Максим Шевченко - Особое мнение - 2021-03-25
И.Воробьева
―
Здравствуйте! Это программа «Особое мнение». Меня зовут Ирина Воробьева. И сегодня со своим особым мнением — журналист Максим Шевченко. Максим, здравствуйте!
М.Шевченко
―
Здравствуйте!
И.Воробьева
―
Мне всё время хочется сказать — журналист, политик Максим Шевченко.
М.Шевченко
―
Пожалуйста, как хотите.
И.Воробьева
―
Ладно, вашей политической карьере мы поговорим чуть попозже. А я начну, конечно, с новостей, которые нам сегодня адвокаты Алексея Навального рассказали, выйдя из ИК-2 Покров, где он находится, — о том, что сильно ухудшилось его состояние, и, мягко говоря, ему не оказывают медицинскую помощь.Попрошу сначала вас прокомментировать то, что вы узнали сегодня.
М.Шевченко
―
Я узнал из Телеграм-каналов так же, как и все. Я прочитал письмо, заявление Алексея Навального на имя разного рода больших людей в погонах, где он подробно рассказывает о том, что ему не оказывается надлежащее лечение, о том, что он себя очень плохо чувствует. Мне кажется, что было, во-первых, беспредельной жестокостью — человека, который с высокой долей вероятности подвергся атаке веществом, воздействующим на нервную систему, человека, который находился в искусственной коме достаточно долгое время, то есть у него была отключена часть мозга просто, то есть человека, который испытал чудовищный стресс, в том числе, воздействие неизвестным ядом… в общем, то ужасное видео из самолета, где Алексей кричит от боли — это же реальность, — после такого человек должен проходить курс реабилитации, лечении; понятно, что нервная система Алексея подверглась тяжелейшим испытаниям, корей всего, он испытывает боли и серьезные фрустрации, может быть, в теле, — и вот такого человека загоняют в зону, где ему дают ибупрофен 2 таблетки. Ведь ибупрофен — это обезболивающее, как я понимаю. Он испытывает боль и обращается к врачу, говорит: «У меня болит, всё болит, дайте мне что-то, сделайте». И к нему не допускают его врача, ссылаясь на то, что общий режим содержания не подразумевает частного лечения.Это, конечно, очень жестокая система, в которой люди самого разного интеллектуального состояния, духовного происхождения, социального происхождения превращаются в одинаково серые персонажи, личность которых ломают. Очень подробно это описал Дима Демушкин, который там сидел, в этой зоне. Он написал, как ему не давали таблетку. Вот я даже репостнул его в Телеграм-канале моем. Он с сочувствием относится, естественно, к Алексею Навальному, как лагерник к лагернику.
Я считаю, что к Алексею надо проявить просто милосердие и изменить ему меру пресечения, отправить его лечиться. Но дело же не только в Алексее. Вот, допустим, Николай Платошкин возьмем, один из левых оппозиционеров, очень известных людей, который находится уже 10 месяцев практически под домашним арестом.
И.Воробьева
―
Я думала, честно говоря, что больше года.
М.Шевченко: К Алексею надо проявить просто милосердие и изменить ему меру пресечения, отправить его лечиться
М.Шевченко
―
Ну да, около года, по крайней мере. За это время Николай Николаевич Платошкин переболел. У него был, по-моему, сердечный приступ. У него был ковид в тяжелой форме с госпитализацией. Он говорил и писал о том, что запрет ему на прогулки заставляет его жить в небольшой достаточно квартире среди книг (он ученый), а книги обладают помимо хороших качеств, что они несут в себе знание, еще и плохим качеством: они собирают на себе пыль. И это, к сожалению, свойство больших библиотек. Ему тяжело дышать. Я знаю, что даже прокуратура сказала: «Давайте разрешим ему прогулки». А следствие требует запретить Платошкину прогулки все равно. Сама эта система необъяснимо чудовищно, садистски жестока, казалось бы, необъяснима. Если бы просто не знали, насколько они лишены того, о чем они пытаются кричать на всех углах.Вот Андрей Ильницкий, советник Шойгу тут сказал, что против России ведется ментальная война, пытаясь изменить какие-то ментальные основания нашей цивилизации. Так вот я считаю, что жестокость содержания Алексея Навального; жестокость отношения к Николаю Платошкину; чудовищная жестокость, безудержная расправа над Расулом Кудаевым; жестокость по отношению к ингушским диссидентам, узникам, политзаключенным, участникам протеста — вот сейчас девушку вернули обратно из под домашнего ареста, в тюрьму кинули, эта чудовищная жестокость — это уже, уважаемый господин Ильницкий и господин Шойгу и все о стальные, и есть коренное, необратимое изменение ментального кода нашей цивилизации. И это сделала наша власть. Эта власть и есть главное изменение кода нашего народа.
