Сергей Алексашенко - Персонально ваш - 2016-03-01
И. Воробьева
―
15:06 в столице, продолжается дневной «Разворот», рубрика «Персонально ваш», здесь в студии Ирина Воробьева и Яков Широков. И наконец-то в студии у нас сегодня экономист Сергей Алексашенко. Здравствуйте.
Я. Широков
―
На нашей улице праздник.
С. Алексашенко
―
Здравствуйте. Ну, ладно, не так редко это случается. Заезжаю время от времени.
И. Воробьева
―
Нет, это случается редко, и мы рады, что вы сегодня в студии, а те, кто нас слушают, и могут смотреть в сетевизоре, наконец-то вас могут лицезреть.
Я. Широков
―
Начнем с одной из главных тем сегодняшнего дня. Эта, конечно, история длится давно, но тема сама по себе вновь всплывает, и она такая актуальная. Федеральная антимонопольная служба хочет разрешить нашим предприятиям производить лекарства зарубежные без разрешения тех, кто владеет этими патентами, - это сегодня «Ведомости» пишут. Вот вы бы такой шаг поддержали или все-таки считаете, что это как-то нарушение и пиратство?
С. Алексашенко
―
Яков, смотрите, это не пиратство, потому что нормы ВТО, в принципе, позволяют это сделать. Ну, вот современные лекарства, они высокотехнологичны, на их разработку тратятся огромные миллиарды долларов, и не все страны могут себе позволить купить патентованные лекарства. И они начинают производить дженерики. То есть, известен химический состав, и они вот по тому химическому составу, по химической формуле производят, что похоже на лекарство и, может быть, даже работает, но, как правило, чуть-чуть хуже, или сильно хуже.И понимая, что нельзя… есть вполне естественное желание людей купить здоровье, но не все могут заплатить по полной программе. То если страна принимает решение, что вот она разрешает, если она через ВТО информирует все страны, что вот такие меры действуют, то в принципе, страна может на это пойти. Только нужно сразу смотреть, что будет дальше, да? То есть, соответственно, в какой-то краткосрочной перспективе - год, три, может быть, даже четыре года - это, в принципе, стране дает какую-то помощь. Потому что вот там все национальные производители медпрепаратов могут брать формулы, начинать производить и завалить рынок дешевым импортозамещением, собственно говоря. Одновременно с этим все западные компании, которые поставляют брендированные лекарства, перестают регистрировать в России новые лекарства. Просто перестают, и все. То есть, мы фиксируем свое положение на сегодняшнем дне.
И. Воробьева
―
То есть, мы не сможем производить новые лекарства и получать их вообще?
С. Алексашенко
―
Да.
С.Алексашенко: Завалить рынок дженериками. Одновременно западные компании перестают регистрировать в РФ новые лекарства
И. Воробьева
―
Перестают регистрировать, чтобы здесь не производили?
С. Алексашенко
―
Перестают регистрировать – это означает, перестают раскрывать химическую формулу, да? То есть, вот все. Дальше, соответственно, мы понимаем, что в какой-то перспективе появляется лекарство от рака, в какой-то перспективе появляется лекарство, возможно, от болезни Альцгеймера. И еще дальше-дальше-дальше. Просто все эти лекарства, они в России регистрироваться не будут.Дальше начинается, что люди будут ездить за границу, те, кто могут покупать, их таможенники будут ловить за нарушение какого-то законодательства, за ввоз незаконных лекарств. Ну, вот такая история.
И. Воробьева
―
О чем, если мы так наоборот в начало идем, о чем свидетельствует то, что ФАС решил предложить такие поправки? О том, что у нас просто нет денег, или что? Мы развивающаяся страна третьего мира?
С. Алексашенко
―
Ира, мне кажется, что очень многие действия, вот вообще все, что делает правительство - «все» неправильно сказать, очень многое – это застолбить позицию, что разрыв с Западом – это всерьез и надолго. Вот мы смотрим, на прошлой неделе, неделю назад вышел, утек в прессу долгосрочный прогноз Минфина на 15 лет вперед, да? И вот там такой достаточно пессимистический прогноз, темп роста от 1% до 1,5% при стабильных ценах на нефть. Это означает, что Россия не видит пространства для отмены санкций. То есть, вот мы санкции не отменяем, и действительно сценарий вполне вероятен…
И. Воробьева
―
В этих условиях…
С. Алексашенко
―
В этих условиях, я думаю, что 1% роста - это примерно то, на что может рассчитывать российская экономика в 15-летней перспективе. Вот господин Артемьев, он то же самое говорит. Слушайте, ну, я понимаю, правильно, конечно, настоящее импортозамещение, правильно привлечение западных компаний в Россию, чтобы они здесь производили лекарства – но я же этого сделать не могу, потому что сегодня ни одна западная компания в России ничего нового создавать не будет, потому что существуют огромные политические риски. Я понимаю, что вот это всерьез и надолго. Потому что, если бы это была история, если бы я понимал, что санкции через год отменят – ну, наверное, можно было бы как-то и без этого обойтись, как-то помягче. А если санкции не отменят, ну, тогда что нам терять? Хуже нам точно не будет. Если цинично рассуждать, то в краткосрочной перспективе хуже точно не будет. Вот, там, дальше, дальше – да. Ну, как это? После нас хоть потоп.
И. Воробьева
―
То есть, частично это снимает такое недовольство людей отсутствием зарубежных лекарств и тем, что они стали дико дорого стоить. Частично это решает.
С. Алексашенко
―
Да, решает социальную проблему доступа к лекарствам, это правда.
С.Алексашенко: Что делает правительство – это застолбить позицию, что разрыв с Западом – это всерьез и надолго
Я. Широков
―
А вообще практика показывает, что вот эти дженерики и все, что производится по патентам без согласия владельца патента, это все качественно гораздо ниже.
С. Алексашенко
―
Да, Яков. Знаете, как вот… собственно говоря, что далеко ходить? Есть всем известная «Кока-Кола», ее рецепт существует сто с лишним лет. И никто не может ее повторить. Вот все известно: химический состав известен, наполнители, красители – все. Сделать никто не может. И «Байкал» напиток получается, и «Пепси-Кола», и куча разных других…
И. Воробьева
―
Да, в этом смысле по вкусу Пепси от Колы сильно отличается.
