Леонид Млечин - Особое мнение - 2008-02-04
С. БУНТМАН: Добрый вечер, Сергей Бунтман ведет эту программу, у нас в гостях Леонид Млечин. Наконец, мы опять встретились, это очень хорошо. Леонид, добрый вечер. Сразу о результатах президентских выборах в Сербии, фактически нужны, конечно, церемонии, протоколы. Но понятно, что победил Борис Тадич. Здесь очень много наших слушателей и зрителей в Интернете пишет об этом. Господин Млечин, поясните, пишет Александр Цибулько с Украины, Сербия, о которой в России постоянно говорят как о жертве бомбардировок НАТО, всеми силами стремится в ЕС, никакими калачами не загонишь в НАТО, не потому ли, что сербы поняли уже, что такое демократия по-натовски? Этот сумбурный несколько вопрос, он так и отражает сумбурность ситуации, может быть, с другой стороны, но вполне.
Л. МЛЕЧИН: У нас абсолютно сумбурное представление о Сербии. В общем, очень хорошо, на самом деле, что победу одержал Тадич.
С. БУНТМАН: Хорошо для кого?
Л. МЛЕЧИН: Для сербов.
С. БУНТМАН: Для сербов самих.
Л. МЛЕЧИН: Следовательно, хорошо для всех остальных, потому что нормальный интерес государства состоит в том, чтобы у соседей правили не марионетки, которые сегодня тебя слушают, а завтра кого-то другого, а чтобы там правили те люди, которые соответствуют национальным устремлениям этого народа. Если у соседа все хорошо, то и тебе хорошо, так что исходить надо из этого.
С. БУНТМАН: Но разве…
Л. МЛЕЧИН: Что хорошо для сербов, хорошо для России.
С. БУНТМАН: Но разве представители националистических сил, разве это марионетки? Это как раз наоборот. Можно их любить, не любить, но это люди, которые так упираются лбом в проблему и пытаются ее продавить, стоя на своих принципах.
Л. МЛЕЧИН: Очень характерно, что сербы проголосовали за Тадича, а не за Николича, потому что у них за плечами как раз чудовищный опыт нахождения у власти людей, которые под националистическими лозунгами обещали им полнейшее процветание, привели страну в конфронтацию со всем миром. У нас тоже часто звучат такие же лозунги – вокруг враги, мы должны сплотиться, мы должны объявить чрезвычайное положение, с ними со всеми сражаться. Сербия это сделала на практике, и результат катастрофический, ведь предыдущая команда, команда Милошевича, она ведь довела Сербию до ужасного состояния, и потеряли абсолютно все. Смотрите, они потеряли замечательное государство. Они потеряли, была возможность хорватских сербов обрести полную автономию, вплоть до собственных денег. Отказались, нам этого мало, все, в Хорватии больше сербов нет. В Боснии у боснийских сербов была возможность получить очень большую территорию и очень хорошую автономию. Сказали – нам этого мало, потеряли. Косово, ведь теперь разговор идет о том, ведь, на самом деле, спор идет о том, как оформить сейчас или попозже, так или иначе…
С. БУНТМАН: Сложившееся положение?
Л. МЛЕЧИН: Конечно, а ужас состоит в том, что сербы потеряли Косово и потеряли по вине своих властителей.
С. БУНТМАН: Могло быть, могла Сербия при, скажем, не по границам титовских республик, не по границам, потому что они не совсем соответствуют тем границам, которые были и в королевстве СКС…
Л. МЛЕЧИН: Все внутренние границы меняются в соцстранах всегда.
С. БУНТМАН: СКС, и могли бы получить иную Сербию, может быть, более соответствующую какой-то истории или этническому составу.
Л. МЛЕЧИН: Нет, я бы сказал, важнее. Сербы, которые жили в Югославии, могли бы жить там, где они жили, а не бежать из этих мест. Это же самое главное. Ведь не так важно, как называется, как важно то, что все сербы из Хорватии бежали. Это же катастрофа.
С. БУНТМАН: В Боснии несколько лучше, несмотря на все то, что как радикальна ни была республика.
