Сергей Алексашенко - Персонально ваш - 2016-01-12
И. Воробьева:
―
15:06 в столице, продолжается программа дневной «Разворот», рубрика «Персонально ваш». Как всегда, у нас в этой рубрике экономист Сергей Алексашенко. Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте.
С. Алексашенко
―
Здравствуйте.
И. Воробьева
―
Наконец-то в студии. Мы очень рады.
С. Алексашенко
―
Я тоже.
И. Воробьева
―
Наши слушатели каждый раз просят камеру повернуть. Мы не можем повернуть камеру на скайп. Но сейчас точно можем, и все, кто смотрят сетевизор, все Сергея Алексашенко видят.Да, ну, мы со страшного слова сейчас начнем, со страшного слова.
Я. Широков
―
Мы его учили полдня.
С. Алексашенко
―
Выучили?
И. Воробьева
―
Выучили, да. Я долго учила, как оно пишется.
Я. Широков
―
Итак, у нас Рейтер узнал о подготовке правительства к новому секвестру бюджета аж на 10%, и все это, конечно же, из-за падения цен на нефть. Напомню, сегодня, по-моему, уже Brent до 31 доллара опускался.Кстати, решение, оказывается, было принято в декабре прошлого года на совещании у Дмитрия Медведева. Это все Рейтеру рассказали два чиновника, участвовавших в совещании. Каких-то подробностей таких прямо конкретных не приводится, но смысл в том, что сокращение не затронет публично-нормативные обязательства (вот это непонятно, что конкретно), зарплаты бюджетников, самое главное, и денежное довольствие военнослужащих. И сэкономить хотят почти 700 миллиардов рублей.
Мы хотели для начала узнать вообще, если не будут сокращать зарплаты бюджетников, не будут сокращать довольствие военнослужащих, вот эти публично-нормативные обязательства непонятные, то что, в принципе, может попасть под сокращение?
С. Алексашенко
―
Под сокращение могут попасть инвестиции, под сокращение могут попасть медикаменты в больницах, не знаю, там, тетрадки в школах, учебники в школах, общие средства расходов университетов. Им же дают деньги – там есть зарплата, а есть не зарплата. Вот то, что не зарплата, будет сокращаться.Секвестр – это кому я должен, тому прощаю. Ну, опять, мне как-то очень часто приходится говорить, что это же не есть неожиданное, да? Это ожиданное. Во-первых, начнем с того, что у нас секвестр уже два года подряд делался.
И. Воробьева
―
То есть, в 14-м и 15-м.
С. Алексашенко
―
У нас делался секвестр в 14-м году, у нас делался секвестр в 15-м году. И если вспомнить, вот Рейтер говорит, что это решение было принято на совещании у Медведева в декабре, в декабре министр финансов Антон Силуанов очень жестко и четко выступил, сказал, что бюджет нереалистичен, что бюджет рассчитан при цене нефти в 50 долларов и курс 60,5 рублей, и что, в общем, у бюджета может не хватить триллиона рублей.Значит, дальше - ну, мы же не знаем содержание, но можем предположить, что премьер-министр или президент спрашивают: Антон Германович, но делать-то что надо? Антон Германович говорит: ну, дефицит можно увеличить, но я это не советую. Потому что если мы увеличим дефицит, то к 2018 году не останется Резервного фонда, Фонда национального благосостояния. И как тогда исполнять бюджет, не знаю. Пока задача, которую ставит Минфин и пытается ее выдержать – чтобы на бюджет 18-го года хватило денег, чтобы точно. Вот в 19-м – после нас хоть потоп. Все что угодно в 19-м может случиться, а вот в 18-м году бюджет должен быть исполнен, ну, по крайней мере в тех объемах, в которых будет принят закон.
И. Воробьева
―
Президентские выборы?
С. Алексашенко
―
Год – как сказать? – вот перехода первого срока во второй или от одного президента к другому. Короче говоря, точно совершенно не бюджетная катастрофа. Опять-таки, ну, я думаю, что, как и любой другой чиновник, министр финансов мечтает остаться в правительстве еще на один срок, да? И, соответственно, если он провалит… а правительство будет меняться после президентских выборов, или в районе президентских выборов, как это обычно у нас происходит, или сразу до, или после. И, соответственно, если у тебя провалится бюджет 18-го года, то шансов… Ты приходишь к президенту и говоришь: слушайте, Владимир Владимирович (Дмитрий Анатольевич / Иван Иванович), денег-то нет в бюджете. Ну, точно у тебя нет шансов остаться министром финансов. Поэтому, задача, чтобы на 18-й год денег хватило. Соответственно, поэтому, - говорит Антон Германович, - дефицит увеличивать не советую, ну, и вообще там макроэкономическая стабильность, жесткая политика, инфляция, там, девальвация. Поэтому давайте сокращать расходы. Доходы увеличить мы тоже не можем.
И. Воробьева
―
Вот же интересно. То есть, буквально в первые рабочие дни… то есть, это было понятно еще в декабре, что будет секвестр, просто в первые рабочие дни они такие сразу – раз, и делают секвестр. А вот в прошлые разы это тоже в самом начале было?
С.Алексашенко:Под сокращение могут попасть медикаменты, тетрадки, учебники, общие средства расходов университетов
С. Алексашенко: В 15
―
м году секвестр был проведен в феврале-марте. Там то же самое, был принят бюджет, я не помню уже уровень, типа 80 долларов за баррель, а нефть ушла быстро к 45-ти, и в феврале-марте был пересмотрен бюджет, и в марте был подписан закон. И там сократили расходы тоже примерно на 10%.Соответственно, опять-таки, вот сказали, Яков прочитал, что не будут затронуты зарплаты бюджетников. В прошлом году зарплаты бюджетников затронули. Потому что им обещали в 15-м году индексацию хотя бы на 5% в октябре месяце - ее отменили. И вот все расходы - создали там резервный фонд какой-то. Ну, потом в конце года выяснилось, что денег оказалось больше, чем Минфин планировал, и всем отдали, кроме бюджетников, бюджетникам не отдали.
