Виктор Шендерович - Особое мнение - 2019-07-25
25.07.2019
Т. Фельгенгауэр
―
Это программа «Особое мнение». Здравствуйте. Слышите, как мы уже обсуждаем вовсю с Виктором Шендеровичем новости, которые буквально валятся на нас. Виктор Анатольевич, здравствуйте.
В. Шендерович
―
Добрый вечер.
Т. Фельгенгауэр
―
История с украинским… С российским танкером…
В. Шендерович
―
Заметьте, не я это сказал.
Т. Фельгенгауэр
―
Я буду теперь путаться. История в том, что СБУ задержала танкер NIKA SPIRIT, который раньше назывался Neyma. И вот СБУ считает, что именно этот танкер в ноябре 2018 года блокировал проход украинских военных кораблей через Керченский пролив. Чем это все закончилось – мы помним. Теперь и Украина обзавелась каким-то количество российских моряков.
В. Шендерович
―
Здесь вопрос только в том, это с точностью мы вспоминали перед эфиром анекдот. В цензурном варианте. - Давай им в рыло дадим. – А если они нам? – А нас за что? Когда это случается с нами, то встает в полный рост представитель государства, раздутые ноздри, судоходное морское право. Это все. И жестко ответим. Ребят, а кто это делал в прошлый раз. И, судя по всему, если это этот танкер, то это немножко проясняет ситуацию. То есть не в чистом виде просто наугад заложники. Кроме того, я полагаю, что моряки, судьба моряков будет иная. И вот самый важный момент. Для меня. Собственно, гуманитарный момент. Потому что если танкер участвовал в блокировании украинских судов, то значит, они имели основания, имеют все основания его задержать. А вот судьба экипажа и то, до какой степени люди будут взяты в заложники, как Россия взяла некоторое количество украинцев просто в заложники. Тупо. Вот это уже важный момент. И этот момент для меня кажется самым определяющим в развитии этой ситуации.
Т. Фельгенгауэр
―
А дальше будем наблюдать за котировками. Каков сегодня курс одного задержанного моряка к другому задержанному моряку.
В. Шендерович
―
Еще раз. Если Украина встанет на путь так сказать просто взаимного шантажа, мы будем просто накапливать военнопленных для торговли. То это довольно печальный путь. Мне кажется, что там должен возобладать даже не говорю гуманизм – здравый смысл. Просто здравый смысл. Мне кажется, мне казалось по каким-то косвенным сигналам, что в последние месяцы в связи с приходом Зеленского каким-то образом сдвинулась ситуация с судьбой задержанных. Что может быть идут какие-то переговоры, что, может быть, этот гуманитарный аспект все-таки как-то закончится благополучно.
Т. Фельгенгауэр
―
Здравый смысл – это то, на что мы всегда надеемся, мне кажется. Вопрос только – насколько это оправдано в тех или иных ситуациях.
В. Шендерович
―
Одно дело надеяться. Другое дело – видеть, какие идут процессы. Вроде бы шли процессы, Виктория Ивлева, которая близко в материале, совсем плотно в материале. По косвенным намекам можно было понять, что есть шансы на то, что моряков отпустят. На то, что будут какие-то сделаны обмены и так далее. И что гуманитарный принцип возобладает. Не думаю, что этому пойдет на пользу этот инцидент. Не у нас одних все раскоординировано. Я думаю, что в Украине вполне тоже.
Т. Фельгенгауэр
―
Давайте к делам московским. Здесь вообще здравый смысл ночевал во всей этой ситуации вокруг выборов в Мосгордуму.
В. Шендерович
―
Нет, нет давно здравого смысла, потому что все упирается в паранойю того человека, на которого вся система ориентируется. Здравый смысл в области государственного управления заключается в разделении властей, как мы знаем. Это и есть здравый смысл. Что никто не может нанести решающего ущерба. Потому что все друг друга контролируют. Есть исполнительная власть, законодательная, судебная. Четвертая власть. Есть люди, которые могут выйти на улицы. И так далее. Вся эта система взаимного контроля, влияния не позволяет обществу стать заложником одного параноика. Одного сумасшедшего, одного тирана, одного интригана. Так устроено. Поэтому Америка можно хорошо относиться к Трампу, плохо или к избранному только что Борису Джонсону, можно так относиться или по-другому – на здоровье, не влезаем в подробности. Но система устроена так, что никакой Трамп ее может опрокинуть государство американское. Оно так устроено. Равновесно устроено.
