Илья Новиков - Персонально ваш - 2016-12-26

О.Чиж

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

Илья, мы хотели у вас спросить вот о чем. Давайте сейчас абстрагируемся от истории с этим конкретным самолетом, про который мы говорим уже эти два дня. Вообще, в целом мы часто, к сожалению, наблюдаем авиакатастрофы. И каждый раз после выяснения обстоятельств произошедшего поднимается, в том числе, вопрос об ошибке пилотов. И периодически так и, действительно, происходит. Вот формально люди, которые управляли самолетом и погибли, они должны нести ответственность в случае, если это доказанная ошибка пилота?

И.Новиков

Но здесь есть два момент, которые сводят с практической точки зрения к минимуму практику по серьезным делам по применению таких статей. Первое – это известные афоризм, что пилот на место транспортного происшествия прибывает первым, если уж так получилось, что разбился пассажирский самолет, не военный, где есть катапультирование и где просто чаще бывает так, что самолет разбился и кто-то спасся, а именно пассажирский, где, когда гибнут, то именно все, - то вот это упражнения о том, вменить или не вменить покойному летчику какую-то статью, они превращаются исключительно в теоретические.

Если бы под решения такого суда пост мортем о том, есть вина пилота или нет вины пилота, были завязаны более серьезные имущественные последствия для тех, кто пилота учил, тренировал, отвечал за его здоровье и прочее, и, в частности, отражалось бы - я говорю так, может быть, дилетантски, я не занимался никогда именно вопросами страховки этих рисков и ответственности по ним, - но если бы эти выводы серьезно влияли на страховые выплаты, которые платит авиакомпания в зависимости от того, как у нее со статистикой пилотов, была бы совершенно другая картина.

Так – нет ничего проще, чем в любой непонятной ситуации списать именно на погибшего человека. С покойника взятки гладки, поэтому у меня нет, в целом доверяя даже, может быть, больше, чем они того заслуживают выводам специальных комиссий. Меня все-таки гложет такой червячок, что на покойников вешают вину чаще, чем они этого заслуживают только по принципу, что «тебе все равно, а нам еще жить - нам, моему старому знакомому Ивану Ивановичу, который в данной авиакомпании заведует хозяйством. Вот зачем мы живого человека, которому два года до пенсии, будет подставлять? А покойному пилоту Иванову (Петрову, Сидорову), ему же все равно. Семья деньги получит». По этому принципу, боюсь, что во многом эта система и работает.

И.Воробьева

О.Чиж

И.Воробьева

И.Новиков

И.Новиков: Нет ничего проще, чем в непонятной ситуации списать на погибшего человека. Покойному пилоту же все равно

Помните, упал грузовой корабль – слава богу, грузовой – космический «Прогресс»? Первая новость была о том, что упал, пропал с радаров космический корабль. Вторая новость была о том, что Следственный комитет возбудил уголовное дело. Третья новость о том, что Следственный комитет принял делопроизводство.

Понимаете, когда беда случилась, когда уже поздно кого-то посылать и кого-то спасать, в принципе времени на то, чтобы что-то расследовать, его крайне неограниченно. Да, там есть специальные процессуальные правила – ограничение времени сроков расследования. Они прекрасно продлеваются много раз.

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

Если у них потом будет, что сказать по итогам их работы, мы их с удовольствием послушаем. Но у меня такое ощущение, что желание подменить ньюсмейкера, стать ньюсмейкером и как-то выдвинуться, выиграть эту гонку за внимание к деятельности своего ведомства, оно у меня лично ассоциируется с временами, когда спикером Следственного комитета был генерал Маркин. Генерал Маркин ушел, сейчас, он, по-моему, «РусГидро» или…

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

О.Чиж

Такая вот парламентская комиссия, которая бы разбиралась в причинах произошедшего с Ту-154, нужна она, это было бы как-то полезно? Тогда – 660 06 64. Если это, в общем, не имеет никакой важности, то – 660 06 65.

