Один - 2015-12-31
Д. Быков
―
Добрый вечер, дорогие друзья! Дмитрий Быков в студии, на этот раз не один. Поздравляю всех! Тут очень многие успели мне выразить тёплое сочувствие в связи с тем, что до чего же надо дойти, до какого одиночества галимого, чтобы встречать Новый год в студии «Эха». Должен вас, не знаю уж, разочаровать или обрадовать, но мне очень даже есть с кем встретить Новый год.Во-первых, «Эхо» разрешило приехать всей семьёй. Я тут с матерью и сыном. Кто смотрит нас по телевизору… И с женой, которая напротив меня, тоже. Просто они напротив меня сидят. Может быть, вам их не видно, но моя семья практически в полном составе, кроме малолетней 25-летней дочери, которая встречает всё-таки в своей тусовке. И, простите, лишить девушку этого удовольствия я не мог.
И поэты, которых я позвал, которых я люблю чрезвычайно. Справа от меня вечно юный Игорь Васильевич Кохановский — прославленный автор множества замечательных произведений, начиная с «Это наш с тобой секрет» и заканчивая «Бабьим летом», но известен он и как журналист. Васильевич тоже, слава тебе господи, оказался так добр, что презрев красавицу, которая дожидается его дома, припёрся сюда. И спасибо ему большое.
Слева от меня Дмитрий Юрьевич Филатов, замечательный поэт.
Д. Филатов
―
Голос подать?
Д. Быков
―
Подай, если можно. Подай хоть что-то. Наш замечательный не просто поэт, но мой когдатошний соведущий по знаменитому кабаре «Кардиограмма». Мы вместе не были в эфире страшно подумать сколько. И вот он здесь со мной.И, чего там говорить, моя любимая ученица — вот рыжее прелестное существо сидит наискосок от меня — Поля Репринцева, Полина уже теперь; замечательный молодой поэт, который тоже будет читать стихи. Вы можете задавать свои вопросы им всем.
Сразу вам скажу, что мы сидим с вами до двух часов ночи. За это время мы, естественно, что-то съедим и всё это выпьем… Нет-нет-нет, выпьете вы. Я не могу, поскольку я, так сказать, рулю эфиром. А вы можете хоть ужраться. В принципе, Венедиктов просил передать, что в прямом эфире это не поощряется, поэтому настоящее празднование начнётся после двух. А пока мы сидим и отвечаем на ваши вопросы.
Д. Филатов
―
А паузы рекламные?
Д. Быков
―
Да, рекламные паузы, разумеется. Дмитрий Юрьевич будет в рекламных паузах. Вопросы, естественно, будут.В этом эфире есть только одно правило. Его устанавливаю уж я один, ничего не поделаешь, поскольку я на эти три часа начальник. Может быть, единственный раз в жизни я чем-то руковожу. Мы решили, что как встретишь, так и проведёшь. Конечно, я не хотел бы проводить весь год в эфире, но хотелось бы провести его, скажем так, не в одиночестве, в ощущении довольно тёплого нашего общения. Мне очень многие написали, что они будут слушать, что они не включат телевизор. Спасибо большое.
Главное правило этого эфира, поскольку как встретишь, так и проведёшь: давайте не упоминать об
этом
. Был такой лозунг «Россия безэтого
», и с этим лозунгом много раз ходили на всякие прогулки. Поэтому, пожалуйста, мы можете слушать чьи угодно обращения, вы можете задавать какие угодны вопросы, но в эфире мыэтого
не упоминаем,этого
как бы нет в нашей жизни. И я надеюсь, что и в нашей жизни в будущем году тожеэтого
не будет, а будет много любви, добра, мира, счастья, солидарности, побед и денег, поскольку с отсутствием всего этогоэто
очень прочно ассоциируется. Если кто-то всё же упомянет, не выдержав, например, в письме или в каком-то спиче, присланном сюда, то — штраф, который целиком пойдёт на благотворительность.Я хочу сразу анонсировать для всех. Виктория Токарева пожелала обратиться к стране с добрыми словами в половине первого ночи. Мы наберём её, и вы её услышите.
Кроме того, основатель программы «Ровесники», одна из главных детских радиожурналисток, Лилиана Комарова, которая в наступающем году отметит своё 90-летие, передала через меня своё обращение. Она не смогла, к сожалению, приехать в студию, а собиралась приехать в прямой эфир. Но то, что она хочет сказать, за неё зачитаю я. Она считает, что обращаться по телефону непрофессионально. Поскольку она один из создателей, один из изобретателей в том числе и этой программы, и её структуры, то она тоже несёт полную ответственность за происходящее.
Что мы будем делать на протяжении этих трёх часов? Во втором часу к нам подъедет Шендерович. Потом подъедет к нам Вика Иноземцева, замечательный поэт. Будут ещё подъезжать разные люди, которых я анонсировать пока не могу. Небольшой фрагмент под названием «навальная ночь», когда к нам обратится, по всей видимости, Лёша (во всяком случае, мы с ним об этом договорились).
А начнём мы с лекции на этот раз, — с лекции, которая посвящена очень важной теме, ребята. Приближается год Обезьяны. Мы будем говорить об обезьяне в мировой литературе. Сынок подготовил ряд произведений, он у меня артист (во всяком случае, учится на артиста), он будет заниматься художественным чтением. Я напоминаю, что обратиться с вопросами и идеями вы можете, как всегда, на dmibykov@yandex.ru.
Первое, о чём я хочу спросить, переходя к обезьяньей лекции: каковы у вас (по крайней мере, у собравшихся и у всех, кто слушает) первые ассоциации с обезьяной? Начинаем с Дмитрия Юрьевича. Скажи мне, что ты думаешь, когда ты видишь перед собой обезьяну?
Д. Филатов
―
Что я думаю? Скорее всего, я думаю чужими мыслями, поскольку они самые надёжные.
Д. Быков
―
Совершенно справедливо.
Д. Филатов
―
Если я не ошибаюсь: «Только высокооплачиваемый труд способен сделать из человека обезьяну».
Д. Быков
―
Из человека обезьяну!Галя (это я обращаюсь к жене Филатова, которая не села за стол, а она сидит далеко), ты не можешь принести обезьяну? Обезьяна сидит вот там, она охраняет коробку с едой. Принеси, пожалуйста.
Д. Филатов
―
Я ещё и второе скажу: «Каждый народ произошёл от той обезьяны, которую он заслуживает».
Д. Быков
―
Недурно!Андрюха, у тебя есть какие-то ассоциации с обезьяной? Подсунься к микрофону, пожалуйста. Микрофон вот.
А. Быков
―
С начальной школы — очки, наверное, потому что…
Д. Быков
―
Мартышка.
А. Быков
―
Да. Ну а так — эволюция.
Д. Быков
―
Эволюция? Молодец! Мысли читаешь.Кинь мне её! Вот она летит в год Летающей Обезьяны, господа. Тот, кто меня видит, видит, какая прелестная эта обезьяна, предоставленная «Эхом Москвы» за собственный счёт. Она, как вы видите, правда, в лётном шлеме, что символизирует её стремительный карьерный взлёт, и в белом шарфе, поскольку это год Белой или Сверкающей Обезьяны. Вот она сидит, такая хорошая.
Репринцева, подсунься, пожалуйста, вот к тому микрофону и скажи, что ты думаешь про обезьян. Какие у тебя ассоциации возникают?
П. Репринцева
―
По сути, мы примерно отличаемся от них так же, как волк отличается от лисицы — то есть у нас уже в принципе никаких совместных…
Д. Быков
―
Раздельных точнее.
П. Репринцева
―
Нет. Как бы свойств, которые мы совмещаем, нет.
Д. Быков
―
Скажи, у тебя был опыт общения с обезьяной?
П. Репринцева
―
Скорее всего — да. Может быть, она меня где-то в Крыму укусила. Я припоминаю, да.
Д. Быков
―
Так, Ирина Владимировна? Это я к жене так обращаюсь. Вы знаете, тут уже писали, что Быков называет жену, супругу Иркой, и это очень некрасиво. Поэтому теперь исключительно — супруга Ирина Владимировна. Ирина Владимировна, что вы думаете об обезьяне?
И. Лукьянова
―
Ой, Дмитрий Львович, у меня ужасные ассоциации с обезьяной. Дело в том, что когда я пошла в детский сад, я должна была изображать Обезьянку и петь песенку с Крошкой Енотом. Все девочки были красивые — в платьицах, с юбочками, с бантиками. А я была Обезьяна с хвостом! Мы должны были танцевать полечку. Все девочки держались пальчиками за краешки юбочек, а я держалась за хвост.
Д. Быков
―
Как тебе сказать, Лукьяша? Это почётно в некотором роде — ты всё-таки из них из всех была наиболее человекообразной.
И. Лукьянова
―
Ну не знаю. А когда я пошла в первый класс, меня дразнили — Лукьяшка-обезьяшка. Я не думаю о белой обезьяне. Я не думаю о белой обезьяне!
Д. Быков
―
А если бы ты была Крошкой Енотом, неужели это было бы лучше?
И. Лукьянова
―
Еноты — они всё-таки мимими.
Д. Быков
―
Ну да, в них есть нечто мимимишное, но вот это существо мне нравится гораздо больше.Мать, что ты думаешь про обезьяну, скажи, пожалуйста? Про меня ни слова, пожалуйста! Говори.
Н. Быкова
―
Прежде всего, когда я думаю об обезьяне, я вспоминаю Пушкина, который себя называл «смесью обезьяны с тигром». По-моему, это замечательный образ. Мне кажется, что обезьяна символизирует собой некое добродушие, а тигр — раздражительность и злобность. И сочетание в характере этих черт, по-моему, делает человека достаточно контактным.
Д. Быков
―
Ты знаешь, с одной стороны — контактным, с другой — конфликтным. Мы помним, что собственно определение это дал Вольтер французу. Ты помнишь, да? «Смесь обезьяны с тигром». А иногда звали его и просто обезьяной. В общем, это комплимент.
Н. Быкова
―
Да, на мой взгляд, обезьяна — это комплимент.
Д. Быков
―
Спасибо. Я очень рад, что профессиональный преподаватель литературы, естественно, не мог не вспомнить цитату. Кстати говоря, если у вас будут вопросы, которых всегда очень много, о воспитании детей и о том, как следует заставить их читать, адресуйте их сегодня наконец к матери, слава тебе господи. А я могу наконец поговорить о том, что мне гораздо милее — то есть о человеческих отношениях.Но для того, чтобы начать вообще разговор об обезьяне в литературе (а мы договорились, что у нас сегодня такой сугубо интеллектуальный эфир), я начну с двух текстов, которые мне представляются в мировой литературе — не просто в русской, а именно рискну сказать, что в мировой — всё-таки наиболее принципиальными.
Первый из них настолько подходит к этому году! Это стихотворение в прозе Тургенева. Как вы помните, он называл эти свои произведения «Senilia», то есть «Старческое». И вот — «Морское плавание»:
«Я плыл из Гамбурга в Лондон на небольшом пароходе. Нас было двое пассажиров: я да маленькая обезьяна, самка из породы уистити, которую один гамбургский купец отправлял в подарок своему английскому компаньону.
Она была привязана тонкой цепочкой к одной из скамеек на палубе и металась и пищала жалобно, по-птичьи.
Всякий раз, когда я проходил мимо, она протягивала мне свою чёрную холодную ручку — и взглядывала на меня своими грустными, почти человеческими глазёнками. Я брал ее руку — и она переставала пищать и метаться.
Стоял полный штиль. Море растянулось кругом неподвижной скатертью свинцового цвета. Оно казалось невеликим; густой туман лежал на нем, заволакивая самые концы мачт, и слепил и утомлял взор своей мягкой мглою. Солнце висело тускло-красным пятном в этой мгле; а перед вечером она вся
Взбитая пена клубилась под однообразно топотавшими колёсами; молочно белея и слабо шипя, разбивалась она на змеевидные струи — а там сливалась, исчезала, поглощённая мглою.
Непрестанно и жалобно, не хуже писка обезьяны, звякал небольшой колокол у кормы.
А капитан, молчаливый человек с загорелым сумрачным лицом, курил короткую трубку и сердито плевал в застывшее море.
На все мои вопросы он отвечал отрывистым ворчанием; поневоле приходилось обращаться к моему единственному спутнику — обезьяне.
Я садился возле неё; она переставала пищать — и опять протягивала мне руку.
Снотворной сыростью обдавал нас неподвижный туман; и погруженные в бессознательную думу, мы пребывали друг возле друга, словно родные.
Я улыбаюсь теперь… но тогда во мне было другое чувство.
Все мы дети одной матери — и мне было приятно, что бедный зверок так доверчиво утихал и прислонялся ко мне, словно к родному».
Д. Филатов
―
Это из «записок охотника за обезьянами»?
Д. Быков
―
Это из записок раскаявшегося охотника, который уже теперь видит в них братьев меньших. Я могу, кстати, понять почему. Потому что в «Записках охотника» Тургенев столько навидался ужасов крепостничества, что теперь, естественно, оставив охоту, он только в обезьяне находит утешение, и это понятное дело. Я хочу, кстати, сказать, что смысл этого рассказа, как мне представляется (не знаю, как вам), именно в том, что обезьяна — это такой идеальный символ меньшого брата, которому чуть-чуть не повезло допрыгнуть до человеческой природы. Мать, ты хочешь что-то сказать, я чувствую.
Н. Быкова
―
Я думаю, что обезьяна стеснялась бы стать человеком.
Д. Быков
―
Почему тебе так кажется?
Н. Быкова
―
Потому что в обезьяне всё-таки больше порядочности, чем в некоторых людях.
Д. Быков
―
Ты знаешь, что ты удивительно точно попала в следующее наше произведение. Андрюша, приготовиться! Ты нашёл?
А. Быков
―
Да.
Д. Быков
―
Вот одно из лучших стихотворений в мировой литературе, которое посвящено той же самой обезьяньей теме. Жена и сын меняются местами, сын проникает к микрофону, а мы слушаем стихи Владислава Фелициановича Ходасевича, насколько помню, 1922 года. Давай!
А. Быков
―
Была жара. Леса горели. Нудно
Тянулось время. На соседней даче
Кричал петух. Я вышел за калитку.
Там, прислонясь к забору, на скамейке
Дремал бродячий серб, худой и чёрный.
Серебряный тяжёлый крест висел
На груди полуголой. Капли пота
По ней катились. Выше, на заборе,
Сидела обезьяна в красной юбке
И пыльные листы сирени
Жевала жадно. Кожаный ошейник,
Оттянутый назад тяжёлой цепью,
Давил ей горло. Серб, меня заслышав,
Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я
Воды ему. Но чуть ее пригубив —
Не холодна ли, — блюдце на скамейку
Поставил он, и тотчас обезьяна,
Макая пальцы в воду, ухватила
Двумя руками блюдце.
Она пила, на четвереньках стоя,
Локтями опираясь на скамью.
Досок почти касался подбородок,
Над теменем лысеющим спина
Высоко выгибалась. Так, должно быть,
Стоял когда-то Дарий, припадая
К дорожной луже, в день, когда бежал он
Пред мощною фалангой Александра.
Всю воду выпив, обезьяна блюдце
Долой смахнула со скамьи, привстала
И — этот миг забуду ли когда? —
Мне чёрную, мозолистую руку,
Ещё прохладную от влаги, протянула…
Я руки жал красавицам, поэтам,
Вождям народа — ни одна рука
Такого благородства очертаний
Не заключала! Ни одна рука
Моей руки так братски не коснулась!
И видит Бог, никто в мои глаза
Не заглянул так мудро и глубоко,
Воистину — до дна души моей.
Глубокой древности сладчайшие преданья
Тот нищий зверь мне в сердце оживил,
И в этот миг мне жизнь явилась полной,
И мнилось — хор светил и волн морских,
Ветров и сфер мне музыкой органной
Ворвался в уши, загремел, как прежде,
В иные, незапамятные дни.
И серб ушёл, постукивая в бубен.
Присев ему на левое плечо,
Покачивалась мерно обезьяна,
Как на слоне индийский магараджа.
Огромное малиновое солнце,
Лишённое лучей,
В опаловом дыму висело. Изливался
Безгромный зной на чахлую пшеницу.
В тот день была объявлена война.
Д. Филатов
―
А давайте я поаплодирую?
(Аплодисменты.)
Д. Быков
―
Да! Ребята, я понял, что такое счастье. Счастье — это когда твой сын читает Ходасевича. За это мы и аплодируем. Спасибо, Андрюха! Вас хорошо там научили читать стихи — без подвываний и без всего лишнего.Ребята, тут масса народу пишет: «Слушаем «Эхо», слушаем». Спасибо, ребята! Мы тоже с вами. И очень надеемся в эфире и в новом году так же часто ощущать сходные вибрации.
Что касается этого стихотворения. Вы знаете грех мой — я много в жизни своей ругал Ходасевича и за снобизм, и за что попало. Но, клянусь вам, мало кто его так любит, как я! В общем, такой братской, такой родственной любовью-ненавистью. Простите, может быть, это с моей стороны очень самонадеянно, но я очень чувствую этого автора, и многое мне в нём так же ненавистно, как и во мне самом.
Я помню, кстати, как Андрей Воронкевич, ректор ШЮЖ, в 1983 году читал нам это стихотворение — запрещённого Ходасевича! Никто знать не знал, какой такой Ходасевич. И мы были все совершенно поражены, потому что действительно — так иногда задумаешься, а ведь всё-таки в этом тексте все катастрофы XX века предвидены. И предвидено то, что, может быть, в некотором отношении звери получше нас. Или как сказал тогда же Макс Волошин: «Пси и человецы — единое в свирепстве и в уме».
Но чтобы вы не слишком впадали в идиллическое настроение, я хочу вас предупредить о том, что обезьяна сулит нам вместе с тем довольно серьёзные проблемы. Во всяком случае обезьяна — это не то животное, с которым можно расслабляться.
И я, естественно, не могу не вспомнить классический рассказ Льва Николаевича Толстого из его «Азбуки», — рассказ, в котором происходит овладение так называемой голой прозой: без всяких фигур, без метафор, без стропов, а просто такое изложение событий, очень динамичное. Это знаменитый рассказ «Прыжок». Попытаюсь его прочесть в тяжеловесной мхатовской манере. Весь читать, конечно, не буду, но куски.
«Один корабль обошёл вокруг света и возвращался домой. Была тихая погода, весь народ был на палубе. Посреди народа вертелась большая обезьяна и забавляла всех. Обезьяна эта корчилась, прыгала, делала смешные рожи, передразнивала людей, и видно было — она знала, что ею забавляются, и оттого ещё больше расходилась.
(Ой, как-то мне всё это что-то напоминает.)
Она подпрыгнула к 12-летнему мальчику, сыну капитана корабля, сорвала с его головы шляпу, надела и живо взобралась на мачту. Все засмеялись, а мальчик остался без шляпы и сам не знал, смеяться ли ему, или плакать.
Обезьяна села на первой перекладине мачты, сняла шляпу и стала зубами и лапами рвать ее. Она как будто дразнила мальчика, показывала на него и делала ему рожи. Мальчик погрозил ей и крикнул на неё, но она ещё злее рвала шляпу. Матросы громче стали смеяться, а мальчик покраснел, скинул куртку и бросился за обезьяной на мачту. В одну минуту он взобрался по верёвке на первую перекладину; но обезьяна ещё ловчее и быстрее его, в ту самую минуту, как он думал схватить шляпу, взобралась ещё выше.
— Так не уйдёшь же ты от меня! — закричал мальчик и полез выше».
Дальнейшее вам известно. Он долез до самой последней, верхней мачты, обезьяна оставила шляпу на ней. Он пошёл по этой мачте, балансируя (вернее, по этой рее) — и тут в ужасе взглянул вниз! Если бы он упал на палубу, то он бы размозжил всего себя к чёртовой матери! И тут прибежал капитан, его отец, который наставил на него ружьё (он намеревался стрелять чаек) и крикнул: «Прыгай! Или я застрелю! Раз, два, три…» И при слове «три» мальчик плюхнулся в воду. И 20 молодцов-матросов вынули его оттуда. Мораль здесь та, что обезьяна — это ещё и великий соблазн.
Мать, кажется, ты хочешь опять что-то сказать важное. Скажи, пожалуйста. Наконец уже, да. Говори.
Н. Быкова
―
Я хочу выразить соболезнования капитану, у которого такой ужасный мальчик: озлобленный, раздражённый, приходящий в негодование и ничего уже не соображающий.
Д. Быков
―
Матушка, своё отношение ко мне ты сможешь выразить по окончании эфира. В принципе, вопрос, конечно, к капитану: зачем он воспитал такого мальчика?
Н. Быкова
―
Я не капитан. А ты не мальчик.