Л. МЛЕЧИН: Там тоже произошла, как это называется, смена, обмен населением, тоже пришлось покинуть мусульманские и частично хорватские, герцеговинские районы. А Косово просто потеряли. Потеряли исключительно по вине сербских властителей во главе с Милошевичем, потому что у албанцев в Косове, у косоваров отняли даже то, что было при Тито. Ведь Тито дал им определенную автономию, потом ее взяли и забрали. Но в начале ведь о чем шла речь, они просили всего лишь автономию, чтобы они песни, которые они вечером в ресторане исполняют, не должны были утверждать в министерстве культуры в Белграде. Им этого не разрешали. И посмотрите, чем это кончилось. Т.е. сербы а) научились на собственном трагическом опыте, что надо быть осторожными в выборе властителей, это первое. Второе, они показали всем остальным, и нам тоже, как опасны эти люди, которые говорят – вот мы настоящие, подлинные выразители интересов народа, мы вам обеспечим все, лишают всего.
С. БУНТМАН: Хорошо, как можно предположить, будут складываться взаимоотношения Бориса Тадича с Коштуницей?
Л. МЛЕЧИН: Коштуница принадлежит к старому как раз лагерю, к старому лагерю, хоть он лично не был в клане Милошевича, но он олицетворяет все те же старые традиции. Он тесно связан с госбезопасностью, со всем этим кругом. У них очень плохие отношения, потому что это абсолютно представители различных политических слоев. Что делать, там трудно, борьба политическая внутренняя. Но все-таки важно, что они сделали один шаг, избрав Тадича, второй шаг они сделали. Значит, они движутся в направлении нормальных отношений с внешним миром, вот что нужно государству. Нашему, кстати говоря, тоже.
С. БУНТМАН: Валерий из Бессоновки нам прислал уже смс-ку, я хочу напомнить номер, + 7 985 970 4545, а нам не все ли равно, кто президент Сербии? Косово – все равно отрезанный ломоть, а Сербия все равно будет в ЕС, пишет Валерий из Бессоновки.
Л. МЛЕЧИН: А нам как раз очень важно, чтобы у всех соседей были хорошие дела дома, чтобы во всей Европе все было хорошо. В этом и состоит наш интерес. Это как раз то, чего мы ждем от внешней политики. По-простому, если по-человечески посмотреть, живешь в коммунальной квартире, тебе какой сосед нужен? Который буянит, дерется с женой, потом милицию вызывает, он с ножом бегает по всей квартире? Или все-таки человек, у которого хорошая семья, милые люди, спокойные, по-простому если перевести на обычный язык, что такое политика, подумаешь, тоже вообще бином Ньютона. Перевели на нормальный язык, тебе становится понятно. Нам надо, чтобы у Сербии все было хорошо, чтобы у них были нормальные отношения с Европой, чтобы у них были отношения нормальные с нами. И все наладится.
С. БУНТМАН: Одно другому не мешает?
Л. МЛЕЧИН: Не только не мешает, а, наоборот, в этом же вся штука.
С. БУНТМАН: Александр просит уточнить, а разве сербы бежали не от сепаратистов, с которыми как раз и боролся Милошевич?
Л. МЛЕЧИН: Нет, сербы бежали из Хорватии после того, как югославская народная армия пыталась помешать Хорватии обрести независимость. Там была кровавая и тяжелая война, которая закончилась разрушением такого замечательного города, как Вуковар и т.д. В результате войны сербы отвоевали себе территорию, на которой и разместилась тогда непризнанная республика сербская. Тогда в нашем посольстве в Загребе с помощью наших дипломатов шли переговоры о том, чтобы этот результат каким-то образом оформить в виде очень хорошей, повторяю, очень хорошей для хорватских сербов автономии. Там собственный флаг, собственная полиция, вплоть до собственных денег. В Белграде Милошевич сказал – нет, нам этого мало, нам этого не надо. Переговоры с нашим участием, с участием российских дипломатов, были прерваны, результата не было. Потом в какой-то момент хорватская армия перешла в контрнаступление, Милошевич пальцем не пошевелил, чтобы защитить хорватских сербов, и они бежали оттуда. Трагедия.