А, соответственно, в 14-м году, если мне память не изменяет, по-моему, там на стадии планирования бюджета всем просто обрезали, сказали, типа, денег не дадим – и все.
И. Воробьева
―
А вот интересно, почему не могут на стадии планирования бюджета и на стадии принятия бюджета просто не принимать нереалистичный бюджет.
С. Алексашенко
―
Ира, бюджет, вот скажем так, федеральный, мы сейчас о федеральном бюджете говорим, в 13-м и 14-м годах 50%, чуть даже больше, были доходы от экспорта нефти и газа. Вот просто от экспорта нефти и газа. Вот такая большая-большая нефтяная игла.Я взял посмотрел там долгосрочный график. Ведь на самом деле же у нас как? Нефть стоит в долларах, а курс рубль-доллар – то же самое – перемножаешь, получается зависимость бюджета от цены нефти в рублях, экспортная цена, ну, так вот если. И если посмотреть на график долгосрочный, то, вообще-то говоря, с 2011-го по середину 2015 года цена нефти в рублях, она была где-то в диапазоне между 3 и 3,5 тысячи рублей за тонну. Она была достаточно стабильной, и поэтому бюджет, он как-то в этих параметрах жил, вот жил и жил, было комфортно, и привыкли.
А тут год назад у нас случился валютный кризис, рубль резко рухнул, и, соответственно, потом нефть подорожала, потом опять подешевела, и выясняется, что вот экономика, к новому курсу она приспособилась. То есть, вот приспособилась, это означает следующее: у нас упал импорт, да? У нас упали туристические поездки за границу. У нас упал импорт товаров, импорт услуг. Ну, то есть, вот с платежным балансом все в порядке.
В принципе, никто не спешит, в обменниках не стоят очереди, валютные депозиты особо не растут, проблемы купить у банков валюту нету. То есть, вот как-то курс, он ведет себя, вот как ведет, нет особого спроса. И это означает, что при цене доллара 70, 75, 65 вот он, по большому счету, экономике сильно не нужен. Вот все, кому нужно, его покупают. А Минфину не хватает. Соответственно, при сегодняшней цене нефти – я посмотрел, с утра, так, арифметически получилось 30,5 долларов за баррель Brent. Ну, пусть на Urals, а Brent. Значит, вот чтобы получилось 3 050 рублей, которые были заложены в бюджет 16-го года, нужно, чтобы доллар стоил сто рублей.
И. Воробьева
―
Интересно!
С. Алексашенко
―
Это чтобы Минфину, вот чтобы бюджет сошелся в тех параметрах, в которых он принят, нужно, чтобы доллар был сто. А по сто рублей он никому не нужен. Установи сейчас Центральный банк сто рублей, там как прибегут продавать!
И. Воробьева
―
Конечно.
С. Алексашенко
―
Конечно. Получается так, что экономика к курсу доллара приспособилась, а Минфин – нет. Выяснилось, что вот те два триллиона долларов, которые экономика России получила с 2000-го по 2014 год от роста цен на нефть, вот мы их проели, а с экономикой ничего не случилось. В смысле, не экономика, а бюджет стал еще более зависимым от нефти.Я подчеркну: с экономикой все в порядке. Вот опять в первые рабочие дни, я не помню, в конце прошлой недели, по-моему, было сообщение, что российские нефтяники в прошлом году установили абсолютный рекорд по добыче нефти. То есть, в принципе, это означает, что нефтяные компании, они при этой цене на нефть живут нормально. Они добывают все больше и больше – значит, у них хватает денег и на инвестиции, и на зарплаты, на новые месторождения. Ну, как-то вот живут и живут. А бюджет не может жить.
И. Воробьева
―
Очень интересно.
С.Алексашенко: Получается, что экономика к курсу доллара приспособилась, а Минфин – нет
С. Алексашенко
―
Вот такая вот у нас конструкция, что экономика приспособилось, а государство – нет.
Я. Широков
―
Про нефтяников чуть попозже. Если смотреть то, что происходит сейчас на Московской бирже последние два дня, вчера и сегодня, вчера, конечно, волосы вставали дыбом, когда смотрели, как растет доллар. Но мне кажется, что к весне мы вполне можем получить сто долларов…
С. Алексашенко
―
Яков, я бы не стал такие прогнозы делать. Понимаете, еще падение нефти, оно действительно влияет. Графики очень четко тебе показывают, что происходит. Я взял просто данные, 14-й – 15-й год, зависимость… ну, график рисуешь: цена нефти в долларах за баррель и рубль к доллару. Вот статистически 92% изменения курса рубля к доллару объясняется изменением цены нефти. Ну, то есть, вот рубль ни от чего больше не зависит, вот эти два года он зависит только от нефти.То есть, я к тому, что это очень важный фактор. Но начало января, вот где-то до 25-го примерно числа – это вот такой сезон, когда… опять, не могу объяснить, почему, но это сезонность, знаете: холодно - жарко, лето - зима, весна – осень... Вот январь – это сезон низкого предложения валюты. Вот почему-то. Экспортная выручка в этот момент не приходит, а спрос относительно высокий.
И то же самое происходит в августе – в начале сентября. Поэтому обычно, обычно вот к концу января рубль куда-то там улетает вниз, а потом потихонечку начинает восстанавливаться, независимо от цены на нефть. То есть, вот даже если цена на нефть будет, предположим, 30 долларов за баррель, то февраль-март вот точно не будет 100, будет, может быть, 72, может быть, 70.
То есть, вот это в экономике так не работает, что вот если полетело, то полетело. Конечно, там, если Центральный банк начнет, как в декабре 14-го года, какие-нибудь фокусы выкидывать, там, Роснефти деньги давать, облигации какие-нибудь на 600 миллиардов покупать под столом – конечно, там может быть и 100 рублей. Но я надеюсь, что люди выучили уроки и, в общем, как-то ошибок не повторяют. Но похоже, что вот в прошлом году особо они ошибок не делали.
И. Воробьева
―
Вот когда все это произошло с курсом.
С. Алексашенко
―
Декабрь 14-го года, а вот в 15-м так откровенно больших провалов не было.
