Владимир Познер - Особое мнение - 2009-03-03
А. ВОРОБЬЕВ – Это «Особое мнение». Я приветствую всех, кто в эти минуты смотрит телеканал RTVi и слушает радиостанцию «Эхо Москвы». Владимир Познер сегодня традиционно по вторникам. Здравствуйте.
В. ПОЗНЕР - Здравствуйте. К сожалению, не очень традиционно. То да, то не получается.
А. ВОРОБЬЕВ – Я очень надеюсь, что скоро вы сами будете сидеть здесь…
В. ПОЗНЕР - Я надеюсь…
А. ВОРОБЬЕВ – И тогда будет программа с участием Владимира Познера.
В. ПОЗНЕР - Какая-то да, ну ладно.
А. ВОРОБЬЕВ – Начну с вопроса, который ставит ребром наш слушатель Михаил: «Ходорковский враг государства номер один?»
В. ПОЗНЕР - На мой взгляд, он вообще не враг государства.
А. ВОРОБЬЕВ – Это личный враг?
В. ПОЗНЕР - Мне трудно судить, потому что видимо, когда вы говорите личный враг, вы подразумеваете кого-то. Чей он враг. Если я понимаю, что вы имеете в виду Путина, то я думаю, что да, его отношение к Путину и отношение Путина к нему это отношения чрезвычайно отрицательные. Возможно, что они враги. Я ни с тем, ни с другим на эту тему не говорил. Но предполагаю, что они неважно относятся друг другу, скажем так.
А. ВОРОБЬЕВ – Мы этот вопрос сегодня в эфире дневном задавали нашим слушателям. Получили неоднозначные ответы на этот вопрос. Он сводился вот к чему. Где опаснее Ходорковский для власти: в тюрьме или на свободе? Как бы вы ответили? Я скажу, что 68% слушателей сказали, что он опаснее для власти на свободе. И 32 – что в тюрьме. Что вы здесь выделяете в качестве первоочередного аргумента?
В. ПОЗНЕР - А надо понимать, что имеется в виду, когда употребляется слово «опасный». В каком смысле опасный? Пока он в тюрьме, он для остального мира, по крайней мере, для западного мира, и не только, является фигурой страдальческой, несправедливо отправленной в тюрьму властью России и конкретно Путиным. Вот так он рассматривается. Я даже не буду вдаваться в подробности, справедливо рассматривается, несправедливо, но так он рассматривается. И в какой-то степени Ходорковский становится таким образом символом. Каким был в какой-то степени Сахаров. Это совершенно разные люди, их не надо путать, но тем не менее. Если он не в тюрьме, если его почему-либо выпускают, для того же западного мира это конечно позитивный сигнал. Несомненно, что ага, все-таки может быть Россия начинает чуть-чуть двигаться обратно или куда-то, но в сторону большей демократии. Представляет ли он сам, как Михаил Ходорковский на воле опасность для российского государства. Ноль, опасность ноль. Люди, которые говорят, что вокруг него соберутся и так далее, они просто не понимают, в какой стране они живут. Почему же никто не собирается вокруг многих других. Кроме того…
А. ВОРОБЬЕВ – Но если эти символы противостояния с Путиным…
В. ПОЗНЕР - Это символ противостояния для каких-то людей. Но этого недостаточно. Ну вокруг него будут какие-то люди. Но реально создать какое-то движение, которое может угрожать нынешней власти, по-моему, это абсолютнейшая чепуха. Не мне решать, и, слава богу, кстати. Я бы не хотел быть в положении человека, который сегодня должен принимать это решение. Но я бы, скорее всего, продумав это, сказал бы, что лучше выпустить. Плюс несомненный с точки зрения международного резонанса, минусов не видно. Для меня. Может быть, кто-то видит их лучше меня.
А. ВОРОБЬЕВ – Понятно. Мне бы хотелось понять, как вы бы могли оценить антураж, в котором проходит весь судебный процесс. Мы знаем по сообщениям агентств и наших корреспондентов о том, что все близлежащие улицы, в том числе оцеплены милицией. Беспрецедентные по многим параметрам меры безопасности приняты в этом процессе. Что это, чего боится власть?
