Александр Маленков - Особое мнение - 2018-12-04
04.12.2018
Т. Фельгенгауэр
―
Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». Мое удивленное лицо могут видеть зрители Ютуб-канала «Эхо Москвы». Дело в том, что Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim», который сегодня у меня в гостях… Здравствуйте.
А. Маленков
―
Добрый вечер.
Т. Фельгенгауэр
―
Довольно сенсационные вещи говорит.
А. Маленков
―
За кадром.
Т. Фельгенгауэр
―
Про культуру и театр. А мы как раз с этого начнем.
А. Маленков
―
Я могу в эфире повторить.
Т. Фельгенгауэр
―
Сейчас повторим. Тут во МХАТе горьковском сменили руководство. И там теперь зам. руководителя театра по творческой работе…
А. Маленков
―
Наш друг большой.
Т. Фельгенгауэр
―
Захар Прилепин, между прочим. Патриотический театр, будет искать пьесы. Про Донбасс, про Крым.
А. Маленков
―
Искать, можно подумать, это грибы какие-то. Он сядет и напишет. Дурацкое дело не хитрое. А что такого вас удивляет. Странно, что вообще до театров патриотический пропагандистский угар еще не докатывался.
Т. Фельгенгауэр
―
Это ответ Кириллу Серебренникову?
А. Маленков
―
Я не думаю, что надо искать такую симметрию. Но как-то это лежало на поверхности. Доронина тоже, давайте признаемся, засиделась. И что-то уж я более-менее далек от театральной жизни, периферийно ее воспринимаю. Но до моего уха не долетала эта фамилия в контексте театральных достижений. То есть как-то все говорят про Вахтангова, про Гоголь-центр. Фоменко. А там какое-то такое болотце было. Типа Малого театра.
Т. Фельгенгауэр
―
А теперь будет…
А. Маленков
―
А теперь что-то будет, о чем…
Т. Фельгенгауэр
―
Будет сплошной Крымский мост, видимо.
А. Маленков
―
Да, будет. Я вот пытался неожиданную для себя, я не знаю, я думаю, пока ни приду на «Эхо Москвы» мысль сказать. Что искусство все-таки оно должно будоражить, в общем, даже аресты это не худшее, что может происходить с искусством. Худшее – когда искусство вызывает полное равнодушие. Когда никому оно не интересно, никто на него не ходит, не смотрит, не слушает. Вот когда оно играет роль, когда вокруг него конфликты, скандалы, когда люди не согласны, когда из-за печатного слова или из-за кадра в кино ломаются копья, подается в суд…
Т. Фельгенгауэр
―
Ломаются судьбы.
А. Маленков
―
Да, это жестокий спорт – искусство. Да, ломаются судьбы. Всю жизнь во все века искусство калечило своих представителей. И в общем, если ты туда пошел, ты отчасти приносишь себя в жертву. Так что я сейчас абстрактно рассуждаю, в принципе, что миссия художника и вообще судьба художника предполагает некую драму. И если художник сыт, доволен и счастлив – то искусство такое же.
Т. Фельгенгауэр
―
Так это возвращает нас к разговору о прекрасных пьесах, которые нас ждут про Крым и Донбасс. Вы посмотрите, это кино патриотическое, как его ни поддерживают, снимают премьеры голливудских блокбастеров, лишь бы все от безысходности шли на отечественный какой-нибудь «Крымский мост». Никто не смотрит, не интересно. Это как раз искусство не вызывает эмоций.
А. Маленков
―
Оно само не вызывает, но оно как явление отчасти политической жизни вызывает дискуссии. И это меня радует. Понимаете, если бы оно прошло тихо, незаметно, ну это было бы совсем жалко. А так, может быть, даже никто и не видел произведение, не читал, не смотрел. Но бурление происходит. Вот это роль искусства. Плохое искусство нужно. То, с которым мы не согласны. Пропагандистское. Любое.
Т. Фельгенгауэр
―
Это не искусство. Это роль государства получается, потому что вспомните злосчастный фильм «Матильда», который никто не видел…
А. Маленков
―
Все в итоге посмотрели. Я даже два раза.
