Один - 2019-06-14

А. Венедиктов

Вторая история. Это история про Любовь Соболь. Конечно, ее преследование молодцами, молодицами, бесконечное приставание подвигло сегодня Демьяна Кудрявцева, человека, который является инвестором газеты «Ведомости», который не испытывает, как он написал, это есть в моем Telegram-канале… Кемерово, привет! Иркутск тоже, Лос-Анджелес, Березняки, Пермский край. Призвать жителей, избирателей, извините, 43-го московского округа оставить свою подпись за Любовь Соболь, тем самым ответить этим негодяям и подонкам, которые не дают ей жить. Я бы добавил следующее. Я вполне поддерживаю этот призыв, тем более что подпись это не значит голосование. Подпись – это дать возможность зарегистрироваться. И те граждане, избиратели 43-го округа, которые поддерживают других кандидатов или не поддерживают никого, которые поддерживают Нюту Федермессер или Сергея Митрохина, они могут несколько раз оставить свою подпись за нескольких кандидатов. Закон такой. Тут вопрос в том, что надо всем дать зарегистрироваться и дальше уже в честной борьбе, за голоса избирателей это сделать. Тут еще очень важно мне кажется, что всех этих молодцев и молодиц нужно не просто опубликовать их имена и фотографии, а их биографии что называется. И мы сейчас начнем собирать на них данные. И будем публиковать. Они же герои. Они преследуют эту женщину, суют ей телефон в лицо, бегают за ней вплоть до закрытых зон аэропорта, как они туда проходят, мы совершенно не знаем. Кабарда и Сочи, привет! Калининград – тоже. Вот мне кажется, что про этих людей надо рассказать, чтобы их родители, их дети, братья и сестры, чтобы ректоры их вузов, чтобы руководители их предприятий знали об их подвигах. Они же не скрываются. Ну, давайте поговорим о том, что эти люди вот такие. Давайте мы про них расскажем. Я думаю, что мы этим, собственно говоря, и займемся. Это то, что касается про Любовь Соболь. Думаю, что в этом смысле ей надо оказать как минимум моральную поддержку. А как максимум – дать возможность зарегистрироваться. Потому что это подонство должно быть закончено. У нас есть еще некоторые приемы, которые мы применим. Не буду их пока обозначать. Из смешного или трагикомичного. Бон, привет. Барнаул, Торжок. Татарстан. Переславль-Залесский. Рыбинск. Отлично. Калуга.

А.Венедиктов: Впервые за все время существования «Эхо Москвы» мы идем в Европейский суд по правам человека

Так вот, тут была интересная, поскольку начинаются выборы в Мосгордуму, как вы знаете, была совместная конференция у меня с председателем Московской избирательной комиссии Валентином Горбуновым, которого я дважды назвал Голуновым. Естественно, язык заплелся, потому что у всех на устах Голунов и даже Иван Голунов по цитированию, по медиалогии один день обошел даже Владимира Путина. Что не есть хорошо, конечно. Для всех. Для перепугу. Это была шутка, сейчас со звериной серьезностью некоторые наши товарищи пойдут… Челны – отлично! Беэр-Шева, Висла на Одере. Нью-Йорк, Киев. Красота неземная. Так что, Валентин Павлович дернулся несколько раз, думал, что я его троллил. Я не троллил просто когда ты часто говоришь: Голунов, Голунов, Голунов – у тебя Горбунов тоже превращается в Голунова. Не дай Бог.