Я. Широков
―
Я даже дату помню – 16 декабря 2014 года. Просто вот запомнил, врезалось в память.
И. Воробьева
―
Да? Это когда вот это все?..
Я. Широков
―
Около ста рублей...
С. Алексашенко
―
Евро сто рублей был.
И. Воробьева
―
Да, евро был сто рублей.
Я. Широков
―
… тоже там обещали баснословные какие-то…
С. Алексашенко
―
Да.
Я. Широков
―
А вот эти проблемы вокруг бюджета, мне кажется, как-то так совпало, что сообщения о них появились одновременно с сообщениями о том, что Кудрин может вернуться опять в правительство. Это как-то взаимосвязано?
С. Алексашенко
―
Ну, смотрите, опять. У нас же как? Страна 11 дней в январе отдыхала. И поэтому газеты стали появляться только вчера-сегодня, они просто раньше ничего напечатать не могли. Поэтому, может, там про бюджет кому-то и стало известно в декабре, но напечатать невозможно.Слухи про Кудрина, насколько я понимаю – это 20-е числа декабря, в общем, в то же время. Я бы не стал связывать это с бюджетом. Я думаю, что, условно говоря, и Алексей Леонидович вряд ли смотрит на Минфин как на свое место работы, да? И Антон Германович Силуанов тоже вряд ли хочет освободить это кресло для Кудрина. Поэтому там, я думаю, что если дискуссия идет, то о каких-то других позициях, если она вообще идет.
Поэтому бюджет, мне кажется, что вообще это, ну, как сказать? Одна из составных вот того кризиса, в котором находится российская экономика. Важная, конечно, болезненная, но одна из составных частей.
Я. Широков
―
Герман Греф, кстати, глава Сбербанка, в эти минуты готовит нас уже к тому, что нефть может подешеветь до 25 долларов за баррель, а американский доллар подорожает до 80 рублей. Это вот сейчас идут сообщения, и вообще они проводят стресс-тесты. Правда, опять же, как и в прошлые разы Улюкаев, они говорят, что все это будет временное.
С. Алексашенко
―
Ну, у нас все временное. Я помню прогноз Сбербанка годовой давности, что доллар будет чуть ли не 36 рублей, поэтому не спешите его покупать. Ну, знаете, я вот считаю, что прогнозировать цену на нефть не может никто, просто ее не умеет никто прогнозировать. Вот если попросить человека: назови нам, пожалуйста, на 12 месяцев в году на первое число каждого месяца, назови цену на нефть, да? Ну, вот вряд ли найдется человек, который сможет ее так вот угадать.Поэтому, ну, если Герман Греф считает, что цена на нефть упадет до 25 долларов, то я думаю, что бюджету будет очень плохо, и там 10%-м сокращением, секвестром не отделаться, оно же будет еще процентов на 10 увеличивать и, может быть, даже затрагивать и зарплаты. Ну, потому что, а что еще там? Ну, военные расходы сокращать?
И. Воробьева
―
Ой-ой.
С. Алексашенко
―
А не получается, не получается сокращать. Даже не потому, что они очень нужны для страны. В принципе, для будущего экономики, для будущего страны они нафиг не нужны.
И. Воробьева
―
Военные расходы?
С. Алексашенко
―
Военные расходы. Проблема в том, что военные расходы, военная продукция, она изготавливается длительный срок, да? То есть, два, три года, пять лет. Соответственно, уже нужно – люди четыре года работали, что-то готовили, нужно последний этап работы провести – проще доплатить, чем законсервировать. И поэтому значительная часть военных расходов, она, что называется, автоматически… ты должен принять на себя ответственность, там, не знаю, как премьер-министр, министр финансов, президент: слушайте, давайте мы все заморозим, и вот пусть оно все строит недостроенное. Один винтик не довинтили, одну гайку не докрутили. Типа, мы не дадим денег, чтобы только этого не случилось.Поэтому, сократить военные расходы нужно. То есть, я-то считаю, что это единственное, что, по большому счету, может спасти российский бюджет на ближайшие три года – сильное сокращение военных расходов. Но политически, думаю, что на это никто не пойдет.
И. Воробьева
―
То есть, это такая вилка, что сокращать сейчас, такая политическая вилка, с одной стороны, разумно было бы сократить военные расходы, но, поскольку у нас Сирия и так далее и так далее, мы не будем, мы будем сокращать…
С. Алексашенко
―
Будем сокращать все остальное.
С.Алексашенко:Единственное, что может спасти российский бюджет на ближайшие три года –сокращение военных расходов
Я. Широков
―
Грустно, что сокращать хотят инвестиции, вот это самое обидное. Потому что инвестиции-то как раз могут как-то хотя бы что-то запустить в нашей экономике.
С. Алексашенко
―
Ну, Яков, или на инвестициях большая степень воровства. Можно по-другому на это дело посмотреть. На самом деле сокращение инвестиций – это стандартный прием любого бюджета в любой стране. Вот если в бюджете проблемы, даже в компании, если у компании проблемы, нужно резко сократить расходы, первое, что сокращается – это инвестиции. Во-первых, крупными мазками. То есть, ты берешь, не то что 3% зарплаты у всех отобрать. Ты просто закрыл объект и получил 100 миллионов, 100 миллиардов, не знаю, 2 триллиона... Ну, 2 триллиона нельзя, конечно, но большую сумму денег можно получить сразу.А самое главное, что на следующий день ничего не изменится. Вот если сократить зарплату на 5% всем бюджетникам, то того и глядишь, забастовки начнутся, или на выборах в сентябре как-то не так проголосуют. А вот если инвестиции сократить, вообще говоря, в стране вот завтра, в этом году ничего не произойдет. Ну, упадет экономика не на 1%, а на 2%. Ну, слушайте…
И. Воробьева
―
Ну, это мало кто заметит.
С. Алексашенко
―
Вообще мало кто заметит, и никто не почувствует.
И. Воробьева
―
Я напомню нашим слушателям, что это рубрика «Персонально ваш», экономист Сергей Алексашенко. Вот наш слушатель, например, из Курской области не понимает: получается, что даже не рассматривается возможность получения дополнительных доходов, только доходы от нефти и газа. То есть, никакой антикризисной программы, чтобы с той самой иглы хотя бы чуть-чуть подслезть, ее просто не существует.