С. БУНТМАН: Лидия здесь тоже в уточнение – господин Млечин и т.д., но здесь сербов избрали не все сербы, а только половина сербов, Тадича, при минимальном перевесе голосов и т.д.
Л. МЛЕЧИН: Это свидетельствует о какой-то нормальной жизни. Сейчас в большинстве государств посмотришь, голоса делятся примерно поровну, смотрите, выборы в Германии, выборы в США, это нормально, такая вещь. Когда голосование, когда приходят на выборы 99%, из них 99 голосуют за кандидата, это, скорее, сомнения вызывает, тревогу.
С. БУНТМАН: Теперь, Леонид, про аналогии, Заук, с этой стороны зайдем, то, что нам Заук задает – нигде в современной Европе, кроме Югославии, не истреблялись нацменьшинства, точно так грузины истребляли абхазов и осетин, молдаване – русских, причем даже в Абхазии грузины не были нацменьшинством. Так ли там все однозначно, так ли все похоже на Косово, на этих территориях, как сейчас очень говорят об аналогиях.
Л. МЛЕЧИН: Нет, тут аналогии очень условные, потому что у каждой этой трагической истории есть своя судьба. Судьба Косова, она очень сложная, во-первых, у нас неправильно считается, что албанцы – пришлые люди, которых после войны переселили в Косово и т.д. Это неверно. Это автохтонное население, которое жило там очень давно, после войны Иосип Броз Тито в какой-то момент сказал албанским руководителям – я вам, пожалуй, отдам Косово, там было так. Это зафиксировано в документах. Потом он отказался от этой мысли, потому что ни один руководитель территориями не расшвыривается. Поэтому албанское население там существовало всегда. Другое дело, что албанское население росло быстрее, чем сербское. Другое дело, что в какой-то момент возникли сложные взаимоотношения между сербами, которые занимали, в основном, руководящие должности, интеллигентские должности, в значительной доле албанского населения возникли споры. Возникло недоброжелательство, сербы стали оттуда уезжать. Но это был конфликт на той стадии, когда его можно решать, когда как раз вмешательство центральной власти может помочь. И Тито, надо отдать ему должное, Иосип Броз Тито был, действительно, выдающимся политиком. Он сделал очень много для того, чтобы сгладить этот конфликт. Он давал очень большую автономию, которая фактически ничего не значила, но она была приятна психологически, Воеводине дал автономию, где есть венгерское население, дал Косову, где много албанского населения, дал им возможность какую-то создать там академии свои и т.д. А потом…
С. БУНТМАН: Как культурно-историческая, этническая автономия.
Л. МЛЕЧИН: Когда стала разваливаться Югославия, то тогда, конечно, конфликты обострились. Вместо того, чтобы их гасить, Милошевич щедро плеснул туда масла, и все это вспыхнуло, вот результат. Конфликты надо гасить, а не доливать туда масла, не подсыпать пороха.
С. БУНТМАН: Да, у Кирилла все просто – не вешайте нам лапшу на уши по поводу албанцев, американцы наняли наемников, которые развязали конфликт с Косово. Теперь о роли НАТО, американцев и Европы для того, чтобы нам сейчас после президентских выборов просто взглянуть на эту проблему.
Л. МЛЕЧИН: Видите, если иметь в виду тогда те бомбардировки, то ведь если вернуться в 99-й год, надо себе представить эти картины. Милошевич проводил там, сейчас у нас называется контртеррористическая операция, вообще это была, нашим языком, чекистско-войсковая операция. Он отправлял в Косово войска, которые… это все, картины эти были на экранах телевизора. Там горели деревни, албанцы бежали из этих деревень, эти картины с утра до вечера присутствовали на экранах европейцев и американцев. Они не выдержали этого, потому что это происходило в Европе. Понимаете, когда что-то происходит в Сомали или в Чечне, для них это далеко. А это происходило здесь у них на Балканах. Они не выдержали и призвали НАТО для того, чтобы остановить. Это, кстати говоря, НАТО остановило это. Как только это все началось, Милошевич прекратил свои операции. Но, в принципе, это все уже было поздно, все, конфликт уже дошел до такой стадии, когда его разрешить было разумным путем невозможно.