Тут мне напомнили, задали вопрос: «Вы знаете, что за свободу Ивана Голунова подписалось 6352 журналиста». Последнее. Перед освобождением. И дотошные товарищи пишут: а почему вы не подписали. Я действительно в отличие от очень многих моих коллег и на «Эхо Москвы» и из других изданий, это коллективное письмо не подписывал. Я не буду говорить о том, что я не подписываю коллективных писем, у меня свои ресурсы. Это правда. Я не подписываю коллективных писем и это правда мои ресурсы. Но дело было в том, что когда это письмо начиналось подписываться, у меня абсолютно не хватало информации, что произошло. Я человек может быть чрезвычайно занудный, но я свою подпись ценю очень высоко. И я прекрасно понимаю, что тратить свои ресурсы и свое имя просто так, я не отдаю его, короче. Кельн, привет! И мне хочется вам сказать, что когда мои сомнения начали нарастать, они начали нарастать ровно в ту же пятницу, когда начали подписывать письмо. Мне показалось, что гораздо эффективнее, а в данном случае речь идет об эффективности для меня. Я кстати, не подписал ни то письмо, которое «Свободу Ивану Голунову», которое в пятницу. Ни то письмо, которое «Давайте не выходить на марш». Я вообще не подписываю. Это может нравиться, может не нравиться. Сердобск приветствует. Александр, а можно задать вопрос, А Сердобск – это где? Если можно напишите. Волгоград – хорошо. Черноголовка – тоже неплохо. Извините, у меня глаза немножко закрываются. Поэтому я очки все время поправляю. Потому что не ожидал сегодня. Казахстан, Таганрог. Пенза. Слушайте. А Сердобск, ребята, как хорошо, что нас так много и мы всюду. Сургут, привет! Не было никакого особого мужества. А дело в том, что еще раз скажу, что для меня, когда у меня нет ответа, когда я не знаю точного ответа, я предпочитаю не высказываться. Потому что я для себя решил, что мое слово, оно весит. И я, конечно, понимаю, что вот эта подпись 6500, я кстати размахивал при всяких разговорах с разными начальниками 6500, вы посмотрите - 6500. Вы посмотрите, какие люди подписались от Муратова до Симоньян. И от Андрея Медведева из ВГТРК до Лизы Осетинской. Посмотрите. Понимаете, что так оно не может быть, если это неправда. Но история заключалась в том, что мои сомнения они нарастали и нарастали по мере изучения того, что делали полицейские. И, конечно, больше всего на меня повлиял Евгений Ройзман, хочу сразу вам сказать, который, прекрасно понимая, как проходят оперативные истории с захватом разного рода барыг, сбытчиков и так далее, который смотрел то, что было в открытом… Архыз, привет! Таруса тоже. То, что мы это видели и так как-то он говорил, что этого не может быть, так оперативники не работают, нет, где этот протокол должен быть. Он меня все время вводил в смущение и сомнение. И когда я в субботу рано утром приехал в Москву и пошли встречи у нас с Дмитрием Муратовым, вот все эти сомнения, еще раз подчеркну, это самое главное слово - сомнения. Скепсис. Мы транслировали наверх что называется. Ну, с теми, с кем мы разговаривали, Дима Муратов об этом подробно уже говорил. Я тоже об этом говорил. Это же очень важно – делиться сомнениями. И говорить «я не понимаю». И сначала с нами говорили через губу, потому что вы Шпаки, а мы следователи, полковники, майоры и так далее. Но когда стало понятно, что мы Шпаки, Шпаки, но мы были хорошо отбрифингованы специалистами и задавали вопросы по существу и были готовы – тогда мы начали сеять сомнения в начальниках следователей. Я бы сказал так.

История же в этом. История в том, чтобы добиться понимания и наши сомнения, мои сомнения были окончательно побеждены в обратную сторону, скажем так. Когда стало известно, что смыв с рук у Ивана Голунова, он дал нулевой результат. То есть как сразу же, я тут же написал Евгению Ройзману. Он написал, что это значит, он не потреблял, не раскладывал, не фасовал. И здесь была точка и я вот с этими словами, сбыт-то где. И дальше: не потреблял, не фасовал. Я уже ходил и бродил. На самом деле повторю для тех, кто не слышал, без этого письма на 6 тысяч 500 человек, без одиночных пикетов, а затем полных пикетов в Санкт-Петербурге в пятницу и в Москве в пятницу, без того, чтобы огромное число коллег было у Никулинского суда; без людей, которые, готовясь выходить на марш протеста против этого, - у нас бы ничего не получилось. У нас бы ничего не получилось. Ни у Муратова. Ни у меня. Ни у Маргариты Симоньян. Ни у Галины Тимченко. Ни у кого бы не получилось. Вот поверьте мне. И только, опираясь на яростное массовое возмущение, которое было, нам параллельно или, если хотите одновременно удалось посеять сомнения, включая самый верх и президента Путина.

А.Венедиктов: Я против отмены 228-й статьи

Дальше. У меня был вопрос такой странненький. Но я сейчас его найду. Он был на сайте. Касаясь как раз про Путина. Лев Апекушин, извините, если я неправильно, поскольку тут латиницей все. «Про непостроенную детскую площадку в Рязани Путин в курсе, а с положением со статьей УК, которую давно зовут народной, он не в курсе? Про то, как полиция использует статью, знают даже школьники». Вы знаете, так очень легко говорить. Даже школьники знают, а президент не знает. Речь не идет о статистике. Речь идет о конкретном случае, когда конкретную историю как матричную, она была донесена и объяснена на понятном ему языке юридическом. И сделала это Татьяна Москалькова, отдельное ей спасибо. Уполномоченная по правам человека. Генерал-майор полиции в отставке. Это значит, как бы свой докладывал. То есть она знает и Путин ее уважает и знает, что она знает и если она уже туда пошла с этим, это значит, что даже самые близкие и самые преданные люди, люди из близкого круга как Татьяна Москалькова, генерал-майор, они тоже в сомнении. И она делится этими сомнениями с президентом. Поэтому, Лев, легко на диване делать распальцовки, кстати, между прочим, все эти вопросы не очень простые, даже каждый школьник знает.