И.Воробьева

О.Чиж

И.Новиков

Как мне кажется, по крайней мере, это я так для себя воспринимаю, смысл парламентского расследования в том, чтобы обеспечить некое повышенное доверие, потому что ну, мало ли, следователи – вдруг у них какой-то ведомственный интерес. А здесь – независимые люди, которых выбирал народ. И с учетом тех вводных и того состава Думы и того, что мы знаем про выборы, как они шли, мне не кажется, что ведение расследования парламентской комиссии что-то даст в смысле доверия. Если оно даст в смысле гласности, в чем тоже я сомневаюсь… Потому что, если слушания проводятся в скрытом режиме, а потом они решают рассекретить, скорее всего, они рассекретят то же самое, что рассекретил бы, так или иначе, следственный орган. Здесь не будет сенсации, нас ничего такого не ждет.

Это, кстати, отдельная тема, про которую можно поговорить. У нас была здесь межадвокатская встреча в декабре в Праге. У нас одной из острых тем стоял вопрос о том, как адвокатов, кстати, не только защитников, не только тех, кто - в проекции на нашу историю - защищал бы какого-нибудь техника, которого бы обвиняли в том, что он залил какой-то неправильный керосин, но и адвокатов, представителей потерпевших, то есть тех, кто защищает интересы семьи погибших и кто в первую очередь заинтересован в том, чтобы общество представляло себе, что произошло. Ни тем, ни другим адвокатов в настоящее время не позволяют действовать с развязанными руками, не позволяют публиковать то, что они считают правильным.

Причем это объясняют тайной следствия, пока идет следствие, а потом, когда следствие закончилось и режим этой временной тайны, которая призвана, может быть, помешать соучастникам или виновникам, если они на свободе, что-то скрыть – вот это все заканчивается и дело поступает в суд в итоговом виде, после этого нам говорят: «Да, конечно, следствие закончилось, но мы все равно с вас берем подписку о неразглашении, потому что здесь на 10-й странице в 17-м томе есть секретная справка-меморандум, и поэтому мы решили засекретить все дело. И пожалуйста, ни вы, представители защиты, ни вы, представители потерпевших, вы ничего не публикуйте и не говорите вслух. А суд уже решит, прочитает вам результативную часть – приговорить к стольким-то годам вслух или освободить от наказания – и вы уже доверяйте суду». Вот этот интервал между «доверяйте парламенту» и «доверяйте суду», он заполняется только открытыми материалами, и с этим у нас большие проблемы.

И.Воробьева

И.Новиков: Когда беда случилась, когда уже поздно кого-то спасать, то время на расследование крайне неограниченно

А вот, кстати, интересно. Вы заговорили о секретности. А как быть адвокату? Ему же надо как-то объяснять, что его подзащитный невиновен, несмотря на решение суда, но при этом он не может ссылаться на материалы дела.

И.Новиков

Нет, я не говорю, что это пример для подражания. Есть разные способы. Например, есть такое дело, которое мы сейчас с коллегами ведем. Это дело о крымских диверсантах. Тот самый эпизод в ночь на 7 августа этого года, из-за которого, как некоторые считали, чуть не началась горячая война между Россией и Украиной, когда погибло два человека, погиб офицер ФСБ подполковник Каменев и еще один ефрейтор из Вооруженных Сил. Вот там сразу все засекретили.

Но опять же голь на выдумки хитра. Мы сейчас работаем в таком режиме. Адвокаты, которые вошли в это дело, вот мои коллеги, которые защищают Андрея Захти. С них, естественно, тут же отобрали подписку о неразглашении. С самого Захти, который содержится в СИЗО и отобрать не могут – ну, он и так в СИЗО. А я вхожу в команду защиты, но при этом не являюсь его защитником по российскому Уголовному процессуальному кодексу.