С. БУНТМАН: Эмир Кустурица очень любит смеяться иногда над… прекрасно чувствует себя в Европе, но очень часто иронизирует над европейским пониманием внутриюгославских конфликтов, когда не до конца ни наши коллеги, ни миротворцы понимают, кто где вообще живет, кто мусульмане, кто не мусульмане, кто из какого плена бежал, кто к кому попал.
Л. МЛЕЧИН: Вы абсолютно правы. Вы знаете, мне однажды один болгарский мой читатель, какую-то книжку он прочитал, прислал письмо, чем мы отличаемся от наших соседей, бывшей Югославии. У нас тоже были с турками проблемы, тоже резали друг друга.
С. БУНТМАН: Да, ославянивали фамилии.
Л. МЛЕЧИН: Но в Югославии каждый до третьего колена помнит, кто именно в его семье кого резал, кто кому причинил зло, не может это забыть. Это немедленно выплескивается при малейшем конфликте. Т.е. там история, Фолкнер говорил, прошлое не умирает, но там оно не умирает вообще целиком, на всю историческую глубину. И как только малейший конфликт, все вспоминают, ага, ты был усташей, а ты был во время первой войны, а ты там еще в 19-м веке.
С. БУНТМАН: А ты старый (НЕРАЗБОРЧИВО).
Л. МЛЕЧИН: И действительно, это все очень трудно понять, профессиональные югослависты, они, конечно, это все знают. Это сложнейший клубок, тяжелейший, противоречий. Но я должен сказать, что самую страшную роль в этом, конечно, сыграла югославская интеллигенция, такая профессиональная, националистически настроенная, во всех республиках, представляющая все этносы, их там немало, которые вместо того, чтобы как-то успокаивать людей, наоборот, подогревала их эти злобные чувства. Там один видный политик, Воислав Шешель, который сейчас предстал перед трибуналом, он же говорил про хорватов – мы будем ржавыми ножами резать, чтобы было больнее. И он это говорил на митинге, понимаете? Это звучало. И это встречало одобрительное, это встречало одобрение – да, действительно. А там, правда, там история страшная, усташи, действительно, террор усташеский, хорватский террор был страшный. И когда первый президент Хорватии, надев свой мундир, похожий на адмиральский, говорил, что у нас не было никаких концлагерей или все это чепуха, там погибли десятки тысяч…
С. БУНТМАН: Это Туджман?
Л. МЛЕЧИН: Туджман, да, там десятки тысяч сербов, цыган и евреев.
С. БУНТМАН: Но так еще играл в Тито внешне.
Л. МЛЕЧИН: Мундир носил адмиральский. И когда он говорил – а я счастлив, что я не женат ни на сербке, ни на еврейке, он считал это доблестью. Конечно, это все было отвратительно. Я должен сказать, что там по отвратительности они все могут соревноваться друг с другом, все эти элиты политические, покойный Изетбегович, Алия Изетбегович, президент Боснии и Герцеговины, говорил, что выбор между Милошевичем и Туджманом – это был выбор между лейкемией и что-то такое…
С. БУНТМАН: Чем-то подобным.
Л. МЛЕЧИН: Да, между инфарктом и лейкемией.
С. БУНТМАН: Да, и с обеих сторон те же самые, как у Кустурицы, бизнесмены-патриоты, которые наживались на этом деле невероятно.
Л. МЛЕЧИН: Это отдельно, Желько, этот самый Аркан, Ражнатович, только самый знаменитый из них. Там все, я прошу прощения, семья Милошевичей почему покинула страну, потому что против них возбуждались уголовные дела не политического, а уголовного свойства. Уголовного.
С. БУНТМАН: Да, Кирилл считает, что то, что показывали по телевидению в Европе о чистках югославов, это настоящая пропаганда, у нас такая же на Первом канале.
Л. МЛЕЧИН: Человек так говорит, как будто он там был в эти годы.
С. БУНТМАН: Естественно.
Л. МЛЕЧИН: И то видел, и в реальности бывал, может точно сказать.