Д. Быков
―
Ты не капитан, слава тебе господи, да, а я уж не мальчик действительно. Но одно могу тебе сказать: капитан должен, в принципе, гордиться таким мальчиком, потому что у него отняли шляпу, а он отважно полез наверх. Всё-таки отвага и слабоумие — как мы знаем, главные черты героя. Другое дело, в чём здесь собственно метафора обезьяны? Она соблазняет своей ловкостью и заставляет выделывать штуки, а надо вовремя удержаться. И я очень надеюсь, что год Обезьяны не заставит нас имитировать её ужимки и прыжки.И здесь уже, к сожалению, нельзя не вспомнить главное произведение на эту тему, а именно — «Мартышка и Зеркало». Вот оно собственно у меня. И, кстати, все уже прислали. «Зеркало и Обезьяна» она называется на самом деле. Все, кто мог, уже прислали ссылки на эту басню, потому что первая ассоциация с обезьяной — это, конечно, гениальные мультфильмы по сценариям Остера (Григорий Бенционович, привет вам, я знаю, что вы нас слушаете), и, соответственно, «Зеркало и Обезьяна».
Мартышка, в Зеркале увидя образ свой.
Тихохонько Медведя толк ногой:
«Смотри-ка», говорит: "кум милый мой!
Что́ это там за рожа?
Какие у неё ужимки и прыжки!
Я удавилась бы с тоски,
Когда бы на неё хоть чуть была похожа.
А, ведь, признайся, есть
Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть:
Я даже их могу по пальцам перечесть«.—
«Чем кумушек считать трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?»
Ей Мишка отвечал.
Но Мишенькин совет лишь попусту пропал.
Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать ни кто себя в сатире.
Я даже видел то вчера:
Что Климыч на-руку нечист, все это знают;
Про взятки Климычу читают.
А он украдкою кивает на Петра.
Ну просто… «На басни бы налег. Ох, басни — смерть моя! // Насмешки вечные над львами, над орлами!» По-моему, «собрать все книги да сжечь». Это басня Ивана Андреевича, клянусь вам, 1817-го! Никакого отношения к происходящему она не имеет. А может быть, даже и раньше.
Д. Филатов
―
А Иван Андреевич сам собезьянничал у ла Фонтена почём зря.
Д. Быков
―
Почём зря, разумеется. Но в данном случае хочу я подчеркнуть, что такое обезьянничество только на пользу, потому что к русской литературе… Русская литература, я должен сказать, всегда охотно брала у Запада и насыщала это своим совершенно другим содержанием.Перед тем, как мы довольно скоро пойдём на новости, что я хочу сказать? Этот образ обезьяны, которая, глядя на себя в зеркало, себя не узнаёт, — с одной стороны, конечно, это ужасно; а с другой — знаете, может, и слава богу. Потому что если бы она себя узнала, то очень мало что осталось бы от этого зеркала — она бы его просто немедленно расколошматила хвостом! Поэтому давайте порадуемся за то, что до сих пор она ничего не поняла. И перед тем, как подвести скромный итог этой лекции:
Мартышка к старости слаба глазами стала;
А у людей она слыхала,
Что это зло ещё не так большой руки:
Лишь стоит завести Очки.
Очков с полдюжины себе она достала;
Вертит Очками так и сяк:
То к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет,
То их понюхает, то их полижет;
Очки не действуют никак.
«Тьфу пропасть! — говорит она, — и тот дурак,
Кто слушает людских всех врак;
Всё про Очки лишь мне налгали;
А проку на-волос нет в них».
Мартышка тут с досады и с печали
О камень так хватила их,
Что только брызги засверкали.
К несчастью, то ж бывает у людей:
Как ни полезна вещь, — цены не зная ей,
Невежда про неё свой толк все к худу клонит;
А ежели невежда познатней,
Так он её ещё и гонит.
Что я могу сказать? Я горячо поздравляю Ивана Андреевича с тем, что он жил и творил в России, потому что всё-таки здесь бессмертие гарантировано всем. Знаете, что есть такая удивительная особенность болотной фауны и болотной флоры: любая вещь, попавшая в болото, сохраняется там практически вечно. Вот голову трупа, например, можно найти в болоте, которая там семь веков пролежала, и ничего ей не сделалось. Это такое действительно идеально хранящее всё… это даже не устройство, а это консервант такой странный. Вот такое устройство самосохранения среди всех прочих сфер. И должен я сказать, что наша среда точно так же удивительно сохраняет литературу: сколько ни проходит времени, а всё цело.
И многочисленным «мартышкам», которые в этом году празднуют безусловно своё торжество (это же год Обезьяны, ничего не поделаешь), мы можем сказать только одно: ребята, если вы не понимаете какую-нибудь вещь, подождите, подождите разбивать её о камень! Как замечательно написано в музее Прадо: «Бережно относитесь к тому, чего вы не понимаете. Это может оказаться произведением искусства».
А сейчас Ирка Лукьянова расскажет нам, что писали в детских журналах применительно к 1915 году — ровно сто лет тому назад. Лукьянова, приготовиться! Валяй! Ты готова?
И. Лукьянова
―
Готова.
Д. Быков
―
А я пока попью немножко Red Bull.
И. Лукьянова
―
Детских журналов 1915 года мне раздобыть не удалось, зато заглянула я в «Ниву». «Нива» в декабре 1915 года публиковала фотографические репортажи с позиций, была серия фотографий «Рождество на позициях». Вот на одной фотографии ёлка, которая за ветхостью пола привешена к потолку. Вот на другой позиции солдаты гуся раздобыли. Вот на третьей — на Кавказском фронте. «Нива» опубликовала в эти дни рассказ Бельского, который называется «Беглецы», о беглых военнопленных, который тоже на удивление звучит так, как будто бы…
Д. Быков
―
Вчера, вчера. Ну-ну?
И. Лукьянова
―
Вчера. Заканчивается рассказ вот так:
«На этом месте дороги заканчивается история нашего бегства. Дальше мы ехали как обыкновенные путешественники. Но прежде чем написать конец, мне хотелось бы выразить глубокую благодарность и признательность за доброе участие и поистине братскую помощь, оказанную нам в Голландии. С особой признательностью и любовью я всегда буду вспоминать… —
о некоторых людях, я не перечисляю их.— Такие люди, несмотря на все ужасы войны, заставляют верить, что когда-нибудь любовь и братство победят взаимную вражду, злобу и ненависть, и тогда нелепой и страшной сказкой тёмных и мрачных времён покажется рассказ о человеке, который бежит от человека».
Д. Быков
―
Сто лет спустя особенно это будет актуально, конечно, да? И ещё что-нибудь весёлое.
Д. Филатов
―
«В часть прислали большевистского агитатора. Повесили его на ёлке».
Д. Быков
―
За ветхостью пола привесили к ёлке!
И. Лукьянова
―
Вообще надо сказать, что рождественские страницы журналов 1915 года — очень невесёлые страницы. Самое весёлое, что мне там удалось найти — это рассказ «В рождественскую ночь», где праздничный дед приходит в страну. Сначала он не может понять, куда он попал, потому что везде окопы. Затем он приходит всё-таки в губернские города, где празднуют, ходят со звездой, Христа славят и так далее. И наконец приходит в столицу:
«Вот он и в Петрограде. Фу ты какой важный город! Даже чудно глядеть! Два миллиона народу сбито на одну улицу, а по другим — пустыни. Бегут, галдят, толкаются, говорят на всех языках, и даже на крокодильем. И будто бы всем весело, пока как следует не взглянешь гулякам в лица. А как взглянешь — благодарю покорно — у всех какая-то тайная слеза на глазах, какая-то полускрытая черта на щеках, и завидовать нечему. Суетятся, как бес перед заутренней, а настоящей радости нет. Галдёж и только.
Дед вступил на Невский. Широкими пошёл между рельсами трамваем. Крика, звона, грохота хоть отбавляй! Все куда-то несутся с узелками, ругаются, жалуются на дороговизну и клянут святой праздничный день во имя рождения Спасителя мира».
В конце концов только ангел наконец откуда-то с серого петроградского неба является — и дед в нём находит своё утешение.
Д. Филатов
―
Ирка, ты здорово читаешь.
Д. Быков
―
А сколько она читала детям! О, как я ждал этого письма! Слушайте, этого письма я ждал. Игорь, спасибо! «Киплинг о бандерлогах (о сущности Майдана)». Майдан здесь совершенно ни при чём. Киплинг писал без всякого Майдана. Но если хотите про бандерлогов, я вам прочту про бандерлогов:
«Послушай, человеческий детёныш, — сказал медведь Балу, — я учил тебя Закону Джунглей, но у бандерлогов нет Закона. Бандерлоги — отверженные. У них нет собственного наречия, они пользуются украденными словами. У них не наши обычаи. У них нет памяти. Они уверяют, что они великий народ, но падает орех, и они всё забывают об этом. Бандерлогов много, они злы, грязны, не имеют стыда, и если у них есть какое-либо желание, то именно стремление, чтобы в джунглях их заметили. Они всё собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать обычаи, но никогда не выполняют задуманного. Мы не пьём там, где пьют бандерлоги, не двигаемся по их дорогам, не охотимся там, где они, не умираем там, где умирают бандерлоги».
Золотые слова! И, кстати говоря, очень многое в этих словах относится, вы сами понимаете, к чему. Поэтому ни Майдану, ни собравшимся здесь совершенно нечего стыдиться. Это орех совершенно в другой огород.
Перерыв на новости!
РЕКЛАМА
Д. Быков
―
И опять Дмитрий Быков, не один в студии, слава тебе господи. Нас сейчас восемь, а будет двенадцать (по числу боя курантов). И я по многочисленным просьбам… Да, тут очень много пишут, естественно, всяких вопросов, вопросов присутствующим тоже. Пишут, что они с нами и рады нас слышать. Спасибо! Мы тоже с вами и тоже рады вас слышать. И особенно рады, что вы, чем смотреть по телевизору ерунду всякую, слушаете хорошую литературу.Лукьянова (это я к жене обращаюсь), кстати, у тебя там, по-моему, что-то осталось, страшно сказать, из Тинякова 1915 года, столетней давности. Ну давай. Хотя он мразь, конечно, но давай.
И. Лукьянова
―
Да, 1915 год.
Д. Быков
―
Александр Тиняков, если кто помнит тварь такую.
И. Лукьянова
―
Несколько потрясает, конечно, сочетание текста и подписи.
Д. Быков
―
И фамилии. Давай.
И. Лукьянова
―
«Рождественские стихи»:
Павших в сраженьях мы горько жалеем, —
Мы и жалеть их должны…
Но и жалея, проклясть мы не смеем
Грозной войны.
Стоя над трупом погибшего брата
Видя пролитую кровь,
Будем мы веровать крепко и свято
В Божью любовь!
Скорбь непосильную Бог не возложит
И на былинку в полях…
Радость о Господе все превозможет
В наших сердцах!
Встретим без ужаса грозные битвы,
Встретим без ропота смерть!
Ласково примет земные молитвы
Добрая твердь!
Д. Быков
―
И это пишет та мразь, которая потом сотрудничала с ЧК, которая доводила несчастную соседскую старуху, которая писала «Любо мне, плевку-плевочку, по канаве проплывать…», которая писала:
Я глубоко презираю
Совесть, достоинство, честь.
Лишь одного я желаю —
Бражничать блудно да есть.
Только б любили девчонки,
К чёрту пославшие стыд.
Только б водились деньжонки
Да не слабел аппетит!
И вот она приветствует войну — «и мы кротко примем войну». Какая потрясающая скотина! Всё-таки ничего абсолютно не изменилось.
А теперь я, поскольку нам осталось до Нового года не так много, прошу всех присутствующих обратиться с посланием к стране, с какими-то тёплыми словами к стране. Начинаем по кругу. Филатов пошёл! Дмитрий Филатов, напоминаю, здесь в студии со мной.
Д. Филатов
―
Коротенько я думал над этим делом, поскольку Дмитрий Львович озадачил. Ничего лучшего, кроме как пожелать этой стране хорошей погоды, я не придумал, потому что это от нас не зависит. А в остальное мы худо-бедно можем вложиться своим трудом.И второе. Я поклялся своему другу Володе Голоухову, великому музыканту… Вот говорить, что Крылов великий поэт, не запрещено и это не считается рекламой. Я надеюсь, что названный мной Голоухов тоже не будет подпадать под эту статью. Я обещал сказать то, что скажу сейчас. Напомню, что президентским указом от 12 июня, если я не ошибаюсь, 2014 года в России этот год — 2015-й — был объявлен Годом литературы.
Д. Быков
―
Штраф! Но продолжай.
(Смех.)
Д. Филатов
―
Первый, хорошо.
Д. Быков
―
Проштрафился!
Д.Быков:Для меня важнее не то, чтобы мы прорвались, а чтобы мы не изменились, чтобы мы не испортились
Д. Филатов
―
«Легче дорогу делают первые, а вторые помогают». Поэтому зачитаю вот что, восемь строк:
Старый год заменим годом новым,
Помолчим на тему —
Почему Год литературы был хреновым?
Всё равно спасибочки ему.
Новый год не будет тяжкой ношей,
Он, если предчувствие не врёт,
Будет Годом музыки хорошей.
Вот за это выпьем — и вперёд!
(Аплодисменты.)
Указы надо было ему писать правильно!
Д. Быков
―
Та, та-та, та-та, там та-там!
Д. Филатов
―
Не просто Годом литературы назвать, а Годом хорошей литературы.
Д. Быков
―
Хорошей. Замечательно!Андрей Дмитриевич, ты имеешь что-нибудь сказать? Может быть, ты привет передать кому-нибудь хочешь? Отцу? Давай сунься в микрофон. Вас учили, что надо это делать?
А. Быков
―
Мне много сказать не получится. Разве что в следующем году — году Обезьяны — я бы пожелал искать в себе как раз то человеческое, что отличает…
Д. Быков
―
Дай бог тебе здоровья! Я знал, что ты что-нибудь такое завернёшь. Всё-таки, понимаете, обезьяна — это же действительно символ эволюции. Как правильно было сказано у кого-то: «Быстро эволюционируем до прямоходящих — и вперёд!»Так, Репринцева, вперёд! Полина Репринцева — молодой и хороший поэт.
П. Репринцева
―
Здравствуйте! Мне кажется, каждый год населению я могу желать только одного — оставлять всё, от чего вы можете отказаться. Это, наверное, как раз то, что избавляет людей от жадности и прочих пороков.
Д. Быков
―
Ты можешь прочесть стишок?
П. Репринцева
―
Стишок?
Д. Быков
―
Он у тебя с собой?
П. Репринцева
―
Какой?
Д. Быков
―
Весёлый и новогодний. О, кстати! Максу Глазунову привет! Тоже наш человек, выпускник. Дима Усинок написал замечательно. Сейчас мы и его поздравим. Вообще поздравляем всех выпускников этого года! Очень полезные люди. Надька Егорова написала. Надьку Егорову поздравляем, хорошего репортёра «Новой газеты». Замечательно пишет. Аня Романова написала из Питера, тоже там сидит. Тоже её поздравляем! «И зятю, и деверю, и шурину, и тёще — всем передаём привет!» Репринцева, быстрее ищи!
П. Репринцева
―
Какое новогоднее?
Д. Быков
―
Найти не можешь?
П. Репринцева
―
Не могу.
Д. Быков
―
Пока ты ищешь, Лукьянова, поздравьте, пожалуйста, от имени жён России.
И. Лукьянова
―
О, от имени жён России, да. Партия «Жёны России».
(Смех.)
Д. Быков
―
Ну, знаешь, это же принято…
Н. Быкова
―
Это что-то сексуальное.
Д. Быков
―
Да, что-то эротическое. Партия «Жёны России». Давай.
И. Лукьянова
―
Сейчас опять штраф вкатите, да? Сегодня смотрела, как люди в «фейсбучике» подводят итоги года. И итоги года, на удивление…
Д. Филатов
―
И ужасалась?
И. Лукьянова
―
Нет, не ужасалась. Потому что все вспоминают хороших людей, удачные проекты, какие-то достижения детей, какое-то счастье, которое было и обычно связано с какими-то хорошими людьми. Вот чтобы всего этого было много!
Д. Быков
―
Правильно. Чтобы этого было много, а чтобы другое мы всё-таки игнорировали.
И. Лукьянова
―
А я, между прочим, игнорировала!
Д. Быков
―
Это я помню. Я столько раз на тебя за это орал. Мне очень стыдно.
И. Лукьянова
―
Нет. Я говорю, что я в своей речи настолько торжественно проигнорировала всё то, что не следует упоминать…
Д. Быков
―
Это ты молодец, безусловно!
Д. Филатов
―
Весь подтекст был полоним
.
Д. Быков
―
Ребята, я вам просто хочу сказать, что мы же хозяева нашей жизни. Понимаете, мы. Не они хозяева. Это мы вольны взять в неё одно и не взять в неё другое. Как Валерий Попов, мой любимый автор, говорит: «Возьмём любимые радости и любимые страдания». Вот это мне нравится. Давай, Полька!
П. Репринцева
―
Новогоднее?
Д. Быков
―
Давай новогоднее.
П. Репринцева
―
Сижу в своей портупее,
Жду жертвоприношений,
И думаю: нет ничего глупее
Ёлочных украшений.
И думаю — нет ничего нелепей
Желаний, загаданных в полночь.
А вон кто-то бабу снежную лепит,
Вставляет в лицо ее овощ.
Плебеи, совсем со своим оливье
И шубой осатанели.
Опять загадят они подъезд,
Опять запьют на недели.
И каждый смотрит про баню фильм,
И каждый подарка жаждет.
Я научу в этот раз простофиль,
Кто в Новом Году самый важный!
Считали, что я балабол с красным носом?
Что из Устюга я лимита?
Сейчас я возьму свой волшебный посох
И дам вам люлей, господа!
Румян, бородат, но не так уж прост.
Я вышел за вами. Ваш Дед Мороз.
Д. Быков
―
Я сразу вам хочу сказать, что это ироническое стихотворение, что в нём абсолютно нет презрения к массе. А то многие уже, я чувствую, готовы это написать.
Д. Филатов
―
«И что-то твёрдое в лицо вставляли мне».
(Смех.)
Д. Быков
―
Филатов, солнышко моё, забери назад свой штраф! Ты оправдался в глазах миллионов.Игорь Васильевич Кохановский, пожалуйста.
И. Кохановский
―
Он здесь кое-кого процитировал. Я вспомнил тоже: «Загадать бы какое желание, да не знаешь, чего пожелать».
Д. Быков
―
Откуда это?
И. Кохановский
―
Как? Есенин.
Д. Быков
―
А, это Есенин? Ребята, вы меня поймали! Неужели это Есенин, да?
И. Кохановский
―
Конечно.
Д. Быков
―
Очень хорошо. Ну чего ты желаешь, скажи?
И. Кохановский
―
Ой… «Дай, Боже, всем понемногу и не забудь про меня».
Д. Быков
―
Совершенно справедливо. Кстати, Ольгу Владимировну Окуджаву, адресата этой песни, я тоже поздравляю с Новым годом! Очень рад, что она с нами в добром здравии.
Д.Быков: Когда происходят санкции или терпит поражения твоя сторона, надо с ней солидаризироваться
Ребята, как вы понимаете, без четверти полагается провожать старый год. У всех ли налито? У меня, как вы видите, налит мой энерджайзер верный. Кстати, тебе, Кохановский, хватит, мне кажется. У меня он уже кончился. Я тебе верну. Верный энерджайзер. А остальные пьют, что хотят.
Д. Филатов
―
Ну налей и ты себе шампанского.
Д. Быков
―
Нет, шампанское будет на Новый год.Что касается старого года. Я не хочу ничего особенно плохого про него сказать, потому что многие начали кое о чём догадываться, кто-то прозревать, у кого-то прошла эйфория, у кого-то она, напротив, наступила. Но в любом случае мы стали трезвее, и многие из нас стали лучше. Я почему-то от 2016 года ожидаю много хорошего. И в этом смысле 2015-му — трудному, часто мучительному — спасибо! Очень надеюсь, что нам не придётся в 2016-м помянуть его добрым словом. За старый год всем спасибо. Ура! Молодцы!
Д. Филатов
―
Чокаясь.
Д. Быков
―
Да, чокаясь. Ребята, я очень рад, что вы здесь со мной. Спасибо! И всем, кто нас слушает, я тоже очень рад. Это всё-таки подвиг — провести с «Эхом» Новый год. В этом что-то есть. Я вам честно скажу, что они проставились всё-таки на очень милую еду. По крайней мере, они нам это как-то компенсировали.Дмитрий Усенок, тоже очень хороший молодой поэт, прислал стихи Ильи Кормильцева, которых я не знал и которые он просит прочесть:
Как-то раз одна обезьяна
склонилась над вмятиной
в красной глине саванны.
Только что пролился дождь,
и вода, упавшая с неба,
образовала лужу.
