Ева Меркачева - Персонально ваш - 2018-02-07
07.02.2018
Подписывайтесь на YouTube-канал
«Эхо Москвы»
А. Нарышкин
―
15 часов и 6 минут в российской столице. Всем добрый день! Алексей Соломин и Алексей Нарышкин в «Развороте». Добрый день, Алексей!
А. Соломин
―
Добрый день!
А. Нарышкин
―
Наш гость — журналист «Московского комсомольца», зампред Общественной наблюдательной комиссии Москвы Ева Меркачева. Приветствуем вас!
А. Соломин
―
Здравствуйте! И я напомню нашим радиослушателям, что вы можете не только нас слушать, но и смотреть на канале «Эха Москвы» в ютьюбе. Вы, насколько я понимаю, встретились с Никитой Белых?
Е. Меркачева
―
Вы знаете, я сама с ним не могла поговорить. Я передала вопросы и все наши пожелания через коллег, поскольку мне лично сейчас в «Матросскую тишину» пока запретили ходить.
А. Соломин
―
А почему?
Е. Меркачева
―
Это связано с большим скандалом. Помните: vip-камеры, затем арест одного из наших коллег. Всё это вертелось вокруг такого мошенника, «решальщика» Дионисия Золотова, который развел, скажем так, «благотворительную» деятельность.
А. Соломин
―
Давайте мы тогда отдельно про это поговорим.
Е. Меркачева
―
Тут целая история.
А. Соломин
―
Сначала про Никиту Белых. Что вам рассказали коллеги, в каком он состоянии находится, как он пережил первые дни после вынесения приговора?
Е. Меркачева
―
Вы знаете, мы обращались не только к коллегам, но и к сотрудникам изолятора. Более того: я связывалась с медиками, потому что они могли заметить какие-то нюансы в поведении, в настроении, в характере, которые, возможно, были бы недоступны для понимания обычным людям. Вот что они говорят — они говорят, что Никита Белых на самом деле чувствует себя достаточно неплохо. У него настроение борца. Никакой истерики, никакой паники, никаких признаков депрессии у него не наблюдается. Наоборот, я бы сказала, он сейчас в лучшем положении, чем был до приговора в «Лефортово». Ну, потому что само «Лефортово», конечно, скажем так, давит. Там все-таки изолятор особый, и ощущение, что рядом с тобой где-то в камерах сидят террористы, маньяки, убийцы — оно всегда неприятное.
А. Нарышкин
―
Он в «Матросской тишине», потому что там медчасть.
Е. Меркачева
―
Да, в «Матросской тишине» медчасть, и там обычно находятся заключенные не по тяжелым статьям. Плюс там все время медики, которые могут оказать первую помощь при любой необходимости.
А. Соломин
―
В камере он не один сейчас?
Е. Меркачева
―
Есть сокамерник — еще один пациент больницы «Матросской тишины». Тоже не тяжелый, поэтому Никите Юрьевичу не приходится ухаживать или делать какие-то манипуляции со своим сокамерником, слава Богу. Самое позитивное, что он увидел в приговоре — может быть, это единственный позитив — это то, что ему теперь не нужно будет бесконечно ездить на суды. Мы помним историю с его вывозкой. Само путешествие в суд и обратно, прямо скажем, мучительно, порой занимает до 8-10 часов. Как это обычно происходит, про что он рассказывал: сначала выводят заключенного в сборное отделение. Там он какое-то время сидит. Там можно только стоять или сидеть в узком помещении. Затем помещают в автозак, который долго-долго едет по московским пробкам...
А. Нарышкин
―
Всех развозит.
Е. Меркачева
―
Да, почему-то заезжает чаще всего во все другие суды. И к моменту, когда ты уже ничего не соображаешь, устал, хочешь есть, пить и просто отдохнуть, тебя привозят и заводят собственно на судебное заседание. Ты должен как-то сконцентрироваться, собраться и начинать понимать, что идет процесс над тобой, и от того, что ты скажешь, зависит твоя судьба. Это все очень сложно. А у Никиты Юрьевича еще и болезни все связанные с тем, что нужно контролировать сахар и давление. Поэтому эта перевозка была для него настоящим терзанием. Последний раз, когда мы с ним общались по этому поводу, был такой нюанс: врачи сказали, что он обязательно должен что-то с собой брать есть, чтобы сахар не скакал.
А. Нарышкин
―
Врачи «Матросской тишины»?
Е. Меркачева
―
Нет, даже врачи «Лефортово» сказали, что он должен брать.
А. Нарышкин
―
Это разрешено?
Е. Меркачева
―
Вот, не разрешено. И тогда ему в качестве исключения, по рекомендации медиков, разрешили брать такие специальные батончики. Он никак не мог рассчитать, с учетом поездки, сколько таких батончиков можно брать с собой. Поэтому он брал на всякий случай лишние — там, 10 батончиков. Я не знаю, как они выглядели — наверное, мюсли с шоколадом. Но это было очень важно, потому что от приема лекарств зависело его состояние. А лекарства можно принимать только после того, как что-то конкретное употребил в пищу. Так вот он берет 10 батончиков, выезжает в суд, и не может рассчитать: например, он приехал не через 10 часов, а через 6 часов или через 7. У него с собой остаются батончики. Он приезжает с ними, у него их не принимают и начинают при нем выбрасывать.
А. Нарышкин
―
А еще обратно надо ехать.