Например, сейчас идет обсуждение, что делать с 228-й статьей. И там народ говорит, отменить 228-ю статью, и это был один из призывов. А вот тот же самый Евгений Ройзман выступает категорически против отмены 228-й статьи. И я как-то в этом смысле готов к нему прислушаться. Что-то с ней делать надо. Но я против отмены. Потому что Ройзман против отмены. И я надеюсь, когда она будет обсуждаться, это не будет конъюнктурно – а сейчас давайте отменим ее и сделаем статью 228 прим. Вот к этому делу надо прийти. Слушайте, действительно 20% всех сидящих сидят по этой статье. И я уже говорил сегодня днем, что, будучи у Никиты Белых в колонии вчера, я спросил у начальника колонии: сколько. Он сказал: 52%. У них сидит по этой статье. В этой колонии. Где 1211 человек. Этот вопрос нуждается в обсуждении. Я на самом деле, поскольку никогда этим особо не занимался. Следил соответственно, чтобы мой парень, его одноклассники как бы этого избежали. Как мог, так и следил. Как родитель. Но вот история такая. Например, где-то в 70-е годы в США был принят аналог этой статьи. 228-й. И тюрьмы американские были набиты чернокожими подростками, которые были приняты за хранение очень маленькой дозы кокаина. За хранение, короче говоря. И целое поколение, оно вот оказалось в этих тюрьмах, вот эти подростки, этот Гарлем такой переместился. И американская знаменитая огромная мощнейшая спецслужба DEA, управление по борьбе с наркотиками, УПН так называемая в переводе. Она начала бороться с основными потоками: кокаин, героин, Латинская Америка, корабли. Мы читали романы и видели фильмы. На самом деле ситуация поменялась. Потому что создать химическую лабораторию стоит 17 тысяч долларов. Домашнюю. Синтез дешевых наркотиков. То есть понимаете, поменялся поток, поменялось направление. А остался тот же самый метод борьбы. Перехватывать караваны, сбивать самолеты. Ловить наркобаронов. Меня тут упрекают и говорят о том, что у нас нет наркобаронов. Да конечно же есть. Но это для дорогих, это для изысканных. Но я вам говорю о том, насколько вот эти синтетические дешевые химические соли они начинают захватывать рынок. Мир поменялся. А методы борьбы… У меня ответ на вопрос: скажите, а нужно восстанавливать отдельную наркослужбу. Вот я надеюсь, что скоро Виктор Черкесов, помните, который возглавлял первую нашу наркослужбу, даст интервью Виталию Дымарскому для нас и мы там как бы об этом поговорим. А нужна или не нужна.

А.Венедиктов: Мир поменялся. А методы борьбы с наркоторговлей - нет

А каким образом разделять хранение, сбыт. Что такое сбыт, что такое хранение, что такое производство. В общем, это требует действительно обсуждения большого не только профессионалов, но и общества. Поэтому у меня нет на это ответа. Просто нет на это ответа. И если, конечно, начнется, а она начнется общественная дискуссия, мы конечно эфир наш и сайт наш будем предоставлять сторонникам, разным сторонникам разных предложений. Например, В. Бос-72 пишет мне: «Здравствуйте, Алексей Алексеевич. Пересмотр статьи 228-й негативно скажется на межведомственном взаимодействии между судов, УФСИН, медицинскими учреждениями, осуществляющими профилактику, реабилитацию наркопотребителей. Как вы считаете, это приемлемая цена за использование статьи в неправовых целях». Владимир из Санкт-Петербурга. Не знаю, Владимир. Понимаете, да. Не знаю. Поэтому хочу слушать все стороны, хочу принять участие в этой общественной дискуссии, где и родители будут принимать участие, что важно. И депутаты, и юристы. Полицейские, кстати. Наркополицейские. Что не менее важно. И как оградить от подбрасывания, мне тут сказали: а вы знаете, что в кодексе, не знаю, каком есть статья – подброс. Я, честно говоря, не нашел, но как-то стало нехорошо. То есть то, что имеют право подбрасывать. Или наоборот. Не знаю. Умный Хорек пишет: «У нас интересное лицемерие…», - и улетело. Извините. Вот это важная история, но она требует общественного консенсуса. И такой консенсус возник по Голунову. Значительная часть, я так думаю, что все там как бы здоровые люди, я имею в виду здоровые – в смысле воспринимающие, они разных политических этических и эстетических взглядов, сомкнулись на истории с Голуновым. Неважно, какие посты и где они занимали. Это правда. Но дальше что с этим делать, как с массовым явлением. То есть каждый кейс отдельно это понятно. Какие должны быть законодательные истории, более тщательно, не резиновые, а очень много определяющие. Мы видели, что, собственно говоря, произошло с Иваном Голуновым. Произошло злоупотребление правом. И я хочу вам сказать, что это уголовное преступление. Я хочу вам сразу сказать, что уголовное дело по подбросу наркотиков не закрыто. Я еще раз хочу подчеркнуть, что уголовное дело или преследование Ивана закрыто. За невиновностью. Закрыто. Услышьте меня. А уголовное дело в отличие от дела Ивана оно продолжилось и передано в Следственный комитет. Потому что все, кто под этим уголовным делом, все офицеры полиции. Оно идет. И я тоже там с криком «сажать, не сажать», - нет, давайте мы определим ответственность каждого офицера. Кто получил приказ с наводкой, кто отдавал приказ, почему отдавал, кто не допускал адвоката. Кто наступал ногой на лежащего задержанного. Кто не давал ему спать, кто требовал от врачей отчета. Не имеют права, кстати. Вот давайте все по каждому шагу, еще раз: по каждому шагу. Мне просто кажется, что это для нас с вами важно. Потому что тут очень важно еще знаете что. Как мне кажется, тут очень важно создать прецедент. Я против, тут говорят, давайте проведем показательный процесс над полицейскими. Я против показательных процессов. Есть вот кейс, если доказана принципиально вина каждого отдельного, отдельно каждого из них, вот отдельно каждый из них должен быть осужден. Тот, кто нарушил закон. Совершенно для меня очевидно. И эта история должна иметь я бы сказал, должна стать финалом расследования. Не начинать с посадок, а то знаете, мы начинаем с посадок, начали с посадки Голунова, а потом давайте проводить расследование. Давайте посадим, а потом проводить расследование. Категорически против. Офицеры отстранены. Уголовное расследование Следственным комитетом идет. Я сейчас не трогаю политическую составляющую и политических бенефициариев этого дела. Потому что это уже как бы конструкции, фантазии. Частично знаю, чего-то не знаю. Где-то мне не хватает знания. Где-то мне хватает фантазии. Как и каждому из вас. Но мне кажется, что здесь важно показать сейчас обществу, что сначала расследование, потом посадки. Но и вот эта история. Тут Василий Ильин – мудак. Говорит: «Хорош отмазываться, не ты ли говорил «давайте не будем мешать следствию». Конечно, не будем мешать следствию. Я настаивал на следствии, мудак ты. Настаивал на нем, и оно идет. И мы ему не мешаем. А мы ему помогаем. Выводя невиновных, который признан невиновным не мной, замечу я, а руководителем следственной группы, а затем министром внутренних дел. А затем судом, отменившим предыдущее. Не мной. Вот это они признали. Понял? Смотреть внимательно мне в глаза и слушать, что я говорю. А то как пойдешь по этому делу и всё. И не будем мешать расследованию. Пошли дальше. Теперь я перехожу к вашим вопросам, которые… Вот я не понял, Пишут: «Добрый вечер, нельзя ли сделать для Ютуба ежедневный вечерний выпуск новостей, в котором были бы все основные новости за день в том формате, что обычные выпуски на радио». Это я не понимаю. Новость живет, сколько она живет. И собирать старые новости мне не кажется правильным. Это какая-то странная развлекуха и вы вполне можете это найти в Интернете, на Ютубе. Где угодно.