А.Маленков: Может, никто и не видел произведение, не читал, не смотрел. Но бурление происходит. Вот это роль искусства
Т. Фельгенгауэр
―
Но что устроили…
А. Маленков
―
Это же прекрасно, ну вот…
Т. Фельгенгауэр
―
То есть, скажем так…
А. Маленков
―
Я как представитель культуры, теперь уже, видимо, я могу себя идентифицировать после стольких лет без самоидентификации, поскольку я журналист, отчасти писатель. Чем больше вокруг культуры вихрей вьется, тем я больше рад, потому что оно играет роль. Потому что когда все уходит в потребление, когда слишком спокойная жизнь и искусство отодвигается в массовый сектор, в шоу-бизнес и не взрывает по-настоящему никаких эмоций – вот это смерть для искусства. То есть пока оно используется обеими сторонами как оружие в борьбе политической, идеологической – это значит, что искусство живо.
Т. Фельгенгауэр
―
Но импульс для этих вихрей, эмоций и прочего от кого должен исходить? Потому что сейчас пока чаще всего исходит от государства.
А. Маленков
―
Ну почему. Нет, отдельные творцы тоже иногда что-нибудь, какой-нибудь режиссер Быков как снимет какой-нибудь фильм типа «Дурак» или «Завод» скоро выходит. Или Звягинцев. Это же не государство.
Т. Фельгенгауэр
―
А ему прокатное удостоверение не дадут.
А. Маленков
―
Вот и пошло движение. А потом дадут, потом отберут. Потом сожгут кинотеатр.
А.Маленков: Искусство должно вызывать эмоции. Я еще волнуюсь, что у нас время безэмоциональное немножко
Т. Фельгенгауэр
―
Ужас.
А. Маленков
―
Да, искусство должно вызывать эмоции. Я еще волнуюсь, что у нас время безэмоциональное немножко.
Т. Фельгенгауэр
―
Стабильность потому что.
А. Маленков
―
Некуда деваться от стабильности. Просто дверь уже законопатишь, а она все равно под порог ползет.
Т. Фельгенгауэр
―
Но с другой стороны эмоции все-таки выплескиваются. Другое дело, что они все чаще становятся негативными. И агрессии очень много. Это очень мощная эмоция, согласитесь.
А. Маленков
―
Если они опять же завернуты в оболочку искусства, это прекрасно. Искусство должно быть агрессивно тоже. Весь спектр, не только благостное. И вот мне кажется последние события с несчастным рэп-музыкантами, которых просто жизнь, судьба, вообще история возносит на пьедестал, на котором они не собирались быть. Которые мирно пели про деньги, секс и наркотики. Вдруг они стали руперами эпохи, вдруг они себя обнаружили на броневике. Мне очень интересно сейчас за этим наблюдать. Потому что я из того поколения, которое выросло на рок-музыке и сейчас уже кстати подросли люди, которые не помнят и не знают, что это было. Так вот в конце 80-х люди спорят, насколько это всерьез было, но мне кажется, рок-музыка была серьезной составляющей вообще протеста и двигателем умов.
Т. Фельгенгауэр
―
Притом, что рок-музыка была настоящим андеграундом. И рэп сейчас тоже задвигают в андеграунд.
А. Маленков
―
Их винтили, им вырубали свет. Когда вырубили свет, я чуть ни расплакался от умиления. Потому что они так удивились: ой, как нам на концерте отключили аппаратуру. А, это только начало. Вот когда половину из ваших в карательной психиатрии заметут и будут галоперидолом кормить, считая их сумасшедшими, ваших музыкантов. Вот тогда вы поймете, какую вы роль на себя взяли. Что такое настоящая музыка, которая будоражит умы.
Т. Фельгенгауэр
―
А вы, кстати, читателя своего в этом плане как-то корректируете, воспитываете, объясняете или ваш читатель такой же человек, который все это уже видел с рок-андеграундом.
А. Маленков
―
Мы адресуемся, поскольку мы журнал делаем очень искренне все эти годы и это секрет я считаю нашего относительного успеха, как и любого успеха. Но невозможно достичь успеха, будучи не искренним, мне кажется. И наоборот, если ты искренен, то это почти гарантия. То мы делаем то, что нам интересно, то, что нас самих как-то задевает. Поэтому волей-неволей адресуем наши все послания к своим ровесникам, к поколению сильно за 30. Если не сказать больше. Поэтому, конечно, трудно обращаться к юношеству, если ты до этого всю жизнь писал для себя и для своих.