С. Алексашенко
―
А вот повторить «Кока-Колу» не может никто. То же самое с лекарствами. Помимо того, что вот есть байеровский аспирин оригинальный, есть аспирин какого-нибудь тьмутараканского фармзавода. Они разные, это разные лекарства. При том, что химический состав одинаковый.
Я. Широков
―
Если страна, в итоге, откажется через какое-то время от такой практики, есть шанс, что другие компании вернутся на рынок и начнут новые лекарства регистрировать? Или они скажут, что, мы теперь вам не доверяем?
С. Алексашенко
―
Яков, нет, я думаю, что, скорее всего, они вернутся, только вопрос в том, в каком состоянии будет российская экономика к тому времени, и через сколько лет это произойдет. Если, там, через три года произойдет, и какой-нибудь президент России, этот же или следующий, начнет курс на укрепление отношений, политических отношений, нормализацию отношений с Западом, то это одна история.С точки зрения бизнеса создавать производство в России выгодно. Выгодно, потому что наценки огромные, импортные пошлины существуют, рынок достаточно большой, емкий. И уровень жизни у того количества людей, которые могут заплатить за импортные лекарства, все-таки большой, то есть, у нас доходы распределены сильно неравномерно. То, что называется выше среднего доходы, этих людей много.
Риски-то политические. Почему бизнес не приходит сюда? Не потому, что здесь с экономикой не бьется, с экономикой здесь как раз все в порядке. Политические риски. Вот опять что-нибудь нам вытворят российские власти – и санкции, и ты попадаешь под санкции.
Как Рено с Ниссаном: вложились в автозавод в Тольятти, там несколько сотен миллионов долларов, сделали уникальный проект, в принципе, увеличили мощность автозавода в полтора раза, а в принципе хотели в два раза увеличить. А тут – раз! – и рынок рухнул в два раза. Они теперь сидят и не понимают, что с этим делать. Дженерал Моторс вообще ушел, посчитал, что ему проще вообще закрыть, списать в ноль инвестиции, продать оборудование кому угодно за любые деньги, чем содержать это производство на рынке, который в два раза меньше. Поэтому вот политические риски, они для бизнеса очень понятны, очень хорошо понятны, и на это бизнес смотрит в первую очередь.
И. Воробьева
―
Ну, вот интересно, я совсем сейчас про другое спрошу, вообще не про экономику и даже почти не про политику, хотя на самом деле про политику тоже. Вот сейчас многие НКО бьют тревогу, говорят о том, что поправки, которые вносит Минюст по уточнению политической деятельности, после которых организации могут быть признаны иностранным агентом, настолько широки, что затрагивают благотворительные организации, фонды и тех людей, которые помогают, собственно, другим людям просто не погибнуть. Вот тут как-то, как вы считаете, удастся убедить государство? Хотя НКО ходили и на Совет по правам человека, и много раз об этом говорили, тем не менее, поправки живы-здоровы и двигаются в сторону того, чтобы быть принятыми.
С. Алексашенко
―
Я думаю, что поправки будут приняты, и что нет такой силы в стране, которая может остановить этот маховик. И смысл принятия именно в таком виде, смысл принятия поправок на законодательном уровне в таком виде, чтобы после этого можно было любое НКО назвать иностранным агентом. Чтобы любое НКО, которое вообще существует в России, чем бы оно ни занималось, хоть поддержкой, там, дымковской игрушки, гжели, чего угодно, вот любое НКО, самое благотворительное, самое вот чуть ли не без денег, на взносы родителей существующее, чтобы можно было назвать занимающейся политической деятельностью и, соответственно, назвать иностранным агентом, после того как переводишь какую-нибудь небольшую денежку, там, сто долларов от какого-нибудь иностранца.
С.Алексашенко: А если санкции не отменят, тогда что нам терять? Хуже нам точно не будет. После нас хоть потоп
При этом те, кто реально занимаются благотворительной деятельностью – поддерживают больных, прочее, кто считает, что он вроде как по понятиям не занимается политической деятельностью, я думаю, что они могут быть спокойны, вспоминая фразу, что суровость законов российских искупляется необязательностью их исполнения. Применение законодательства в России, особенно политического законодательства, оно абсолютно избирательное. Вот будут выбирать, против кого этот закон применять.
И. Воробьева
―
Есть большая проблема, которая заключается в том, что благотворительность в России только сейчас начинает обретать какие-то ноги, на которых она действительно может стоять. И самый большой принцип, важный принцип благотворительности – это полная прозрачность и следование всем законам. И здесь у фондов нет выбора, им придется регистрироваться в качестве иностранного агента, чтобы просто не обманывать никого.
С. Алексашенко
―
Нет, нет. Подождите, ну, им сначала должны… от них этого должны потребовать.
И. Воробьева
―
Да, безусловно.
С. Алексашенко
―
Ну, подождите, Ира, можно же потребовать, чтобы вы зарегистрировались как иностранный агент. Я считаю, что вот у таких НКО просто не будут требовать. Ну, а зачем? Вот можно требовать, а можно не требовать.
И. Воробьева
―
Можно же и самим пойти и зарегистрироваться, по закону.
С. Алексашенко
―
Можно. А если не пойдешь, то, в общем, тоже санкции никакой нету.
И. Воробьева
―
Ну, тут такая очень тонкая грань, которую, конечно, будут решать НКО сами.
С. Алексашенко
―
Именно для этого закон написан так, чтобы конкретный чиновник в Минюсте решал: вот это - вот он берет бумажки, смотрит про это НКО, смотрит, чем занимается, и решает: да пусть живут, пусть занимаются своим делом. Относительно благотворительности в России, ну, я бы сказал, знаете, как, Россия встала с колен – вот благотворительность в России, она еще на уровне абсолютно лежачего полицейского.
