Леонид Радзиховский - Особое мнение - 2009-10-02

С. БУНТМАН: Добрый вечер. Начинаем «Особое мнение». Леонид Радзиховский должен быть, он будет через несколько секунд, может быть считанные минут. Он сам расскажет, почему он опаздывает в эфир. Не знаю, насколько уважительные будут причины. Я нарочно показываю тем. Кто смотрит на сайте, не себя, а пустое кресло, где должен, обязан сидеть в это время Леонид Радзиховский. Я пока отвечу на один вопрос, но многократно повторявшийся – почему не работает «Грани.ру», сайт почему не работает. Я позвонил Владимиру Корсунскому и он ответил, что там просто рухнул сервер, и не просто сервер, а железо, материнская плата сломалась у сервера.

Они считают, что это не атака, а это просто поломка техническая, которая бывает. Правда, есть одно странное совпадение, о котором весёлый и оптимистичный человек Владимир Корсунский, каким он был всегда, остаётся и останется, говорит, что как только опубликовали часа в 3 ночи, повесили они письмо бывших сидельцев, диссидентов и отъявленных антисоветчиков в поддержку Александра Подрабинека, а через полчаса примерно сломалась материнская плата. Выводы пока даже и не делайте…

Пропустил я момент, когда Радзиховский садился!

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Хватит тянуть слова!

С. БУНТМАН: Я не тяну слова. Я рассказываю, почему «Грани.ру» лежат.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: А чего с ними?

С. БУНТМАН: Надо вовремя приходить, и тогда ты будешь всё знать. Я потом тебе расскажу. Сервер рухнул у них. Пока никаких предположений об атаках быть не может, хотя есть забавное совпадение, что они за полчаса до этого повесили письмо диссидентов, обрисовывающих ситуацию с Подрабинеком.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Просто совесть у электронов тоже есть. Электрон так же неисчерпаем, как и атом. У него тоже есть совесть.

С. БУНТМАН: Про совесть я не читал. «Так же неисчерпаем» я читал, а про совесть не читал нигде. Откуда ты взял совесть?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Это дальнейшее творческое развитие марксизма, вот и всё.

С. БУНТМАН: Мы не должны быть догматиками.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Конечно. Марксизм не догма.

С. БУНТМАН: Скажи, почему такое положение с наукой в России? Взяли те люди, которые уехали, учёные, написали, какое у нас положение с наукой, и надо что-то делать российскому правительству, чтобы помочь.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Издеваются они.

С. БУНТМАН: Естественно! Сидят, курят запрещённые там сигары.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Физики шутят, продолжают шутить. Нет, ну, Америку открыли! Известно, какое положение с наукой.

С. БУНТМАН: А какое положение? Меня всегда интересует, какое точно положение? Все говорят, а какое точно?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ни одна точная наука тебе не ответит. Я на эту тему кое-что знаю, общался с народом. У меня есть один знакомый, я просто не могу называть его имя, он крупный учёный русский, академик, туда-сюда, он живёт в Америке 9 месяцев в году, на 3 месяца приезжает сюда. Это принятый в мире порядок. И он, помимо того, что он крупный физик, он ещё общественно активный человек, патриот, то, сё, пятое, десятое. И последний раз, когда я с ним разговаривал, он сказал: «Раньше, когда я приезжал сюда, я старался, писал в правительство, обращался по разным начальствам, ходил, просил денег. Я понимал, что это дело абсолютно бесполезное, но для очистки совести, вроде как мой долг. А теперь я этим не занимаюсь».

Я говорю: «Понимаете, что безнадёжно?» «Нет, как раз сейчас больше шансов. Потому что в стране денег довольно много, и на Академию Наук дают не так уж мало, миллиарды долларов. Дело не в этом. Я понимаю две вещи. Первое, что сегодня давать деньги – это более-менее бесполезно, потому что научная школа, основное, что есть в науке, они разрушены, и поливать деньгами асфальт можно сколько угодно, но едва ли от этого что-то вырастет, деревья вырваны и земля залита. Это первое.