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

Есть наши оппоненты, есть лобби, которое предлагает разные законопроекты, что «давайте еще вот это запретим, а чтобы совсем неповадно, еще и это запретим». И понятно, что здесь нет никакого равновесия, неизбежно против нас будут придумывать новые уловки, а мы будем придумывать уловки, в свою очередь, чтобы обойти те.

Поэтому просто было бы правильно, наверное, сказать, что проблема есть. Кстати говоря, я с этого начал, что ситуация закрытости информации, особенно на послеследственной стадии, когда дело дошло до суда, она как раз провоцирует недобросовестных и адвокатов и прокуроров вводить публику в заблуждение. Примеры из истории, которая немножко другого свойства, история, которой я занимался последние дни – дело Варвары Карауловой.

И.Воробьева

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Новиков: Публика вынесла, что из Карауловой хотели сделать шахидку. Эту мысль вкинули намеками, полуфразами

Вот это нам все сказали. И то, что этот человек к нашему делу не имеет никакого отношения, это осталось за скобками. Его допросили как свидетеля. Хотя, скорее, его допросили, наверное, как что-то типа эксперта по ИГИЛ. А сухая выжимка: из Варвары Карауловой хотели делать смертницу. Точка. Вот так это воспринимается.

И если бы как раз эту часть материала засекретили, если бы это шло в закрытом режиме, нам с коллегами еще пришлось бы подумать, как бы это аккуратней сказать, чтобы самим не сесть после этой истории. Слава богу, об этому можно говорить открыто, но нас услышат далеко не все те люди, которые успели вынести такое первое впечатление, что там где-то сидит, действительно, террорист опасный, и что доблестные чекисты это все пресекли.

У меня был разговор в тот же день приговора с вашими коллегами на радиостанции «Коммерсант FM». Там был такой маленький клинч. С одной стороны был я, а с другой стороны был отставной, по-моему, спецназовец, в общем, кто-то такой, председатель федерации бывших сотрудников антитеррористических структур, который мне с очень большим пафосом и уверенно рассказывал, что, интересно, за сколько этот адвокат работает и какой страны он гражданин, если он отрицает героизм наших ребят чекистов, которые лезут под пули. И там просто не было возможности мне всему ему подробно на пальцах объяснить, но конкретно в этой истории с Варварой – притом, что я совершенно не отрицаю, что есть чекисты, которые лезут под пули – спасибо вам большое – но в этой истории таких чекистов не было.

Были чекисты такого же… как он сказал «адвокаты-чистоплюи» - такие же наши контрагенты-чистоплюи. Вот мы ходим в суды, мы сидим в кабинетах, и они ходят в суды, и они сидят в кабинетах - следователи, прокуроры или сопровождающие процесс сотрудники, которые занимаются документами.

И вот именно те самые люди на своем участке борьбы с терроризмом не придумали ничего лучше, как отчитаться за пресечение терактов и обеспечение безопасности общества 20-летней девочкой, которую не они задержали изначально, не они ее поймали. Они прохлопали всю эту историю, они не знали, что она собирается лететь и вступать в какой-то ИГИЛ. Ничего этого не было.

Просто группу, с которой она шла, просто турецкие пограничники, как я понимаю, регулярная облава, просто задержали не доходя сколько-то километров до сирийской границы, и потом ее папа привез лично в надежде, что здесь ей помогут и вправят мозги, они взяли готового, собственно, теплого этого человека, подумали пару месяцев, нельзя ли затеять какую-то «радиоигру», вроде даже попытались затеять – что-то не пошло, как-то не проявили они к этому активности.

Вербовщики не пойманы, сообщники не пойманы, никто не пойман. Вот сидит эта самая несчастная девочка, которая только что вышла из клиники, где две недели ее прокапывали успокоительными. Вот она взяла академотпуск, вот она поменяла имя и фамилию, потому что ее с этим именем и фамилией и на порог не хотели пускать ни на какую работу. Как в новостях прогремело, что московская студентка Варвара Караулова сбежала в ИГИЛ, так эта Варвара Караулова – осело, осталось. В общем, взяла она прабабушкину фамилию и бабушкино имя. И вот, поскольку никого более пригодного, чтобы закрыть эту «палку», отчитаться и сказать, что «мы поймали террориста», под рукой у них не нашлось, а под пули этим людям лезть не хотелось, да, скорей всего, их туда бы и не пустили, у нас образовалось дело московской студентки, участницы ИГИЛ.