С. БУНТМАН: Не видел, но знаю. Я бы завершил этот участок наш таким опять кивком в сторону Кавказа, только фразой, которая пришла от Зураба, кто кого истреблял в Абхазии, это еще большой вопрос. Это была страшная война, если я правильно понимаю, и беженцы, кстати говоря, грузинские, в основном.
Л. МЛЕЧИН: Там жуткие были истории, когда соратников Шеварднадзе там ведь взяли, их же заставили есть, сказали – вам нужна наша земля, ешьте эту землю, а потом их убивали там. Кровью все тоже умылись ужасно. Если там Шамиль Басаев начал свою карьеру тогда под руководством, как стало известно из сообщений официальных лиц, под руководством специалистов из главного разведывательного управления генерального штаба, то это о многом говорит. О том, что там происходило.
С. БУНТМАН: Да, и какие бывают последствия, хотя, как вы пишете, справедливо, что история не имеет сослагательного наклонения.
Л. МЛЕЧИН: А вот я с этим не согласен.
С. БУНТМАН: Да?
Л. МЛЕЧИН: А вот с этим я не согласен стопроцентно, мне когда-то мама прочитала слова замечательного немецкого писателя Альфреда Андерша о том, что он против диктатуры изъявительного наклонения. Сослагательное наклонение совершенно необходимо для того, чтобы понять, а были же альтернативы, можно было поступить по-другому, избежать этого.
С. БУНТМАН: Любят эту фразу постоянно повторять.
Л. МЛЕЧИН: Она ошибочна.
С. БУНТМАН: Просто не понимая, о чем речь. Историю не переделаешь, да.
Л. МЛЕЧИН: Но ее можно осмыслить и понять, в дальнейшем не повторять.
С. БУНТМАН: Где развилка-то была, где развилка?
Л. МЛЕЧИН: Конечно, где была ошибка, после которой пролилась кровь.
С. БУНТМАН: У всего есть причина, у причин этих есть следствие.
Л. МЛЕЧИН: И можно было избежать этого.
С. БУНТМАН: Конечно.
Л. МЛЕЧИН: Об этом речь.
С. БУНТМАН: Нет обреченности, что все будет всегда так.
Л. МЛЕЧИН: Да.
С. БУНТМАН: И только так будет.
Л. МЛЕЧИН: Это он называл диктатурой изъявительного наклонения.
С. БУНТМАН: Это то, когда опрокидывают это…
Л. МЛЕЧИН: Да.
С. БУНТМАН: Замечательно, мы пришли к какому-то трогательному единению по этому поводу. Леонид Млечин, я напоминаю, + 7 985 970 4545. Тема большая, не хочется ее затевать, но все-таки я скажу, потому что здесь в Интернете таким аналогичным способом связывалось вот что. Связывалась болезнь Милошевича в тюрьме, когда он был выдан гаагскому трибуналу, и когда считалось – нет, вы же говорили, что это все нормально, а сейчас, когда речь идет о Василии Алексаняне, это зверство режима.
Л. МЛЕЧИН: Туда после его смерти выезжала бригада наших врачей, причем крупнейших, они участвовали, они не могли сами принимать участие во вскрытии, но они внимательно наблюдали за ним и знакомились со всем. И признали, что смерть его была естественной.
С. БУНТМАН: Да, но лечиться-то его никто не отпустил.
Л. МЛЕЧИН: У него было сердечное заболевание, достаточно серьезное, но которое, я, конечно, не хотел бы, как не врач, в этом участвовать, такое сердечное заболевание, которое можно было лечить, если я правильно понимаю, в условиях тюремного заключения. Алексанян – другое дело. Знаете, ведь термин сактированный – это ведь термин из ГУЛАГа, т.е. даже в гулаговские сталинские времена, если человек был неизлечимо болен, его старались не держать, а выпускали. Зачем им нужна лишняя смерть?
С. БУНТМАН: Не вешать еще одну смерть.
Л. МЛЕЧИН: Зачем им просто нужно было, возиться даже с этим не хотели, сактированный, т.е. составлялся акт о том, что он по состоянию здоровья уже не может отбывать наказание.
С. БУНТМАН: Это как где, как когда, я бы не обобщал.