Обезьяне хотелось пить.
Она потянула подвижные губы к воде,
как делала это
уже сотни раз
за свою недолгую жизнь.
И тут впервые
заметила,
что в луже есть кто-то ещё.
Разумеется, это было всего лишь
отражение обезьяны,
но она-то этого не знала!
Из зеркала дождевой воды
на неё взирало
странное существо —
ушастое,
с вытянутыми трубочкой губами,
комично наморщенным лбом,
дурацкими кустистыми бровями,
в которых застряла солома,
и бешено вращающимися глазами.
В панике обезьяна ударила лапой
и странное существо
задрожало,
разбившись на тысячи осколков,
затем снова сложилось обратно —
и принялось корчить жуткие рожи.
И тут
наша обезьяна
почувствовала в горле
незнакомую щекотку.
Это не был крик,
это не был стон
это не был рык —
это было что-то такое,
с чем она никогда не сталкивалась прежде.
Щекотка становилась всё сильнее.
Обезьяна, не в силах сдержаться,
начала издавать
нелепые кашляющие звуки.
Это был смех.
Обезьяна смеялась.
В ужасе
от необычности происходящего
она спросила себя:
«Что со мной происходит?»
И из глубин
ее маленького прочного черепа
внутренний голос ответил
«Ты стала человеком».
Ура, ребята! Всё-таки Илюха был молодец! Илья Валерьевич. Царствие ему Небесное… Это был, по-моему, совершенно замечательный поэт.
Хороший вопрос от Сергея: «А как же павианы из «Града обреченного» — страшные, паскудные и очаровательные одновременно? Сергей, Екатеринбург».
Серёжа, обезьяны в «Граде обреченном» имеют совершенно конкретную функцию — они обозначают собой непонятное, неведанное, столкновение с которыми у Стругацких… Филатов лучше знает, он больший их фанат.
Д. Филатов
―
Там ещё политкорректности было достаточно.
Д. Быков
―
Ну-ну, скажи.
Д. Филатов
―
Определил себе каждый собственного павиана и так далее и тому подобное, как ты помнишь. Их же отстреливать было запрещено.
Д. Быков
―
Совершенно верно. Но самое главное, что у Стругацких главное в воспитании начинается со столкновения. Ну, помнишь, как в Малой Пеше (в «Волнах гасят ветер») начинается столкновение с непонятным? Это мы помним очень хорошо, 1984 год. Дело в том, что когда возникает непонятное, хаотическое, вот тут в человеке что-то проявляется. Тест на хаос, если угодно. Поэтому я не стал бы, Серёжа, на нашем с вами месте так уж этих павианов ненавидеть. Они — очень важный воспитательный фактор.Кстати, я хочу обратиться ко всем гостям: ешьте, не стесняйтесь, потому что, пока я говорю, у вас есть возможность.
Д. Филатов
―
Фашизм начался с расстрела павианов, как ты помнишь.
Д. Быков
―
Кстати, да! Совершенно верно. Ну там, у них, да? И Фриц Гейгер этим себя прежде всего обозначил.Я хочу, чтобы Васильевич (он же Кохановский) прочитал «Новогоднюю балладу» — одно из любимых моих стихотворений. А после этого (матушка, приготовиться!) будет всё-таки обращение матерей России. Поскольку вы здесь все матери, кроме, по-моему, Репринцевой… Да? Поля, клянусь тебе, над этим поработают, безусловно. В общем, желаю родить в новом году! Васильевич, поехали!
И. Кохановский
―
Можно, да?
Д. Быков
―
Конечно. Давно уже можно.
И. Кохановский
―
Лиман. Чукотка. Новый год.
Ночь звёздным пиршеством богата.
Шипенье пенистых бокалов,
Курантов рокотный аккорд,
Шампанского круговорот,
Нарядов хоровод парадный…
Глядят, как пьянствует Анадырь.
Лиман. Чукотка. Новый год.
Как тени, двое. Их уход в ночь
из чужих и дымных комнат —
побег от давешних знакомых,
от постных тостов и острот.
Фантазии запретный плод
зовёт с грехопадения омут,
как будто их всё клонит.
Лиман. Чукотка. Новый год.
Им дали ключ и адрес —
код любовников бездомных.
И это они б нашли опасным бредом,
когда бы знали адрес тот.
Теперь им предстоял поход,
считай, почти что на край света
сквозь мглу, пурги,
что гнали слепо…
Лиман. Чукотка. Новый год.
Всё было против них.
Как чёрт из табакерки,
так внезапно пурга взъярилась
снежным залпом,
сбивая с ног, как апперкот.
Но вожделения полёт
их вёл упрямо и азартно
туда, где их не вспомнят завтра…
Лиман. Чукотка. Новый год.
Они не знали, что их ждёт
в лачуге бедной и холодной.
Но жажда близости,
подобная безумству,
мелочи не в счёт.
Был сказочен её исход,
Желанья обоюдны…
Как были дивны в непогоду.
Лиман. Чукотка. Новый год.
Кто их осудит, кто поймёт?
Страстей и плоти единенье,
Паденье в бездну упоенья,
переходящее в улёт.
А утро — сложный эпизод.
Поймёт ли их сердец смятенье,
Гневной, готовый к перемене
Лиман. Чукотка. Новый год.
Но не спешит узнать восход,
как сплетница по телефону:
«А кто она ему! Кто он ей?»
Нет, не спешит. Наоборот,
он не торопит переход
к дневным, обычным, трезвым нормам,
где обретут иные формы
Лиман, Чукотка, Новый год.
И вновь дня суетный разброд,
как липким снегом для забавы,
до крыш заботами завалит,
пошлёт забвение в расход.
Но как бы круто в оборот
потом их будни ни забрали,
как озарение, запали…
Д. Быков
―
Лиман. Чукотка. Новый год. Молодца! Спасибо большое!Кстати, тут привет тебе из Магадана. Конечно, не земляки, ты москвич, но из Магадана нам пишут: «Уже шесть часов как Новый год настал. Ничего страшного».
(Смех.)
Тебе большой привет передают магаданцы. Кстати, а каким образом ты там оказался, я так и не знаю? Ты же в Москве закончил.
И. Кохановский
―
Я начал работать в «Московском комсомольце» и печатать свои стихи там. Потом следующая моя публикация была в журнале «Смена». А я был очень робкий и сам стихи никуда не носил, это делал мой двоюродный брат. Но когда напечатали, он мне говорит: «Ты поезжай, хоть познакомься там с кем-то, кто там вообще работает, чтобы они знали, кто ты есть вообще».Я приехал в «Смену» и застал такой разговор. Редактор Владимир Новиков (к этому Новикову не имеет никакого отношения, просто однофамилец) отчитывал молодого парня: «Слушай, ты вообще окончил медицинский институт, шесть лет учился, ты получил профессию хирурга. И ты её бросаешь, чтобы писать стихи? Вот Игорь, — и показывает на меня, — строит нам «Химки — Ховрино», — а я тогда работал прорабом, — приносит нам стихи, и мы печатаем». Я говорю: «А я уже не работаю прорабом». — «Ну а кем же ты работаешь?» — «Я внештатный корреспондент «Московского комсомольца». — «Ну, мой друг, если уж менять профессию, то нужно начинать не с «Московского комсомольца», а с «Магаданского комсомольца».
Д. Быков
―
Что и было исполнено!
(Смех.)
И. Кохановский
―
Я говорю: «Почему?» — «Ты хочешь, наверное, книжку издать?» — «Да». — «А когда ты в Москве её издашь?» — «Не знаю». — «А в Магадане — через год».
Д. Быков
―
Что, кстати, и случилось. Это не значит, что всем, желающим издать книгу, надо ехать в Магадан. Просто, как писал покойный Рязанов: «Не бойтесь всё переменить».
Д. Филатов
―
Игорь Васильевич тогда был неотразимо красив!
Д. Быков
―
Да, он был абсолютный красавец. Тут, кстати, Женя спрашивает, тот ли это Кохановский, который научил Высоцкого играть на гитаре. Да, тот, совершенно верно. Правда, потом Высоцкий стал играть на гитаре лучше Кохановского, но научил Кохановский, безусловно.
И. Кохановский
―
Потом я уже бросил.
Д. Быков
―
Теперь, пожалуйста, мать. Поздравление от матерей России! Это моя мать — Наталья Иосифовна Быкова, преподаватель русской литературы (сначала в школе, а теперь уже в институте). Вот она тут сидит. И она вам сейчас от матерей России скажет своё поздравление. Валяй!
Н. Быкова
―
Во-первых, я хотела бы поздравить всех своих коллег, всех своих подруг (они же и матери) и сказать матерям следующее пожелание, и не только в этом году, а всегда. Берегите своих детей от болей и болезней, от страхов и страданий, от тюрьмы и от сумы, от войны. И да поможет вам Бог!
Д. Быков
―
Не только это ты хочешь сказать, я думаю?
Н. Быкова
―
Вот это я хочу сказать. Это самое главное. Берегите своих детей!
Д. Быков
―
Берегите, конечно. Но хотелось бы всё-таки услышать ещё более важную вещь: всё-таки соглашайтесь с ними; поймите, что они взрослые, что у них бывают иногда свои мнения, своя жизнь.
(Смех.)
И. Лукьянова
―
Это что-то уже такое библейское: отцы, не раздражайте детей.
Д. Быков
―
Нет, просто имейте терпение.
Д. Филатов
―
Ну зачем тебе это? Всё равно мы делаем по-своему. Можно же спокойно сказать: «Да, мама. Ты права, мама».
Д. Быков
―
Безусловно. И сделать по-своему, совершенно справедливо.Тут приветствуют тебя твои выпуски. Выпуск 1983 года пишет тебе большой привет. Выпуск 1978 года приветствует тебя в полном составе. Ольга Школьник шлёт тебе поздравления.
Н. Быкова
―
Я помню.
Д. Быков
―
Помнишь этих? Выпускники 166-й (ныне несуществующей) школы шлют тебе большой привет. Выпускники 1989 года. Большой привет от Ремчукова тебе пришёл, поскольку его ребёнка тоже ты учила.
Н. Быкова
―
Да, мы были коллеги.
Д. Быков
―
Венедиктов поздравляет тебя как коллегу, поскольку вы преподаватели оба, о чём многие, к сожалению, забывают. Господа, когда вы пеняете кому-то на авторитарные черты — мне, матери, Венедиктову, — помните, что мы учителя, и нам положено менторствовать. И ты, Андрей, тоже помни это и прощай меня всегда! Хотя я, конечно, порядочная скотина.
И. Лукьянова
―
А я не буду. Я училка.
Д. Быков
―
Да, и ты, Лукьянова, кстати, тоже. Вот пишут:
Стакан зажат в моей руке,
Изломан песней рот —
Мы в тесном быковском кружке
Встречаем Новый год.
(Смех.)
Спасибо! Встречаем, да. В общем, вся страна — такой действительно тесный кружок. Спасибо всем!
Д. Филатов
―
Уже речь идёт, между прочим, а они слушают нас.
Д. Быков
―
Нас. И правильно. А что они нового узнают? Кстати, остаётся пять минут до Нового года. И с вашего позволения, мы открываем бутылки. Это шампанское, очень хорошее шампанское.
Н. Быкова
―
Нельзя пить в эфире!
Д. Быков
―
Нет, мы и не собираемся пить! Мы собираемся налить. И вообще, мать, ты не в классе, не руководи!(Смех.)
Кохановский открывает, Филатов открывает, все открывают бутылки. Их довольно здесь много. Да, пора. Остаётся пять минут до Нового года…
Н. Быкова
―
Ира, давай.
И. Лукьянова
―
Нет, я что-нибудь другое.
Д. Быков
―
Подождите. Ну подождите! Ещё рано.
Д. Филатов
―
Ребёнку.
Д. Быков
―
Где ребёнок? А, Андрей, да? Ну, немножко можно. Ребята, ему 17 лет. Если кто-то сомневается, то ему шампанского можно всё-таки. И мне немножко.
Н. Быкова
―
А тебе нельзя!
Д. Быков
―
Ну хорошо, я не буду!
Н. Быкова
―
Ты будешь пропагандировать таким образом алкоголизм.
Д. Быков
―
Нет, нет. Ты знаешь, что тот, кого нельзя называть, тоже с бокалом выступает. Это совершенно не пропаганда.
Н. Быкова
―
Там есть какой-нибудь мини…
Д. Быков
―
Мама, это лимонад, успокойся!(Смех.)
Я купил его внизу.
Н. Быкова
―
Безалкогольное шампанское.
Д. Быков
―
Это Филатову. О!
Н. Быкова
―
«Вошёл: и пробка в потолок».
Д. Быков
―
«Вина кометы брызнул ток». Ребята, дайте мне кто-нибудь стаканчик, пожалуйста, а то я сижу, как бедный, лишённый. Теперь, слава богу, хорошо. Мать, у тебя налито?
Н. Быкова
―
У меня есть.
Д. Быков
―
Ребята, я начинаю говорить.Поскольку грядёт год Обезьяны, я хочу вам напомнить, что обезьяна — это действительно символ превращения в человека, наш ближайший предок. Я не знаю, как шла эволюция, и никто не знает. Если кто-то вам говорит, что он знает, то вы не верьте. Но есть версия, что не мы от неё произошли, а был какой-то общий предок, но это не всё важно. Важно, что обезьяна — это символ начинающего прямохождения. Вот обезьяна задумалась. Обезьяна засмеялась. Обезьяна взяла палку и начала сбивать бананы. «Чего думать? Трясти надо!» — помните, да? Обезьяна сунула в тыкву-ловушку кулак — и не может его вытащить обратно. А потом поняла — и стала человеком.
Н. Быкова
―
Это очень символично: схватил, а переварить не может.
Д. Быков
―
Ты знаешь, твой близкий друг Веллер (Веллеру тоже мы передаём большой привет в Эстонию, у них тоже через час Новый год) как раз в интервью «Собеседнику» в первом номере рассказывает, что это не просто будет год Обезьяны, а «год Обезьяны, пароксизмально ворующей в последнем припадке страсти». Она будет сидеть с этой тыквой-ловушкой, и это именно её. Но мы хотим сказать: Михаил Иосифович, не думай, может быть, всё будет гораздо лучше, может быть, люди одумаются.Действительно давайте постепенно эволюционировать до прямоходящих. Но есть категория населения, которую я хочу поздравить особо. Во-первых, всегда поздравляют тех, кто на посту. Я поздравляю и звукооператора, который с нами на посту. Слушайте, я с вами так давно работаю, и я не знаю, как вас зовут.
В. Антипов
―
Василий.
Д. Быков
―
Вася. Поздравляю вас, дорогой! Спасибо! Понимаете, просто мы никогда не могли поговорить: всегда я в эфире, а вы в ушах.Я поздравляю «Эхо», которое нам эту возможность предоставило. Поздравляю всех, кто дежурит сейчас: кто сейчас на посту — боевом или творческом; кто торгует сейчас круглосуточно в цветочном магазине; кто пишет сейчас стихи, потому что у вдохновения не спрашивают времени.
Особо как наиболее мне близкие категории населения я хочу поздравить: всех студентов, которые в этом году очень умные; всех литераторов, всех преподавателей, поскольку это самая благородная профессия; естественно, всех, кто пытается в это время противопоставлять безумию свою логику, собственное мнение. Ребята, пусть вам не будет одиноко. Нас таких очень много. И больше того, я очень рад, что в этом году начали сглаживаться противоречия между нами, что наконец в борьбе с какими-то очевидными вещами все мы едины. Лишний раз нам Томас Манн напоминает: какая это прелесть — абсолютное зло; по отношению к нему так легко определиться. Поэтому — за это.
Ещё я очень хочу тех поздравить, кто сейчас находится на самом главном боевом посту, кто именно сейчас — в эту ночь — осуществляет демографическую политику. Потому что, как мы знаем, дети, зачатые в новогоднюю ночь, никогда не рождаются ни параноиками, ни шизофрениками, ни слабоумными, ни экстрасенсами, а они рождаются хорошими. Поэтому всем, кто ещё не начал этим заниматься, советую начать это делать немедленно!
Подождите, подождите! Ещё 30 секунд! Куда? Мы сейчас должны чокнуться. А ровно в полночь мы, конечно, все предоставим слово рекламе на «Эхе». Ребята, я так счастлив, что мы… Сидеть всем! Стоять! Лукьянова, ни с места! Пока ни с места никто!
Я так счастлив, ребята, что мы все с вами вместе, что мы так здорово встречаем этот Новый год! И дай бог нам и дальше всем вместе оставаться. Подождите ещё, куранты не бьют! Остаётся 20 секунд. За это время надо сказать самое главное.
Я вас всех очень люблю, и вы очень хорошие. И все мы — самая лучшая страна на свете!
Бом! Бом! Бом! Бом! Бом! Бом! Поехали! Ура! С Новым годом!
Все
―
С Новым годом!
Д. Быков
―
Дай бог здоровья! Бом, бом, бом, бом! Счастья!
Д. Филатов
―
Ну, поехали!
Д. Быков
―
С Новым годом! Всем счастья!
И. Лукьянова
―
С Новым годом, любимая страна!НОВОСТИ
Д. Быков
―
С Новым годом! В эфире не один Быков, а вся быковская семья и быковские друзья. И все, кто нас слушают, тоже в эфире, поскольку они нам пишут, и мы это зачитываем. Я начинаю отвечать на вопросы и переадресовывать эти вопросы всем здесь сидящим, их очень много.Многие меня спрашивают, как я отношусь к тому, что обесточен Крым. Я с ужасом и горечью к этому отношусь. И я хочу всем, кто живёт в Крыму… Там очень много у меня друзей. Я всё-таки там очень часто бывал, по несколько раз в год туда ездил. А «Артек» — вообще моя родина вторая, родина души моей. И всем, кто там сейчас… Кстати говоря, и Лёше Каспржаку, начальнику «Артека», который героически обеспечивает там сейчас детей. В первом номере «Новой газеты» выйдет с ним большое интервью. И остальным очень многим, кто там сейчас, я желаю и мужества, и стойкости. Ребята, душа моя с вами! Как бы мы ни относились ко всему происходящему, всё-таки в Новый год оставаться без тока — это очень худо. И очень плохо, что это случилось. И дай Бог, чтобы это поскорее закончилось и Крым нормально встречал Новый год. Крымчане это заслужили безусловно.
Очень много ещё вопросов ко всем присутствующим. Я начинаю их постепенно озвучивать.
Вопрос такой: «Как по-вашему, чьё поздравление мы услышим на следующий Новый год?»
Н. Быкова
―
То же самое.
Д. Быков
―
Да, я думаю, что то же самое. В общем, это неважно. Я думаю, что в следующий Новый год главное, чтобы мы с вами слышали друг друга. Вот это главное, понимаете. А кого мы будем слушать по телевизору — совершенно неважно.«Как вы относитесь к лучшим на сегодня украинским писателям: Сергею Жадану, Юрию Андруховичу, Валерию Шевчуку?»
Не знаю совсем, к сожалению, Шевчука. Жадана считаю блистательным поэтом. Юрия Андруховича глубоко уважаю. Это литература довольно от меня далёкая, но он исключительно одарённый человек. Жадан мне несколько ближе.
«Слушаем вас и играем Шумана в новогоднюю ночь. Отказались от всех суетных приглашений. Вот оно, счастье! Желаем вам удивительного Нового года! P.S. Пожалуйста, попробуйте полюбить Пруста!»
(Смех.)
Попробую непременно!
Д. Филатов
―
Побольше бы таких вопросов.
Д. Быков
―
А вот интересный вопрос Дмитрию Филатову: «Дмитрий, вы программист. Помогает ли это литературе?» Программист ли ты?
Д. Филатов
―
Во-первых, я не программист.
Д. Быков
―
А кто ты?
Д. Филатов
―
Я по первому образованию инженер по ремонту и эксплуатации ЭВМ. Первый в стране выпуск системотехников, Московский институт электроники, радиотехники и автоматики. Я этим дико горжусь! По стажу я тоже десять лет отдал государю.
Д. Быков
―
Сколько же тебе лет?
Д. Филатов
―
Ребята, я могу сказать очень просто. То, что я мычу, это не значит, что я плохо думаю.
Д. Быков
―
«Просто я так говорю».
Д. Филатов
―
Просто я сейчас формулирую как можно точнее. Ну ладно, не будем. Как придётся.Инженерное образование, в том числе и программистское, очень сильно помогает формулировать идею настолько точно, что остаётся её только описать. Я не знаю, как работают гуманитарии, а мы, инженеры, работает так. И потом, у нас, инженеров, всегда есть вбитое в нас знание: не существует слова «не могу», а существует слово «не знаю как». А на то ты и инженер, чтобы найти (хотя бы в справочнике), как оно на самом деле должно быть решено. Поэтому мой поклон всем итээровцам! Вы самая лучшая белая кость этой страны, как бы ни считали остальные.
