Виктор Шендерович - Особое мнение - 2017-12-21
21.12.2017
О. Бычкова
―
Добрый вечер. Это программа «Особое мнение». С особым мнением сегодня у нас Виктор Шендерович. Добрый вечер тебе.
В. Шендерович
―
Добрый вечер.
О. Бычкова
―
Давай мы начнем с таких как ты, собственно говоря.
В. Шендерович
―
А их много?
О. Бычкова
―
Видимо, да.
В. Шендерович
―
Скромно спросил. Ну давай.
О. Бычкова
―
Видимо, да. Грубо ответила я. С мастером культуры.
В. Шендерович
―
А, в этом смысле.
О. Бычкова
―
Ну конечно.
В. Шендерович
―
Нашла тоже мастера. Давай.
О. Бычкова
―
Ну нашла. Искала долго. Сегодня они встречались с президентом Путиным. И Александр Архангельский сказал, что государство оказывает давление на деятелей культуры и все такое. Вот Серебренников, например, преследование. А Путин ему сказал, что это не преследование, а расследование. Потому что если бы это преследование тогда бы «Нуреев» не вышел на сцене Большого театра. А так ручки вот они называется. Ну.
В. Шендерович
―
Ну, чего ты хочешь, чтобы я прокомментировал. Ты хочешь, чтобы я вспомнил, как 29 января 2001 года мы ходили к этому же президенту, и он, глядя тем же бесстыжим глазом на нас, рассказывал нам о споре хозяйствующих субъектов в истории с НТВ. Как это можно комментировать, Оля. Как не стыдно вообще это комментировать. Лжет и лжет, глядя в глаза. Спроса нет. Инструменты, которые были в 2001 году еще была телекомпания НТВ, и он всерьез…
О. Бычкова
―
Как говоришь называлась эта телекомпания…
В. Шендерович
―
НТВ. Это такой зеленый шарик. Это когда-то была приличная телекомпания, лучшая в стране, новостные рейтинги которой убивали Первый и Второй канал насмерть, в два раза превосходя.
О. Бычкова
―
Это не та компания, где мы с тобой работали.
В. Шендерович
―
Точно, это та компания.
О. Бычкова
―
Да, да.
В.Шендерович: Путин лжет в глаза. И мы это знаем, что он лжет. Это будет продолжаться, пока не сгнием окончательно
В. Шендерович
―
Так вот тогда были инструменты противодействия и как раз Путин и его команда, Сурков тогда никому неизвестный сидел рядом, я не знал, кто это сидит рядышком. Волошин. Они занимались уничтожением главного инструмента защиты демократии в любой стране. Свободы слова. Это один из американских отцов-основателей говорил, что если из всех свобод надо выбрать одну, надо выбрать свободу слова, потому что с ее помощью можно защитить остальные свободы. Он разломал, уничтожил эту свободу, после чего стало возможным сажать Ходорковского, «Байкалфинансгрупп», Беслан. Отмена выборов. Это все, что мы видим дальше. Дальше с глухонемой страной, посаженной на пропаганду, на абсолютно фашистскую по методам, абсолютно тотальную пропаганду. Фашистскую не по идеологии, а по инструментарию. Стало можно делать все, что угодно. В 2001 году можно было это обсуждать, Оля. В 2017 в конце – невозможно это обсуждать. Спустя 17 лет. Обсуждать очередную ложь в глаза главы, того же самого главы того же самого государства. Просидевшего больше чем Брежнев уже. Собирающегося сидеть как Мугабе. На нашей шее. Это нельзя обсуждать.
О. Бычкова
―
То есть не надо пытаться добиться любыми средствами…
В. Шендерович
―
Секундочку. Это разные вещи. Наш с тобой друг и коллега Александр Архангельский совершенно вот замечательный человек, который бьет в эту точку, который единственный открывает рот и разговаривает…
О. Бычкова
―
Там и Алексей Герман выступал на эту тему. Но действительно Александр Архангельский…
В. Шендерович
―
Последовательно.
О. Бычкова
―
…упорно повторяет это в разных местах.