Т. Фельгенгауэр
―
Но с другой стороны надо же объяснить, что происходит-то вокруг.
А. Маленков
―
Но это не дело журналов ежемесячных. Тем более развлекательных, не побоюсь этого слова. Мы объясняем чуть более с высокой точки. В принципе у нас много исторических материалов. Религия, социология. Что происходит, как устроен мир. Опять же происходит собственно от моего как главного редактора, ребят, редакторов любопытства к тому, как устроен этот мир. Это куда более широкое чувство, чем то, что происходит сегодня. Потому что происходящее сегодня это часть вообще мира. Когда меня упрекают, что я не иду на баррикады и что я не так уж сильно интересуюсь текущей повесткой дня, и как ты можешь спокойно есть на завтрак свои хлопья, когда в застенках томятся. Я, всегда слегка поперхнувшись, думаю: ну как, я интересуюсь в рамках моего интереса к миру вообще. И то, что мне интересно, что было в 19 веке, в 20-м, 21-м. Может быть, позиция свидетеля немножко такая эскапистская. Но какая есть.
Т. Фельгенгауэр
―
Про свидетелей еще поговорим. Это такое многозначное слово. Ну да, вы свидетель того, как все меняется. Вы видели довольно серьезные изменения в нашей стране. И, тем не менее, то, что происходит сегодня, нужно как-то встроить. В то большое полотно, которое вы…
А. Маленков
―
Довольно легко встраивается. Если так чуть интересоваться историей, почти любая вообще ситуация не нова. И такие режимы и устройства государства как сейчас, они скорее даже типичнее чем то, что происходит в западных демократиях. Это все-таки относительное свершение. А такой полумягкий авторитаризм, который в России, в общем, это во все века было и одной рукой ты манипулируешь общественным мнением, обещаешь ему золотые горы. Другой рукой золотые горы себе в карман гребешь. В общем, это настолько все не ново, даже скучновато.
Т. Фельгенгауэр
―
А история со школьником, который решил организовать профсоюз и столкнулся с невероятным противодействием абсолютно со всех сторон. Это тоже типичная история?
А. Маленков
―
Ну конечно типичная. Потому что сейчас что мне очень грустно – что как бы ни промывали мозги взрослым, какие бы страсти ни кипели, в любом случае залог счастливого правильного будущего – это всегда воспитание и дети. И если бы у нас экономика показывала двузначные отрицательные числа роста, но при этом в школах преподавали бы умные интересные люди, которым действительно есть что рассказать детям, то я бы не так расстраивался. Наоборот, никакие успехи не могут утешить, если ты понимаешь, что в школах детей не выращивают, а просто промывают мозги и не дают знаний и понимания жизни. Это типичный пример. У нас вообще нет культуры индивидуализма. У нас такое соборное общество. Западная ценность. И поэтому любая инициатива, в общем, наказуема. Если ты пытаешься противопоставить себя или коллективу или системе, это сразу вызывает дикую, как сейчас принято реакцию. Казалось бы, школьник проявил инициативу что-то создать. Школа – маленький полигон жизни, где нужно тренироваться, участвовать в будущем жизни в каких-то процессах. Возьми наоборот подними на щит и скажи: вот Вася молодец, смотрите, он здорово придумал. Давайте поиграем в профсоюзы.
А.Маленков: У нынешнего поколения, довольно оно жизнью или, скорее, недовольно, не хватало какого-то певца настроения
Т. Фельгенгауэр
―
А он на баррикады всех зовет. Баррикады – плохо, ужас.