Д. Быков
―
Поздравление всем пришло от Ани Кочаровской из МПГУ. Кстати, мать, это твой родной институт. Мы тоже горячо поздравляем Московский городской поющий университет, а именно — МПГУ.
И. Лукьянова
―
Аня, с Новым годом! Мы вместе работали.
Д. Быков
―
Да. Поздравляю, кстати, Аню с Новым годом! И Алексея Львовича Семёнова, ректора нашего, поскольку мы готовим педагогов. Это одно из тех немногих начальств, которых я чту чрезвычайно.Вопрос Наталье Иосифовне Быковой. Хорошо, я очень этому рад. «Следует ли оставлять в школьной программе советскую литературу? Например, «Как закалялась сталь».
Н. Быкова
―
Безусловно следует. Потому что какие бы ни были художественные достоинства этого произведения (и есть люди, которые их абсолютно отрицают), воспитывающая роль этой вещи очевидна. Она очень многим людям помогла не в борьбе за коммунизм, а в борьбе за жизнь, в борьбе за себя, в борьбе за веру. И я полагаю, что это произведение надо изучать. Когда я сейчас своим абитуриентам рассказываю о нём, это производит огромное впечатление. Я полагаю, что в нашей современности, пожалуй, нет людей с таким сильным характером, какой был у Николая Островского. Это хороший учебник жизни, безусловно. Художественные особенности обсуждать не буду, хотя, безусловно, они есть. Ведь это же не биография Островского.
Д. Быков
―
Он всё выдумал, как мы знаем.
Д. Филатов
―
Я бы посоветовал обратиться к Веллеру уже упомянутому. Блестящий анализ некоторых фрагментов!
Н. Быкова
―
В нём очень много нового, внесённого автором. И представить себе, что эту вещь написал человек абсолютно неподвижный, слепой, в жару, в температуру 40 градусов — это подвиг человеческий! И надо его чтить, и надо о нём знать, потому что в жизни всегда есть место подвигу.
Д. Быков
―
Я с этим совершенно солидарен. Прав, конечно, Филатов, ссылаясь на Веллера, что в описании строительства узкоколейки довольно много перехлёстов, но ничего не поделаешь. А я вам скажу: чем больше он выдумал, чем больше там неправды, тем больше я его уважаю, потому что тем больше это всё-таки литература.
Н. Быкова
―
Это доказывает, что это произведение художественное.
Д.Быков: Мне кажется, что этот год был годом всё-таки прозрения. Я за то, чтобы человек сам соображал
Д. Быков
―
Художественное! Совершенно правильно. А всё остальное, в общем, непринципиально.
Н. Быкова
―
Строили они узкоколейку или не строили они узкоколейку, они — люди, которые строят, а не разрушают.
Д. Быков
―
И не жрут. И не будем забывать о воспитательной (к сожалению, тоже важной) функции литературы. Сколько народу, читая эту книгу, всё-таки сумело преодолеть и болезнь, и одиночество, и всё что угодно.
Д. Филатов
―
Литература заменяет религию.
Д. Быков
―
Совершенно справедливо. Это наш культ.Вопрос Полине Репринцевой, он мне понравился. Её тоже просят почитать. «Привет ей большой от наших всех!» — и от меня тоже, соответственно. Вопрос к Полине Репринцевой: «Каково будущее вашего поколения? Как вы его себе рисуете?» — интересуется Ирина из Петербурга. Ты сама, насколько я помню, из Петербурга?
П. Репринцева
―
Местами я из Петербурга.
Д. Филатов
―
Какими?
(Смех.)
Д. Быков
―
Я знал! Ну как? Родословная вся там, насколько я знаю. Ну говори!
П. Репринцева
―
К сожалению, к своему поколению (25–27) я себя не причисляю. Почему-то я ближе к тому поколению, которое как раз я встретила в нашей поэтической школе, — 19, 20, 21.
Д. Быков
―
«В вашем, Дмитрий Львович, лице».
П. Репринцева
―
Мне кажется, блистательное будущее на самом деле. Мне кажется, это будущее этой страны.
Д. Быков
―
Конечно, тоже они блистательные.
П. Репринцева
―
Действительно я буду стоять где-то с ними рядом, потому что это отдельная какая-то категория людей с каким-то потрясающим мышлением, которым хочется вникнуть максимально. А моё поколение уже чего-то там себе сделало и живёт по-своему в своих квартирах, ему уже неинтересно это всё.
Д. Быков
―
Писать стихи им уже необязательно.Вопрос к Ирине Лукьяновой: «Почему большинство сибиряков не переезжают, как это сделал Гришковец? Что удерживает там людей, как удерживало Астафьева?» Я знаю, что Лукьянова из Новосибирска родом и окончила Новосибирский университет. Что удерживает там?
И. Лукьянова
―
Вообще в Сибири очень хорошо жить. В Сибири жизнь очень крепкая, очень налаженная. И я, когда приезжаю туда и встречаюсь со своими друзьями, вижу, насколько они укоренены на своём месте. Вот раньше были, знаете, такие крепкие крестьянские хозяйства — большие дома с какими-то огромными погребами. Когда у людей жизнь очень привязана к этому месту, но привязана не крепостничеством, а каким-то очень толковым и крепким строем жизни, и если это ещё сочетается с возможностью работать, заниматься любимым делом и зарабатывать деньги, то тогда с этого места очень трудно оторвать.
Д. Быков
―
Кстати говоря, Галя, жена Филатова, которую не видно, потому что она всё это сервировала и скрылась…
Д. Филатов
―
Из Академгородка.
Д. Быков
―
Она из Академгородка! Поэтому привет Академу и всем, кто нас сейчас слушает в Академгородке, потому что всё лучшее (как и Лукьянова, кстати говоря), безусловно, родом оттуда.С Новым годом всех поздравляют. Вот очень интересный вопрос, пожалуй, ко всем присутствующим, но я думаю — в огромной степени к Кохановскому: «Почему люди ссорятся с большинством старых друзей? Почему почти никто из моих школьных друзей не остался со мной уже к 40?» Что ты можешь сказать?
И. Кохановский
―
Мне кажется, что просто с годами ты больше уходишь в себя и меньше оставляешь для общения.
Д. Филатов
―
Мириться не умеешь.
И. Кохановский
―
Мириться не умеешь, пока молодой.
Д. Быков
―
Вообще меньше остаётся для общения, ты прав. С большинством людей мне совершенно не о чем говорить и незачем.
И. Кохановский
―
Не о чем, точно. И незачем, да.
Д. Быков
―
Но зато тем больше я говорю со своими. Пожалуйста.
И. Лукьянова
―
Я бы сказала ещё, что школьные друзья — это друзья, которые получились сами собой, просто оттого, что мы оказались в одно время и в одном месте. И постепенно мы все взрослеем, мы двигаемся каждый своей траекторией, и иногда эти траектории очень сильно разводит. А иногда остаются замечательные друзья на всю жизнь, с которыми, чего бы тебе ни пришло в голову, какие бы траектории вы ни выбирали, всё равно это друзья, которые не перестанут быть.
Д. Филатов
―
Ира, прости великодушно, может быть, я не по делу похвалюсь. Мне дико повезло с классом! Мы до сих пор встречаемся, и всё остальное. Мы знаем друг друга, как облупленные!
Д. Быков
―
Тебе повезло. А кому-то совсем не повезло.
И. Лукьянова
―
Не всем так везёт.
Д. Быков
―
Зато мне повезло с другим.
И. Лукьянова
―
Но есть люди, которые и через 50 лет встречаются со своими классами. И я знаю таких людей.
Д. Быков
―
А мне вот повезло с женой, которой тоже не повезло с классом. Знаете, это очень греет, надо вам сказать!
И. Лукьянова
―
Должна сказать, что из этого класса у меня есть замечательные друзья.
Д. Быков
―
И у меня двое. Чем ночь темнее, тем ярче звёзды.Вот совершенно замечательный вопрос… не вопрос, а письмо: «Слушая вас, из меня выветривается центральное телевидение».
(Смех.)
Мы счастливы!
Н. Быкова
―
Грамматически это ошибка! Деепричастный оборот не употреблён правильно!
Д. Быков
―
Мы любим за форму, а не за содержание. «Говорят, что россияне никогда не жили так плохо, как при Обаме. В этом году он, по всей вероятности, уйдёт. Выпьем же за это!»(Смех.)
Первопричина!
И. Лукьянова
―
Так, а штраф за Обаму полагается?
Д. Быков
―
Нет, за Обаму — нет. Действительно, правда, он совершенно неадекватно…
Д. Филатов
―
Это он навстречу твоей просьбе пошёл — не называть. Он живёт при Обаме.
Д. Быков
―
С Новым годом и его тоже. Через шесть часов он будет тоже праздновать. Но то, что он уходит, наполняет нас какой-то верой в то, что это вообще возможно.«Желаем вам здоровья. Вопрос о латиноамериканской литературе, в частности о Мигеле Отере Сильве. Когда-то с него началось моё увлечение южноамериканской прозой. Как вы относитесь к этому писателю?»
Дорогой parom2, к сожалению, я не могу порадоваться вместе с вами, потому что Мигель Отеро Сильва мне никогда не казался хорошим писателем. Это венесуэльский автор, довольно почтённый и очень знаменитый у себя на родине, автор знаменитого романа «Когда хочется плакать, не плачу». У нас ещё выходил его роман «Пятеро, которые молчали» (в оригинале он называется «Смерть во имя чести» или что-то в этом роде), и выходила знаменитая книга «Камень, который стал Христом». Понимаете, в «Когда хочется плакать, не плачу» меня очень раздражает, что ли, стилистическая избыточность этого текста, его некоторая засахаренность, некоторая гиперэмоциональность, которая там есть, некоторые ложные красивости. Я люблю гораздо больше Маркеса с его мясистой густотой.
Я вижу, что Репринцева делает ужасные жесты. Скажи же нам, Репринцева, что ты думаешь. Пожалуйста, говори.
П. Репринцева
―
По поводу Маркеса. У меня личная с ним какая-то связь, понимаешь. Буэндиа — моя семья параллельно совпадает вообще идеально с этой структурой.
Д. Быков
―
Всё накладывается.
П. Репринцева
―
Да, всё накладывается вот так, один за одним. И мне кажется, не моя одна. Мне кажется, что у всех так.
Д. Быков
―
Мы все живём среди «Ста лет одиночества».
Д. Филатов
―
Дайте я вас сфотографирую. Вы страшно похожи на полковника Буэндиа!
Д. Быков
―
«…Который, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит день, когда отец водил его смотреть на лёд». Пожалуй, это всё-таки самая лучшая вступительная фраза в мировой литературе XX века.
Д. Филатов
―
А как правильно, кстати, — Буэндиа́ или Буэ́ндиа?
П. Репринцева
―
Буэ́ндиа, Буэ́ндиа!
Д. Быков
―
Это неважно.
Д. Филатов
―
Я недавно узнал, что апостро́ф!
Д. Быков
―
Не апо́строф? Слушай, зато прибавилась одна хорошая рифма. Апостро́ф, прекрасно.«Вопрос сугубо личного свойства: любите ли вы поесть? Сам такой».
(Смех.)
Ох, как деликатно! «Встречал много больших людей, которые питаются умеренно. Какую кухню вы предпочитаете? Всей семьёй желаю вам здоровья, новых творческих свершений и хорошего аппетита!»С аппетитом нет проблем, спасибо. Что касается любимой кухни — давайте все ответим на этот вопрос по кругу. Я предпочитаю, честно вам скажу, пельмени. Это одно из моих самых любимых блюд, потому что оно быстрое, сытное, недорогое и доступное. Ещё я очень люблю блюдо (это из нашей домашней кухни), называется очхор. В этом слове есть что-то такое восточное, хотя на самом деле это просто ОЧень ХОРошая вещь. Это, по-моему, Таня Каретникова назвала так, это твоя одноклассница. Кстати, Карета, я передаю тебе большой привет, дай Бог тебе здоровья! Очхор — это такие сосиски, которые сварены в томатном соусе с большим количеством пряностей.
Н. Быкова
―
И чеснока.
Д. Быков
―
Чеснок, да. Туда и сахар добавляется, и соль, и специи. Пожалуй, вот это я больше всего люблю. Моё любимое блюдо — это очхор по-матерински, потому что никто другой этого сделать не может. Мать, а какую кухню ты предпочитаешь?
Н. Быкова
―
Я грузинскую кухню предпочитаю. С чем это связано? С моими юношескими впечатлениями, потому что лет в восемнадцать я была очень увлечена одним грузином, директором библиотеки в Цхинвали, и он меня часто водил в рестораны грузинской кухни, в частности в «Арагви». И с тех пор я очень люблю это, скорее воспоминания юности. Дома пробовала готовить такие блюда — у меня плохо получается. Видимо, всё дело в атмосфере и в воспоминаниях.
Д. Быков
―
Конечно, когда они это делают сами, то это получается поэма.
Н. Быкова
―
Да. А когда сам, то это совсем не то.
Д. Быков
―
Но я радостно хочу тебе сказать… Как ты помнишь, я разыскал его потом в Грузии, и он передал тебе кубок, замечательный серебряный кубок, который украшает стол. Лукьянова, ваше мнение о любимой еде.
И. Лукьянова
―
Ой, меня очень легко утешить любимой едой. Я больше всего на свете с детства люблю картофельное пюре и помидоры со сметаной.
Н. Быкова
―
Легко угодить.
И. Лукьянова
―
Очень легко, да. А если говорить изысканно про кухню, то, наверное, средиземноморская кухня мне ближе всего.
Н. Быкова
―
Ира, а рождественская утка?
Д. Быков
―
Она есть, кстати. Вы не поверите, но она приобретена, просто она не влезет на этот стол.
И. Лукьянова
―
Утка, к сожалению, мне тяжела. Люблю я, чтобы были овощи, чтобы было много всякой зелени, чтобы было много всяких морепродуктов и красного вина.
Н. Быкова
―
А я чёрную икру люблю.
Д. Филатов
―
И продолжайте это делать!
(Смех.)
Д. Быков
―
Молодец! Репринцева, пожалуйста.
П. Репринцева
―
У меня всё стандартно. Может быть, лобио. Может быть, плов. Может быть, немножко хумус. Ничего удивительного.
Д. Быков
―
А почему всё такие какие-то вещи со сдвигом в Среднюю Азию и Африку?
П. Репринцева
―
Несколько арамейские корни. Оттуда всё.
Д. Быков
―
Всё-таки тоже арамейские, да? Армейские!
П. Репринцева
―
Я их так назову, можно?
Д. Быков
―
А я знаю, где сын. А сын жрёт там!
(Смех.)
Д. Филатов
―
Умница!
Д. Быков
―
Пока мы тут мучаемся в эфире, сын жрёт! Андрюша, молодец! Если ты нас сейчас слышишь, мой мальчик, мы одобряем тебя! Всегда так делай! Пусть эти дураки занимаются чем попало, а мы будем кушать. Ваши предпочтения, Филатов, пожалуйста.
Д. Филатов
―
Очень простые. Ты посмотри на меня.
Д. Быков
―
«Что жена готовит, то попадает в меня».
Д. Филатов
―
Всё, что она готовит, настолько здорово, что я сам себе завидую.
Д. Быков
―
Очень хорошо. И я совершенно с вами согласен.«Хотелось бы услышать от вас как от позитивно настроенного человека о достижениях этого года». Репринцева тоже пошла за уткой, я чувствую. Возвращайся.
П. Репринцева
―
Нет, я опрокинула здесь…
Д. Быков
―
На неё, да? Хорошо.
Д. Филатов
―
Не прольёшь — не попьёшь.
Д. Быков
―
Кто что может сказать о достижениях этого года? Ты видишь что-то позитивное, Игорь Васильевич?
И. Кохановский
―
Нет.
Д. Быков
―
Мать, а ты что можешь сказать о позитивных вещах этого года?
Н. Быкова
―
Я довольна тем, что у меня ещё есть ученики. Это даёт мне ощущение некой полезности… и некоторые деньги.
Д. Быков
―
Средства к существованию. Небольшие, но средства, безусловно.
Н. Быкова
―
Да. Всё-таки это приятно, что я ещё могу что-то такое пищать. И это меня вполне устраивает.
Д. Быков
―
Очень хорошо. Тут, правда, спрашивают меня… Как мне говорят, это очень актуальный вопрос нашего времени: «Посоветуйте художественную литературу о Емельяне Пугачёве».
(Смех.)
Н. Быкова
―
«Золото бунта».
Д. Быков
―
«Золото бунта», конечно. Молодец! Кстати, Алексею Иванову…
И. Лукьянова
―
«Капитанская дочка»!
Д. Быков
―
Вот лучшая история пугачёвского бунта. Ничего не могу я вам назвать. Но если вам хочется всё-таки масштабного художественного произведения, то мне кажется, что лучший текст Есенина, это драматическая поэма «Пугачёв», а особенно если читать её с прозаическими вставками Эрдмана, сделанными в 70-е к спектаклю Любимова. И мне очень нравится, ничего не поделаешь, роман Шишкова. Конечно, он немножко такой хрестоматийный и учебный. Я имею в виду трёхтомный роман, главное его произведение. Но во втором и особенно в третьем томе он немножко разгуливается, и там есть очень сильные куски.«Счастья и мира! Наконец-то что-то приличное». Спасибо. Мы будем стараться.
Вопрос такой: «Тоталитарные системы иногда приходят не сразу рывком, а плавно — с нарастающими репрессиями и нарастающим страхом. Не кажется ли вам, что 2015 год был своеобразным 1934-м, а убийство Немцова напоминает убийство Кирова? Не напоминает ли это вам то, что описывала Надежда Мандельштам, — нарастающий страх и чувство безысходности и фрустрации? Может ли этот ужас повториться снова? Что вы об этом думаете?»
Кто хочет что-нибудь сказать? Фил, ты хочешь что-нибудь сказать?
Д. Филатов
―
Нравится, не нравится, но я думаю так же. Я бы с удовольствием думал иначе, но что-то не складывается.
Д. Быков
―
Какие ещё есть комментарии?
И. Лукьянова
―
Я думаю, что любые исторические аналогии очень сильно хромают. Кому-то кажется одно историческое время с его параллелями, кто-то видит другое историческое время с его параллелями.
Д. Филатов
―
Только на это и надеюсь.
И. Лукьянова
―
Мне гораздо ближе параллель с двумя мрачными семилетиями Николая Первого и Сталина.
Д. Быков
―
Да, и мне.
И. Лукьянова
―
Я не вижу здесь 1934 года, а вижу скорее, не знаю, 1950-й или 1951-й.
Д. Быков: 1934
―
й уже был.
Д. Филатов
―
Нет, мы не были в 1934-м.
Д. Быков
―
Да, никто из присутствующих не был, слава богу. Даже Кохановский и мать значительно позже родились.
И. Лукьянова
―
Я не знаю. Но любые исторические аналогии хромают, потому что история движется не по кругу.
Н. Быкова
―
По спирали.
Д. Филатов
―
По спирали, правильно.
Д. Быков
―
Мать, ты чего скажешь? Какие твои ощущения? Ожидает ли нас усиление страха или избавление от него?
Н. Быкова
―
Безусловно, усиление страха, потому что можно бояться чего-то одного, а можно бояться всего на свете. Лично я сегодня боюсь всего на свете.
Д. Быков
―
Я хочу сказать, что вы ничего не понимаете на самом деле, потому что учительская привычка, естественно. В нечётные века всё в России происходит гораздо мягче. И мы находимся не накануне грозных событий, а мы находимся накануне радостного просветления, освобождения, всеобщего понимания. (Это я не себе наливаю, а по кругу пускаю скромную бутыль, потому что мне нельзя в эфире.)
И. Лукьянова
―
Между прочим, на сайте «Литературной газеты» я сегодня увидела цитату: «Грядёт 2016 год!»
(Смех.)
Д. Быков
―
А это интересно. Все сервилисты почему-то очень насторожились. Видимо, не сумев остановить, они стремятся возглавить. Очень интересная эволюция, например, Ульяны Скойбеды, прости господи. Ну, это-то мы можем в эфире упоминать. Она стала просто одним из довольно яростных критиков всего происходящего. И я приветствую это просветление! Скоро мы, глядишь, «Покаяние» увидим, а там — и «Древо желаний», и «Мольбу». Очень приятно, что это всё происходит. Я перечислил, если вы помните, кинематографическую трилогию Абуладзе.Мне кажется, что этот год был годом всё-таки прозрения. Мне, конечно, было бы очень обидно, я вам сразу хочу сказать, если бы россияне начали прозревать посредством холодильника, потому что я не люблю, когда осуществляются прозрения и эволюции путём контакта с жёсткой реальностью. Я за то, чтобы человек сам соображал.