В. Шендерович
―
Мы же говорим сейчас не об отличии Александра Архангельского от Надежды Бабкиной. Когда мы говорим о деятелях культуры. Мы говорим так сказать о том, что тут обсуждать. Он должен был задать этот вопрос. Он мог либо не ходить туда, сказать «я не пойду», как многие перестали ходить. Некоторые. Перестали ходить. По одному старому тексту: не посещать собраний непристойных. Это собрание непристойных. Я сейчас говорю не про Германа, не про естественно Архангельского, я сейчас говорю про формат. Ходить к этому нелегитимному совершенно главе хунты. Можно ходить к главе хунты для того, чтобы попытаться вытащить из тюрьмы человека или сказать об этом. Можно. Можно как Хаматовой встречаться с ним и улыбаться с ним ради того, чтобы финансирование на лечение смертельно больных детей. Можно. В остальных случаях – не уверен. Не знаю. Но это уже вопрос тактики, тактики нашей. Только обсуждать тут нечего. Он лжет в глаза. И мы это знаем, что он лжет. И мы знаем, что он знаем, что он лжет. Вот и все. И это будет продолжаться, пока не сгнием окончательно. За то время, пока я был в Америке, в стране месяц, вот еще несколько таких совершенно очевидных меток по омертвлению ткани.
О. Бычкова
―
Это что.
В. Шендерович
―
Ну вот Сечин на свободе, например, а Улюкаев в тюрьме. Хотя должно было быть наоборот. В любом правовом государстве очевидно к этому времени должно было быть наоборот. Один должен быть освобожден за полным отсутствием состава преступления…
О. Бычкова
―
По крайней мере, по тому что было явлено в суде.
В. Шендерович
―
А так любой из нас может быть убийцей. Фантазировать можно все что угодно. Пойдем на канал НТВ, завтра сделают. Слепят. Нет, я сейчас говорю о реальности, вина не просто не доказана, в приговоре суда есть ссылка на вещи, опровергнутые в заседании этого суда. То есть даже формальности не соблюдаются в отличие от предыдущих разов. Все деградирует. Ткань мертвеет. Это очень заметно снаружи. Это еще заметнее, чем изнутри. Потому что с дистанции виднее. Обсуждать тут нечего, Оля. Архангельскому спасибо, что сказал. Герману спасибо, что сказал. Обсуждать нечего.
О. Бычкова
―
Получается, что сейчас спасибо, что сказали и правильно, что сказали и должны были сказать и очень хорошо, но Путин им ответил, что как-то там аккуратнее нужно относиться к этому всему, потому что это расследование. Я хочу сказать, что сказали и от этого тефлона отскочило все.
В. Шендерович
―
Ну естественно. Если бы от него не отскакивало, он бы сгорел весь со стыда. Прочти мою температурную метафору. Продолжение этой метафоры.
О. Бычкова
―
Ладно, я тебя спрошу еще вот о чем. Другая история. История с бедной маленькой таксой, которую все обсуждают сейчас в Интернете. Я не смогла этот ролик досмотреть. Хотя меня заверяли, что как раз весь фокус в том, что такса осталась жива и невредима и это полезные современные технологии и все такое. И действительно, наверное, так, я надеюсь. И я понимаю, что мы взрослые люди, и мы понимаем, что разные эксперименты ставятся по-разному.
В. Шендерович
―
Крыс режут. Не всегда по телевизору, правда, показывают.
О. Бычкова
―
Ну вот.
В. Шендерович
―
И не всегда радостно комментируют.
О. Бычкова
―
И Рогозин с Песковым сказали, а чего такого, сказали они в ответ на все эти вопли, что фашисты, душегубы.
В. Шендерович
―
Они правы, Оля.
О. Бычкова
―
Вот что не так с собачкой.
В. Шендерович
―
С собачкой все хорошо в отличие от людей, которые с ней это делали. С собачкой я надеюсь теперь все хорошо. И она составила себе окончательное представление о роли человеческой. Эта собачка. Подальше будет держаться от членов правительства. Ну, хорошо…
О. Бычкова
―
И от их репортов.