У нас всегда была жалость к тем, кто идет на каторгу, всегда была жалость к тем, кто идет в тюрьму, даже к уголовным преступникам, не говоря уже о политических, каким является Алексей Навальный. И сейчас мы видим просто глумление по этому поводу. Вот они, ваши традиционные ценности.
Поэтому мы прекрасно знаем, с каким противником мы будем иметь дело в ближайшие годы. Мы считаем, что наша страна оккупирована, я не знаю, рептилоидами, условно говоря, потому что подвергать людей таким жестокостям, как мы видели в ИК-1 Ярославля, где избивали мусульманина — помните это видео, не так давно опубликованное? — он там заступился за Коран; и грузина забили до смерти за то, что он отказался подвергнуться унижению.
Массовые сообщения идут из СИЗО Иркутска, Gulagu.net сообщают каких-то страшны пытках. То, что мы узнали сейчас про владимирские зоны, владимирские эти тюрьмы ИК-2. И никакой реакции, никакой серьезной реакции на эту нету! Они считают, что так и надо, они считают, что это бронированная система бесчувствия и бездушия, насилия и жестокости и есть, очевидно, такое традиционное государство, которое должно быть в России. Но, честно говоря, ничего общего с русской цивилизацией, русской ментальностью это не имеет.
И.Воробьева
―
А про реакцию — вы имеете в виду реакцию властей, не общества, а именно реакция должна была быть властей?
М.Шевченко
―
Мне кажется, что в нормальной стране власть и общества должны быть каким-то образом связаны не через прикормленных общественников, которые получают зарплату где-то там, а вот просто власть, она должна реагировать на мнение общества, идти навстречу, должно быть взаимное движение. Мы опять видим в современной России, как это было в предреволюционные годы XX века: власть защищает свои интересы, прежде всего, экономические, которые связаны с политическими. Царская семья и обслуживающие ее чиновники, бюрократия были самыми крупными землевладельцами и фактически держателями контрольного пакета акционерного общества под названием Российская империя. Поэтому защищая самодержавия, они защищали свой экономический интерес.И сегодняшнее, современное путинское самодержавие — это то же самое, это защита экономического интереса, крайне жестокая и беспощадная. И поэтому призывы общества к милосердию — на них просто нет никакого ответа. На моих глазах Путина во время заседания СПЧ Людмила Алексеева, другие люди говорили о невыносимых условиях содержания в тюрьмах, просили: «Дайте доступ членам Совета по правам человека в тюрьмах. Что, вам жалко, что ли?» «Нет, — нам рассказывали, — это нельзя сделать юридически». Это нельзя сделать еще по каким-то причинам. Вот пытать, мучить людей можно, избивать людей дубинками можно, не давать лекарства можно; превращать тюрьму из места содержания человека, который там находится по приговору, даже если он невиновен, ну, допустим, вместо просто пытки и издевательства над ним, как бы надлома его ментального состояния — это мы к Ильницкому адресуем, про ментальный код России, который у нас тут надламывается, — вот это, значит, можно. А милосердие невозможно.
Эти люди смеют называть себя христианами, эти люди строят церкви, эти люди все изъездились на Афон — начальники, — эти люди все держат посты, исцеловали, излизали все иконы, какие только возможно, и исставили в своих дорогущих церквях, которые они понастроили себе, свечи восковые. Вот эти люди и есть те самые гробы повапленные, как сказано в Писании, которые являются главными лицемерами.
И я думаю, что история беспощадна. Она за страдания народа, за страдание людей всегда воздает властям, которые в гордыне своей на эти страдания не обращает никакого внимания.