Л. МЛЕЧИН: Я просто хочу сказать, что это было, потому что (НЕРАЗБОРЧИВО), но здесь совсем другое дело. Здесь простая история. Не знаю, почему многие, почему его не выпускают, здесь, прежде всего, ведомственный интерес, значит, это несколько лет работы большой бригады Генеральной прокуратуры, а вместе с ними групп из министерства внутренних дел, из федеральной службы безопасности, это колоссальная работа. Представьте себе, сколько там, одно только наружное наблюдение, прослушивание. Если бы кто-то имел возможность подсчитать, сколько стоит эта операция, человеко-часов и реальных денег, сильно поразились бы, в какую сумму это обошлось бюджету нашего государства. Значит, эта бригада огромная работала, а оценка работы идет по вынесенному приговору. И если не будет вообще вынесен приговор, что же это получается, люди вообще впустую работали, а что они в отчете напишут? А это значит ни тринадцатой зарплаты, ни премий, ни звездочек, ни новых, ничего. Т.е. это впустую проведенные годы.
С. БУНТМАН: Ни на плечи, ни на грудь.
Л. МЛЕЧИН: Это впустую проведенные, это нечего написать в отчете, это серьезная проблема. Т.е. ни в коем случае никак нельзя выпускать его до вынесения приговора, который, видимо, им уже заранее известен. Дальше вторая группа людей, которые могли бы принять участие в этой истории, которая стала символической. Задаются вопросы, там столько людей болеет, столько умирает, а вы про одного. Бывает так, люди-символы, сколько в Америке убили разным образом темнокожих американцев, убили Мартина Лютера Кинга, он стал символом. Бывает так, истории такие. Здесь тоже (НЕРАЗБОРЧИВО) сейчас символ определенный. Значит, есть люди первого эшелона, властные чиновники, которые, видя, что все дело приобретает не важнецкий для государства характер, могли бы как-то решить, вообще говоря, ведь, в принципе, я не понимаю, почему человек, который обвиняется в нарушении экономического преступления, должен до суда находиться за решеткой, почему лишается свободы? Он же ведь не человек, который бегает с ножом и убивает, он не насильник, он не педофил, он не серийный убийца. Он человек, который, как считает прокуратура, обвинение, подозревается в совершении экономических преступлений. Что мешает держать его дома, выпустить под залог, под чье-то поручительство, под домашний арест? У нас законодательство это позволяет. Зачем это делать? Это вообще бессмысленно.
С. БУНТМАН: Леонид Млечин, мы продолжим через пять минут нашу программу «Особое мнение».
НОВОСТИ
С. БУНТМАН: Леонид Млечин в «Особом мнении», ведет программу Сергей Бунтман. Продолжаем, тут много пришло вопросов, что откуда мы знаем, что Алексанян смертельно болен, кроме прессы.
Л. МЛЕЧИН: Во-первых, об этом заявил прокурор, это самый надежный источник информации в нашей стране. Он представитель государства, значит, за него отвечает государство. Более надежного источника информации трудно себе представить. Но я вернусь к тому, о чем мы говорили. В принципе, этого вообще не должно быть. Человек, который обвиняется не по насильственной статье, т.е. он не представляет непосредственной опасности для общества, до суда должен находиться дома, совершенно незачем держать его в клетке.
С. БУНТМАН: Ольга пишет – потому что если Алексаняна выпустить, то он сразу убежит в Англию.
Л. МЛЕЧИН: Для этого все очень просто.
С. БУНТМАН: Через окно на российско-британской границе.
Л. МЛЕЧИН: Да, зеленое будет. Есть для этого механизмы, есть поручительства, есть люди, которые готовы были поручиться за него и сейчас поручились бы, это исключает возможность побега, это просто не бывает таких случаев. Кроме того, бывает (НЕРАЗБОРЧИВО) домашнего ареста и т.д., т.е. это вообще проблема, которая порождена просто нежеланием наших следственных органов работать профессионально, потому что, естественно, когда ты бросаешь человека в клетку, он начинает рассказывать часто все и даже то, к чему он не имеет отношения, лишь бы поскорее добраться до суда. И наконец, третий элемент всей этой истории, что есть верховые, как говорил Солженицын, люди, которые, вообще говоря, видя, что вся эта история наносит ущерб государству, могли бы каким-то образом решить, потому что есть такое понятие «особые папские милости», можно было бы словечко-то молвить, выяснилось бы, что суд готов перевести его в гражданское медицинское учреждение. Но это не делается, и я понимаю, почему, потому что человек сильный и уверенный в себе, он может и на компромисс пойти, и увидеть, что где-то можно и отступить даже, потому что он и силен, и уверен в себе. А люди слабые, которые всю свою жизнь с детства должны были доказывать другим и себе, что они самые сильные, что они здесь хозяева, они не в состоянии отступить от чего-то, потому что им все кажется, что про них подумают, что они слабые.