В. Шендерович
―
Да, да. И от их опытов. В том-то и дело, что ты мне запретила перед эфиром говорить волшебную фразу, что если надо объяснять, то не надо объяснять. Но тут действительно надо очень издалека объяснять. Почему нельзя прилюдно мучить животных. Прилюдно хотя бы. Я понимаю, есть интересы науки, крыс режут, кролики несчастные, мыши и так далее. Но почему нельзя это показывать по телевизору и радостно улыбаться. Я не знаю, с какого места объяснять. Правда. Я приехал из Америки, я просто представляю себе, у меня теперь автоматически это: а что было бы вот там. Вот я просто себе представляю себе, что…
О. Бычкова
―
Вы теперь мистер Шендерович.
В.Шендерович: Сечин на свободе, а Улюкаев в тюрьме. В любом правовом государстве должно было быть наоборот
В. Шендерович
―
Да, нет, я все тот же товарищ я бы сказал. Не господин. Потому что господа они в выборах участвуют, господа меняют там… Господа они в Америке, они взяли и переизбрали президента. А потом еще раз. А сейчас на Тайм-сквер крутится, в Нью-Йорке 3,5 миллиона уже собрали требований подписей к импичменту. Это крутится в Нью-Йорке. На табло световом 12 на 14. Поэтому я спокоен более-менее. Вот господа это там. Они могут выбрать президента, у них есть суд независимый. И в этом независимом суде очень скоро были бы те, кто это делают. Не говоря о том, что они полетели бы немедленно, был бы такой скандал. Потому что есть неполоманные инструменты обратной связи. Я все талдычу одно и то же. Потому что там есть общественное мнение. Оно может быть очень разное. Им манипулируют. Но манипулируют с двух сторон как минимум. А то и с нескольких. Что дает возможность манипулируемым немножко мозгами шевелить самим.
О. Бычкова
―
Мы сейчас сделаем очень маленькую паузу. Это программа «Особое мнение». Виктор Шендерович вернется и продолжит свои объяснения. Он обещал.РЕКЛАМА
О. Бычкова
―
Мы продолжаем программу «Особое мнение». Итак, мы начали, я задала вопрос Виктору Шендеровичу: что не так с этим экспериментом над бедной маленькой таксой. За паникой которой в каком-то аквариуме наблюдали такие довольные дяденьки в пиджаках. И Шендерович как всякий безродный космополит, вернувшийся из-за океана, тут же начал ссылаться на какой-то там американский опыт. Нет уж, ты, пожалуйста, про нас рассказывай.
В. Шендерович
―
Да нету никакого «нас», Оля. Есть некоторые универсальные, накопленные человечеством ценности. И представления. Это все довольно эфемерно. То есть иногда это в виде законов существует таких вполне квадратно сформулированных. И можно просто приложить и в Америке бы приложили и в Европе бы приложили к закону просто, который уже написан про это. Жестокое отношение к животным. Плюс общественный вред, поскольку было прилюдно сделано и так далее. Плюс моральный ущерб, сейчас бы «зеленые» и так далее. Судебная машина, общественная машина. Есть вещи формализованные. И можно было этот случай, наложить кальку и обнаружить, где там состав преступления. Или правонарушения. А есть вещи, просто накопленные человечеством. И тут действительно я говорю не очень понятно, с какого места объяснять. Потому что я теряюсь, что надо это объяснять. И надеюсь, что большей части радиослушателей не надо объяснять, почему это совершенно невозможно. Но мы с тобой разговариваем в стране, которая, не приходя в сознание, пережила расстрел собственных детей в Беслане. Из бронетехники и огнеметов. Детей заложников расстреляли. Ради того, чтобы рейтинг главы государства не пострадал в результате выхода из подполья Аслана Масхадова в виде переговорщика и варианта компромисса. Страна пережила это, не приходя в сознание. Не отвлекаясь от «Аншлага» и других развлекательных программ. Поэтому в этой стране объяснять, почему нельзя мучить собачку, действительно трудно. Потому что для начала надо объяснить, почему можно пережить расстрел детей. Притом, что всё, в общем, известно. Всё известно, был доклад альтернативный депутата Савельева, по-моему.
О. Бычкова
―
Ну понятно.
В. Шендерович
―
Расследование и так далее. То есть не то чтобы мы не знаем, как могли сослаться во времена Новочеркасска, ну не знали, что-то слышали, но не знали, ах, мы такие, если бы знали, мы бы конечно. Но мы не знали.
О. Бычкова
―
А тут все знали.
