Екатерина Шульман - Особое мнение - 2015-12-25

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

Е.Шульман: У каждого свой кризис и у каждого свои понятия того, что является из него выходом

О.Журавлева

Е.Шульман

. Пресловутые цены на нефть, которые вроде как корень всех наших несчастий, вообще-то говоря, если смотреть вне нашей искаженной системы координат, это хорошо. Низкие цены на нефть, например, предполагают низкие цены на бензин. А цена на бензин заложена в любом товаре и любой услуге. Соответственно, если нефть подешевеет, то ее можно купить больше, и бензин станет дешевле, и, таким образом, граждане могут купить больше товаров и услуг на имеющиеся у них деньги, и будет им хорошо. Это с точки зрения внутренней корысти. С точки зрения более глобальной низкие цены на нефть тоже хороши, потому что они оздоравливают мировую экономику, не давая неконкурентных преимуществ ресурсным государствам, которые часто являются не демократическими, агрессивными, и вообще, разбалансируют всяческую мировую геополитику в свою пользу, потому что они сидят на тех ресурсах, которые всем нужны и дорого стоят. Слишком высокая доля сырьевых доходов в бюджете каждого государства, в общем, ему вредит. Хотя «ресурсное проклятие» как таковое – это довольно дебатируемая научная концепция, но достаточно понятно, что если у вас основные доходы извлекаются сравнительно небольшим человеческим трудом, то люди в такой системе будут стоить дешевле, чем нежели природные ресурсы. Это не очень хорошее и не очень здоровое положение. Поэтому в принципе, если бы наша экономика была более диверсифицирована и бюджет наш чуть более здоровым образом был построен, то эти низкие цены на нефть совершенно никакой катастрофой для нас не явились бы. Они и сейчас не явятся для нас катастрофой, хотя мы все с вами станем беднее, и наша система как экономическая, так и политическая, будет вынуждена приспосабливаться, адаптироваться к этим новым условиям, что она более-менее и делает: весь последующий год была этим занята и следующий год будет занята тем же.

Е.Шульман: Внешние факторы являются значимыми и способны разбалансировать только ту систему, которая слаба сама по себе

Что касается Конституции – нужно ли нам ее пересматривать или нет в условиях, когда – по Владимиру Ильичу Ленину – верхи все менее и менее могут управлять по-старому, а низы как-то перестают постепенно хотеть жить по-старому. Действительно, в нашей Конституции есть некоторое неравновесие ветвей власти. Часто называют нашу республику суперпрезидентской. Я бы сказал, что, собственно, по конституционным параметрам она не суперпрезидентская, но она действительно президентская. Основной – то, что можно называть недостатком, если мы вообще стремимся к балансировке, к равновесию этих ветвей власти, их полномочий, а это в принципе хорошо. Почему это хорошо – потому что не происходит чрезвычайного усиления одной ветви, она не подминает под себя все другие – сохраняется некое конкурентное поле в политике, а это полезно, потому что в условиях отсутствия этого конкурентного поля количество неразумных, непродуманных и с непредсказуемым последствиям решений склонно возрастать. Если никто с тобой не конкурирует, если тебе никто не возражает, ты постепенно в этой специфической изоляции будешь терять контакт с реальностью. И если ты даже обладал какими-то выдающимися профессиональными качествами, то опять же в отсутствии конкуренции, они у тебя начнут исчезать. Это касается не только высших руководителей, это вообще всех касается. Для того, чтобы совершенствовать или хотя бы поддерживать свой профессиональный уровень, мы нуждаемся в конкуренции, в свободном общении, в общении с коллегами, в общении с аудиторией, которые тебе дадут понять, что ты несешь ерунду, рисуешь плохо, поешь немотивно и так далее. Это вот называется контакт с реальностью или конкурентная среда.

Как нам можно было бы несколько выправить нашу Конституцию, которая, в общем, лучше, чем, может быть, заслуживаем на нынешнем этапе и вообще лучше, чем они обычно полагают. На нее сверху наросло много всякого наносного было за последние годы в нашем законодательном поле. Я это знаю, это я отслеживаю. Много было принято такого, чего лучше бы не принимать, и что придется в будущем так или иначе отменять или реформировать.

А в самом конституционном нашем устройстве – чтобы уж наконец завершить эту мысль, - что бы хорошо нам было подправить. У нас нет никакой связи между результатами выборов и составом исполнительной власти. У нас с вами избирается парламент, только одна его палата. Верхняя - формируется. Нижняя – избирается. И у нас избирается президент на прямых президентских выборах. У нас нет связи между составом парламента и составом правительства. То есть совсем никакой. У нас правительство формируется президентом, премьер-министр назначается президентом. Дума может только трижды его отвергнуть – и или быть распущенной или кандидатура будет заменена. Это, конечно, не инструмент парламентского контроля.