Наша слушательница из Москвы Ирина просит, чтобы я уточнил свою позицию по Гринпису и про финансирование Гринписа. У нас с этой слушательницей Ириной старые наши терки. Еще раз повторю, что финансирование Гринписа штука не открытая. Что мешает Гринпису раскрыть все донаты. И меня упрекают в том, что я привел пример 2005 года, когда корпорации соответственно принимали участие в финансировании. А я говорю: ну покажите нам 18-й год, 17-й год, полностью. Мы посмотрим на этих людей, и тогда я скажу, вот посмотрите. Давайте мы опубликуем на сайте. Какая проблема у нас с Гринписом. Никакой. При этом я совершенно не считаю, что Гринпис находится на службе у корпорации. Но при этом я считаю, что такими организациями как НКО могут люди манипулировать, могут корпорации манипулировать и они это делают. Вот и все. Ну будем ждать, когда Гринпис раскроет свое финансирование. Международный Гринпис в первую очередь. У российского там более-менее понятно. И международный, главный Гринпис, который финансирует, в том числе и российский – хотелось бы посмотреть на донаты. Всё. И разобраться с этими людьми. Видите, я очень занудливый. Я всегда смотрю документы.

А.Венедиктов: С Иваном Голуновым произошло злоупотребление правом. И это уголовное преступление

Алекс пишет: «В один настоящий прекрасный день Тимченко и Колпаков, и примкнувшие к ним Муратов, Осетинская, Бадамшин заявили, что своего вытащили, а на других им плевать». Они этого не заявляли. Вот это, собственно говоря, такое сумеречное сознание у людей. Это вам так кажется. По поводу плевать. Во-первых, в деле, когда вытаскивается человек, несправедливо попавший туда, я всегда следую за адвокатом. Просто. Просто следую за адвокатом. Вам это не нравится? Ну, следуйте за другими. И в данном случае я всегда прислушиваюсь к адвокатам. Второе. Что касается марша. Это дело тех, кто организовывал марш. Это дело, кто вышел на марш или не вышел. Кто организовывал марш - те и вышли. И в этом случае как вы обратили внимание, я это дело не комментировал, потому что моя задача была очень узкая. Она была абсолютно узкая или я люблю говорить: тупая. Нужно было не допустить, чтобы Иван Голунов сел в камеру, где из него бы вышибали, как я подозреваю, ложную информацию. И эта задача была выполнена. Повторяю, теми людьми, которые собирали подписи, стояли в пикетах. Выходили на стояние, стояли у суда и нами, теми, кто работал с другими людьми, которые вам сильно не нравятся, вместе с Дмитрием Муратовым с одной стороны и Марго Симоньян с другой стороны. И это правда. И неприятная для многих, но она правда и есть. Переходим к чему? - переходим… Да, лайки можно ставить, ничего, ребята. Ставьте лайки. Так, Андрей Милованов: «Адью». Да, адью.