Е. Меркачева
―
Нет, это уже когда он обратно приезжает. Начинается неприятная история, начинается скандал, потому что он говорит: «Как же так: вы меня с этими батончиками выпустили из изолятора, а потом с ними же не принимаете?» Дело не в том, что их жалко выбрасывать. Дело принципа: как-то было всё не совсем по-человечески. А что касается обратного пути — он занимает примерно столько же, поэтому здесь вообще, в принципе, рассчитать было невозможно. И каждый такой вывоз, по его словам, от него требовал 2-3 дня просто чтобы восстановиться. Он должен был исключительно отлежаться. А тут мы помним, как гнали судебный процесс. Насколько я знаю, по моей информации, там буквально с самого верха торопили, чтобы скорей, чтобы это было до выборов, чтобы Никиту Юрьевича осудили.Е.Меркачева: Во время перевозки людей перестали бить, перестали к ним относиться как к скоту
А. Нарышкин
―
А если подследственный — или обвиняемый, подсудимый — погибает во время затянувшейся перевозки, чья ответственность будет?
Е. Меркачева
―
Будет ответственность изолятора, но, скорее всего, конвойной службы. Потому что передают они именно на попечение Конвойного полка, который принадлежит МВД. Вот все эти автозаки чаще всего полицейские.
А. Нарышкин
―
Человек, который находится в автозаке, может сказать: «Мне плохо»? Ему обязаны предоставлять медицинскую помощь? Или они вот так до смерти могут укатать?
Е. Меркачева
―
В автозаке нет медика, который с тобой туда катается. Потом, с учетом ситуации с Никитой Юрьевичем, только для него — это исключительная история — сделали так, что с ним выезжал из больницы «Матросской тишины» медик, у которого был чемодан со всеми необходимыми препаратами. Но это исключительная ситуация, только после того, как мы подняли большой шум.
А. Соломин
―
А правильно я понимаю — чтобы уточнить: любой другой заключенный, у которого медицинские показатели тоже плохие, от конвоира мало что может получить?
Е. Меркачева
―
Мало.
А. Соломин
―
Ему бесполезно обращаться к конвоиру?
Е. Меркачева
―
По большому счету да, потому что максимум что есть у конвоира — это аптечка. Там нет никаких сильнодействующих препаратов: только зеленка...
А. Соломин
―
А они могут изменить, например, маршрут следования автозака, чтобы в первую очередь доставить пациента, которому плохо?
Е. Меркачева
―
Нет. Сам конвоир, который непосредственно находится в автозаке, не принимает таких серьезных решений. Это серьезное решение — это целый маршрут, который разрабатывается руководством...
А. Соломин
―
С точки зрения безопасности...
Е. Меркачева
―
Да, это серьезное дело. Поэтому всё, что они могут сделать, это вызвать «скорую помощь». Она приедет по тому адресу, который автозак укажет. Он остановится где-то на обочине, она приедет, возьмет этого заключенного, начнет его откачивать и потом уже доставит в больницу. Вот такая, конечно, история с этими доставками грустная. Мы много раз обращались в Конвойный полк, мы проводили несколько совещаний. Но у нас есть хорошие подвижки. В каком плане: по крайней мере, во время перевозки людей перестали бить, перестали к ним относиться как к скоту. Такие случаи, к сожалению, были.
А. Соломин
―
А с чем они были связаны?
Е. Меркачева
―
Мне кажется, с низким уровнем сотрудников младшего звена. С низким уровнем восприятия. Во-первых, они относились к заключенным как уже к преступникам. Они почему-то обращались к ним только на «ты», пренебрежительно. Потом у нас было несколько встреч с руководством Конвойного полка, в котором мы говорили, что это всё зависит от них. Если они проведут такие беседы каждый в своем отряде — там же несколько отрядов в конвойной службе, если будут объяснять, что это живые люди, не позорьте столицу, и вообще как-то надо поднимать культурный уровень, это изменится. И на самом деле так и произошло. Я думаю, что они дали нагоняй всем тем младшим конвоирам, которые позволяли себе подобное поведение, и они сейчас так себя уже не ведут. У меня сейчас есть претензии по поведению, например, к судебным приставам, которые находятся в судах.
А. Соломин
―
Это уже отдельная служба, она не имеет отношения к конвоирам.
Е. Меркачева
―
Абсолютно верно, это отдельная служба. Когда конвойный состав доставляет заключенного в суд, там дальше за ним следят уже судебные приставы. Вот его помещают в клетку или «аквариум» - так называют это место — и там за всем, что происходит во время судебного процесса, следит непосредственно пристав. Ну, там есть такие экземпляры, я вам говорю, которых можно снимать — этих приставов!
А. Соломин
―
Была очень жесткая статья — я сейчас боюсь соврать, поэтому не скажу, в каком именно издании: то ли «Новая газета», то ли «Медуза» - о том, что в этих «аквариумах» подсудимые часто подвергаются пыткам. В зависимости от ситуации, конечно, но обращаются с ними очень жестко. Это до сих пор так, по вашей информации?
Е. Меркачева
―
Вообще, конечно, нам нужно мониторить эти места. Пока у ОНК нет такого права, и мы исключительно в качестве таких «свободных художников» можем прийти на открытое судебное заседание и посмотреть, что там происходит с заключенными. Но есть еще помещения, которые недоступны обычным посетителям суда, и где находятся арестанты до того момента, как их разводят непосредственно по залам судебного заседания.
А. Соломин
―
Я прошу прощения: не «аквариумы», а вот как раз про эти комнаты я и говорю.
Е. Меркачева
―
Вот всё, что там происходит, увы, нам недоступно. Жалобы поступали. Мы обращались, например, к руководству Мосгорсуда. После этого стали контролировать, и вроде ничего такого страшного за последнее время не было. Но это, знаете, такой живой процесс. К сожалению, надо все время следить и не надеяться на то, что это устаканилось и стало прекрасно. Нет, ни в коем случае, потому что вроде бы всё хорошо, а потом мы заходим в какую-нибудь женскую камеру, и женщина нам говорит, что ее доставляли в суд, и во время доставки ее сначала конвойный ударил в спину ногой, а потом кто-то из приставов сказал что-то нехорошее. И в конце концов передали «привет» от следователя. То есть, следователь даже смог каким-то образом (если она не фантазирует) вмешаться на этапе доставки в суд и попросить этих людей, которые как раз отвечают за заключенного, чтобы они перед судом как-то его прессанули. Немножечко поддавили, чтобы на судебном заседании он, может быть, подумал и чего-то лишнего не сказал в адрес следствия, что хотел.