С. Алексашенко
―
Давайте разделим два вопроса. Первое – это диверсификация доходов бюджета, и здесь, откровенно говоря, за один год ничего сделать нельзя. Ну, можно, конечно, ввести какие-нибудь дополнительные налоги, но президент обещал, что до 18-го года дополнительные налоги вводиться не будут, и ставки повышаться не будут. То есть, либо он должен сказать, что, вы знаете, так плохо, что я должен взять свое слово назад…
И. Воробьева
―
Нарушить свое слово.
С. Алексашенко
―
… и давайте повысим акциз на бензин. Я считаю, например, что можно было бы, потому что количество машин, оно... Как вот, знаете, не снижается, а наоборот, растет.
И. Воробьева
―
Так-так.
С. Алексашенко
―
Машины покупают меньше, но ездят больше. То есть, я считаю, что есть какие-то возможности, да? Но, вот вообще говоря, вот те 700 миллиардов, на которые секвестр рассчитан, или тот триллион, о котором говорил министр финансов Силуанов, вот его ни за какие… ну, нет таких налогов, которыми можно собрать триллион. Просто ничего за один год сделать нельзя.Вот диверсификация экономики, там, создание новых производств, экономический рост – это все требует, не знаю… лет. Не знаю, пять лет, семь лет, десять лет. На самом деле те самые нулевые тучные годы, когда было все хорошо, и когда было много денег, вот правительство в те годы должно было озаботиться тем, чтобы экономика росла. А там как раз научились, именно в те годы научились кошмарить бизнес.
Собственно говоря, знаете, бизнес – это такое существо, его либо ты холишь и лелеешь, и он растет и платит тебе налоги; либо ты его кошмаришь, тогда ты с него берешь взятки, еще какие-нибудь доли и прибыли, но налогов он не платит. Как это – Боливар не вынесет двоих – или взятки, или налоги.
И. Воробьева
―
То есть, мы даже не начали.
С. Алексашенко
―
Ну, Ира, вы знаете, как? Пошли прямо в противоположном направлении.А вторая часть – это антикризисная. Ну, вот с антикризисной правительство посчитало, что в прошлом году, что если оно сократило расходы на… по-моему, сумма та же самая примерно была, 700 миллиардов рублей, отложило их в загашник и не стало индексировать зарплаты бюджетников, начало давать дотации процентным ставкам на покупку автомобилей, на ипотеку, на сельхозтехнику и прочее всякое, да? Вот считается, что это антикризисная программа и была.
Ну, собственно говоря, как экономика так равномерно падала, так она и падала. То есть, экономика этой антикризисной программы не заметила. Ну, правительство посчитало, что оно успеха своего добилось, потому что уже летом – вспомните, нефть была 65 долларов за баррель, доллар стоил меньше 50 рублей…
И. Воробьева
―
Все было хорошо.
С. Алексашенко
―
А министр экономики Улюкаев говорил: да уже свет в конце тоннеля, и самое тяжелое уже позади. Прошло полгода и выяснилось, что и доллар 76, и экономика продолжает падать.
И. Воробьева
―
Я бы хотела вернуться к страшному слову «секвестр», вот по какой причине. Тут нам тоже пишут, я обращала сегодня на это внимание – Михаил Касьянов написал у себя в Фейсбуке как раз про этот секвестр. И сказал он о том, что прошло 17 лет, с тех пор как он, став министром финансов, прекратил практику секвестров, обеспечил принятие первого бездефицитного бюджета России. А на самом деле вот если вернуться в те года, когда секвестры еще проводились, 17 лет назад – это 98-й год получается?
С. Алексашенко: 99
―
й.
И. Воробьева
―
На самом деле тогда было сложнее обойтись без секвестров, чем сейчас? Цена нефти, как пишет Касьянов, тогда была в районе 20 долларов.
С. Алексашенко
―
Скажем так, до кризиса 98-го года без секвестра, до 97-го года, по-моему, вообще не удавалось обходиться. Нет, на самом деле, нет, наверное, все-таки 96-го года. Там проблема была в том, что у нас в то время Дума была независимая, и эта Дума была местом для дискуссий. Вообще-то говоря, большинство в Думе никогда не поддерживало правительство. И Дума принимала многочисленные законы и навешивала на бюджет дополнительные расходы. И, собственно говоря, вот бюджет очень часто до 96-го года создавался с таким сильным превышением расходов, которое явно потянуть Минфин не мог. И поэтому там секвестр был такой нормой вещей. Вот после 99-го года действительно у нас не было секвестров, ну, не считая 14-го – 15-го. Я повторюсь, что на самом деле это не первый раз, у нас уже третий год подряд идет секвестр бюджета.
И. Воробьева
―
Ну, а тогда, в 99-м…
С.Алексашенко: Бизнес либохолишь и лелеешь, и он растет и платит налоги; либо ты его кошмаришь, тогда ты с него берешь взятки
С. Алексашенко: В 99
―
м, послушайте, там просто были заморожены зарплаты, и там инфляция… На самом деле надо начинать с того, что вот после известных решений 17 августа, которые развалили всю нашу экономику, в ноябре месяце российская промышленность начала быстро расти.
И. Воробьева
―
Это 98-й.
С. Алексашенко
―
С ноября 98-го года российская промышленность начала расти. И в 99-м году промышленность к маю месяцу чуть ли не на 20% росла. К маю там какой-то совершенно фантастический рост…
Я. Широков
―
Помогла как раз девальвация?
С. Алексашенко
―
Помогла девальвация, помогла расчистка завалов, и помогло то, что бюджет не стал повышать зарплаты и пенсии, правительство не стало менять правила игры, несмотря на то, что прокоммунистическое большинство и в Думе, и в правительстве было. И, собственно говоря, 99-й год, вот там, ну, просто экономика пошла резко вверх. И количество налогов стало большим, и поэтому бюджет смог обойтись без секвестра. А начиная с 2002 года цена на нефть пошла вверх, не надо забывать.