В.Шендерович: Если танкер участвовал в блокировании украинских судов, значит, они имели все основания его задержать
Т. Фельгенгауэр
―
А у нас тоже никто не может опрокинуть.
В. Шендерович
―
Оно уже опрокинуто. В том и дело, у нас нет государства, Тань, ты не заметила. У нас нет государства. У нас, да простят меня в этой студии упоминание фамилии Михаила Веллера, но у него 40 лет назад был замечательный рассказ «Хочу в Париж». Советских времен рассказ. Как человек хотел попасть в Париж. Наконец попал. А потом понимает – что-то не так, что-то не то. Вроде Париж он план знает, улицы знает, он влюблен в этот город. Но что-то не так. Потом протыкает пальцем стенку – все из папье-маше. Поджечь зажигалкой можно, все картонное. Это декорация. И Эйфелева башня сделана на Липецком металлургическом заводе. Декорация. Фикция. Нет никакого Парижа, и не было никогда – заканчивается тот рассказ Веллера, отражавший этот ужас советских времен. За границами Советского Союза все обрывается и там чернота, там ничего нет. Нет никакой ни Америки, ни Парижа. Так вот мы построили, нет никакого государства у нас, нет никакой демократии. Вся наша демократия сегодняшняя – это папье-маше, который протыкается пальцем. Нет Конституции. Это папье-маше. Это понарошку. Это раскрашено. Это никакой не основной закон. Это все папье-маше, декорации. Картон, ткань. Это все поджигается в две секунды. Этого нет, это мертво. Это не работает. Нет никакого закона. Смотри, как эта ситуация, я сейчас пофантазирую, что у нас было бы государство. В этом случае Верховный суд отклонил бы эти поправки в закон, вот эту процентную норму, прости, Господи, - ее просто не было бы в законе. Потому что она антиконституционна. Вот есть Конституционный суд, он бы сказал, что нет, эта норма не соответствует Конституции. И не нужно было бы кандидатам собирать голоса. Они просто пришли бы, а мы бы за них проголосовали или не проголосовали. Дальше если их права были нарушены при подсчете, и был бы у нас обычный суд, то этот обычный суд давно бы по очень тяжелым статьям - фальсификация избирательных документов, фактически захват власти, уже были бы осуждены те, кто это сделал. И выгнаны вон те, кто не проконтролировал. А еще есть прокуратура, которая что? – она же прокуратура придумана не для того, чтобы дети прокурора были миллиардерами. Мусорными. Она в принципе придумана как государево око. Как надзор за законностью. Так в этом случае прокуратура давно бы наказала тех, кто нарушает закон. Ну и так далее.
Т. Фельгенгауэр
―
Сегодня день сотрудника органов следствия.
В. Шендерович
―
Плевать сто раз. Не сбивай.
Т. Фельгенгауэр
―
Профессиональный праздник у них.
В. Шендерович
―
Хрен с ними, с их профессией. Послушай меня.
Т. Фельгенгауэр
―
Придут с обыском, посмотрим, как вы будете плевать на них.
В. Шендерович
―
Так я, они могут прийти, я скажу это или не скажу. Не сбивай с мысли. Я возвращаюсь к государству, которое где-то есть в какой-нибудь Франции, Америке, Англии. Которое так работает. И никакое злоупотребление не может остаться без ответа, без реакции. А у нас нет государства. У нас есть Путин Владимир Владимирович. Со своей паранойей. На которую – паранойю Путина заточено всё правоприменение в кавычках. Всё. Все законы, вся работа полиции, прокуратуры, Конституционного суда, Верховного суда. Всё заточено на паранойю одного человека. Паранойя стала самым главным, давно - самым главным внутриполитическим фактором. Попытались обойтись относительно мягко, и мы видим реакцию, вот эти обыски. Это реакция того, что ты называешь государством, на самом деле клан. Клан, захвативший власть 20 лет назад, через три недели будем отмечать 20-летие путинской власти. Реальное. Де-факто. 20 лет назад получена власть. Эта власть сконцентрирована теперь в одних руках, в небольшом клане. Они эту власть захватили и не отдают. Все остальное – это декорация, это папье-маше, раскраска. Конституция наша прекрасная.