В. ПОЗНЕР - Да если бы я знал, можно тут бояться многих вещей. Можно бояться от одной крайности до другой. Можно бояться того, что кто-то хочет проникнуть, чтобы в него выстрелить. Одна крайняя точка зрения. Можно бояться того, что придут люди, которые будут вести себя в суде таким образом, что они будут кричать, что власть несправедливая и что это безобразие, позор и так далее, по всей видимости, представители власти хотят, чтобы все было спокойно. Насколько я понимаю, пропускают, надо просто предъявлять документы. Это не то, что никого не пускают. Пресса там, в этом смысле это открытый все-таки процесс.
А. ВОРОБЬЕВ – Он закрытый де-факто или де-юре, но пресса может пользоваться комментариями адвокатов. Потому что гособвинение пока комментариев никаких не дает.
В. ПОЗНЕР - Да, понятно, с другой стороны, что все-таки вокруг этого человека Ходорковского уже не один год довольно большое напряжение. Это не рядовой человек, не рядовой случай. Ну, как мне кажется - на всякий случай. Абы чего не было.
А. ВОРОБЬЕВ – Скажите, а насколько сейчас Москва или власти заинтересованы в том, чтобы послать положительный сигнал, имиджевый такой репутационный сигнал на Запад, отпустив Ходорковского. Насколько Москва заинтересована в том, чтобы улучшить свой имидж?
В. ПОЗНЕР - Когда вы говорите Москва, вы имеете в виду Кремль.
А. ВОРОБЬЕВ – Официальный конечно.
В. ПОЗНЕР - Не знаю. Не могу вам ответить. У меня нет ощущения, что подобного рода шаг рассматривается властью. Что мол, давайте это сделаем для того, чтобы. Мне кажется, что здесь слишком много есть возражений, ну как это так, если человек нарушил, его приговорили, значит как-то… Единственное, что можно сказать, что да, в связи с тем-то и тем-то досрочно освобождаем и прочее, прочее. Но при данных контурах власти я этого не вижу.
А. ВОРОБЬЕВ – Знаете, какой вопрос пришел уже под конец времени до программы. Фармацевт из Германии спрашивает: «Меня интересует мнение Владимира о высказывании президента: «оппозиция в России имеет возможность орать все, что хочет орать, - эта фраза была сказана перед поездкой в Испанию, - меня интересует ваше мнение, как о сути, так и о форме высказывания».
В. ПОЗНЕР - Что касается формы, она мне не нравится. Мне не нравится слово «орать». Просто здесь я считаю, что неправильно. Сказать, что оппозиция имеет возможность сказать, заявить, это другое дело. Теперь имеет ли она. В принципе имеет. С некоторыми довольно существенными ограничениями. Она не имеет этой возможности делать на телевидении, на так называемых государственных каналах. Не имеет такой возможности. Это тоже надо прямо сказать. Да, есть оппозиционные газеты, и вот есть «Эхо Москвы», где оппозиция может говорить и говорит. А она может на улицах города это делать. Да, не на Красной площади, но вы знаете, я плохо представляю себе, что предположим, в Таймс-Сквер, там пустили какую-то оппозицию. Не пустят, потому что нарушает движение, и вообще не надо это делать. Но в принципе имеет возможность. Вообще по сравнению с тем, как было когда-то, когда один единственный человек выходил с плакатом, его в кутузку, и немедленно, все-таки сдвиг несомненный имеет место быть. Это надо признать. Поэтому по форме я против, по содержанию можно быть чуть поточнее сказать. Что да, есть ограничения у нас. Я за то, чтобы говорить прямо. Да, у нас есть такие ограничения. Вместе с тем оппозиция имеет несомненную возможность высказаться.
А. ВОРОБЬЕВ – Вы опытный человек, все-таки я понимаю, что вам не нравится это слово «орать».
В. ПОЗНЕР - Не нравится. В устах президента мне не нравится.
А. ВОРОБЬЕВ – Вот теперь вопрос как опытному человеку. О чем может свидетельствовать выбор такой формулировки? Может ли это означать, что это есть квинтэссенция отношения власти к народу?
В. ПОЗНЕР - Я не знаю насчет власти. Это вероятно говорит об отношении самого Дмитрия Анатольевича к этим людям. Которые кстати не стесняются, когда они говорят о власти. Там и не только слово «орать», там я слышал и другое совсем. Поэтому тут не надо, меня смущает, что он президент. И президент обязан, на мой взгляд, держаться определенных правил в форме того, что он говорит. И я думаю, что когда у человека вырывается, даже не вырвалось, потому что было повторено несколько раз, это вероятно говорит о его отношении к этим конкретным людям, о которых он думает в этот момент.
