Виктор Ерофеев - Особое мнение - 2013-08-19

С.КОРЗУН: Всех приветствую. Я – Сергей Корзун, а гость сегодняшней программы «Особое мнение» - писатель Виктор Ерофеев. Виктор, здравствуйте.

В.ЕРОФЕЕВ: Здравствуйте.

С.КОРЗУН: 19 августа сегодня. В это время ровно 22 года назад радио «Эхо Москвы» уже не работало, его отключили в 8 утра по причине событий, которые я предлагаю сейчас вспомнить. Где вы провели это время, 19 августа 1991 года?

В.ЕРОФЕЕВ: Я был во Франции, в Бретани. И, конечно, все это как снег на голову. Было очень больно за страну, за будущее страны. Интересно, что как всегда страшно рифмуется с абсурдом, с какими-то непонятками, а в моем случае с каким-то цирком было. Потому что когда объявили о военном положении, и в Бретани, в маленьком городке, в общем, никто не знал, что я там, вдруг явилось французское телевидение. Вот, как они? Откуда они меня нашли, абсолютно непонятно. Они явились через 3 часа и предложили (это был 2-й канал) на всю Францию объявить, что я думаю про положение чрезвычайное.

Ничего лучшего не нашли, как на пляже. Ну, я, все-таки, там приоделся, не в трусах. Ну и, в общем, с мрачным видом сказал все, что я думаю. Ну, понятно, что я думаю, в общем.

С.КОРЗУН: То есть сейчас воспроизвести в эфире не решаетесь? Уже законы у нас такие.

В.ЕРОФЕЕВ: Нет, я, конечно, решаюсь воспроизвести. Просто понятно, что я сказал. Я сказал, что это ужасная вещь, что это кровь, это террор, это повторение ошибок одной за другой. И они мне, конечно, тут же сказали, что я буду делать. Я сказал, что в такую страну я не вернусь. Ну и, в общем, надо было решать. Я был с ребенком и женой, надо было решать свою судьбу.

Но когда мы шли на ужин, главные были новости в 8 часов, то хозяйка гостиницы выбежала мне навстречу и говорит «Господин Ерофеев, смотрите-смотрите, это вы». Я увидел себя на огромном экране телевизора в гостинице и ужаснулся, потому что я говорю с мрачной физиономией, говорю такие, в общем, страшные для своей собственной судьбы вещи. А сзади женщины с голыми сиськами играют в бадминтон. Там же у них топлес, в общем, больше топлеса, чем чего другого. И я понял, что, все-таки, вот, писатель – он и есть писатель. Он приговорен...

С.КОРЗУН: Подставили вас французские телевизионщики.

В.ЕРОФЕЕВ: Он приговорен быть вообще циркачом.

С.КОРЗУН: Вопрос от Триада, нашего слушателя: «Считаете ли вы события 19-21 августа победой демократической революции в России?»

В.ЕРОФЕЕВ: В то время, безусловно, это была победа. И надо сказать, что можно было гордиться Москвой, нашим народом. Можно гордиться было теми политиками, которые активно и целенаправленно привели нас всех к победе. Понятно, что было непросто, и, в общем, наверное, где-то судьба России была на волоске. Но победили, да. Как использовали эту победу? Ну, вообще-то, победу обычно люди используют неважно.

С.КОРЗУН: Вот и вопрос от Михаила Бродского еще один: «Каким образом народ оказался на обочине после августа 1991-го?»

В.ЕРОФЕЕВ: А вот здесь, конечно, критика либералов. Потому что сколько ни говорили мы тогда, в общем, делались реформы для абстрактного населения, совершенно не считаясь с народом, с его ментальностью, с его ценностями, с его традициями, с его политической незрелостью. Делали как в Польше, по шаблону польскому. Но там другое общество, другая культура, другое отношение к деньгам и прочее-прочее. Ну вот и сделали, что народ отшатнулся от демократов. Либералы теперь у нас ругательное слово. И надо сказать, что еще была абсолютно безумная какая-то, какая-то беспардонная антропология. У нас как-то считалось, что, вот, народ сейчас освободился, вот сейчас мы ему дадим реформы, и все у нас прямо взвоет от счастья. В общем, мы питались какими-то объедками французской философии просвещения, Руссо, немножко Вальтера. Как-то они дошли в этом виде. И они все растерялись, что вместо взволнованного от счастья народа появились бандиты, разборки, расстрелы. Ну и одновременно с этим появились совсем другие люди в политике.

