Особое мнение СПб - Иван Микиртумов - Особое мнение - 2020-06-18
А. Веснин
―
11 часов 6 минут в Петербурге. Всем добрый день! Это программа «Особое мнение». Я – Арсений Веснин. У нас в гостях Иван Микиртумов, доктор философских наук, преподаватель Европейского Университета в Санкт-Петербурге. Мы всё ещё продолжаем работать удаленно, и все истории, что нас зовут на парады и голосовать за Конституцию, они любопытны для анализа, но пока мы сидим сами по себе и беседуем из дома. Чего и вам желаем! Иван, а вам как кажется, еще надо сидеть дома или вы уже расслабились? Всё нормально?
И. Микиртумов
―
Судя по энтузиастическим цифрам и призывам идти голосовать – надо сидеть дома!
А. Веснин
―
Надо сидеть дома?
И. Микиртумов
―
Мы умеем прочитывать скрытые послания в высказываниях руководства, и в их отчетах, и в их статистике. А тут – сигналы очевидные.
А. Веснин
―
А какие для вас будут сигналы, что можно выходить?
И. Микиртумов
―
Я буду ориентироваться на то, что будут сообщать независимые эксперты. А с другой стороны, есть же очевидная временная дистанция, отделяющая Петербург от Москвы, мы наверное на месяц запаздываем по отношению к Москве. А по отношению к Европейским странам, наверное месяца на два или два с половиной. И на это можно ориентироваться. Есть люди, которые отслеживают это и пытаются как-то оперировать статистикой, которой, конечно доверять нельзя. Но они вводят поправки. Но мне кажется, что пока рановато оживляться.
А. Веснин
―
Я перед эфиром хотел задать вам несколько вопрос как преподавателю Европейского университета и доктору философских наук. Время у нас интересное. Крайне интересное. Эпидемия коронавируса, которая повлияла на весь мир, а как именно, думаю, что вы и ваши коллеги-философы будете разбираться еще долгое время. А у нас в России в разгар пандемии – и голосование по Конституции, и парады, Владимир Путин хочет остаться у власти надолго. Периодически слышатся голоса каких-то политиков, каких-то музыкантов, но очень мало слышно голосов с такими политическими высказываниями философов. Вспомнился 68-й год во Франции и Жан-Поль Сартр, участвовавший в студенческих протестах. Мишель Фуко, который тогда во Франции не был, но организовал группу контроля за тюрьмами во Франции, и Камю, который написал «Бунтующего человека». Еще не так давно серьезные, мощные философы были включены в политическую жизнь, они пытались анализировать понятия такие понятия как власть и народ. А сейчас? Но может быть это только я не вижу? Как будто философы от этого отошли… Или я не прав?
И. Микиртумов
―
Действительно, отошли. Но вообще, обычно философы находятся в стороне. Они либо что-то успевают продумать до, либо дают мощную рефлексию после. И пожалуй эти французские события – это единственный исторический пример, когда актуально действующие ведущие фигуры стояли во главе массовых движений. Правда, они не были там единственными лидерами, и стояли там не очень долго, но идеологически – они полностью были в струе, поддерживали. А других таких примеров…Разве что можно привести послевоенное немецкое движение по проработке истории, к которому имели большое отношение Юнгер Хабермас или социолог и философ Луман, и там тоже многое прозвучало. Но такие вещи бывают редко и связаны они с национальным контекстом. Скажем, Фуко в Германии был бы неуместен, как и Хабермас был бы неуместен во Франции.
А по поводу ковида и пандемии высказались все! В сети можно легко найти высказывания и Джорджо Агамбена, и Славоя Жижека, и Джудит Батлер, и других, кто сегодня задает тон. И Бадью высказался. Единственно, когда перечисляли весь список событий – пандемия, выборы, голосование и прочее, то ясно, что если бы была средневековая чума со всеми ее последствиями, то обнуление и все такое не звучали бы в этом ряду. Что такое обнуление по сравнению с концом света? Разговор ни о чем!
Конечно, нынешняя пандемия неприятная штука, но всемирно-исторического значения она не имеет. И высказывания наших современных философских классиков оказались довольно неуместными, на мой субъективный взгляд.