А. ВОРОБЬЕВ – С другой стороны тоже на минувшей неделе премьер-министр Владимир Путин высказывался на эту тему и говорил, что мы не против, в общем, акций протеста или заявления оппозиции, такая возможность у оппозиции существует, просто все должно быть в рамках закона. И как-то намекнул на «оранжевую революцию». Эта тень до сих пор бродит в России?
В. ПОЗНЕР - Я не знаю, был ли намек, не было, то, что тень бродит, это очевидно. Все-таки этот удар для российской власти был очень значительным. Как ни говори, Украина рассматривалась и рассматривается Россией все-таки не просто как страна. Ну, как например, Латвия или Казахстан. Все-таки славянская, все-таки свое. И даже может быть в большей степени, чем Беларусь. Потому что более значительное что-то. И вот этот уход, поворот в сторону тех, которых рассматривают, по крайней мере, не как партнеров, очень долго так рассматривали, это желание перерезать пуповину, я думаю, эмоционально очень сильно задевает. И поэтому «оранжевая революция» она оставляет очень глубокий след. Я думаю, что это травма, которая все время ноет у этих людей.
А. ВОРОБЬЕВ – А сам метод подобной смены власти он представляет опасность в России для нынешних элит?
В. ПОЗНЕР - На сегодняшний день нет. Потому что на сегодняшний день у народа нет, по сути дела, выбора. Нет другого полюса. Нет реальной борьбы, реальной конкуренции. Между двумя или хотя бы двумя политическими силами. Потому что то, что существует, пускай на меня обижаются, это декорации. КПСС, ЛДПР, «Справедливая Россия» - это декорация. Это не оппозиция реальная. Это даже меньше оппозиция, чем республиканцы и демократы в Америке, хотя они друг друга называют лояльной оппозицией. Но и то там борьба куда более серьезная, чем в той сфере, о которой я сейчас говорил.
А. ВОРОБЬЕВ – Рустам, сам по себе из России – так он представился: «Вам не кажется, что предложение ввести уголовную ответственность за отрицание победы Советского Союза в Великой Отечественной войне противоречит принципу свободы слова?»
В. ПОЗНЕР - Отвечу сразу. Вот если допускается уголовная ответственность за отрицание Холокоста, а это есть в нескольких странах, не только в Израиле, но в Германии, Франции, в Великобритании, то есть странах весьма демократических, не в США. Это ограничение или неограничение свободы слова? Да, ограничение, но при этом считается, что это ограничение справедливое. Потому что отрицание Холокоста это сразу оправдание очень многих вещей. Я бы не стал вводить уголовную ответственность у нас. Но аналогия вполне реальная.
А. ВОРОБЬЕВ – Александр Мартин сравнивает две истории последних дней: «Не кажется ли Вам, что вместо того, чтобы вводить уголовную ответственность за отрицание победы СССР во Второй Мировой войне, следует ввести уголовную ответственность за отрицание преступлений большевизма и сталинизма?» Имеется в виду инициатива «Яблока».
В. ПОЗНЕР - Вот я очень рад этому вопросу. Потому что он показывает, что когда вы начинаете такие вещи делать, то им нет конца. За это можно ввести? Ага, а за это? А почему бы и нет. А вот еще и за это. И пошло, поехало. Я считаю, что вообще за эти вещи, вот я отрицаю, ну и что, ну отрицай себе на здоровье. Почему это уголовное преступление? Почему? Так же как за Холокост. Я не считаю, что это правильно. Что есть уголовная ответственность за отрицание Холокоста. Это позор, это как угодно, но это никак не есть нарушение уголовного кодекса.
А. ВОРОБЬЕВ – Давайте сменим тему. Тем более что есть вопрос очень на мой взгляд неожиданный: «Как поживает Сара Пейлин? Что-то давно о ней не слышно».
В. ПОЗНЕР - Сара Пейлин живет себе, поживает. Действительно она давно уже как-то не мелькает в американской серьезной печати, в серьезных СМИ. В Интернете в блогах разных можно находить о ней какие-то вещи. Ну что вы хотите? Она может быть возникнет ближе к следующим выборам. Хотя я в этом честно сомневаюсь. Уже однажды так наткнулись, как следует республиканцы, вряд ли они захотят повторить этот номер.