А. Маленков
―
Ну не пошли бы все ни на какие баррикады. Они бы поиграли, выпустили пар. Вот это здорово, очевидно ребенок неординарный и талантливый. И тут еще, мы все были детьми, я надеюсь. Наши слушатели и мы. Мы все прекрасно помним, что мы делаем в детстве. Мы делаем строго противоположное тому, что нам поощряют и ровно то, что нам запрещают. Если вы не хотите, чтобы ребенок был оппозиционером, просто заставьте его им быть. И он отвернется от этого полностью. Чем больше их пичкают православием, государственностью - тем больше они это ненавидят. Дети ненавидят то, что им преподают чаще всего. Если это не какие-то простые типа математики, физики, четкие вещи. И раз что-то запрещено, значит это круто. Нормальная детская логика. Правда? Но значит сейчас он герой этот мальчик. И они строго добиваются противоположного. Сейчас о нем все говорят. Вот так же как у нас часто бывает, Барбара Стрейзанд, не хотите, чтобы это предалось огласке и превратилось в нечто большое – не обращайте на это внимание. Там конечно учителя у нас сейчас просто, есть совесть общества, чем они должны быть. Они как-то наоборот. Я не знаю, какой орган противоположный совести у нас. Желудок может.
Т. Фельгенгауэр
―
Совесть не совсем орган, то…
А. Маленков
―
В общем, самая мракобесная сейчас прослойка у нас.
Т. Фельгенгауэр
―
Возвращаясь к этим гонениям на рэперов, смотрите, то, что за них вступилась Маргарита Симоньян, которая рассказала, что оказывается любую проблему можно решить через администрацию президента. Дмитрий Киселев вышел, это как раз они пошли по вашему совету, то давайте мы будем разрешать, и тогда не будет никаких проблем.
А. Маленков
―
Я думаю, может быть, как было дело. Вообще не довел свою мысль про сравнение рэперов и рокеров. И то, что в конце 80-х рок был для нас и знаменем, и катализатором, и атмосферой вот это желание перемен. И то, куда можно было выплеснуть эту немножко такую хаотичную и даже плохо формулируемую энергию. Хотелось перемен, и они нам давали эти слова. Они за нас «Гражданская оборона», «Кино» - вот они артикулировали эту нашу страсть, наше желание. Мы ждем перемен. Вот оно сказано, отлито в граните. И вот у нынешнего поколения, довольно оно жизнью или скорее недовольно, не хватало какого-то певца этого настроения. И я даже задавал вопрос рокерам, вот сейчас уже благодаря своему положению могу со своими кумирами встречаться и брать у них интервью. Они меня кстати почти все разочаровали. Я после этого решил никогда ни у кого не брать интервью.
Т. Фельгенгауэр – Бг
―
наше все.
А. Маленков
―
Ну, это вот слишком абстрактное. То есть при всем уважении было так интересно слушать Бориса Борисовича. А потом когда я все это записал и пытался прочитать, я понял, что ничего не понимаю. Примерно там…
Т. Фельгенгауэр
―
А это магия БГ.
А. Маленков
―
В общем, и они все так уходили от ответа, что всему свое время, да мы ни к чему не призывали. Да вы видели в этом протест. А мы просто пели. И я как-то разочаровался. И думаю, а что же у них-то, кто-то должен позвать на баррикады. Вообще встать, призвать, пойти, объединить. Слово должно вылиться в дело. И вот я смотрю, рэперов повинтили. Так вот же, теперь они и сами поймут силу своего, что их не воспринимал серьезно. Ну, что-то там складывают какие-то слова. Но раз уже государство за них взялось, то им уже ничего не остается, как эту роль на себя принять. Их назвали, обвинили, что они бунтари и разжигают и ведут куда-то молодежь. Они никуда не вели. Теперь уже придется и молодежь сейчас поверит, что их куда-то ведут. В общем, я очень бы хотел, чтобы рэп стал роком.
Т. Фельгенгауэр
―
Но государство так быстро, условно быстро отыграло все назад, что…
А. Маленков
―
Да, я думаю, они этого испугались. Зачем нам делать мучеников из этих несчастных ребят. И зачем нам… Это знаете из серии футбольных болельщиков. То есть они охотно попирают слабые слои населения, можно с пенсионерами обращаться кое-как, но вот буйных типа футбольных фанатов, заметьте, был момент на Манежной, ой, как они испугались. И вот с молодежью шутки плохи. У молодежи понижен инстинкт самосохранения. Она пойдет и снесет, даже не заметит.