И. Воробьева
―
Ну, она, тем не менее…
С. Алексашенко
―
Она подает признаки жизни, подает признаки жизни, безусловно. Ситуация лучше, чем десять лет назад или двадцать лет назад.
И. Воробьева
―
В разы.
С. Алексашенко
―
Но вот по сравнению с тем, что я наблюдаю в Америке – конечно, небо и земля.
И. Воробьева
―
Конечно, тут только все развивается. И надо вспомнить, в какой стране это все развивается и в каких условиях. Да, мы все понимаем прекрасно, что это не…
С.Алексашенко: Благотворительность в России, она еще на уровне абсолютно лежачего полицейского
С. Алексашенко
―
Поправки к закону, они носят политический характер, да? Это вот ужесточение политического климата в стране. Нет цели закрыть НКО. Слушайте, президент выдает деньги, выдает деньги в том числе и тем, кто получает иностранное финансирование, и тем, кто, по идее, по этому закону, вот если тупо, могут быть названы иностранными агентами. Президент выдает деньги НКО, у которых никакой прозрачности не существует. Ну, вот нет задачи победить все НКО.
И. Воробьева
―
Все-то, конечно, нет. Мы это прекрасно понимаем.
С. Алексашенко
―
Есть задача заморозить политическую атмосферу. И эта задача будет Минюстом выполняться, для этого нужен такой закон.
И. Воробьева
―
Опять же, продолжая теперь уже о политике, вот вы в субботу были на марше, и мы говорили много раз за этот год, который прошел со дня убийства Бориса Немцова, о том, как идет расследование, с вами в эфире это обсуждали. Сегодня Следственный комитет в очередной раз выступил, сказал, что вот из-за рубежа там помахали ручкой, и, возможно, это все оттуда идет. Это вот зачем Следственный комитет делает? Вот зачем так? Потому что перед тем, как исполнился год, несколько СМИ довольно подробные расследования, в частности «New Times» и «Новая газета», выложили с протоколами допросов этих людей, и тут, ну, вопросов, конечно, осталось много, но гораздо меньше. Вот зачем опять про это иностранное, про СБУ, вот зачем они делают, как вы считаете?
С. Алексашенко
―
Разная аудитория. Замечательные материалы и в «Новой газете», и в «New Times», просто замечательные материалы, действительно хорошо. Читаешь, в общем, у тебя сомнений не остается. Ну, то есть, действительно, с протоколами, с документами, с минутами, секундами - все расписано - кто, что, следственные действия расписаны, когда проводились.Но просто «Новую газету» и «New Times» читает одна аудитория, а заявление господина Маркина и Следственного комитета будет оттранслировано по федеральным телеканалам. Там другая аудитория, которая ни «Новую газету», ни «New Times» не читает. И им скажут, что, да, убили Бориса Немцова… Не случайно же он об этом заявил не до марша, а после. Народу было действительно очень много. Акция резонансная, о ней слухи, разговоры в интернете есть. Соответственно, нужно…
И. Воробьева
―
Первый канал показывал про марш.
С. Алексашенко
―
Соответственно, народу надо объяснить: слушайте, а кто его убил? Кто его убил? Нельзя же народу сказать: ребята, почитайте «Новую газету». Ну, вы что? Там же не бывает. Тем более - на «New Times» все подпишитесь, и там узнаете. Нет. Очень просто и понятно: зарубежные агенты, наймиты. Все, народ спокоен. Враги, враги это сделали, правда?
Я. Широков
―
Сейчас ведут же теорию, что чуть ли не главный исполнитель убийства был застрелен год назад в Грозном, и он посещал Украину или общался с кем-то из СБУ.
С.Алексашенко: Есть задача заморозить политическую атмосферу. И эта задача будет Минюстом выполняться
С. Алексашенко
―
Да, да. Яков, еще раз: разная аудитория. Вот есть аудитория одна, которая смотрит первый, второй канал, «НТВ» смотрит, LifeNews считает достоверным источником информации. Вот им будет рассказано: да, это все украинцы, вот они там купили, проплатили. Даже нашли письма, даже нашли украино-чеченскую компьютерную программу, которая переводит с одного языка на другой, все расшифровали, iPhone сами взломали, без всякого Apple и ФБР. Взяли и взломали и всю информацию оттуда достали. Вот телефонные звонки, когда кто кому звонил, где когда встречались. Опять, ну, вот ничего удивительного. Можно, конечно, попросить в какой-то момент, удастся, наверное, не знаю, через сколько-то лет провести психиатрическую экспертизу господина Маркина. Бывают же люди, которые в состоянии аффекта произносят что-то такое непонятное. Может, он был в состоянии аффекта, ну, и вот что-то такое произнес. Перепутал - знаете, как первая страничка про одно, а вторая страничка из другого пресс-релиза. Ну, сложил, не посмотрел – и прочитал. Тоже бывает, бывают технические оговорки. Потому что, ну, всерьез к этому относиться невозможно.
Я. Широков
―
К слову об аудитории федеральных телеканалов хотелось бы тоже задать вопрос. Вот в этой истории с освещением жестокого убийства ребенка в Москве вчерашнего вы в какую версию больше верите: РБК, который пишет, что действительно все каналы попросили не показывать, или Пескову, который сказал, что сами телеканалы федеральные решили не показывать это?
С. Алексашенко
―
А по-моему, это одно и то же. Это, по-моему, не противоречит одно другому. Вот что такое «федеральный телеканал решил»? У федерального телеканала есть руководитель, правильно? Есть кто-то, человек, который принял это решение. Собственником федерального телеканала является Российская Федерация. В Кремле сидит тоже представитель Российской Федерации. Смотрите, я на самом деле - я же понимал, что вы будете меня на эту тему спрашивать - я думал: а какая моя позиция?
И. Воробьева
―
Показывать или нет?
С. Алексашенко
―
Да. Вот смотрите. И статистика. В России в прошлом году было совершено без малого 33 тысячи убийств, по десять убийств в день. Правильно я посчитал? Да. По сто, по сто убийств в день. Вот скажите, пожалуйста, про все сто убийств нужно каждый день рассказывать?
Я. Широков
―
Безусловно, нет.