Т. Фельгенгауэр
―
А мы тоже из папье-маше с вами?
В. Шендерович
―
Мы – нет. Мы – заложники. Мы – люди, как и другие граждане, некоторые из них понимают, что они заложники, некоторые как говорится не врубанько, некоторые вообще не заморачиваются. Это другой вопрос. Мы люди, которые существуют в авторитарном, жестко авторитарном полицейском государстве. Абсолютные заложники их решений. Вот в субботу я как гражданин свободного государства со свободной Конституцией могу выйти на улицу и быть отметеленным. В связи с паранойей главы корпорации. И тем, что полиция обслуживает не меня, она не защищает меня. Она не на стороне закона. Я на стороне закона. Потому что я в связи с Конституцией, свободой выйду на улицу. А меня могут отметелить, оштрафовать. Запереть. Что угодно со мной могут сделать. После февраля 15-го года даже неловко говорить о штрафе. Могут убить. И спрятать убийц. Потому что параноик, высочайший параноик решит, что целесообразнее убийц не выдавать. Поэтому какие там штрафы. Вот, а вы про какое-то государство, Таня.
В.Шендерович: Если Украина встанет на путь взаимного шантажа, мы будем просто накапливать военнопленных для торговли
Т. Фельгенгауэр
―
Вы же вроде как сами гражданин государства.
В. Шендерович
―
Давай зацеплюсь…
Т. Фельгенгауэр
―
В каком вроде государстве, а вроде не государстве мы находимся.
В. Шендерович
―
Давай зацеплюсь… Я – гражданин этого государства по факту рождения в нем. Я – гражданин этого государства. Я гражданин этого государства до появления на горизонте этого параноика и предполагаю быть гражданином этого государства дальше. Надеюсь, и после этого параноика. Это по факту. Дальше вопрос в том, в реальности, не какая у меня там паспортина того или другого цвета. А что в реальности происходит. Чем гарантированы мои правы? – ничем. Ответ. Сегодня ничем. Я, как и все остальные граждане этого государства сегодня в связи с правоприменением сегодняшним нахожусь в заложниках. Я, ты, все остальные. В заложниках. И небольшая группа людей решает, что с тем или другим заложником сделать. Их можно просто потравить запахом свалки, их можно отметелить ОМОНом, можно посадить в тюрьму. Можно пожизненно посадить в тюрьму. Можно дать 20 лет просто так гражданину другого государства, из-под которого вынули это государство просто. Как с Сенцовым.
Т. Фельгенгауэр
―
Тогда объясните мне, то, насколько свободно государство обращается с людьми, которые здесь живут, говорит о том, что оно, видимо, достаточно устойчиво и чувствует себя абсолютно свободным.
В. Шендерович
―
Кто - оно?
Т. Фельгенгауэр
―
Это самое государство.
В. Шендерович
―
Государство ничего не чувствует.
Т. Фельгенгауэр
―
Ощущает свою полнейшую свободу.
В. Шендерович
―
У государства нет никакой нервной системы. Есть люди…
Т. Фельгенгауэр
―
А реакция за эти сутки выглядела очень нервной.
В. Шендерович
―
Секундочку. Так это не государство реагировало. Это бандиты реагировали. Которые захватили власть и понимают, что пошатывается. Понимают, трехпроцентный барьер был придуман в качестве издевательства. Пойдите, соберите подписи. Ха-ха. Догони моего меньшого брата, обгони этого зайца. «Сказка о попе и работнике его Балде». Ты никогда это не сделаешь. Сделали. Вдруг выясняется, что противоправная норма, антиконституционная, которую они считали абсолютно надежным забором, что ее уже берет оппозиция. Довольно легко. Берет. И они вынуждены дальше продолжать уголовщину, продолжать нарушать свои уже принятые противоправные законы. Они нервничают. Государство тут ни при чем. Государство еще лежит без сознания. Государства никакого еще нет, оно не началось. А вот эта «малина», которая захватила власть – конечно, нервничает. И главные представители этой «малины», конечно, нервничают. Они надеялись, что 3% норма решит все вопросы выборные.