А второе – те деньги, которые выделяются на науку, они оседают в значительной части в карманах чиновников. Но чиновников с высокими академическими званиями, почтенных академиках, но тем не менее, это те же самые чиновники, обвешанные, ведь чиновник в генеральском мундире тоже чиновник. Чиновник, у которого звание академик, член президиума, он тоже чиновник. Вот такое сочетание этих двух факторов». Причём, самое важное это разрушение научных школ.

Наука – это не количество железа и не количество людей, которые сидят вместе в лаборатории и чешут языками. Это совершенно штучный товар. По статистике в конце 80-х, в начале 90-х из России уехало порядка 20 тысяч учёных высшей квалификации. Если считать, что среди них было 300-400 человек действительно высокого мирового уровня, то это катастрофа, потому что таких людей всегда было очень мало, их везде мало, в любой стране мало. Если уехало 300-400 таких человек, это некая невосполнимая катастрофа для науки. Может быть вовсе не для страны. Это далеко не всегда одно и то же.

Например, в Южной Корее нет никакой науки, нет большой науки в нашем понимании. Они прекрасно на чужих открытиях великолепно развивают те самые технологии. В Малайзии. Так что наличие большой науки и наличие технического прогресса – это далеко не всегда совпадающие вещи. Наука самоценна, это другой вопрос. Это некоторый озон интеллектуальный. Но технических прогресс и наука, там связь далеко не такая прямая и простая.

С. БУНТМАН: Леонид Радзиховский высказывает своё особое мнение. Сергей Бунтман ведёт программу. Давай продолжим. Просто я бы хотел направить здесь. Ты говоришь о разрушении научной школы. Это связано только с отъездом или что ты говоришь о Южной Корее, высокотехнологичные страны могут не иметь науки большой, науки фундаментальной, которая, как нам теперь известно, в отличие от 80-х годов, когда была путаница, нам известно, что это не общая теория гайки, а качественно другое. Так что здесь делать? В России была всегда фундаментальная наука, с 18 века, когда появилась наука. Раньше не было.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Было дело.

С. БУНТМАН: И теперь может не стать.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: И жили до 18 века.

С. БУНТМАН: Нет, жили.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Мы с тобой жили.

С. БУНТМАН: Естественно, только я был маленький и плохо помню.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Да ладно, у тебя склероз. Отлично жили.

С. БУНТМАН: Скажи, как жить сейчас?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Точно так же.

С. БУНТМАН: То есть, будет разрушение, запрет на латинский язык.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ну, латинский язык и так никто не знает, чего его запрещать-то! Наука – это самоценная штука. Например, без поэзии и без симфонической музыки можно не только жрать, но можно прекрасно влюбляться, делать детей, ведь поэзия любовь описывает. А трахаться можно без всякой поэзии. Есть страны, где поэзии нет или поэзия слабенькая…

С. БУНТМАН: Нет таких стран.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: …где не было ни Пушкина, ни Тютчева, ни Пастернака, ни Шекспира, ни Гёте, и тем не менее, трахаются, детей рожают. Так и наука. Без науки распрекрасно можно жить. Это просто некая роскошь. Некоторая роскошь цивилизации. Это культурный слой, озон. Учёные такие же точно подлецы и жлобы, и глупые бывают учёные. Но у учёных есть некоторые преимущества по сравнению с обычными людьми, у них существует маленькая, но привычка к опрятности мышления. Они привыкли обращаться к фактам в большей степени, чем мы.

Журналисты же просто визжат ни к селу, ни к городу, учёные привыкли апеллировать к фактам. Обращаться к логике. И в какой-то мере они задают один из не очень больших, но некоторых образцов для общества. Они чуть-чуть дисциплинируют общество. Не стоит преувеличивать степень этой дисциплины интеллектуальной. Но это некоторый образец. Когда их нет, общество становится чуть-чуть глупее. Ну, нашему обществу это не угрожает, поскольку высочайший интеллектуальный уровень современной России очевиден для всех, мы можем ещё чуть-чуть поглупеть, ничего не изменится.