А. Веснин
―
Интересно! А почему? Расскажите поподробнее! Что они сказали и почему это кажется вам неуместным?
И. Микиртумов
―
Пересказывать я не буду.
А. Веснин
―
Ну буквально в двух тезисах!
И. Микиртумов
―
Тема биополитики, роль слежения государства за тем, как мы живем, как мы живем и умираем, разработка ограничения нашей свободы в связи с тем, как мы живем и умираем. И скажем, преференции. Более богатые умирают меньше, потому что неравенство и доступ к медицинской помощи разный у разных групп населения. Преференции касаются не только конкретного общества, но и целых государств, и даже целых сообществ государств. Нас мало волнует то, что происходит в Африке, бедной, обездоленной и без этого голодающей и страдающей. Обостряется тема ограничений свобод и прав, который могут сохраниться и послы выхода из пандемии. Это дежурные вопросы. Равенство – неравенство. Колониализм и разнообразная сегрегация.Но нового ничего не происходит. Философствующему разуму, как и разуму вообще, хочется… Вот поэтому у нас сейчас такое оживление мыслей по поводу пандемии, домашнего заточения, и по поводу тех, кто болел, тоже охотно делятся впечатлениями. Хочется осмыслить. «Золотой миллиард» живет в довольно безопасном мире последние десятилетия, в послевоенный период. Комфортно и богато мы живем, как никогда. Тихо и спокойно. И хочется каких-то героических событий, которые надо было бы осмыслить, чтобы сказать: «Да! Я живу в такую интересную, потрясающую и героическую эпоху!»
А. Веснин
―
Принцип cogito, ergo sum, я мыслю, следовательно существую, продолжает жить в человеке?
И. Микиртумов
―
Он вообще неустраним! Это планка картезианских размышлений, где мы обнаруживаем самих себя как автономно чувствующих существ, хотя это и иллюзия, в нас говорит и подсознательное, и мы не можем контролировать какие-то другие начала.Но я вернусь к тому, что хочется пожить в ЭПОХУ. Это пережитки исторического сознания эпохи Романтизма. Хочется крупных событий, и поэтому пандемия спровоцировала всех людей на поспешные и местами не очень умные обобщения. Обобщения требуют события, поступки. Для людей это событие не столько социального, сколько природного характера. И на стыке. А это, конечно, требует осмысления. Но скорее не философского.
А. Веснин
―
И здесь начинает действовать власть.
И. Микиртумов
―
Скорее, это проблематика социальных наук. Если мы ставим вопрос, откуда этот вирус появился и не связан ли он с какой-нибудь лабораторией, то это классический вопрос для социальной критики науки и для описания ее статуса, обращение, связанное с безопасностью науки, что наука может что-то такое изобрести, что нас всех погубит бесповоротно, это всем давно известно. Здесь никаких философских обобщений делать не нужно. Все на поверхности – человек может изобрести такое, что сто раз может уничтожить себя. Но технические вопросы, какая система мониторинга, какая система безопасности позволяла бы не допускать таких утечек – это да! Но это не философский сюжет.Или все, что касается неравенства, и оказания медпомощи, жизнь и смерть, и кому она более, а кому менее доступна, и кто более обречен на смерть – это тоже старинная проблематика. Она никуда не девалась. Сейчас мы наблюдаем, что как правило богатые от этой заразы не умирают, потому что при более аккуратном и интенсивном уходе шансы на выздоровление повышаются, а бедные люди в бедных странах будут умирать. А мы что, разве раньше мы этого не знали? Использование жизни чужого, как ресурс для жизни своей. Это же классическая форма организации пирамиды, в которой одни эксплуатируют других. И поэтому я не склонен считать пандемию чем-то колоссальным. И тут никаких особых выводов не напрашивается. Не стоит это преувеличивать, а то спустя какое-то время мы окажемся смешными.
А. Веснин
―
Возникает логичный вопрос, а что сейчас заслуживает философского осмысления?