С.КОРЗУН: Вы-то к себе вот эти ругательные слова «демократ» и «либерал» относите или не относите?

В.ЕРОФЕЕВ: Конечно, отношу. Конечно. А куда деваться? Дело в том, что политически я, конечно, и либерал, и демократ. Но вы знаете, когда русский писатель садится за стол и пишет, он понимает, что он не либерал и не демократ. То есть человеческая природа – она не дает больших надежд на то, что все так будет развиваться, как думают либералы, которые считают, что человеческая природа способна воспринимать очень адекватно все, что происходит в обществе, отражать какие-то перемены и все будет в порядке. Ну и демократия в конце XX века в западных странах где-то зашла в тупик, потому что это равнение на самых, в общем, отстающих, на лузеров. И мы это видим, и это нас всех беспокоит.

Поэтому я, в общем, я – шизофреник по своей политической природе. Потому что, с одной стороны, действительно, мне кажется, что необходимо абсолютно нашей стране выстроить какие-то структуры, которые будут, естественно, напоминать правовое общество. Какое? Ну, европейское. А какое еще? Не из Бирмы же мы все, из Непала выросли.

Но с другой стороны, я понимаю, что необходимо огромное количество умных усилий для того, чтобы все это направить на правильную дорогу, потому что сейчас вот я приезжаю в Брюссель или Страсбург, они иногда хотят, чтобы я перед ними выступил по поводу их, а не нас. И я говорю, что «Вы знаете, как-то странно, что теперь антропологами стали брюссельские бюрократы, которые говорят «Это не ешь, это не пей, тут шлем носи, тут пристегивайся, тут не пристегивайся, тут газуй, тут не газуй». – Я говорю – Вы кастрировали агрессию, и кто знает, что из этого человека потом выйдет, с этого европейского человека. Развели террор безопасности». С этой точки зрения какой же я либерал и демократ? Наоборот, я такой, я бы сказал, консерватор.

Ну вот так вот, Сергей, меня и принимайте.

С.КОРЗУН: Так кто испортил-то ситуацию, возвращаясь к вопросу нашего слушателя? Ельцин конкретно? Молодые демократы-либералы, которые были в его команде?

В.ЕРОФЕЕВ: Да наверное, все они испортили. Был какой-то один памятный разговор с Чубайсом (я ценю Чубайса), который сказал, прочитав мою книгу «Русские цветы зла», что мы не задумывались над этими проблемами, что зло в человеке пребывает на достаточно глубоком уровне. Мне кажется, что в этой команде вообще было мало философов. Да кто, в общем, занимался тогда философией? Кучка людей всего.

Жалко, конечно. Мы, я думаю, 50 лет потеряли. То есть потеряли столько и еще потеряем не меньше.

С.КОРЗУН: Если бы не было ГКЧП, что бы было? Были у вас какие-то ощущения на уровне судьбы страны?

В.ЕРОФЕЕВ: Вы знаете, на уровне судьбы страны, может быть, все это было бы, ну, чуть-чуть более прилично в отношении стран-соседей, потому что, конечно, когда все разбежались в разные стороны, и Россия так сильно обиделась и до сих пор обиженная, ну, как-то не хватает понимания для того, чтобы... Понятно, от кого разбежались – чтобы в следующий раз не оказаться в тех же самых сетях. Если бы не было этого путча, то, может быть, действительно, какими-то методами можно было договориться, создать, ну, что-то отдаленное, похожее на французскую или английскую модель постколониальной системы. Притом я не говорю, что те наши республики были колониальны в плане сознания. Многие из них были более зрелые, чем Россия.

А сейчас какая-то удивительная ситуация. Мы тянем Украину, всех назад, особенно Украину, но такими методами, что даже когда мы тянем, уже видно, что мы – старший брат, и если они только зайдут к нам в квартиру, то, в общем, дадим им палкой по голове.

Но я не понимаю, как это можно делать? Это же какие-то простые азы политики. Надо быть привлекательными. Почему-то у нас считают, что у нас только проститутки могут быть привлекательными, а общественные деятели и политики – они не привлекательные, они должны быть суровы. И это такой анахронизм, это такая африканская деревня возникает, что, мне кажется, наши соседи просто смотрят на это все и говорят «Туда не пойдем. Пойдем лучше в другую сторону».