Поэтому, я думаю, что Алексей Навальный, конечно, не единственный и он не самый главный заключенный этого современного Пулага, как его уже называют. Он просто человек, который может писать оттуда. И которому в силу обстоятельств его там нахождения позволено… он имеет возможность озвучивать свою позицию, рассказывать об этих кругах ада.
И.Воробьева
―
То есть к нему приковано внимание, разумеется.
М.Шевченко
―
Но там же находятся тысячи, десятки, сотни тысяч людей, лишенных голоса, которые находятся не как Навальный, что про него по «Эхо Москвы» говорят, а которые там находятся безгласные, безмолвные в этой страшной системе издевательства и унижения.Поэтому я, Ира, не знаю, я думаю, что никто, конечно, никакого милосердия не проявит. Я не помню ни одного случая, чтобы было проявлено какое-то милосердие. Вы, может быть, вспомните Ходорковского. Но не за всяким человеком Ганс-Дитрих Геншер прилетает в Россию. Человек такого уровня влияния, как говорится… и не поводу каждого человека, сидящего в этих тюрьмах, готовы вставать на дыбы всякие крупные европейские политики из клубной европейской и мировой системы.
И.Воробьева
―
Ходорковский, тем не менее, в тюрьме-то 10 лет отсидел.
М.Шевченко: У нас всегда была жалость к тем, кто идет на каторгу, всегда была жалость к тем, кто идет в тюрьму
М.Шевченко
―
Да. Поэтому я думаю, что беспощадность будет господствовать — их метод.
И.Воробьева
―
Скажите, разве всё то, о чем вы сейчас говорите — и про насилие и про жестокость, и про пытки, — разве это всё не наследие НКВД, ГУЛАГов, расстрелов, строек и так далее?
М.Шевченко
―
Нет, конечно.
И.Воробьева
―
Почему, нет?
М.Шевченко
―
В такой же степени это наследие царя Ирода, в такой же мере это наследие царской каторги, которую описал Антон Павлович Чехов. В такой же мере это сестра американского Гуантанамо, где людей в клетках держали годами и проводили над ними психологические эксперименты.Есть интернационал палачей, который не зависит от их идеологии. Советские тюрьмы 60-х, 70-х, 80-х годов были одними из самых гуманных в истории человечества. Вот Советский Уголовный кодекс, который уже действовал в 60-е, 70-е, 80-е годы, не считая расстрела за какие-то сверхпреступления… может быть, единственное, можно было по поводу экономических преступлений задавать вопросы — не надо за них расстреливать, это была очень редкая мера. Во всем остальном эти сроки, конечно, были гораздо более гуманными. И выйти из советской тюрьмы было гораздо проще, чем из этой. Поэтому не надо... наследие НКВД.
И.Воробьева
―
Но мы же не про тюрьмы 60 годов, мы про лагеря говорим, Максим.
М.Шевченко
―
Ну, Я не знаю, какая связь между наследием? Понимаете, все самые жестокие сроки… вот эта система ФСИН создавалась в ельцинское время. Она создавалась под американские образец. И я не знаю, если Ельцинское время есть наследие НКВД, тогда это так.
И.Воробьева
―
Подождите, а как насчет того, что путинское время — наследие НКВД? Ну, ельцинское — нет. А потом пришло путинское.
М.Шевченко
―
Я считаю, вот Уголовный кодекс, все эти сроки, пожизненное заключение — всё это когда было принято в России? Никогда пожизненного заключения в СССР не было, в позднем СССР, в котором я жил. Я про НКВД читал только в книгах. И там было на самом деле очень плохо. Но вся страна плохо жила. А вот в 60-е, 70-е, 80-е годы это был самый гуманный Уголовный кодекс на Земле, который только был. И скажите, что это не так, Ира. Ну, это так, поверьте. Те преступления, за которые сейчас дают 7, 9, 10 лет, тогда человек мог получить 1 год, 1.5, 2 года. Широко распространено было взятие на поруки и так далее.
И.Воробьева
―
Максим, но говорю же я не об этом. Мы же с вами не обсуждаем уголовную систему конца Советского Союза.