А. Соломин
―
А когда вам поступает подобное обращение, к тому конвоиру, который допустил подобное поведение, применяются какие-то меры? Или это всё на откуп службе?
Е. Меркачева
―
Понятно, что на откуп службе. Но мы как-то составляли такую справку, сводку, давали фамилии конвоиров, записывали. Поэтому мы надеемся, что этих людей наказали. Просто возможности посмотреть: уволили, не уволили, может быть, премии лишили — у нас нет. Но, как я говорю, согласия с руководством Конвойного полка мы достигли. В принципе, там адекватные, умные люди, которые понимают, что это даже позорно: когда человека во время доставки бьют или не дают ему кипятка. У нас были раньше такие проблемы. Сейчас мы пришли к консенсусу, их вроде и кормят и всё такое. Единственная проблема, которая остается, которая от них не зависит — это время доставки. Время доставки у нас по-прежнему 6-10 и более часов. Бывают случаи, когда заключенного увозят на рассвете, возвращается в камеру он уже за полночь. Все это время он может находиться совершенно голодный, потому что тот паек, который ему дают с собой — не скажу, что он такой уж прямо супер-съедобный. Есть его можно — я лично сама его пробовала — но у меня была изжога, честно скажу, потом целый день.Е.Меркачева: Единственный позитив - то, что ему теперь не нужно будет бесконечно ездить на суды
А. Соломин
―
А что туда входит?
Е. Меркачева
―
Туда входит такая консерва...
А. Соломин
―
Типа тушенки какой-то?
Е. Меркачева
―
Да, да. Затем суп, который нужно разводить кипятком. Раньше даже кипятка не давали!
А. Нарышкин
―
Это с собой они берут?
А. Соломин
―
Всухую жевать?
Е. Меркачева
―
Да, у нас была проблема, когда заключенный говорит: «Что нам его — грызть, что ли? Не знаем, что делать». Кисель, который тоже нужно разводить кипятком, галеты. Очень всё скромно, и понятно, что этим насытиться невозможно. Плюс если организм чувствительный... А если это диабетик, как Никита Белых — ему это вообще есть нельзя, я считаю. Там четко: сразу же будет проблема с желудком. Но в принципе, есть можно. И многие едят с удовольствием. Просто этого мало, опять-таки повторюсь, и в любом случае этот паек никак не может спасти человека, который практически сутки где-то находится, куда-то едет, его везут. Я понимаю, что Москва, сейчас снег. У нас были последние случаи, связанные с конвоем, когда привезли одного заключенного. Причем он достаточно известный персонаж, бывший полковник ФСБ, но на самом деле очень хороший человек, из «старой школы». Дело, которое по нему сейчас ведется, на мой взгляд, фейковое — я пыталась провести журналистское расследование. Но неважно. Так вот его привезли и долго не могли выпустить из автозака, потому что замки заморозились, перестали работать. И возле Военного суда его пытались как-то отковырять, отмораживали замки. Все нервничали, все переживали, потому что судья должен начать процесс, все собрались. Непонятно вообще: вызволят его, не вызволят, как быть дальше — ломать эту дверь, не ломать. В конечном итоге проморочились какое-то время; суд, естественно, немножко отложил заседание. Но вот его выпустили. И это не единственная проблема в снежную погоду. Автозаки и застревали, и приходилось переносить судебные заседания опять-таки из-за того, что они опаздывали. У нас на дорогах их никто не пропускает. У полицейских автозаков нет права включать какие-то мигалки, мчаться поскорей. Поэтому здесь очень важно, чтобы обычные водители, видя такой автомобиль... Его, на самом деле, очень легко вычислить, что называется: если автозак принадлежит ФСИН, там такая зеленая полоса и прямо написано «ФСИН». И что-то подобное у МВД. Поэтому я обращаюсь к водителям, особенно в эту зимнюю пору, такую тяжелую: просто имейте в виду — уступите дорогу. Объясню, почему: у вас там в салоне тепло. Скорее всего, играет музыка. У вас там, скорее всего, нет рядышком, на соседнем сиденье, какого-то маньяка. Никто не окуривает вас в каком-то бешеном количестве.
А. Нарышкин
―
А там еще и курят?
Е. Меркачева
―
Конечно.
А. Нарышкин
―
Это не запрещено?
Е. Меркачева
―
Это не запрещено. По идее, были попытки отнимать сигареты. Но понимаете. Когда в самом процессе уже есть нарушения, что обращать внимание на такую мелочь: покурит он или не покурит, когда человеку, извиняюсь, в туалет приходится терпеть очень долго.
А. Нарышкин
―
А если нет сил терпеть, что делают?
Е. Меркачева
―
Знаете, раньше очень сильно практиковалось, что человек выезжает с пластиковой бутылкой. Потом эту бутылку запретили.
А. Нарышкин
―
А если эта бутылка немножко не подходит для твоих целей?
Е. Меркачева
―
Вот надо думать.
А. Нарышкин
―
Это на самом деле нигде не прописано — ни в каких нормативных документах? Терпи?
Е. Меркачева
―
Нигде не прописано. Есть любопытные вещи: сказано, что автозаки имеют право останавливать около общественных учреждений для того, чтобы вывести в туалет или что-то еще.
А. Нарышкин
―
Мимо школы проезжал — какого-нибудь маньяка...
Е. Меркачева
―
Но это не практикуется. Вы сами подумайте: для нашей же безопасности это нормально. Если бы они там останавливались у больницы: быстренько давайте сейчас выведем всю эту группировку...