С. Алексашенко
―
Значит, вот мы можем говорить: а в Америке показывают. В Америке есть некие стандартные преступления, про которые рассказывают новости – это когда массовые убийства в школах, массовые убийства в местах общественного пользования, убийства полицейских или убийства, полицейские когда убивают, обязательно рассказывают. Вот четыре типа.
И. Воробьева
―
То есть, резонансные.
С. Алексашенко
―
Резонансные и которые показывают болевые точки, с которыми Америка пытается как-то справиться, да? Вот если бы у нас была какая-то позиция у федеральных телеканалов, что вот об этом говорим, а об этом не говорим, я бы тогда понимал. А вот рассказывать, делать, наверное, на этой стадии вывод о том, что это исламисты, террористы, ИГИЛ (запрещена в России – прим.Ред.), не ИГИЛ запрещенный какой-нибудь или не запрещенный – неважно. Мне кажется, что оснований нет. Я понимаю, что вот дальше, если говорить: а показывайте что хотите, да? Представьте себе, в восьми, в десятичасовых новостях показывают вот просто кадры съемки не отретушированные. А у вас дети это все смотрят. Вы этого хотите? Не очень. Вот все-таки есть… Ира, ну, опять, я скажу честно, в том, что у нас в стране не рассказывается о всех 33-х тысячах убийств в год, есть своя логика. Ну, слишком много.
И. Воробьева
―
Безусловно. Более того, я очень поддерживаю логику того, чтобы не показывать лица детей, пострадавших от преступлений.
С. Алексашенко
―
Вот предположим, вы руководитель федерального телеканала, и вам в день нужно выбрать одно убийство из ста и показать.
И. Воробьева
―
Давайте согласимся с тем, что… ну, цинично сейчас к этому подойдем, но тем не менее. Действительно детей в России и в других странах мира убивают много, к сожалению.
С. Алексашенко
―
Да.
И. Воробьева
―
Убивают жестоким образом. Это делают… ну, в общем, не будем, да? Это правда. Если бы это было убийство ребенка, даже таким образом, то, конечно, никто бы не требовал, чтобы это показали федеральные телеканалы. Но то, что случилось после этого убийства, когда женщина, одетая в черное, выкрикивающая около станции метро в Москве, что она смерть, держа в руках голову ребенка… Я прошу прощения за эти подробности опять. И которая угрожает себя взорвать. И дальше мы видим, как действует полиция или как не действует полиция. Это немножечко другая история, это история немножечко не про убийство уже.
С.Алексашенко: В какой-то момент удастся через сколько-то лет провести психиатрическую экспертизу господина Маркина
С. Алексашенко
―
Отлично. Вот, вот, вот. То есть, обсуждать нужно действия полицейских.
Я. Широков
―
Да.
С. Алексашенко
―
Вот, Ира, вот здесь я целиком на вашей стороне. Обсуждать действия правоохранительных органов, с какой скоростью, как принимались решения, почему так долго…
Я. Широков
―
Почему не брали оперативники.
С. Алексашенко
―
Стоп, вот это я готов. Это надо обсуждать, это надо обсуждать на федеральных телеканалах и прочее. Я же не против этого. Условно говоря, а за день до этого был страшный случай где-то на Урале, в Перми, где ребенок остался в машине, где убили мать, где он там несколько часов провел.
И. Воробьева
―
Там жуткие истории.
С. Алексашенко
―
Об этом надо рассказывать и показывать? Ира, вот болезнь, болезнь, которая… вот если возвращаясь, моя аналогия с Америкой. Болезнь состоит в том, что правоохранительные органы реагируют медленно, непрофессионально. Они не могут предотвратить это, это я все понимаю. Как любой теракт можно предотвратить до, в момент совершения теракта это уже все, ты уже ничего сделать не можешь. Тогда последствия, реагируйте на последствия. Выясняется, что правоохранительные органы на последствия реагировать не умеют. И тогда давайте об этом говорить. И вот пусть об этом говорят федеральные телеканалы.
И. Воробьева
―
Если мы говорим об этом, вот накануне ряд моих американских друзей, в том числе те люди, которые жили в Америке, говорят о том, что если бы такое случилось в Штатах, то эту женщину убили бы сразу, потому что она представляла угрозу. Я не знаю, насколько это соответствует действительности, мы не можем об этом судить, но вот есть же действительно такая логика в Штатах – во-первых, там у людей есть оружие. Во-вторых, там действительно полицейский стреляет. Почему убийство полицейским? Он стреляет. У нас в России такого нету, у нас никто бы не стал стрелять. Вот какая позиция вам ближе, что называется?
С. Алексашенко
―
Ира, нет такой позиции, что в Америке полицейский обязательно хочет убить при задержании. Потому что он понимает, что ему придется отвечать, почему он выстрелил в этого человека. Там все идет, как правило, очень часто идет какая-то запись. Есть видеозапись, есть огромное количество свидетелей. И полицейский, прежде чем применить оружие, он должен обоснованно утверждать, что есть угроза. Либо он видел, как преступник достает оружие, прицелиться в него. Либо ему кто-то сказал, кто наблюдает за ним в бинокль с большого расстояния: слушай, у него там кнопка, он ее нажимает, и там лампочка мигает, поэтому типа вот сейчас он нажмет ее. Но вот просто так полицейский выстрелить даже вот в этом случае…
И. Воробьева
―
Нет, я не говорю, что просто так. Угроза взрыва.
С. Алексашенко
―
Полицейский, он должен быть уверен, что сейчас произойдет взрыв. И что вот выстрелом он убивает человека, потому что он предотвращает худшее преступление. Потому что, по большому счету, полиция заинтересована, любая полиция заинтересована в том, чтобы взять преступника живым, потому что это позволяет расследовать и понять. Первое, психиатрическая экспертиза, вообще человек здоров психически или не здоров, да? А дальше, если здоров, то, один, террорист-одиночка или это группа? И так далее.Поэтому сказать, что обязательно застрелить – да нет, конечно. Живым, цель взять живым, чтобы понять, что случилось.