Посмотрим, что вы мне пишите sms +7-985-970-45-45. Не забывайте подписываться. Так: «Похоже на разводку». Когда вы говорите «похоже» - значит, вам кажется. Ну, вам кажется хорошо, пусть вам кажется. Дальше без подписи, не буду ничего без подписи делать. «Есть ли шанс, что благодаря делу Голунова, - пишет Ярослав, - Путин станет меньше доверять папочкам, а больше СМИ и гражданскому…» Такого шанса, Ярослав, не предвидится. «Москалькова не генерал полиции, а генерал милиции, она не прошла полицейскую аттестацию». Что это меняет в этой системе, Александр? Ну, вот что. Дальше: «Мы молимся...» Ну молитесь дальше. Евгений пишет: «Почему убрали Потапенко, очень жаль». Мне самому жаль. Он сам убрался. Он сказал, что это ему поздно, он больше так не может. Он ведет утреннюю передачу на другом радио. Поэтому вы слово «убрали» неправильно используете. Тут Юлия пишет: «Угроза жизни Ивану не исчезла. Возможный заказ на него не снят. Его преследуют страхи. Разве не разумно ему сейчас уехать из страны». Юлия, но это вопрос, наверное, из Санкт-Петербурга, прежде всего к Ивану. Но если вы спрашиваете мое мнение, я скажу вам, что, наверное, я с вами солидарен. Любовь пишет: «Как вам не стыдно, что вы позволяете так выражаться в эфире». Мудаки должны знать, что они мудаки. Вас, Любовь, я уважаю. Мудаков не уважаю. Ничем не могу вам помочь.

Дальше. Колпаков так и написал: мы своего вытащили, а активизмом мы не занимаемся. Ну, это же не наплевать на других. Да, своего вытащили. Условно говоря, Голунов совсем не мой. Но я при этом приложил руку. И вы к этому приложили руку. Дальше идет политическая история. Давайте отменим статью 228-ю. Долой политических заключенных. Этим должны заниматься в первую очередь политические активисты, политики, а пресса должна это освещать. А не организовывать. Разницу поймите. Медиа должно это освещать. В полном объеме. Но не организовывать это. И я вам напомню, что в уставе «Эха» журналисты не имеют права быть членами политических партий. И, собственно говоря, принимать участие в политических манифестациях. Выступать на них. Могут с согласия главного редактора. «Свободу Ивану Голунову!» - это акция – свободу нашему журналисту. Долой такую статью, сякую статью – это политическая манифестация. Долой там чего-нибудь еще. Так, дальше что. «Откуда у полицейских столько наркотиков?» Таня, вы знаете, их столько в стране, это не вопрос. Их столько изымают, это тоже не вопрос. Найти наркотики для полиции, так же как оружие – это тоже не вопрос. Поэтому я думаю, что здесь не все понятно. «Классификация доказательств, результат оперативно-розыскной деятельности, видимо, нам сказали…» - Не знаю, о чем вы сейчас, честно говоря. Пошли сюда. Теперь мы двинулись в чат. Пока вы тут пишите sms. Напомню, что чат в Ютубе у нас работает. Если можно, не очень длинно. Шиес. Ну, в Шиес у нас выезжает Евгений Снегов. Мы его на неделю туда отправляем. Я вам сразу хочу сказать, что там готовится включение из Шиеса на прямую линию Владимира Путина, которая будет 20 июня. Туда отправлена будет группа ВГТРК. Ничего, да. Я попросил в Шиес съездить Евгения Ройзмана. Он в понедельник или во вторник туда поедет. И мы вас будем информировать об этой истории. Да, я согласен абсолютно, Сергей, что дело в нашем суде, вот где беда. И вот это, пожалуй, я с вами соглашусь, мне кажется, что центральная история – это суды. Потому что если полицейские приходят с такой базой доказательств, с которой они пришли, кстати. По делу Ивана Голунова. Знаете ли вы, что весь объем бумаг, который был принесен… Значит, не было ни одной экспертизы еще. Вообще ни одной. А объем бумаг был такой – до ареста Ивана Голунова была только одна бумага, а 30 мая, если мне не изменяет память, то есть за неделю до его задержания там было решение суда, внимание – не об обыске, а об обследовании его квартиры. Есть такое выражение – обследование его квартиры. И это обследование, ну вот оно такое вот. Понимаете. И всё остальное было показание понятых, показания оперативников. То есть после задержания, в чем дело было. Где сбыт-то что называется. Дальше. Суды оправдывают меньше процента. Смотрите, еще раз, возвращаясь к судам. Судья, которому приходится с такой доказательной базой, оно же по доказательной базе, как у нас принято, чего там - по внутренней интуиции, я уж не помню, как у нас все это называется. И вот это решение судьи отправить, который услышал, видимо, сомнения людей, которые стояли на улице, наши сомнения, которые в прессе были опубликованы. Наверное, сомнения других людей. И отправил его под домашний арест по тяжелой статье. Это уже было большое дело. Хотя повторяю, в этом деле не было ничего, адвокаты же видели и они об этом говорили подробно. Я думаю, что в данном случае из того, что мы знаем, даже из перечня документов мы видим, что это было не так. Поэтому согласен с Сергеем из Москвы, вопрос в судах, вопрос в судьях. И об этом надо говорить. Внутреннее убеждение суда. Да, спасибо, Александр Афанасьев. Забыл, как это называется. И Александр Кислов. Не сразу включается.