А. Соломин
―
Общественные учреждения — это, наверное, какие-нибудь госучреждения. Это не кафе...
Е. Меркачева
―
Нет, это именно государственные учреждения в данном случае.
А. Нарышкин
―
МФЦ?
Е. Меркачева
―
Например. В общем, это все не очень продумано. Был момент, когда в некоторых автозаках появились биотуалеты — это были единичные автозаки нового образца. Но что-то сразу эти туалеты перестали работать. Уж не знаю, виноваты в этом заключенные или не виноваты. Но как бы то ни было, проблема так и осталась, поэтому терпят, доезжают. В общем, мучительно это. И возвращаясь к Никите Белых — он сказал: «Вот наконец-то процесс этой доставки закончен». А так-то он настроен очень решительно. Он хочет продолжать бороться, естественно, пройти все судебные инстанции, которые есть у нас в стране. Всё, что позволяет закон. Знаете, для меня было поразительно — я очень хотела с самого начала спросить у него по поводу его отношения к судье. Объясню, почему: потому что каждый раз, когда мы с ним встречались в «Лефортово», когда уже шел судебный процесс, он говорил мне, что, в принципе, он к судье относится хорошо. По отношению к следователю такого никогда не звучало. Следователь был всегда если выражаться его словами, каким-то деспотом. Можно было это понять: следователь отказывал в свиданиях со всеми, следователь сделал его невесту свидетелем по делу — там была куча нюансов.
А. Соломин
―
Что помешало им пожениться.
Е. Меркачева
―
Да, он же не разрешал им долгое время. И только когда дело было направлено в суд, всё произошло. Судья, в отличие от него, и свидания разрешала, и наконец-то невесту она быстро вывела из статуса свидетеля. Она ее опросила, разрешив им пожениться. Ну, и была куча таких моментов. В частности, важный момент: в «Лефортово» у нас огромная проблема с адвокатами. Они стоят в очередях, разыгрывают какие-то жребии для того, чтобы попасть хотя бы раз в 2 недели. А когда идет судебный процесс, обязательно важно заключенному накануне встретиться с адвокатом, чтобы обговорить, какие они вообще на суде будут давать показания, какую позицию выработают. Это важно на самом деле. И когда адвокат к тебе просто тупо не может попасть, и ты его можешь увидеть только на суде — это на самом деле нарушает закон и, я считаю, конституционные права о праве на защиту. И судья сама звонила в «Лефортово» - прямо в руководство «Лефортово» - и просила, чтобы к Белых пустили адвоката. Вне этой безумной очереди, вне жеребьевки. И в этом ручном режиме запускали адвоката. То есть, всё говорило о том, что человек она вроде бы радушный — не знаю, можно ли вообще в отношении судьи сказать такую фразу. И тут — 8 лет! Скажу честно, нас этот приговор тоже поразил. Мы считаем, что он очень жесткий. С учетом всех обстоятельств вполне можно было — тем более, что у судьи есть такое право — дать ниже. Наверное, если бы это было хотя бы 5 лет, звучало бы нормально. Но 8 — жестко.Е.Меркачева: Никита Белых чувствует себя достаточно неплохо. У него настроение борца
А. Соломин
―
Для колонии. В смысле, не строгого режима, а другой.
Е. Меркачева
―
Да, или колонии общего режима. Колония строгого режима на самом деле мало чем отличается от общего, кроме количества передач и свиданий. Но это очень важно! Это нам с вами казалось бы: 5 свиданий в год или 3 свидания в год, а для заключенного это очень важно. То же самое с передачками, с возможностью тратить деньги, которые есть на лицевом счету — в колонии строгого режима всё это в уменьшенном количестве. И тут она выносит такой приговор. Мне было интересно понять, как он: в обиде на нее? Вы знаете — оказалось, нет, он ее понимает, он даже ей сочувствует в какой-то степени. Он говорит: «Она человек системы».
А. Соломин
―
То есть, он не воспринимает этот приговор как нечто, что породила сама судья. Он воспринимает его как что-то, навязанное ей.
Е. Меркачева
―
Как что-то, порожденное самой системой.
А. Нарышкин
―
Судья — просто винтик в этой системе.
Е. Меркачева
―
Да. Он приводит такие интересные аналогии даже со своей деятельностью на посту губернатора — он говорил: «Даже когда я там был, мне часто приходилось действовать, как действует элемент этой системы. Потому что механизм единый, общий». Он рассказывал случай, когда, помните, были все эти волнения на Болотной, в том числе, и в Кировской области к их зданию приходили люди, которые пытались выразить какой-то протест. Он к ним вышел и с ними вел диалог. Он у них спросил: «У вас есть ко мне лично претензии как к губернатору, к человеку, который отвечает за регион?» Они ему сказали: «К вам лично нет, и к региону нет». Он: «Тогда езжайте все в Москву». За это ему дали, скажем так, серьезный нагоняй.
А. Соломин
―
В центре?
Е. Меркачева
―
Да, он получил по башке, выражаясь простыми словами. Ему позвонили из Администрации Президента, сказали: «Вообще, почему ты вышел? Действуешь без согласования, чего-то выходишь. Другие не выходят, ты почему-то выходишь, позволяешь себе такие фразы». Это про что? Он как раз говорит, что сложно, будучи в системе, действовать вне ее правил. Но, по крайней мере, сохранять человеческое достоинство и пытаться всё делать, исходя из своей совести — возможно, реально. И на его взгляд, когда судья выносила решение, понимая, что она не может оправдать в данном случае, она могла дать так мало, насколько это возможно. Наверное, он считает, что судья не могла дать меньше. Может быть, он полагает, что с нее требовали гораздо больше.