Т. Фельгенгауэр
―
Сейчас мы имеем ситуацию, при которой кандидатом отказывают в регистрации. Любови Соболь отклоняют ее жалобу. И прочее. Параллельно обыски. Какое-то абсолютно невразумительное дело. Но есть все шансы, что к субботе всех попытаются задержать. Обычно что-то придумывают. Что делать людям в Москве, которые за всем этим наблюдают. Кто в растерянности, кто в злости.
В. Шендерович
―
Кто в растерянности, кто в ярости. Кто в ярости и растерянности. Людей много, они разные. Вот у них есть нервная система. В отличие от государства. И каждый в соответствии со своей нервной системой и убеждением поступит в субботу. Конечно, когда видишь эти аресты и понимаешь, что в любую секунду просто болгаркой вскрывают твою дверь и начинают, что хотят делать. В любую секунду просто так. Подогнав любую статью. То, конечно, появляется желание превратиться как Грегору Замзе у Кафки в таракана, заползти под плинтус и там замереть. Но если я к субботе не превращусь в таракана, а останусь в человеческом облике, то я, конечно, выйду на этот митинг. Разумеется. Не сомневаюсь, что нас будет достаточно много. Думаю, что нас будет недостаточно много, чтобы они спрятались под плинтус сами как в 12-м году. Когда несколько дней, пока бушевал 120-тысячный митинг, пока такая была волна, их ведь никого не было. Путина никакого не было. Ни Путина. Никого. Спрятались. И наблюдали. А когда мы все разъехались по отпускам – вот тогда они начали ломать через колено. И к маю раздухарились. К Болотной. Думаю, что нас будет недостаточно, для того чтобы они спрятались под плинтус. Но они не оставляют нам выбора. С моей точки зрения, если у кого-то, в котором по Бабелю «квартировала совесть», еще были сомнения, выходить или нет второй раз. То после того, что они делают – это прямой признак не просто плевка в лицо, но еще их трусости. Это признание их страха перед чем? – перед инструментами народовластия, скучно скажу я. Перед тем, что народ может получить представительство свое, всего лишь представительство в виде Яшина, Соболь, Галяминой. И всех остальных.
Т. Фельгенгауэр
―
Это же всего лишь Мосгоризбирком.
В. Шендерович
―
Всего лишь. Но ты видишь, как они, мы же слышим запах их. От мокрых штанов. Если бы они рационально подходили к этому делу, вот я уже неделю назад говорил. С разными интонациями от Невзорова до Шевцовой говорили, подсказывали, один злорадно, другой сочувственно. Другой вопрос. По отношению к оппозиции. Да пустите вы, что изменится? Но они-то понимают, что изменится.
В.Шендерович: Вся наша демократия сегодняшняя – это папье-маше, который протыкается пальцем
Т. Фельгенгауэр
―
А что изменится?
В. Шендерович
―
Изменится вот что. Они проиграют этот раунд. Очевидно. Публично проиграют этот раунд. Они сплотили, они умудрились сплотить оппозицию. Они умудрились вызвать 20-тысячный митинг по такому довольно непривычному для нас поводу как московские выборы. Такого не было. Такой численности не было вообще в последние много лет. Они умудрились наступить на все грабли. Они понимают, что поражение будет публичным. И они делают единственное, что они умеют делать хорошо – это ломать через колено. Единственное, что они умеют делать хорошо. Вот Болотная площадь. Вот наслать ОМОН и начистить – это они с шестого года освоили. С марша несогласных. Когда первая кровь пролилась в Москве. 13 лет назад я произнес слово «хунта». 13 лет назад. Просто власть, мы это делаем почему – по кочану. Потому что мы можем это сделать. Нашего ОМОНа больше, чем ваших демонстрантов.
Т. Фельгенгауэр
―
И все еще больше.