В. Шендерович
―
А тут мы знаем. Вот тебе Интернет, вот тебе все известно. Вот тебе свидетели, вот тебе «Матери Беслана», судимые с тех пор. За то, что пытаются наказать убийц собственных детей. Это можно пережить. А ты мне про таксу. С какого места объяснять, Оль? Мы живем, я писал уже об этом, в довольно тяжелом историческом пролежне. Кровообращение минимальное. Это еще не труп, но кровь поступает очень слабо. Это уже не нормальная ткань, это омертвление ткани. Историческое омертвление, я не врач и сколько может продолжаться омертвление ткани у живого человека, пока окончательно отомрет, я не знаю. У истории сроки явно подлиннее. Это может идти на десятилетия и конечно столетия. В нашем случае пошло, по-моему, на столетия. Омертвление тканей. И это видно во всем. В том, что элита ходит на поклон, в том, что люди, на которых мы молились и которых боготворили, входят в штабы негодяя и вора, и преступника, и убийцы. И ничего, продолжают ходить по улицам. И не пустеют залы в их театрах. От того, что совершенно элита, вот мы видим Сечин, Кадыров это политическая элита. Ноу комментс. Просто ноу комментс. Никита Белых и Алексей Улюкаев сидят в тюрьме. Сечин и Кадыров на свободе. Все, что вы хотели знать про нашу политическую элиту. Наши СМИ представлены нашими прекрасными коллегами бывшими, в том числе по НТВ. И так далее. Это деградация идет, омертвление тканей. Оно уже очень заметно. Очень заметно. Оно продолжается. Ничего нового по большому счету давно не происходит. Просто переливается из синего в фиолетовое. Этот пролежень. Что-то внутри происходит, но это уже детали.
О. Бычкова
―
Видел это интервью Бортникова в «Российской газете» в честь столетия того, что там он все время, в этом тексте написано: ведомство с большой буквы.
В. Шендерович
―
Как Господь Бог. По поводу этого ведомства. Опять это симптоматика. Это не само по себе. То, что страна через сто лет после создания этой преступной организации, рядом с которой гестапо это подготовительная группа детского сада. Просто в силу времени…
О. Бычкова
―
Да ладно, они могли посоревноваться.
В. Шендерович
―
Нет. Они могли посоревноваться в смысле интенсивности в лучшие времена. Но только у тех было 12 лет отпущено, а этим 100 уже с перерывчиками. Они работают сто лет. Летом будет, кажется, летом столетие начала отмашки большого террора. Когда кровь начала литься уже официально по государственной отмашке. Это репрессивная преступная организация. И через сто лет после ее возникновения все люди, которые испытывают ностальгию по этой организации, должны были бы просто сидеть в подполье глухо. Так представить себе, кто-нибудь сейчас начнет праздновать годовщину гестапо.
О. Бычкова
―
Объясни мне, почему так происходит. Мы же помним с тобой и все знают, что огромное количество публикаций…
В. Шендерович
―
Оля…
В.Шендерович: Белых и Улюкаев в тюрьме. Сечин и Кадыров на свободе. Все, что вы хотели знать про нашу политэлиту
О. Бычкова
―
…было на эти темы в 80-90 годы.
В. Шендерович
―
Оля…
О. Бычкова
―
Такое количество, я уж не говорю про всякие 20-е съезды. Такое количество информации.
В. Шендерович - 20
―
го съезда даже я не застал.
О. Бычкова
―
Ну естественно. Я говорю, что было давно.
В. Шендерович
―
А те, кто застали, умерли. А их ждет, смотрят и тем более внуки, а дети состарились, а внуки смотрят телевизор.
О. Бычкова – …80
―
90 они еще, слава богу, живы.
В. Шендерович
―
Некоторые живы и те, кто по-прежнему считает, что Сталин убийца, как и Ленин, они либо здесь в маргиналах, либо уже уехали в те края, где убийц называют убийцами и по ним не ностальгируют. Вот и все. А человек рождается с пустенькой головкой. И с 89-го года, когда пик 89-90 год расследование сталинских преступлений прошло сколько? Прошло больше четверти века. И уже выросло поколение, значит, те, кому 30 ничего этого не помнят. Те, кому 30. А это уже взрослые дяденьки и тетеньки. И вот мы видим Поклонскую с птичьей головкой. Которая совершенно искренне… Ты ей расскажи, пожалуйста, про Шаламова Поклонской, вот иди и расскажи ей про Шаламова, про Солженицына…
О. Бычкова
―
А чего Поклонская. Поклонская как раз за то, что негодяи замучили…
В. Шендерович
―
Да нет, я сейчас говорю просто уровень сознания. Уровень образования.