И. Микиртумов
―
Есть куча интересных проблем! У философии сейчас несколько странный статус. Она перестает быть дисциплиной, претендовавшей на систематичность, возвышенность и теоретичность, как это было в XVIII и XIХ-м веках. Она действительно «вышивает» по канве социальных наук. Единственное, что здесь полезно, это то, что философ, не будучи ни социологом, ни политологом, ни правоведом, в силу своей с одной стороны, универсальной применимости и с другой – своей малой компетентности, может задавать и ставить вопросы, которые представители конкретных наук поставить бы не смогли.
А. Веснин
―
Например?
И. Микиртумов
―
Тема неравенства, которая затрагивает человечество в целом или конкретные общества, постколониальные, она обращает внимание на эти вещи. Мы провозглашаем – все равны! Имеется куча свобод и куча прав. Никто не ограничивает другие народы делать то, что им заблагорассудиться. Технологии? Пожалуйста! Они стали доступны как никогда. Технологии быстро устаревают, и лет через пять можно их получить очень дешево, а секонд-хэнд – вообще бесплатно.А чего же тогда такие-то или такие-то народы в Латинской Америки, или в Азии живут так бедно? А ответ – сами виноваты! И вообще, эта конструкция, что проигравший виноват сам, она же универсально применима! И по поводу этих сюжетов с чернокожими и полицейским произволом в США, звучит же очень много голосов, что ровно эту позицию и пытаются обосновать, что черные сами виноваты. Они не учатся, не работают и ведут антисоциальный образ жизни, и предаются наркомании и прочим безобразиям, и еще хотят чтобы у них было все хорошо! И чтобы к ним вежливо относились!
Воспроизводство этой схемы рассуждений, а ты ее откуда возьмешь? Мы же не можем ее извлечь из социологических опросов общественного мнения, эту идею – сам виноват. Люди скорее не признаются нам в том, что они так думают, что если старик, попал в больницу, то ему надо дать возможность умереть для того, чтобы медицина катастроф и военная медицина, могла бы спасти более молодых людей. Эта конструкция понятна, потому что здесь мы рассуждаем о благе общества, котов рое использует людей как ресурс для себя и так далее. Возможно, сам старик с этим не согласиться. Но сама постановка вопроса! Также как и с чернокожим, она таит в себе все то же – сам виноват! В том, что старый, и что ему много лет. А черный виноват тем, что он черный. Женщина виновата, что она – женщина, а мужчины – тем, что они мужчины, белые или протестанты.
Признаваться в том, что мы склонны использовать неравенство к свой пользе – это стыдно. Неравенство – вещь нехорошая. И главное – это предмет удачи, в том, что ты родился в этой семье, в этом городе, в том, что ты говоришь на этом языке. Ты не сам это изобрел. С тобой так случилось. Каждый человек понимает, что с ним случилось или может случиться что-то, над чем ты не властен. Мы все боимся удачи или неудачи, даже если сидим очень высоко. Только те, кто считают, что схватили бога за бороду, те считают, что им все трын-трава и что они под присмотром у высших сил. О остальные… Думаю, что нам не нравится идея признаться в том, что мы охотно пользуемся неудачами, постигшими других. Это стыдно.
И это сохраняется. Если сейчас про американское общество говорят, что они скрытые расисты, то там безусловно есть скрытые расисты. Но не только они конечно же. Есть большой спектр мнений по поводу того, что делать с расовыми различиями и как выстраивать отношения. Так же и в нашем обществе, которое, чтобы ни говорил идеологический отдел ЦК КПСС, от имени которого сейчас, скажем высказывается Патрушев в «Российской газете» - российское общество – это атомизированное общество.
А. Веснин
―
Патрушев, если кто-то из наших слушателей пропустил, написал прекрасный текст о том, что агенты запада и Пентагона поставили задачу развалить идентичность Российской Федерации и все в таком стиле. И с этим надо бороться и бороться. Там всё очень красиво написано. Бороться с нашей идентичностью и индивидуальностью, с духовностью. И, что на эту борьбу выделены миллионы.