В. Шендерович
―
Больше, конечно. Дальше, если кто-то из заинтересованных лиц заглядывал в учебники истории, он видит, что ОМОНа больше. А потом меньше в какой-то момент становится. И непонятно, когда это произойдет. И это главный урок истории, что это непременно произойдет. Вопрос только в обстоятельствах: когда и как. Володя Кара-Мурза на «Эхе» в блоге замечательно процитировал Бисмарка, по-моему. Что сила революционеров в том, что не выполняются их разумные справедливые требования. И накапливается энергия протеста. Ну кажется представительство, простая вещь, что мешает. Паранойя мешает. Все смотрят в сторону Путина. Никто не смотрит в сторону закона, Конституции. Вот за эти все дни ни один чиновник не поглядел в Конституцию. В полиции. В Следственном комитете, в прокуратуре. Где угодно. В Центризбиркоме, прости, Господи. Никто не поглядел в Конституцию. Никто не поинтересовался основным законом. Но все пытаются слюнявить палец и угадать, как бы им поступить так, чтобы уцелеть в этом безумном параноидальном мире.
Т. Фельгенгауэр
―
К вопросу о поступках. Сейчас приходят сообщения с пометкой «молния». Экипаж задержанного на Украине судна отправляется домой, судно остается в Измаиле. Это официальное заявление посольства России в Киеве. Удалось подтвердить информацию о том, что экипаж по решению судовладельца отправляется домой.
В. Шендерович
―
Прекрасно.
Т. Фельгенгауэр
―
Люди на свободе.
В. Шендерович
―
Прекрасно. Прекрасно.
Т. Фельгенгауэр
―
Это поступок.
В. Шендерович
―
Значит, мозги есть у людей. Рациональные. Есть. Люди отпущены. А судно, которое участвовало в блокировании, в нарушении морского права, это уже второй вопрос. Я очень рад, я надеялся на это. Разумеется. Хотя не исключал и каких-то эксцессов иррационального порядка.
Т. Фельгенгауэр
―
По поводу того, как ломали через колено, и 13 лет и все это продолжалось. Ну не доломали же. И не очень понятно, по какому принципу идет реакция. Пусть вы говорите, что нет никаких нервных окончаний. Не может быть никакой реакции.
В. Шендерович
―
У государства.
Т. Фельгенгауэр
―
Но была история с Иваном Голуновым и там вроде эффект был. Что, в чем проблема. Просто там не шла речь о политике.
В. Шендерович
―
Там не шла речь о политике.
Т. Фельгенгауэр
―
Все, что не связано с политикой – можно поторговаться…
В. Шендерович
―
Конечно, там не выходило ни на какой федеральный уровень. Там его попытались прижучить персонажи его расследований. И они подставили бедного Владимира Владимировича, его речь на международном форуме должна была быть главной новостью. А никому не было интересно, все повторяли слово «Голунов» в этот день. И были сепаратные договоренности, которые были возможны в том случае, когда не задеваются прямые интересы этой параноидальной центральной власти. Потому что Голунов не задевал коренных интересов именно параноидального центра. Он наступил на хвост некоторым бенефициарам. Это другой вопрос, что все, кому он наступил на хвост – это часть коррупционной путинской системы. Но не прямо Путин. Если бы Голунов наступил прямо на Путина – мы бы обмитинговались там все. Обстоялись бы в пикетах. Нас бы разогнали просто раньше. И посадили бы раньше. Тогда удалось договориться. Корпоративные договоренности. Сепаратные. Здесь слишком быстро стало ясно, что история выходит на центральный уровень. Что это победа не каких-то московских муниципальных независимых кандидатов. Это победа оппозиции. Могла бы быть. Если бы их а) пропустили и б) они, разумеется бы, выиграли. Разумеется. С таким-то пиаром. Кто же теперь, у них теперь гандикап. Если их допустить до выборов, Соболь. Яшина – они конечно, выигрывают. У никому неизвестных конкурентов. И поэтому власть, эта власть уже не может этого допустить. Еще раз. Все заточено на паранойю одного человека. На его мозг. На его видение. И от его видения от угла этого странного зрения зависит всё. От Конституции, судов, прокуратуры. Всего этого государства. И ничего не зависит.
Т. Фельгенгауэр
―
Я не сильна в медицине. Я поэтому так по фотографии диагнозы ставить не могу. Но не очень понимаю, как один человек может вот так всю страну переломать.
В. Шендерович
―
Не понимаешь? Правда, не понимаешь?