Было бы нам хорошо поиметь вот эту все-таки корреляцию между тем, как люди проголосовали на парламентских выборах – и кто сидит в правительстве и какую политику, соответственно, проводит. В нынешних условиях это предложение не видит каким-то особенно соблазнительным и либеральным, потому что на практике это означает, что вот те прекрасные люди, которые сидят в думе и которые нам за заканчивающийся созыв напринимали столько всего хорошего, они еще и будут в правительство кого-то делегировать. Зачем же нам это нужно?

Но на самом деле даже это, даже при том составе думы, которое мы имеем сейчас, усилит у нас одну из ветвей власти за счет другой и заставит, скажем так, их больше считаться друг с другом.

О.Журавлева

Е.Шульман

Я сейчас не буду входит в подробности этих битв, тем более, что спойлер – сразу перейдем к финалу – то, основное, чего удалось им добиться против воли правительства, а именно – постоянно действующей бюджетной комиссии с участием депутатов, которая должна была бы рассматривать изменения в бюджете в межсессионный период. Вот это была большая победа. Правительство было против, дума это дело продавила. Но правительство пришло в Совет Федерации, и в Совете Федерации отклонили эту поправку в бюджетный кодекс в самый последний день весенней сессии вот этого 15-го года. Это, в общем, такой редкий случай в нашей парламентской практике. Совет Федерации почти ничего не отклоняет. За весь шестой созыв 20, по-моему, было случаев – за весь созыв, не за сессию, то есть, начиная, соответственно, с начала 12-го года, когда Совет Федерации что-то такое у нас отклонял.

Кстати говоря, у нас президент вообще не пользуется правом вето, хотя оно у него есть. За все время созыва один федеральный закон был не подписан президентом, возвращен в Государственную думу. Это при том, что каждую сессию у нас принимается новых законов где-то около 400 – такая цифра.

О.Журавлева

Е.Шульман: У нас нет никакой связи между результатами выборов и составом исполнительной власти

Е.Шульман

О.Журавлева

РЕКЛАМА

О.Журавлева

Е.Шульман

В этом есть некий элемент несправедливости. Вот какой. У нас на Государственную думу возложена вся политическая ответственность за те законы, которые принимаются, притом, что дума сама по себе никакой закон принять не может. Она в трех чтениях одобряет законопроект, отправляет его в верхнюю палату, и далее они идут на подпись президенту. То есть законотворческий процесс, он длинный, в нем довольно много вот этих вот колечек в этом механизме. Но публичную ответственность несет только дума. Поэтому всегда говорят и пушит в заголовках: «Депутаты запретили россиянам… есть чеснок, есть перец, прыгать в окно, носить трусы с кружевами и так далее. Потом выясняется, что ничего подобного, что не запрещали: и не дума, и не трусы, и не с кружевами, но, тем не менее. Даже в тех случаях, когда таки действительно приняли какой-то запретительный закон, - а их, надо сказать, понапринимали достаточно в течение этого созыва, - то ведь не дума приняла-то. Дума – центральный элемент законотворческого механизма, но не единственный. Те, кто были дальше по цепочке – почему они-то не воспрепятствовали этому всему? Почему Совет Федерации так редко что-то отклоняет и никогда не отклоняет те законы, которые могут ухудшить качество жизни людей? Почему президент, в конце концов, не скажет: «А вот тут вы приняли глупость какую-то. Я это подписывать не буду» - и это уходит на согласительную комиссию и дальше как-то там либо отклоняется окончательно, либо согласованный вариант вырабатывается?

То есть это все не какая-то гражданская война, это, в общем, нормальные конституционные механизмы, которыми надо бы пользоваться. Вместо того, чтобы иметь одну ветвь власти, которая играет какую-то странную комическую роль: Вот «взбесившийся принтер» взбесился и понапринимал – вот такой он сам по себе взбесился и сам все это печатает. Даже если эту метафору считать отражающей действительность – а она ее не совсем отражает в думе, там много чего происходит, она не просто печатает, - то все-таки хорошо бы спросить еще с того, кто на кнопочку нажимает на этом самом принтере, а не только с самого принтера. То есть тут есть какая-то несправедливость.

Мне кажется, что если у парламента будет больше полномочий, то это не сделает депутатов более грамотными радостными и патриотичными, и любящими Россию. Но это заставит исполнительную власть больше с ними считаться, а проще говоря, сложнее будет торговаться с ними, а это уже само по себе лучше. Это уже само по себе больше похоже на здоровый политический процесс, который, в общем, состоит из бесконечной торговли всех со всеми, из бесконечного поиска компромиссов, чем то, что имеется у нас сейчас. Сейчас у нас имеется очень изолированная от внешней жизни, от реальности система, которая разговаривает сама с собой; если спорит и достигает компромиссов, то тоже внутри себя, и которая, что называется, не имеет обратной связи с избирателями и уже позабыла о нем.