А.Венедиктов: Будем ждать, когда Международный Гринпис раскроет свое финансирование

Дальше. Кейс в посольстве… Нет, идет дело. Кейс в посольстве. «Эхо» держит на пульсе, идет… Подписывайтесь, пожалуйста, так неудобно к анонимам обращаться. Идет, как это называется, уже судебное дело идет. Я не знаю, мы, может, не давали, я посмотрю завтра, давали ли мы или нет, уже пошло судебное дело, чтобы вы понимали. Статья 103 УК, мне пишут из Тамбовской области - фальсификация доказательств и результат оперативно-розыскной деятельности. Спасибо, Икрам. Все понятно, кто хочет, может посмотреть и так далее. «Вы делали запрос на интервью с Владимиром Зеленским, а также с Александром Лукашенко?» Ну, делал. Я и с Путиным делал, Стас Путильцев. Будем ждать согласия. Кстати, про Украину. Меня тут возвращают все время к истории с Кириллом Вышинским. Журналистом РИА-Новостей, который там тоже сидит. Я должен сказать, что я начал внимательно смотреть это дело и должен вам сказать сразу, что оно вызывает вопросы. Сейчас скажу, почему. Он, конечно, посажен за заявления, то есть за мнение, что Крым - это Россия. То есть ему предъявляется что-то это, там нет никаких передач документов. У него нет доступа к секретным данным. Он не мог ничем торговать. Тем более что у него российское гражданство, да, украинское тоже. Но и российское. И в данном случае он сидит за мнение. И это точно надо понимать.

Так же как Ассанж. Послушайте, я не большой любитель Ассанжа и вообще не считаю Ассанжа журналистом. В отличие от Маргариты Симоньян, которая считает его лучшим журналистом. Я считаю, что Ассанж - политический активист. Да, и поэтому он, так сказать, партийный активист, он не все публикует, что ему в руки попадает, как журналист. Он публикует только то, что отвечает его видению исправления мира. Но при этом повторяю, у Кирилла Вышинского из того, что я вижу. Так же как по Голунову я видел только сначала то, что было в публичном пространстве и по Кириллу Вышинскому только то, что в публичном пространстве. Я вижу, что он сидит за мнение. Следовательно, произошел арест журналиста за мнение. Это все равно у нас бы арестовали и посадили журналиста за то, что он говорил, что Крым украинский. Это все равно. Это то же самое. И мы тогда то же самое бы говорили, что журналиста посадили за мнение. Поэтому в моем представлении, если Кирилл Вышинский не хочет быть украинским журналистом, не является больше только украинским гражданином, ну вышлите его в Россию. Отдайте его Маргарите Симоньян, наконец. И пусть он работает на «Раша тудей». Отдайте его Дмитрию Киселеву. И пусть он работает в Москве или где-нибудь еще, в Санкт-Петербурге. В Крыму. И если уж такая пошла пьянка. Но, посмотрев то, что опубликовано, еще раз повторю, в публичном пространстве, не видел материала дела, это выглядит вот таким самым образом. Чтобы вы понимали. И тут ничего не сделаешь. Вам это может нравиться, не нравиться, но это так. Дальше. «Что вам не нравится, полиция нравов». Это я не понимаю, о чем вы говорите. Если вы пишите невнятно в это время, то вам надо отдохнуть. Там еще у меня был какой-то смешной вопрос. Хотел на него ответить. Это было на сайте. Не смешной в смысле. А, да смешной. Фью пишет: «Прилично ли восхищаться отморозком Черчиллем, который убил сотни тысяч мирных жителей в бомбардировках. И всерьез хотел начать третью мировую войну. Как вы сделали это в интервью Дудю и до сих пор делают на Западе».