Т. Фельгенгауэр
―
То есть, есть…
В. Шендерович
―
Правда, не понимаешь?
Т. Фельгенгауэр
―
…огромное количество людей, которые могут как-то это контролировать и сглаживать.
В. Шендерович
―
Что?
В.Шендерович: Полиция обслуживает не меня, она не защищает меня. Она не на стороне закона. Я на стороне закона
Т. Фельгенгауэр
―
Вы реально считаете, что приходят к Путину, говорят: вот у нас в Москве Соболь. Вот дело президента действительно.
В. Шендерович
―
Нет, я, во-первых, не сомневаюсь, что он в курсе.
Т. Фельгенгауэр
―
Сейчас будет гневная отповедь от Шендеровича. Через пять минут.
В. Шендерович
―
Я подготовлюсь, хорошо.НОВОСТИ
Т. Фельгенгауэр
―
Мы продолжаем с Виктором Шендеровичем, который обещал гневную отповедь…
В. Шендерович
―
Нет, это ты обещала.
Т. Фельгенгауэр
―
На мой вопрос, что неужели лично Владимир Путин думает, что делать с Любовью Соболь.
В. Шендерович
―
Не сомневайся. Он не думает, что делать с горящими детскими лагерями и тонущими городами, вот это ему по барабану. Он выразит соболезнования, опять будет хороший царь и нерадивые бояре. И он пару очков рейтинга своей сочувственной интонацией наберет. Это как раз по барабану. Это все, что тонет, горит, взрывается – по барабану, потому что у нас нет с ним обратной связи в виде выборов. Ему более-менее это по барабану. Пока нас не наберется пара сотен тысяч – ему по барабану. А вот выборы, а вот концентрация власти. Собственно, есть две темы, которые его всерьез волнуют. Это выборы и это улица. И то, и другое под жестким контролем его. Серьезные выборы, даже и не серьезные как в Хабаровске. Нельзя, не по-пацански. Братва не поймет. Нельзя проигрывать. Можно отменить уже проигранные выборы, назначить, просто результат после игры уже написать. Мы с тобой о футболе тут говорили. Аннулировать результат на табло и написать другой. И зафиксировать его в таблице. Это две вещи, которые он, не сомневайся, единственные две вещи, которые он по-настоящему контролирует. Поэтому он помнит и в этом есть рацио безусловное, на прошлом витке, и мы об этом тоже часто говорили. Как раз через мертвые декорационные структуры Верховного совета Советского Союза, все эти партконференции, через всю эту ерунду. Съезды партии. Через все это абсолютно декорационные фигуры вдруг обнаружились трубы для канализации энергии. Реальной политической энергии. Вдруг выяснилось, что партконференции или съезд народных депутатов имеют реальное значение для судьбы. Хотя еще год назад был декорацией. Он прекрасно понимает, что абсолютно декорационный орган власти в Москве тем более, в Москве и в Питере. Он в какой-то ключевой момент может стать совершенно мобилизационным центром. Это он понимает очень хорошо. И в этом есть рациональное. Он, безусловно, контролирует выборную тему и он, безусловно, он и его на Старой площади люди очень внимательно следят за улицей. И считают. Вот нас вышло, обрати внимание, когда вышло, промежуточный митинг, на Трубной когда были. 700-800 человек – даже не разгоняли. Но когда вышло 20 тысяч в субботу - после этого начались аресты. Они понимают, что надо сбивать волну. Они понимают, что от 20 тысяч до 50 очень близко. Там и 100. И они сбивают эту волну страхом. Единственное, что они умеют. И надо отдать им должное – умеют хорошо. Нагонять страх. Тут опыт есть. Вот они сейчас, в чем задача этих всех задержаний, обысков. Они демонстрируют потенциальной улице, что они полностью: а) контролируют ситуацию силовую. Не правовую – силовую. Что они могут сделать всё, что они хотят. И человек думает, обычный нормальный человек, что если такое можно сделать с Гудковым, просто прийти. С Гудковым. Бывшим депутатом ГД. Я уж не говорю о Навальном, который уже, это уже ритуальное задержание Навального просто. В любой непонятной ситуации, как кто-то пошутил – задерживай Навального. И люди понимают: ага, нас будут метелить. И конечно будут. Это очень зависит от числительных. Очень. Они очень внимательны именно к числительным. Улица и выборы. Это то, что Владимир Владимирович контролирует лично, будь уверена.