М.Шевченко
―
Никакого отношения современная антисоветская система к НКВД не имеет. Вы используете просто аббревиатуру. И если вы имеете в виду Большой террор 37-го, 38-го года, то это был чудовищный, преступный эксцесс, который нуждается в понимании и в объяснении.
И.Воробьева
―
Подождите, вы назвали это эксцессом?
М.Шевченко
―
Конечно, да, это был эксцесс.
И.Воробьева
―
Гибель такого количества людей — это эксцесс.
М.Шевченко
―
Да, это эксцесс. Потому что это было два года. Большой Террор — это чудовищное злодеяние, чудовищное преступление, которое требует своего понимания и своего объяснения, каким образом из расстрелянных с 23-го по 54-й год по всем на свете приговорам, которые были в СССР 980 с чем-то тысяч 680 было расстреляно за два года. Это такая экспонента просто вверх. Большой террор — это, конечно, страшная вещь, как и ссылка народов. Но время такое было. Только во время Сталинградской битвы у вас погибло 1,5-2 миллиона. Вообще в это время никакие права никто не соблюдал и не думал соблюдать.Захотели показать товарищу Сталину, что есть атомная бомба — взяли сожгли примерно 150 тысяч мирных людей, просто так, чтобы показать, что Советский Союз должен знать свое место. Так принимались судьбы огромного количества в XX веке. Хорошего там не было, Ира.
И.Воробьева
―
Я не говорю, что были хорошие или были плохие…
М.Шевченко
―
Завершая эту пропагандистскую тему: современная путинская система свои корни имеет не в НКВД, она имеет свои корни в современной путинской системе.
И.Воробьева
―
То есть сама в себе фактически.
М.Шевченко
―
Ну, зло, оно вообще существует в контексте конкретной ситуации. У него нет преемственности. Вот НКВД не наследует Торквемаде. Торквемада не наследует императору Веспасиану. Император Веспасиан не наследует каким-нибудь жестокостям, которые совершали монголы при взятии городов.Мир полон жестокости. Но сравнение современной системы с НКВД не имеет никакого значения, потому что система НКВД была идеологической. А современная система не имеет никакой идеологии, это чистая коммерция. Современное государство, главная его идеология: делай бабки! И, как говорится, защищай процесс деланья бабок силовыми структурами. Это идеология путинизма вообще. И поэтому по экономике, по экономическому подходу современная система, она абсолютно экономически либеральна.
И они члены ВТО. Здесь все принадлежит институтам, финансовым банкам. Абсолютно все либеральные реформы, которые требовал Международный валютный фонд, Всемирный банк, ультралиберальные реформы — все проведены. Современная путинская система скорее к Пиночету имеет отношение. Не к коммунистам, а антикоммунистам. Но разницы нет. Зло Пиночета и зло Ежова, оно абсолютно одинаково. И зло и насилие над личностью, оно не имеет политической коннотации. Какая разница?
И.Воробьева
―
Максим, я же не сравниваю наш режим и тот режим.
М.Шевченко
―
Именно сравниваете.
И.Воробьева
―
Нет, говорю не об этом. Я говорю о жестокости, я говорю о беспределе. Я говорю о беззаконии, я говорю о том, как родственников кучи людей, в том числе, моего родственника просто забрали и расстреляли без суда. Суд тройки.Вот мы сейчас наблюдаем, как людей забирают, к ним приходят, выпиливают двери, арестовывают. И всё. Им никто ничего не может сделать. Где закон, какой закон? по какому закону сейчас сидит Навальный. Вот о чем идет речь.
М.Шевченко: Сегодняшнее, современное путинское самодержавие — это то же самое, это защита экономического интереса
М.Шевченко
―
Абсолютно согласен. Точно так же поступали пиночетовцы с коммунистами и с социалистами в Чили в 73-м году. Точно так же поступали ежовские палачи, безусловно. Точно так же поступали в гитлеровской Германии. Точно так же поступали с японцами, которых только за то, что они узкоглазые, точно так же собрали в 41-м году в концлагеря в США и лишили гражданских прав. Точно так же поступает любое государство, потому что любое государство, которое защищает само себе как систему, является злом. И это, мне кажется, тезис, с которым трудно просто спорить.