А. Соломин
―
Я напомню, что в эфире «Эха Москвы» Ева Меркачева, зампред Общественной наблюдательной комиссии Москвы, журналист газеты «Московский комсомолец». Вы слушаете программу «Персонально ваш», сегодня Нарышкин и Соломин ее ведут.
А. Нарышкин
―
Про Белых у меня еще вопрос, если позволишь. Вот вы говорите со ссылками на самого бывшего губернатора, что судья такая радушная. А когда она проводила заседания длиной в несколько часов, когда она видела состояние Белых НРЗБ
А. Соломин
―
И тот же приговор - 10-часовой, по-моему.
А. Нарышкин
―
Ну, приговор — это в принципе мероприятие длинное. Хотя, наверное, его можно поделить. Вот как правозащитнику, вам не кажется, что со стороны судьи это издевательство?
Е. Меркачева
―
А я просто не вижу других вариантов. Если должен идти судебный процесс, если его невозможно прерывать, то как тут быть? Она разрешала присутствовать медикам все время. Она разрешала проводить заседания в палате, когда было совсем плохое состояние, и сама выезжала туда. Точнее, это была не палата, но это было прямо рядом с больницей «Матросской тишины». В административном корпусе для этого специально оборудована комната. Если она видела, что он хватается за сердце или что-то еще, она тут же прерывала заседание.
А. Нарышкин
―
То есть, судья Татьяна Васюченко, я так понимаю, продемонстрировала определенный гуманизм.
Е. Меркачева
―
Определенный гуманизм. Хотя к ее деятельности как судьи у Никиты Белых тоже есть много вопросов. В частности, он всегда говорил, почему так получилось, что из заявленных больше 100 свидетелей защиты — людей, которые могли говорить в его пользу, характеризовать его и много объяснять — суд в итоге позволил допросить всего лишь, не знаю, 10 человек. В общем, гораздо меньше. Это ему непонятно. Потом ему были непонятны моменты, когда из людей, ему близких, которые могли сказать про него хорошее, сторона обвинения пыталась сделать своих свидетелей. То есть, это были свидетели не со стороны защиты, а со стороны обвинения. Это, во-первых, ставило людей в неловкое положение, а во-вторых, это всё было как-то очень абсурдно. Вот какие-то такие нюансы, естественно, присутствовали. Но опять-таки, как я понимаю, Белых это всё сваливает на систему, на механизм. Он есть, он существует. Он понимает, что по-другому нельзя. Но когда можно было проявлять какие-то человеческие качества, судья их проявляла.
А. Соломин
―
Правда ли, что если апелляция не поможет Никите Белых и приговор не будет пересмотрен, есть такая вероятность, что он будет отбывать наказание в Кировской области?
Е. Меркачева
―
Да, это первое, что мне говорили сотрудники ФСИН. Я пыталась обратиться с запросом, еще как член Общественного совета. А в законе предусмотрено, что человек должен отбывать наказание по месту прописки. Московской у него нет. А Катерина, супруга — я разговаривала с ней по телефону недавно — говорит, что готова в любой момент сделать ему прописку, прописать его у себя в квартире. Живет она в Москве.
А. Нарышкин
―
А так можно делать, несмотря на...
Е. Меркачева
―
Да, как это сделать в условиях изоляции — большой вопрос. Заморачиваться, передавать его паспорт, поверьте мне, никто не будет. Тем более, что такой практики не было. Она не запрещена по закону, но точно никто этого делать не будет.
А. Соломин
―
Мы сейчас продолжим. Я напомню, что в эфире радиостанции «Эхо Москвы» Ева Меркачева, зампред Общественной наблюдательной комиссии Москвы, журналист «Московского комсомольца». Мы сделаем короткий перерыв в течение 5 минут, и я предлагаю вам, нашим слушателям, поучаствовать в дискуссии. Присылайте свои вопросы или комментарии: +7-985-970-45-45, аккаунт vyzvon в твиттере, или пишите в чате нашей ютьюб-трансляции на канале «Эхо Москвы».НОВОСТИ. РЕКЛАМА.
А. Нарышкин
―
Мы продолжаем. Ева Меркачева, зампред Общественной наблюдательной комиссии Москвы, журналист «Московского комсомольца» в дневном эфире «Эха». Здесь же Алексей Соломин и Алексей Нарышкин. Еще раз всем здравствуйте!
А. Соломин
―
Здравствуйте! Мы поговорили сейчас про Никиту Белых достаточно подробно. Но сейчас ведь в СИЗО находятся и другие губернаторы. В каком они состоянии: жалуются ли, поступает ли вам какая-либо информация?Е.Меркачева: Я готова аплодировать за то, что следователи ФСБ решились на такое
Е. Меркачева
―
На самом деле всё, конечно, зависит от характера человека. Кто-то переносит это достаточно стоически. Может быть, для этого требуется время. Но скорее всего, изначально какие-то внутренние качества, которые позволяют находится в любых условиях.
Вот Гайзер — если мы его берем: это, наверное, пример того, как можно пытаться выстроить свою жизнь в условиях неволи и развиваться, читать книги, обучаться. Не плакаться совершенно. Воспринимать это как некий этап, который почему-то пришел. Надо не то чтобы смириться — нужно его принять и учиться дальше жить по-другому. То есть Гайзеру там нормально.
А вот возьмем главу Марий-Эл Маркелова. Леониду Маркелову там просто невыносимо, я бы сказала. Во-первых, у него букет болезней, в отличие от Гайзера. Во-вторых, он сам по себе натура тонкочувствительная, романтичная. Человек, который писал стихи, снимал клипы, пел песни. У него там куча всяких историй трогательных. Плюс накануне ареста у него была большая любовная драма — от него жена ушла. Там целая история. Плюс он сам по себе, по характеру, такой человек.