Т. Фельгенгауэр
―
А что касается, такой политологический термин – монополии на насилие. Объясню, почему задаю этот вопрос. Жестокое убийство Елены Григорьевой, которая была в списках некоего гомофобного движения. Сегодня нас Следственный комитет говорит, что подозреваемый задержан. Это пьяная бытовуха. Но есть некое движение, которое говорит: вот список людей, мы будем вас преследовать и делать так, чтоб вас не станет.
В. Шендерович
―
И обрати внимание, с этими людьми, в общем, все нормально.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
В. Шендерович
―
В отличие от Навального, Гудкова. Все нормально.
Т. Фельгенгауэр
―
То есть Путин готов отдать эту монополию на насилие?
В. Шендерович
―
А он давно отдал. Пригожин есть. Классово близким можно. Это не обязан делать лично Путин. У него есть Пригожин. Для мерзостей. И насилия. И дерьма. Есть СЕРБ. Под охраной полиции. Я тут беседовал с полковником. Когда на первом митинге на Новопушкинском, а там все эти Петрунько. Я подошел к полковнику полиции, говорю: «Видите движение…» «Я с ними провел беседу», - сказал он. Значит, они в этот раз не поливали дерьмом и зеленкой, но просто хамили. Провоцировали меня на мордобой. Просто провоцировали. Лезли, вот я давал интервью, они влезали. Говорили мерзости. Они провоцировали драку. В пяти шагах от полковника полиции и некоторого количества его подчиненных. Потом на следующем кинули дымовую шашку. Арестовали двух других. Значит, есть группа подонков классово близких, которым все можно. Петрунько на свободе. Который плескал зеленкой в глаза Навальному. Я его видел вблизи. Он возле меня маячил и мне хамил. Эти люди на свободе, с ними все в порядке. Да, Путин, никто не будет сам убивать в этом случае. Есть люди, которые этим занимаются. Они знают эти люди, что с ними в принципе все в порядке. Они же не против Путина. Значит, в принципе можно договориться. Тем более что у нас власть, извини, они против…
Т. Фельгенгауэр
―
ЛГБТ.
В.Шендерович: Они умудрились вызвать 20-тысячный митинг по такому непривычному для нас поводу как московские выборы
В. Шендерович
―
…ЛГБТ, то есть против гомосексуалистов и лесбиянок. Ну, так у них мощнейшее лобби в парламенте. Не так ли.
Т. Фельгенгауэр
―
Законы у нас принимают такого не самого…
В. Шендерович
―
В парламенте у них мощное лобби. И то, что они делают, - к этому призывают люди в парламенте. Разжигают гомофобию. Прямо разжигают люди в парламенте. Чего же им бояться. Они классово близкие. Если они крикнут «Путина под суд!» - вот тут выяснится все про них. Сразу. Но пока они этого не говорят, они в полном порядке. Это к вопросу, возвращаясь, сделав круг, цветик-семицветик. К вопросу о государстве. Если бы было государство, то люди бы смотрели в закон. И убийцы этой женщины и те… Убийства бы не было, потому что на этапе угроз они были бы все свинчены, оштрафованы и не могли бы носа высунуть со своей кухни. Где бы сидели, обсуждали все, что они хотят. Носа бы не высунули. Но поскольку государство, не государство, а вот эта корпорация их взрастила, а государства нет. Нет прокуратуры, Чайка он ведь не про соблюдение закона. Он про детей мусорных миллиардеров. Вот он про что. И для того чтобы иметь возможность продолжать дальше обсасывать родину и входить ногой, вышибать дверь в ее закрома, он должен демонстрировать что? – верность Путину. Больше ничего. Ни верность Конституции, ни верность закону. Поэтому если нет прямой опасности для Путина в чем-то, то он даже не посмотрит в их сторону. Ему это просто неинтересно. Незачем. Конституции нет, закона нет, прокуратуры нет. Есть люди, которые называют себя прокуратурой, силовиками, Следственным комитетом.
Т. Фельгенгауэр
―
Тут вывод сделать можно такой. Ну сложим же лапки и посмотрим.