И.Воробьева

И.Новиков

Она с ним после того, как ее выпустили из больницы и после того, как она более-менее вернулась к нормальной жизни, она с ним переписывалась еще два месяца, после чего сказал, что «мама, папа, я больше так не могу, давайте заберите у меня уже всю эту технику – телефон, ноутбук, планшет». У нее все это забрали. Последние полтора месяца до ареста 27 октября она жила совершенно без связи с этими людьми. И эфэсбэшники это знали, потому что у них была возможность это проверить и в режиме реального времени и потом уже на следствии. Они видели, что реально человек там остановился, что больше не было никакой переписки. Тем не менее, они взяли переписку за эти полтора месяца – там, где он ее уговаривал: «давай приезжай, приезжай... я по тебе скучаю», и она ему как-то так вяло поддакивала, что «я не могу приехать, у меня паспорт отобрали». – «А вот давайте тебе сделаем фальшивый паспорт». – «Ну, я не знаю, у меня нет денег». – «А давай через туркменскую границу». – «Ну, я не знаю». Вот такой диалог. Нам так и подали в суде, как и подали в прессе как активную подготовку к повторному побегу, притом, что ни денег, ни паспорта…

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

НОВОСТИ

О.Чиж

И.Новиков: У вас есть такое впечатление, что Караулова убежала. Нет. Этого не было, потому что следствие так говорит

И.Новиков

И, тем не менее, несмотря на то, что у нас есть такое понятие в уголовном праве, как добровольный отказ – а он возможно, на стадии приготовления уж точно возможен; покушение тоже в зависимости от ситуации, но приготовление – сто процентов – и даже, несмотря на это, поскольку уж очень нужна была галочка и уже объявили, что все готово и что поймали террористку, НРЗБ ФСБ что она в это не поверила. Они усилились, они решили, что, поскольку в переписке нет того, что прямо бы касалось террористической деятельности, им нужно укрепляться. И в первый же протокол допроса Варвары, которых проходил, как она сейчас нам объясняет, без присутствия ее назначенного адвоката, то есть адвокат пришел в конце следственного действия, когда уже текст был набран на кюре, отпечатан и подписан. Следователь туда вставил фразу, что «я была готова выполнять любые задания руководства ИГИЛ, которые бы мне поручили».

И.Воробьева

И.Новиков

Я хотел отдельно поговорить про приготовления. Тоже в суде я эту тему поднимал…

И.Воробьева

И.Новиков

За покушение полагается назначать наказание не свыше двух третей от максимально возможного. А по этой статье, по которой судили Варвару, там до 10 лет, а за приготовление - до 5 лет. Поэтому прокурор ей запросил по максимуму – 5 лет. А суд, чтобы показать, что учли все смягчающие обстоятельства, как это делается, чтобы защита не могла сказать, что вот это смягчающее обстоятельство не учтено; это учтено тоже – вот по этому и по всем другим смягчающим ей скинули полгода - ей дали 4,5.

Понимаете, в чем дело, люди старшего поколения… Я не знаю, был ли у нас кто-то из судей по этому делу еще членом КПСС – теоретически могли успеть, по-моему, судя по виду, по внешности, - вот членство в КПСС предполагало такую вещь как кандидатский стаж. На собрании партийной ячейки Иванова или Петрова принимали кандидатом в члены КПСС. Он определенное время ходил и доказывал свою идейную и прочую состоятельность, чтобы вступить в организацию. Вот это – приготовление к участию в организации. Вот это я понимаю, что такое.