И ещё больше скажу. Мне не нравится, когда они прозревают после увольнения, как это случилось с однофамильцем великого комедианта, потому что то, что отец Всеволод Чаплин в последнее время говорит, — это не очень мне нравится. Сейчас страшную вещь скажу. Я знаю, что вы сейчас меня будете клевать. Ме кажется, что когда происходят санкции, или происходят увольнения, или как-то, грубо говоря, терпит поражения твоя сторона, надо с этой стороной солидаризироваться, надо сплачиваться. Понимаете, ведь мы же не разбежались, когда нас давили после 2011 года, мы же не стали друг друга все пинать, друг на друга спихивать и кричать: «Как отвратительно то, во что мы верим!» Надо всё-таки проявлять некоторую последовательность.
Поэтому я бы сейчас был рад, если бы Скойбеда говорила: «Да, мы будем ходить в резиновых сапогах! Да, мы готовы платить тем, что мы будем питаться солёными огурцами! Но мы готовы». Как-то я бы это приветствовал, потому что я люблю последовательность. Не знаю, как к этому относятся остальные, но я всегда повторяю девиз любимых своих авторов: «Стоять на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования». Я полагаю, что мать — единственный человек, который знает эту цитату. Это «Пощёчина общественному вкусу». Лучше наносить пощёчину общественному вкусу, нежели с общественным вкусом совпадать. Тут правильно делает Кохановский, что кивает, потому что он только этим и занимается.
«Будет ли в России демократический социализм?» А как же!
«Год был нелёгкий. И нелёгкий впереди. Прорвёмся ли мы?» Как вам сказать? Прорвёмся, конечно, хотя я не очень люблю это слово. Для меня важнее не то, чтобы мы прорвались, а чтобы мы не изменились, чтобы мы не испортились.
Должен ли я прерваться на рекламу? Я должен прерваться на рекламу. Услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков
―
Замечательные письма приходят! Больше ста успело прийти за этот эфир. Спасибо! Вы знаете, что на каждого неленивого пишущего приходится примерно двести ленивых, которые тоже слушают. Таким образом количество слушающих возрастает в геометрической прогрессии.«Вы сделали новогоднюю ночь сносной». Спасибо, Света.
(Смех.)
Ничего особенно весёлого нет в этом празднике, но радостно, да?Прислали текст из Хайнлайна про обезьян:
«Они с Джил стояли перед клеткой семьи капуцинов, глядя, как те едят, спят, ухаживают, ласкают малышей, чешутся и просто бесцельно бродят взад и вперёд, ожидая, пока Джил бросит им арахис.
Она кинула орешек молодому самцу, но не успел тот его проглотить, как более крупный самец не только отнял подачку, но и задал молодому трёпку. Юнец даже не пытался отомстить своему обидчику. Он лишь барабанил костяшками кулаков по полу и кричал что-то в бессильной ярости. Майк наблюдал за сценой.
Внезапно обиженная обезьяна прыжком пересекла клетку, накинулась на ещё меньшую и учинила ей выволочку куда более жестокую, чем получила сама. Малыш, хныча, уполз прочь. Другие обезьяны не обращали внимания на происходящее».
Я полагаю, что 86% обезьян вообще полагали, что ничего не происходит. Спасибо вам большое, Дима! Это Дмитрий Дербенёв прислал отрывок. Спасибо, он очень точный.
Я хочу спросить Васю: у нас есть возможность позвонить по телефону хорошему человеку? Есть, да? Тогда я вам сейчас дам телефон, и мы услышим, соответственно, Викторию Токареву, которая с нами. Особенно мне приятно, что она действительно в новогоднюю ночь не спит и готова с нами связаться. Вот, пожалуйста. Только я наберу, подождите.
А пока я это набираю, я попрошу Репринцеву прочесть ещё стишок — какой-нибудь приличный, какой-нибудь с добрыми словами. Если тебе надо ещё долго выбирать, то пусть Филатов читает, у него уже наготове. Филатов, читай.
Д. Филатов
―
Я всегда даму пропущу.
Д. Быков
―
Ну подожди! Пока дама ищет, она пропускает тебя. Читай, валяй!
Д. Филатов
―
Хорошо. Но он коротенький будет. Тоже чуть-чуть об эволюции:
Страны, где я родился, нет
Уже немало лет…
А где живу сейчас, она больна,
Моя страна.
И очень даже может быть,
Вот-вот испустит дух —
И выпадет мне пережить
Уже покойниц двух
И в новую вступая жизнь,
Сказать про этот случай:
Как за державу ни держись,
А человек живуче!
(Смех. Аплодисменты.)
Д. Быков
―
Пока ты это читал, Борис Борисович Гребенщиков прислал нам: «Поздравляю! Сил и света!» Спасибо, Борис Борисович! И вам тоже обязательно! Мы так счастливы, что вы с нами в эту весёлую ночь. Репринцева, поехала!
П. Репринцева
―
Погнали, да. Про пьянство и про туризм, который сейчас менее возможен, чем пьянство.
(Смех.)
Д. Быков
―
Воспитал на свою голову! Давай!
П. Репринцева
―
Бухать в Лиссабоне,
Надевши на плечи горячее кружево солнечных бликов!
Куда как вольготней
Сажать свою печень под мощным прикрытием божьего лика.
На маленькой лавке, где рельсы и шпалы
Тебя обещают нести к Сарамаго,
И жизнь не скудеет, и зной ярко-алый,
И местный воришка прикинулся магом.
Спиваться в Дублине — роскошь, блаженство,
С бронзовым Кавана у канала в обнимку,
Когда всё прошлое рикошетом летит безвозвратно
Куда-то мимо.
Или, себя растерявши на карте,
В баре гудящем на рабочей окраине
Шептать на ухо автомеханику «try me»,
Рисуя цветы на запотевшем бокале.
Но здесь, где Господь нас, должно быть, помиловал
За знание формул, его отрицающих,
Гуляешь вразвалочку по полюшку минному,
И думаешь: мать твою, ну как потрясающе!
(Смех. Аплодисменты.)
Д. Быков
―
Так! Как и было обещано, мой любимый прозаик на проводе — Виктория Самойловна Токарева. Виктория Самойловна, с Новым годом!
В. Токарева
―
Здравствуй, Димочка!
Д. Быков
―
Здравствуйте, все! Виктория Самойловна, скажите нам что-нибудь, чтобы легче стало жить.
В. Токарева
―
Значит, так. Всё очень просто. В новом году я хочу пожелать всем-всем любви, богатства и жить бесконечно, как Зельдин.
(Смех.)
Д. Быков
―
Очень здорово! Скажите ещё, пожалуйста, что мы ваше будем в ближайшее время читать?
В. Токарева
―
Я написала новую книгу, которая будет называться «Маленькое одолжение».
Д. Филатов
―
Кому?
Д. Быков
―
Это про жизнь, вероятно. Виктория Самойловна, мы ещё раз вас ужасно благодарим, желаем как можно больше вашего читать. Я помню очень хорошо ваши слова, когда-то сказанные о писателе, которого я не люблю, но слова очень точные: «Литература должна быть, как пар над супом — чтобы пар был лёгкий, но чтобы было понятно, как много в этом супе всего варится». Я вам желаю такой же лёгкой и прекрасной жизни, такой же насыщенной и чудесной литературы. Мы вас очень любим и счастливы, что вы с нами. Ура!
В. Токарева
―
Дима, я бы сказала немножко по-другому, но ты сказал лучше.
Д. Быков
―
С Новым годом! Спасибо, дорогая! С Новым годом! Пока!Очень много просьб связаться и поздравить Марию Васильевну Розанову. Действительно Марии Васильевне Розановой, по некоторым документам, день рождения 1 января, а по другим — 27 декабря. Мы попробуем сейчас с ней связаться, если она не спит, и я, во всяком случае, постараюсь тоже это озвучить.
Лилиана Комарова передаёт привет всем «ровесникам» — всем, кто когда-то работал в «Ровесниках», учился в «Ровесниках», кто в Детской редакции радиовещания работал. Она обязательно просила это сегодня сказать. А «ровесники» разбросаны сейчас по всему огромному миру: и в Штатах они, и в Израиле они, и в Австралии, и в Канаде, и — страшно сказать! — в Африке. И многие-многие люди, начиная с Володи Вишневского и заканчивая Евгенией Альбац, все вышли из «Ровесников». Александр Архангельский тоже.
И вот наша общая Лилиана Комарова, любимая наша, она просила обратиться именно к сегодняшним подросткам:
«Дорогие друзья! Вам труднее всего. Вы со всем в жизни сталкиваетесь впервые. Помните, что более важного времени, чем сейчас, у вас никогда не будет. Знайте, что то, как вы ведёте себя сейчас, определит всё в дальнейшем. Никого не слушайтесь. Слушайтесь сердца. Это единственный советчик. Рада вам сказать, что мы понимаем ваши трудности и всегда готовы вас поддержать. Хотя более невыносимых людей, чем вы, на свете не существует».
Спасибо! Это очень здравые слова. И, конечно, важно: «Ребята, думайте сами». С этим я тоже солидарен от души. Хочу ещё раз сказать, что Лилиана Комарова, которая помогала мне выдумывать структуру этой программы, активна, здорова, дееспособна, и этим лишний раз нам всем напоминает: когда человеку 90 лет, важно, чтобы у него работала голова — тогда у него будет работать всё остальное. Лилиана Сигизмундовна, поздравляем вас! Ура!
Сейчас я попробую набрать Розанову.
Д. Филатов
―
Между прочим, этот год — год 80-летия Игоря Васильевича Кохановского.
Д. Быков
―
Неправда! Ему ещё годик.
Д. Филатов
―
А сколько тебе? 79 ещё?
И. Кохановский
―
Ещё не вечер.
Д. Быков
―
Знаете, ребята, вообще глядя на Кохановского, которому всегда 60…
И. Лукьянова
―
Не может быть. Это всё враки!
Д. Быков
―
Враки, да. Слушай, а чем ты можешь объяснить такую свою сохранность? Неужели это всё женщины? Или были какие-то другие…
И. Кохановский
―
Только женщины.
(Смех.)
Д. Быков
―
Нет, скажи серьёзно. Может быть, диета? Может быть, закалка особая? Кстати, тут очень многие спрашивают: «Вы много прожили в Магадане. Действительно ли это так ужасно?» — спрашивает Наталья.
И. Кохановский
―
Во-первых, я не много прожил, а всего три года. Вернее, общий срок был три года, но я очень часто приезжал в Москву. Мне всякие мои приятели и друзья, в том числе и Володя Высоцкий, помогали делать всякие командировки в Москву, которые иногда длились по три месяца. В то время, когда я там был, во-первых, там был Козин. Очень смешное знакомство было у меня с ним.
Д. Быков
―
Говорят, он был чудовищем.
И. Кохановский
―
Я вырос на Неглинке в доме, где Сандуновские бани (знаменитый очень красивый дом), поэтому я с детства любил париться и вообще любил русскую баню. И, естественно, приехав в Магадан, я буквально на следующий день отправился посмотреть местные бани. Значит, пришёл. Она произвела на меня жуткое впечатление, по сравнению с Сандунами, естественно.
Д. Филатов
―
Колонны, лепнина.
(Смех.)
И. Кохановский
―
Я вышел из парилки, закрылся простыней. Вижу — какой-то мужик на меня очень пристально смотрит. Ну, смотрит и смотрит, ради бога. Короче говоря, на следующий день вечером я пришёл в какую-то компанию, там светское магаданское общество было. Говорят: «Сейчас придёт Вадим Козин, мы вас познакомим». Входит мужчина — и я в нём узнаю того, который на меня смотрел! Говорят: «Знакомьтесь. Это Игорь Кохановский. Это Вадим Козин». Он говорит: «А мы уже с ним знакомы».
(Смех.)
Д. Быков
―
Так, минуту! На проводе Париж (желающие могут надеть наушники) — Мария Васильевна Розанова, которая отмечает, по одним документам, завтра свой день рождения. Мария Васильевна, я надеюсь, вы нас слышите. Поздравьте на «Эхе Москвы» людей с Новым годом. Что вы хотите сказать и чего пожелать?
М. Розанова
―
Ой, это я не умею.
(Смех.)
Д. Быков
―
Ну тогда нам скажите какие-нибудь добрые слова.
М. Розанова
―
Это во-первых. Во-вторых, про меня ещё в моей юности были сложены легенды — про то, какая я злобная тварь.
Д. Быков
―
Видит Бог, это правда. Ну-ну?
М. Розанова
―
А?
Д. Быков
―
Видит Бог, это правда, Мария Васильевна.
Д. Филатов
―
Это помехи в эфире.
М. Розанова
―
Это правда, я плохая.
Д. Быков
―
Ну скажите что-нибудь плохое. Это у вас так очаровательно выходит!
М. Розанова
―
А плохое говорить тоже неловко, понимаете. Вот такое дурацкое положение: и хорошего сказать не могу, и плохое сказать стесняюсь, потому что не удержусь и чего-нибудь такого наговорю.
Д.Быков: С большинством людей мне совершенно не о чем говорить и незачем
Д. Быков
―
Что придётся потом вечно оправдываться. Кстати, здесь в студии сидит тот самый Игорь Кохановский, который когда-то вместе с Высоцким, учеником Синявского, привозил вам коляску. Помните это? Для Егора Андреевича, вашего сынка. Марья Васильевна, кстати говоря, здесь же в студии мой собственный Андрюша, так сказать, ваш крестник, которого вы крестили. И тоже он вас хочет поздравить. Андрюша, скажи что-нибудь Марии Васильевне.
А. Быков
―
Я очень сильно рад, что слышу вас — наверное, впервые с 2010 года, когда мы у вас были. И очень надеюсь, что удастся когда-нибудь ещё заехать.
Д. Быков
―
В Париж, в Париж! Он хорошо помнит процесс крещения.
М. Розанова
―
Ехать надо. Есть всякие агрегаты — «самолёт», например, называются.
Д. Быков
―
Мы воспользуемся этим агрегатом. Мария Васильевна, дорогая, с Новым годом! Дай Бог здоровья! Увидимся обязательно. И оставайтесь такой же злой, а то добрых стало так много, что уже, честно говоря…
М. Розанова
―
Что уже неизвестно, куда от них деваться.
Д. Быков
―
Да, не продохнуть!(Смех.)
Дорогая и любимая, целую вас! Привет, пока!Очень много ещё тут просьб. Меня просят позвонить Людмиле Петрушевской и её поздравить. Я, к сожалению, телефоном её не обладаю, но, если хотите, Коля, вашу просьбу исполню охотно. Поздравляем и Людмилу Петрушевскую! И вообще всех людей доброй воли поздравляем.
Очень просят Лукьянову ещё почитать что-нибудь из поздравлений прошлого. У тебя есть ещё что-то?
И. Лукьянова
―
Ой, у меня из поздравлений прошлого…
Д. Быков
―
О, Лукьянова, твои выпускники из ФМШ пишут: «Привет, Лукьянова!»
И. Лукьянова
―
Ура! Я их очень люблю.
Д. Быков
―
Я тоже люблю. Давай.
И. Лукьянова
―
У меня всяких поздравлений из прошлого на каждые десять лет — 1925 года, 1935 года…
Д. Быков
―
Валяй-валяй! Читай!
И. Лукьянова
―
В 1925 году, надо сказать, они Новый год почти не праздновали. Угадайте, что они праздновали?
Д. Филатов
―
Рождество?
И. Лукьянова
―
В 1925 году?
Н. Быкова
―
Да ну! Октябрьскую революцию.
Д. Филатов
―
Годовщину смерти Ленина.
И. Лукьянова
―
Никто не угадал. Они праздновали 20-летие революции 1905 года, и большинство газетных текстов были именно об этом
Д. Филатов
―
Нифига себе! Ну почти угадал.
И. Лукьянова
―
В журнале «Крокодил» я нашла совершенно прекрасные стихи, в последнем номере журнала «Крокодил». Они почти не новогодние, но праздник там упоминается, поэтому я решила, что можно. Тем более, что здесь есть Филатов, и ему будет приятно.
Д. Филатов
―
Ирка, ты золото!
И. Лукьянова
―
Называется «Колькино горе»:
Пионера Кольку Филатова
Исключили вчера из отряда —
Он не слушал команды вожатого
И сбежал в воскресенье с парада.
И вообще накопилась за Колькой
Пропасть разных грехов, преступлений.
За полгода — подумать только! —
Целых восемь предупреждений.
Ходит тучей Колька Филатов,
Разломал у сестрёнки игрушку,
Свистнул пять папирос у брата,
Тётке перца насыпал в подушку.
И, на лоб наведя морщину,
Колька смотрит газету в печали:
— Хоть бы праздник какой, годовщина —
Может, мне бы амнистию дали.
(Смех.)
Д. Филатов
―
Ирка, теперь я знаю, чья я реинкарнация!
И. Лукьянова
―
Это, граждане мои, Василий Лебедев-Кумач.
Д. Быков
―
Слушай, а он неплохой поэт был на самом деле. Валяй дальше!
И. Лукьянова
―
Да. У меня ещё есть, конечно, «Пионерская правда» за 25 декабря 1925 года, где Васька Спиркин идёт в пионерский клуб на «Комсорождество» и опять-таки встречает — кого бы вы думали? — рождественского деда, который шарится со своим мешком игрушек и никак не может найти, кому их всучить. Текст здесь очень плохой, почти не видно, pdf-копия «Пионерской правды», прочитать его сейчас без очков не смогу. Но надо сказать, что с дедом происходят очень печальные штуки — дед в конце концов растаял на посмешище всем пионерам.
Д. Быков
―
Ну ты подумай!
И. Лукьянова
―
Я вам другое прочитаю — 1935 год. 1935 год — как известно, это время, когда с подачи Постышева вся страна начала наконец после долгого затишья праздновать Новый год: с ёлкой, с маскарадом, как угодно. То есть был очень большой энтузиазм по этому поводу. Вся страна начала закупать ёлки, бросилась в магазины!
Д. Филатов
―
Звезда была на ёлке.
И. Лукьянова
―
Да-да-да! Вот «Комсомольская правда» 30 декабря 1935 года сообщает:
«На лыжах и в противогазах. Посвящается X съезду ВЛКСМ. 15 молодых рабочих и работников Московской суконной фабрики имени Петра Алексеева 29 декабря прошли на лыжах и в противогазах 130 километров за 16 ходовых часов. Маршрут был: Москва — станция «Солнечногорская» Октябрьской железной дороги — Москва. Все участники похода — лучшие физкультурники и ворошиловские стрелки фабрики, сдавшие нормы ПВХО. Комсомольцы фабрики готовятся к 1500-километровому переходу на лыжах в противогазах в честь X съезда ВЛКСМ».
(Смех.)
Д. Быков
―
Что ж такое-то, ну! А ведь это всё будущее.
И. Лукьянова
―
Что в это время происходит в Москве? В это время магазины столицы будут торговать ёлочными украшениями. Но ёлочных украшений, сами понимаете, уже много лет нет в продаже — и вдруг разрешено праздновать ёлку. Все бегут в магазины, спрашивают: «Нет ли у вас золотого дождя?» Естественно, перед Мосгосторгом ставится задача — обеспечить. Что происходит?
«Для перевозки ёлок в город мобилизуется автомобильный и гужевой транспорт. К середине дня удастся завезти в Москву и распределить по магазинам и рынкам до 2 тысяч ёлок. Трест имеет свой лесопильный завод. В течение ночи там будет проводиться заготовка крестовин, на которые ёлки должны укрепляться. В зависимости от спроса, рубка елей будет продолжаться в течение всего дня. Трест не предполагает превратить продажу ёлок в доходную статью, поэтому цены будут установлены минимальные. Маленькая ёлочка обойдётся примерно в 5 рублей.
Чем украшать ёлки? Предложение товарища Постышева встречено с огромным воодушевлением, однако к нему никто не был подготовлен. Торговля разного рода стеклянными шарами и золотыми дождями давно прекратилась из-за отсутствия спроса. Кустарные артели больше не производят ёлочных игрушек. Чем располагает в настоящее время торгующая сеть? На этот вопрос нам отвечает коммерческий директор Мосгосторга товарищ Амосов…»
Д. Филатов
―
А мы говорим — сейчас маразм.
Д. Быков
―
Конечно, маразм.
И. Лукьянова
―
«В магазинах Мосгосторга имеется достаточный ассортимент детских лёгких по весу игрушек, которые могут быть использованы в качестве ёлочных украшений. Есть много цветной бумаги, из которой можно делать всевозможные безделушки для ёлок. Сегодня Загорска прибывает крупная партия маленьких игрушек».
И наконец:
«Дед Мороз Шмидт. Вместо Деда Мороза, — сообщает нам «Комсомольская правда» в 1935 году, 31 декабря, — в густых еловых ветвях будет сидеть ледяной Шмидт с бородой из ваты. Так решили ребята 36-й школы Сокольнического района. С восхищением они готовят украшения для ёлки. Маленькие парашюты и парашютисты, самолёты и лётчики украсят ёлку. Ёлку осветят цветными лампочками, а вокруг неё устроят пляски».