Я сто раз говорил нашему министру здравоохранения, Веронике Скворцовой, что у нас плохо поставлена профилактика. Я, безусловно, передам ваш адрес почты, уважаемый Фью, министру здравоохранения, чтобы какие-то там успокаивающие вам были прописаны. Ну чего вот с этим делать. Это я просто как пример, извините. Совершенно, просто чтобы вас развлечь в такое время невеселое. Это я даже не понимаю, о чем. Тут мне какую-то статью из газеты. Я не все читаю, если честно. Так. Это тоже было. Что у нас еще. Да, да, аптека за углом, совершенно верно. Она, кстати, круглосуточная для тех, кто не надо. Давайте смотрим, что у нас… «Прошу прощения, что было с моими вопросами». Откуда я знаю, уважаемый Диггер, что было с вашими вопросами. У меня столько вопросов, вы просто думаете, наверное, что я вот сижу и ради вас все это рассказываю. У меня все это улетело вниз, на вопрос «что вы думаете», отвечу по этому вопросу – ничего не думаю. «Читаете ли Telegram». Я читаю много Telegram, конечно. Много Telegram-каналов. Но еще раз повторю, что анонимные Telegram-каналы вызывают все меньше и меньше доверия. Потому что, а как вы отделите фантазии неизвестных авторов, репутация которых неважна. Им неважна репутация, ну там набор букв, какая репутация. И мы же открытое радио, где вы знаете наши имена, наши фамилии. Даже видите нас. На Ютубе. Поэтому, извините ради бога. У абонента недостаточно денежных… А, любимая история. «У абонента недостаточно денежных средств. Вы можете ему перезвонить». Из Калининградской области. Не могу. И не буду. Нормально приходит. Всем привет.

Конфликт с цыганами в Пензе. Да, я вижу, я знаю. Честно говоря, надо туда направлять журналиста, потому что опять, мы видим только оболочку. И видим там, видимо, все возникает как бытовая история. Это очень часто так бывает. Затем она перерастает в драка стенка на стенку. А затем из разных мест подтягиваются товарищи. Скажем так. Родственники. Друзья, соплеменники. И вот я так понимаю, опять повторяю, по поверхности, что это и произошло в Пензенской области. Куда приехал губернатор, и, к сожалению, это случилось вот таким образом. Это могло произойти с любыми чужими и не только в России. К сожалению, недавно такие же подобные, среднеподобные вещи были во Франции. Но там на самом деле в основном люди без определенного места жительства. Это были мигранты. Лагеря эти самые. И, конечно, происходит столкновение с местным населением. Кто крышует, что крышует, кто прав, я повторяю, когда начинается быт, бытовая драка из-за женщины, из-за танцев, из-за автомобиля, из-за вырубки леса и когда помните, у нас в Якутии недавно было по поводу мигрантов. Такая опасная история. На самом деле. Но всегда есть бенефициарии. Всегда на самом деле есть люди, которые потом из этого получают прибыль. Собственно, история с Иваном Голуновым, на мой взгляд, построена почти таким же образом с моей точки зрения. Думаю, что пока то, что я знаю, может быть, я не все знаю и придется переменить свою точку зрения, так тоже бывает. И если ты видишь, что тебе не хватало информации, ты делал неправильный вывод – надо честно об этом говорить и двигаться дальше. Так вот, мне представляется, что история с Иваном Голуновым - это был заказ укоротить журналиста на довольно среднем уровне. Уровне округа. В Москве как, вы знаете 12 округов. Один из них, возможно, навели, возможно, обманули. Возможно, проплатили. Пусть следствие разбирается. Не будем мешать. А затем, когда поднялся шум и когда известные люди, известные журналисты стали на сторону Ивана Голунова, стали появляться бенефициарии политические. Которые решили под это дело скомпрометировать тех или иных руководителей или те или иные представители башен Кремля, как принято говорить. Мне так кажется. И история заключается в том, что это быстро ушло на самый верх. Соответственно там оказались втянуты и мэрия Москвы, как вдруг. И министр внутренних дел. Вдруг. И руководство администрации президента вдруг. И дальше начались игрища. И уже Голунов превращается из субъекта-объекта, из футболиста - в мяч и вот кто перетянет. Это возникло потом. То есть, есть событие, а есть последствие. Как любит говорить Екатерина Шульман. Вот это было событие, оно имело под собой много последствий. Оно имело последствие как консолидация солидарности журналистов, которой не было с 1991 года. Она имела последствия, гражданское противостояние, я имею в виду марш 12-го числа. Оно имело последствия, что президент дал команду рассмотреть или пересмотреть на самом деле всю антинаркотическую политику. Потому что пересмотреть 228-ю статью, вся антинаркотическая политика стояла, стоит на 228-й статье. Ну, вот она. То есть последствия вот этого задержания, которое наверняка те, кто это осуществлял, там старший сержант и лейтенант, вообще про это не думали. Про эти последствия. Ну, отставка двух генералов, естественно. Дальше уголовное дело по отношению к полиции.