Мы уже на той стадии цивилизации, где оглупение не столь опасно. Но вообще говоря, уничтожение науки, уничтожение этого интеллектуального озона не слишком полезно для страны. Кроме того, надо иметь в виду, что в Южной Корее и Малайзии большой науки никогда и не было. И поэтому у них нет регресса, а у нас, как-никак, была. И это определённый регресс. Но с другой стороны это вполне закономерно, поскольку мы последние 30 лет просто плывём вниз по линии наименьшего сопротивления во всём. На кой чёрт нам наука?

Для нефтяной страны достаточно двух труб, из которых течёт всё это добро. Всё остальное мы покупаем на содержимое этих труб. И на кой чёрт нам при этом нужна теоретическая физика? Высокая, сложная математика, молекулярная биология и прочее. Их приделать не к чему. Они существуют сами по себе. В Америке, США – это единственная страна в мире на данный момент, где есть действительно большая наука. Ну, ещё немножко в Европе. Кстати, бегство умов – это же не только из России. из Германии едут учёные. Если вы посмотрите на крупных американских учёных, там огромное количество приехавших из Германии, из Франции, т.е. это магнит, который стягивает учёных со всего мира.

Потому что Америка – это центр мирового хай-тека. Слушатели «Эхо Москвы» знают, что Америка существует за счёт того, что печатает фальшивые доллары, а глупый мир эти фальшивые доллары принимает. Это конечно так. Но американцы не все об этом знают, они не все слушают «Эхо Москвы», они не знают, что они живут только печатанием фальшивых долларов. И они активно развивают современный хай-тек, молекулярную биологию, такие штуки в области биологии в соединении с теми же нанотехнологиями, о которых мы с большим трудом читаем в Интернете. А они всё это делают. Для этого им нужна большая высокая наука.

Там есть много этажей. Есть этажи абстрактные, которые очень плохо координируются с технологиями. Есть более низкие. Так вот, у них большая наука задействована. Всё в дело годится. А у нас бы она существовала абсолютно отдельно. Вот вам сырьевая экономика, вот вам рентная социальная система, где все живут на ренту. И где-то, абсолютно отдельно от них, сама по себе, Досиянс Академия, которая никак к этой самой реальной нашей экономике не привязана.

Ну, у нас довольно сильная геология в стране всегда была, сейчас, может быть, она ещё сильнее, чем раньше. Это востребовано. Действительно, геологическая наука востребована. Ещё целый ряд прикладных вещей, связанных с газо-нефтяными делами. Вот и всё. Поэтому наука сегодня, абстрактная наука в России, она никак не привязана к реальной жизни. И последнее. Я хочу рассказать маленький анекдот, который на меня когда-то произвёл впечатление.

У нас самое массовое бегство умов было в конце 80-х, начале 90-х, действительно, прорвало. Открыли границу, и хлынуло. И вот мои знакомые дружили с очень крупным математиком, если нас слушают математики, то это имя им что-то говорит, Маргулис Григорий. Он лауреат двух высших международных премий по математике, эквивалентов Нобелевской премии, это Филсофская премия и Вольфовская премия. В общем, учёный экстра-класса. Он такой, как положено выдающемуся математику, медлительный, медленно говорит.

Получал он приглашения из самых лучших американских университетов, причём, приглашения такого профессора, который пожизненный, который получает одну и ту же высокую зарплату и который мало что должен делать. Просто жить на свете, сидеть, думать, работать. А он жил в Москве, работал в одном из академических институтов и не ехал. Его знакомые спрашивали: «А чего ты не ехал, чего ты сидишь? Такой великий патриот?» Он говорит: «Да нет, не в этом дело. Просто в Москве такая уникальная ситуация, что я, когда хожу по зданию мехмата, то я могу за пять минут переговорить с пятью специалистами в разных областях, и второго такого места в мире нет. Уникальное место. Его менять не на что. А потребности мои бытовые не такие великие. Я получаю достаточно денег».

Проходит некоторое время и он подаёт заявление об отъезде. Ему говорят: «Чего ж ты уезжаешь?» «Да понимаешь, теперь и разговаривать стало не с кем. Чего тут делать?» Это и есть ответ на вопрос, что такое научные школы и как их восстанавливать.