И. Микиртумов
―
И в Советские времена были точно такие же тексты, с такими же интонациями и предложениями. Только там вместо духовности было строительство социализма и коммунизма, а теперь эта штука появилась. Там намеки на то, что у нас какое-то коллективистское общество солидарности. Нет! Тоталитарные и пост тоталитарные общества как раз тотально разобщены. Атомизированные, в которых очень трудна солидарность, трудны горизонтальные связи и взаимодействия. Скорее, каждей действует за себя, в другом видит конкурента. И, возвращаясь в параллели с чернокожими, мы тоже находим в российском обществе людей, которые становятся предметом эксплуатации, жизнь которых становится предметом эксплуатации остальных.И пока эта вещь неуловима для наук. И говорить об этом может журналист, публицист, писатель. И философ. Но в философском контексте мы это увязываем со всей многовековой философской традицией. И получается разработанная система понятий. Точно так же как и разговор о счастье.
А. Веснин
―
Мы вернемся к счастью, а сейчас хочется понять. Вот, философия. Вспоминаем древнегреческих философов. Платон приезжал на Сицилию и пытался сицилийскому тирану Дионисию толковать как надо жить и строить государство. А Аристотель возможно пытался что-то подобное делать с Александром Македонским. Философы предлагали им реальные способы решения, или пытались это делать. А современная философия? Подняли вопрос, разработали систему понятий. А что-то реальное предложить философия может?
И. Микиртумов
―
По поводу Платона есть прекрасная поговорка: «На всякого мудреца довольно простоты». Не буде критиковать Платона, но не отметить этого факта нельзя!
А. Веснин
―
Может у Платона и не получилось, но ведь пытался! Были же попытки! Даже в тюрьму из-за этого угодил!
И. Микиртумов
―
Это правда. Но амбиции сказать что-то людям, они присутствуют и в философском дискурсе есть элемент проповедничества. И берясь за перо и начиная ораторствовать, человек предполагает чему-то научить окружающих. И в этой дидактике он бывает скучен и неприятен, особенно если его мысли кажутся окружающим не очень остроумными. И сегодня от такого рода амбиций надо отказываться. Я скорее критерием хорошей философии назвал бы остроумие. Остроумная критика, остроумная идея может быть локального характера.Сегодня философ, который бы предлагал проект общественного переустройства выглядел бы смешно. За последние 150 лет выросли социальные науки, главная из них – экономика. Они представили немалое количество моделей общества, и в них основы философских концепций, и того же счастья, общего блага, равновесия, конфликта, войны и прочее. И в том числе и метафоры. Но давайте, не будем сюда философов подключать. Это будет только смешно.
А. Веснин
―
А сейчас у современной философии есть какая-то прикладная польза?
И. Микиртумов
―
От философии никогда не было никакой прикладной пользы. Если только не брать развитие ума. Польза всегда связана с какой-то конкретной задачей. А философ, когда начинает мыслить, он или эту конкретную задачу видит не ту, так как его соображения идут совершенно в другую сторону. Конечно он инициирован окружающим, повесткой дня. Тот же Платон был страшно озабочен политическими вопросами и самые его крупные сочинения посвящены вопросам политики и построения государства, причем там описаны и разного рода утопии. Утопии – это исторический ход. Это всегда язвительное обращение к публике, чтобы показать ей, что она глупа и не понимает как надо жить, и что ее надо наставить. И это всегда обречено на неудачу. Последствия скорее всего имеют те мысли, которые не являются предметом наибольшей озабоченности этого мыслителя. И это может более влиятельным для потомков.
А. Веснин
―
Я как раз вспоминаю Сартра и Фуко, они как-то пытались это сделать. Но сейчас все приходит к тому, что исследователь – это исследователь. А человек, дидактик, пытающийся что-то изменить – это отдельно? И они не соприкасаются?
И. Микиртумов
―
Вся проблематика власти, ее критики и разоблачения, вскрытие ее структур, власть языка, власть дискурса, характерная для французской мысли, она очень хорошо вписывается в контекст социальной борьбы, именно французского общества, с доминирующими буржуазными порядками, с характерными особенностями французского пролетариата и французской буржуазии. И все это выпадало из контекста общества германского и было бы так же неадекватно для лютеранского общества. И эти мысли, нужно же понимать их генеалогию, откуда они берутся! Что они тогдашнего происхождения! И из этого места! Сами идеи продуманы, и они оказываются интересными и для нас сегодня. Те или иные сюжеты ускользают, целиком они не воспроизводятся, но частями они присутствуют и у нас. И мы можем обнаружить как реализуются те или иные аспекты власти и в современности. Но можно предположить и то, что через сто лет это станет музейным экспонатом, утратит живую актуальность.Не стоит от философов требовать многого. Они скорее работают над воспитанием ума, интеллекта элиты, тех людей, которые должны хорошо думать в других областях. И поэтому философия показана к изучению всякой мыслящей голове. И математик скажет, что и математика тоже! А я не стану возражать. И Платон бы тоже сказал, что можно изучать и то, и другое.