В. Шендерович
―
Нет. Секундочку. Дальше простой выбор. Две позиции, которые кажутся мне логичными. Одна сформулирована Аркадием Бабченко. Бегите, глупцы, - повторяет он как мантру. С Украины. Бегите, бегите, здесь фашисты. Бегите, просто все люди, берите детей и уезжайте. Вторая логичная… Это абсолютно логичная позиция. Вторая логичная позиция – попытаться что-то сделать. Попытаться сопротивляться. Попытаться упираться. Это две логичные позиции. И я понимаю людей, выбирающих то или другое. А вот как раз просто сидеть ждать – это самый идиотизм большой. Просто сидеть ждать, когда тебя раздавят. Вот это самый большой идиотизм. Либо менять, либо уезжать. Валить, как было сформулировано в 12-м году, валить их или валить от них. Это две ясные позиции. Значит очень важно еще, такая подробность, на которой нельзя не остановиться. Жальче всего по-человечески в этой ситуации, при всей иронии моей, тем не менее - так называемых системных либералов.
Т. Фельгенгауэр
―
Кудрин…
В. Шендерович
―
Нет, какой Кудрин. Вот у нас возле, в Совете по правам человека…
Т. Фельгенгауэр
―
Вы имеете в виду М. А. Федотова.
В. Шендерович
―
Михаил Александрович Федотов. Элла Александровна Памфилова. И другие, которые много лет пытались заниматься тем, чтобы придавать этому крокодилу человекоподобный вид.
Т. Фельгенгауэр
―
Погодите. А разве это не та функция – пытаться что-то делать.
В. Шендерович
―
Вот тут есть подробности. Например, Екатерина Шульман действительно по молодости лет пытается что-то сделать. Пытается изменить правила. А Элла Александровна с Михаилом Александровичем уже давно сами обросли чешуей. В попытках что-то сделать с этим крокодилом. Они незаметно для себя сами обросли чешуей. И сегодня Элла Александровна Памфилова в одной компании с Бастрыкиным, а не со мной, как было лет 15-20 назад. Она в этой корпорации. И она, и Бастрыкин, и Чайка. И Колокольцев выполняют определенные функции по подавлению закона и свободы.
В.Шендерович: Собственно, есть две темы, которые Путина всерьез волнуют. Это выборы и это улица
Т. Фельгенгауэр
―
Тем не менее, вам Эллу Александровну жалко.
В. Шендерович
―
По старой памяти жалко. Мы знакомы и я к ней неплохо относился. (неразборчиво) считал ее приличным человеком, по совокупности обстоятельств жалко. Во что превратилась она. Повторяю, покрываются чешуей на наших глазах. Это очень тоскливое зрелище. Поскольку не может быть жалко Бастрыкина, Чайку, Сечина, они просто другой биологической породы какой-то. А вот таких людей жалко. И это реальная драма. До какой степени еще раз говорю, какие там внутри рефлексии. Но это к психоаналитику, это я не знаю. Как она сама или он сам господин Федотов ощущает это. Но по факту они сегодня на обслуге вместе с Бастрыкиным, Чайкой. Вот этими судьями. Они на обслуге у Путина. Хочется им этого или нет. Увы.
Т. Фельгенгауэр
―
Писатель Шендерович в последние 30 секунд писателя Шукшина поздравьте.
В. Шендерович
―
30 секунд! Господи, боже мой. Что же ты делаешь. 90 лет Шукшину. Из этих 90 лет - 45 его нет с нами. Ровно половину, он умер в 45 лет. Ложь коростой, - писал он, - ложь коростой покрыла Россию. Писал он в 70-х годах. Что бы он написал сегодня, - страшно подумать. Он пережил совок. Это огромный русский писатель. Оставшийся навсегда. Потому что писал про людей, про то, что знал. И его «Обида», «Сапожки» рассказы, он вернул вообще рассказ вместе с Юрием Казаковым, он просто вернул жанр рассказа в русскую литературу. Огромный писатель, которого читать и читать. Читать и читать. И, слава богу.
Т. Фельгенгауэр
―
Читать и читать. Спасибо большое Виктору Шендеровичу. Эфир для вас вела Татьяна Фельгенгауэр. До свидания.