Я. Широков
―
Так, может быть, на самом деле и есть истинная причина того, что федеральные телеканалы вчера получили разнарядку не показывать это событие – именно то, что люди начнут обсуждать действия наших полицейских? Опасения, что начнут обсуждать.
С. Алексашенко
―
Яков, вот я сильно сомневаюсь, что если бы какому-то федеральному каналу разрешили бы это дело показать, или он сам показал, то он начал бы уделять особое внимание вот тому, через сколько времени приехали полицейские. Вот рассказы, что там случилось, в какой квартире, привели бы нас в квартиру, показали бы зареванную мать в истерике, в слезах – все что угодно бы показали. Но точно бы вот почему-то тема непрофессионализма спецслужб у нас вообще не обсуждается, безотносительно в чем она состоит, убийство или поведение гаишников на дорогах. Намного лучше, чем раньше, не останавливают хотя бы, но любое ДТП превращается в какую-то катастрофу. Появляются гаишники через час – это уже счастье, если они приехали к тебе через час.
С.Алексашенко: Правоохранительные органы реагируют непрофессионально. Вот пусть об этом говорят федеральные телеканалы
И. Воробьева
―
Кстати, ко мне, когда авария произошла, приехали быстро.
С. Алексашенко
―
А если вы остановитесь на Кутузовском или здесь вот напротив на Новом Арбате…
И. Воробьева
―
Я на МКАДе была, ко мне быстро приехали через пробки.
С. Алексашенко
―
По-разному бывает.
И. Воробьева
―
Я просто говорю, что это не всегда так.
С. Алексашенко
―
Не всегда так, не всегда так. Но бывает и на МКАДе, стоишь там в трехстах мерах от поста ГАИ, и не едут к тебе, потому что у них другая работа. По-разному бывает.
Я. Широков
―
Вот, кстати, тоже хотелось бы спросить, мы проводили голосование, но вот по-вашему, подобные акции памяти, как сегодня, с цветами у метро, с цветами у дома, люди собираются организовывать целый митинг, ну, не митинг, сход памяти этой девочки. Вообще это уместно?
С. Алексашенко
―
Я считаю, что любые человеческие эмоции, которые не нарушают спокойствие других граждан, они уместны, и люди имеют право выразить сочувствие родителям, тем людям, кто, возможно, видел, кого это потрясло психологически, потому что действительно зрелище было не сильно приятное. Только, мне кажется, что задача СМИ и федеральных телеканалов состоит в том, чтобы объяснить, что случилось. Объяснить, что случилось, и что вопрос там не в том, откуда приехала эта няня, из какой страны она. И что не нужно проверять все агентства по набору нянь. Что проблема не в том, что она няня, в чем-то другом, мы сейчас в этом разбираемся. И не надо делать выводы. То есть, мне кажется, опять, задача СМИ разобрать, что случилось, и разделить мухи отдельно, котлеты отдельно. Про какие котлеты разговаривать, а каких мух можно опустить.
И. Воробьева
―
Мы еще поговорим на совершенно другие темы. У нас, я напомню, в эфире Сергей Алексашенко. Ваши вопросы на номер +7-985-970-45-45 мы слышим и видим. Кстати, тут, ну, как всегда, экономические, политические и всякие разные другие вопросы. Поговорим через паузу.НОВОСТИ
И. Воробьева: 15
―
35 в столице, продолжается дневной «Разворот», рубрика «Персонально ваш». Экономист Сергей Алексашенко здесь у нас в студии, а мы с Яковом Широковым продолжаем эфир.
Я. Широков
―
И у нас прямо агентство молнирует последние несколько минут: Дмитрий Медведев, премьер-министр правительства, сообщил, что он подписал план действий в экономике на этот год. Тут какие-то цифры приводятся отдельные, что будут субсидии регионам. 3 миллиарда рублей резерв, на случай необходимости еще 7 миллиардов. У меня вот такой вопрос: а не поздно ли они подписывают? Уже весна наступила.
С. Алексашенко
―
Хороший очень правильный вопрос, Яков.
И. Воробьева
―
Про весну-то?
С. Алексашенко
―
Про то, сколько можно ждать. Лучше поздно, чем никогда, - гласит русская пословица. И, в общем, это правда, что, наверное, лучше когда правительство говорит: слушайте, у нас действительно кризис продолжается. Потому что, по большому счету, все, что произошло с антикризисным планом – это правительство у кого-то деньги из бюджета забрало, повысило какие-то налоги, типа вот акцизов на бензин с 1 апреля, и вот эти деньги перераспределило другим образом. Нет никаких новых денег, нет никаких дополнительных денег. Это на самом деле просто маленькое изменение бюджета, связанное с тем, что летом прошлого года министры, премьер-министры, президенты говорили: ну, пик кризиса-то пройден, экономика же начала расти, вот уже начала расти, поэтому от антикризисных мер надо отказываться.И вот чтобы не вдаваться в большие подробности, там в бюджете на 16-й год была отменена такая, на мой взгляд, абсолютно трезвая хорошая мера – субсидирование процентных ставок по ипотеке. Очень правильно. Потому что цены не недвижимость растут, доходы населения падают, и объемы жилищного строительства снижаются, количество получаемых ипотечных кредитов падает. А строительство - это импортозамещение в чистом виде, вся индустрия практически местная. Соответственно, в августе, в июле прошлого года - кризис закончился? Закончился. Субсидирование ипотеки прекращаем. И субсидирование автокредитов прекращаем. И еще что-то прекращаем. И вот пришел бюджет в ноябре, Дума сколько надо раз проголосовала, Совет Федерации проголосовал, президент подписал. Тут выясняется, что кризис-то не кончился.
И. Воробьева
―
Ой.