А. Веснин
―
К нам на Ютубе подключился Валерий Нечай, и подводя итог этой части разговора, он пишет, что суть философии – это эсхатология, то есть в знании как в таковом!
И. Микиртумов
―
Эсхатология – это общая теория знания и боюсь, что сегодня эта проблематика полностью перехвачена наукой как таковой, и выросшими вокруг науки системами знаний, описывающими, что она такое, как она работает, наука и прочее. Да, в старину философия пыталась найти ответы на эти вопросы. И много в чем преуспела. Но если мы сейчас посмотрим на ее историю, то мы увидим, что в основном философ работает с современной ему наукой, пытаясь объяснить…
А. Веснин
―
Мы сейчас должны прерваться на московские новости.НОВОСТИ
А. Веснин
―
Перед перерывом вы заметили одну важную вещь, что сейчас одна из важный задач философии – развивать умы элит, чтобы интеллектуальные элиты, чтобы они общаясь с философами, читая и думая, должны развиваться. А наши элиты, если мы говорим не только про интеллектуальные, неверное философам хочется, чтобы их читали и элиты государственные и властные, а они в современном мире как-то прислушиваются к философам?
И. Микиртумов
―
Наверняка! В наших головах бродят мысли, в мыслях – есть содержание, а это содержание продумывается независимо от того, хотим мы этого или нет. Вспомним такую неприятную вещь, как дело «Сети» (запрещенная не территории РФ организация – ред.) Там молодежь…
А. Веснин
―
Как раз сейчас оно слушается в Петербурге.
И. Микиртумов
―
Мы с вами не знаем, есть ли там революционное подполье, или его нет. И мы не можем доверять известного рода следственным органам, и государству, которое притесняет и подавляет оппозицию. Может быть там все и сфальсифицировано. А может быть и нет. А может быть и все пополам. Мы этого не знаем. И эта Рязанская история с убийствами. Но… Что мы можем сказать точно, это то, что мысли о революционности и революции гуляют в наших головах. И ты можешь сто раз быть охранителем, и сто раз Патрушевым, но ты видишь нынешнюю конструкцию общества и понимаешь, что она не реформируема и не изменяема никакими законными способами. Она так хорошо и плотно скроена, что, пожалуй, сокрушить ее сможет только какой-то революционный переворот.И будт ты хоть сто раз охранитель и консерватор, мысль эта бродит в твоей голове. И ты нечего не можешь с этим сделать. Эти мысли заразительные, и они продумываются независимо от того, хотим мы этого или нет.
Одной из проблем студента или школьника, является то, что он не может запомнить правила, жи-ши, одеть-надеть или бином Ньютона. Он пытается все это вспомнить на экзамене и не может. Но есть и другая проблема. Многие вещи мы можем забыть, узнав о чем-то, мы не можем перестать об этом думать. Не можем выкинуть это из головы и оно продолжает оставаться содержанием нашего мышления и нашего сознания, даже если это не актуально, оно будет продумываться в фоновом режиме и всегда присутствовать. И эта революционность, она сидит, она уже есть, ее вызывает обстановка или что-нибудь другое.
Такого рода мыслей много. Общие мысли еще проще продумывать и тем чаще мы можем ошибаться. Возвратимся к статье Патрушева, где он говорит о каких-то гнусных общечеловеческих ценностях, которые нам пытаются привить. А он видимо плохо представляет, что это такое. Общечеловеческие ценности – это вещи, которые каждый хочет для себя. Например, каждый хочет, чтобы его жизнь не подвергалась опасности. Но из этого не следует, что этот человек будет хотеть этого же для других. Каждый хочет иметь свободу вероисповедания и совести. Но из этого не следует, что ты будешь хотеть этого для других. Каждый хочет иметь свободу перемещения, собственности, думать и говорить свободно. Но опять-таки, ты можешь хотеть этого себе, но не хотеть этого другим. Общечеловеческие ценности – это предмет возможного консенсуса, возможного договора. По поводу общечеловеческих ценностей можно договориться с самым разоголтелым террористом или с самым ужасным злодеем. Или с диктатором. Мы точно знаем, что он хочет себе.