И.Воробьева
―
Давайте вернемся к Алексею Навальному. Я напомню, что у нас в гостях в программе «Особое мнение» — журналист, политик Максим Шевченко. Я знаю, что вас об этом спрашивали множество раз, но вот сейчас ситуация совсем другая. Я помню, вы отвечали на вопрос, можете ли вы попасть к Алексею Навальному? Вы говорили, что нужно обращение.
М.Шевченко
―
Я могу попасть к Алексею Навальному как депутат, только если будет обращение от Алексея Навального, конечно.
И.Воробьева
―
Я знаю. Но вот сейчас ситуация острая. Можете вы, например, использовать сообщение в СМИ как повод для беспокойства? У вас же было письмо от родственника, что просто они не знаю, например…
М.Шевченко
―
Нет, это письмо должно быть адресовано именно мне.
И.Воробьева
―
То есть либо адвокаты, либо родственники должны к вам обратиться.
М.Шевченко
―
Нет, не адвокаты — родственники.
И.Воробьева
―
И по-другому вас не пускают в исправительную колонию?
М.Шевченко
―
Нет. Статус депутата только такую подразумевает процедуру.
И.Воробьева
―
Я не могла сегодня об этом не спросить. Все об этом спрашивают.
М.Шевченко
―
Если такое письмо будет, я прямо сразу поеду в Покров ИК-й, постучусь в эти двери и попрошу встречи с заключенным Навальным. Если будет письмо от любого другого заключенного — Иванова, Петрова, Сидорова, — то встречусь с ними.
И.Воробьева
―
Вы уже ездили в колонию по таким обращениям?
М.Шевченко
―
Да, конечно. И во Владимирский централ приходил и в Ковров приезжал. И везде, как говорится, руководство шло всегда в соответствии с законом, разрешала встречи с разными заключенными.
И.Воробьева
―
То есть если заключенные, единственное, отказывается…
М.Шевченко
―
Если заключенный скажет: «Я не хочу с ним встречаться», то, соответственно, я не буду с ним встречаться.
И.Воробьева
―
Все, кто слышит, что сейчас будет Максим Шевченко, депутат заксобрания Владимирской области, спрашивают, когда же Максим Шевченко поедете к Алексею Навальному в колонию. Если будет обращение от родственников.
М.Шевченко
―
Я еще раз скажу, что в колонию может поехать без письма и без жалобы уполномоченный по правам человека. Я считаю, у нас хорошая уполномоченная Романова Людмила Валерьевна. По крайней мере, когда я ее просил заняться какими-то делами, они никогда не отказывала, всегда исполняла свой долг.
И.Воробьева
―
По Владимирской области.
М.Шевченко
―
Или члены ОНК. Я не знаю ни одного человека ОНК Владимирской области, как-то они у нас тихушники такие.
И.Воробьева
―
А, может быть, вы можете обратиться к уполномоченной по правам человека во Владимирской области, чтобы она посетила Навального?
М.Шевченко
―
Ну, может, это могут сделать адвокаты, может быть, вы можете обратиться. Может быть, Алексей Алексеевич Венедиктов может обратиться. Кто угодно может обратиться к уполномоченному. Давайте вот сейчас в прямом эфире обратимся.
И.Воробьева
―
Давайте.
М.Шевченко
―
Посетите, пожалуйста, Алексея Навального.
И.Воробьева
―
Обращаемся к уполномоченной по правам человека во Владимирской области.
М.Шевченко
―
Да, отреагировать на это письмо Алексея Навального.
И.Воробьева
―
Который сегодня заявил, что, во-первых, ему не дают спать, потому что будет его из-за этого статуса «склонен к побегу», во-вторых, не оказывают медицинскую помощь в полном объеме. Вот обращаемся: посетите, пожалуйста, Алексея Навального в колонии.21 год назад 26 марта пришел к власти Владимир Путин. Вы можете как-то коротко для себя сформулировать, что за этот 21 год можно сказать. вот Владимир Путин 21 год у власти.