С. БУНТМАН: Во всё ты прав, Радзиховский, только в одном ошибся и Герман тебя поправляет. Это не мы придумали, что у нас труба, а сильные мира сего. Россия в мировой кооперации отвели роль сырьевого придатка для других участников рынка.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Американцы. Ну, понятно…

С. БУНТМАН: Сильные мира сего. Ты что, прикидываешься, что не понимаешь?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: А что мне остаётся. Каждый раз…

С. БУНТМАН: Кто ещё? Лихтенштейн!

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Знаем мы этих Лихтенштейнов. Вот Лихтенштейны нам это место и отвели. Правильно! А мы, аки дитя малое, которому лихтенштейны отвели место, утёрли слёзы и… Герман, всё, что Вы говорите, замечательно. Но должен Вам сказать, что это место лихтенштейны и суперштейны нам отвели с 70-х годов, потому что начиная с конца 1970-х годов великий могучий Советский Союз жил, как сырьевое государство, вывозил ту самую нефть. Правда, покупали на неё зерно. Теперь нам зерно покупать не надо, мы сами можем его экспортировать в любом количестве.

В этом большом и холодном мире никто никого не ждёт и никто никому никакого места не отводит. Все добиваются всего сами ручками и мозгами. Или не добиваются, а пускают свой хлеб по воде в надежде, что он вернётся с маслом. И кстати, возвращается в материальном, желудочном отношении мы живём неплохо. Вы думаете, что какие-то сильные миры сего отвели место США?

С. БУНТМАН: Посадили своих эмиссаров, которые поддерживают в хорошем содержании эту трубу.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: И один из них сидит на «Эхо Москвы», и я даже знаю, кто, но называть не буду из скромности. Пусть слушатели поломают голову.

С. БУНТМАН: Скажи мне, пожалуйста, то, что подали в суд Лужков и г-жа Батурина…

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Подали наконец?

С. БУНТМАН: На кого ты думаешь?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: На Немцова?

С. БУНТМАН: да.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Когда?

С. БУНТМАН: Ну, подали.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Что сказать, молодцы! Положение обязывает.

С. БУНТМАН: Что ты об этом думаешь? У тебя же особое мнение.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: До сих пор я думал, что поскольку они не подают, то молчание – знак согласия, признают, как минимум, основные обвинения Немцова. Раз теперь подали, ну что ж, молодцы ребята, я с удовольствием буду следить за дальнейшим развитием этого процесса. Я внимательно довольно читал сочинение Немцова. Я думаю, что почти наверняка многое из того, что там написано, можно оспорить. Потому что трудно себе представить огромный документ, я имею в виду его статью, книжку, брошюру, в котором нет фактических ошибок. Я не встречал, чтобы в гигантском перечислении, там страниц 20 или 30, чтобы не было фактических ошибок.

Перепутаны, допустим, номера распоряжения мэрии, или это распоряжение можно трактовать так, а можно сяк.

С. БУНТМАН: Сделка описана несколько не так или совсем не так. конкретные вещи. За них можно ухватиться.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Придраться есть к чему. А дальше всё дело в объективности судьи. Но, насколько я знаю, московские судьи одни из самых объективных и справедливых судей в мире, чему есть твёрдое доказательства. Ни разу ни одного московского судью не отстраняли от работы за то, что он взял взятку или судил не по совести. Поэтому я абсолютно доверяю московскому правосудию. Я знаю, что положение Елены Николаевны Батуриной особо трудное, потому что за ней тройной пригляд.

Жена Цезаря вне подозрения должна быть, и то, что простят обычному человеку, тому же Немцову или тебе, Бунтман, легко простят, ей не простят никогда, потому что каждый шаг изучается буквально под микроскопом. Малейшее нарушение закона допустит Елена Николаевна, и сразу налетят журналюги, как вороньё, как воробьё, я бы сказал, как жалкое воробьё. Тем не менее, если Елена Николаевна подала в суд, это доказывает, что она настолько чиста, до такой степени безукоризненна, что даже под тысячекратном мелкоскопом её будут изучать все немцовы и ничего они там не найдут. Я в это верю.