И. Воробьева
―
Ну, там уже, да, попроще.
С. Алексашенко
―
После чего совсем просто стало.
Я. Широков
―
Скажите, а как вам вообще вот эта история с рейтингом наихудшей динамики экономики, где мы оказались в пятерке стран с самыми, как говорится, неважными показателями, по версии Блумберга, чуть ли не на одной строчке с Эквадором?
С. Алексашенко
―
Ну, а что вас удивляет, Яков? Смотрите…
Я. Широков
―
Меня удивляет публикация вчера в одной из газет, где было сказано: плюсы от того, что мы худшая экономика.
С. Алексашенко
―
А, ну, нет, тогда про это надо говорить, что есть плюсы от того, что мы худшие. Потому что на самом деле в следующем году от минуса мы будем резко расти.
Я. Широков
―
Все-таки плюсы есть?
С. Алексашенко
―
Нет, конечно, плюсов. И смотрите, вот прошлый кризис 2008 – 2009 года, хотя он был для России тяжелым, российская экономика упала на 10% от середины 2008 года к середине 2009 года, но все-таки это был глобальный мировой кризис, да?И вот там падали все. Там рушились американские банки, мировая экономика вообще не росла. Американская экономика, все развитые экономики падали. Как-то вот было не очень обидно. Вот все падают, спрос на сырье снизился, банки перестали давать друг другу кредиты. В общем, глобальная катастрофа. И в той ситуации российская экономика падала, это никого не удивляло.
Сейчас все экономики растут. Они могут расти, за исключением, там, десятка стран. Вообще говоря, удивительное-то в этом. Поэтому, скажем, то, что Россия занимает там пятое место с конца, ну, да, вот это и удивительно, что вот на самом деле это рукотворный абсолютно кризис. Точно совершенно внешняя конъюнктура сейчас играет – все страны растут, даже нефтезависимые страны типа Норвегии, Канады, они тоже растут.
И. Воробьева
―
Неутешительно пока у нас получается как-то так.
С. Алексашенко
―
А что, утешение надо?
И. Воробьева
―
Ну, хотя бы что-нибудь. Мы попробуем еще в следующей части. У нас в гостях экономист Сергей Алексашенко, это рубрика «Персонально ваш», мы с Яковом Широковым буквально через несколько минут, после новостей, вернемся.НОВОСТИ
И. Воробьева: 15
―
35 в столице, продолжается дневной «Разворот», рубрика «Персонально ваш». Экономист Сергей Алексашенко.
Я. Широков
―
И мы все-таки к нефтяникам подойдем. Вы сказали, что они сейчас себя вроде как хорошо чувствуют. РБК сегодня выпустило статью редакционную, там мнение одного из экономистов о том, что вообще нефтяным компаниям при нынешних ценах на нефть пора застрелиться. Ну, тут имеются в виду как раз страны, которые не собираются диверсифицировать экономику.Ну, понятно, что тут намек ясен, на кого, как говорится, указано. «Кое-кто сильно проиграет – главным образом правительства нефтедобывающих стран, которые готовы скорее исчерпать все валютные резервы и занимать деньги на финансовых рынках, пока возможно, чем сократить госрасходы. В любом случае именно так и любят поступать политики, особенно когда ведут войны, отстаивают геополитические интересы или сталкиваются с народными протестами». Ну, и, собственно говоря, что большинство мировых запасов нефти останутся там, где они находятся сейчас, при таких ценах.
У меня такой вопрос: вообще сейчас-то, при нашей ситуации, реально как-то компаниям, если бы была просто какая-то воля, политическая, может быть, воля самих компаний, в первую очередь, имеется в виду, политическая воля диверсифицировать экономику и действительно попытаться, что называется, как они все 15 лет говорили, слезть с нефтяной иглы?
С. Алексашенко
―
Яков, я эту статью видел, там на самом деле речь идет о долгосрочном будущем. То есть, не о том, что прямо сегодня нужно застрелиться, а о том, что в перспективе нефть будет вытесняться. И это, наверное, правда.Ну, я могу сказать, что сейчас, после Парижского саммита, в Америке такой сильный бум ускоряется солнечной энергетики. То есть, уже однозначно понятно, что упор будет делаться по крайней мере в тех штатах – ну, Америке повезло с климатом, и там солнца много, почти везде, по крайней мере вот в Калифорнии, в Неваде, даже на восточном побережье солнца достаточно. И на сегодня уже есть технология, которая – электроэнергия из солнечных батарей, она дешевле, чем газовая. То есть, на самом деле это вопрос строительства мощностей и, соответственно, перехода на новую энергетику.
Поэтому вот об этом речь идет, что вот в долгосрочной перспективе дальше, ну, мы понимаем, опять, вот если смотреть в долгую, что двигатель внутреннего сгорания – вещь неэффективная. Что электрический двигатель на автомобиле, он гораздо эффективнее работает. И автомобили легковые, автомобильный транспорт потребляет 50% нефти в мире. 50% нефти – это автомобильный транспорт.
Дальше вот предполагаем, что, не знаю, Tesla строится, Илон Маск строит свой завод, гига-фабрику по солнечным батареям… извините, по аккумуляторным батареям, а у него такая передовая технология. Он через два года выпускает низкобюджетный автомобиль. Низкобюджетный – это, условно, 30 тысяч долларов. По сравнению с Tesla S, которая начинается от 60, или Tesla X, который ближе к ста. Соответственно, у него в Tesla акционерами являются и Мерседес, и BMW, они эту технологию начинают – вот технология Маска, его аккумуляторные батареи становятся стандартом. Там уже построена сеть заправок электрических, можно от Лос-Анджелеса до Вашингтона доехать, заправляясь только электрическими батареями. Вот, мир движется.