Сейчас выборы приближаются. Собственно говоря, последняя предвыборная сессия закончится. Следующая сессия будет совсем…

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

Е.Шульман: Выборы не совсем демократичные, не свободные и не очень честные, не следует, что в них не надо участвовать

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

Никакой дестабилизации системы от этого не будет. Дестабилизация будет от череды скандалов, которая происходит ровно оттого, что кого-то не зарегистрировали, чьи-то подписи признали недействительными, что на кого-то напали и побили, и все бесконечно судятся со всеми – вот это вот дестабилизирует систему. Большое количество кандидатов совершенно ничего не дестабилизирует. Более того, оно позволяет, уж если рассуждать цинично, избирателю как-то выразить в мирной и никак не наносящей никому убытку форме то недовольство, которое он испытывает и будет продолжать испытывать в течение 2016 года. И как раз к сентябрю оно и может у него принять какие-то такие формы, которым лучше бы выразиться в избирательной кабинке, а не в других местах.

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

Как вы думаете, какой будет результат? Неужели кто-то всерьез полагает, что придет какая-то одна ныне неведомая фашистская партия, которая соберет все голоса? Я думаю, что реалистично глядя, расклад, который получится в такой свободно избранно думе, будет отличаться одним свойством – он будет отличаться чрезвычайной пестротой. То есть буквально пролезут много-много разных, непохожих друг на друга всяких таких партий. Достаточно много получит та партия, которая есть сейчас – «Единая Россия» - по привычке, по наличию региональных структур, по наличию своего ядерного избирателя: чиновников и правоохранителей, которые будут там значительной частью за нее голосовать. Сколько-то получат коммунисты. Больше получат при свободной системе, конечно – поэтому они больше всего об этом говорят – либеральные партии, потому что они недопредставлены. Они действительно недопредставлены: есть эти пресловутые от 15 до 20 процентов городского населения, которые не репрезентированы ни в каком парламенте никакого уровня. Они желают быть представленными. Если такая возможность у них появиться, то они придут и проголосуют. Какая-то националистическая партия обязательно пройдет, и это будет, между нами говоря, тоже чрезвычайно здорово для нашей борьбы с экстремизмом и обеспечения нашей общей безопасности, потому что пусть они лучше сидят в думе… Совсем крайние не пройдут – избиратель этого боится. Умеренные националистические лозунги совершенно никого не покалечат. И вот у нас будет дума, где будет типа 8 фракций и 10 депутатских групп. И вот они будет между собой вести увлекательную жизнь.

Е.Шульман: Все промежуточные и межеумочные режимы нашего типа склонны демократизироваться

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

РЕКЛАМА

О.Журавлева

Е.Шульман

Кроме того, что они проходят по новому закону, который я описала только что, и который сам по себе, в общем, усложняет управление выборами в той степени, в которой административная система привыкла ими управлять за прошедшие две выборных кампании. 225 плюс 225 – это труднее, чем просто списки. Одномандатники трудней контролируемы, чем списочники. И причем они не только труднее контролируемы на этапе выборов, потому что там все-таки надо выйти к народу и как-то там похлопотать лицом и все-таки понравится избирателю хотя бы в минимальной степени, какой бы ни был административный ресурс у тебя в поддержку, все-таки нужно что-то избирателю показать – одномандатники сложнее в управлении потом, когда они уже пришли в думу.

У нас сейчас тот сценарий, который, насколько я понимаю, имеется в головах нашего политического менеджмента, состоит в том, что да, вот мы понимаем, что у «Единой России», может быть, не такие хорошие рейтинги – кризис, люди недовольны президентом, они как-то не хотят быть недовольными, поэтому они недовольны правящей партией и правительством, поэтому понимая это, давайте доберем те мандаты, которых нам может недоставать по списку за счет одномандатников, который пойдут не в качестве единороссов, а в качестве независимых, там под эгидой ОНФ, каким-то таким образом, а потом в думе они – раз! – и все скинут маски и сделаются опять единороссами и сольются в этом самое замечательное большинство как шарики ртути.

Это хороший план, но он хорошо в той ситуации, когда администрация действительно в состоянии контролировать все то, что происходит в политической системе, и в состоянии она контролировать это, прежде всего, за счет имеющихся у нее ресурсов. Если эти ресурсы не то чтобы истощаются, а, скажем, уменьшаются – вот эта вся контролируемость, она тоже разлетается как дым. Те люди, которые окажутся в думе по итогам выборов сентября 16-го года, будут вести себя так, как им подскажет их собственный интерес и ситуация, которая к тому времени сложится. То, что они до этого кому-то обещали, они могут неожиданно позабыть.

Кроме того есть такой момент: списочник – человек управляемый и подневольный. На него очень легко надавить и сказать: «А вот, если не то сделаешь – сдавай мандат!». Потому что, если он сдает мандат, то просто приходит следующий за ним.