С.КОРЗУН: В середине 90-х многим хотелось вырваться из Совка, из менталитета советского. Об этом много говорили «Ну вот, надо там... Моисей водил своих по пустыне там сколько лет. Значит, надо, чтобы это все вытравилось». Прошло с тех пор, ну да, 22 года. Вытравилось или возвращается? Или неистребимо?

В.ЕРОФЕЕВ: У нас в стране ветер дует сразу в 2 противоположные стороны. С одной стороны, ветер дует в правильную сторону, вот как раз именно выдувание Совка. И глядя на лица людей из протестного движения молодых, глядя вообще на средний класс, видишь, что этот ветер очень благоприятствует хотя бы развитию человеческих чувств и какой-то учтивости, я бы сказал, в широком понимании этого, общественном понимании этого слова.

Но с другой стороны, чуть выше... Я уж не знаю, я не занимаюсь метеорологией, но, все-таки, представляю, что бывают какие-то другие течения. А там он как раз совсем в другую сторону дует, и додул нас до такого Совка, что порой наши законодательные органы выступают не только как Совок, но где-то их опережают и бегут впереди Совка.

С.КОРЗУН: Виктор Ерофеев в программе «Особое мнение» на радио «Эхо Москвы», на телеканале RTVi. Законодательные органы вы упомянули, я тоже, наверное, к ним обращусь. Мы думали, что они все на каникулах, включая Госдуму. Но деятельность продолжается. Сегодняшнее сообщение: глава думского комитета по Гражданскому, Уголовному, Арбитражному и Процессуальному законодательству Павел Крашенинников сообщил журналистам, что он с коллегами собирается пожаловаться в прокуратуру в связи с поступлением в свободную продажу книги Йозефа Геббельса. «Михаэль. Германская судьба в дневниковых листках». Книгу выпустило издательство «Алгоритм». Роман был написан в 1923 году, за 10 лет до того, как он сделался министром пропаганды.

Произведение, как гласит аннотация, хотя и содержит некоторые размышления о политике, очевидно не преследовало политических целей, поскольку во время его написания автор был окрылен единственной мечтой – стать литератором.

Итак, издали Геббельса. Как как писатель к этому относитесь? С ревностью? С осуждением? Либо поддерживаете?

В.ЕРОФЕЕВ: Я хочу сразу сказать, что я Геббельса не люблю. Это мой враг идеологический по жизни. Сразу хочу сказать, фашизм не люблю, нацизм не люблю. Всю эту компанию не люблю.

Но мне кажется совершенно правильно считать, что врага надо знать в лицо. И даже такого врага, который еще тогда не стал врагом, а просто вылупался из яйца. Да и, в конце концов, запрещение порождает только запретный плод, который, наоборот, хочется читать. И появляется что-то явно нездоровое.

Мне думается, что и книгу Гитлера, и Геббельса, безусловно, надо знать. Как издавать, каким тиражом? Наверное, нужны комментарии к этим книгам, наверное, нужна серьезная работа над тем, как издавать. Но я убежден абсолютно, что мы должны знать немецкий нацизм хорошо. Просто это был наш противник, который нам нанес чудовищные удары. Мы должны это знать.

Я убежден, что Геббельс был плохим литератором, наверное, таким же плохим как Гитлер художником, поэтому вряд ли наш читатель получит удовольствие от этой книги. Но посмотреть... Розенберг, видимо, был покрупнее как идеолог. Но посмотреть, действительно, где зарождался и почему эти достаточно банальные, малообразованные, в основном, люди захватили Германию, это, конечно, наша задача. Потому что, в конце концов, перешагивая через одну тему к другой, нам тоже придется когда-нибудь разбираться, каким образом публицист, горячий публицист Ленин, ненавистник высших классов, вдруг оказался у руля и почему другой человек, писавший стихи в Семинарии, тоже у руля оказался. Надо когда-то тоже с этим разобраться.

Другое дело, мы все почему-то тормозим и откладываем это. Но, ведь, это все равно придет. И как бы мы ни тормозили, просто когда те следующие поколения на нас посмотрят, они так скажут: «А чего ж вы этим не занимались-то?» И мы будем выглядеть глуповато как глуповато выглядят и те, скажем мягко, которые предлагают все те законы, которые нас останавливают в нашем желании разобраться, что было с нами и что с нами есть.

С.КОРЗУН: У вас есть какой-нибудь личный индекс запрещенных книг, то есть книги, которые вы не рекомендовали бы читать никому?