И представьте себе, что в течение пяти лет просто появляется массовый электрический автомобиль. Сейчас, когда начинаешь слушать новости – практически все компании в этом направлении работают. Это не вопрос «да или нет», это вопрос времени. И вот, соответственно, появляются электрические автомобили. Дальше – я, по-моему, уже рассказывал в студии, не помню, с вами или нет, что дальше мы берем технологию автомобиля без водителя, которую разработал Гугл, Tesla … ну, Tesla более простая, Гугл сложнее…
И. Воробьева
―
Макс буквально недавно писал…
С. Алексашенко
―
Гугл создал совместное предприятие с Фордом. И вот дальше уже все – Гугл свою часть работы сделал. Дальше дело в руки берут автомобилисты и начинают вот реальное производство автомобилей без водителей.Дальше - подождите, Яков - дальше вы на это дело накладываете Google Maps, которые строят маршруты, и Uber, который вот это делает, каршеринг, раздел автомобилей. У вас просто спрос на автомобили резко падает. Я к тому, что это вот такая фантастическая сказка, но если ее… Это не вопрос сегодня или завтра.
Нет, конечно, через два года это не произойдет. Но все эксперты говорят, что автомобиль без водителя – это вопрос пяти лет. В течение пяти лет это будет на рынке. Может быть, чуть раньше, может быть, через три года, через четыре, но точно вот в пределах пяти лет это появляется. Через десять лет вот это вытесняет, электрический автомобиль без водителя и вот эта технология, что тебе не нужно покупать автомобиль, ты просто берешь вызываешь, к тебе подъезжает этот электрический автомобиль.
Ты в него садишься, он тебя отвез – и ты его отпустил, он поехал дальше, к следующему. Зачем тебе нужен постоянный автомобиль? У тебя нет проблемы с парковкой, и так далее – у тебя резко пропадает нагрузка. Вот о чем идет речь. И тогда спрос на нефть действительно падает.
Потому что, смотрите, что сейчас получается: ведь у нас падение цены на нефть продолжается уже полтора года, вот они начали снижаться в середине 2014 года. А по большому счету производство нефти в мире продолжает расти. И вот есть две страны, которые – Америка снизила добычу нефти начиная с апреля, то есть, в Америке снижение добычи началось через 9 месяцев, они сократили на 5% добычу нефти. И, по-моему, Катар. Вот две страны, которые сократили.
Но один Иран, с которого сняли санкции, он дает нефти больше, чем было сокращение в Катаре и в Америке. А там еще Ирак, который наращивает мощности. Там еще есть послевоенное восстановление в перспективе Ливии. То есть, вопрос в том, что на самом деле на рынке стратегически вот есть превышение предложения.
Я не хочу прогнозировать цены, мне не очень интересно, сколько будет нефть, там, через 3 месяца. Я понимаю, что статья-то как раз об этом, что кто не успел… Там с точки зрения бизнеса, там по большому счету действительно нефтяным компаниям нужно задуматься о будущем. Я вспоминаю, что где-то в районе 2001-2002 года компания, тогда называлась British Petroleum, они переименовались в BP. И они тогда говорили, что мы BP – это Beyond Petroleum, это за нефтью. То есть, они тогда очень много инвестировали, но они инвестировали в водородные технологии, топливные ячейки, они думали, что туда пойдет. Я думаю, что очень многие крупные компании действительно инвестируют в том числе и в альтернативные технологии. Поэтому речь об этом идет. И вот эта статья, она абсолютно стратегическая, это не вопрос сегодня-завтра, это вопрос, что мир меняется, мир будет меняться гораздо быстрее, чем нам кажется.
И. Воробьева
―
Если мы говорим про Россию, я помню только одно такое явное проявление скачка в технологии, это когда Прохоров вложился в Ё-мобиль. Вот и все, собственно.
С. Алексашенко
―
Причем здесь Россия, Ира?
И. Воробьева
―
Ну, как почему? Потому что – а мы?
С.Алексашенко: Общество в целом хочет, чтобы Россия была супердержавой
С. Алексашенко
―
Мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей. И у нас свои ценности, у нас свои принципы.
И. Воробьева
―
Скрепы.
С. Алексашенко
―
Мы живем в изолированной экономике – с одной стороны, нас, Россию, санкциями ограничивают, с другой стороны, мы возводим контр-санкции, импортозамещение, пытаемся самоизолироваться.Вот мир так не живет. Вот мир живет за счет того, что он глобальный. Мир живет за счет разделения труда. Мир живет за счет кооперации. Мир живет за счет перетока знаний, технологий, человеческих кадров. В какую страну ни приедешь – там люди работают разных национальностей из разных стран с разными паспортами, туда-сюда ездят – это нормально. И поэтому, когда мы говорим: а мы живем на острове – вот он такой огромный-огромный-огромный остров…
Я. Широков
―
Где нет календаря.
С. Алексашенко
―
Ну, да. Как назло, на острове нет календаря.
И. Воробьева
―
Ну, ладно, хорошо. Тогда я буду согласна с нашей слушательницей Татьяной, которая пишет: «А зачем вообще такие авто, если нельзя самим рулить?» Я согласна. Самый главный кайф машины не в том, что она тебя доставляет из точки А в точку Б, а в том, чтобы ее водить.
С. Алексашенко
―
Ира, безусловно. Но вот вы в Москве по городу ездите на автомобиле?
И. Воробьева
―
Да.
С. Алексашенко
―
Много?
И. Воробьева
―
Да.
С. Алексашенко
―
С парковкой есть проблемы?
И. Воробьева
―
Большие.
С. Алексашенко
―
С пробками есть проблемы?
И. Воробьева
―
Огромные.
С. Алексашенко
―
И будет хуже.
И. Воробьева
―
Но я…
С. Алексашенко
―
Ради бога! Как только появляется возможность – это же вопрос не к тому, что нужно отказываться от автомобиля. Конечно, для далеких поездок за город, еще что-то такое, автомобиль, наверное, будет оставаться.
И. Воробьева
―
Да нет, все понятно.
С. Алексашенко
―
Речь идет о том, что в городе не нужен автомобиль. В городе автомобиль не нужен. Вот я в Вашингтоне постоянно, при том, что там система парковок организована лучше, но все равно проблема, ты ездишь, там, иногда 15 минут, 20 минут, ездишь, пытаешься запарковаться. То есть, если ты едешь на какую-то встречу, ты себе закладываешь время, чтобы найти себе парковку. Но я вот скажу честно, что технология, вот Uber, он экономически очень дешевый.
