нас, и никому не нужны были 2 точки напряжение. Поэтому нашим дали жесткое указание: никаких вбросов, ничего. Если выиграли — значит, выиграли. Если проиграли — значит, проиграли, объявите победившего, потому что не до вас. Я так вижу эту ситуацию. Это были выборы, это были настоящие выборы — но очень тяжелые, и честными я их тоже не назову.
Е.Ройзман: Больше всего будут рубиться главы регионов, для них процент на выборах — залог последующей выживаемости
А. Нарышкин
―
Вы согласны с тем, что, например, в Кремле в 2013 году могли посчитать: пусть Ройзман победит, потому что он безобидный? А потом у него разные полномочия отберем.
Е. Ройзман
―
Скажем так, я не безобидный — я человек здравого смысла. И в том случае, когда я выиграл выборы главы города, для меня интересы города — первоочередные. Интересы города и интересы жителей города. Я способен работать, способен учиться, это мой город. Поэтому чего меня бояться-то? Тем более, что меня знало много народу в Администрации президента. Все-таки, мы были депутатами в одном созыве и с Володиным, и с Олегом Морозовым, и с многими другими. Поэтому они меня не боялись. Они понимали, что я разумный человек, умеющий работать.
А. Нарышкин
―
Полномочия главы города у вас в этом году истекают?
Е. Ройзман
―
До 8 сентября. У меня сейчас задача просто до конца достоять свой срок, сделать максимум что я могу в этой конфигурации. Ну действительно, у нас та же самая ситуация, что практически у всех: у города забирают все полномочия и доходные источники. Федеральная власть боится сильных городов. Такое бывало в истории разных стран. Но я со своей стороны считаю, что, конечно, теми, у кого отняли деньги и полномочия, управлять проще. Но не может быть такое, что страна сильная, а города слабые. Сильная страна может быть только тогда, когда сильные города.
А. Нарышкин
―
А вы дальше хотите быть мэром? Осенью будете свою кандидатуру выдвигать? У вас уже голосование будет в парламенте, не народное.
Е. Ройзман
―
У нас очень сложная ситуация. Я думаю, отчасти и из-за того, что я выиграл выборы, в федеральное законодательство были внесены определенные поправки. И сейчас конфигурацию выборов определяет руководство региона. Я думаю, что у них есть очень большой соблазн отменить прямые выборы мэров. Хотя я считаю, что этот институт для крупных городов необходим. Для крупных городов возможность людям самим выбирать себе мэра очень важна: для устойчивости городов, для развития.
А. Нарышкин
―
Свою кандидатуру вы будете дальше выдвигать?
Е. Ройзман
―
Я не могу сейчас даже ничего сказать.
А. Нарышкин
―
Почему?
Е. Ройзман
―
Потому что закон еще не принят, выборы еще не объявлены законными.
А. Нарышкин
―
Почему нет? Я за прошедшие 5 лет ничего не сделал, поэтому мне нужно еще 5 лет, чтобы доделать свои дела.
Е. Ройзман
―
Нет, ситуация выглядит не так. Я сейчас не могу даже ничего говорить. Потому что если я сейчас объявляю, что да, я иду на следующие выборы, тогда совершенно точно будет принят закон, который эти выборы отменяет. Поэтому я сейчас жду, смотрю, внимательно наблюдаю. Еще рано — посмотрим.
С. Крючков
―
Если будут приняты эти ограничения в пользу областного центра — даже в этих условиях вы потенциально готовы?
Е. Ройзман
―
Те ограничения уже приняты. Другое дело, что сейчас Законодательное собрание Свердловской области может принять закон, что в Екатеринбурге прямые выборы мэров отменяются, и будут проходить по такой-то системе...
А. Нарышкин
―
Хорошо, я по-другому спрошу: есть смысл осенью снова бороться за пост мэра?
Е. Ройзман
―
Слушайте сейчас внимательно: если я соберусь, то объявлю об этом сам, меня не надо будет спрашивать. Я выйду и скажу: «Люди, по такой-то и такой-то причине я считаю, что справлюсь с этой работой и готов еще 5 лет отдать городу». Но это я сделаю сам.