Что такое приготовление к участию в ИГИЛ, если у нас там нет ни момента обучения, ни момент собеседования, если угодно, ничего похожего – одна сторона медали. Другая сторона медали, на что я тоже пытался обратить внимание суда и что тоже суд не счел заслуживающим внимания. Значит, смотрите: ее остановили она сама признает, и следствие об этом говорит, и все, кто, так или иначе, допрошены, об этом говорят – что ее остановили в момент, когда группа, в которой она была, двигалась в сторону турецко-сирийской границы, не доходя этой сирийской границы. Остановили, задержали.

У нас был свидетель, который говорит – ну, можно ли ему верить, отдельный вопрос (тот же самый якобы генерал ИГИЛ, такой щупленький, утленький, молоденький, но, допустим, генерал) – он нам говорил, что каждый, кто пересек границу «Исламского государства» тем самым автоматически является подданным «Исламского государства». Он как-то иначе сказал, но смысл такой: подчиняется «Исламскому государству». И нам говорят: «Да, это все равно приготовление». Ну, не хватило им пороху сказать, что это было покушение. Что-то понимали, что перегиб, перебор.

И я задаю резонный вопрос, что если вот это приготовление – а это ступеньки, которые нельзя перепрыгивать: первая ступенька – приготовление, вторая ступенька – повышение, третье – оконченный состав – если вы говорите, что вот это было приготовление, то где бы у вас проходило покушение, где бы вы проводили эту черту? Если вы не можете ее внятно провести по фабуле этого конкретного дело, скорей всего, у вас это плывет, скорей всего, и ваш вывод о том, что приготовление имело место – с ним тоже что-то не в порядке. Это просто общее такое, если угодно эмпирическое правило из теории квалификации преступлений.

Все это скомкали в один комок, слепили переписку, где все было достаточно невинно, сопливо, если можно так сказать. Туда же слепили этого игиловца… Я подозреваю, что это человек – я не знаю, слушает ли нас какое-то количество моих коллег адвокатов – Атач Фырат, что он у нас в ближайшие месяцы (ему дали 4 года в этом году), то есть в ближайшие годы он будет, видимо, гастролировать в России по разным процессам связанным с игиловской тематикой. И притом, что он не знает или, скорей всего, не знает предположительно этих людей, о которых идет речь в данном конкретном деле, он будет давать общую канву, фон, что ИГИЛ – это плохо. И к этому фону можно прицепить самые разные вещи: террористов-смертников, планирование газовых атак, все что угодно на любой вкус – вот подобным свидетелем можете к делу прицепить. Я думаю, что на это стоит обратить внимание.

И.Новиков:Следователь вставил фразу - «я была готова выполнять задания ИГИЛ, которые бы поручили». Этой фразы не было

И если уж вы дали себе труд поинтересоваться делом Варвары, а я чувствую, что именно на фоне наказания, которое ей дал суд – дали бы ей год-два, может быть, не было бы такого неприятия или непонимания, что это несправедливо и нечестно – но уж, если вы этим делом заинтересовались и дали себе труд покопаться в нем, я думаю, что те документы, которые мы с коллегами можем позволить себе опубликовать безбоязненно за то, что мы раскроем какие-то секреты, мы опубликуем, может быть, еще до нового года обязательно. Покопайтесь в них, почитайте хотя бы официальный текст приговора, чтобы не фантазировать. И имейте в виду, что если вы берете защищать точку зрения государства, то хотя бы не фантазируйте дальне нее, хотя бы защищайте то, что есть в материалах дела.

И.Воробьева

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

Поэтому адвокаты подают в один из первых дней или сразу после приговора эту летучую жалобу, где написано просто, что апелляционная жалоба: «Приговор считаем незаконным, необоснованным, просим отменить». Далее – изменить. И зная, что срок перестал течь, перестали тикать часы, вот шахматные часы, мы их как бы перевели. Сейчас время уже не наше течет. Дальше спокойно получили протокол, приговор, замечания на протокол принесли, получили ответ, составили полный текст приложения и сдали в канцелярию.