Я. Широков
―
А безопасность?
С. Алексашенко
―
Я не помню вообще случаев, там Uber на самом деле ведет учет водителей, он проверяет их качество. Вы как пассажир оцениваете, даете им рейтинг, и дальше они плохих выкидывают. Ну, вот я не помню каких-то особых проблем с безопасностью в Uber.
Я. Широков
―
И у нас, и в Индии, по-моему, проблемы были с Uber.
С. Алексашенко
―
Яков, я не буду говорить – я не знаю, не могу анализировать. Просто я в России мало пользуюсь или Яндекс.Такси, или Uber. Я могу сказать, что в Америке точно нет такой проблемы безопасности.
Я. Широков
―
… соблюдать законы.
И. Воробьева
―
У меня в Москве были проблемы с одним из приложений, я не буду говорить, с каким, но проблема заключалась в том, что некому пожаловаться на этого водителя. Приложения, они просто говорят: слушайте, ребята, мы вообще не отвечаем здесь ни за что. Это просто: вот мы вам водителя, а вы поехали, и все. Это большая проблема.Про политику хотелось бы поговорить. Про интервью, которое Владимир Путин дал немецкому изданию Bild. Там было очень много интересного. Ну, вот сегодня мы обсуждали его слова о том, что Россия не претендует на роль какой-то супердержавы – это дорого и ни к чему. Во-первых, считаете ли вы, что Владимир Путин говорит правду, что на самом деле Россия в его глазах и в его действиях не претендует на роль супердержавы?
С. Алексашенко
―
Нет, конечно, неправда. Я думаю, что Россия претендует на роль супердержавы, и все опросы общественного мнения, которые на эту тему проводятся, показывают, если ретроспективу сделать за последние лет 10, то общество в целом, большинство, оно хочет, чтобы Россия была супердержавой, считает, что за эти 10 лет Владимир Путин сделал много для того, чтобы Россия стала супердержавой. Вот поэтому я бы вообще…Нужно четко понимать, что это интервью дано немецкому журналу, оно рассчитано на немецкую аудиторию, и, соответственно, нужно – Владимир Путин в этом отношении, он такой очень опытный политик, он же говорит ровно то, что хочет от него услышать аудитория: что мы миролюбивые, что мы не супердержава, что мы никому не угрожаем, что Крым сам к нам присоединился, наши войска всего лишь там не давали никому нападать на мирных граждан, просто сдерживали украинскую армию. Ну, тут он говорил ровно то, что, в его понимании, хочет услышать немецкая аудитория.
Соответственно, немецкая аудитория, Европа, боится Россию. Потому что и Крым, и Новороссия, они показали, что Россия готова развязать войну. Как-то грузинская война как-то вот сошла с рук, как-то про нее достаточно быстро забыли. А Крым и особенно Новороссия, и особенно сбитый малазийский Боинг показали, что от России исходит угроза Европе. Это вот что война пришла в Европу.
Вот Грузия – это Закавказье, хотя во многие европейские организации входят республики кавказские, государства, а здесь уже война в Европе. И, соответственно, России боятся. И не случайно все страны НАТО приняли решение об увеличении военных расходов. И общественное мнение тут же об этом знает. Конечно, в этой связи интервью Путина, что мы миролюбивая страна, что мы никому не угрожаем, что мы не хотим быть супердержавой – ну, да, развеять эти страхи.
И. Воробьева
―
А если говорить про две огромные страны – Россия и Соединенные Штаты Америки, вот мы обсуждали тут с нашими слушателями этот вопрос, и мне показалось, что Соединенные Штаты Америки в данном случае делают гораздо больше, чтобы стать супердержавой или, по крайней мере, такой казаться, и в этом смысле амбиций у властей США сильно больше, чем у России на самом деле даже.
С. Алексашенко
―
Ира, хотите, я вам открою одну тайну?
И. Воробьева
―
Ну, давайте.
С. Алексашенко
―
Америка является супердержавой.
И. Воробьева
―
Я знала, что вы так скажете.
С. Алексашенко
―
Они ничего не пытаются.
И. Воробьева
―
Ну, почему? Объясните. По каким признакам вы говорите, что супердержава?
С. Алексашенко
―
Америка – это страна, которая, знаете, как – вот есть learning by doing, это когда ты учишься, делая. Америка просто объясняет, какая она, делая. Они не говорят: мы великие, мы супердержава… На самом деле, вы смотрите, в 2009 году президент Обама приезжал в Москву и выступал в Экономической школе. И он там сказал, что, вообще-то говоря, мы не хотим быть мировым жандармом. Мы не хотим в одиночку.Америка – это единственная страна, у которой есть глобальное военное присутствие. Вот нет другой страны. Поэтому она уже супердержава. Это просто исторически есть. У Америки такой накопленный военный потенциал огромный, что просто с ними никто не может сравниться. Но и то, в 2009 году президент Обама сказал: мы не в состоянии быть мировым жандармом, даже если мы очень захотим. Мы везде должны строить, мы будем строить коалиции, нам нужны союзники для решения проблем. Хотя мы самая крупная держава, хотя мы самая мощная держава. Он этого не говорил, но подразумевает.
Ребята, нельзя построить коалицию без Америки. Вот попробовали европейцы построить в Сирии коалицию – не получилось. Попробовали в Ливии построить коалицию – не получилось. Вот Америка никому не пытается что-то сказать, она делает, а дальше вы сами решайте – является она супердержавой? Можно не называть супердержавой, можно их пиндосами называть. Но от этого жизнь-то не меняется, правда? Вот нет другой такой страны в мире вообще, даже близко, которая по своей военной мощи – я уже не говорю про soft power, про мягкую силу. Я сейчас говорю исключительно – видимо, здесь речь идет о военно-политической…
И. Воробьева
―
Здесь много о чем идет речь.