О. Бычкова
―
Поклонская про другое.
В. Шендерович
―
Уровень рефлекса. Ну неважно, любого другого оттуда. Уровень рефлексий исторических, уровень знания истории. Они смотрят телевизор, телевизором последние 17 лет вливают ядовитое дерьмо в головы. Ядовитое дерьмо. И в очередной раз это ядовитое дерьмо влито к столетию этой преступной организации. Ее главой нынешним. Дальше опять про механизмы. Уйдя от персоналий, Бортников, не Бортников, какая разница. Про механизмы. Вот такая вот речь с такими вот выводами в нормальной стране со свободной прессой немедленно бы подверглась внимательнейшему изучению. И на голову несчастному Бортникову вывалились бы из телевизора и для миллионов людей, для десятков миллионов людей фотографии замученных, биографии замученных, каждая его ложь была бы прикноплена к столу и выволочен за ушко на солнышко…
О. Бычкова
―
Он сказал, что были, да, были…
В. Шендерович
―
Да не были.
О. Бычкова
―
…перегибы на местах.
В. Шендерович
―
Вот не перегибы на местах. Ему перегибы бы ткнули в лицо. Ему бы припомнили все. Каждую ложь и каждую демагогию его текста ему бы сунули в нос. И с лета 18-го года…
О. Бычкова
―
А кто бы ему сунули…
В. Шендерович
―
Журналисты.
О. Бычкова
―
В какой бы стране ему сунул бы кто-нибудь что-нибудь.
В. Шендерович
―
Да в любой стране свободной.
О. Бычкова
―
Я не могу провести аналогию, честно говоря.
В. Шендерович
―
У каждый страны, секунду… Стоп. У каждой страны есть свои совершенно позорные страницы.
О. Бычкова
―
Это правда.
В. Шендерович
―
И у Америки были совершенно позорные страницы. И журналисты занимались тем, что расследовали, выволакивали это наружу. И за гораздо меньшие вещи президенты уходили, Никсон, уходили в импичмент. Министр обороны Рамсфелд уже за Гуантанамо в отставку. А Гуантанамо раскопал «Вашингтон пост». А ты что-нибудь слышала про фильтрационный лагерь «Чернокозово». Ты слышала небось. А россияне нет. А Гуантанамо это опять-таки подготовительная группа детского сада, рядом с фильтрационным чеченским лагерем «Чернокозово», где трупы грузовиками. Не пытки, трупы.
О. Бычкова
―
К счастью мы с тобой не знаем этого доподлинно.
В. Шендерович
―
К несчастью я знаю это доподлинно, потому что я читал материалы расследования общества «Мемориал». И смерть Арсения Борисовича Рогинского, совпавшая со столетием ВЧК, это просто подарок чекистам. Потому что тот человек жизнь свою посвятил возвращению имен расстрелянных, уничтоженных, замученных этой репрессивной чудовищной преступной негодяйской машиной. Он жизнь свою положил. И почти в день его смерти на всю страну празднуется столетие палачей. Столетие организации палачей. Вот так получилось. Подарок сделал. Умер Арсений Борисович Рогинский. Им подарок. Бортникову и всем. То, что Арсений Борисович Рогинский был последние много-много лет маргиналом. Мы помним, что писали на «Мемориале» - иностранный агент, и так далее. Маргиналы. То, что его дело было маргинальным, правда, оно собирало последние остатки десятков тысяч людей у Соловецкого камня, но применительно к стране это было маргинальным. Потому что десятки миллионов людей слушали осанны в адрес палачей. В это самое время. И человек, который занимался преследованием диссидентов, о чем сам радостно рассказывал в своей первой книге, сегодня президент РФ. Человек, который занимался преследованием диссидентов. Провокациями против них. Он президент РФ.