В.ЕРОФЕЕВ: Да. Есть. Но скорее даже не книги, а изображения. Я считаю, что детская порнография должна быть принципиально запрещена. Я считаю, что есть вещи, которые, действительно, наносят удар по обществу и по психологии. Наверное, приходит в голову это.

И вообще, вот, что связано с образом, с картинками, это вещи, которые, действительно, надо продумать не один раз, прежде чем выносить на рынок. Просто они могут попасть в чужие руки – я имею в виду не для тех, кто... А книги – я считаю, что надо книги вообще, слово, мнение, надо изображать в издательстве. Мне тут же, конечно, скажут «А фашисты?» Вот, фашисты – я имею в виду, так сказать, современных фашистов. Как же они будут печатать газеты? Наверное, тут есть какая-то черта. Если мы будем говорить не о геббельсовской книге литературной, а политической, наверное, есть какая-то черта, которую, все-таки, переходить нельзя, потому что радикализм в неустойчивой и несбалансированной стране может быть весьма ультраправым и нам всем...

С.КОРЗУН: Как запретить вот это в современном открытом интернет-мире? Брейвик тоже же свои знания почерпывал и свой блог вел там или что он...

В.ЕРОФЕЕВ: Да. Об этом думает вообще, надо сказать, весь мир, как запретить. Об этом думают. Вот, я не буду подробности излагать, но у меня появилась телепередача одна (еще, наверное, не сразу выйдет), такие встречи с самыми интересными людьми мира. Вот, я с (НЕРАЗБОРЧИВО) встречался в Берлине, встречался с племянником Миттерана. Вот ровно то, Сергей, о чем мы сейчас говорим, как запретить, для них этот вопрос очень серьезный.

С.КОРЗУН: Но запрещать надо? И вы с ними согласны?

В.ЕРОФЕЕВ: Они говорят, что надо запрещать, но не знают, как. И я тоже не знаю, как. И думаю, что вот такие вещи как пропаганда фашизма и человеконенавистничество, конечно, должны быть выведены за скобки свободной дискуссии.

С.КОРЗУН: А художественные произведения под видом исторических, которые грубо нарушают историческую правду (говорю я с соответствующими интонациями)? Ну, художник имеет право на любую интерпретацию действительности? И на «Последнее искушение Христа», да, и на, условно говоря, второстепенную роль СССР во Второй Мировой войне. Сейчас, вы знаете, тоже дискуссии идут. Может, запретить это всё?

В.ЕРОФЕЕВ: Надо сказать, что, в общем, естественно, что мы не первые, которые сталкиваемся с этим. Просто мы первые, которые сталкиваемся с этим в контексте интернета. Ясно, что запрещение здесь не поможет. Мне кажется, что, конечно, запрещать какую-то книгу, которая имеет художественное содержание или мнимое художественное содержание, это какое-то безумие, потому что а кто это будет запрещать? И какие будут эксперты?

Вы знаете, я помню, что в 1987 году (я же тогда работал в Институте мировой литературы) еще ходили громы вокруг книги Набокова. Кого-то еще в 1987 году хотели посадить за то, что он имел дома Набокова. В 1988 году я издал «Лолиту» Набокова в приложении к «Иностранной литературе», и от Горбачёва пришел какой-то там офицер и попросил 2 экземпляра на прочтение. Видимо, ему и Раисе Максимовне. Видите, как меняется тут все?

И что ж тут? Где тут запрещение? И как тут сделать?

Мне кажется, что нету таких судей, и надо давать возможность говорить всем. А что касается манипуляции историей, то, как правило, манипуляцией занимаются те, которые запрещают другим иметь противоположные или непохожие на них мнения. Вот это манипуляция, это отвратительно.

С.КОРЗУН: К дискуссии по учебникам истории. Должны быть, все-таки, какие-то унифицированные, в которых разные точки зрения? Минута на ответ. Либо?..

В.ЕРОФЕЕВ: Нет. Я думаю, что должны быть разные точки зрения. Но есть вещи, которые нельзя допускать. Мне кажется, что в истории нашей страны были, к сожалению, моменты, которые не подлежат двоякому суждению. Ну, я беру сразу 1937-й год, например. Какие тут могут быть точки зрения? Послевоенное уничтожение нашей интеллигенции, борьба с космополитизмом. Вообще все эти страшные вещи – они, конечно, нуждаются в однозначном осуждении. Хотя, русская история вообще превратилась в самый, по-моему, увлекательный роман, который написал русский человек, только коллективно, всем народом.