Д. Быков
―
Где ты всё это нарыла?
И. Лукьянова
―
Историческая библиотека, газетный зал — «Комсомольская правда», много «Всемирной иллюстрации», «Нива»…
Д. Быков
―
Мать, ты ангел! Я тобой восхищаюсь.
Д. Филатов
―
Потрясающе! Васильевич, помнишь надувные игрушки, стеклянные?
Д.Быков:Сколько народу, читая книгу, сумело преодолеть и болезнь, и одиночество. Это наш культ
И. Кохановский
―
Да, конечно.
Д. Быков
―
Самолёт у нас есть такой. У нас же очень много игрушек 40-х годов.
И. Лукьянова
―
Между прочим, про самолёты. Реклама в «Комсомольской правде»:
«Для новогодней ёлки лучшее украшение для ёлки, лучший подарок детям — летающие бумажные самолёты. Большой выбор самолётов разных размеров! Требуйте во всех игрушечных магазинах и в магазинах «Авиахима» (Столешников переулок) или на заводе авиамоделей (Лялин переулок, дом 24)».
Д. Быков
―
Интересно было бы съездить туда.
И. Лукьянова
―
Реклама на «Эхе»!
Д. Быков
―
Да, реклама на «Эхе».Ребята, я совершенно поражён, как всё-таки искренне и трепетно к нам относятся слушатели. Анна говорит, что ей сегодня… Она цитирует, естественно, другую Анну: «Ты в первый раз одна с любимым». Она говорит, что ей сегодня впервые предстоит остаться ночевать у друга, и спрашивает Репринцеву, как наиболее близкую ей по возрасту: «Как мне себя вести? Каких ошибок нельзя совершать?» «Благослови же небеса — // Ты в первый раз одна с любимым».
Аня, во-первых, мы счастливы, что вы обратились к нам с таким трогательным вопросом. Я вам хочу сказать, что вы правильно всё сделали, потому что как встретишь, так и проведёшь. И это надо делать, конечно, именно в новогоднюю ночь. Держите меня все, иначе я расскажу анекдот про раввина.
(Смех.)
Он мне вспоминается первым.
Н. Быкова
―
Давай я расскажу.
Д. Быков
―
Расскажи ты, пожалуйста.
Н. Быкова
―
Новобрачная, собирающаяся провести первую ночь с любимым, спрашивает: «Как лучше мне, ребе, лечь — в ночной рубашке или без рубашки?» И тот отвечает…
Д. Быков
―
Подожди, подожди! Нет, подожди. Приходит молодой человек и говорит: «Ребе, будет денежная реформа. Мне снять деньги с книжки или оставить?» Он говорит: «Девушка, что вы ляжете в рубашке, что без рубашки, с вами это сделают. Молодой человек, это и к вам относится».(Смех.)
К сожалению, этот анекдот… Вопрос был к Репринцевой. Что ты можешь сказать? Аня подчёркивает, что это её дебют во всех отношениях.
П. Репринцева
―
Дебют?
Д. Быков
―
Поручик, молчать!
П. Репринцева
―
Во-первых, это вообще весьма не к правильному человеку вопрос.
Д. Быков
―
Как?! Ты хочешь сказать, что с тобой этого не было ещё?
П. Репринцева
―
Такого, к сожалению, сказать я не могу. Я искренне полагаю, что дебют должен быть именно таким, что ты даже и не вспомнишь, дебют ли это был. Вот настолько это должно быть хорошо!
Д. Быков
―
Это должно быть естественно, мне кажется.
Д.Быков: Дай Бог, чтобы Крым нормально встречал Новый год. Оставаться без тока — это очень худо
П. Репринцева
―
То есть ты не определишь, это был первый, последний или что это было.
Д. Быков
―
То есть не задумываться?
П. Репринцева
―
Конечно.
Д. Быков
―
Но главное — не напиваться. Вот этого делать, по-моему, ни в коем случае нельзя. Потому что все заснут — и ничего, кроме позора, не получится.
П. Репринцева
―
Абсолютно.
И. Лукьянова
―
Единственное, что имеет смысл делать, — это не делать ничего такого, о чём потом будет стыдно вспоминать.
Д. Быков
―
То есть танцевать на столе, ты хочешь сказать?
И. Лукьянова
―
У каждого личные представления. В молодости всегда думаешь: ну, в старости будет о чём вспомнить. А в старости об этом вспоминать не хочется.(Смех.)
Я просто думаю, что если двое друг друга любят, то им чужие советы не нужны.
Д. Филатов
―
Вот! Золото! Любить надо человека — и всё получится.
Д. Быков
―
Да. Аня, поэтому если вы его не любите, то ещё не поздно сбежать, сославшись на то, что вы званы на «Эхо». Мы охотно вас примем. Если что — приезжайте, эфир открыт.
П. Репринцева
―
Аня, кислород надо выдышать. Даже если вы его не любите, кислород надо выдышать.
Д. Быков
―
А, то есть попробовать надо?
П. Репринцева
―
Конечно.
Д. Быков
―
Аня, если любите, то тогда, мне кажется, всё произойдёт легко.Вопрос к матери моей: «Как вы относитесь к педагогике Соловейчика и его книгам?» Имеется в виду Симон Соловейчик, один из авторов коммунарской методики. Тут спрашивают и о книге «Мокрые под дождём», и о «Контрольной для взрослых». Вообще что ты можешь о нём сказать?
Н. Быкова
―
Я читала всегда его с большим удовольствием, мне очень нравится манера, стиль изложения, но ни одну из его методик я никогда не воплотила в жизнь. Дело всё в том, что я (может быть, это проявление крайнего самолюбия или самомнения), работая в школе 52 года, никогда не пользовалась учебниками, методичками, педагогической литературой, советами всякого рода и пыталась найти выход самостоятельно. Возможно, разбивала лоб, возможно, оступалась, но, по крайней мере, действовала всегда самостоятельно. Я полагаю, что в школе реакция должна быть мгновенной. И вспоминать, что по этому поводу говорил Соловейчик, бывает иногда совершенно неуместно. Хотя он мастер. Он хорошо писал, увлекательно.
Д. Быков
―
Он делал это аппетитным, понимаешь.
Н. Быкова
―
Да, он делал это аппетитно. Я его читала с удовольствием, но, увы, не использовала.
Д. Быков
―
А дело в том, что педагогика — это же вообще такое авторское дело, к сожалению. Тут совершенно невозможно ничего придумать.
Н. Быкова
―
Это мгновенная реакция.
Д. Быков
―
Я помню, Володька Вагнер, Царствие ему небесное, пытался написать теоретическую статью. Три часа пыхтел — и ничего из себя не выдавил. Это в руке должно быть, к сожалению.
Н. Быкова
―
Да, это импровизация. Учиться руководить детьми и воспитывать их согласно методикам — это дело дохлое. Но Соловейчик — очень талантливый человек.
Д. Филатов
―
И ни один вопрос не оставить без ответа.
Д. Быков
―
Я должен сказать с гордостью, что во всяком случае одна методика Соловейчика безупречна. Помнишь, когда к нему на уроке пришёл ребёнок в противогазе? И он думал, что он этим сорвёт ему урок.
Н. Быкова
―
А тот посадил его за парту.
(Смех.)
Д. Быков
―
Он совершенно не заметил этого! И этот 45 минут мучился в своём противогазе. Вот это гениально, по-моему.
Н. Быкова
―
Совершенно верно. То есть это не приём, это не метод. В одном случае он сработает, а в другом — нет. У него сработало, это было великолепно.
Д. Быков
―
Серёжа Копылов пишет Кохановскому: «Игорь, вы первый советский дауншифтер», — имея в виду, что ты уехал в Магадан. Передаёт большой привет и называет тебя «живой легендой». Игнатий Павлович передаёт нам тоже большой привет всем. Спасибо!Ещё вдогонку нам цитируют очень важные тексты. Например, Саша Козинцев (спасибо, Саша!) передаёт текст Саши Чёрного, который… Мы успеваем прочесть или не успеваем? Мы должны прерываться? Нет, не должны. А, мы через 30 секунд должны прерваться, поэтому этот текст Саши Чёрного я прочесть не успеваю, но успеваю прочесть присланную другим читателем и слушателем замечательную фразу из Фазиля Искандера: «То, что обезьяна эволюционировала в человека, доказывает способности обезьяны, а не человека». Это мне чрезвычайно нравится!
Тут ещё вопрос пришёл Андрею Дмитриевичу: «Андрей, легко ли сохранять хоть какие-то собственные мнения, имея столь авторитарного отца?» Ты отвечай, но быстро! «Легко»!
(Смех.)
Вернёмся через три минуты.НОВОСТИ
Д. Быков
―
Мы продолжаем. Не один в студии Дмитрий Быков. Как видите, я сейчас тут изо всех сил отвечаю на бесчисленные SMS и всякие ужасно приятные… Вот мне прислали, что в Харькове открыли вареничную «Быков» и ждут меня там. И самое ценное, что к нам присоединяются перекурившие Филатов и Репринцева. Кстати, нам со страшной силой продолжают слать интимные вопросы.Вот Наталье Иосифовне Быковой адресован вопрос: «Знаю, что в молодости вы любили Брюсова. Что вы в нём находили?»
Н. Быкова
―
Красота, лишённая, может быть, даже смысла, всегда загадочна.
Тень не созданных созданий
Колыхается во сне,
Словно лопасти латаний
На эмалевой стене.
Всходит месяц обнажённый
При лазоревой луне…
Звуки реют полусонно,
Звуки ластятся ко мне.
Вот что такое латании, я гадала очень долго…
Д. Быков
―
И узнала, что это фикус.
Н. Быкова
―
А потом наконец увидела эту латанию. Это изумительная музыка. Говорят, что Брюсов скучен и слишком гладок. Мне очень нравилась его изумительная такая классическая строгость. Я наизусть знала очень много. Ну, сейчас уже, конечно, половина выветрилась.
Д. Быков
―
Я помню, как мы «Конь блед» с тобой читали. Я очень боялся этого стихотворения, помнишь.
Н. Быкова
―
Вся дрожа, я стою на подъезде
Перед дверью, куда я вошла накануне,
И в туманные строфы слагаются буквы созвездий.
О, печальные ночи в палящем июне!
Д. Быков
―
«О, печальные ночи в палящем июне!», да!
Н. Быкова
―
Вот это относительно девицы, которая собирается провести ночь: «Вы солгали, туманные ночи в июне!»
Д. Быков
―
Ну подумаешь, солгали. И ничего.
Н. Быкова
―
Красивые стихи?
Д. Быков
―
Красивые. И меня это тоже завораживает абсолютно.
И. Лукьянова
―
Ищешь-ищешь человека, который любит Брюсова, — никогда никто не любит Брюсова! И наконец находишь в собственной свекрови.
Д. Быков
―
Нет-нет-нет, мы любим Брюсова!
И. Лукьянова
―
Никто мне никогда не говорил, что любит Брюсова.
Д. Быков
―
Любит. Первая книга, которую мать купила на первую стипендию, была «Избранное» Брюсова. Помнишь, в Библиотеке поэта? Он у меня до сих пор там стоит.Вот прислали нам Сашу Чёрного:
Отчего ты, мартышка, грустна
И прижала к решётке головку?
Может быть, ты больна?
Хочешь сладкую скушать морковку?
— Я грустна оттого,
Что сижу я, как пленница, в клетке.
Ни друзей, ни родных — никого
На зелёной развесистой ветке.
В африканских лесах я жила,
В тёплых солнечных странах;
Целый день, как юла,
Я качалась на гибких лианах…
(Кстати, любимые строчки Маяковского.)
И подруги качались мои —
Стаи вечно весёлых мартышек —
Коротали беспечные дни
Средь раскидистых пальмовых вышек…
Вот! Я надеюсь, что это и будет год Человека. «Отпусти на свободу…» Я надеюсь, что человек услышит эту мольбу. И, конечно, Саша Чёрный большой молодец
Д. Филатов
―
«Отпусти-ка меня, конвойный, // Прогуляться до той сосны!»
Д. Быков
―
Кстати! Слушайте, я никогда не понимал, что у Цветаевой значат эти слова. Это в письме к Ахматовой, да?
Уж и взгляд у меня спокойный!
Уж и очи мои ясны!
Отпусти-ка меня, конвойный,
Прогуляться до той сосны!
О чём она? Она просится пописать? Как это собственно понять? Куда она отпрашивается? Или «та сосна» — это значит… Я чувствую, что я не дождусь от вас никакой здравой версии.
Спрашивают, где Иноземцева. Иноземцева едет. Но вы не путайте. Это не тот Иноземцев, который пишет хорошо и убедительно про экономику. Это его жена. Она пишет стихи.
Д. Филатов
―
Это он её муж.
Д. Быков
―
«Дорогие Быковы и остальные! Скажите, стоит ли общаться с так называемыми патриотами и пытаться объяснить им что-либо? Или забить?»
Д. Филатов
―
Забить.
Д. Быков
―
Видимо, забить заряд в пушку туго, забить гвоздь, забить нос, не знаю. Что скажет Лукьянова? Давай.
И. Лукьянова
―
У меня есть замечательный опыт, когда в прошлом году, в 2014-м, когда начались страсти во всех соцсетях по поводу Украины, я на своём ресурсе — маленьком родительском форуме — категорически запретила любые разговоры об Украине. После чего все разговоры с другими людьми, даже других политических позиций…
Д. Быков
―
Закончились?
И. Лукьянова
―
Нет, они стали возможны.
Д. Филатов
―
И вежливые.
И. Лукьянова
―
Возможно стало разговаривать вежливо о жизни, о людях. Пытаться переубедить, переходить на крик, доказывать — довольно бессмысленно. Единственное, что работает вообще, — это с сократических времён сократические вопросы. Просто задавать вопросы — это иногда помогает стимулировать мышление. Но если вы дорожите людьми, то не надо устраивать с ними политических баталий. Политическая баталия — лучший способ порвать отношения с кем угодно. А люди ценнее политики.
Д. Быков
―
Надо делать акцент на том, что нас объединяет, а не на том, что нас разъединяет. Понимаешь, можно рассорить любое общество, если противопоставить друг другу взаимообусловленные вещи — например, свободу и порядок, — можно рассорить любую систему. Ну, север и юг противопоставить: а представьте себе Землю без одного из этих полюсов — весёлая ли это будет жизнь?Вопрос к Андрею Быкову: «Действительно ли подростковый возраст самый трудный, как было здесь сказано?» Ну, ты уже был подростком, ты уже не подросток. Тебе сколько? Тебе 17 лет. Ты студент уже. Что ты скажешь?
А. Быков
―
У меня, я думаю, он проходил гораздо мягче, чем у остальных, потому что у меня, к сожалению, не было такой мотивации сбежать из дома, встать против взрослого мира, потому что я всегда находился в таком обществе, где как раз мир взрослых мне помогал и всячески поддерживал.
Д. Быков
―
Сынок! Сынок! Чего хочешь, попроси!(Смех.)
Моё солнышко!
Д. Филатов
―
Не знаю, воспитал ли ты его умным, но хитрым — точно.
Д. Быков
―
Очень хороший вопрос от Татьяны: «Судя по изображению, вы не пьёте. Отчего же вам так хорошо? Может быть, вы курите?»(Смех.)
Нам хорошо, потому что мы люди, проникнутые взаимопониманием, дружбой, любовью, идеалами просвещения. Вот мы сейчас выйдем отсюда — и начнём цапаться по-настоящему! И вдобавок страшно нажрёмся! Да?«Что вы знаете о поэте Вадиме Черняке?» Я знаю о поэте Вадиме Черняке, что он достаточно долго…
И. Кохановский
―
Я знаю.
Д. Быков
―
А ты откуда знаешь?
И. Кохановский
―
Потому что я знаю Черняка.
Д. Быков
―
Правда? Господи! Кохановский, кого ты не знаешь только? Действительно ты, как та пчела, которая собрала со всех цветов. Тут просто цитируют мне очень хорошую его подборку из «Невы»:
Вот опять заалела осина
на холодном сентябрьском ветру…
Утром будничным Божьего Сына
распинали на голом юру.
Море в гавани тихо плескалось,
колыхало скорлупки ладей…
Караулу вина не досталось,
палачу не хватило гвоздей.
Это действительно сильный поэт. Он был, по-моему, из «магистральцев», если я ничего не путаю, из этого объединения у Левина. Кроме того, писал он некоторое время, как тут написано, в «Комсомольце», печатался в «Новом мире». И был он учеником Слуцкого. Он умер, к сожалению, в 2008 году, Царствие ему небесное. Он был одним из создателей Ефима Самоварщикова — это такой коллективный псевдоним пародийного графомана.
И. Кохановский
―
Лимерики были у него чудесные.
Д. Быков
―
О да, лимерики смешные. Но, к сожалению, он практически не печатался при жизни.Вот вопрос к Наталье Быковой: «Педагог — это призвание? Или можно научиться?» Тут трудно сказать.
Н. Быкова
―
Научиться всему можно. Но поскольку педагогика не наука, а искусство, то, безусловно, это призвание.
Д. Быков
―
Ответ хороший. А каким образом можно обнаружить в себе это призвание, хотел бы я знать?
Н. Быкова
―
Это острое желание учить кого-нибудь, всё равно кого.
Д. Быков
―
Всех присутствующих приглашают в Баку. Пишут, что в последнее время в городе нет уже того интернационализма и того веселья, а если мы приедем, то сразу всё это будет. Спасибо большое!«Сижу, как дура, на работе и ковыряюсь в базе данных. Привет и солидарность!» Спасибо, вам тоже. Нет, мы совершенно не чувствуем себя дураками, сидя на работе.
Скажу вам честно, я всегда… И в армии я встречал Новый год, один раз было (потому что на второй-то меня в отпуск отпустили, как мать помнит). Но я хочу сказать, что я люблю встречать Новый год в местах, где люди в это время несут службу, потому что нет суеты праздничной, нет глупостей, все заняты делом и есть какое-то ощущение, что ты как бы делаешь одолжение. Вот это приятно. И мне нравится сидеть сейчас в эфире и встречать таким образом Новый год. И я надеюсь, что так его и проведу. Потому что я чувствую от вас от всех очень сильные ответные токи.
Масса вопросов: «Как надо встречать год Обезьяны? Что надо есть?» Есть надо то, что едят обезьяны. Видите, у нас тут лежат в большом количестве бананы порезанные. Лежит… точнее, лежал ананас, поскольку он лежал в непосредственной близости от сынка и Репринцевой. Но от него кое-что ещё остаётся пока.
Тут очень много было предложений, чтобы мы сделали кризисное меню как образец. Что понимать под кризисным меню, я не знаю. Филатов придумал «крым-брюле» — такое как бы крем-брюле, которое естся в пользу Крыма и с любовью к нему.
Д. Филатов
―
Нет, это жестоко я придумал, потому что слово «брюле» обозначает «обожжённый».
Д. Быков
―
Нет, не только «обожжённый». Назовём это «с румяной корочкой».И кроме того, все пишут, что мы бы больше проявили солидарность со страной, если бы ели сухари. Нет, уверяю вас… Ещё раз говорю: как встретишь, так и проведёшь. На праздник надо радостно выставлять последнее. Я понимаю, что бюджет «Эха» не особенно велик (да и работаю я тут бесплатно, как известно), но то, что «Эхо» ради нас сегодня проставилось — это хорошо. Это значит, что у «Эха» всё будет хорошо. По крайней мере, бананами они будут обеспечены.
Да, говорят, что у нас очень мало тостов. Тостов у нас мало потому, что я не пью вообще, а остальные из-за солидарности со мной пьют мало. Но если кто-то из присутствующих хочет сказать тост, то давайте. Филатов, ты хочешь сказать тост?
Д. Филатов
―
Игорь Васильевич, по старшинству.
Д. Быков
―
Игорь Васильевич, скажи тост. Первый советский дауншифтер!
И. Кохановский
―
Я хочу сказать не тост…
Д. Быков
―
Ой, не читай, ради бога. Вот это не читай! Про меня не читай. Прочти любое другое, но про меня не читай.
И. Кохановский
―
А почему?
Д. Быков
―
Не надо про меня! Ну не будем культ личности тут! Прочти любое другое стихотворение. У тебя есть другое?
И. Кохановский
―
Нет, другого нет.
Д. Быков
―
Я тебе сейчас найду в Сети. Сейчас я найду стихи Кохановского в Сети.
И. Кохановский
―
Понимаете, дело в том, что Быкову недавно было 48 лет.
Д. Быков
―
Молчи, несчастный!
(Смех.)
И. Кохановский
―
А чего ты, как барышня?