С. Крючков
―
Хорошо. Возвращаясь к президентским выборам 18 марта. Вы говорите, что участия не принимаете. Тем не менее, вы находитесь в каком-то взаимодействии с областными властями. Нам активно говорят, что там идет игра на повышение явки. Какие-то сигналы от областного центра, чтобы, там, устроить референдум или опрос по благоустройству города в день голосования на президентских выборах. Есть что-то такое?
Е. Ройзман
―
Послушайте, я во взаимодействии не нахожусь, меня на такие совещания не приглашают, до меня установок не доводят. Но все равно я знаю всё, что происходит. Действительно, у всех — не только у нас — задача только одна: явка, явка, явка... Всех готовят, всех мобилизуют. Вся задача, вся установка — именно на явку.
Е.Ройзман: Власть эксплуатирует Победу. Из Победы уже создали некую религию. Уже появилась куча самоназванных жрецов
С. Крючков
―
Как это технически устроено?
Е. Ройзман
―
Технически это устроено примитивно. Во всяком случае, все бюджетники. Спрос с бюджетников жесточайший. Установки очень жесткие, надзор, контроль за этими установками очень серьезный. Всеобщая мобилизация на выборы. Это везде, по всей стране.
А. Нарышкин
―
Евгений Ройзман, мэр Екатеринбурга, в нашей студии. Тут в чате ютьюба, где идет трансляция нашего эфира, просят прокомментировать историю с этой девушкой Настей Рыбкой. Но я вас хочу спросить не про суд, не про саму публикацию всех этих фотографий, а, скажем так, про кодекс поведения чиновника. Как вам кажется как госслужащему — то, что правительственный муж, государственный муж отправляется на яхту к одному из миллиардеров. Это нарушение каких-то принципов, или это допустимая ситуация?
С. Крючков
―
Для решения каких-то локальных задач это можно позволить?
Е. Ройзман
―
На самом деле все, кто работает в правительстве, вынуждены понимать, что происходит. Они все равно вынуждены общаться со всеми, кто по профилю. Встречи бывают самые разные: и в ресторанах, и, может быть, где-то на яхте на нейтральной территории, и так далее. Но вот эту степень каждый должен определять для себя сам.
А. Нарышкин
―
Евгений Ройзман как для себя определяет?
Е. Ройзман
―
В России эти границы размыты. В России полететь на самолете своего друга-олигарха, который может себе позволить содержать самолет — допустим, чиновнику надо срочно в Москву, и он знает, что у него здесь местный олигарх, у которого есть самолет — это никто не считает взяткой. В ресторане — тоже никто не считает. Эти границы у нас размыты на самом деле. Люди для себя находят — где-то для пользы дела, где-то для скорости передвижения или еще что-то. Эту границу очень сложно выстроить законодательно. Сейчас она выстроена так, что непозволительны никакие подарки более 3 тысяч рублей. Если тебе подарили подарок более 3 тысяч рублей, ты должен его оценить, куда-то внести разницу и после этого оставить себе. Это, на самом деле, достаточно нелепый закон — сложноисполнимый, нелепый. Не думаю, что кто-то НРЗБ.
С. Крючков
―
НРЗБ законы, Россия живет «по понятиям». Вот у вас лично какие понятия на этот счет? С кем вы не сядете на одной яхте? Вот Дерипаска или Абрамович пригласит вас к себе на какой-нибудь остров — хорошо провести время, выпить по коктейлю, обсудить какие-то вопросы.
Е. Ройзман
―
Я вам скажу так: каждый серьезный чиновник, если его кто-то куда-то приглашает, понимает: или это по-товарищески, или что-то у него попросят в ответ. Поверьте мне: каждый понимает, что могут попросить в ответ за ту или иную услугу. Поэтому у каждого внутри свой сторожок: что приемлемо — что неприемлемо, что красиво — что некрасиво. У тех чиновников, которых назначали, свои кодексы. У тех, кого избирали — совершенно иная картина. Когда тебя назначают, ты несешь ответственность перед тем, кто тебя назначил. Когда тебя избирают, ты должен отчитываться перед теми людьми, которые тебя избирали. И это зачастую бывает гораздо более серьезная ответственность. Поэтому ты должен ориентироваться на тех, кто тебя избирал.