Т. Фельгенгауэр
―
Тут же получается две такие тенденции как их, наверное, по новостной ленте можно сформулировать. С одной стороны молодежь, которую постоянно запугивают учителями, вызывают родителей, Интернет запрещают. Везде «синие киты» и прочие ужасы. Это с одной стороны. А с другой стороны давайте говорят, мы рэперов поддержим. Можно же любой процесс возглавить и повернуть в нужную тебе сторону. И всех под гребеночку государственную, давайте мы все будем про Крым…
А.Маленков: Мат - запрещенный прием. И кстати это то, что отделяет формальное государственное от негосударственного
А. Маленков
―
Я вам вот что скажу. Я косвенно, будучи знаком с рэпом, не прямо, я не люблю эту музыку, тоже заметил, что там очень ценится, это вообще особенность нынешнего времени и цифровых носителей, Ютуба, прямого контакта артиста с аудиторией. Честность и искренность. Там понятие тру/не тру, и если вдруг они только начнут петь про Крымский мост, условно говоря, это почувствуется фальшь моментально. То есть по-настоящему кумиры рэперы большие артисты очень популярные они очень, что называется, трушные. И это куда важнее не соврать в этом, чем взять неправильную ноту. Там нот особо и нет, а вот взять неправильную ноту в текстах – моментально просекут. Поэтому не получится сделать из рэпа настоящую пропаганду. А это ребята злые, но они талантливые. Они чувствуют как любой талантливый артист настроение в обществе. Они передают, я немножко послушал, безысходность некая сквозит. Такие прямые у меня созвучия с эпохой застоя. Болото такое. И хочется перемен, хочется вырваться из этого болота. Я думаю, мы еще увидим баррикады, с которых будут рэперы читать свой рэп.
Т. Фельгенгауэр
―
Такая острая реакция на эти выступления она больше характерна для регионов, чем для Москвы. В Краснодаре с Хаски все происходило там. Хотя сегодня там уже решили не возбуждать уголовное дело.
А. Маленков
―
Во-первых, всегда в центре все как-то спокойнее и стерильнее. И, в общем, все раздоры идут у нас с периферии из-за еще раздражения относительно центра. Ну и вообще там страсти более бурные кипят. Особенно в южных районах.
Т. Фельгенгауэр
―
Да, и «Pussy Riot» на них…
А. Маленков
―
Да, я поеду, например, завтра выступать с концертом. Я же выступаю как писатель-сатирик. С артистом Буруновым. Мы читаем довольно сатирические произведения.
Т. Фельгенгауэр
―
Вы на автомобиль чужой не залезайте главное.
А. Маленков
―
Нет, мы выступаем со сцены. Я, пользуясь случаем, всех жителей Ростова и Краснодара приглашаю 5 и 6 на наш с Буруновым… Вы же знаете Бурунова.
Т. Фельгенгауэр
―
Конечно.
А. Маленков
―
В общем, у нас все культурно я думаю, будет.
Т. Фельгенгауэр
―
Наверняка рэперы тоже думали, что у них все культурно.
А. Маленков
―
Они матом ругаются. А я - нет.
Т. Фельгенгауэр
―
Бурунов ругается матом о-го-го как.
А. Маленков
―
Да, но не в наших концертах. Я считаю, мат - запрещенный прием. И кстати это то, что отделяет формальное государственное от негосударственного. То есть заметили, матерятся чаще всего какие-то оппозиционные артисты. Рэперы. Шнур. Ну, такие скептически…
Т. Фельгенгауэр
―
Ничего себе оппозиционные.
А. Маленков
―
Скептически настроенные. Нет прогосударственных матерных песенок. Пока.
Т. Фельгенгауэр
―
Потому что они все про Путина. Попробуйте матернуться рядом с этой фамилией.
А. Маленков
―
Вот так и отличить. Как отличить, инопланетянин прилетел. Отличи государственное от не государственного.
Т. Фельгенгауэр
―
Так он случайно попадет на ваш концерт. В Краснодаре.
А. Маленков
―
Да, я чего-то сам себя в тупик поставил.
Т. Фельгенгауэр
―
Я вас поймала, Александр.
А. Маленков
―
Нет, я принципиально не пользуюсь этим, потому что это слишком легко добиться популярности, ругаясь матом.
Т. Фельгенгауэр
―
А кстати, это интересно, и даже не про мат, а про то, что вы с одной стороны так сторонитесь всяких политических тем, баррикад и прочего, но при этом выступаете с сатирическими какими-то текстами. У вас как получается все.