С.КОРЗУН: Прогнозировать ее сложно, российскую историю. Не только будущее, но и историю. Виктор Ерофеев в программе «Особое мнение» на радио «Эхо Москвы», на телеканале RTVi. Делаем короткий перерыв и возвращаемся в студию через 3 минуты.

НОВОСТИ

С.КОРЗУН: Виктор, скажите мне, пожалуйста, развлекает ли вас нынешняя политическая жизнь? Например, это эпическое противостояние и.о. мэра, например, и уже практически севшего за решетку одного из кандидатов, неожиданно выпущенного на свободу. Может ли это быть темой ваших будущих романов или хотя бы эссе?

В.ЕРОФЕЕВ: Конечно, это, скорее, театр абсурда. Я думаю, Ионеско бы порадовался этому, Беккет, Мрожек, совсем недавно умерший в Ницце. Он, наверное, использовал бы это. Театр абсурда – ну что ж, это часть человеческого существования. Хотелось бы, чтобы он меньше присутствовал в Москве и меньше присутствовал в политике, но никуда от него не деться. Что мен здесь больше всего не нравится – что все равно возникает ненависть, какое-то противопоставление, которое напоминает большевистские разборки. Ну подумаешь, у человека есть другое мнение. У человека есть другое мнение, он иначе смотрит на весь чиновничий мир (говорю про Навального) и на руководителей страны. Ну и что из этого? Почему надо так пламенно его ненавидеть? С другой стороны, я вижу, что Собянин достаточно разумно, а может быть, лукаво, ведет. И там есть у него ребята сильные, как Капков, например. Ну опять-таки: почему не идти на дебаты? Раз выборы – так выборы: надо пойти поговорить. Меня действительно беспокоит, что будет с Алексеем дальше. Потому что что ж такое? Какие-то кошки-мышки. Сейчас он поиграется, с их точки зрения, в кандидаты, а потом что, опять в тюрьму? Понятно, что это срок, который ему реально грозит, это срок за ту деятельность, которую, в общем-то абсолютно очевидно, ведет каждый бизнесмен. Поэтому все это театр абсурда, который нам навеяла наша история. Эта ненависть… Я только что приехал из Сопота. Подумаешь, Сопот – балтийская, маленькая, курортная местность. А там хорошо, весело, все улыбаются. Встречаюсь с мэром Сопота, он прилете из Москвы. Хороший, говорит, город, замечательный, но почему такие хмурые люди? Я говорю: у Чехова еще были хмурые люди, написал рассказ. Вот эта хмурость наша, вот эта безнадега, что ничего не получится, что мы не справимся, что нас задавят, закидают, танками раздавят, в конце концов. Вот это ощущение безнадеги порождает депрессию. А на эту депрессию возникает реакцию ненависти. Мне кажется, эта попытка и Алексея Навального, и вообще москвичей все-таки превратить наше существование в определенную общественную дискуссию.

С.КОРЗУН: У вас есть политические предпочтения, симпатии? Не просто эстетические симпатии–антипатии, а чисто политические? Пойдете на выборы?

В.ЕРОФЕЕВ: Конечно, я буду голосовать за Навального. Это и двух мнений быть не может. Но я знаю, что он не победит. Это тоже двух мнений быть не может. Но я буду поддерживать и его, и в то же время я буду поддерживать то, что у нас все-таки наш двуглавый орел был бы с двумя головами, а не с одной. То есть он бы смотрел в разные стороны, жил бы и еще при этом летал. А у нас большое желание сделать одноглавого. А у некоторых даже чтобы и отрубить и последнюю голову.

С.КОРЗУН: Значит, они смотрят в разные стороны, но не на тебя, на тебя не смотрят.

В.ЕРОФЕЕВ: Они не смотрят, да. И еще поразительно, что явно в такой ситуации не договорятся никогда.

С.КОРЗУН: Виктор, вопрос от человека, подписавшегося «франкофил». В начале 90-х граждане отвоевали у власти право на частную жизнь. Сейчас это право довольно успешно отбирает власть. Как вы полагаете, кто и когда победит в этой борьбе и что ждет проигравших?