О. Бычкова
―
Я хочу еще с тобой поговорить про Арсения Рогинского. Но мы сделаем это после небольшой паузы. Программа «Особое мнение» с Виктором Шендеровичем.НОВОСТИ
О. Бычкова
―
Мы продолжаем программу «Особое мнение». Хочется еще вспомнить, конечно, Арсения Рогинского, который несколько дней ушел из жизни, ушел от нас от всех на самом деле. И как-то примириться с этой мыслью, честно говоря, невозможно.
В. Шендерович
―
Очень точно сформулировал наш с тобой друг и коллега Лев Рубинштейн. Правда, называть себя коллегой Рубинштейна это…
О. Бычкова
―
Смело.
В. Шендерович
―
Смелое заявление, так что друг скорее, чем коллега. Да, он сказал: укол сиротства. Это очень точная формулировка. Потому что да, выдающийся общественный деятель, да, действительно человек, который совершил подвиг, потому что возвращение имен, «Мемориал» и возвращение имен одна акция, возвращение имен должна была оставить его имя. В совершеннейшей элите этих поганых времен. Над ними. И сквозь них. Но он еще был совершенно, конечно, поразительным человеком. Толстой говорил о том, что человек дробь, где в числителе то, что человек из себя представляет, а в знаменателе – то, чем хочет казаться. И люди даже с очень большим числителем, но большим знаменателем это в общем небольшая дробь.
О. Бычкова
―
Небольшое число.
В. Шендерович
―
Да, небольшое число. Рогинский, который был и чем больше будет времени проходить с его смерти, тем яснее будет размер потери, общественной потери. Совершенно уникальный феноменальный человек. При этом он был для всех Сеня, он был легкий. Он был самоироничный. Представить себе пафос в нем вообще невозможно. Точно, вот тефлон, это отскакивало от него. Никакого пафоса. Совершенно обычный и эта обычность для тех, кто не понимал, она снижала как бы ощущения. А для тех, кто понимал – повышала. Потому что у него был огромный числитель и совершенно ничтожный знаменатель. Он любил по Станиславскому - искусство в себе, а не себя в искусстве. У него была миссия. Сколько ты еще назовешь вот так, не задумываясь людей, у которых есть миссия. И они эту миссию исполняют. Десятилетия напролет. Он возвращал имена. Он противостоял забвению. И когда-нибудь это будет востребовано. Обязательно будет востребовано. Сейчас это востребовано нами, людьми, для десятков тысяч людей, думаю, что для сотен тысяч людей уход Рогинского это огромная личная драма и потеря.
О. Бычкова
―
Абсолютно да, это правда.
В. Шендерович
―
Но когда-нибудь поймут, с кем рядом жили в одно время, я надеюсь десятки миллионы россиян. Когда им про это расскажут по телевизору. Когда вместо этих…
О. Бычкова
―
С кем рядом мерзли у Соловецкого камня.
В. Шендерович
―
Да, да. Когда им расскажут про этого человека. Есть минутка одна? Про Рогинского.
О. Бычкова
―
Расскажи. Историю хочешь рассказать?
В. Шендерович
―
Да, историю рассказать.
О. Бычкова
―
Расскажи.
В. Шендерович
―
Как он водил меня Пермь-36 знаменитый лагерь политический. И он меня водил меня и Диму Муратова. Он повел в ШИЗО. В штрафной изолятор. Показать. Это было то лето, когда было 40 градусов, просто стояла жара была невыносимая. За 40. Невероятная жара. Он сказал: хочешь, в ШИЗО пойдем. Пойдем в ШИЗО. Бараки на зоне политической. Штрафные изоляторы. И такой каменный мешок небольшой. Несколько мешков маленьких. Объединенных в один блок. Штрафной изолятор на зоне…
О. Бычкова
―
Каменный мешок это…
В. Шендерович
―
Камера. Там ничего нет. Просто там ничего нет. И Рогинский…
О. Бычкова
―
И там нельзя ни лечь, ни сесть.