А. Маленков
―
Вы не сможете, не родился человек, который меня смутит каким-либо вопросом. Очень легко получается. Потому что мое дело – это слово. И я может быть сам физически ногами, да я не говорил, что я не пойду. Меня надо просто как следует взбудоражить. Я хожу на все эти вещи. Но вот не всегда. Это как-то я сердцем решаю. А что касается слова, я постоянно переплавляю эмоции свое какое-то раздражение, недовольство и порывы в слова. И читаю. У каждого свое дело.
Т. Фельгенгауэр
―
Сейчас делаем небольшой перерыв.НОВОСТИ
Т. Фельгенгауэр
―
Мы продолжаем. В перерыве для зрителей Ютуба Александр сознался и рассказал, как можно от себя отпугнуть навязчивых каких-то людей. Посмотрите обязательно, очень полезный совет. Еще одна история, которая длится уже некоторое время и вот-вот уже, наконец, слава богу, должна завершиться. Это имена аэропортов. И кто бы знал, что все так вокруг этого завертится. Хотя конечно помнится «Имя России», тоже довольно скандально выбирали. Но с аэропортами что-то прямо совсем тяжело, особенно после того, как появилась замечательная запись про Канта.
А. Маленков
―
В исполнении генералиссимуса какого-то.
Т. Фельгенгауэр
―
Практически да, между прочим, военком.
А. Маленков
―
Это и пугает. У меня вообще такое впечатление, что у нас проводится государственная программа реабилитации людей с ограниченными интеллектуальными возможностями.
Т. Фельгенгауэр
―
Какой-то шовинизм в ваших словах.
А. Маленков
―
Просто слабоумные везде, они должны быть. Они также же люди, как мы. Давайте их назначим генералами. Пусть слабоумные будут в депутатах. Давайте делать вид, что они нормальные. Ну, по-другому я не могу объяснить.
Т. Фельгенгауэр
―
Прям шовинизм, шовинизм. Вы что? Вы хотите ввести какой-то интеллектуальный ценз?
А.Маленков: Не родился человек, который меня смутит каким-либо вопросом. Потому что мое дело – это слово
А. Маленков
―
Да, я хочу ввести интеллектуальный ценз, чтобы слабоумным не давали слово и не назначали их на высокие позиции. Вот такой у меня ценз. Вообще он был всегда. Я не хотел бы, чтобы его отменяли. По-моему, у нас Россия единственная страна практически, где почти обязательным условием пребывания на приличном посту стал низкий интеллект. Потому что то, что генерал говорил… Вот есть человек, допустим, военный. Он не интеллектуал, но у каждой работы есть своя специфика. Допустим, штангист он, скорее всего, плохо танцует. И он не лезет. Вздыхает про себя, ну да. Зато я штангист. Жонглировать, допустим, не мое. Вот есть военный. Вот он не философ. Он не читает философию. Ну иногда вздыхает про себя, ну вот такой я родился. Зато я хорош в военном деле. Но все люди немножко стесняются и немножко переживают, что они не универсальные. Что у них нет определенных достоинств. Но вот гордиться отсутствием каких-то достоинств это что-то новенькое. Обычно люди тихо признавали, знаете, выпьют, может честно так рубануть. Хлопнуть по столу. Ну не читал я Канта. Чего-то не понимаю. Не мое это. Даже в этой ситуации редко кто позволял себе говорить, что: да какой-то придурок, никто его не читал. Раз я не читал, значит никто не читал. Эта позиция – раз мне не нравится, значит, все остальные притворяются. Раз я не понимаю, значит, все остальные делают вид, что это умное. Обычно ее стеснялись этой позиции. Но вот так перед всем строем заявить, тут даже пародию не сочинишь. Это уже звучит как пародия. Какой-то там Кант, которого никто не читал – все, точка. Но нет, это нормально. То есть стыд куда-то пропал. Люди перестали стесняться своего низкого интеллекта. Своей аморальности. Все заявления…
Т. Фельгенгауэр – …С 1917
―
го, наверное.