Поэтому он каждый день нахождения в СИЗО воспринимает так, как будто каждый день он под смертной казнью - «под вышкой», как раньше говорили. Он реально каждый день проживает в состоянии некоего ужаса. Ему кажется, что это никогда не закончится. Он не может смириться ни с чем: ни с тем, в чем его обвинили, ни с тем, в каких условиях он сейчас находится, ни с тем, как к нему обращаются, ни с тем, что многие люди, которым он помогал, которых считал своими друзьями, сейчас просто о нем забыли.
Но это типичная история, поверьте. Когда задерживают какого-то высокопоставленного чиновника, все остальные уже на момент возбуждения уголовного дела перестают брать трубки — это первый признак. А затем они просто вычеркивают этого человека из жизни. И никто из них не додумается послать передачку, телеграмму поздравительную с каким-то праздником.
А. Соломин
―
Любой же человек может отправить передачу...
Е. Меркачева
―
Абсолютно любой! Любой из нас может прийти и передать передачку этому заключенному, который там находится — просто потому, что мы волнуемся за него. Первые, кто передал передачку Маркелову, были журналисты «Московского комсомольца». Притом, что отношение к нему у всех неоднозначное — даже в нашем коллективе. Но тем не менее, мы увидели, что у него ничего нет, собрали ему что могли и передали. На самом деле была история, когда в том же Лефортове находился один морячок. Он был обвинен в шпионаже, а потом его, слава Богу, выпустили. Все обвинения с него сняли. Это редкий случай. Я прямо готова аплодировать за то, что следователи ФСБ решились на такое. Обычно если они кого-то задерживают, то считают себя просто обязанными дело довести до конца. Морячка этого выпустили, но он какое-то время сидел в СИЗО. У него не было никаких родных здесь, в Москве. Вообще никакой связи с ними не было. Ни денег, ничего не было. И когда мы бросили клич, совершенно посторонние люди приходили и что-то ему передавали. Я помню, адвокат, который периодически приходил в Лефортово, взял и принес ему мед, что-то еще. Кто-то пряники, кто-то купил ему трусы, извиняюсь за выражение, потому что у него не было трусов. Объективно, его задержали с корабля — у него вообще ничего с собой не было. В конечном итоге одна из женщин, которая прочитала обращение (я его тогда в фейсбуке написала), перечислила ему на лицевой счет в СИЗО деньги. Это может сделать абсолютно любой, но, единственно, нужно указать, от кого эти деньги. Если мы ведем добропорядочный образ жизни, нам нечего скрывать, ничего страшного, если мы указываем свою фамилию. Вот она перечислила какую-то сумму, и оказалось, что если бы не эти деньги, он бы в принципе после освобождения не смог бы добраться до родного Крыма — он сам из Крыма. На эти деньги он купил себе билет, купил какую-то одежду первой необходимости и отправился домой. Поэтому я призываю людей, которые знают, что кого-то задержали — даже если это персонажи известные, они считают, что все сейчас бросились им что-то покупать — призываю их, если есть возможность, принести какую-то передачку, не бояться. Потому что может оказаться, что всё совсем не так, как кажется, и все забыли об этих людях. Вот как про Маркелова тогда: был же момент, когда никто ничего не передавал.
А. Соломин
―
Но сейчас нашлись все-таки какие-то люди, которые помогают?
Е. Меркачева
―
Сейчас конечно. Сейчас у него уже всё выстроилось: и адвокаты, и родственники...
А. Соломин
―
Ева Меркачева, я напомню, зампред ОНК Москвы и журналист «Московского комсомольца». Вот мы с вами до перерыва сказали, что Никита Белых — есть такая вероятность — может отбывать наказание в Кировской области. А есть ли у вас информация, насколько это для Никиты Белых хорошо или плохо? У него какая реакция на этот счет?
Е. Меркачева
―
Вы знаете, вообще и он, и его близкие считают, что это плохо. Почему? Потому что, во-первых, сейчас у него самый родной человек — это супруга. У нее московская прописка, у нее работа в Москве. И регулярно ездить куда-то в Кировскую область — это, конечно, проблематично. И вообще, даже само ощущение: вот пусть разрешено даже всего 4 свидания в год — но ощущение, что человек находится где-то рядышком, где-то он здесь, в зоне досягаемости — оно всегда успокаивает. Потому что мало ли что? Вдруг с ним что-то случится — со здоровьем или еще что-то — можно всегда приехать. Можно, даже если это не свидание, встретиться с руководством колонии, записавшись на прием, и просто порасспрашивать, что там происходит с человеком. Вообще это как-то спокойней. А когда это где-то там, далеко, куда не добраться — это проблематичнее.
А. Соломин
―
А есть ли у вас информация о том, как устраивается быт в колонии строгого режима? Я имею в виду взаимодействие с теми, кто тоже отбывает наказание. Ведь «строгачи» - это за тяжкие преступления. Понятно, что это не «Черный лебедь», но тем не менее... Тут просто нам пишет наш пользователь, Серж из Москвы, что на «строгаче» сидеть легче: там люди серьезные и «за базар отвечают». Ну, он использует жаргон.
Е. Меркачева
―
Ну, смотрите: во-первых, Никиту Белых обязательно поместят в «строгач», где все - «первоходы». Есть такие колонии. Это, соответственно, люди обычно еще без криминальных «понятий». Потому что те, которые в наколках, которые живут по всем этим правилам — есть «строгач» для «второходов». Для рецидивистов, проще говоря. Его туда не поместят. На этом «строгаче» чем отличается, на самом деле, помимо того, что передачи? Мало, на самом деле, серьезных отличий. Живут они в общежитиях по отрядному принципу. Что это из себя представляет? Вы заходите в колонию, там какой-то корпус, там один отряд живет. Поднимаетесь в большое помещение — там кровати, обычно в 2 яруса. И вот все они в таком, как, знаете, раньше, наверное, были общежития в военных училищах, в армии — что-то очень похожее на это. Плюс отдельно столовая.Е.Меркачева: Колония строгого режима мало чем отличается от общего
А. Нарышкин
―
Подождите, получается, в колонии строгого режима, которую вы описываете, не отдельные камеры?