С. Алексашенко
―
Ой! Ну, давайте тогда будем бороться с кризисом. А что мы там вычеркнули? Вычеркнули субсидирование ипотеки. Восстановить. Вычеркнули субсидирование автокредитов – восстановить. Сельхозмаш – восстановить. И так далее и так далее. Ну, там что-то новое придумали. Вот, поэтому я бы никаких особых надежд в связи с этим антикризисным планом не связывал. Все, что можно об этом плане сказать… ну, то есть, правительство признало, что кризис есть, что кризис продолжается. И все последние оценки как раз по результатам 1 января, начала февраля, все прогнозы между минус 1,5% - минус 1,7%. То есть, падение российской экономики в этом году при ценах на нефть 35 долларов за баррель.Вот, собственно говоря, можно, конечно, сказать: слушайте, но ведь 1,5% - это же лучше, чем 3,7% в прошлом году? То есть, выходим из кризиса? И уж точно лучше, чем минус 10% в 2009-м. Но экономика продолжает падать, скользить медленно вниз, и в этом кризис. Пусть правительство пытается что-нибудь еще сделать.
Я. Широков
―
А я вообще правильно понял, что, как в случае с акцизами на бензин, что правительство, в этом антикризисном плане какая-то часть денег, если не все деньги – это деньги, что не собрали. То есть, еще только предстоит их собрать, а они их уже распределили.
С.Алексашенко: Что произошло с антикризисным планом – правительство у кого-то деньги забрало. Нет никаких новых денег
С. Алексашенко
―
Яков, все бюджеты так строятся. Ведь вы любой бюджет когда планируете на год вперед, вы рассчитываете на те налоги, которые поступят в течение года. И поэтому, конечно, какая-то часть денег вот от акцизов на бензин, она придет только в течение года, и пока там дойдет. Там есть какая-то сумма денег, по-моему, там есть что-то около 55 миллиардов примерно, которые Минфин говорит: это мы точно получим, потому что есть остатки бюджетов прошлого года, которые не использованы. Сейчас официально казначейство закроет все процедуры, и вот 55 миллиардов рублей упадут на счета правительства, их можно будет использовать. А вот есть еще 65 миллиардов, вот там дырочка. Пока их нету, но мы знаем, откуда возьмем. Вот мы понимаем, что 65 миллиардов, как-то мы своими мелкими мерами в Минфине отработаем.Но есть еще 130 миллиардов. Владимир Владимирович, президент, дайте нам из вашего специального президентского фонда. У вас там вот есть заначка, вот, пожалуйста, вы свою заначку раскупорьте. Ну, то есть, это те деньги, которые заложены в бюджет, там, по закону без решения президента правительство их не может тратить. Вот правительство говорит: нам надо из вашей заначки чуть-чуть забрать.
Я. Широков
―
Насколько вообще оправдано повышение акцизов на бензин, чтобы получить деньги дополнительно, если учитывать, что это все равно будет разгонять инфляцию?
С. Алексашенко
―
Что для вас как для премьер-министра является большей угрозой – разгон инфляции или неисполнение бюджета? Вот я думаю, что разгон инфляции ни для какого российского премьер-министра, ни для какого российского министра финансов за последние лет 20 не является угрозой. Более того, это звучит очень цинично, но высокая инфляция для Минфина выгодна. Ну, потому что цены растут быстрее, и, соответственно, налоги за счет инфляции хоть немножечко, но подрастают. А все расходы зафиксированы в номинальной величине, и они по инфляции не увеличиваются.Поэтому найти вот в России министра финансов или премьер-министра, который бы сказал: слушайте, я готов бороться с инфляцией, потому что это зло номер один и готов пожертвовать всем, чем угодно, чтоб инфляция опустилась на уровень 2% - я что-то давно такого не слышал. Я не знаю, может, вы слышали, конечно, но вот я вообще от правительства не слышу, что оно хочет бороться с инфляцией – им все комфортно, их все устраивает. Вот рост цен – как-то – население же молчит, народ безмолвствует. А раз народ безмолвствует – что, правительство, как сказать, народного доверия – что народ хочет, то мы и делаем.
И. Воробьева
―
Что народ должен сказать по поводу повышения акцизов на бензин? Им сказали: необоснованного роста цен не будет.
С. Алексашенко
―
Будет обоснованный. Народ сказал: ну, хорошо, все понятно.
Я. Широков
―
А ваш прогноз, насколько это повлияет на остальные цены?
С. Алексашенко
―
Яков, была оценка, что цены на бензин вырастут на 6-7% и, соответственно, инфляция где-то на полпроцента в расчете на год. В принципе, понятно, что с точностью прогнозов нашего правительства, что там будет 8%, что 8,5%, что 9% инфляция – это вот не та величина, которая радикально изменит суть нашей экономики. Население верит, что к концу весны доллар будет стоить 84 рубля. То есть, верит, что практически на 15%, на 13% - к концу весны, причем. Через 3 месяца. Был опрос, его делал то ли ВЦИОМ… кто-то из них. И как раз напечатали, что население верит, что к концу весны доллар будет стоить 84 рубля. Вот если сбудется, то, соответственно, мы сразу получим, там, проценты инфляции дополнительные. А самосбывающиеся прогнозы, очень тяжело с ними бороться после этого, правда?
Я. Широков
―
Любая мысль материальна, как говорят.
С. Алексашенко
―
Да, да.
Я. Широков
―
А еще такой вопрос, у меня он возник еще в первой половине. Была новость про то, что агентство Fitch вроде как не сможет ставить рейтинги России из-за санкций. Это связано с законодательством, и вроде как проблема других агентств. А вообще нам эти рейтинги нужны?
С. Алексашенко
―
Хороший вопрос.
Я. Широков
―
В нынешней ситуации.