А. Маленков
―
Было, нет, перекличка есть, когда все сметаются устои и, конечно, это все обнуляется. И мораль обнуляется и все достижения интеллекта. Это было, после революции запросто. Пришел, шашкой рубанул, пьяная матросня не будет смотреть, кто ты. Но у нас, конечно, все-таки не такие времена. Но еще недавно такого не было. То есть люди старались сказать что-то умное, когда дорывались до трибуны. Но как-то старались показаться умнее, чем есть. И если ты не очень умен, ты этим как минимум не гордился. Здесь просто потеря всякого стыда уже происходит. И будет ему что-то за это, не будет.
Т. Фельгенгауэр
―
Просто, если он хороший военный, какая разница, читал он Канта или нет.
А. Маленков
―
Никакой. Но не надо гордиться тем, что ты не понимаешь Канта. Не читал. Я сам не то чтобы каждый день читаю Канта. Но я отдаю должное вещам, которые я не понимаю. Но, в общем, цивилизация вокруг меня их оценивает высоко. Есть вероятность, что это действительно что-то стоящее. Я это пойму, когда ознакомлюсь сам. Либо не пойму, потому что недостаточно умен. Но я не буду поэтому говорить, что это глупости. Какие-то базовые такие вещи. Так живут люди. Ну, вот тут а чего стесняться-то, сейчас такое чувство, что все стыд потеряли. А чего стесняться-то. Да, государство вам ничего не должно.
Т. Фельгенгауэр
―
Это новая искренность?
А. Маленков
―
Да, кстати, это не так смешно…
Т. Фельгенгауэр
―
А это совсем не смешно, это очень грустно.
А. Маленков
―
Действительно есть тренд на искренность. Мы его наблюдаем повсеместно. И вот эти встречи без галстука. Даже ведущие, которые вы заметили, они ведут себя все более раскованно. Все попроще. Все эти лидеры корпораций, которые ходят в футболках, а не в костюмах. Ну, как-то все становится проще. Это даже и хорошо и как-то естественно.
Т. Фельгенгауэр
―
У Стива Джобса это действительно выглядело естественно. Давайте честно.
А. Маленков
―
И то, что стало можно, все перестают стесняться своих особенностей. Политкорректность, ну вот какой я есть, такой я есть.
Т. Фельгенгауэр
―
А что же в этом плохого?
А. Маленков
―
То, что теперь люди начинают гордиться своими недостатками.
Т. Фельгенгауэр
―
Особенности и недостатки - разные вещи. Александр.
А. Маленков
―
Вот сейчас происходит путаница. Например, бодипозитив. Раньше был избыточный вес. Это особенность или недостаток? Я думал об этом. Там, где начинается злоупотребление и вред какой-то себе, окружающим, здоровью - это уже недостаток.
Т. Фельгенгауэр
―
Может быть это просто какие-то…
А. Маленков
―
С интеллектом то же самое.
Т. Фельгенгауэр
―
…психические проблемы.
А. Маленков
―
Одно дело чуть естественнее говорить, запинаться. Может быть, ругнуться даже. Ну вот Лавров чего-то сказал. Ну, даже ха-ха это мило. Путин там шутит – пусть. Нормально. Веяние эпохи. В 20-м веке в Советском Союзе было не принято показывать, что ты живой человек. Но вот уже начинать гордиться своими недостатками, тем, что ты чего-то не знаешь – вот это уже перебор. Как и многие хорошие вещи, когда их слишком запускаешь, они становятся злом. Так во всей естественности и искренности нужно как-то границы тоже.
Т. Фельгенгауэр
―
С этими границами можно очень далеко зайти. И устроить просто какой-то мегашовинизм по разным признакам. То, что каждый будет считать, что он, только он является носителем той самой истины и тех самых норм морали, этики…
А. Маленков
―
Я вообще не против ничего, ни шовинизма. Ни дискуссий. Я не против неправоты.
Т. Фельгенгауэр
―
Шовинизм и дискуссия – это разные вещи.
А. Маленков
―
Ну, человек должен иметь право на ошибочное мнение. Я против запретов законодательных.
А.Маленков: Я вообще не против ничего, ни шовинизма. Ни дискуссий. Я не против неправоты
Т. Фельгенгауэр
―
Это толерантность.
А. Маленков
―
Да, но это обратная толерантность. То есть с одной стороны ты не против никаких проявлений особенностей людей, а с другой стороны ты должен быть не против тех, кто против толерантности.
Т. Фельгенгауэр
―
Безусловно.