В очень редких случаях эти ценности не универсальны. Мы не можем предположить людей, которые не ценили бы свою жизнь, но даже если такие люди есть, которые говорит, что им жизнь не дорога и они готовы с ней расстаться в любой момент, их можно спросить ради чего они хотят с ней расстаться. Они ответят, что ради того-то или того-то, что если их убивают, то они сразу в рай попадают. Отлично! Мы им ответим и спросим, а свобода совести и вероисповедания, она нужна? А давайте мы вам дадим выпить такую жидкость, вы ее выпьете, уснете и проснетесь полными атеистами. И тут-то они и завопят, что мы не имеем права! Это посягательство на неотъемлемое общечеловеческое право – на свободу мысли!
А. Веснин
―
Я понял эту мысль. А к чему вы, в итоге?
И. Микиртумов
―
К тому, что философские сюжеты бродят в головах любых людей. Каждый человек так или иначе философствует. И когда мы с вами прервались на слове счастье, то первая вещь, о которой мы все философствуем, это – что нам надо от жизни, и – что есть счастье. А дальше, огромное количество социальных сюжетов. Это и признание, и успех, и провал, неудача. И, например, как относиться к смерти? В период пандемии коронавируса этот вопрос оживлен. У нас не средневековая чума, когда половина населения в Европе вымерла, а некоторые города вымерли целиком. Такого нет. Но увеличение вероятности, что ты умрешь не неизвестно когда, а довольно скоро, она повышается.
А. Веснин
―
И ты думаешь об этом больше!
И. Микиртумов
―
Вот! А ты не просто думаешь, а думаешь о том, что это будет. Человек, когда умирает, то он перестает существовать. И ты не являешься свидетелем своей собственной смерти. И тем более ты не знаешь, что она такое, когда ты уже умер. Наша смерть и наше отношение к ней, и все наши аффекты, выявлены нашей социокультурной реальностью. Мы приучены реагировать на одни вещи так, а на другие – иначе. И у нас есть биологический страх смерти, биологическая подкладка – инстинкт самосохранения и прочие вещи, но они многократно окультурены и переработаны так, что мы это подкладку даже и не замечаем, а скорее реагируем в поле культуры.А должны ли мы избегать смерти? Как к ней относиться? Должны ли мы бороться за свою жизнь до конца? И когда? Некоторые говорят: «Спасите меня, пожалуйста!» Пароход «Николай Первый» - первый русский пароход приплыл в город Гамбург. Пожар на борту. И про одну известную российскую личность рассказывали, что она бегала по палубе и кричала: «Спасите меня, пожалуйста! Я еще так молод! Я – единственный сын своей матери!» Такого рода пассаж. А почему это связанные вещи? Надо спасать единственных сыновей, наследников. И надо спасать молодых! «Я же еще не пожил!» - как бы обращается он. А рядом стояла старушка, десятый ребенок в семье. И она говорила: «Нет, меня спасать не надо! Я – десятый ребенок в семье! Я – старушка. Я пожила и мне уже можно, пусть я сгорю или утону».
А. Веснин
―
Вы сейчас задали много вопросов про смерть. А вопросы на них есть?