В.ЕРОФЕЕВ: Это серьезный вопрос. Я действительно как-то написал статью. Она была напечатана в разных странах «Путин и частная жизнь», где пытался объяснить Западу в основном, что произошел какой-то такой договор без протокола, что «будьте лояльны, а у вас будет частная жизнь, свободная, за забором делайте что хотите». Это продолжалось довольно долго и было новинкой в русской истории, потому что в русской истории свобода частной жизни никогда не была. И даже знаменитый указ Петра Третьего о вольности дворянства все равно подразумевал ограниченную вольность. И вдруг нам дали достаточно много свободы. И эта свобода, свобода частной жизни, очень опасная свобода для государства, потому что ты когда свободен, ты начинаешь говорить: а почему только в частной жизни. У нас это пошло-пошло-пошло: свобода общественной жизни, политической жизни. И вообще ситуация напоминает Испанию начала 60-х годов, когда у них это называлось соседская демократия, когда свобода частной жизни привела «ухудшенного фашиста» (я, понятно, с иронией говорю) Франко. Не хватило на то, чтобы всех держать за глотку. И он отпустил чуть-чуть. И сразу возникла соседская демократия. У них такой был термин, когда соседи говорили: давайте построим площадку для детей, это сделаем и это сделаем. И стала расти демократия. Мне кажется, у нас то же самое возникает в нашей стране демократия не сверху выдается. Да и кем? У нас не развита традиция. А стал народ в Москве особенно, но и в других городах, как-то стали эти ростки… И это положительно. И это, мне кажется, очень важно. В конце концов, когда произойдет то, что должно произойти, произойдет смена декораций политических, то будет больше готовности. Но, с другой стороны, никто этим не занимается. Нету политической воли на это. Вообще наша беда в том, что еще тактически наши люди думают, но стратегически, такие философские ходы, не видно ни наверху, ни внизу, и посередке. Вот такая одноходовка: сделать – и что-то продвинется. И поэтому в этой одноходовке и возникают хмурые люди.

С.КОРЗУН: Еще один вопрос от нашего слушателя, Илья из Ярославля. Хороший такой вопросик, легенький. Ксенофобия, гомофобия и т.д. - как вам кажется, это искусственно навязывается властью или естественный запрос народа?

В.ЕРОФЕЕВ: Это не то что легенький вопроса – это вечный вопрос России: кто виноват – народ или власть. Традиционные русские консерваторы говорят, что народу надо еще подучиться, подлечиться. А есть люди либеральные, которые говорят, что власть виновата. Я думаю, что у нас все виноваты: я виноват, и ты, Сережа, виноват, и все, и Венедиктов виноват. Мы все виноваты в том, что не смогли и не можем создать нечто такое в России, которое было бы полезно для нее, для нас всех, для разных слоев населения. Конечно же, такой свободной мысли очень мало в России, процентов 20. Очень много политическое незрелости, которую я упомянул.

С.КОРЗУН: А если не уходить далеко в дебри. Конкретный вопрос по мигрантам. Потому что ксенофобия – то, что сошлось в этой избирательной кампании, в том числе.

В.ЕРОФЕЕВ: Да, но мигранты не только у нас. Европа тоже не знает, как решить этот вопрос. Но она к этому вопросу относится без ненависти. Может быть, она беспомощна в создании мультикультурного общества, но нет такой ненависти и злобы. Я не говорю, что мы виноваты в криминальном смысле. Просто так мозги не сложились, что можно было справиться, но не справились. Что касается нашего народа, который я глубоко ценю за его воображение (это удивительный народ с воображением – я серьезно говорю, без всякой иронии). Но с другой стороны, политическая его культура очень низкая. Поэтому народ – достойный объект манипуляций. И еще так будет дальше продолжаться. Вот и вся картина. А ксенофобия – расизм даже, я бы сказал – он такой на бытовом уровне, так как-то люди спокойно говорят «нет, негру я руку не подам, а то потом испачкаю ее». Вот говорят и смотрят в глаза, как будто ты тотчас начнешь кивать. И всегда подозревают, что на самом верху так тоже все думают, просто сказать неудобно. А все думают: я негру руку не подам… И вообще самый страшный фашистский взгляд разделят и только помолчат, потому что неудобно. И это ощущение того, что культ силы и задави. И главный крик «куда прешь?!» хамский – вот это останется навсегда. Вот в это не хочется верить. Я думаю, что что-то все-таки получится хорошее.

С.КОРЗУН: Будем надеяться. Виктор Ерофеев был гостем программы «Особое мнение». Спасибо за то, что пришли и отвечали на наши вопросы.

В.ЕРОФЕЕВ: Спасибо, Сергей.