Единственное, что меня в деятельности нашего уважаемого мэра немножко смущает, этому я не могу найти объяснение. Дело в том, что Юрий Михайлович Лужков и, по-видимому, Елена Николаевна, проживают отнюдь не в городе Москве. Это странно.

С. БУНТМАН: Это как?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: В Подмосковье живут.

С. БУНТМАН: У Громова снимают.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Да. В некоторых странах есть закон, что мэр города на время исполнения им своих обязанностей должен жить в том городе, которым он руководит. Как говорится, любящий обязан разделять судьбу того, кого он любит.

С. БУНТМАН: Придираешься. Тут же рядом, господи!

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Близко, не спорю. Но воздух немножко другой.

С. БУНТМАН: Воздух другой.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Немножко другой.

С. БУНТМАН: Это единственная претензия. Хорошо. «У меня упала абсолютно чугунная слеза, я постараюсь её вытереть за три минуты». Кощей, мы Вас поняли и учтём. Три минуты перерыв.

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: Мы продолжаем «Особое мнение». Леонид Радзиховский. Ведёт программу Сергей Бунтман. Забыл, как меня зовут…

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Бывает, Серёжа, бывает.

С. БУНТМАН: Я настолько ошарашен…

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Чем? Судом Немцов-Лужков?

С. БУНТМАН: Твоим панегириком Елене Николаевне.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ты понимаешь, правду говорить приятно.

С. БУНТМАН: Смело встал на защиту несчастной женщины. Правильно, молодец.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: А потому, что её защитить по большому счёту некому. Муж не может её защищать в виду своего высокого служебного положения. Не так поймут. Журналисты стесняются я уж не знаю, по каким причинам. В особенности московская пресса просто неистовствует. Они бросаются на Лужкова, как собаки на оленя, все эти московские газеты. Они стараются всячески уколоть, уесть, удивительно, что творят! А московский канал…

Я понимаю, критика должна быть, свобода слова – это святое. Но нельзя же уничтожать человека. Московский канал просто уничтожает мэра изо дня в день. Ни одного доброго слова.

С. БУНТМАН: Ставит его лицом…

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Сплошная злобная критика, злобное ехидство. Немцов не вылезает из московского канала со своими псевдо-разоблачениями, трясёт ими на каждом углу.

С. БУНТМАН: Продолжаем чтение книги Бориса Немцова… Спектакль по книге Бориса Немцова.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: А Лужкова просто не пускают ответить. Вот и приходится в суд идти. В конце бы концов я обратился к Немцову. Борис Ефимович, имейте совесть, уйдите с московского канала! Ну уйдите, дайте другим людям тоже поговорить! Вы уже тысячу раз по буквам своё сочинение прочитали. Ну хватит!

С. БУНТМАН: Ты совершенно спокойно можешь выступить общественным защитником в суде.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Я думаю, это для меня слишком высокая честь. Нет пафоса, роста и бюста. Я обращаюсь к Немцову. Хватит оккупировать московский канал, уйдите уже, все уже прочли, услышали, хватит!

С. БУНТМАН: И хитро прищурился Радзиховский при этом.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Нет, я никогда хитро не прищуриваюсь.

С. БУНТМАН: Хорошо. Значит, тебе понятно, чем дело кончится.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Справедливость восторжествует, Серёжа.

С. БУНТМАН: Понятно. Хорошо. Вопрос. Почему ни правозащитники, ни родственники Эстемировой и Политковской не подали иск первыми о защите чести покойных?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Понятия не имею. А к кому они должны были подать иск?

С. БУНТМАН: Я уж не знаю, к тогдашнему президенту или к Рамзану Кадырову, который всячески порочит их.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ну, насчёт того, что Кадыров порочит Политковскую, честно говоря, не слыхал такого.

С. БУНТМАН: Нет, Политковскую он особо не порочил, а вот Эстемирову порочил здорово.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Насколько я понимаю, родственники Эстемировой в Чечне живут? И хотят, чтобы они подавали иск к Кадырову? Своеобразное чувство юмора у слушателя «Эхо Москвы», единственное, что я могу сказать. Здоровое чувство юмора продлевает жизнь, а иски, живя в Чечне, к Кадырову её сокращают.