В. Шендерович
―
Да какой там сесть. И Рогинский сказал: «Хочешь 10 минут там провести». Я сказал: «Хочу». Легкомысленно сказал я. И Сеня, ласково улыбнувшись, сказал: «Но только если станет невмоготу, стучи». Я сказал: «Ну ладно, Сеня, ну чего стучи, 10 минут, не лет же». И я зашел в этот каменный мешок. Холод пронизывающий, мокрый холод, там температура после этой жары 11 градусов. Сыро.
О. Бычкова
―
Была жара, ты говоришь.
В.Шендерович: Те, кто считает, что Сталин убийца, как и Ленин, они либо здесь в маргиналах, либо уже уехали в те края
В. Шендерович
―
Да. Но внутри мешка 11 градусов. Мокрые бетонные скользкие стены. Сесть прислониться не к чему. Шконка пристегнута к стене. Расстегивается на шесть часов на сон. Темно абсолютно, глаза привыкают. Сочится через решетку наверху какой-то свет. Холодно, мокро, темно. Ты должен там стоять. В этом мешке. Минуте на шестой мне захотелось заколотить в дверь с просьбой выпустить меня наружу. Я знал, писал об этом, что за дверью все-таки Арсений Борисович, а не Андропов Юрий Владимирович. Что меня выпустят. Люди сидели там месяцами. Там в этой камере погиб Василий Стус, украинский диссидент. Туда шли в отказе ,Сергей Адамович Ковалев там провел несколько месяцев. Там бывал Рогинский. Ласковый, тихий интеллигентный застенчивый человек. Которого трудно было заподозрить в какой-то силе воли. В каком-то мужестве. Такой мягкий классический в очках и шляпе. Не в шляпе правда. Интеллигент такой. Вшивый интеллигент. И внутри такой фигурки была совершенно железная воля, убеждения. Его юношеские фотографии я уже только после смерти увидел. Красавец невероятный. Человек, который за убеждения пошел в лагеря. С абсолютно безукоризненной репутацией. И остаток жизни своей несколько десятилетий потратил на возвращение имен тех, кто не вернулся из этих лагерей. Он великий человек, когда-нибудь об этом узнают, я надеюсь, десятки миллионов людей.
О. Бычкова
―
Все время откладываем на когда-нибудь…
В. Шендерович
―
Ну сейчас у нас другая элита, сейчас у нас Сечин элита и Кадыров. И Песков с Рогозиным.
О. Бычкова
―
Все разговоры сегодняшние касаются ли памяти конкретных прекрасных достойных людей, касается ли это создания каких-то прекрасных вещей или отношения в обществе, вот все время все разговоры: ну когда-нибудь, наверное…
В. Шендерович
―
Сейчас в сегодняшнем пролежне кровь не течет. Эта ткань уже мертва. Это лечить только время терять. Эта ткань политическая мертва. Ее надо удалять. Эту политическую ткань. Ампутировать. Это совершенно очевидно. Поэтому сегодня говорить о том, что каким-то эволюционным путем удастся из Путина сделать Гавела и из этого режима сделать что-то человеческое, это бессмысленная трата времени. И те люди, которые сегодня помогают Владимиру Владимировичу Путину легитимизироваться на новые сроки, и Россию снова загнать в новые сроки этого феодализма, этой казармы. Эти люди либо очень наивны, либо они соучастники. Вот и всё. Я в третий раз вернусь в последний, свои впечатления от Америки. Очередное, не новое уже впечатление, очередная порция юных, прекрасных, хороших лиц русских в Америке. Очередная волна только что уехавших.
О. Бычкова
―
Вновь прибывшие.
В. Шендерович
―
Да, совсем молодые. Учащиеся до 30 лет. Образованные, свободные. Уехавшие, сбежавшие, кто сбежал, кто уехал. Просто не диссиденты даже. Кто-то потенциальный был политзаключенный, болотники. Они уже успели раньше сбежать. Сейчас просто молодые ребята. В большом, почти товарном количестве. Я их встречал в каждом городе. 30-летние, 25-летние. Он живет в Сиднее. Работает в Калифорнии. Он подошел ко мне, он помнит «Куклы», его родители просили чего-то передать. Свободные люди. Давно не еврейская миграция. Давно он совершенно интернациональная. Она российская. Это люди бежали из неволи. Это сотни тысяч, если по миру миллионы молодых россиян, потенциальная элита. Я уж не говорю о сегодняшней элите, которая не потенциальная, а уже. О философе и филологе Михаиле Эпштейне, который преподает в Атланте. Там же замечательная пара питерских историков, выгнанных из питерского, выдавленных из Питера. Уникальные люди, замечательные люди. Я ходил по таким рукам там, жил у таких людей в гостях, это все элита. Российская элита. Которая выброшена наружу.