И вот мой коллега Сергей Бадамшин, предвидя что – вы уж извините, что я на вашу братию наеду – журналисты сразу после вынесения приговора адвоката миллион раз спросят, «а будете ли вы обжаловать?», чтобы не объяснять каждый раз, будем ли обжаловать, просто отвечает: «Да, мы уже обжаловали».

Сергей снарядил своего помощника с уже подписанной этой летучкой в канцелярию… Там еще у нас отдельная тема, что сам суд, то есть те судьи, которые рассматривают это дело, и, собственно, рассмотрение этого дело происходил в здании в районе метро «Бауманская», а канцелярия суда и сам суд, его почтовый адрес находится на Арбате, вот здесь, с вами по соседству. Были случаи, когда мне ваши коллеги журналисты звонят говорят: «Мы приехали в суд, а почему здесь нет Варвары Карауловой?» Потому что это другое здание в другом конце Москвы. Помощник эту жалобу сдал в тот же день, спустя 10 минут после того, как суд закончил читать приговор.

А дальше - она куда-то делась. Сергей выложил в Твиттере фото этой странички с отметкой о вручении. Канцелярия суда стала интересоваться… В общем, куда-то она у них пропала. Я не хочу ни на кого бросать тень, почему так случилось, но мы сейчас на всякий случай повторно все это отправили почтой, чтобы точно застолбить, что не будет такого, что мы спокойно пошли отдыхать на каникулы, а в январе нам скажут, что мы пропустили срок, потому что «мы вашей жалобы не видели».

В общем, жалоба подана. Где-то, наверное, к концу января она уедет в Верховный суд, потому что мы уж до середины января точно все допишем и дадим полную текстовку с приложениями. Там, в военном суде, надо отдать им должное, работают оперативно. Там справедливо, несправедливо – другой разговор, но четко, во всяком случае Там дисциплина военная. Поэтому, я думаю, не позже конца января это дело приедет в Верховный суд. И при хорошем раскладе где-то на начало марта, может быть, на середину марта они назначат апелляцию по этому делу.

И.Воробьева

И.Новиков

И.Новиков: Помощник жалобу сдал спустя 10 минут после оглашения приговора. А дальше - она куда-то делась

И.Воробьева

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

Второй вариант, почему отменяется приговор суда присяжных чаще всего: незаконный состав суда. Вот тут уже есть повод поговорить про коварство прокуратуры.

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

В тех же самых Штатах, которые образчик суда присяжных, потому что у них проходит в год десятки тысяч процессов присяжных, а у нас едва-едва набирается де сотни, если кандидат в присяжные солгал на отборе, его наказывают за неуважение суду, так же как лжесвидетель. Вот тебя спрашивали о чем-то юридически важном для суда – и ты солгал. Будь любезен - отвечай. У нас этого нет.

Что происходит. У прокуратуры в отличие от нас, адвокатов, если мы не коррумпируем кого-то, не получим доступ к базе судимостей, у них просто есть служебный доступ к базе судимостей. Они получают, допустим, из компьютера - допустим, честно происходит жеребьевка, как она должна происходить по закону – список кандидатов: Иванов, Петров, Сидоров. Садится прокурор с карандашиком… Я это рассказываю из вторых уст, то есть я это рассказываю со слов прокурора, который общался с тем прокурором, который… Ну, и вообще, это общее место, это не что-то такое… об этом даже на совещании судей говорят в смысле предостережения, что «имейте в виду, что так бывает, и думайте, как вам от этого защищаться». Садиться прокурор с карандашиком и там… помощник прокурора или кто-то еще и помечают всех, у кого есть судимости. А если дело ответственное, то еще и те, у кого родственники имеют судимости. Просто пробивают по базе.