И. Микиртумов
―
Все эти конструкции показывают и учат нас, как нужно реагировать на смерть и как к ней относиться. И один из ответов – ровно социальная вещь. Если я умираю в обществе конкуренции, где, как у нас декларируется у всех равные права для достижения жизненного успеха, то моя смерть – это неудача, провал. И я – неудачник. Если я во время пандемии не сумел обеспечить себе хорошую медицинскую помощь и не сумел сделать так, чтобы меня хорошо лечили, доставили бы куда надо, подключили бы ко всем нужным аппаратам, то получается, что и жизнь моя не так уж ценна. Как жил – так и умер. Жил звонко, громко, а с критерием, мы счастливы и живы – это максимум жизненных радостей и удовольствий. Признание окружающих и слава. Это совершенно социальные сюжеты. Мы живем не в таком обществе, что нашел себе еду, остался жив – и молодец, это уже не актуально. Нам нужны более влиятельные стимулы.И выясняется, что в этой системе конкуренции смерть – это неудача. И как к ней тогда относиться? Конечно, стараться ее избегать. Была эпидемия, но я не умер, потому что сумел обеспечить себе лечение. И все говорят, что я молодец настоящий! А обсуждать смерть? Да про это тома написаны! Концепты смерти в некоторые исторические эпохи составляли просто…
А.Веснин
―
Давайте вернемся к тому, что сегодня смерть это практически как владение хорошей тачкой! Если выжил – значит у тебя крутая тачка, и ты – молодец. Умер – это как будто у тебя нет тачки.
И. Микиртумов
―
Совершенно верно, это так. Отчасти так. Добавляю еще одно обстоятельство. Избежать смерти и сохранить жизнь – это провозглашаемая общечеловеческая ценность. Но именно провозглашаемая. Ее невозможно реализовать в полном объеме. Для ее достижения вообще не существует систем бессмертия. И есть эмпирическая медицина, она работает применительно к данному конкретному человеку, в данной конкретной стране, в данном конкретном городе. Может случиться и так, что и деньги тебе не помогут. Просто в этом месте может не быть ни оборудования , и ничего. И при том, что мы отрицаем смерть и говорим, что жизнь ценнее всего на свете и надо бороться за выживание каждого, есть институция, которая говорит голосом смерти. И как ни странно – это медицина.А говорит она на стыке инструкции и практики. Сейчас много историй о том, как люди болеют и умирают. Их рассказывают и врачи, и пациенты. Это уже вирусная тематика. Например, что такого-то отключили от аппарата, а на его место положили другого, например, помоложе. Или наоборот, кто-то дал взятку, и кого-то отключили, а его положили на его место. Есть разные резоны, но это некая практика, которая никакими инструкциями не описана. Есть инструкции по сбережению жизни, но нет – по ее обрыванию, в тех обществах, где не внедрены техники эвтаназии. Это сложная процедура и не очень оперативная. Но мы же все-таки как-то умираем! А кто-то продолжает болеть, страдать, голодать, испытывать дискриминацию и прочее. Но существуют ли практики, которые легализуют наше умирание?
Если мы задумаемся о том, что смерть – это неудача и провал, то эта практика отправления нас на тот свет и отключение от аппарата на стыке жизни и инструкции, на стыке провозглашения абсолютной ценности жизни и реальности, которая показывает, что этого быть не может, потому что рано или поздно мы все равно умрем, это освобождает нас от этого позора смерти. И получается, что медицина говорит немного голосом смерти, голосом природы, втискивая эту мысль в общий контекст провозглашения ценности жизни. Это интересное столкновение и оно спасает наше лицо. И тогда вопрос, а зачем мы тогда провозглашаем эту ценность жизни? Если реально не все так замечательно! И мы однажды все равно все умрем. «Все знают, что смерть неизбежна, но когда она не представляется близкой, никто об ней не думает». Вот мы о ней и задумались, потому что она стала ближе. Но провозглашать такие вещи необходимо.
А. Веснин
―
А почему это необходимо?
И. Микиртумов
―
Почему? Чтобы усмирить реальность. Реальность пытается сожрать и поглотить нас, и навязать нам то, чего мы не хотим. Мы не можем полностью ее отвергнуть, но можем что-то выставить навстречу ей. Философия всегда дерзила по отношению к реальности, всегда старалась что-то сказать, что-то отрицать и высказать что-то альтернативное. А общечеловеческие ценности – это безусловно философский продукт. И ничем иным их не объяснишь. Это глубокая мысль, очень ценная и полезная.
А. Веснин
―
Здесь мы должны поставить точку. Наше время сегодня подошло к концу. Сегодня было очень философское «Особое мнение». Спасибо вам, большое!