Д. Быков
―
Я боюсь. Не надо. Мне было 35. Забудем об этом. Сейчас я найду тебе стихи, а ты пока говори тост. Стихи давай читай. Тост только скажи.
И. Кохановский
―
Могу и тост, могу и стихи.
Д. Быков
―
Ты можешь сказать тост? Скажи пока тост. Пока ты говоришь, пока я ищу стихотворение, давай наливай.
И. Кохановский
―
Этот тост знают все, кто его сейчас выслушает.
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой… Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит — оттого,
Что не любить оно не может.
За любовь!
Д. Быков
―
За любовь! Я мысленно с вами.
И. Кохановский
―
Я тебе дал время подготовиться?
Д. Быков
―
«Как будто по ступенькам, всё выше и вперёд…»
И. Кохановский
―
Можно, да?
Д. Быков
―
Валяй, читай.
И. Кохановский
―
Называется «Вариант Гоголианы»:
И в ночь под Рождество чиновничьему люду
Приснился страшный сон, как грозный приговор:
Являя торжеству законность — о, чудо! —
Спустившись вдруг с небес, к нам едет ревизор.
Точнее — сам Господь в обличье ревизора,
Уставший наблюдать российский наш бардак,
Чтоб нынешних господ собрать до разговора, —
Да только разговор не клеится никак.
Им невдомёк та прыть, что не престала Богу
И что в России не нравится ему.
«А я пришёл, чтоб быть Навальному в подмогу —
Ему ведь с вами здесь не сладить одному».
Так им промолвил Бог, как резанул наотмашь,
Как тот, что только так с властями говорит,
К кому он нынче смог с небес прийти на помощь,
Чтоб дать понять нам, кто есть правды фаворит.
О, как чиновный хор запел вдруг в один голос!
Как будто бы прижат был фактами к стене,
Сплочённый до сих пор, как зёрна в тучный колос,
Чтоб оправдаться в загубленной стране.
«Зачем нам ревизор? И так живём, не тужим.
В России ревизоры не нужны!
Всё это — сущий вздор и вымысел досужий
Заморской ненавистной стороны!
Зачем нам ревизор? Нам дорого спокойство.
Недаром говорится на Руси:
Чтоб лишний разговор ненужный не завёлся,
Не надо сор из дома выносить.
Зачем нам ревизор? И мы не лыком шиты.
Мы сами всём уладим и решим!
И власти не в укор всё будет шито-крыто,
Ведь главное — спокойство для души».
Увы, но страшный сон был, как обычно, краток…
… подвела под этим сном черту.
Чиновный легион вернулся в свой порядок,
Проснувшись в этот день в горячечном поту.
Д. Быков
―
Проснувшись, но тем не менее не изменившись.Тут, кстати, очень много вопросов: как я отношусь к формуле Бродского, что «ворюги мне милее, чем кровопийцы»? Видите ли, я большой разницы не вижу. Мне кажется, что как им скажут, так они и будут. Они могут быть и ворюгами, и кровопийцами с равным удобством, с равным спокойством, как у тебя тут сказано.
И. Кохановский
―
«Говоришь мне, что олигархи — сплошь евреи? // Но евреи мне милее, чем кровопийцы».
(Смех.)
Д. Быков
―
Это ты сочинил, да? Фил, а прочти «Февраль. Достал «чернил» и выпил». Ты помнишь это, нет? Ну, это ты и Пастернак как бы. Да, нет?
Д. Филатов
―
Вообще-то в этом году исполняется ровно 100 лет этому великому стихотворению.
Д. Быков
―
Точно! 1916 год.
Д. Филатов
―
Февраль — достал «чернил» и выпил
за то, что рот страны открыт.
Язык на ветер, словно вымпел,
выбрасывал. Рыгал навзрыд…
Нет, ребята, не буду, не буду.
Д. Быков
―
Не помнишь? А ты можешь объяснить, что такое «чернила»?
Д. Филатов
―
Господь с тобой. Васильевич объяснит тебе. «Чернила» — это плодово-ягодное вино ценой от 97 копеек до примерно 1,27 рубля; непрозрачное на вид; в «огнетушителях», как правило — 0,7.
И. Кохановский
―
Типа «Солнцедара».
Д. Филатов
―
«Солнцедар» страшнее чернил был, упаси господь. Ну не смог, ну не смог.
Д. Быков
―
Нет, тут вопрос очень важный. «Вы всем нам помнитесь, — пишет Татьяна, — по кабаре Дидурова». Да, это действительно так. У Лёши Дидурова мы были.
Н. Быкова
―
Царствие ему небесное.
Д. Быков
―
Царствие небесное, да. Кстати, он и у тебя дома часто бывал. И все просят прочитать что-нибудь из Дидурова. Дидуров — если вы помните, это прославленный автор «Когда уйдём со школьного двора», которое он уже возненавидел тогда, автор песен к «Розыгрышу», автор песен к «Не бойся, я с тобой». Но он был ещё очень серьёзным взрослым поэтом. Пожалуй, да, я прочту из Дидурова то, что мне нравится особенно, потому что весь его цикл «Райские песни» я, конечно, знаю наизусть.
Топот, смрадное дыханье, трели мусоров,
По подъездам затиханье нецензурных слов,
Еле слышно речь Хрущёва — брезжит телесвет.
Мы содвинулись: ещё бы, нам пятнадцать лет!
Как я счастлив был в ту зиму, как я царовал!
Растянул тебе резину тёплых шаровар!
В этом городе отпетом, в каменной стране,
Кроме памяти об этом, все изменит мне…
Но пробью я с дикой силой лёд холодных лет,
Телом троечницы хилой мощно разогрет!
С той зимы не вмёрз во время и иду на спор:
Воздержанье очень вредно с самых ранних пор!
И пока ещё живу я и плачу за свет,
Всюду буду петь жену я из страны Джульетт —
Там трамваев громыханье, там в глуши дворов
Топот, смрадное дыханье, трели мусоров…
Ну здорово же, правда?
Д. Филатов
―
Спасибо тебе, Алексей Алексеевич! Огромнейшее спасибо!
Д. Быков
―
Да, Алексей Алексеевич был очень хорошим поэтом.Вот ещё нам продолжают задавать глубоко личные и лиричные вопросы: «Я хочу быть с любимым человеком, а вынуждена встречать Новый год с семьёй. Что мне делать? Валерия». Ну что делать? Я не знаю, Валерия, что вам делать.
Д. Филатов
―
Бежать.
Д. Быков
―
Куда бежать? К любимому человеку? Прямо сейчас, когда уже выпито?
Н. Быкова
―
Я полагаю, что надо пригласить любимого человека в семью.
Д. Быков
―
Ну, это бриковский такой выход, знаешь. А он может не пойти, вот в чём проблема. А вообще я должен вам сказать, что Новый год — в этом смысле праздник для многих трагический, потому что встречать надо с семьёй, а хочется быть не с семьёй. Вот у Токаревой, кстати, которая нам сегодня звонила, есть прекрасный об этом рассказ, очень грустный. Она там поехала, побежала, а потом вернулась домой, успела (я имею в виду героиню).Репринцева, ты что мне скажешь? Блин, ну ты так смотришь! Ну блин, Полька, сделай ты лицо попроще! Я не могу! Эта трагическая рыжесть… Скажи что-нибудь.
П. Репринцева
―
Я с семьёй уже отметила всё, что я могла, поэтому мне кажется, что это может распространяться вообще… Человек настолько избыточен, что он может распространяться — и в какую-нибудь другую страну можно съездить на два дня, потому что это тоже семья, там какой-нибудь тоже человек, который твоя семья. Твоя семья где-то там, и ты там тоже…
Д. Быков
―
Ты просто умеешь находиться в разных местах одновременно, по всей видимости.
Д. Филатов
―
Мы не можем посоветовать, потому что не бывает счастья немедленного. На самом деле нормальный совет: потерпи, голубушка, и постарайся так, чтобы следующий Новый год ты встретила так, как сама хочешь.
Д. Быков
―
И оно решится как-то. И вообще жизнь развязывает большинство узлов. Помните, у Набокова… О! Не успел я процитировать Набокова — в дверях возник Шендерович. Ну, бог с ним, я-то только рад. Я хочу закончить, пока он переодевается там в праздничное. У Набокова же было сказано: «Задача была так трудна, что казалась неразрешимой, как в жизни не бывает, — помните в «Даре», — но тут она внезапно решилась». И всегда происходит это решение, потому что в некоторых отношениях жизнь умнее нас.Мне ужасно приятно, что приехал один из моих любимых прозаиков и, кстати, к слову сказать, один из моих любимых поэтов. Нет, вы все не уходите. То, что пришёл Шендерович, не значит, что вы должны все сдвигаться со стола. Ого, конечно! Сейчас ты встанешь, да? Как говорил Гейне: «Женщины носят меня на руках».
Д. Филатов
―
Где встанешь, там и сядешь.
Д. Быков
―
Не дай бог, конечно. Действительно хорошая мысль: чтобы в новый год не сесть, встречали его стоя.(Смех.)
Это довольно остроумное предложение. Ну, мы стоя и встретили, кстати говоря. Я знаю, что он там сейчас снимает шапочку, расчёсывает бородку. Он у нас появится. Я хочу, кстати, сказать, что поскольку у нас сегодня действительно такой литературный Новый год, мы будем слушать Шендеровича-лирика. Я попросил его специально почитать стихи. Очень немногие знают, что на самом деле, помимо язвящей сатиры, настолько пламенной, что она и на сайте-то не всегда удерживается, он пишет прекрасную лирику, которая, конечно, удержится на сайте.Меня тут очень многие, кстати, спрашивают: «А как вы приходите на «Эхо», которое ведёт такую двусмысленную политику?» Знаете, лучше иметь возможность на «Эхе» сказать человеческое слово… Я понимаю, что это выглядит ужасным конформизмом для всех нонконформистов, которые ни черта делают и всех судят. Но вы уж простите меня, всё-таки я буду сюда приходить, потому что мне кажется, что то, что между нами происходит — между мной и вами, — это очень важно.
Вопрос Глеба: «Как быстро протрезветь?» Ну, Глеб! Ну что же вы, милый? Ну вы же так хорошо нас слушали! Зачем же вы при этом квасили? Как быстро протрезветь?
Д. Филатов
―
Две капли нашатыря на стакан холодной воды.
Д. Быков
―
А вот и Виктор Анатольевич! Мы тебе место уже расчистили. Привет, Шендерович! С Новым годом! Здорова! Мы хотим с тобой его провести. Ты хочешь сказать обращение к народу?
И. Лукьянова
―
Я думаю, что Шендеровичу надо дать немножко времени очухаться.
Д.Быков: Обезьяна—символ эволюции. Как правильно было сказано:«Быстро эволюционируем до прямоходящих—и вперёд!»
Д. Быков
―
Очухаться. А ты пока скажешь?
И. Лукьянова
―
А я со своей исторической справкой.
Д. Быков
―
Валяй! А он пусть чухается действительно.
И. Лукьянова
―
У меня есть 1945 год, 1955-й, 1965-й, но я бы вам прочитала 1975-й.
Д. Быков
―
Я его хорошо помню, в отличие от тебя. Давай.
И. Лукьянова
―
Из журнала «Огонёк». Тот самый Советский Союз, по которому так все тоскуют. «Пятилетка великих свершений» — Б.М. Воробьёв, токарь Кировского завода, заместитель председателя Верховного совета РСФСР, Герой социалистического труда, поздравляет страну с Новым годом в последнем номере журнала «Огонёк» за 1975 год:
«Мы прожили под алым стягом Советов 58 лет. Ни один из 58 прожитых нами лет не выдавался безмятежным и лёгким. Но и ни один не прошёл впустую, ни об одном мы не скажем «с календаря долой и из сердца вон!». Каждый год приносил нам свои радости и свершения. А что до лёгкой жизни, то трудящийся человек потому и есть трудящийся, что он её не ищет. Жизнь полная, насыщенная — другое дело. Да и нельзя иначе в стране, где интересы общества и каждого человека органично сливаются в твёрдом сплаве. Вот с какими мыслями мы провожаем девятый год пятилетки. Что ж, становись в строй ветеранов, отслуживших честно службу!
Год 1975-й, спасибо за всё, чем ты нас одарил! Здравствуй, год грядущий, молодой! Много больших и трудных дел пришло с тобой к нам — справимся ли? Отвечу словами генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева: «Мы знаем, что добьёмся всего, к чему стремимся, и успешно решим задачи, которые перед собой ставим. Залогом этого были, есть и будут творческий гений советского народа, его самоотверженность, его сплочённость вокруг своей Коммунистической партии, неуклонно идущей ленинским курсом».
В. Шендерович
―
У меня такое ощущение, что я в группу мазохистов попал.
(Смех.)
Д. Быков
―
Витя, ты знаешь, что у нас сегодня в этот Новый год правило. Как известно, как встретим, так и проведём. Был такой лозунг — «Россия безэтого
». Поэтому мы сегодняэтого
вообще не упоминаем, мы этого не произносим. Мы хотим, чтобы Россия в новом году жила безэтого
. Поэтому — сплошная лирика, любовь и чистота. Валяй, прочти-ка нам чего-нибудь, пожалуйста, Анатольевич.
И. Лукьянова
―
Это исторические справки.
В. Шендерович
―
Во-первых, я хочу сказать, что… Как его? Слесарь он, трудящийся Воробьёв?
И. Лукьянова
―
Токарь.
В. Шендерович
―
Токарь. Что у меня с ним общего? Ни один из 58 прожитых лет не прожит бесследно. Это для меня просто.
Д. Быков
―
А как ты встречал 1975-й, ты помнишь?
В. Шендерович: 1975
―
й? Это легко вычислить. Это вычислить, в общем, можно, потому что это десятый класс, это поступление в институт. Ну, это было не в Новый год.
Д. Быков
―
А что ты делал?
В. Шендерович
―
Ой, да я не помню. Это всё унесло время.
Д. Быков
―
Тут такой шквал приветствий, что живой Шендерович! И непонятно, чему они больше радуются — тому ли, что Шендерович, тому ли, что живой.
В. Шендерович
―
Это хорошо в комплекте.
(Смех.)
Д. Филатов
―
«Спасибо, что живой».
Д. Быков
―
Валяй! Давай чего-нибудь.
В. Шендерович
―
Духоподъёмное?
Д. Быков
―
Да. Тебе привет от Кима и Губермана…
В. Шендерович
―
Ого!
Д. Быков
―
…которые там встречают ровно в этот момент.
В. Шендерович
―
Да, точно. Ой, зимнее такое, «Поезд» называется:
По равнине недоонемеченной,
В электричке малообеспеченной,
Многими недугами подточенный,
Едет сексуально озабоченный.
Рядом с сексуально озабоченным
Молью сорока застоев траченный,
Мимо дач-заборов заколоченных
Едет социально околпаченный.
Едет он, психически развинченный,
Мимо полустанков запорошенных,
Мимо деревенек обезличенных,
Снегом по наличники обложенных.
Он глядит, ментально озадаченный,
На родной ассортимент заученный —
В сей пейзаж, метрически укачанный
И алкоголически умученный.
Рядом композиция барочная —
Парочка прыщавая порочная.
Племя, мля, младое незнакомое,
Спрятанное, как за глаукомою.
Трое политически просроченных,
Марксом навсегда перелопаченных,
Четверо пургою обесточенных,
Пятеро в тоску законопаченных,
Отделенье лысых необученных,
Роты битых, батальоны ссученных —
Армия морально изувеченных
Едет вдоль заборов заколюченных…
Это наша Родина, ребятушки!
На стекле ладошкою-оладушком
Дырочка достаточно проталена,
Чтоб увидеть: это не Италия.
Это вам не Гринвич не долеченный —
Это все родное-настоящее…
Пей, товарищ, сколько хватит печени,
Все равно, родимый, ляжем в кащенки!
Вот овраг сожрал лесок у берега —
Это виновата всё Америка,
Ейные широты калорийные…
И наливши зенки диоптрийные,
Над своею жизнью расхераченной
Плачет социально околпаченный.
Плачут в голос внуки перепончатых,
Жалуются с мест своих насиженных —
Легионы битых и просроченных,
Нелюбимых, на судьбу обиженных…
Лишь один, диспансером не меченный,
Целеустремлённый и всклокоченный,
Весело за нежной человечиной
Едет сексуально озабоченный!
(Аплодисменты.)
Д. Быков
―
Спасибо! Вот тут вопрос пришёл от Макара. Не знаю, тот ли это Макар. Думаю, что не Макаревич. Вопрос очень важный, и это вопрос ко всем, но начнёт отвечать, естественно, Шендерович. «Каковы преимущества жизни в России?» Это не имеется в виду «почему вы до сих пор не уехали?», а просто — в чём вы находите утешение и радость? Имеется в виду это.
В. Шендерович
―
Это ведь такой вопрос, где каждый отвечает в буквальном смысле за себя. Наверное, можно пощупать какие-то общие знаменатели, но это…
Д. Быков
―
Давай за себя.
В. Шендерович
―
За себя — всё очень просто. Это мой город. Ну просто тупо мой. Вот в гораздо большей степени, чемэтого
, о котором мы договорились, чтоего
сегодня нет. Я «чистопрудный», я с Чистых прудов, это мои улицы и переулки. Мои. Уехать отсюда трудно не потому, что это лучший город мира (это бессмысленно), а просто ни в одном такого ассоциативного ряда для меня нет и быть не может. Потому что вот тут я целовался, тут мне давали в морду, тут я учился, тут то, тут то. И просто каждая скамейка, каждый двор, каждый поворот — какой-то ассоциативный ряд за 57 лет можно накопить. Поэтому я сюда приезжаю уже поностальгировать. Я прохожу, у меня есть маршруты любимые свои — чистопрудные, арбатские.
Д. Быков
―
А та квартира цела, где ты жил?
В. Шендерович
―
Ой, это я должен рассказать!
Д. Быков
―
Расскажи.
В. Шендерович
―
В Лобковском переулке (улица Макаренко), это за «Современником», в прошлом театр «Колизей», где я был на премьере «Кавказской пленницы». Дима, представляешь, на премьере «Кавказской пленницы»! Я, десятилетний, в кино ходил в «Колизей» на «Кавказскую пленницу»…
Д. Быков
―
Говори-говори.
В. Шендерович
―
Говорю. Про что я? Так вот, в доме 4 по улице Макаренко, где я родился, сейчас находится тендерный комитет московской мэрии. То есть на тех квадратных метрах, где я угукал, такие бабки пилятся! Я думаю: мне что-нибудь полагается?
Д. Быков
―
Шендерович, там обязательно будет мемориальная доска «Здесь был тендерный комитет московской мэрии».(Смех.)
Давайте новости! Или что у нас там?РЕКЛАМА
Д. Быков
―
Мы продолжаем со страшной силой. Шендерович продолжает отвечать на вопрос о причинах любви к Родине. А я бананчик пока наверну.
В. Шендерович
―
А главное — конечно, русский язык, родная стихия. Конечно, сейчас во всём мире… Русский язык в Исландии, да? Путешествуя по Исландии, дважды натыкался там на русских.
Д. Быков
―
Да и в Штатах, в общем, он один из государственных уже.
В. Шендерович
―
Ну, в Штатах один из государственных. А я говорю, что даже в Исландию можно приехать… Сейчас наши везде. Возвращаюсь к вопросу. Конечно, родная стихия — это музыка, то «молоко», как у Цветаевой («его призывом млечным»).
Д. Быков
―
«Мне безразлично — на каком // Непонимаемой быть встречным!»
Д.Быков: Русская литература всегда охотно брала у Запада и насыщала это своим совершенно другим содержанием
В. Шендерович
―
Да. Но тем не менее этот «млечный призыв» — это очень сильная вещь. Поскольку ещё мой случай упрощается тем, что я не знаю ни одного другого языка, то на всех других я калека. То есть я могу попросить чашечку кофе, но в общем «эс, э тэйбл». У меня есть стишок такой:
Инглиш не учил я нифига,
Школьный топик тупо брал на понт.
Я увижу эти ль берега?
Ноу ай донт.
К Родине меня приговорил
Век-совок — убогий мой толмач.
Сенкью вери, дорогой авир,
Мач.
Так немым еврей невыездной
И дожил до полученья виз.
Не дурак ли был я той порой?
Ес ит из.
(Смех.)
Д. Быков
―
Мать, а ты что можешь сказать о причинах, ну, о преимуществе жизни в России?
Н. Быкова
―
Во-первых, мне очень близко то, что Витя сказал о незнании языков, потому что я абсолютно…
Д. Быков
―
Ну ладно, не ври. Ты французский учила и хорошо его знаешь.