С. Алексашенко
―
В стране, для которой импортозамещение является главным и ведущим мотивом принятия многих решений, нам рейтинги Fitch, S&P и Moody's внутренние не нужны. Мы создали свое Национальное рейтинговое агентство под эгидой Центрального банка, вот, соответственно, мы выгоняем всех конкурентов с рынка. Ну, конкуренция же, она зло. Вот конкуренция – это зло. Для того чтобы Национальное рейтинговое агентство могло хорошо заработать, нужно, чтобы все, кто представляет качественные услуги, вот как с лекарствами - вот есть брендированные лекарства, вот есть три агентства, которые весь развитый мир рейтингуют, а есть дженерик под названием Национальное рейтинговое агентство. Все то же самое – химический состав тот же самый, и люди сидят достаточно неплохие, собственно говоря, никаких профессиональных серьезных, ну, может, они, там, не десятками лет работали, может, у них истории нет – но, в принципе, профессионально, вот к людям, которые собираются работать в Национальном рейтинговом агентстве у меня нет никаких – нормальные люди. Химический состав тот же самый, и делать будут ту же самую работу.Но только вот никто в мире принимать эти рейтинги не будет. Они для внутреннего употребления. А для внутреннего употребления, мы же с вами хорошо понимаем, что вот если скажут, что вот нужно, чтобы дженерик А выпускала компания, принадлежащая бизнесмену Р, то будет бизнесмен Р, как миленький, выпускать. И если ему повезет, если он является чьим-то другом, то он будет на этом хорошо зарабатывать. А если он не является чьим-то другом, то он будет нести убытки, но отказаться от этого решения он не может. И если для внутреннего потребления нужно, чтобы банк А получил высокий рейтинг, а банк Б получил низкий рейтинг – ну, можно с Национальным рейтинговым агентством поговорить, и рейтинг будет правильный. Ну, политическое нужно чутье проявить, поддержать отечественный бизнес.
Ну, почему – вот если взять последнюю историю – кто у нас там, Курганмашзавод, производитель боевых машин пехоты, БМП, он сейчас просто не платит. У него там оборонзаказ растет на десятки процентов в год, он какое-то немереное количество вот этих машин выпускает, он единственный производитель в России, но при этом, то ли ценовые условия так были согласованы, то ли инфляция действительно, которая его коснулась – в убытках, в долгах, вот против него иски о банкротстве. Ну, вот нормальное рейтинговое агентство, по идее, должно там дефолтный рейтинг поставить, там, «CCC минус» - типа, вот сейчас обанкротится. Или «Д». А если Национальное рейтинговое агентство попросить, может, ему и рейтинг хороший дадут, глядишь, банк ему кредит после этого даст. Ну, вот она, разница между дженериками и брендированными рейтинговыми агентствами.
С.Алексашенко: Шансы на то, что Трамп выйдет победителем из гонки республиканцев, очень высоки
Поэтому для нас как для страны, которой импортозамещение важно, нам нужно международное агентство внутри страны, а на внешний рынок – так, выходить все равно не получается, правда? Финансовые санкции, там, ну, кто-то пытается – Газпром смог выйти в прошлом году, Норильский никель, еще кто-то – единичные случаи. Ну, нет, слушайте, на международный все-таки придется им платить. Ну, это ничего, зато на внутреннем рынке ни один иностранец у нас денег не заработает больше никогда. Все. Вот она, волшебная сила бюрократической конкуренции, правда?
Я. Широков
―
Хотелось, наверное, еще немножко о международной истории поговорить.
И. Воробьева
―
Да.
Я. Широков
―
У нас же сегодня, по-моему, считанные часы остаются до начала супервторника?
С. Алексашенко
―
Ну, да. Он уже начался. То есть, голосование вечером будет, да.
Я. Широков
―
Стартовал. Там сейчас идут разговоры и выступления кандидатов. Хотелось бы поговорить. Ну, во-первых, за кого вы и в том, и в другом лагере болеете?
И. Воробьева
―
А что, пришел вчера, например, замечательный Михаил Таратута к нам сюда на «Эхо» и с порога сказал: ну, что, будем жить при Трампе? Напугал нас немножко.
С. Алексашенко
―
Ну, шансы на то, что Трамп выйдет победителем из гонки республиканцев, очень высоки, и республиканцы начали всерьез об этом говорить.
Я. Широков
―
Более того, уже секретная служба его взяла под опеку.
С. Алексашенко
―
Он попросил сам охрану. Поэтому не секретная служба приняла это решение. И в значительной мере это связано с тем, что республиканцы, классические республиканцы, они не смогли объединиться и растащили голоса, вот, там, между Рубио, между Кристи, между Касиком, между Бушем, который там участвовал. Вот они растащили голоса, Трамп выходит на хорошей ноте, имея свои 35% устойчивой поддержки, он является победителем. А, соответственно, вот опять Касик заявил, что он не будет уходить, там, Бен Карсон какие-то голоса отъест, соответственно, вот дорога для Трампа, она открыта. Он реально по результатам вот этого супервторника может получить такой отрыв, что даже если там Рубио – я, честно, у республиканцев я болею за Рубио. Мне кажется, что он такой, более вменяемо-адекватный, чьи взгляды у меня не вызывают отторжения. Потому что, что у Трампа, что у Круза, у меня есть к ним свои какие-то – претензии неправильно сказать, я же не голосую.У демократов все проще. Ну, знаете, когда вы приглашаете Усейна Болта сбегать на стометровку на соревновании в нашей деревне. Ну, слушайте, можно, конечно, ставить на какого-нибудь другого – а вдруг с ним что-нибудь случится? Но мне кажется, что вот шансы на то, что Хиллари Клинтон проиграет праймериз, ну, они очень малы. Хотя не впечатляет. Поэтому говорить, за кого я там болею, я не могу.
Я на самом деле, знаете, за что болею? Я болею за Майкла Блумберга. Я хочу, чтобы он вошел как независимый кандидат в эту гонку.
Я. Широков
―
А какие у него шансы?
С. Алексашенко
―
Это все зависит – вот смотрите, если бы у демократов победил Сандерс, а у республиканцев победил бы Трамп, то я уверен, что Блумберг бы вошел в гонку, потому что он всю середину взял бы себе как независимый кандидат.
Я. Широков
―
Это как в кампании 92-го года, когда Росс Перо вмешался.
С. Алексашенко
―
Да. Но здесь просто у него реально вот пространство, потому что, что у республиканцев абсолютно крайние, что у демократов там сильно крайние, а вся середина, она могла бы достаться такому кандидату, который в принципе приемлем и для тех, и для других. Ну, там, приемлем для Конгресса для американского, для американского истеблишмента в широком смысле, да? И, в принципе, ему было бы как раз с руки строить все эти коалиции, там, без партийного разделения, не было бы такого, что Белый дом у республиканцев, а Конгресс у демократов или наоборот. Вот это партийное ушло бы. Поэтому если говорить, за что бы я болел – мне вот этот сценарий был бы очень интересен. Ну, пока Блумберг раздумывает, он еще не принял такого решения.