О. Бычкова
―
Полный Лондон, полная Прага, полная Рига, полный Берлин вот таких людей.
В. Шендерович
―
Правильно, Берлин я писал. Впору вспоминать набоковские времена, потому что уже счет идет на десятки тысяч. Тогда было 600 тысяч после революции. Скоро подойдет и там. Это пятая уже по счету эмиграция. Это век, от этого ВЧК, столетнего нашего. А мы все с ВЧК. Мы все празднуем юбилей ВЧК. А такие люди и вот в Париже я уже говорил любезная моему сердцу Анна Лоран, внучка философа Льва Шестова, и там же Струве только что недавно ушедший, год назад, наверное, ушедший. Тоже внук того Петра Струве. И вот новые-новые поколения. Наши с тобой знакомые. А сейчас уже и новое поколение в Париже, совсем молоденькие. (неразборчиво) Вот все соседствуют. Оскар Рабин, семидесятник. Вот Париж. Я знаю четыре поколения, если не пять эмигрантов в Париже. В Америке тоже. Это потенциальная элита России. Это те, про кого можем мечтать, что в принципе, если вдруг история нас пощадит, этот пролежень ампутируют и снова наладится кровообращение нормальное, свобода слова, независимый суд, поменяются, мы перестанем праздновать юбилей ВЧК. Проведем люстрацию. Проведем осознание, осознаем 20 век как век нашей катастрофы. Если история нам даст этот срок, потому что мы никогда не знаем, какие сроки у истории и когда это прекратится и обломится. Я все время повторяю, что Римская империя погибала несколько веков. И все это были сплошные победы. Последние сто императоров были сплошные победы.
О. Бычкова
―
А сейчас все быстрее происходит.
В. Шендерович
―
Все быстрее происходит по счастью. И я надеюсь, что история может смилостивится, госпожа Клио и даст нам еще шансик. Но надежда только на нее. На нас как в той байке, на нас надежды нет. Мы продолжаем праздновать юбилей палаческой организации.
О. Бычкова
―
Мы с тобой говорили в перерыве про эти рифмы. Это к юбилеям туда, конечно. И к повторению, потому что теперь у нас спортивные же новости тоже все очень в политическом разрезе происходят. И Россия готова провести альтернативные соревнования с участием иностранных спортсменов для тех, кто не сможет поехать в Корею в 18-м году. Слишком много вот таких вот…
В.Шендерович: Телевизором последние 17 лет вливают ядовитое дерьмо в головы людей
В. Шендерович
―
Потому что те, кто старше помнят Игры доброй воли в отместку Лос-Анджелесу.
О. Бычкова
―
Довольно смешные.
В. Шендерович
―
Довольно смешные. Но главная рифма-то, чем закончилось то противостояние. Та наша попытка сказать, что мы сами по себе, мир сам по себе. А мы круче. Вспомните, через сколько лет кончилась еда после тех Игр доброй воли. Ребята, ну хоть чему-то история должна учить. Или Бернард Шоу действительно был прав и главный урок истории состоит в том, что никто не извлекает уроков из уроков истории.
О. Бычкова
―
Да, ввод войск в Афганистан, а потом вывод войск из Афганистана. И чем это кончилось в итоге для большой страны…
В. Шендерович
―
Войска у нас, интервенция у нас. Игры доброй воли, ждем матушку Клио.
О. Бычкова
―
Ой, печально, печально. Спасибо тебе большое.
В. Шендерович
―
Это оптимистичный был финал.
О. Бычкова
―
Аха. Хорошо.
В.Шендерович: Говорить о том, что удастся из Путина сделать Гавела, а из режима что-то человеческое - трата времени
В. Шендерович
―
Можем не дождаться, к сожалению.
О. Бычкова
―
Это еще более оптимистичный финал, ты знаешь. Спасибо большое Виктору Шендеровичу. Это программа «Особое мнение».