Н. Быкова
―
Я по-французски могу прочитать из «Войны и мира» текст без перевода, но говорить на языке и слушать на языке я абсолютно не могу. Кроме того, я познакомился с заграницей, когда была в солидном возрасте. И надо честно сказать, что мне не понравилось. Я один раз в жизни была заграницей, а именно в Париже. Давно мечтала об этом, но почему-то на меня Париж не произвёл абсолютно никакого впечатления. Я всё время ходила и думала: а в Москве не хуже.
Д. Быков
―
«Какой Голливуд? У меня ёлки!»
(Смех.)
Н. Быкова
―
У меня ёлки, у меня моя Москва. Я не в ужасе от неё, по крайней мере. Я дитя Арбата и до сих пор хожу смотреть на свой дом, в котором не знаю, что теперь находится.
Д. Быков
―
Который по реституции давно пора бы нам вернуть, потому что дом был наш до революции.
Н. Быкова
―
Я училась в школе на Арбате. Всё это мне близко. Свою Фрунзенскую набережную очень люблю, свою Мосфильмовскую улицу очень люблю. Москву знаю не очень хорошо, но то, что знаю, люблю безмерно. И больше мне никуда не хочется. Ну, понятно, в мои годы уже и нельзя.
Д. Быков
―
Почему? Можно. Ты знаешь, сидишь среди таких патриотов — ну такое умиление охватывает, хочется целовать микрофон!
Н. Быкова
―
Я люблю Москву.
Д. Быков
―
Я тоже люблю Москву. И я очень рад от вас это всё слышать.
Н. Быкова
―
И ещё, между прочим, Крым я тоже люблю.
В. Шендерович
―
Нет, секундочку! Я сейчас как начну перечислять города, которые я люблю.
Д. Быков
―
Нет-нет-нет, Анатольевич, помилуй! Всё только впали в умиление.О, приехала Вика Иноземцева! Здравствуй, Вика Иноземцева! Дайте ей кто-нибудь стул, пустите её почитать. Нет, ты, Шендерович, сиди, пожалуйста. Андрюха, пусти пока.
Вопрос к Репринцевой от Миши: «Репринцева, я никогда вас не видел и не вижу сейчас. У вас очень сексуальный голос. Расскажите, как вы выглядите».
(Смех.)
И. Лукьянова
―
Она похожа на Полумну Лавгуд.
П. Репринцева
―
Я очень большая. У меня огромные щёки.
Д. Быков
―
По сравнению со всем остальным.
П. Репринцева
―
По сравнению со всем остальным, с рождения. То есть в принципе там ничего сексуального особо-то и нет.
Д. Филатов
―
А декольте?
Д. Быков
―
Да, действительно до пояса. Нет, она маленькая, хорошенькая, рыженькая.
Н. Быкова
―
Беленькая!
Д. Быков
―
Ну, рыженькая скорее, золотистая. У неё довольно большие и красивые щёки и все остальные парные органы.
В. Шендерович
―
Дима, как называется наша передача, прости?
Д. Быков
―
Наша передача называется «Не один». И я действительно не один. Вот к нам, хотя и под занавес, всё-таки добралась Вика Иноземцева. Вика, с Новым годом! С прошлого года тебя не видел. Здорова!
В. Иноземцева
―
С Новым годом!
Д. Быков
―
Скажи что-нибудь народу или почитай стих.
В. Иноземцева
―
Какой?
Д. Быков
―
Любой.
В. Иноземцева
―
Можно грустный?
Д. Быков
―
Да, конечно. Ещё весёлого не хватало.
В. Иноземцева
―
А вода есть у кого-нибудь?
Д. Быков
―
Дайте воды. Может, тебе шампанского сразу? Есть шампанское, кстати. Она экономист по профессии — естественно, она будет читать печальные стихи.
Д.Быков: Ребята, я понял, что такое счастье. Счастье — это когда твой сын читает Ходасевича
В. Иноземцева
―
По профессии я поэт. Экономист — это…
Д. Быков
―
«Мой заработок», да?
В. Иноземцева
―
Новогодняя вода — это, конечно, шампанское.
Д. Быков
―
Подожди. Тебя не поймёшь! Дайте я открою. Вы всё выжрали.
В. Шендерович
―
А поэты не обязаны излагать свои мысли ясно.
Д. Быков
―
Да, совершенно верно. Дайте ей шампанского. Обратите внимание: ведущий не пьёт!
В. Иноземцева
―
Здравствуйте, все! Всех с Новым годом!
Д. Быков
―
Всех с Новым годом! И вас, граждане, и всех, кто слушает. О, Вика, будь здорова! Давай, родненькая, чокнемся. С Новым годом, с новым счастьем!
В. Иноземцева
―
С Новым годом! Всем счастья в этом году!
Д. Быков
―
Закусываем бананом по обыкновению. Это мартышечное. Давай, читай.
В. Иноземцева
―
Очень вкусное шампанское. Я буду сбиваться.
Д. Быков
―
Дай Бог тебе здоровья.
В. Иноземцева
―
Когда уйдём со школьного двора —
нам в этот день заснуть и не проснуться, —
то нас поглотит чёрная дыра,
И больше ни расстаться, ни вернуться.
Учитель строг, стара его тетрадь,
но что просить превратности убого.
И у доски, как прежде, умирать…
И что сказать? Мы знаем слишком много.
А что мы знаем и чего хотим?
И каждый знать безмерно благодарен.
Мы просто все по воздуху летим,
как в космосе проехавший Гагарин.
А кем же стать придётся? Кем же стать?
Откроется, как жизни полистать,
финал дописан повести, но прежде
есть место искушенью и надежде.
Я помню жизнь свою, как старый класс,
в теченье лет старанье неумелом,
где слабый свет по каждому из нас,
её доска, расчерченная мелом.
Читает Бог унылый свой диктант…
Мы — кровь и плоть, мы — армия на марше.
Он дарит речь — и в том его диктат,
Но дети мы не горше и не старше.
Я помню текст до каждой запятой.
Я знаю всё о вечной жизни той…
(Аплодисменты.)
Д. Быков
―
Как это здорово! Гетьман, какая ты молодец! Просто я её знаю как Гетьман.
Д. Филатов
―
На первой строчке Алексей Алексеевич помахал ручкой.
В. Шендерович
―
Вообще надо про первую строчку сказать.
Д. Быков
―
Да все уже знают.
В. Шендерович
―
А радиослушатели?
Д. Быков
―
Мы уже Дидурова сегодня читали. Это же сидит всё кабаре! Филатов, Гетьман… Кохановский тоже к нам приходил, разумеется. Вообще нас много, и это очень приятно.
Д. Филатов
―
Первый раз, когда я тебя видел, ты вышла со стихами.
Д. Быков
―
И я очень хорошо их помню. «Когда Москва, сдыхая от жары, из кожи улиц…»
В. Шендерович
―
Какой-нибудь 1985-й?
В. Иноземцева: 1989
―
й.
В. Шендерович
―
Какой 1989-й? Это было раньше.
Д. Быков
―
Всё это мы помним, разумеется, и это чрезвычайно приятно. Меня просят почитать. Я под конец почитаю, поскольку я и так здесь достаточно долго солирую.Естественный вопрос к Шендеровичу: «Чем вы лечитесь от тоски? Шампанского бутылкой или «Женитьбой Фигаро»?» Мне нравится! Кто-то Пушкина читал.
В. Шендерович
―
Вряд ли шампанского бутылкой, скорее «Женитьбой Фигаро». Хотя…
Д. Быков
―
Сейчас сострит.
В. Шендерович
―
Нет, не сострит. Я просто пытаюсь вспомнить — и легко вспоминаю, кому принадлежит этот совет, и стоит ли пить в этом случае.
(Смех.)
Д. Быков
―
Это Сальери, да.
В. Шендерович
―
Это Сальери. И пить в этом случае особо не стоит. Это хуже Литвиненко.
Д. Быков
―
«Последний дар моей Изоры».
В. Шендерович
―
Да. Так вот, конечно же, «Женитьба Фигаро» — хотя бы в том смысле, что эта фраза звучит: «Время — честный человек». И когда живёшь достаточно долго, то убеждаешься, что время — действительно честный человек.
В. Иноземцева
―
И что время — человек.
Д. Быков
―
И он не врёт.
В. Шендерович
―
Да. И через какое-то время всё становится на свои места, все ложные репутации рушатся нафиг. Те, кто вели себя прилично при жизни, почему-то оказывают в выигрыше на длинной дистанции. Как выясняется, выгодно быть приличным. В этом смысле Бомарше, конечно, «Женитьба Фигаро».Что касается меня. У меня есть несколько таких моих «наркотиков». Поскольку я не колюсь и не пью, то у меня свои «наркотики». Это Английская премьер-лига. Я болею за «Арсенал» и до конца моей жизни буду ждать, когда он станет чемпионом. У меня есть занятие. Бывают случаи тяжелее моего, я понимаю. Я смотрю эти полтора часа. Пока я смотрю хороший футбол (не только «Арсенал», разумеется), я забываю обстоятельства места и времени, у меня ничего не болит — я принял «наркотик», и я внутри этой эйфории нахожусь.
Д. Быков
―
Насколько мне в этом смысле труднее — я совершенно не футболист и не фанат.
В. Шендерович
―
А вот советую, потому что это хорошо расслабляет психику. И я этим лечусь. Но от тоски…
Д. Филатов
―
А «Амкар» — «Мордовия»?
В. Шендерович
―
«Амкар» — «Мордовия»? Нет. Мне и так хватает. Мне хватает Государственной Думы. Ещё мне «Амкар» — «Мордовия» смотреть.
И. Лукьянова
―
Штраф!
Д. Быков
―
Штраф.
В. Шендерович
―
А меня не предупреждали.
Д. Быков
―
Штраф, штраф! Мы же сказали: мы не упоминаемэтого
.
В. Шендерович
―
Этого
?
Д. Быков
―
Этого
.
В. Шендерович
―
Аэтого
я и не упоминал!
(Смех.)
Д. Быков
―
Тогда возьми свой штраф обратно.Тут вопрос к Вике Иноземцевой. Да, во-первых, вопрос ко всем присутствующим: не могли бы мы посидеть до пяти часов, а то уж очень им нравится наша атмосфера. Ребята, мы посидим до пяти часов, конечно, но не в эфире. Можно, да? Без вас, извините, потому что на людях очень трудно. Но спасибо вам, Аркадий, за это пожелание! Вот так приятно, что кто-то хочет тебя видеть до пяти часов. И мы готовы к вам приходить в любое время, когда вы захотите.
Д. Филатов
―
Адресочек скажите.
(Смех.)
Д. Быков
―
Адресочек, пожалуйста, да. Тут вопрос к Вике очень неслучайный: «Дорогая Вика, я давний ваш поклонник, — тра-та-та-та-та. — Вы уроженка Донецка. Я тоже. Чего вы нам пожелаете?» Это, видимо, имеется в виду уроженец Донецка, который до сих пор там живёт. Он так пристально за тобой следит.
В. Иноземцева
―
Дима, я на самом деле неразрывно связана с Донецком. Я до сих пор там живу. И моя голова и моё сердце тоже там живут. Поэтому, соответственно, я пожелаю всем мира, который обязательно будет.
Д. Быков
―
Я тоже в это верю, честно говорю.
В. Иноземцева
―
Я не то что в это верю, а я в этом уверена. Мы сейчас проходим такую страшную стадию взросления человечества, когда меняются оценки, когда каждый проходит свой личный путь какого-то либо падения, либо зрелости. Ну, это уже к каждому из нас отдельный вопрос. Поэтому Донецк — это мой город, и я живу там.
Д. Быков
―
Мне хочется просто сказать, что Александр Миндадзе, которого я тоже очень поздравляю с Новым годом и очень люблю, снял в ушедшем году один из лучших российских фильмов — «Милый Ханс, дорогой Пётр». Когда-то он сделал с Абдрашитовым «Магнитные бури» — фильм, в котором показано, как потом срастается по живому. И я уверен, что срастётся. Кому-то кажется, что это плохо, кому-то — что хорошо. Но мне кажется, что срастаться должно.
В. Иноземцева
―
Можно я стихотворением отвечу?
Д. Быков
―
Да, давай.
В. Иноземцева
―
Потом.
Д. Быков
―
Нет, прямо сейчас отвечай.
В. Иноземцева
―
По поводу Донецка. У меня есть моя пока единственная книга (может быть, и не пока, а вообще единственная), «Материя», где первое стихотворение посвящено моей бабушке. Это конкретный человек. Может быть, я долго не смогу даже читать на память, потому что я уже его не сильно помню, но это именно та точка мира, где сейчас преломилась вся эта наша история. Собственно это то место, где сейчас проходит такая линия между нашим прошлым, скажем так. Эта книга называется «Материя». И это как раз тот дом, по которому сейчас проходит эта линия разреза Украины. Я постараюсь прочесть. Если я буду сбиваться, опять же, извините…
Д. Быков
―
Тут все свои.
В. Иноземцева
―
Все свои, да.
Бабушка расстилала материю, облака
расходились по воздуху, и её рука
щупала ножницами неведомые края
Первозданной материи, безраздельного бытия.
Поможи, Боже-Господи —
Молитва была короткою, у межи…
Так, к сожалению, я стихи не помню.
Д. Быков
―
А давай я найду их в Сети и сам прочту?
В. Иноземцева
―
В Сети, наверное, не найдёшь.
Д. Быков
―
Нет, найду. Как? «Бабушка расстилала материю»? Ты понимаешь, это очень символично, что эти стихи у тебя точно так же распались…
В. Иноземцева
―
Как и эта жизнь.
Д. Быков
―
Да, как эта материя. Понимаешь, это удивительно страшная вещь.
В. Иноземцева
―
Поможи, Боже-Господи —
Молитва была короткою, у межи
спинки и переда, подола и рукава
проступали розы байковые, прорастала в корни трава,
мир был беден на краски, чувства, цвета, слова.
Бабушка была господом, когда отрывала нужную
нитку, — рукав походил на Южную
Америку, зауженный снизу. По карнизу
бегал ветреный зайчик, убранство латая окон.
Пространство было соткано из волокон
простых и грубых нитей, сетей гардинных,
единых узором своим. Сквозь какой проступала взорам
живая картина мира в оконной раме.
Мимо, дворами проходила жизнь. Бабушка всё латала
мир. По-прежнему не хватало
жизни самой — для жизни.
Бог раскроил материю и собрал на живую нить.
Уже ничего не выдумать, не изменить.
Стрекочет зингер, в железной руке игла,
рубец протыкая, по старому шву легла.
Сколько порванных генов, непрожитых сыновей,
затруженых пальцев, проколотых до кровей,
белых, запутанных в кружева
линий, и память ещё жива; —
а там уже перелицовка, порка,
житьё-мытьё, половая уборка
бесцветной тряпкой, распластанной над циновкой,
она ещё помнит себя обновкой.
Но жизнь, — она была, напускала шёлку…
Я дальше не помню. В общем, короче говоря, это стихи, которые действительно сейчас забылись, потому что это больно.
Д. Быков
―
Потому что они рвутся по шву.
В. Иноземцева
―
Потому что это больно, да. Я их помнила наизусть, но сейчас…
Д. Быков
―
По крайней мере, мне понятно всё на самом деле. Я считаю, что это замечательный текст. И большое мужество, что ты его читаешь.
В. Иноземцева
―
Мужество прочесть — это не мужество помнить. К сожалению, я не могу его вспомнить.
Д. Быков
―
Но, слава тебе господи, ты веришь, что это может воссоединиться, сшиться. Я верю, что это возможно.Кстати, тут Коля Карпов прислал замечательные стихи. Привет тебе, Коля Карпов!
Папа смотрит телевизор,
Мама прячет в шубу сельдь.
Рыба говорит: «Раиса,
А не спеть ли нам, не спеть?
Мама тихо напевает,
Папа в кресле засыпает.
Вот двенадцать настаёт —
Стало всё наоборот:
Мама смотрит телевизор,
Папа ищет в смыслах сельдь.
А у рыб свои капризы —
В майонезе посидеть!
Молодец, Коля! Мы передаём тебе привет! Это тоже наш человек, замечательный.
И. Лукьянова
―
Можно я тоже пискну?
Д. Быков
―
Валяй, пискни. Это Лукьянова пискнет.
И. Лукьянова
―
Сейчас Вика читала…
В. Иноземцева
―
Плохо читала.
И. Лукьянова
―
Хорошо читала. И главное, что я вспомнила, естественно, свою бабушку. У меня всегда было такое ощущение, что вот пока бабушка жива, она держит этот мир, и этот мир держится на бабушке. До тех пор, пока она встаёт утром, пока она чистит печку, выносит вёдра сажи, пока она пропалывает свой сад, пока в саду растут яблоки и груши, то этот мир будет вечный, неизменный. Вот он в какой-то степени держится на бабушке. Ну, вот у тебя сказано, что бабушка есть бог. В какой-то степень действительно бабушка держит мир. И тут меня иногда с ужасом прошибает, что ведь бабушки-то скоро будем мы. Вот Шендерович пришёл и стал рассказывать…
Д. Быков
―
Шендерович — дед. Вы представляете, что Шендерович дед?
И. Лукьянова
―
Некоторые уже дедушки, да. И это ведь какая-то совершенно колоссальная ответственность, ведь на нас будет держаться мир для наших внуков.
Д. Филатов
―
Для внуков мир будет держаться на их родителях.
Д. Быков
―
Ну и на нас тоже, не надо. Бабушки и дедушки — это важная вещь. Кстати, Лукьянова, мы сейчас с тобой тут сидим, а может быть, ровно в это самое время ты и становишься бабушкой. Где находится в это время Женя, я понятия не имею.
И. Лукьянова
―
С подружками!
Д. Быков
―
Женя, если ты нас слышишь: веди себя прилично, умоляю тебя! Я не готов быть дедом ещё (хотя был им в армии).
И. Лукьянова
―
От подружек не заводятся внуки.
В. Иноземцева
―
Я тоже думала, что мир держится на бабушках, но когда я стала матерью, то поняла, что мир держится на подростках, потому что именно они…
Д. Быков
―
Они не дают нам скурвится, в общем.
В. Иноземцева
―
Они — как бы это и есть такая прерывная ткань. Это способ не повторять чужие ошибки.
Д. Быков
―
А где сейчас сынок твой, кстати, Никитос?
В. Иноземцева
―
Дома. Надеюсь, он меня слушает.
Д. Быков
―
Передай ему большой привет. Никита, мы очень рады.У нас остаётся, ребята, пять минут в эфире, поэтому все желающие могут сказать что-нибудь важное. И это будет Репринцева, я чувствую, которая молчала-молчала…
В. Иноземцева
―
С Новым годом!
Д. Быков
―
С Новым годом, с новым счастьем! Давай, рыжая, говори.
П. Репринцева
―
Я тут внезапно поняла, что никому это стихотворение не нравится, оно как бы весьма и весьма сегодняшнее.
Д. Быков
―
Я надеюсь, без мата?
П. Репринцева
―
Ну, я мат перефразирую.
Д. Быков
―
Ты запикай.
П. Репринцева
―
Запикаю, да.
Д. Филатов
―
Я буду сидеть рядом и пикать.
(Смех.)
Д. Быков
―
Ладно, читай.
П. Репринцева
―
Думаю, что остаюсь,
Хотя ничего не хочется.
Вуаля! И отчизна, и отчество —
Как будто бы всё чужое.
Напьюсь, как и все, напьюсь,
Приветствуя прокажённых.
И снова чума по вотчине,
И надо, пожалуй, кротче мне,
Но — чёрт возьми! — не боюсь.
Пусть искры летят в темноту,
Пусть тьма с нами ляжет в кровать,
Ведь смысл лишь в том,
Кто тут останется зимовать.
Д. Быков
―
И мы останемся, и все будем вместе.
Д. Филатов
―
Можно я?
Д. Быков
―
Валяй! У тебя есть время.
Д. Филатов
―
Когда Виктор Анатольевич ещё только ходил с нами…
Д. Быков
―
В детский сад.
(Смех.)
В. Шендерович
―
Ты не примазывайся к нам, людям 1958 года.
Д. Филатов
―
…тогда я написал стихотворение и озаглавил его посвящением — В.Ш.
В. Шендерович
―
«Чтобы было не со злобы»?
Д. Филатов
―
Чтобы было не со злобы,
Чтобы вышло от души,
Имя правящей особы
На заборе напиши!
И подумай, что за мука —
Вглядываться в эту явь.
И простое слово «сука»
Справа рядышком добавь.
И спеши уже к бумаге —
Весь душевный, добрый весь.
И правителю, собаке,
Снова пенделя отвесь!
(Смех. Аплодисменты.)
И. Кохановский
―
Слушай, это какой же год-то, а?
Д. Филатов
―
Тот самый.
Д. Быков
―
Ребята, мы должны закруглиться, но мы идём продолжать, просто уже не в эфире. Мы встретили с вами Новый год. Было очень хорошо. Дай Бог его так и провести! Мы вас любим! С Новым годом, с новым счастьем!