И.Новиков: На любые жертвы можно идти, чтобы злодей был если не наказан, то насиделся бы в СИЗО до посинения

Дальше садятся и смотрят, попадет ли этот человек в состав коллегии или не попадает. Если попадает – спокойно работают, рассматривают дело, ждут вердикта. Если будет оправдательный – подается апелляционное представление о том, что приговор должен быть отменен, поскольку судимый человек или человек солгавший, что у него есть такой родственник.

И с этим ничего нельзя сделать. В качестве противоядия против этого судьи придумали партизанскую тактику как контрмеру: они со своей стороны, проверяют этих людей на судимость и тех, кто отметился, просто не включают в итоговый список, то есть они просто не попадают в эту выборку. И дальше уже – кто кого перехитрит. И адвокаты в этой истории совсем не играют. То есть в этой истории играет прокуратура, которая хочет иметь себе запасной выход, и суд, который хочет, чтобы ему вышестоящая инстанция не отменяла эти самые приговоры. И крайним, конечно, оказывается подсудимый, который легко может пойти на второй заход.

Я не уверен насчет того, как с этим обстоит дело в Европе. Вот как раз в американской Конституции есть прямой запрет на повторный иск. Если человек однажды стоял под судом и присяжные его оправдали, будь он хоть убийца-разубийца – ну, уж извольте его отпустить, потому что в противном случае вы попадаете в порочный круг: судим – отменяем, судим - отменяем. Вот такого не должно быть. Где-то нужно остановиться.

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева – А

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

Я вам хочу рассказать историю про то, как российских и английский Верховные суды посмотрели на понятие законности в суде присяжных. Было две абсолютно симметричных ситуации. Вынесен приговор – не важно, какой: оправдательный, обвинительный – это не имеет отношения к истории. Потом один из присяжных приходит к судье, говорит: «Вы знаете, Ваша честь, мы не смогли договориться и кинули монетку. Поэтому имейте в виду, что этот вердикт, который мы выдали, это не решение нашей свободной совести, а это мы просто положились на жребий».

О.Чиж

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

И.Новиков: Бывает, что не на одной чаше весов добро, а на другой зло, а там и там - зло. И второе зло перетягивает

А в Англии оставили с такой формулировкой: «Если бы мы узнали о таком от какого-то случайного человека, который подсмотрел бы в окно, как присяжные эту монетку кидали и нам бы донес, мы бы, конечно, приговор отменили, а присяжные бы подлежали за такое дело к привлечении к ответственности, потому что она нарушили свою присягу: они присягали судить по совести, а судили монеткой. Но, поскольку нам сказал это один из присяжных, мы причинили бы больший ущерб нашему английскому правосудию, поставив под сомнение абсолютность тайны совещания присяжных». Присяжные, когда они совещаются в совещательной комнате, должны быть больше всего уверены в том, что это останется в совещательной комнате, что вердикт будет вынесен, а все, что они говорили при обсуждении вердикта, останется в этих стенах. Поэтому большим ущербом для правосудия было бы подорвать эту тайну совещания, чем допустить оставление в силе одного отдельно взятого неправосудного решения.

Это к вопросу о том, что такое хорошо и что такое плохо для суда.

И.Воробьева

О.Чиж

И.Новиков

О.Чиж

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

Вот этот вопрос у меня как раз к казенным судам. Почему там мало оправдывают? Если присяжные оправдывают 15%, то почему оправдываете 0,7 или 0,8? Или там уж если лукаво считать – до 4-х, но на самом деле, так нельзя считать. На мой взгляд, разговор должен строиться таким образом.

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

Вот классический российский кейс – это дело Веры Засулич. Да, там понимают, что убила, точнее, стреляла, ранила – но она вчистую оправдана. И это отдельная тема, можно отдельно поговорить о том, почему присяжные ведут себя вот так, что им не нравится в законе или что им не нравится в работе полиции, когда в очевидных случаях они встают на сторону защиты.

О.Чиж

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева

И.Новиков

И.Воробьева