А.Венедиктов: Центральная история в деле Голунова – это суды

Петиция полицейских, кстати, по возращению генерал-майора Пучкова – это тоже следствие всей этой истории. То есть вот эта история, которая, казалось бы, такая корявая и обычная, как мне тут пишут, абсолютно верно. Обычная и банальная. Да подумаешь, сколько таких историй. Совершенно справедливо, совершенно справедливо. Она имела вот такие вот замечательные, в смысле заметные и разные последствия. Которые еще не закончились. Хороший вопрос. Кирилл из Москвы: «Планируете ли вы отправить корреспондентов Шиес». Вчера или сегодня. Нет, уже вчера. Отправлен Евгений Снегов. Роман пишет: «История с Голуновым не закончилась». Я про это говорю уже почти час. Не закончилась, совершенно верно. Мы смотрим за делом, отвечаю Икраму. Гаджиева из «Черновика» и будем вас информировать совершенно точно. И так далее. Ну, дальше обсуждение передачи. Вы знаете, ну чего обсуждать передачи. Вот «Эхо Москвы» - это та радиостанция, в которой много разных передач. И в этих многих разных передачах у них есть свои поклонники и не поклонники. Я вам приведу пример, что ежедневная аудитория «Эхо Москвы» в марте-мае по Москве составляла чего-то там 920 тысяч человек. В Москве. При этом такие передачи как Латынина, как Пархоменко, как Шульман, то есть как «Особое мнение» в 19, как Белковский. То есть самые слушаемые передачи имеют максимум, Невзоров, конечно, - 170-220 тысяч. То есть одна пятая максимум. Ежедневная аудитория. То есть у каждой передачи есть своя группа, у кого-то больше, у кого-то меньше. Поэтому ну не нравится – пропустите. Мы переживем. Пишут, перспективы 144-й УК для заказчиков дела Голунова. Вы правда думаете, что я знаю наизусть Уголовный кодекс. Ну, напишите мне, что такое 144-я статья. Но еще раз повторю, я думаю, что поскольку установлены имена почти всех участников этой антиголуновской операции, и они публичные, просто нужно каждый раз на встречах и мы так будем делать, во всяком случае, «Эхо Москвы», задавать вопросы. А вот старший лейтенант такой-то, вот он был в том-то. Где он сейчас. Как идет уголовное расследование. Выяснили вы, был ли это заказ, или это была ошибка. Или это была конструкция. Мы считаем, что это заказ. Но это все надо доказывать. «Расскажите, на каком месте «Эхо» по рейтингам в Москве». Март-май, сейчас наизусть не вспомню, пришло буквально несколько дней назад. Мы, по-моему, сейчас четвертые. Впереди три музыкальные или пятые, впереди 4 музыкальные. Мы все равно, там одна десятая, скажем так, первое – «Авторадио» точно в отрыве. Остальные в одном эшелоне. Со второго по шестое – в одном эшелоне. Мне бы сейчас вот это. Так: «Почему у Марго такое декольте». Завидовать дурно. Ответил бы я вам так. Напоминаю, что +7-985-970-45-45. И не забывайте подписываться. А то я иногда смотрю в чат, который очень быстро движется. И пропускаю эти самые истории.

Вот Игорь спрашивает из Москвы: «Почему все связывают происшедшее с журналистской деятельностью или политикой, может быть, просто не знали, что это журналист». Слово «может» здесь центральное. Как раз если это заказ, то точно знали. У меня есть одно соображение, давайте я с вами, Игорь, поделюсь. Остальные могут не слушать. Только отвечу Мике Микничу по Боингу. В среду следственная комиссия по Боингу нидерландская дает большую пресс-конференцию, наверное, что-то узнаем. Вот среда. Которая будет. «Почему так долго договаривались с Белковским?» Потому что на самом деле придумать формат и когда у вас знаменитый автор и они все знаменитости капризные. Это нормально. Если ты знаменитость – ты капризный. Придумать формат, каприз же позитивный. Каприз на самом деле – это штука позитивная. Чтобы придумать формат, потребовалось много времени. Чтобы согласовать его нам, скажем, Стасу кажется, что это будет здорово, а я понимаю, что это не будет кушаться радийной аудиторией. И вот да, долго договаривались. Но вот в субботу завтра он стартует на своем месте в 12 часов. Добро пожаловать. «Стабильно пропускаю Латынину». Да и пропускайте, Юрий Харченко. Кто же вам ее навязывает. Чем гордитесь-то. Ну, пропускайте. Я же не навязываю ничего. Это та самая история, кто-то пропускает. А вот 200 тысяч только в Москве ваших коллег ее не пропускает. Это для них. «Воспрепятствование деятельности журналиста». А, ну да. Господи, извините. Благодарю вас. 144-я - воспрепятствование деятельности журналиста. Я думаю там покруче. Я вам сейчас объясню, почему. Сбыт – это любое отчуждение. Наркотиков. В рюкзаке у Ивана Голунова два пакета с дешевой солью. На квартире обнаружен героин, который к нему не имеет отношения. Ни там, ни там. Это значит, что кто-то сбыл в рюкзак, ага, понимаете. И сбыл на квартиру. От 10 до 20 лет. И это вам не какое-нибудь воспрепятствование деятельности журналиста. Это вам серьезная уголовная статья. Поэтому я думаю, насмерть будут стоять защитники этих полицейских. Потому что в принципе это кранты. Ребята. Спасибо вам большое те, кто был со мной в этот вечер. Я с вами прощаюсь. Да, меня просили передать привет и пожелания здоровья Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Завтра с ним встречусь, еще раз поговорим, сегодня встречусь. Еще раз поговорим с ним про Чернобыль. И вам доложу. Всё для вас, дорогие мои. Всем пока.