А. ВОРОБЬЕВ – А республиканцы понимают, что это была ошибочная фигура?
В. ПОЗНЕР - Теперь они понимают. Но она нравилась очень многим, так называемым простым американцам. Терпеть не могу вот это слово «простой». Что это означает, но людям неграмотным, темным, без особого образования, вот она своя. Вот у нее дети, они играют в футбол, мама ходит на матчи, болеет за них, вот как мы. Она не элитарна никак, она не из вашингтонского окружения. Она своя. Она всего лишь губернатор маленького по населению штата. Некоторое время это работает. Но потом, когда видно, что она не тянет, понимаете, и это партия понимает, конечно. Поиграли немножко в эту игру.
А. ВОРОБЬЕВ – Давайте останемся в теме взаимоотношений между Москвой и Вашингтоном. Помните, недавно президент Обама написал письмо Дмитрию Медведеву в ответ на его поздравление с избранием. И там содержались предложения по СНВ. Россию они не устраивают. У США новых инициатив нет, - заявили в Кремле. А сегодня президент Медведев заявил, что никаких разменов в области ПРО США не будет. И особенно по Ирану. Что это означает? Означает ли это, что Медведев занимает еще более воинственную позицию, нежели его предшественник на президентском посту?
В. ПОЗНЕР - Речь идет о том, насколько я понимаю, что было на самом деле секретное письмо, которое зам. государственного секретаря господин Бернс привез, недавно совсем. И в этом письме от Обамы, которое было адресовано Медведеву, было предложение, что США готовы рассмотреть вопрос о неразмещении ракет в Польше и неразмещении радара в Чехии, но хотели бы это связать с более жестким отношением России к возможностям Ирана создать ракеты дальнего радиуса действия.
А. ВОРОБЬЕВ – Совместно надавить на Иран.
В. ПОЗНЕР - Да, потому что мол, если у Ирана нет возможностей ударить ракетами, тогда, собственно говоря, и наше предложение тоже не имеет смысла. То есть американцы были достаточно умны, чтобы не сказать: если вы так, то мы так. Это не размен. Это другое совсем. А так как появилось в печати, что это размен и в американской, и в нашей, то я думаю, обе стороны будут подчеркивать: никакого размена. Это не размен, это не то, что вы так сходили, а мы так. Это другое. Это понимание того, что если на самом деле добиться того, что у Ирана не будет этой возможности, тогда собственно и отпадает американская необходимость, как они ее считают, размещения ракет в Польше. Думаю, что будут продвигаться по этому пути. Несмотря на это заявление, чтобы никто не думал, что мол, с нами можно играть в такую игру.
А. ВОРОБЬЕВ – Слово «размен», наверное, отбросим. Но Медведев говорит, что Россия готова обсуждать только действительно конструктивные предложения, которые устроили бы и США, и Россию и Европу в том числе.
В. ПОЗНЕР - Да.
А. ВОРОБЬЕВ – Что это за конструктивное предложение может быть?
В. ПОЗНЕР - То, о котором я только что сказал. Это конструктивное предложение. Понимаете, политика это такая игра. Надо выглядеть сильным и так далее, американцы будут в эту же игру играть. Но потом я думаю, что договорятся. Именно в таком плане, что американцы скажут: ладно, мы решили, что не будем этого делать. Кстати, скандально для Польши, скандально для Чехии, где большинство народа было против, а им все равно это засунули, а если американцы им скажут: ну все-таки мы передумали. То как же быть тогда, и Чехия и Польша будут просить Америку: ну дайте нам что-нибудь другое тогда, чтобы хоть как-то нам не потерять лицо перед собственным народом. Вот скажем, они так скажут. Не будем это делать. Вне зависимости ни от чего. А Россия вне зависимости от чего несколько изменит свою позицию по Ирану. А никто ничего не будет говорить.
А. ВОРОБЬЕВ – Посмотрим.
В. ПОЗНЕР - Я говорю, что политика так часто делается.
А. ВОРОБЬЕВ – Как вы оцениваете год, прошедший с момента избрания Дмитрия Медведева?
В. ПОЗНЕР - Сам год?