А. Маленков
―
А у нас если ты не толерантен, то в принципе уже законы принимаются. То же с оскорблением чувств верующих. Может быть, ничего хорошего и нет. Может быть. В оскорблении чувств верующих. Но это не должно быть законом. Нельзя запрещать высказываться и осуждать и формулировки навязывать.
Т. Фельгенгауэр
―
Конечно. Точно так же как нельзя вешать на людей ярлыки и прочее.
А. Маленков
―
Нельзя в моральном смысле. Мы осудим, я осужу, скажу ай-ай-ай. Но это нельзя, не должно быть законом. То есть и оскорбление тоже. Все ткнут пальцем, скажут: какой негодяй, как он мог. И разойдутся. Но его не нужно сажать в тюрьму.
Т. Фельгенгауэр
―
Безусловно.
А. Маленков
―
А у нас моральные вещи, вот фальсификация истории, эти бредовые законы, которые, так или иначе, касаются того, что люди говорят. Я имею право на фальсификацию истории в своей голове. Я могу быть сумасшедшим. Я могу считать, что земля стоит на трех китах. Могу считать, что Гитлер переселился в Антарктиду. И что угодно я могу считать. И вы можете быть со мной не согласны и сказать, что я негодяй, подлец. И все после этого разойдутся. Но не нужно никого законодательно осуждать за неправоту. Я все время пытаюсь эту простую мысль провести.
Т. Фельгенгауэр
―
Но тут еще, если говорить не про законы, а про оценки. Сейчас наблюдаю бесконечные ссоры, какие-то колонки, ответы на колонки про то, что вот вы имеете дело с государством, и на несчастную Нюту Федермессер все ругаются. Потому что она вошла в ОНФ, сейчас новый состав СПЧ. Слава богу, еще ни у кого не повернулся язык сказать какое-то плохое слово про Г. М. Резника. Но вот все равно какие-то попытки, а зачем вы идете в СПЧ? Вы ширма путинская. Те же самые ярлыки.
А. Маленков
―
Можно жить в системе координат, что государство враг, мы пытаемся ему противостоять. Все что от государства - зло и брать деньги у государства это брать деньги у врага. Допустим. Есть другая точка зрения. Что там деньги государства это наши с вами налоги и хорошо, если иногда они идут на благое дело. Тут надо выбирать, где ты находишься. И та, и та точка зрения имеет право на существование. То есть по-хорошему, если быть таким камертоном нравственным, как Бабченко, точка отсчета, тогда нельзя, наверное, ничего делать. Как война, вот режим оккупационный. Нельзя с ним, любое вообще с ним, попросить у него закурить – коллаборационизм сразу. Но если как-то чуть реалистичнее, особенно если знать, чем занимаются эти люди, Дуня Смирнова. Я тоже этот вопрос задавал. Дуня, вы такая прекрасная, как же вы с государством, тра-ля-ля. Она объяснила, что когда ты занимаешься благотворительностью, ты не можешь не быть связанным с государством. Ты не можешь у него ничего не просить. Не можешь не быть ему обязанным. Потому что ты можешь быть кристально чистым рыцарем без страха и упрека. Но тогда конкретно эти сотни тысяч людей, которым ты помогаешь в рамках благотворительности пострадают, умрут, не получат лекарств. И поэтому в какой-то момент нужно выбирать. То есть ты должен сохранить репутацию и совесть, и так быть незамаранным. Либо ты зато помогаешь этим условным детям. И, в общем, благотворители, конечно, выбирают своих подопечных. Они впишутся в любые государственные проекты. Пожмут руку всем, кому надо, а то и больше. В общем, я думаю по-человечески это все очень понятно и их нельзя осуждать.
Т. Фельгенгауэр
―
По-человечески это очень важное обстоятельство. Потому что, кажется, именно его все сейчас выносят за скобки. И по-человечески никто ничего не хочет ни обсуждать…
А. Маленков
―
Ну, просто тут тоже как обычно можно далеко зайти.
Т. Фельгенгауэр
―
Спасибо большое. Александр Маленков, главный редактор журнала «Maxim» выступал в программе «Особое мнение». Эфир для вас вела Татьяна Фельгенгауэр. До свидания.
А. Маленков
―
До свидания.