С. БУНТМАН: Ты тоже так думают, что сокращают?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Мне так кажется почему-то. Не знаю, почему, но такое впечатление.

С. БУНТМАН: Теперь у меня вопрос к тебе об Александре Григорьевиче Лукашенко. Александр Григорьевич Лукашенко сказал недавно, что признать Южную Осетию и Абхазию, их независимость, Белоруссии мешают придворные журналисты, СМИ российские и определённые заинтересованные круги, которые стали кричать о том, что де Александр Григорьевич не признаёт независимость потому, что ему мало дают. Он только в обмен на кредит большой хочет признать. А это неправда. Он уже давно готов.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: А что мешает? Журналисты?

С. БУНТМАН: Журналисты мешают, то, что крик подняли. Я не понимаю.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Я тоже.

С. БУНТМАН: Объясните мне, пожалуйста.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Это примерно логика слушателя, который сказал, что нам отвели место сырьевой державы, а мы это место взяли в зубы и пошли в угол. А Александру Григорьевичу отвели журналисты какое-то место, он послушал московских журналистов и теперь на зло московским журналистам не может признать неза… Слушай! Я думаю, если московские журналисты поднимут кампанию, что Александр Григорьевич зажал все свободы в Белоруссии за деньги, то он тут же эти свободы даст, чтобы опровергнуть московских клеветников-журналистов.

С. БУНТМАН: За чьи деньги?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Да, это вопрос. Деньги у нас всегда одни и те же – мирового правительства.

С. БУНТМАН: А ему-то зачем?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Чтобы скомпрометировать Россию, естественно.

С. БУНТМАН: С помощью зажатия корыстного Александром Григорьевичем Лукашенко свободу у себя в Белоруссии.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Совершенно правильно. Александр Григорьевич прирождённый друг, можно сказать, родственник России. И, компрометируя Александра Григорьевича они тем самым компрометируют Россию. Несколько такого рода статей, чтобы опровергнуть эту безобразную клевету, Александр Григорьевич даст максимальные свободы своим родным белорусским журналистам. Так что мой совет коллегам. Поскольку Александр Григорьевич столь чувствителен, столь раним, что очень типично для крупных и сильных мужчин, а ещё типичнее для мужчин на вид грубых и жестоких. Это же всегда так – на лицо ужасные, добрые внутри.

Чем человек более груб, брутален…

С. БУНТМАН: Под грубой шинелью бьётся…

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: …нежное, чувствительное сердце. А откуда грубость-то? Это чтобы скрыть свою ранимость. Если вы будете всем показывать свою ранимость, в этом мире вас уничтожат. Остаётся одно – скрывать. И чем вы более ранимы, нежны, слабы, добры, вы вынуждены выступать всё более грубо и жестоко. Это совершенно очевидно. Поэтому секрет брутальности и жестокости Александра Григорьевича прост. Это человек на редкость ранимый. Невероятно рефлексирующий и до такой степени подверженный тому, что пишут журналисты, что он вынужден их всех задавить, чтобы не плакать каждый день.

Вот американский президент. Хамьё, дубьё! Изображает из себя эдакого…

С. БУНТМАН: Это вот этот вот?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ну этот! Изображает из себя эдакого негритянского интеллигента, с позволения сказать. Э! Афроамериканского интеллигента, с позволения сказать. А в душе деревяха! Деревяха! Плюй в глаза, в его чёрные глаза, всё божья роса. Поэтому он допускает там полные свободы. Ему по фигу. Александр Григорьевич человек абсолютно другой. Одна грубая статья выбивает его из равновесия на неделю. Но он президент. И если в году будет 52 грубых статьи, он вообще работать не сможет. Поэтому он вынужден задавить всю прессу. Только в таких условиях он может элементарно справляться со своими обязанностями. А тут и конфликт. Он и страдает от того, что давит. Герой Достоевского!