М.Шевченко
―
Я думаю, что итог этого 21 года у власти — это убыль населения в 20-м году 600 тысяч с лишним. Можно сослаться на ковид. От ковида по разным данным, по данным Роспотребнадзора умерло около 100 тысяч, по данным Росстата умерло более 350 тысяч. Но это чудовищная убыль.Программа «2020», согласно которой у нас должно быть всё увеличиться — ВВП, зарплаты и всё такое — не реализована. Я вообще ни знаю ни одной программы стратегического развития, которая была реализована. Единственная реформа, которое проведена более-менее, как мы думаем не то чтобы успешно, но, по крайней мере, чтобы отчитаться — это реформа Вооруженных сил, которая проведена благодаря Сердюкову и Шойгу по большому счету. Всё остальное… а какие еще результаты? Вот убыль населения в 20-м году 680 тысяч с чем-то — это результаты путинского правления.
И.Воробьева
―
Здесь ставим запятую и прерываемся через несколько минут.НОВОСТИ
И.Воробьева
―
Продолжается программа «Особое мнение». Журналист, политик Максим Шевченко. Продолжая тему милосердия — мы тут в перерыве немного поговорили, — мы тут начали историю с маньяком. Конечно, давайте об этом поговорим. Вот все в соцсетях, в СМИ обсуждают интервью Ксении Собчак со «скопинским маньяком». Что с нами не так, Максим?
М.Шевченко
―
Я считаю, что это просто классическая кампания замещения главной и самой неприятной для власти темы. А самая неприятная для власти тема, это то, что президент США на вопрос «Считаете ли вы Путина убийцей», сказал — да: «Yes, I do». И после этого все попытки поговорить с американцами… в попытках поговорить с президентом США российскому президенту отказано. Фактически это ультиматум, который загоняет высшую российскую власть в достаточно тяжелый, неприятный и безысходный тупик. Я сейчас не хочу вдаваться в причины, почему американцы так поступили. Я считаю кратко, что причина в том, что поворот Путина самостоятельно к Китаю — я Вашингтона вещь абсолютно немыслимая. Американцы сами с Китаем ведут сложные переговоры. И только с их санкции Путин может что-то делать в рамках проекта «Один путь», шелкового пути, транспортного коридора и так далее.Поэтому фактически российской элите предъявлен ультиматум. Даже думать им об этом страшно и неприятно. Им предъявлен ультиматум, который звучал совершенно конкретно и недвусмысленно: «Путин для нас неприемлем, а с вами мы готовы говорить об СНВ-3, о стратегических вооружениях и так далее. Но это будет с кем угодно, но не с Путиным».
Поэтому власть запускает тему «скопинского маньяка» и морально или не морально поступила Ксения Собчак. Мне представляется, что Ксения Собчак сделала очень сильный и страшный репортаж. Этот репортаж навел меня на несколько мыслей. Во-первых, я считаю, что за изнасилование женщины продуманное, осуществленное должна быть смертная казнь. И этот человек в нормальной ситуации, конечно, должен быть или казнен или подвергнут достаточно… по крайней мере, не выглядит таким образом, как он сейчас выглядит. Это первый вывод, который я для себя сделал.
М.Шевченко: Сравнение современной системы с НКВД не имеет никакого значения, система НКВД была идеологической
Второй вывод: я благодарен Ксении Собчак за то, что она рассказала многим об угрозах, которые существуют. Вот эти девочки, которые стали его жертвами…. Она фактически смоделировала эту ситуацию, и она рассказала, как в нашем деградировавшем социальном, культурном, ментальном, если угодно обществе, какие существуют психопатические монстры, которые рядом с нами ходят, насколько надо быть осторожными. Насколько надо не отпускать одних наших дочерей, сестер, жен, в конце концов, девушек, какие угрозы идут по отношению к нашим женщинам. Я считаю, что это правильный месседж.
Мне говорят, об этом нельзя говорить. А роман можно о том, как студент тщательно продумал идеологически, как бы ему проверить, тварь ли он дрожащая или право имеет и может ли он стереть с лица земли насекомое, то есть убить старушку процентщицу. Алена Ивановна, по-моему, ее звали и заодно беременную сестру ее прихватил. Это роман, вскрывающий мотивы и внутреннее движение преступника.