А что вы сделаете с одномандатником? Вы ему скажете: «А ну сдавай мандат, паразит!» Он скажет: «Хорошо, я-то сдам, а дальше, что будет?» Дальше вам надо будет идти в тот же самый избирательный округ и проводить там довыборы. Не просто в рамках общей избирательной компании, а еще вот такую отдельную избирательную компанию, на которую слетятся все журналисты, все оппозиционеры и все наблюдатели как вороны. Прибегут, прилетят и скажут: «О, смотрите, выборы у нас тут! Вот давайте мы все туда съедемся!» И вам придется заново всю эту машинку заводить. Это дорого и опасно. Поэтому с одномандатниками будут торговаться. Будут их как-то покупать, будут пытаться как-то их, научно называя, кооптировать в политическую систему – они будут дороже обходиться.

Вот один из радиослушателей – вы мне цитировали – спрашивал про венесуэльский сценарий. Про венесуэльский сценарий я рассказывала, по-моему, прошлый раз, когда здесь была. Это вот такие опрокидывающие выборы, когда уже в результате уж совсем ужасная экономическая ситуация – не дай бог нам такого, длилось это много лет – оппозиция сумела не прийти к власти, но, скажем, победить с действительно очень таким опрокидывающим результатом на парламентских выборах.

Е.Шульман: Не может быть в системе, которая вся коррумпирована, какой-то элемент вдруг невероятно честный

Когда рассказываешь про этот сценарий, обычно в ответ слышишь: в Венесуэле, то что называется на языке политологии «электоральная диктатура». То есть там, действительно, более свободные выборы, чем у нас, поскольку там специфический левый популизм, лозунг: «Голос каждого венесуэльца священен!» - популистская такая, социалистическая политика. И, соответственно, выборы, действительно, не так формализованы, как у нас. Поэтому у нас венесуэльский сценарий невозможен.

Но, например, был в Тунисе свой тунисский сценарий, в результате которого вот этот тунисский квартет – четыре крупнейшие общественные организации…

О.Журавлева

Е.Шульман

Понимаете, чем эта логика ущербна? Все промежуточные и межеумочные режимы нашего типа в принципе склонны демократизироваться – худо-бедно, шалко-валко, медленно-долго, под влиянием различные факторов. Так или иначе, есть плохие сценарии, но этот сценарий встречается чаще.

О чем говорят случаи Венесуэлы и Туниса? Они говорят не о том, что те, у кого нет свободных выборов или профсоюза, никогда не пойдут по этому пути. Они говорят о том, что в такого рода системе спасительным может стать любой ее элемент, который является более здоровым, чем остальные; не здоровым, честным сам по себе. Не бывает такого в автократиях ничего абсолютно честного, законного и хорошего. Не может быть в системе, которая вся коррумпирована, какой-то элемент вдруг невероятно честный. Тот же тунисский профсоюз и весь этот тунисский квартет обвиняли очень сильно за то, что они связаны с предыдущим диктатором, которого тунисская революция, собственно говоря, свергла. Ну, потому что, откуда взяться новым людям, откуда они придут? Естественно, что те, кто решают вопросы трансформации, так или иначе связаны с прежней властью или вообще ее представляют. Но, если есть что-то более работающее, чем все остальное, то это одно уже может вытащить ситуацию и предотвратить насильственный сценарий скатывания к гражданской войне или диктатуре, а это, между нами говоря, один и тот же сценарий. Если кто-то мечтает о диктатуре, которая принесет нам мир и порядок на улицах, то увы, любая трансформация, которая не является демократизацией, она в общем, ведет к failed state.

О.Журавлева

Е.Шульман

У меня нет полной уверенности в этом ответа пока. Но как найти этот здоровый элемент? Надо смотреть туда, где происходит какая-то жизнь, куда идут люди. Где происходят какие-то общественные достижения и победы? Тут я бы называла два элемента, которые у нас демонстрируют больше жизни, чем другие? Первое – это общественные организации. У нас с вами происходит довольно значительный ренессанс всякой гражданской активности, несмотря на довольно сильный прессинг и, вообще, прямые репрессии со стороны государства, эта активность не затихает. Даже те НКО, которые объявляют иностранными агентами, они чаще перерегистрируются и продолжают свою деятельность, чем прекращают эту деятельность. То есть тут есть какое-то пульсирующее живое место, куда люди идут, люди хотят объединяться и что-то вместе делать.

И второе: опять же, что называется не смейтесь, но, тем не менее – где происходят победы гражданского общества? Каким образом удается отстоять чьи-то интересы? Там, например, отбить кого-то, на кого завели неправосудное уголовное дело или вернуть ребенка родителям, которого не дают усыновлять…

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева

Е.Шульман

О.Журавлева