С. БУНТМАН: Или стоит дать слабину.
Л. МЛЕЧИН: Им кажется, что…
С. БУНТМАН: И все, и съедят.
Л. МЛЕЧИН: Тут же разорвут и съедят, но это такая ментальность дворовых пацанов.
С. БУНТМАН: «Огонек» написал, что выходит фильм о некоем политике Александре Александровиче, у которого жена – бывшая стюардесса, две дочери. Он сам из Ленинграда, выходит такой фильм художественный, Андрей Панин играет этого политика. Очень любопытно, сегодня у нас и продюсер как-то выступал, и в журнале написали. Что это такое?
Л. МЛЕЧИН: Вообще это нормально совершенно. В принципе, дело нормальное. Вопрос в том, что будет в этом фильме, поскольку здесь аллюзии понятны.
С. БУНТМАН: Тут просто что еще нужно сказать?
Л. МЛЕЧИН: Как этот персонаж трактуется в фильме, это самое интересное.
С. БУНТМАН: А что это, в общем, с таким ясным намеком в нашей обстановке, с ясным намеком, кто это, понятно, еще во время правления этого человека, как это можно сделать? Я понимаю, что когда, оказывается, выходят книжки, где всем понятно, что это про Саркози, выходят во Франции, даже детские книжки, пародии на детские книжки, «Маленький Николя в Елисейском дворце». А у нас как это все-таки, как-то так?
Л. МЛЕЧИН: Я не знаю, это трудно судить, я фильма не видел.
С. БУНТМАН: Да, мы еще не видели.
Л. МЛЕЧИН: Поэтому сказать не могу. В принципе, история вероятного прототипа этого фильма, его семейной жизни, она страшно любопытна, то, что он сам немного рассказывал, то, что рассказывали другие люди, свидетельствует о том, что там была любопытная жизнь, с какими-то трагическими историями, так что там, в принципе, сюжет для фильма есть. А уж какой фильм, это надо посмотреть.
С. БУНТМАН: Да, надо посмотреть. А как можно будет понять, посмотрев самим, но попали, не попали. Интересно будет, мне, например, очень интересно было бы отношение начальства к этому фильму, администрации Путина.
Л. МЛЕЧИН: Станет ясно.
С. БУНТМАН: Интересно.
Л. МЛЕЧИН: У нас есть традиция встреч с творческой группой, такая замечательная традиция, сразу понятно, что нравится фильм. Еще какие-то, по сигналам это будет видно, по рецензиям, как телевидение будет откликаться, на каких экранах.
С. БУНТМАН: А если ругаться будут, в общем, будет понятно, что…
Л. МЛЕЧИН: Видимо, режиссер потерпел художественную неудачу.
С. БУНТМАН: Т.е. художественную, да, неудачу. Если ругаться, то художественная неудача.
Л. МЛЕЧИН: Это художественная, да, конечно, бесспорно. Я понимаю, что это будет абсолютно эстетически, разговор на эстетическую тему, искусствоведческую.
С. БУНТМАН: Конечно, естественно, кто бы сомневался, не знаю, кто сомневается. Тут у нас, да, спасибо, хроника царствования Николая Первого, в смысле Николя Premier, там есть, да, это одна из десятков книг, которая есть, каждый день выходит что-то, или серьезный анализ, как он сделался или как его сделали, или какая-нибудь смешная, забавная.
Л. МЛЕЧИН: Но это нормально.