Е. Меркачева
―
Нет, это большие помещения. Чтобы не было путаницы, это точно так. А что касается всех этих колоний для пожизненно осужденных, колоний особого режима — вот там содержание покамерное. И это самое серьезное наказание, потому что ты все время в одной небольшой камере с 2-3 людьми. Простите, за годы они осточертеют чисто по-человечески. Тем более, у всех характер сложный, и ты не можешь передвигаться по территории. Всего этого нет даже в колонии строгого режима.
А. Нарышкин
―
Скажите, а если приговор для Никиты Белых останется в силе, то такой высокопоставленный сиделец вряд ли сможет сидеть со всеми на общих основаниях? Я думаю, с точки зрения государства это неправильно — сажать его в такой общий зал, размещать в общем зале, потому что там есть определенная угроза его жизни, здоровью. Мало ли что...
Е. Меркачева
―
На самом деле, его посадят в общий зал однозначно. Там нет никаких отделений для губернаторов.
А. Нарышкин
―
Какие-то элитные камеры?
Е. Меркачева
―
Ничего подобного нет, и элитных отрядов тоже нет. Но изначально подберут колонию, которая... - иногда их называют «красными». В общем, будет правильная колония, где достаточно приличная публика, где всё будет по порядку, где никто ни у кого не будет вымогать денег. Потому что все прекрасно понимают, что Никита Юрьевич - это не тот персонаж, который возьмет и под давлением, под прессом промолчит. Он обо всем будет говорить всегда, я уверена. Он борец.
А. Нарышкин
―
Дадин сидел — постоянно писал какие-то жалобы. В итоге они, наверное, ему и помогли выйти.
Е. Меркачева
―
Ну, Дадин — это другая история. А Никита Юрьевич — он всегда замечает любые нестыковки в законе. Он всё подмечает, обращается, жалуется. Он знает механизм. Как бывший губернатор, он вообще понимает, как работает система. Поэтому он не смолчит никогда и ни в чем. Поэтому я думаю, что это будет самая образцовая колония после его пребывания.
А. Нарышкин
―
Как вам кажется: на каком уровне будет приниматься решение — и вообще принимается решение — в местах лишения свободы о судьбе таких осужденных высокого ранга?
Е. Меркачева
―
Мое мнение, что это всё согласовывается...
А. Нарышкин
―
Насколько? Правительство, Володин?
Е. Меркачева
―
Нет, это Администрация Президента согласовывает обязательно. Потому что, понимаете, это все равно политическая история, как бы то ни было. К Никите Юрьевичу приковано внимание мировой общественности. Его же считают одним из самых либеральных губернаторов, который был за последнее время в современной России. Поэтому понятно, что всё, что будет там с ним происходить, будет прямо в лупу. Понятно, что будет масса запросов от журналистов попасть в колонию, сделать там интервью, снять сюжет про то, как он там живет. И я вас уверяю: это будет изначально хорошая колония, а после того, как он там чуть-чуть посидит, она будет, может быть, лучшей колонией в России.
А. Соломин
―
Как раз приходит «молния» о том, что исполняющий обязанности главы Дагестана Васильев подписал указ о назначении Здунова председателем правительства Дагестана. Под это дело хочу спросить: известно ли вам что-нибудь о задержанных членах правительства Дагестана, которые, насколько я понимаю, должны были этапироваться в Москву?
Е. Меркачева
―
Вы знаете, их уже этапировали в Москву, потому что Басманный суд их осудил и выбрал им меру пресечения. Полагаю, что они, скорее всего, окажутся в Лефортово. Это как бы такой тренд: все высокопоставленные чиновники в первую очередь оказывались там. Тем более, что Дагестан — непростой регион. Там, скажем так, не всё благополучно. Есть большая вероятность какого-то давления и на сотрудников изолятора, где будут находиться эти люди. Поэтому, единственный изолятор, где точно ни на кого не надавишь, а где надавят на тебя — это Лефортово. Поэтому я вообще не сомневаюсь, что они окажутся там. Мы обязательно проверим, в каком они будут состоянии, что с ними. Надеемся, что перевозка и доставка проходила в достаточно человеческих условиях. Потому что те факты (они единичные, к счастью), когда человека везли с мешком на голове всю дорогу, пока не доставили в суд — такого быть не должно. Надеемся, что с ними всё было благополучно, и проверим...
А. Соломин
―
А когда вы планируете?
Е. Меркачева
―
Буквально в ближайшие дни, думаю, мы увидим и сразу вам сообщим.
А. Соломин
―
Ева Меркачева, я напомню, зампред ОНК Москвы и журналист «Московского комсомольца». Программа «Персонально ваш» в эфире радио «Эхо Москвы», Соломин и Нарышкин ее ведут. В перерыве, когда у нас была только ютьюб-трансляция, мы с вами вдруг заговорили о Глебе Фетисове, потому что вы сказали, что одно из последних впечатлений, очень сильных для вас — это фильм «Нелюбовь», который претендует сейчас на «Оскар». А Глеб Фетисов выступал в качестве сопродюсера этого фильма. Так он не может теперь поехать на премию «Оскар», на вручение... Ну, еще пока неясно, победит этот фильм или нет, но тем не менее — из-за того, что у него подписка о невыезде.