А. Нарышкин
―
Вас, как избранного мэра, один из миллиардеров списка «Форбс» приглашает на ужин и хочет, там, покормить, напоить и просто пообщаться. Что вы делаете?
Е. Ройзман
―
Я ничего не делаю. Мой товарищ — Михаил Прохоров. Я бывал у него дома, и много народа бывало. Я легко с ним общаюсь, потому что знаю, что у меня с ним товарищеские отношения, и он ничего не попросит в ответ. Но из-за того, что я с ним общаюсь, я могу у него проконсультироваться, спросить. У него могут быть какие-то серьезные подсказки. То есть, у меня такие отношения. Я многих знаю. У нас в городе, слава Богу, достаточное количество форбсовских олигархов.
С. Крючков
―
Накануне Олимпиады в череде городов России прошли провластные митинги: в поддержку олимпийцев, в память о годовщине Сталинградской битвы. Придет весна, пройдут эти выборы — начнется новая истерия: с «бессмертным полком», с 9 мая. В Екатеринбурге что-то такое уже есть?
Е. Ройзман
―
На самом деле, раньше не отмечали 22 июня. Сейчас начали еще и 22 июня отмечать, «Свеча памяти». Потом начали отмечать годовщины битв. Я сейчас говорю то, что я думаю. Я считаю, что власть эксплуатирует Победу. Из Победы уже создали некую религию. Мало того, что создали религию — уже появилась куча самоназванных жрецов, которые смотрят, правильно ли исполняется то или иное установление этой религии и так далее. Мне это всё не очень нравится. У нас в каждой семье есть воевавшие и погибшие, и в День Победы «со слезами на глазах» каждому есть о чем вспомнить, о чем подумать, о чем помолчать. Это моя позиция. Понятно, что не вс ё нравится, но, тем не менее, тренды сейчас вот такие.
С. Крючков
―
Чтобы не происходило вот этого религиозного отношения к Победе, а всё было на самом деле душевно и каким-то образом сохранялась память, какие действия предпринимает мэрия Екатеринбурга? Как выхолостить всю эту фальшь?
Е. Ройзман
―
Ничего не выхолостить, потому что люди к этому совершенно искренне относятся. Ближе к 9 мая начинается накал, звучание песен. Понимаете, эти песни такие — когда их слышишь, у тебя всё равно мурашки по коже. Но когда ты их слышишь по много раз в день везде — это на самом деле тяжеловато, потому что не успеваешь даже осознать. Но, тем не менее, так вот у нас уже сложилось. У меня есть одна болезненная ситуация. Это дети войны. Приходят пенсионеры и совершенно искренне говорят: «Знаете, я ребенок войны. У меня погиб отец. Вы же понимаете: отец погиб, сколько мы в жизни натерпелись с братьями и сестрами. Неужели детям войны ничего не полагается?» И поскольку сейчас прошел такой слух — по телевизору показывают, какое отношение к ветеранам, к войне — они искренне считают, что им с этого отношения, с этой пропаганды хоть что-то перепадет. Им ничего не перепадает. Мало того: когда я был депутатом Госдумы, вопрос по детям войны был очень серьезный. Я разговаривал с одним представителем правительства в Государственной Думе. Я говорю: «Ну почему не принять закон? Хоть какие-то мало-мальские компенсации». Это было, наверное, год 2004-й. Он говорит: «Ты пойми: это самая многочисленная категория населения — просто не потянуть!» Так вот сейчас это не самая многочисленная категория населения. На самом деле, вопрос только в приоритетах. 2-3-раза в год какие-то выплаты производить можно. Люди воспримут это как уважение, как какую-то компенсацию. Если мне кто-то скажет, что на это нет денег, то я скажу: «Слушайте, на сочинскую Олимпиаду денег хватило. Это — не сочинская Олимпиада, это в разы меньше». Я считаю, что по-человечески как-то компенсировать гибель кормильцев во время войны, гибель отцов, вот эту безотцовщину государство могло бы себе позволить. Вопрос приоритетов.
А. Нарышкин
―
Мэр Екатеринбурга Евгений Ройзман в программе «Персонально ваш». Спасибо! Станислав Крючков и Алексей Нарышкин вернутся к вам в «Дневном развороте» через 10 минут.