С. БУНТМАН: Вчера на стадионах все в масках болельщики регбийные были на стадионе, в масках Саркози.
Л. МЛЕЧИН: Нет, вообще президент страны, да еще имеющий большие полномочия, конечно, фигура для анализа. Естественно, у нас сейчас, я только что перед вами зашел в очередной раз в книжный магазин, там есть уже полочка книг про Путина. В принципе, это очень мало, он 8 лет у власти.
С. БУНТМАН: Это мало?
Л. МЛЕЧИН: Это ничтожно мало, конечно.
С. БУНТМАН: Т.е. не дело, «Наш дорогой Владимир Владимирович», я не знаю, «Моя жизнь в политике» или что-нибудь еще, хотя и такие книги бывают. Но нужен анализ, анализ постоянный. Была книга Колесникова.
Л. МЛЕЧИН: У нас это все отсутствует практически, за малым исключением, за очень небольшим исключением, такого повседневного анализа уже, в принципе, нет того, что происходит. Расследовательской журналистики нет, потому что она не обеспечена ни законодательно, ты не можешь никуда обратиться, ничего узнать. Кому принадлежит этот дом, кто, каким образом эта фирма получила право построить здесь этот дом, можно как-нибудь узнать? Никак нельзя. Кому принадлежит строительная компания, ты никогда не узнаешь, хотя это бы сразу все объяснило. Дом, который я наблюдаю, вырос на месте детского сада и школы, что строжайше запрещено, однако же, смотришь, домик появился. И рядом второй. Конечно, я думаю, что если бы удалось выяснить имена реальных владельцев этой строительной компании, это бы многое объяснило.
С. БУНТМАН: Интересно, а Юрий Михайлович у нас обещал кепку съесть, ел даже ее вообще, землю, просто говорил, давал зубы на утверждение, что детские сады, перепрофилирование – ни в коем случае.
Л. МЛЕЧИН: Это уже после того, как…
С. БУНТМАН: На вопрос Губенко.
Л. МЛЕЧИН: Это после того, как они были построены.
С. БУНТМАН: Он сказал – мы все случаи выясним.
Л. МЛЕЧИН: Вот случай, у меня на глазах, боже мой, что там делали окружающие жильцы, что они только ни вытворяли, (НЕРАЗБОРЧИВО) представляете себе, кому это принадлежит и сколько они занесли в различные кабинеты, чтобы получить возможность снести школу и детский сад, там это построить? Ну как это?
С. БУНТМАН: Так, Леонид Млечин. И самое последнее, минута буквально, тут меня донимают уже целый день, не могут отойти от поведения израильских болельщиков на теннисном матче. Не знаете ничего?
Л. МЛЕЧИН: Нет, я далек от боления.
С. БУНТМАН: Просто там простая история, не должен Леонид Млечин отвечать. Орали, как на баскетболе, помешали, мешали играть, на теннисе так себя не ведут. Подали протест, на следующий день, во второй день соревнований судья принял жесткие меры. И наши девочки – молодцы, вот что я вам скажу.
Л. МЛЕЧИН: Я глубоко уважаю людей, которые занимаются спортом, довольно холодно отношусь к тем, кто болеет.
С. БУНТМАН: Нет, болельщики там бурные и не теннисные, вот и все, на этом. Здесь последние два маленьких, что случилось с последствиями, то, что Милошевич умер, о чем это говорит? То, что его содержали? Загубили его проклятые европейцы и голландцы?
Л. МЛЕЧИН: Нет.
С. БУНТМАН: Можно ли проводить, последнее самое спрошу, с Алексаняном?
Л. МЛЕЧИН: Он был за месяц, за два до вынесения приговора, и по объему представленных доказательств, и свидетельских показаний, если кто-то следил за этим, гаагский процесс открытый совершенно, конечно, приговор был бы обвинительным. Это совершенно точно. Что касается его сердечных заболеваний, ну что же, я глубоко сожалею по этому поводу, потому что я бы предпочел, чтобы он, конечно, дожил до приговора, этот приговор был бы вынесен.
С. БУНТМАН: Леонид Млечин, это была программа «Особое мнение», мы встречаемся по понедельникам в 17 с небольшим, до свидания.