Поэтому я считаю, что то, что сделала Собчак, абсолютно классическая вещь. Мне говорят: «Она ему заплатила». Ну, ее продюсеры организовали подобный материал. Подобных материалов практически не было в российском пространстве. Я считаю, что социально это очень значимая вещь.
И, безусловно, для меня этот фильм свидетельствует в пользу смертной казни. Я считаю, что за подобные преступления так же, как за тщательно продуманное, осуществленное и доказанное убийство должна быть смертная казнь.
И.Воробьева
―
Максим, но вы же понимаете, что если изнасилование будет смертная казнь, то жертв изнасилования будут убивать.
М.Шевченко
―
За продуманное, осуществленное изнасилование.
И.Воробьева
―
Будут убивать. Свидетелей, чтобы не оставалось.
М.Шевченко
―
Нет, Ира, тут нет причинно-следственной связи.
И.Воробьева
―
Но есть статистика, она прямо показывает это, когда за изнасилование — высшая мера, то жертв изнасилования убивают, чтобы не оставалось свидетелей.
М.Шевченко
―
Ну, я думаю, что это надо продумать. Я считаю, что, так или иначе, люди, которые продумывают такие вещи и осуществляют их, им просто не место в обществе. И угроза… Понимаете, можно держать пожизненно человека, допустим, Расула Кудаева, осужденного по «нальчикскому процессу» по сфальсифицированному обвинению можно держать пожизненно в «Черном дельфине», а тварь которая двух девочек насиловала, держала их, можно отпустить. Вот вам показано, что такое путинская система, что это за система такого парадоксального правосудия можно Алексея Навального мучить публично, а вот это животное таким образом, понимаете, гуляет себе и еще размышляет, что хотело бы чего-то такое… Я даже не хочу повторять.
И.Воробьева
―
Не надо повторять. Я тоже против. То есть вы за возвращение смертной казни, я правильно услышала?
М.Шевченко
―
Для таких людей безусловно. Потому что я считаю, что это преступление, которое не имеет оправдания. И мы, главное, раскаяния никакого не видим. Раскольников-то хотя бы там сидит на берегу реки и к Евангелию приходит в конце… А этот, как говорится, смакует еще какие-то вещи. Поэтому, я считаю, что Ксения очень остро, ясно и четко показала, во-первых, состояние нашего общества, угрозы, которые в нашем обществе есть и показалась всю лживость современной, в том числе, системы юстиции, когда за мыслепреступления людей бросают в какие-то страшные казематы, а за конкретные преступления против личности — ничего, нормально, всё хорошо у него.
И.Воробьева
―
Мне просто интересно, Максим, а без того, чтобы обсуждать с маньяком его жертв и всякие смаковать подробности, разве мы не знаем, что мир опасный и что есть маньяки, есть убийцы, есть насильники?
М.Шевченко: Я считаю, что за изнасилование женщины продуманное, осуществленное, должна быть смертная казнь
М.Шевченко
―
Я считаю, что это абсолютно нормально. Вот один из моих любимых писателей Стивен Кинг. У Стивена Кинга есть многие романы, которые посвящены этому внутреннему мотиву. Ну, в частности, без всякой мистики «Мистер Мерседес». Недавно вышел сериал, там ирландский актер играет прекрасный, который играл «Однажды в Ирладнии», великолепный актер. Вот там, пожалуйста, с первой серии ясно, кто маньяк, кто преступник. И дальше исследуются мотивы, ходы.Я думаю, что это так же, как и в романе «Американский психопат» или в романе Патрика Зюскинда, допустим, «Парфюмер». Не знаю, целые пласты мировой культуры посвящены исследованию преступлений, исследованию зла, которое прорастают в человеке.
И.Воробьева
―
А вы считаете, что это исследовании зла — вот эта работа?
М.Шевченко
―
Да, конечно. Для меня это исследование зла. Я смотрел ее глазами, я видел именно перед собой воплощенное зло. Я смотрел, как будто какие-то персонажи Стивена Кинга вошли в реальность. Я все время не мог поверить, что это реальное, что я это не читаю и не смотрю какой-то фильм, Shining, например, («Сияние») с Джеком Николсоном. Я считаю, это очень важная работа.