А. ВОРОБЬЕВ – Вероятно, изменения, которые произошли с президентом Медведевым.
В. ПОЗНЕР - Особой оценки у меня нет. Сказать, что что-то такое, более-менее ожидаемо, более-менее, сказать, что я ожидал, что с приходом Дмитрия Медведева произойдут какие-то очень серьезные изменения – нет. Я ожидал, что он постепенно будет самоутверждаться и мне кажется, что происходит. В каких-то словах, действиях. Но очень так, потихонечку. Сказать, что год стал хуже или лучше я никак не могу. Он примерно такой же. Только не было кризиса, когда он пришел к власти. А так ничего не могу сказать.
А. ВОРОБЬЕВ – У вас не возникает ощущения, что Дмитрий Медведев, выдержав эту среднесрочную паузу в один год, набирает постепенно больший политический вес…
В. ПОЗНЕР - У меня есть такое ощущение.
А. ВОРОБЬЕВ – Насколько оно сильное и в чем проявление?
В. ПОЗНЕР - Вы знаете, это сугубо интуитивная вещь. По тому, как человек держится, как говорит, иногда по тому, что говорит. Вот это на таком уровне. Хочу просто вам напомнить, когда он встречался с Генпрокуратурой, и речь шла о суде присяжных, вы помните, что было предложение ограничить возможности и так далее. Потом как-то это умерло. Никаких ограничений и так далее. Я понимаю, откуда это идет. И второе, когда он сказал прокуратуре: надо вам научиться работать в условиях, когда есть суд присяжных. То есть надо научиться доказывать. Это все вещи, вроде бы ну и что. Да вот это все оттуда, из области моего интуитивного ощущения что да, идет некоторое политическое самоутверждение и рост этого человека.
А. ВОРОБЬЕВ – То есть то, что он обещал в ходе предвыборной кампании, эта формула четырех «и», главенство закона. Все это начинает воплощаться в словах?
В. ПОЗНЕР - В словах. В словах это и раньше было. Но все-таки, знаете очень трудно, как говорят американцы просто пальцем ткнуть, вот это вот. Я повторяю, это на уровне сегодня интуиции, ощущения. Не более того.
А. ВОРОБЬЕВ – А как выглядят на этом фоне позиции Владимира Путина? Возможно, тоже вы здесь сошлетесь на свое ощущение, интуицию.
В. ПОЗНЕР - Я в основном вижу его выступления, связанные, так или иначе, с кризисом. Это более всего. И здесь он проявляет несомненную жесткость, видно, что он очень обеспокоен. И его слова о том, что мы, мол, справимся, но вместе с тем будет очень трудный год, я, может быть, заблуждаюсь, но я ощущаю некую тревогу в том, как он говорит. Даже когда он встречался, понимаете, когда что-то показывают по телевидению, вот показывают его встречу с верхушкой что ли «Единой России». Зачем? Вот я задаюсь вопросом. Это много показали. Смысл? Для чего это делается?
А. ВОРОБЬЕВ – Это нельзя объяснить лишь привычкой?
В. ПОЗНЕР - Нет. Это всегда что-то продуманное. Значит идея такая, предупредить народонаселение, что год будет очень трудный, но не беспокойтесь, все будет хорошо. Все учтено. Вот этот сказал, вот этот сказал, этот вопрос, все мы сделаем. Это мы точно сделаем. Когда возникает необходимость в такого рода показах по телевидению, у меня возникает ощущение, что там большая тревога.
А. ВОРОБЬЕВ – Можно или нельзя говорить о том, что Владимир Путин дистанцируется от «Единой России»?
В. ПОЗНЕР - Я не ощущаю, что он дистанцируется. Никак нет.
А. ВОРОБЬЕВ – Значит ли это, что он готов разделить с «Единой Россией» всю полноту ответственности за то, что происходит в стране?
В. ПОЗНЕР - А «Единая Россия» ни причем. Причем тут «Единая Россия». В том-то и дело, если бы это была партия, как я понимаю, в западном понимании политическая партия, но ведь это… Не она решает. Решает на самом деле администрация президента и правительства. Вот кто решает. В тех странах, где есть парламент, а дума это парламент, парламент зачастую противодействует, даже когда Обама, имея несомненное большинство в сенате, где сторонники или вернее члены его партии демократической все равно там могут заблокировать что-то такое, что хотел бы Обама. Это другое. Тогда партия несет ответственность. А тут какая ответственность. Как ей сказали, так она себя и ведет.