С. Алексашенко
―
Да. Но если взять американскую военно-политическую мощь и еще soft power – то, что мягкая сила, интеллектуальное богатство, технологическое лидерство – ну, слушайте, если Америка – не супердержава, ну, хорошо, давайте не называть Америку супердержавой. Тогда вообще нету супердержав – отлично! Тогда мечта президента Путина о том, что у нас не должно быть монополярного мира, она сбылась – все страны равны.
И. Воробьева
―
Это же действительно правильное, мне кажется, такое понимание мира, что не должно быть.
С.Алексашенко: Америка – это единственная страна, у которой есть глобальное военное присутствие
С. Алексашенко
―
Ира, вот вы правда считаете, что сидят какие-то умные люди в Вашингтоне и придумывают: как бы нам построить монополярный мир?
И. Воробьева
―
Нет.
С. Алексашенко
―
А что?
И. Воробьева
―
Я не об этом говорю и, конечно, я не считаю, что в Вашингтоне сидят люди и думают, как бы похуже России сделать. Но не в этом дело. Дело в том, что, действительно, Владимир Путин, на мой взгляд, прав в том, что не должно быть монополярного мира.
С. Алексашенко
―
Подождите, а что нам теперь с Америкой сделать? Вот что, ее уничтожить? Ну, хорошо – вот она такая есть. Ира, вот она есть, да?
Я. Широков
―
Так – без призывов.
С. Алексашенко
―
Ну, я правда. Ну, хорошо – вот она есть. Вот она самая крупная, она самая мощная в экономическом отношении, она мировой технологический лидер. Она создала такую экономику, такие условия для бизнеса, что туда люди хотят ехать, хотят там работать, хотят там зарабатывать деньги, хотят создавать там предприятия. Люди из России, из Украины, из Монголии, из Уганды… Туда вот просто постоянный поток эмигрантов, причем, с высокой квалификацией (есть, конечно и с низкой). С высокой квалификацией туда едут люди с желанием, и ученые туда едут работать.
И. Воробьева
―
Мы знаем по нашим Нобелевским лауреатам.
С. Алексашенко
―
Наши Нобелевские лауреаты в Великобритании.
И. Воробьева
―
В Великобритании, да, действительно.
С. Алексашенко
―
Так что с этой Америкой делать? Что значит – не должно быть монополярного… давайте мы скажем: а давайте мы отменим биполярный мир, в смысле, север – юг? Вот просто примем закон.
И. Воробьева
―
Ну, а что?
Я. Широков
―
Или проще…
С. Алексашенко
―
И стрелка компаса после этого перестанет куда-то показывать?
И. Воробьева
―
Конечно. Как мы знаем, можно и подвинуть океаны.
С. Алексашенко
―
Есть такая птица – страус, которая зарывает голову в песок и считает, что его не видно. Ну, можно сделать вид, что у нас нет монополярного мира, что он у нас мультиполярный. Ну, мультиполярный, значит, мультиполярный.Кстати, американские политики, он говорят: да ради бога, мы – за. Еще раз: позиция американских политиков – мы за. Потому что они сами говорят: нам нужны союзники. Союзники – это означает, что мы в одиночку не можем. Это не монополярный мир, когда страна-лидер говорит: мы не можем все сделать в одиночку, нам нужны союзники. Здесь союзники одни, в переговорах с Ираном – союзники другие, в переговорах по Северной Корее – союзники совсем другие: Китай там в переговорах, Япония, Россия. А вот в переговорах по Сирии – там другая коалиция. А с Кубой мы и сами без вас как-нибудь договоримся. А Венесуэлу мы вообще не трогаем, они сами там докатятся до ручки. Вот там Россия пусть решает эти проблемы с Венесуэлой.
Вот вам, пожалуйста, биполярный мир – Россия занимается Венесуэлой, Америка занимается Кубой – вот разделение труда. Посмотрим, у кого лучше получится.
И. Воробьева
―
Вообще ничего не успели.
Я. Широков
―
Еще один вопрос напоследок, мой любимый вопрос сегодняшний. Вот у нас пишет сегодня РБК, что Единая Россия вообще, может быть, откажется от обещаний на следующих думских выборах, которые будут в сентябре. Вот у меня, например, к ним сразу какое-то немножко более теплое чувство: ребята решили в кои-то веки быть честными.
И. Воробьева
―
У нас полминуты.
С. Алексашенко
―
А это что-нибудь изменит, Яков?
Я. Широков
―
Ничего не изменит.
С. Алексашенко
―
Тогда, слушайте – обещание ничего не обещать. Знаете, у нас есть политики, которые, там, в выборную кампанию идут без программы, они в дебатах не участвуют – но это же не меняет результата выборов, правда? У нас результат выборов точно не зависит от того, будут обещания со стороны Единой России или не будут.
Я. Широков
―
По крайней мере, ложечки нашлись, и осадка не осталось.
С. Алексашенко
―
А здесь они говорят: слушайте, а мы как политическая партия будем поддерживать все решения нашего президента. Это обещание или нет? Ну, в принципе обещание.
И. Воробьева
―
В принципе, обещание, и очень реалистичное.
С. Алексашенко
―
Если они скажут, что, мы не будем поддерживать, это тоже обещание.
И. Воробьева
―
И тут за них все пойдут голосовать…
С. Алексашенко
―
Ира, а вы верите, что Единая Россия вообще будет молчать в ходе предвыборной агитации? Да я думаю, что у нас – во, они что-то будут говорить, а так или иначе, они будут что-то обещать, да? Они будут обещать, что: мы будем честными, мы не будем воровать, мы будем бороться с коррупцией…
И. Воробьева
―
Нет-нет, они просто не воруют, Сергей. И вообще даже не заикайтесь об этом.
С. Алексашенко
―
И не будут: не воруем, не воровали и не будем.
И. Воробьева
―
Да: не врать и не воровать. Спасибо большое.
Я. Широков
―
Спасибо.
И. Воробьева
―
Сергей Алексашенко был в программе «Персонально ваш». На неделю еще – придете к нам в следующий раз в студию?
С. Алексашенко
―
Нет, увы.
И. Воробьева
―
Уже по скайпу. Ну, хорошо, ладно, по скайпу – так по скайпу. В следующий вторник увидимся.