И.Воробьева
―
Но вы же понимаете, Максим, что есть, действительно, художественное произведение, а есть живые люди, которые сидели в подвале почти 4 года. Вот эти девушки, они же смотрят, как этот человек рассказывает, что надо бы ей заняться и так далее. Ну, как так?
М.Шевченко
―
Одна девушка подробно, детально рассказывала…
И.Воробьева
―
Екатерина.
М.Шевченко
―
Я не помню, как ее зовут. Детально рассказывала, и, мне кажется, ей надо сказать спасибо за ту огромную силу, которую она нашла себе, что бы свой страшный опыт, в частности, опыт, как она излечилась от этого кошмара, от этого ужаса, — надо ей сказать огромное спасибо. Вот она нам показала, эта девушка, что, несмотря на то, что она стала жертвой чудовищного насилия, тотального практически, личностного, она не сломалась, и что человек и женщина может продолжать жить, потом любить может. Потом у нее может быть ребенок. Она просто молодец.Я считаю, что в этом сюжете, если мы абстрагируемся от лживой просто совершенно морали, точнее от морализма, от всех этих воплей «Ах, нельзя!»… Можно и нужно, надо рассказывать такие истории. Мы должны понимать мотивы этих существ. Мы должны понимать, что причиной этого является общий социальный, культурный кризис, деградация системы образования, почти полное отсутствие, на мой взгляд, немыслимое в современном обществе системы какой-то психологической или психиатрической профилактики, которая должна была бы быть и которая просто нужна.
Поэтому я очень много выводов сделал из этого и, по крайней мере , я точно знаю, как я могу, допустим, предостерегать девушку от подобной ситуации.
И.Воробьева
―
Вы смотрели фильм про «ангарского маньяка» Саши Сулим?
М.Шевченко
―
Нет, не смотрел.
И.Воробьева
―
Я вам очень рекомендую посмотреть. Это то, что, мне кажется, настоящим исследованием зла. И тут у нас с вами просто не совпадают вкусы. Но я тоже посмотрела фильм Ксении.
М.Шевченко
―
Нет, я не любитель подобных сюжетов.
И.Воробьева
―
Я понимаю. Просто мне совсем не показалось исследованием.
М.Шевченко
―
Я ехал в поезде и посмотрел. Ну, а мне показалось.
И.Воробьева
―
Я обещала нашим слушателям и вам поговорить про ваше грядущее выдвижение в Государственную думу. Вы не передумали, Максим?
М.Шевченко
―
Нет.
И.Воробьева
―
А как это будет происходить? Вы от партии пойдете?
М.Шевченко
―
У меня нет никаких партий, поэтому на данный момент я просто готовлюсь самовыдвиженцем идти.
И.Воробьева
―
То есть вы планируете подписи собирать?
М.Шевченко
―
В частности, да. Есть самые разные варианты.
М.Шевченко: Можно и нужно, надо рассказывать такие истории. Мы должны понимать мотивы этих существ
И.Воробьева
―
На тот же округ, про который вы сказали — 208-й, — там вроде как речь шла и про Любу Соболь и про Сергея Митрохина.
М.Шевченко
―
И что, все должны расступиться и разойтись, что ли?
И.Воробьева
―
Вот мне интересно, как вы считаете.
М.Шевченко
―
Мне кажется, что здоровая демократическая конкуренция, она только позволит нам в этом Центральном главном округе, в котором находится «Эхо Москвы», в частности, и многие другие медиа независимые, создать такую повестку обсуждения современной российской политической ситуации, которая, мне кажется, может повлиять в целом на общую картину политическую. Мы можем. Я отношусь к Любви Соболь с огромным личным уважением. Это очень храбрая женщина. У меня с ней есть разногласия политические. Равно как я отношусь с огромным уважением к Нине Останиной — это женщина, которая борется за права женщин от КПРФ уже много лет. И Нина Александровна вполне успешно занимается этой работой. Я думаю, что мы просто можем в этой дискуссии такую повестку развернуть с Сергеем Митрохиным, с другими кандидатами, и дать пример настоящей демократической конкуренции. Мне кажется, что это отличная просто идея.
И.Воробьева
―
Спасибо большое. Это журналист политик Максим Шевченко был в программе «Особое мнение».