И. Воробьева
―
А вы за Оскаром следили?
С. Алексашенко
―
Честно? Нет.
И. Воробьева
―
Нет? Ну, как же так! А Ди Каприо?
С. Алексашенко
―
Ну, я переживал за Ди Каприо, потому что я считаю, что это один из реально крупных актеров современности. Я, правда, не считаю, что его роль в «Выжившем», она вот лучше, чем его предыдущие роли. Я считаю, что у него были и гораздо более сильные роли, и гораздо более интересные. Но человек заслужил, да. Я считаю, что человек заслужил, и в этом отношении все понимают, что это достаточно - давайте так говорить откровенно, что не было какой-то другой роли, другой мужской роли первого плана, кто мог бы его обыграть.
И. Воробьева
―
«Марсианин» - ну, перестаньте, прекрасная игра.
С. Алексашенко
―
На самом деле я рад, вот если серьезно, я раз за «Шпионский мост».
И. Воробьева
―
Вот! За роль второго плана. Шикарная совершенно!
С. Алексашенко
―
Вот это я считаю абсолютно вот то, что я очень хотел.
И. Воробьева
―
Да, да.
С. Алексашенко
―
И мне очень понравилось то, что «The Big Short» за сценарий получил, как это, «Игра в короткую»?
С.Алексашенко: Я болею за Майкла Блумберга. Я хочу, чтобы он вошел как независимый кандидат в эту гонку
Я. Широков
―
«Игра на понижение».
С. Алексашенко
―
Сценарно очень хорошо написано. Как фильм не очень произвел впечатление, а вот сценарий, то есть, сюжет очень. Причем, я же смотрю немножко профессиональными глазами, я понимаю, в чем состояла эта вся история. Сценарий очень хороший. Но, в принципе, я как-то… Знаете, если бы у Оскара было 5 номинаций, я бы за ними следил. А когда их там очень много – ну, это невозможно.
И. Воробьева
―
Конечно.
Я. Широков
―
Кстати, я не знаю, в самих США к церемонии Оскара, вот этот скандал с обвинениями в расизме, он как-то стух, что называется, стих, или наоборот разгорелся?
С. Алексашенко
―
Яков, там не было скандала, эта поднялась тема, она будет обсуждаться, принято решение, что количество членов Академии будет меняться, как правильно сказать, расовый состав, да, сдвигаться в пользу увеличения представительства афроамериканцев и испаноязычных. Ну, опять, делать это накануне вручения Оскара бессмысленно, потому что уже все проголосовали. Ну, принято решение, что будут в эту сторону двигаться. То есть, вот без фанатизма, что называется. Да.То есть, скажем так, знаете, это у нас очень просто, вот есть, там, премия, и понятно, что за ней стоит режиссер Икс, и если ты хочешь что-то поменять, его Владимир Владимирович или начальник управления от Владимира Владимировича вызывает, и говорит: слушай, ну-ка быстрей, там, поменяй правила и измени состав, и все.
А все-таки Киноакадемия – существо независимое, вот там они сами должны к этому прийти, сами должны принять какие-то решения процедурные, там, нельзя же просто людей с улицы набрать, там членами Киноакадемии должны быть люди, у которых есть какие-то профессиональные заслуги, она делится по гильдиям, это сценаристы, режиссеры, операторы. То есть, да, наверное, нужно чуть-чуть сдвинуться.
Но мне это сильно напоминает, вообще вся тематика вот, скажем, расовая тема в Америке, ты начинаешь смотреть когда фильмы 20-летней давности, 30-летней давности – там же на самом деле смягчение межнациональных противоречий, оно прямо на наших глаза произошло, да? И вот, оно продолжается. И вот это движение Америки в эту сторону идет. Ну, вот дошло время до Киноакадемии. Им говорят: ребята, ну, вот как-то вот ваша позиция, мы ее понимаем, но она чуть-чуть out of date, она несовременная. Вы чуть-чуть сдвиньте, покажите свое движение. Да, наверное, можно уже в эту сторону двигаться.
И. Воробьева
―
Еще одна тема, которую мы не успеем, совсем коротко получится у нас. Кто должен ответить за трагедию на шахте «Северная»?
С. Алексашенко
―
Ира, давайте дождемся результатов следствия. Ну, почему сразу?..
И. Воробьева
―
А кто должен отвечать за трагедии на шахтах?
С. Алексашенко
―
Виноватые. То есть, тот, кого следствие назовет виноватым, да? Соответственно, одна из версий, что содержание метана было повышенным долгое время, что шахтеры об этом говорили, руководство шахты, конкретные менеджеры, принимали решение этого не делать. Соответственно, если это подтверждается, если люди, которые принимали решение отключать систему безопасности, они виноваты. Сказать, что, нет, там все было нормально – есть версия, что все было нормально, все системы работали – несчастный случай. Такое тоже может быть.А если несчастный случай, то почему кто-то должен отвечать?
И. Воробьева
―
Да, понятно. Это же не первая авария на шахтах, и не первое количество погибших.
С. Алексашенко
―
Ира, угольная промышленность, к сожалению, это такое вот, в 90-е годы была вообще такая не очень хорошая статистика: на каждый миллион тонн один погибший шахтер. Ну, вот, пока без этого нигде в мире не получается, это при том, что трагедия действительно тяжелая, и, что называется, подряд там взрывы, и спасатели гибнут, большое количество людей – но вот избежать этого нельзя. К сожалению, это вот такая профессия, сопряженная с рисками.
И. Воробьева
―
Да. С большим сожалением говорю о том, что время нашей программы завершилось. Спасибо большое. Экономист Сергей Алексашенко. Но, видимо, на следующей неделе уже по скайпу будем.
С. Алексашенко
―
Ну, если просите, то по скайпу.
И. Воробьева
―
Мы очень просим.