Е. Меркачева
―
Да, мы как раз с Глебом Фетисовым познакомились в СИЗО «Лефортово», о котором мы много говорим. На меня произвела сильное впечатление, во-первых, его биография: человек-академик, профессор, написавший огромное количество трудов; человек, который был членом Совета Федерации, членом Общественной палаты — там просто масса регалий, когда их читаешь, просто начинаешь уставать. Самое главное, что он действительно талантливый, он гений. Он изначально экономист, который разрабатывал проекты, касающиеся экономики, банковской сферы, страхования. То есть все законы, по которым мы сейчас живем именно в этих сферах — это его рук дело. И потом, когда я увидела его в СИЗО, я была, честно говоря, в шоке. Ему вменили мошенничество в банке, которым он когда-то владел. Так вот меня потрясла эта история с самого начала, потому что он просил нас помочь ему покрыть этот ущерб, в котором он не считал, что виновен. Но следователи даже не давали счета, куда можно перечислить деньги для покрытия ущерба. Они не были заинтересованы в том, чтобы он его покрыл и вышел на свободу. В итоге через какое-то время он все-таки его покрыл. На свободу его при этом никто не выпустил. Против всего того, что происходит с Фетисовым, протестовала Генеральная прокуратура. Они считали, что такой человек не должен находиться в СИЗО. Наконец, он вышел после 2 лет, после максимального срока. И вот следователь назначил ему подписку о невыезде. Казалось бы, история должна закончиться. Она никак не заканчивается. Защитники Фетисова обратились к следователю, чтобы он отпустил на премию «Оскар». Фетисов изначально занимался еще и киноиндустрией. Он очень любит кино, выступал продюсером нескольких известных фильмов. Просто этот последний — он, наверное, наша гордость, потому что Россия редко когда представлена на церемонии «Оскар». Сейчас она там будет, и понятно, что все внимание приковано к этому фильму. Фильм собрал большие сборы по всему миру — он стал очень известным. Так вот, ему нужно выехать туда, чтобы хотя бы принять участие в церемонии, побывать там, а может быть, и получить награду, выйти на сцену. А следователь говорит: «Нет, я не отменю подписку, не разрешу выехать даже на 3 дня». Нет — и всё. Почему? Я бы хотела обратиться, на самом деле, к главе Следственного комитета Бастрыкину. Мне кажется, такие истории портят имидж всей страны. Во-первых, вся мировая общественность будет знать, что уважаемый человек, продюсер гениального фильма, которые Россия, оказывается, умеет снимать, не смог поехать на эту церемонию просто из-за какой-то подписки, из-за того, что какой-то следователь — не знаю, мне кажется, это самоуправство во многом — запретил ему ехать. Фетисов никогда не нарушал правила пребывания под подпиской. Никогда он не делал ничего такого, что могло бы заставить подумать, что он сбежит или еще что-то. Действительно солидный человек, у которого семья и всё остальное. Это не очень мне понятно. Если услышит Бастрыкин, Следственный комитет: я считаю, что решение, которое принял следователь — портящее имидж страны.
А. Соломин
―
Это прямо уже конкретный отказ на конкретное обращение выехать на определенные даты?
Е. Меркачева
―
Да, это отказ. Но мы надеемся, что, может быть, этот отказ будет изменен. Поддержите меня все вместе. Может быть, все-таки до руководства СК дойдет, что это безобразие. Я уверена, что это решение не принималось на самом верху. Это на каком-то низовом уровне какой-то следователь решил посамоуправствовать. Может быть, до среднего звена дошло... Ничего страшного ведь не произошло. Приехал человек, представил Россию — это ведь здорово вообще, круто! Как будет звучать, не представляю, когда они там обозначат этот фильм и скажут, что продюсера нет.
А. Соломин
―
Ну, у нас власти к фильмам про «рашку-говняшку» известно как относятся. Я имею в виду, к фильмам Андрея Звягинцева. Может быть, поэтому и не будут они впечатлены.
А. Нарышкин
―
Когда зрителям напомнят, что фильм из России, все всё поймут.
А. Соломин
―
Есть вероятность, что если этот фильм получит «Оскар», и Звягинцев и Роднянский выйдут на сцену, они вспомнят про Фетисова и на весь мир скажут, что человек, который причастен к этому фильму, сейчас не может выехать...
Е. Меркачева
―
Не закончено это безумие, которое по его делу происходит. Да, они обязательно скажут. Я уверена в этом.
А. Соломин
―
Глеб Фетисов ведь еще и с другой стороны попал в опалу, если можно так сказать. Он включен в «кремлевский список».
Е. Меркачева
―
Да, это самое поразительное. Это говорит о том, что эти «кремлевские списки» непонятно кем составлялись. Ну, представьте: человек, на которого давили все. Его на определенном этапе считали оппозиционером, и не исключено, что всё уголовное преследование было связано с тем, что он создал партию. «Зеленые» - была такая партия. И все проблемы у него начались одновременно с проблемами у Навального и прочих оппозиционеров. С учетом всего этого его до сих пор не отпускают — и тут же он попадает в «кремлевские списки»! Со всех сторон получилось, как в тоннель загнали.
А. Соломин
―
А он сам как отреагировал?
Е. Меркачева
―
Нет логики, нет вообще понимания! Наверное, это какой-то абсурд, который, в принципе, происходит иногда не только у нас в стране, но и в мире: когда такие списки составляются без точного анализа. Почему-то в эти списки не попадают люди, которые у нас, правозащитников, у самих вызывают вопросы. Я думаю, их в первую очередь надо было засунуть в такой список. А тут почему-то попадают люди, которые, наоборот, побывали под катком следствия и до сих пор из-под него не выберутся. Непонятно...
А. Соломин
―
Спасибо большое! Ева Меркачева, заместитель председателя Общественной наблюдательной комиссии Москвы, журналист «Московского комсомольца» в эфире радиостанции «Эхо Москвы». Это была программа «Персонально ваш».
А. Нарышкин
―
Эфир вы можете перечитать на сайте «Эха Москвы» и пересмотреть на канале «Эха Москвы» в ютьюбе. Алексей Соломин и Алексей Нарышкин вернутся к вам через 10 минут.