А. ВОРОБЬЕВ – Ожидаете ли вы в связи с последними экономическими событиями в стране продолжение закручивания гаек. Или все же есть ощущение того, что…
В. ПОЗНЕР - Думаю, что нет.
А. ВОРОБЬЕВ – …что либерализация скорее…
В. ПОЗНЕР - У меня есть такое ощущение. Единственное, чего я очень боюсь и вчера, когда я говорил с Гайдаром об этом, он тоже сказал. Понимаете, при росте безработицы, к которой русский человек не привык. За годы советской власти отвыкли вообще от понятия безработица. Было многое другое. И в связи с жесткой пропиской отучили народонаселение от движения. От мобильности. Поехать куда-то искать работу и так далее. И вдруг много безработных. А их будет больше. Вот здесь есть опасность. Я не очень опасаюсь каких-то крупных социальных взрывов, но какие-то могут быть. И вот они могут вызвать некоторое ужесточение. Вот этого я опасаюсь.
А. ВОРОБЬЕВ – Вы сказали, что вы не опасаетесь крупных социальных, в смысле, что они невозможны скорее на ваш взгляд?
В. ПОЗНЕР - Они абсолютно возможны. Для этого люди выходят на улицу и, никого не спрашивая, ну как это происходило на Дальнем Востоке. В связи с введением соответствующего повышения на иномарки. Люди выходят, когда это касается их кармана. Или желудка, как хотите. Но я не думаю, что дело дойдет до того, что будут массовые какие-то выступления.
А. ВОРОБЬЕВ – Вы поверили Гайдару? – Серж спрашивает.
В. ПОЗНЕР - Абсолютно. Гайдар честный человек. Принципиальный человек, он не врет. И он как мы с вами говорили до программы, несет свой крест. Кстати, несет его и Чубайс.
А. ВОРОБЬЕВ – Вам его жалко?
В. ПОЗНЕР - Я ему сочувствую. Он знал, что он делает, и он не хочет никакой жалости. Но я ему сочувствую, я понимаю, что он до конца жизни будет нести вот этот крест. И будет нелюбимым в стране, которой он очень и очень хотел помочь. И хочет.
А. ВОРОБЬЕВ – Почувствовали ли вы этом интервью сожаление или намек на сожаление о том, что какие-то вещи можно было бы сделать по-другому.
В. ПОЗНЕР - Конечно. Вне всяких сомнений. При этом он какие-то вещи объяснял, разъяснял. Но он, конечно, отдает себе отчет в том, что да, можно было по-другому. Но он очень точно одну вещь сказал. Послушайте, - говорит, люди 60-летние и более, которые были у власти, опытные хозяйственники, что они вдруг отошли, сказали: идите сюда, - нам, 30-летним. Я понимаю, почему они пошли 30-летние. Ну вот, было ощущение, что они могут что-то сделать. И они сделали, кстати говоря. Это пронзительная вещь совершенно. Это фигура, Гайдар фигура трагическая, на мой взгляд. Ну, когда-нибудь это будет понято в России. Пока это не очень понимают.
А. ВОРОБЬЕВ – Скажите, а сейчас власть готова ли допустить, нуждается ли в молодых, которые способны принести с собой какие-то новые идеи или есть ощущение того у власти, что она все делает правильно? Я ссылаюсь исключительно на ваш опыт, на ваше чувство проницательности.
В. ПОЗНЕР - Я думаю, что пока власть считает, что она способна все сделать так, как надо.
А. ВОРОБЬЕВ – Владимир Познер отвечал на ваши вопросы. Я надеюсь, что в скором времени, здесь были вопросы: когда все-таки, я очень надеюсь, сегодня у нас 3-е, через пару недель…
В. ПОЗНЕР - Может быть да.
А. ВОРОБЬЕВ – Состоится премьера в эфире…
В. ПОЗНЕР - Посмотрим, что это будет.
А. ВОРОБЬЕВ – …на RTVi и радиостанции «Эхо Москвы». Конечно, с участием Владимира Познера. Это отдельная программа, но в старом формате. Она не будет, однако, похожа ни на что существовавшее до сих пор. Спасибо большое.
В. ПОЗНЕР - Спасибо и вам.