С. БУНТМАН: Может в какой-то момент Александр Григорьевич взять себя в руки и признать Южную Осетию и Абхазию?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Я думаю, что туда надо послать Кокойты, Кокойты возьмёт его в руки, в свои сильные мужские руки, разделит с ним тяжесть моральную, даст понять, что ты не один, Александр Григорьевич, я с тобой.

С. БУНТМАН: Думаешь, ему нужно это?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Я уверен. Потому что, ещё раз повторяю, большой, сильный, физически сильный и морально очень нежный мужчина, ему трудно, надо послать туда Кокойты. Кокойты тоже нежный человек. Но два нежных человека вместе – это уже сила.

С. БУНТМАН: То есть, когда соединятся две нежные души.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Конечно. Кокойты возьмёт его в руки.

С. БУНТМАН: Здесь радость такая у нас! Сергей Лавров сказал, что он сейчас ведёт, судя по всему, очень тяжёлые переговоры с абхазской стороной…

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Мучительные.

С. БУНТМАН: …чтобы добиться безвизового общения у нас.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Кого с кем?

С. БУНТМАН: Слушатели, такие же глупые, как и я, например, пенсионер из Москвы Вова Д-200, говорит: «Сегодня Лавров должен был решить вопрос о введении безвизового режима между Россией и Абхазией. А что, сегодня наши ездили в Гагры, получая предварительно визу? Где, в каком консульстве?» Я тоже ничего не понял.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Я думаю, что наши получали визу в грузинском консульстве. А поскольку грузинского консульства в Москве нет, то им приходилось ездить на Украину, в Киев, в грузинском консульстве на Украине получать визу, возвращаться оттуда в Москву, а потом ехать в Абхазию.

С. БУНТМАН: У тебя есть хоть один знакомый человек, который ездил именно в Абхазию.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: С грузинско-украинской визой?

С. БУНТМАН: Да. С грузинской визой. И что с ним потом было? Начиная с 1992 года. Назови мне такого человека.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ты не понял! Они получали не грузинскую визу, они получали абхазскую визу.

С. БУНТМАН: как это её можно получить, абхазскую визу?

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: ещё раз объясняю.

С. БУНТМАН: Вова Д, вы понимаете? Я нет.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Объясняю. Надо получить визу. Но в Москве, насколько я знаю, нет консульства Абхазии, которое бы выдавало визы. Понимаешь? Для того, чтобы получить визу, надо было ехать из Москвы на Украину, где есть консульство Абхазии. Может быть, их интересы там представляет Грузия. Получить эту визу там, возвращаться сюда и потом с чистой совестью ехать в Абхазию. Лавров эту проблему разрешит. Я так надеюсь.

С. БУНТМАН: Только переговоры тяжёлые.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Теперь понял?

С. БУНТМАН: Да.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Ну, с абхазами, конечно, тяжёлые. Серёжа, ты пойми, с другими, с какими-нибудь швейцарцами, плюнуть раз. А Абхазия недавно обрела независимость. И у них звёздная болезнь. Они говорят: «А вот пошли вы куда подальше! А вот мы независимые! Мы не слушаем Россию!» Когда они примерно придут в себя, пройдёт 100-200 лет, независимость станет для них привычным состоянием, они будут говорить вежливо. А пока подростковый период. И в этом подростковом периоде они грубят Лаврову. Но Лавров человек взрослый, опытный, умный, он понимает – это подростковый. И он им прощает и относится к ним соответственно. Вот и всё. Это психология, пойми!

С. БУНТМАН: Понимаешь, не успел я у тебя спросить про грядущую постановку книги «Около нуля» в «Табакерке», спектакль.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: В другой раз.

С. БУНТМАН: В другой раз обязательно. Может уже и поставят за недельку. Люди талантливые.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Закон о возвращении Байсарова будет принят.

С. БУНТМАН: А так же ретивое возмущение видных российских филологов с одноимённого факультета творчеством Ерофеева, тоже не успел спросить.

Л. РАДЗИХОВСКИЙ: Нет, мне нравится, когда будет принят закон о Байсарове. Я жду.

С. БУНТМАН: Закон о Байсарове. И может быть даже кодекс целый. Леонид Радзиховский в ожидании этих событий грядущих. До следующей недели. Всего доброго.